Мир приключений, 1924 № 03

Рассказ Роберта Леммона

С английского, пер. Л. В.

Иллюстрации А. Михайлова

Глава I

Последний аванпост цивилизации остался позади. Оглядываясь, Джон Мессер мог видеть его далеко за собою — этот барак с глиняными стенами, ветхий, покосившийся, крытый соломой, которая на солнце казалась красносерой. С крашеного, окопанного канавой частокола, отделявшего его от многочисленного рогатого скота, раздавался петушиный крик, который отчетливо разносился по ветру.

Навеянные этим звуком мысли перенесли Мессера через тысячемильное расстояние к себе, на фермерский двор в дальний Конектикут. Но он не давал мыслям овладеть им, круто повернул мула и направился в растилавшееся прямо перед ним неограниченное пространство по сочной, колеблющейся от ветра траве.

Он ехал с час. Постепенно к нему как бы подвигалась цепь строевого леса с горою над ним, и стали показываться определенные, характерные признаки близкого экватора — сучковатые малорослые деревья высоких Анд. Вслед за Мессером лениво двигались мулы с тюками палаток, одеял и прочих необходимых принадлежностей его деятельности, как собирателя музейных редкостей. Индеец, составлявший как бы арьергард, то и дело понукал животных. Добравшись до расходившихся в разные стороны двух следов, Мессер остановился в нерешительности, когда заметил вдали две приближавшиеся по одному из следов фигуры. Он тотчас же направил на них бинокль. Хотя фигуры эти на расстоянии полумили и казались всего двумя точками, но одно их появление в этой уединенной, пустынной стране казалось Мессеру фактом весьма значительным. В молчании, прерываемом лишь скрипом сбруи ленивых мулов, составитель коллекций стал ожидать.

— Это американец и туземец, хозяин, — прервал молчание индеец погонщик мулов, смиренно опустив глаза при обращении к белому человеку.

Мессер кивнул головой. Он сам был уверен, что один из приближавшихся был не туземец. Что же касается другого, то не могло быть и сомнения, что он заправский носильщик: так уверенно тот подвигался под своей тяжелой ношей.

— Странно, — подумал Мессер, опуская бинокль, — обычно белый человек не путешествует пешком по этим горам. Но кто бы он ни был, это бывалый человек.

Если могло быть какое-нибудь недоумение относительно национальности белого, то не могло быть сомнений в избытке энергии, какую незнакомец обнаруживал своей походкой. Избыток силы, почти высокомерие, чувствовалось в нем по его крупной походке, маханию рук, закинутой назад голове, когда он спускался по откосу к тому месту, где его поджидал Мессер. Свежесть лица, белокурые волосы и усы указывали на то, что он иностранец.

— Ба! — произнес он, запыхавшись. — Я, оказывается, здесь не один. — Он пытливо взглянул на Мессера и спросил:

— Разрешите узнать: кто вы?

— Я — собиратель коллекций.

Изумление изобразилось на лице вновь прибывшего, придав ему на мгновение выражение детского добродушия; затем, при виде бинокля и двухстволки, оно сменилось на приветливое.

— В таком случае — мы собратья, — вскричал он. — Мое имя — Боргельсен, Христиан Боргельсен, по кафедре этнологии Стокгольмского института. А вы?

— Джон Мессер, из Всеамериканского музея.

— Ба! Я счастлив встретить вас, мой друг. Вы, быть может, собиратель коллекций по этнологическим знаниям?

— Нет, я преимущественно интересуюсь птицами…

Какое-то необъяснимое чувство заставило Мессера изменить своему обычному расположению духа. Быстро оглянув незнакомца, он заметил, что левое ухо его было сильно изуродовано, быть может тем же самым ударом, который оставил ниже уха длинный, неправильный рубец.

— Но не в настоящее время, — воскликнул незнакомец: — у вас нет особого ящика для помещения экземпляров!

Мессер улыбнулся, восхищенный способностью этого человека делать выводы.

— Вы правы, — ответил он. — Птицы в настоящее время меня не интересуют. Я направляюсь на восток, к верхним течениям реки Амазонки, собрать данные о некоторых индейских племенах.

Боргельсен взглянул на него и на мгновение какое-то странное выражение блеснуло в его синих глазах. Будь американец менее наблюдателен, выражение это прошло бы для него незаметным, так быстро сменила его полная сердечность тона и обращения.

— Странный случай! Я тоже иду этим путем. Быть может, мы отправимся вместе, мой друг?

— Отчего же нет, в особенности раз отсюда ведет лишь один путь, — ответил Мессер.

Первое впечатление, которое на него произвел Боргельсен, было неблагоприятное, но при настоящих обстоятельствах было бы нелепо отклонить предложение отправиться совместно через Кордильеры.

— Теперь как раз время пуститься в путь до наступления ночи, — сказал Мессер и, подобрав возжи, въехал в опушку леса. За ним последовал и незнакомец.

Углубиться в лес было равносильно тому, что войти в новый мир. С первых же шагов они перешли от сияющего солнечного света — к полумраку, от обвеваемых ветром свободно дышущих растений — к замедленному росту небольших, но роскошных деревьев, теснившихся друг к другу, как бы щадя то пространство, которое удерживал за собою шедший по лесу след.

Было холодно и сыро; казалось, здесь природа впитала в себя влагу, как губка. Сухого времени года здесь как бы не существовало, оно кончалось сразу, лишь только занесенные ветром в леса реки Амазонки облака достигали холодных преград гор; ветер их тотчас же собирал, сгущал и превращал в тонкий, туманный дождь.

В полдень путешественники очутились над лесом и стали продвигаться сквозь густо покрывавший землю туман. Кругом все было уединенно, безжизненно; они, казалось, были оторваны облаками от неба и земли.

Они мало разговаривали между собою. Мессер по натуре был сдержан, а физически здоровый швед чувствовал, что разряженного на такой высоте воздуха ему лишь хватает для правильного дыхания. Добравшись до ключа, пробивавшегося из-под скалы, они остановились, и Боргельсен прервал долгое молчание.

— Как я вижу, мы находимся на рубеже экватора, — сказал он, указывая на тянувшийся в восточном направлении ручей.

С наступлением ночи они перешли для стоянки в лес. Индейцы, нарубив своими томагавками дров, развели костер, терпеливо наблюдая за ним, пока появившийся вначале дым не сменился веселым огнем. Только после ужина, расположившись поуютнее в поместительной палатке Боргельсена, оба белых разговорились.

— Куда вы направляетесь? — спросил Мессер.

— Не знаю. Возможно, что придется быть в пути с неделю, а может быть и две. Я отыскиваю племя Хиваров.

— Вы подразумеваете: охотников за головами?

— Да. Значит, вы знаете о них?

— Немного, — ответил Мессер. — У этого племени довольно странные обычаи, насколько мне известно.

— Ба, вы правильно говорите, друг мой. Я изучаю их уже восьмой год, — правда, лишь на расстоянии, по коллекциям и отзывам. Наконец, я собрался их увидеть воочию. Да, я собираюсь узнать правду насчет рассказов о том, что они делаются добычей друг друга, убивают и похищают жен и детей своих врагов, а из голов убитых ими жертв делают себе трофеи, которые они им одним лишь известным способом уменьшают до самого малого размера, сохраняя при этом головам все прижизненные черты. Способ этот составляет их тайну, узнать которую я и добиваюсь для своего института.

— Я знаю, их способ еще не раскрыт, — возразил спокойно Мессер— это как раз то, что я сам собираюсь делать.

— Как, вы тоже собираетесь изучать племя Хиваров?! — удивленно и с оттенком неудовольствия спросил Боргельсен.

— Совершенно верно! Разве не странна наша встреча? Всеамериканский музей посылает меня за три тысячи миль установить, каким образом может быть уменьшена человеческая голова, и за тем же самым командирует вас Стокгольмский институт. Выходит как будто, что нам придется поделить славу открытия!..

— Нет, не придется, — возразил швед. — Я куплю ваше молчание. Мой институт должен первый разъяснить это чудо, которое сбивало с толку каждого белого человека со времени великого Кортеца.

— Мое молчание не продажно, так же, как и моя верность Всеамериканскому музею, — резко ответил Мессер. — Если вы желаете продолжать со мною путешествие, вам необходимо понять, что я сам горю желанием послать такое же донесение своему музею, как и вы вашему институту.

— Конечно, конечно, друг мой. Вы совершенно правы! — воскликнул Боргельсен, быстро меняя тон. — Не будем ссориться, ведь нас всего двое белых в этой чужой стране, где дружба имеет столь огромное значение. Допустим, что вы такой счастливец, что узнаете первый эту тайну — прекрасно, если же судьба улыбнется мне — великолепно! Согласны?

Таким образом между ними было восстановлено согласие и в течение последующей недели оба собирателя коллекций продолжали идти по направлению страны Хиваров, наружно как бы в дружбе, на самом же деле на страже друг против друга. Ни слово, ни взгляд, касавшийся предмета их исследования не ускользал от внимания другого. Лишь после того, как Мессер был вынужден, по условиям местности, оставить мулов и багаж в одной индейской деревне и следовать далее пешком, в их взаимных отношениях вооруженного нейтралитета последовала некоторая перемена.

Они миновали горы и с трудом продвигались по густым джунглям, когда впереди в чаще раздался пронзительный крик человека в агонии.

С быстротой молнии Мессер кинулся в чащу по направлению крика. Пробежав пятьдесят ярдов и путаясь в топи, он остановился в ужасе от представившегося его взгляду зрелища.

Перед ним находился ягуар, самый ужасный из диких зверей джунглей; его могучие мускулы двигались под темной шкурой при каждом ударе лапы по меднокрасному, безжизненному телу распростертого перед ним лицом к земле индейца. Голова зверя, величиной с человечью, моталась из стороны в сторону, как бы в раздумьи, чем еще причинить смерть, которая, возможно, уже настигла его жертву при первом же ударе.

Мессер вскинул ружье и по лесу раздался двойной выстрел. Огромная кошка судорожно подпрыгнула, как бы замерла в воздухе, и вслед за этим рухнула поперек тела своей жертвы. Как ни был поспешен прицел, выстрел все же оказался для зверя смертельным.

Бросившись вперед, Мессер принялся вытаскивать из-под зверя скорчившееся тело индейца. Он пришел в ужас при виде многочисленных ран на плечах, груди и руках.

— Боже, — прошептал он, — он истечет кровью, если немедленно не остановить ее.

Он опустился на землю к безжизненному телу индейца, когда к нему быстро подошел Боргельсен вместе с туземцами носильщиками.

— Что случилось, друг мой?

— Ягуар сбросил индейца на землю, — ответил Мeccep, разматывая бывший при нем палаточный канат. — Собираюсь перевязать ему артерию, — прибавил он.

Разрезав охотничьим ножом канат на полосы и настрогав палочек для рычажков, он снова опустился на колени перед безжизненным телом индейца.

Быстро связывая и скручивая концы полос, он туго стягивал их рычажками, подкладывая при этом измятые листья растений к месту, где находилась артерия. Продолжал он это до тех пор, пока совершенно не прекратил кровотечения. Тут только он обратил внимание на Боргельсена, который с восхищением рассматривал духовое ружье, лежавшее на земле рядом с индейцем. Не успел Мессер разразиться гневом при виде такого жестокого равнодушия к страданиям спасенного им индейца, как Боргельсен воскликнул:

— Та-а-а-к! Этот человек — воин племени Хиваров. Посмотрите, как сделано его духовое ружье: — ровно десять футов в длину; а маленькие бамбуковые стрелы, черные, со смертельным ядом кураре на концах, совсем как те, что находятся у нас в коллекциях в институте. Я иногда упражнялся ими: — вот так!..

Он взял одну из стрел, обернул ее шерстью, чтобы она не качалась в стволе ружья, и, дунув затем в противоположный конец ствола, всадил стрелу в дерево в расстоянии дюжины ярдов.

— Я делаю это достаточно ловко для белого человека, не правда ли? Да вы не смотрите, друг мой?!

— Нет, не смотрю, — проворчал Мессер. — Для меня важнее спасти жизнь этому мальчику, чем забавляться духовым ружьем. Он в ужасном состоянии — еще бы один удар ягуара, и он бы был мертв. Помогите мне перенести его к тому дереву цейба.

— С большим удовольствием, — согласился Боргельсен. — Ну, теперь сразу, вдвоем…

Они положили индейца на сравнительно чистую и сухую землю у подножия гиганта цейба, после чего Мессер насильно влил виски сквозь сжатые зубы индейца.

Огненный напиток заставил вздрогнуть тело индейца, он тотчас же открыл глаза.

— Ну вот, он жив — воскликнул Боргельсен, — он вскоре поправится.

Мессер покачал головой.

— Пройдет по крайней мере неделя, пока он будет на ногах. Все это время, как ни как, придется заботиться о нем.

Швед не возражал. Мессер уловил насмешливую улыбку, сверкнувшую из-под его опущенных белокурых усов.

— С неделю ухаживания?! И вы, друг мой… Вы собираетесь сделать это, и только из-за того, что его собственный народ находится далеко отсюда?

— Почему же нет? Я не могу его доверить ни одному из моих носильщиков: они оба — горные индейцы, и боятся до смерти индейцев из племени Хиваров.

Возглас удовлетворения сорвался с уст Боргельсена, между тем как сам он старался с серьезным видом набить свою трубку.

— Так! Вы остаетесь и будете ухаживать за ним… Это очень милосердно, друг мой. Вы так превосходно ухаживаете, что лучше и не надо. В таком случае я отправляюсь один с своими носильщиками.

— Куда? — воскликнул Мессер, и в этом единственном слове вылилось все мучившее его подозрение.

— В страну Хиваров, узнать тайну о головах.

Джон Мессер задумался. Стечение обстоятельств поразило его: пока он здесь, как хороший самаритянин, станет спасать жизнь беспомощному человеку, Боргельсен будет стремиться вперед, к открытию, которое для них обоих имеет огромное значение. То, что Боргельсен будет впереди на целую неделю, должно означать победу шведа; —так оно, по всей вероятности, и будет, судя по его огромной энергии и решительности. Раз этот человек скроется из виду, шансы найти его окажутся незначительными, пожелай к тому же швед остаться неразысканным. Если Боргельсену повезет, то он, узнав тайну Хиваров, съумеет вернуться на родину другим путем, еще до истечения этой недели. Железные дороги и телеграфные проводы довершат поражение.

С минуту Мессер раздумывал над всем этим, с горечью смотря на улыбку видимо уже торжествовавшего Боргельсена. Его служебный долг перед музеем, перед седовласым начальником, пославшим его на эти дальние розыски, от результата которых зависело все его будущее, все это заставило не уступать ни шага этому умному великану. Ну, а если бы сам начальник знал, то не стал-ли бы он…

В это время индеец зашевелился. Затрудненное дыхание распирало ему горло. Мессер наклонился к нему. Индеец все еще находился без сознания от боли и потери крови.

— Вы уходите… — сказал тихо Мессер, — вы, вероятно, чертовски скоро добьетесь!..

Боргельсен иронически поклонился, но ничего не сказал, осторожно посматривая на американца. Только когда он с носильщиками был уже достаточно далеко, он оглянулся и насмешливо воскликнул:

— Желаю счастья вам и вашему пациенту. Я позабочусь, чтобы вам была переслана копия моего донесения институту, чтобы вы смогли изучить тайну уменьшения голов…

Мессер не ответил, едва сдерживая себя.

Глава II

Следующие дни проходили для Мессера крайне медленно. После того, как носильщики разбили для него палатку, а для себя и раненого индейца соорудили тростниковые навесы, ничего уже более не оставалось делать, как ждать, чтобы сама природа взяла свое, заживив раны индейца.

Мессер, перевязывая раны индейца, применял все свои хирургические познания. Бывшие при нем средства вышли в первые же дни, но их вполне заменили сочные листья растения, на которые ему указал индеец своей неповрежденной рукой. Они обладали теми же целебными свойствами. До истечения двух недель индеец Хиваро оказался на ногах, хотя все еще больной. Он уже мог разговаривать на своем гортанном языке с проходившими изредка мимо лагеря бродячими индейцами.

Как только Мессер увидел, что индеец не требовал более за собою наблюдения, он тотчас же приготовился сняться с лагеря и двинуться по направлению к стране охотников за головами. Индеец заметил приготовления, и хотя незнание языка лишало их обоих возможности даже отдаленного понимания друг друга, он тем не менее дал понять, что желает быть проводником. Мессер не сомневался в полной для него безопасности принять предлагаемые услуги, так как туземец этот непрестанно высказывал чем только мог свою благодарность и желание быть с своей стороны полезным белому человеку. Предложение было принято посредством соответствующей жестикуляции, и небольшой отряд направился по тому же, что и Боргельсен, редко посещаемому пути.

Они продвигались крайне медленно, из-за болезненного состояния проводника, частью из-за грязи, доходившей до бедер, поэтому прошло много дней, пока они не достигли туземной деревни, состоявшей из полдюжины жердяных и пальмовых шалашей, разбросанных на открытом месте, рядом с ниспадавшим с утеса ручьем. По обоим сторонам деревни нависали джунгли, зеленые и девственные — образец тропической роскошной растительности.

Индеец Хиваро направился прямо к самому большому шалашу и тотчас же вступил в болтливый разговор с несколькими праздно обступившими его индейцами. Взгляды, частенько бросаемые по его направлению, дали понять Мессеру, что он был главным предметом разговора. Между тем он сам принялся рассматривать тамагавки, духовые ружья и дротики, которыми были вооружены все взрослые мужчины деревни. Эти индейцы были очевидно из племени Хиваров, так как их наружность и снаряжение вполне походили на наружность и снаряжение спасенного им от ягуара индейца.

Повидимому, совещание окончилось удачно, так как один из туземцев подошел к тому месту, где на бревне сидел Мессер, и заявил на ломаном испанском языке, что если белый человек отпустит своих двух носильщиков, которые, как понял Мессер, были из племени, недолюбливаемого Хиварами, то они охотно просят его самого остаться в деревне. Большая услуга оказана им раненому индейцу, — продолжал объяснять туземец, — поэтому все его друзья желают выразить беглому свою признательность.

Первой мыслью Мессера было, что ему повезло и он будет допущен к важнейшему обряду того самого племени, которое, как он знал, ревниво оберегает интересующую его тайну, но затем он стал представлять себе, что вероятно и Боргельсен недели за две до этого достиг тоже какой-либо деревни и ныне уже возвращается в цивилизованные страны.

Эти соображения заставили его нахмуриться. Новая мысль овладела им: если бы ему удалось каким-либо образом перехватить шведа, он уж как-либо добился бы, чтобы принести первому желаемое открытие.

Затаив дыхание, он спросил охотников за головами по-испански:

— Я должен разыскать моего друга — большого роста человека с желтыми волосами, которого видел твой брат. Где он?

Индеец тупо покачал головой.

— Мы слышали о нем, но он не был здесь. Где-нибудь в ином месте, несколько дней тому назад; но мы не знаем где, — при этом он провел руками с северо-запада на юг.

При виде этого движения рук Мессеру представилась картина: сотни, тысячи квадратных миль по джунглям, заселенным лишь краснокожими, враждебными индейцами, куда пробраться можно лишь по воде и где все следы смываются частыми дождями. Поэтому найти там человека с такой неимоверной ловкостью и выносливостью, как Боргельсен, было бы делом невероятной удачи. Если бы он даже и на самом деле туда отправился, то все равно ему никогда не перехватить шведа. Мессер отстегнул карман у своей фланелевой рубашки и, обращаясь к своим носильщикам, сказал:

— Вот вам ваша плата, мне более вас не нужно.

Как только Хивари поняли, что белый человек, действительно, намерен остаться на время в их деревне, они стали гостеприимно собирать все, что только могли, главным образом находившееся у них в изобилии мясо из джунглей и рыбу, которую они ловили при помощи ядовитых растений, нисколько не влиявших на ее съедобность. Его палатка возбудила любопытство Хивари. Она сделалась предметом их бесконечного обсуждения. При этом они ощупывали ее тонкую ткань, удивляясь ее непроницаемости для выпавшего тут же дождя.

В последующие дни Мессер изучил многие их обычаи.

Так, красоты ради, они протыкали себе палочки в губы и мочки уха; в определенных случаях ярко окрашивали себе кожу на лице, во время охоты выказывали себя проворными и жестокими. При помощи ловких распросов Мессер установил у них склонность к непрекращаемой войне между мужчинами разных деревень из-за обладания женами, склонность к убийству исподтишка и из чувства ревности главой одной семьи — другого, и обычай кровавой мести со стороны родственников и друзей убитых. Во всем этом, как он полагал, и заключалось их стремление к охоте за головами. Но ему ни разу не удалось видеть ни самых трофеев, ни узнать способа уменьшения и сокращения голов. Все его распросы по этому поводу либо оставались без ответа, либо на них отвечали незнанием. Рассматривая при посещениях своих внутренность каждого шалаша, он тем не менее не находил подтверждения своим предположениям.

— Ну, я могу оставить эту деревню и отправиться дальше, — решил он наконец, — эти индейцы не могут или не желают мне ничего рассказать. Может быть в другой деревне я буду иметь большую удачу. Пойду посмотрю, не согласится ли та кучка индейцев быть моими носильщиками.

Он направился к шалашу, где вокруг костра сидело несколько индейцев. Приблизившись, он увидел, что те возбужденно болтали и жестикулировали, очевидно, занятые чем-либо необычным.

При звуке его шагов все повернули головы, злобно глядя на него, и схватились за копья, что явно указывало на несвоевременность его прихода. Лежавший у их ног предмет заставил его содрогнуться. На мгновение он остановился у порога и стал спокойно рассматривать Хиваров. Затем, подав знак одному из них, служившему ему ранее переводчиком, он сказал:

— Я — друг вашего племени. Разве я не спас жизнь одному из сидящих здесь? Все, что я желаю, — это видеть то славное дело, что вы сделали. Вот здесь… — Он указал на землю около костра.

Переводчик взглянул на него, затем стал говорить с товарищами на родном их языке. Человек, спасенный Мессером, очевидно, одержал верх, оспорив все возражения. С нежеланием, не предвещавшим ничего хорошого в будущем, индейцы отошли от порога. Мессер вошел с бьющимся сердцем, но. наружно спокойный.

На утрамбованной земле, у костра, лежала человеческая голова, с меднокрасного цвета лицом, с грубыми чертами, длинными черными волосами и о сильно искривленным ртом. Мессер различил тусклые, наполовину закрытые глаза и неровный разрез, которым была отделена от туловища голова. Даже умирая, покойный старался придать своему рту и впалым, с выдающимися скулами щекам, выражение дикости и непобедимой примитивной свирепости. Полное молчание царило в шалаше. Хивары стояли подобно гордым, медным статуям, наполовину одетые, еще не совсем примирившиеся, колеблясь между готовностью угодить этому белому человеку, выказавшему себя так отличным от других его расы, и гневом на вторжение его в дело, заключавшее в себе один из самых священных обычаев.

Мессер чувствовал их враждебность, знал, что подобно тому, как число 10 превышает единицу, так и малейший его ложный шаг будет несомненно означать конец его собираниям коллекций. Хладнокровно взвешивал он свои шансы, стараясь поставить себя на их место и думать так, как они. Следующий его шаг решал: — быть ли успеху, или более худшему, чем неуспех. Наконец, стараясь отогнать от себя впечатление, произведенное искаженным, валявшимся у его ног, лицом, он взглянул на индейцев и улыбнулся:

— Человек, совершивший это — великий воин! — сказал, он. — Полагаю, он взял в плен многих жен из шалашей своего врага?!

Действие было мгновенное. Натянутость индейцев ослабела. Вперед выступил могучего вида молодой индеец. Через плечо у него висел мешок из шкуры, а сзади болтался шерстяной, самодельный шнурок. Он гордо поднял с земли голову.

— Чорт возьми! — подумал Мессер, когда индеец поднял трофей за волосы, предоставив всем любоваться его великолепием.

— Это, вероятно, и есть убийца…

Теперь все пришло в движение вокруг костра. Казалось, присутствие Мессера было забыто. Индейцы взялись за прерванную работу: одни таскали маленькие камни и бросали их в горящую золу, другие приносили дрова. Но больший интерес представлял собственник головы. Он сел на корточки на землю и, достав нож. принялся за свое дело.

С места, где он находился, несколько в отдалении, Мессер мог наблюдать каждое движение этого индейца: тот первоначально разрезал кожу от основания черепа вниз, позади, к шее. вскрыл самый череп и через образовавшееся отверстие вынул все черепные кости, затем окунул голову в кружку с соком плода, «гьюто», откуда достал ее уже окрашенной в почти черный, как смола, цвет.

Однако до сего времени уменьшения объема головы еще не происходило, но теперь начинался тот период работы, за которым Мессер стал наблюдать с все более возрастающим интересом, понимая, что здесь-то и кроется самая тайна.

Он увидел, как один из индейцев выгреб из огня несколько горячих камней и бросил их внутрь опрокинутой головы, которую между тем другой индеец непрестанно вращал так, чтобы камни могли соприкасаться с каждой частью внутренней поверхности головы. Как только какой-либо камень остывал, его заменяли новым — горячим, голову же продолжали вращать, передавая ее друг другу по мере того, как работающий уставал.

Долго Мессер наблюдал за ними, забыв о еде, о своем соревновании с Боргельсеном, обо всем, кроме быстро вращающегося черного предмета, вращающегося с своими толстыми губами и грубыми спутанными волосами. Его поразила ирония судьбы. То, что недавно было частью независимой, презираемой или же завидной жизни, сделалось ныне ценной собственностью. Мертвый, внушающий ужас предмет хранился как сокровище, его жадно пожирали глазами. Все люди здесь выражали и взглядами, и поступками уважение к делу, совершенному убийцей.

Глава III

Он проснулся на рассвете и нашел Хиваров снова за работой. Войдя в шалаш, он увидел, что человечья голова сделалась несомненно меньше, чем была. Очевидно, горячие камни, ударяя изнутри но коже, сжали ее, уменьшая ее объем, но не изменяя, однако, ее натуральных черт.

Разглядывая голову, он нашел в ней сходство с лицом, которое видел еще накануне, сходство, которое, имей эта голова больше отличительных признаков, могло бы вполне служить при опознании личности.

Из опасения, чтобы его постоянное присутствие не изменило к нему отношения Хиваров и, таким образам, не сделало бы невозможным наблюдение за дальнейшим развитием процесса, Мессер вернулся в свою палатку и провел остаток дня со своей записной книжкой и ярлыками, хотя, однако, он продолжал следить за двумя или тремя индейцами, все время вертевшимися у костра. День за днем повторялось то же, мертвая голова, несомненно, становилась все меньше, пока к концу недели она не сделалась величиной с человеческий кулак. Казалось, это удовлетворило ее собственника, так как более не применяли горячих камней. Желая узнать причину этого, Мессер зашел в шалаш и увидел, что сквозь губы головы была продета веревка, как бы для сжатия их, и такая же веревка высовывалась на макушке, — как бы вроде ручки или петли. Несколько стежков, закрывшие разрез на шее, довершили работу.

— Великолепно, — заметил Мессер через переводчика. — Я куплю его, если малый продаст.

Это предложение, казалось, не вызвало никакого интереса в молодом Хивари. Он пробормотал в ответ несколько туземных слов, и после неоднократных попыток Мессер понял, что тот не склонен расстаться с своим сокровищем, пока не будет выполнен известного рода церемониальный танец, очевидно, в недалеком будущем. После этого, если предложение будет достаточно ценно, белый чужестранец может получить голову. Хотя собиратель коллекций страшно желал обеспечить этот образец за музеем, но он понимал, что ему гораздо важнее удержать в памяти подробности процесса уменьшения, только что им виденного.

Два экземпляра голов уже находились в настоящее время на выставке в залах Всеамериканского музея — несколько худших, правда, но тем не менее — все же экземпляров. Опубликование директором музея добытых сведений ранее других придала бы этим образцам в научном мире большую цену, чем приобретение нового образца. Действительно, это был лишь случай, что он мог предоставить такую возможность своему старому начальнику. На следующее утро Мессер решил предпринять возвращение к цивилизованному миру возможно ускоренным маршем.

В этот вечер он лег спать рано, расчитывая пуститься в путь с зарею и чувствуя себя необыкновенно утомленным. Проснулся он в полночь, в жару и лихорадке, страшно страдая от головной боли. Он принялся искать на ощупь баночку с хинином, нашел ее и принял несколько горьких пилюль. На рассвете он уже лежал в бреду, не сознавая окружающего.

Придя в себя, он увидел одного из Хивари наклонившимся над ним и старающегося заставить его проглотить горькую, коричневого цвета жидкость.

— Убирайся к чорту отсюда! — прошептал он, желая крикнуть. Слабость его голоса поразила его, но он тут же внезапно понял, что не в состоянии поднять и руки.

Индеец удалился и Мессер слышал, как он снаружи кого-то звал. Скоро в палатку вошел житель деревни, имевший кое-какие понятия об испанском языке.

— Как долго я здесь нахожусь? — спросил его сухо Мессер.

— Может быть дней двадцать, сениор. Мы вас кормили, как могли, и давали вот это — это убьет болезнь. — Он указал на необделанную чашку с настоем из травы, принесенную сюда другим индейцем.

— Двадцать дней!.. Может быть пройдет еще неделю, чем я буду в состоянии снова пуститься в путь. Проклятый швед к этому времени будет уже близ дома!..

С присущей ему во всех действиях основательностью, Мессер принялся за восстановление своих подорванных сил, но, несмотря на все старания, истек почти месяц, пока он смог избавиться от последних приступов зловредной лихорадки и снова начал ходить. К этому времени он узнал, что ему также приходится отказаться от возможность приобрести голову, ибо голова, которую при нем приготовляли, исчезла, — продана, насколько он мог понять, иностранцу, личность которого, как и национальность, были неизвестны. Как только он был в состоянии предпринять путешествие, он направился на восток, идя обратно по тому же следу, по которому так давно пришел совместно с Боргельсеном. Сперва легкими переходами, затем, по мере возвращения сил, более продолжительными, он изо-дня в день продвигался вперед, пересек цепь гор и, наконец, достиг железной дороги.

Глава IV

В первом поселении на железно-дорожной линии Мессер узнал, что следующий пароход на север отправляется через двое суток. Заказав себе место на пароходе по телеграфу, он купил также билет для шестичасового переезда до порта, а затем, усталый, отправился в ветхую гостиницу.

За стол против него уселся какой-то остроглазый эквадорианец, повидимому, зажиточный, и после беглого осмотра обратился к нему на довольно сносном английском языке.

— Лихорадка сделала вас очень слабым, не так ли сениор?

— Да, действительно. — Проклятая слабость, но я теперь чувствую себя лучше.

Незнакомец важно кивнул головой.

— Я знаю. Я сам несколько раз бывал на востоке; даже чуть не умер от лихорадки.

— Как вы узнали, что я там был?

— Как? как это вы называете?.. Да, догадался. Восток оставляет после себя отпечаток. Иногда даже больше чем отпечаток — в особенности страна Хиваров.

— Вы там были? — спросил Мессер с любопытством.

— Да, сениор. Я был там, на реке Амазонке, за резиной. Скверный народ эти Хивары. Они режут головы у тех, кто им не нравится, и уменьшают их, после чего продают головы тем, кто желает за них платить. Я видел такие головы для продажи в лавках в Гуанквиле и других местах.

— Не знаете ли вы, где я мог бы купить пару?

— Вы желаете купить маленькие головы?

— Да, я действую по поручению музея Штатов, — объяснил Мессер.

— А-а-а, муж науки, не так-ли? Тогда дело другое. Идем со мною!

Эквадорианец встал и повел ААессера по грязноватой аллее к лавке, где среди кусков материй и тысячи всяких предметов торговли, разбросанных по полкам, сидел купец, поджавши под себя ноги, подобно пауку в паутине. Оба они с минуту тихо разговаривали между собою, а затем купец удалился в заднюю комнату, где, как Мессер мог слышать, он в чем-то рылся. Вскоре он вернулся.

— Здесь две, которые я хочу продать, сениор — пробурчал он. Они великолепны, как вы сами видите.

Он достал из разломанной коробки две головы, поразительно похожие на ту, из далекой деревни.

Полчаса спустя, после продолжительного торга, совершив покупку, Мессер собрался уходить. У порога купец позвал его обратно.

— На секунду, сениор. Быть может ваш музей пожелал бы приобрести и эту также, лучшую, какую я когда-либо видел. Посмотрите, сениор. — Он порылся в темноте под прилавком, поднялся и протянул руку по направлению Мессера.

На шнурке болталась коротко остриженная, усатая голова, размером не больше крокетного шара, ужасная по своему реализму, с насмешливой улыбкой на устах. Луч солнца, проникший через щель в стене, осветил на мгновение голову: на ней видно было изуродованное левое ухо и след старого шрама под ним.

— Не правда ли, великолепная, сениор? Может быть вы приобретете ее для вашего музея? Посмотрите, как она хороша! всего неделю тому назад она прислана из страны Хиваров. Всего сотня монет — дешевка, сениор!

— Нет, я больше не хочу покупать — сказал тихо Мессер. — Нет, вы можете оставить ее себе.

Мессер вышел из лавки, задев от волнения каблуком первый порог. Выйдя на солнце, он машинально зажег сигаретку.

— Прекрасно! Я полагаю, он узнал тайну, которой добивался, — пробормотал он, кидая в сторону спичку. — Да, он, наверное, узнал ее. Бедный дьявол!

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Конечно, помещенный выше рассказ есть только беллетристическое произведение. Но в основу повествования, кажущегося таким фантастическим, положен известный теперь науке факт.

В Нью-Йорке находится чрезвычайно интересный музей краснокожих индейцев, основанный американским немцем Джорджем Гейе и теперь ставший национальным достоянием Северо — Американских Соединенных Штатов. В музее — громадные коллекции этнографических, художественных и исторических ценностей, касающихся индейцев Северной, Центральной и Южной Америки, начиная с доисторического периода.

Помещенный здесь рисунок, заимствованный нами из научного американского журнала, представляет одного из хранителей музея со странной статуэткой на коленях.

Эта статуэтка, высотой всего около 70 сантиметров, — искусственно сморщенное тело взрослого индейца племени Хивари из республики Эквадор в Южной Америке. В музее краснокожих есть и головы, уменьшенные до величины биллиардного шара, сохранившие, однако, не только племенные особенности, но и прижизненное выражение лица. Пока что, наука не знает секрета этих превращений…