Мир приключений, 1925 № 01

СКВОЗЬ ОГНЕННЫЙ БАРЬЕР

Рассказ Джоржа Глендона

Иллюстрации Мишо

— Смотри сам! — воскликнул Жан.

Затаив дыхание, смотрел на индикатор и его брат.

— Да! Это удалось! Этот мотор уж наверное даст им победу! И еще кое с чем, еще большем, чем это, думал Пьер, и глаза его приняли мечтательное выражение!

Еще несколько месяцев тому назад, эти два молодые человека, которым не было еще и тридцати лет, занимали ответственные должности в крупнейшей автомобильной фабрике Франции. Начав с учеников, они, шаг за шагом, в течение пятнадцати лет, добились выдающегося положения у Гомон и К⁰. Пьер Марбрун стал наиболее талантливым шоффером этой получившей мировую известность фирмы. А Жан, прирождённый изобретатель, был старшиной в мастерских, фирмы, изготовлявших гоночные машины.

Но их карьера создала им также и завистников.

В особенности получившие научную подготовку инженеры косо посматривали на молодого самоучку-конструктора с его смелыми идеями. И когда, к тому же, Пьеру не повезло раза два на Grand-Prix в прошлом году — правда без всякой вины с его стороны — их недоброжелателям удалось добиться того, что престарелый глава фирмы пригласил нового человека, бельгийца Деместра. С первых же шагов бельгиец стал строить различные подвохи и Пьеру, и Жану. Стало сразу ясно, что он метил на то, чтобы объединить в своей особе те выдающиеся положения, которые занимали братья. И близнецы в конце концов оказались не имеющими иного выхода, кроме как покинуть свои места.

Но на улице они не остались. Уже, много лет они прилежно, неделя за неделей, откладывали кое-какие сбережения.

И теперь они наняли скромный парижский гараж на улице Барро, оборудовав при нем также и починочную мастерскую. Но в то же время они лелеяли гораздо более широкие планы — работали неустанно, каждый в своей области, чтобы добиться осуществления их.

Одною из главных причин тех обострённых отношений, которые окончились отказом братьям от места, было как раз одно изобретение, сделанное Жаном, исходившим при этом из мысли, давно уже не дававшей ему покоя. Ему пришла в голову идея применить при постройке наиболее мощных моторов недавно вошедшие в употребление так называемые легкие металлы. Его учёные противники в мастерских фирмы начисто отвергли этот проект, хотя им были представлены все расчёты. «Безумие! Адские машины, которые взорвутся, как только их пустят в ход!» наговаривали они престарелому главе фирмы.

Но вот Жану все-же удалось теперь, своими средствами, закончить новый «Марбруновский гоночный мотор», как он окрестил его. И то количество сил, которые развивали, согласно указаниям индикатора, эти, на вид столь хрупкие, цилиндры и рычаги, превзошло Даже его ожидания.

Но нужно сказать, что эта удача пришла для братьев как раз во время — иначе Пьер стосковался бы на смерть.

Уже в следующее воскресенье, после потери им и Жаном своих мест, ему пришлось претерпеть еще горшее унижение. Как всегда, он отправился провести вечер в семье Лаллемана, одного из чертежников фирмы. И узнал там, что Деместр, этот новый пришелец, обосновался у них в доме и уже был на дружеской ноге с единственной дочерью этой семьи, Сюзанною — которой Пьер уже давно, раз навсегда, отдал свое сердце. Молодая девушка, ослепительной красоты, живая и прекрасно одарённая, но не в меру пылкая — бредила моторными гонками. И Пьер вынужден был, в течение целого вечера, быть свидетелем того горячего энтузиазма, с каким она слушала рассказы бельгийца о своих подвигах в качестве шоффера, равно как и о тех, которые он намерен был свершить с тою, нового типа, маши ною, которую построил для него Гомон! Он собирался побить мировой рекорд в Ницце, выиграть приз в 40.000 на гонках Париж-Бордо и завоевать себе первое место на больших международных гонках Париж-Кельн! «Да, да, положитесь на меня, барышня! С моим прошлым, я покажу вам чудеса!». Сюзанна, казалось, ничего не видела и не слышала кроме него — Пьер рано ушел домой в полном отчаянии.

В течение следующих недель мучения его получили новую пищу, потому что Деместр ежедневно проносился по улице Борро, где корпели над своей работой братья, — на той самой старой учебной машинке, которою так часто пользовался сам Пьер. И на переднем сиденьи, бок-о-бок с ним сидела Сюзанна — выглядывавшая прелестнее, чем когда-либо.

Но теперь братья, собственным умом и силою, вложив в дело все свои сбережения до последнего гроша, создали себе средство, при помощи которого они надеялись наверстать все свои неудачи.

Дюйм за дюймом они сами построили шасси. Марбруновский гоночный мотор был монтирован на нем. Можно было начать пробные пробеги. И в одно дивное летнее утро, вскоре после восхода солнца, близнецы выехали на свой первый пробег вокруг Парижа.

К Пьеру вновь вернулось его прежнее жизнерадостное настроение, как только он почувствовал в своих руках тяжелое вибрирующее рулевое колесо, — в то время как машина пожирала километры. О, лететь стрелой в этом свежем воздухе, оставляя за собой птиц, видеть, как проселочная дорога бежит под тобой серой струей! А Жан, сидевший с наклоненной вперед головою, сливался, казалось, всею душою своею с лихорадочным пульсом мотора; в его ушах бешеный стук рычагов сливался в победные фанфары.

Несколько впереди себя они заприметили Эсти, закадычного друга Деместра, также служившего у Гомона. Он объезжал одну из тех двух, новых типов, машин, которые в наступающем сезоне должны были представлять фирму. Он шел с очень большой скоростью, но, хотя Пьер держался значительно ниже максимальной скорости, ему вскоре удалось оставить его за собой.

Двумя днями позже они нагнали самого бельгийца. Вопреки всем правилам с ним была Сюзанна. Деместр увеличил скорость, когда ему стало ясно, кто идет за ним, и девушка послала назад насмешливый воздушный поцелуй. Но тогда и Пьер в свою очередь перевел свой мотор на полный ход. Короткая, бешеная гонка кончилась тем, что он промчался мимо своего конкуррента. И у Сюзанны мгновенно выражение лица изменилось так, что братьям пришлось предположить, что в это мгновение она не была настроена особенно милостиво к своему кавалеру!

«Так она будет выглядеть каждый день. — когда будет замужем!», — сказал Жан, всегда недолюбливавший Сюзанну.

«Нет, если она будет моей женой!»— весело улыбнулся Пьер.

В начале следующей недели Жан получил анонимное письмо, в котором братьям давался совет на будущее время не отлучаться из мастерской и иметь неусыпный надзор днем и ночью над их сокровищем. Дважды в ближайшие дни были сделаны попытки проникнуть к ним ночью. В четырех или в пяти случаях также и днем им приходилось выпроваживать в высшей степени подозрительных субъектов, являвшихся под предлогами разных починок. И, в конце концов, в одно прекрасное утро явилась собственною особою Сюзанна. — хотя она и Пьер не обменялись ни одним словом с того злополучного вечера, когда она позволила ему уйти. Она великодушно протянула руку и послала ему взгляд, заставивший весь его гнев разом растаять:

— «Мне так хотелось бы посмотреть вашу новую гоночную машину, Пьер!».

— «Ни под каким видом!», — ответил поспешивший вмешаться Жан. — «Довольно у нас тут перебывало шпионов!».

— «Ну, покажите же мне вашу машину, Пьер!» — повторила она, и глаза ее зажгли уже сладкий и опьяняющий пожар в его сердце. Он предложил ей свою руку и повел ее внутрь, где стояла машина под скрывавшим ее брезентом. С трудом удержался Жан от желания пришибить ее на месте, когда они проходили мимо него.

— «Да, она хороша. Но здесь нет ничего нового или особенного. Я так и расскажу Деместру!».

«Вы, вероятно, уже давно знаете, что мы собираемся повенчаться. Сейчас же после Grand-Prix Париж-Кельн. Если он возьмет его, конечно!». — сказала она, когда, немного спустя, собралась покинуть мастерскую.

— «Клянусь всеми небесами?», — разразился Пьер. — «Это никогда ему не удастся!».

— «Предатель!», — прошипел Жан.

Сезон открывался гонками Париж — Бордо, где известнейшим шофферам страны предстояло оспаривать друг у друга приз.

Солнце сияло. Оркестр республиканской гвардии заставлял, казалось, звучать самый воздух. Тысячи флагов извивали по ветру свои белые, красные и синие полосы. И празднично одетая толпа заполняла, болтая, смеясь, каждую пядь земли перед огороженным пространством.

Когда Пьер Марбрун прибыл к месту старта, ему пришлось пробираться, лавируя сквозь тесно сплотившуюся кучу служащих Гомона. Посредине толпы стоял Деместр, высокий брюнет, в своем черном кожаном костюме. Все указывали на него, как на фаворита дня. Он увеличил количество сил своей машины после встречи с братьями, — и с улыбкой пожал плечами, увидев низкую, необыкновенно узкую и длинную машину, при помощи которой Пьер собрался оспаривать у него его ранг.

Деместр вытащил жребий на первую группу. Эсти получил место во второй. Пьер с Жаном в качестве механика оказался в гораздо более дальней очереди.

Во время невообразимой суматохи, сопровождаемой оглушающими криками «галло» при каждом новом старте, два брата держались спокойно на указанном им месте, не разговаривая, тесно прижатые друг к другу, на узком переднем сиденье. Наконец, пришла и их очередь. Одно, два быстрых движений руки — и машина тихо покатилась вперед, с работающим, как бы шутя, мотором, между двумя нескончаемыми стенами глазеющих людей.

Вот вокруг них, направо и налево, раскинулся широкий ландшафт. Шоссе лежало перед ними ослепительно белой полосой, испещренной чередующимися тенями. Деревья аллеи, казавшиеся в отдалении сплошным барьером, бежали со страшною скоростью им на встречу, расступались в сторону, беззвучно пролетали мимо них и исчезали.

Гонка шла все ускоряющимся темпом.

Встречный воздух, с силою, тропического урагана, давил им в лицо и в грудь.

Прошло лишь немного времени, а они уже обогнали все машины своей группы. И снова лежала перед ними проселочная дорога, широкая и пустынная, срет и тени в бесконечном чередовании, пестрой, тянущейся на целые мили, лентой — до самого горизонта.

Они прошли внешние форты, лежавшие под солнечным зноем на высотах, осеняемых трехцветным знаменем. Они пролетали, под оглушительные крики, мимо изумленных или восторженных сельских жителей. Насладились мгновенно прохладою, проезжая через лес у Орлеинь. Попали тотчас же опять в ослепительный свет. А скорость все возростала и возростала. Закругления, повороты, железнодорожные переезды чередовались с длинными, прямыми участками. И неотступно, как в лихорадке, трещал, словно пулемет, Марбруновский мотор, заставляя их лететь вперед, по твердому шоссе, миля за милей, словно выпущенный снаряд!..

Но вот они начали настигать конкуррентов второй группы.

Облако пыли мчалось вдоль линии шоссе, плотное и тяжелое, застревая в вершинах деревьев, принимая огненнокрасный оттенок под палящими лучами солнца. Пьер постепенно все более развивал свою скорость, потому что, собственно, лишь теперь дело начинало идти в серьез. Перед ним летела стая машин известнейших марок, управляемых шофферами мировой известности. А сзади гналась куча не менее ожесточенных конкурентов, готовых пожертвовать целостью своих рук и ног и даже жизнью, чтобы только установить рекорд, чтобы победить!

Но один за другим, эти торпедообразные автомобили оставались позади, — теперь, когда его машина могла развернуть всю свою мощность. Раз за разом он замечал перед собою новое облако пыли, приближался к нему, погружался в него, ощущал себя секунды на две оглохшим и ослепшим под душем песку и мелкого щебня, — затем Марбруновская машина пролетала мимо с своеобразным жужжанием «ссссвсссс!», занимала ведущее положение и предоставляла обойденному глотать пыль.

Приблизительно в половине гонки Пьер заметил Эсти, который, со своим новым Гомоном, был нумером первым в своей группе. Пьер стиснул молча зубы, ибо он знал Эсти и его приемы: не было такого трюка, на который он не пустился бы, когда положение становилось затруднительным.

С бешеной быстротой мчались обе машины вперед.

Телеграфные столбы мелькали мимо, словно жерди частокола.

А там, впереди, метрах в ста перед Пьером, где шоссе делало загиб, в вихре пыли — летела машина Эсти.

Но Пьер перевел ход на максимальную скорость. На одно мгновение он упустил из виду состояние дороги. И в ближайший момент исчез в водовороте, где в очки его хлестало словно крупным градом, а кожу на лице кололо словно иголками.

Жан почувствовал, словно у него с лица содрало всю кожу. За наглазниками его утомленные чтением глаза моргали и слезились. Он не видел ничего впереди даже на метр расстояния. Но его барабанным перепонкам громовое гудение его цилиндров свидетельствовало о максимальной скорости хода, — при которой ошибка на дюйм обозначала крушение, увечье, смерть!

Внезапно он ощутил горячее дыхание передней машины. Грохот чужого мотора врезался в слух. Где-то там, впереди, в этом головокружительном хаосе, летел вперед Эсти, недоступный глазу. Жан прижал обе свои ладони к лицу, чтобы защитить его. Быстрым броском метнулась влево машина, так что его едва не выбросило.

Еще один момент безумных скачков и толчков. Затем вновь бросок в сторону, на более ровную дорогу. И внезапно воздух кругом прояснился, шум утих, — далеко во все стороны разостлались поле и дорога под ослепительным сиянием солнца.

Пьер пожал плечами.

Жан злорадно улыбнулся: он понял тотчас же, что Эсти намеренно заманил их на более рыхлый щебень вдоль края, дороги, где менее опытный шоффер рисковал своей жизнью. И этот мошенник маневрировал так ловко, что они даже не могли заявить протеста!

Несколько минут спустя, Пьер достиг крайних домов в Лерм. Протянутые поперек шоссе плакаты извещали, что здесь находится контроль. Его карточка была проштемпелевана, он узнал, что только Деместр и двое других находятся впереди него, — и отправился продолжать гонку.

Почти сейчас же за ним прибыл Эсти. Он соскочил со своей машины, вбежал в находившийся тут же маленький кабачок, прошел к телефону — и через минуту был уже соединен с ближайшей из тех летучих мастерских, которые его фирма раскинула в разных местах вдоль всей дороги. Он сообщил им, что Марбрун идет впереди — и дал приказ, чтобы все следующие вспомогательные станции были уведомлены об этом по телеграфу, для сообщения о том Деместру.

Это известие было получено бельгийцем в пункте, отстоявшем миль за двадцать впереди. Ему пришлось завернуть в починочную мастерскую, с текущим баком, который нужно было запаять, и одним сожженным цилиндром, заменить или поправить который нечего было и думать.

Еще в то время, как машина Деместра ждала, пока пара механиков лихорадочно возилась около нее, с последней, только что пройденной станции было получено известие, что две другие машины, которые вели гонку, вышли из состязания, получив серьезные повреждения при столкновении. Оставался лишь один конкуррент позади: Пьер Марбрун.

Бак бельгийца был кое-как приведен в порядок, — когда внезапно его осенила одна идея.

В один момент питательный насос пополнил его запас бензина. — и он потребовал еще несколько бидонов дополнительно, на случай, если запаянное место сдаст. Бидоны тотчас же прикрепили позади. «Готово!» и он унесся вперед. Прекрасно зная местность, он уже составил свой стратегический план. Он следовал предписанным путем — где, невдалеке от места его остановки, дорога круто огибала лес. и затем подымалась в гору, ведя к высокой дамбе, по которой шоссе было проложено через реку Альв. В этом месте, как раз перед мостом, он внезапно остановился, сказав, что с мотором, по его мнению, что-то неладно: надо его пересмотреть! Не успел механик приступить к работе, как Деместр положил ему на плечо руку:

— «Предоставьте это мне, Франсуа!», — сказал он: — «А вы сейчас же-ка назад, туда, где дорога поворачивает к лесу. Ведь это Эсти сзади нас идет. Стерегите его появление. Но только ровно пять минут, пока я управлюсь здесь — и затем возвращайтесь»!

Механик отправился бегом на указанное место. Бельгиец быстро изготовил свою машину к отправлению, затем соскочил с нее, забрал свои три запасных бидона с бензином и отнес их назад., метров на пятьдесят по дороге, поставив их как раз по середине дамбы. Он отвинтил пробки, окинув еще раз мысленным взглядом всю ситуацию: Нет! Один цилиндр — капут, — это значит, что мощность его машины уменьшилась на одну пятую. При таких условиях, несомненно, Марбрун выиграет. А этого ни в каком случае не должно было допустить! Итак…

Он поднял голову: правильно, он различил шум машины своего противника, там, внизу, — в лесу!

И по всей дороге, куда ни посмотри — ни души!

— Прекрасно!..

Одним толчком ноги он опрокинул три тяжелых бидона. Бесцветная жидкость разлилась поперек всего шоссе — образовав на дороге, где пыли было на целый дюйм, — большую, черно-серую лужу.

И когда он, спустя минуту, услышал, что противники его подходили уже к завороту из леса, — он чиркнул спичку и швырнул ее на край большой, темной лужи. С ревом взметнулся высоко в воздух столб пламени.

Внизу, на подымавшейся вверх дуге дороги, показались Пьер и Жан.

Полным ходом, с гремящим мотором, они вынеслись на дорогу — и испустили крик ужаса, увидев огненную стену, преграждавшую им путь. Они были слишком близко от нее. чтобы успеть остановиться, она тянулась поперек всей дамбы, края которой сулили верную смерть при всякой попытке поворота. Опаснее всего было замедлить ход, потому что в таком случае они сгорели бы.

— «Насквозь!» — крикнул Пьер. — «Машина позади огня!» — прорычал Жан.

Пьеру удалось заставить свою машину взять немного влево, откуда шел ветер, таким приемом он мог надеяться обогнуть автомобиль, если бы лаже он стоял посередине дороги.

Жан, словно в полусне, схватил банку с вазелином, снял крышку, захватил полными пригоршнями мазь и обмазал густым слоем лицо брата до самых очков, свое же собственное уткнул ему в спину.

Бешеною скоростью летели они вперед. Вот в лицо им пахнул дьявольский жар. Через секунду они были в середине огня. Огонь спереди и сзади, сверху и с боков, огонь везде, словно в преисподней.

Но вот они пролетели, — и Пьер убавил ход, чтобы дать брату возможность погасить искры, затлевшиеся на их платье. Лицо Жана было страшно опалено, левый глаз был черен, словно уголь. И все же он подмигнул весело одним, взглянув назад: там в неистовстве бесновался Деместр около своей машины, которая стояла в огне. Поврежденный бак дал снова течь, вдоль, шоссе натекла как бы дорожка бензина и воспламенилась от устроенного им костра!

В рекордное время Пьер и Жан влетели в Бордо, приветствуемые ликованием публики.

И гордость Пьера одержанною им нелегкою ценою победою возросла до степени блаженной, розовой надежды, когда он увидел Сюзанну Лаллеман, которая так и сияла в тот момент, когда мэр собственноручно прикреплял к его груди почетную награду.