Мир приключений, 1924 № 03

ЕЖОВАЯ ЛАПКА МАРАБУТА

Рассказ Р. Хитченса

С англ. пер. Марианны Матвеевой

Иллюстрации П. Василенко

В скитании по свету наберется много безделушек, ценность которых заключается в том, что они напоминают нам давно забытое. Разбирая перед поездкой за границу свой письменный стол, я нашел в одном из его ящиков ежовую лапку на потускневшей серебряной цепочке. Я добыл ее в Сахаре и с ней была связана следующая история.

В пустыне Сахары пользовался большим влиянием тамацинский марабут— мусульманский священник — Эль-Айд-Бен-Али-Тиджани. Слава о нем гремит от Туниса и Алжира до севера и юга Африки и даже до страны туарегов. Живет он в доме, в котором собрано много европейских вещей: часов, музыкальных ящиков, различных столиков, диванов и кресел. Ему прислуживает много раболепных слуг и льстивых жен. Почитатели забрасывают его подарками: верблюдами, нагруженными зерном, ослами, сгибающимися под тяжестью мешков с серебряными вещами; страусовыми перьями, благовонными маслами, голубями и стройными сернами. Жирное тело марабута было окутано шелками цвета увядшей зелени.

И вот этот марабут благословил однажды ежовую лапку, которой теперь владею я, и наделил ее чудесными целебными свойствами. Он сказал, что от прикосновения этой лапки будут исчезать все болезни, постигшие женщину. Он дал ее одному благочестивому мусульманину, получил за нее много ценных вещей и позабыл о ней.

Прошло некоторое время и эта лапка попала к Халиме-танцовщице из Тулу рты. Трудно объяснить, как это случилось, но благочестивые люди в погоне за наслаждениями часто жертвуют своими священными реликвиями. Халима была молода и прекрасна. Улыбаясь своими большими черными глазами, с золотым обручем на голове, украшенным перьями, она танцовала восточные танцы. Ее красота и искусство, с каким она исполняла танец «рук» и «обмирания», доставляли много тревог и страданий женам правоверных.

Однажды Халима вышла танцовать с этой ежовой лапкой, висевшей на поясе, горевшем тысячами ярких огней. Ее поступок вызвал в городе страшное возмущение. Всем жителям было известно, что великий марабут благословил эту лапку. Показывая ее подругам, Халима с гордостью заявляла, что владеет вещью, которая дороже драгоценных рубинов, багдадских ковров и тканей, расшитых шелками. Танцовщицы с алчной завистью смотрели на эту лапку своими прекрасными черными, как ночь, глазами, и благоговейно протягивали к ней свои разрисованные руки. Народ роптал, что подобная вещь находится в руках презренной танцовщицы, бесстыдно показывающей свое лицо жандармам и зуавам.

Только один Бен-Абид презрительно улыбнулся, когда услышал эту новость. Он служил певцом при кофейне курильщиков гашиша, был развитее других и симпатизировал европейцам. Почти каждый вечер, легко перебирая струны гитары, он пел песню о прекрасной Делии, курильщики подтягивали ему, а юноша Ларби в куртке зуава, в коротенькой юбочке, танцовал и кружился точно видение из волшебной сказки.

— Если Халима заболеет, — улыбаясь сказал Бен-Абид, обнаруживая в улыбке ряд ослепительных зубов, — она все равно умрет — лапка ее не спасет.

Мальчик из кофейни сейчас же побежал в город и все там рассказал.

Халима пришла в бешенство, услыхав это. Сомнение в чудесных свойствах ее лапки потрясло ее душу. Она вышла на террасу кафе, около которой под горячим солнцем сидели зуавы и играли в кости, и стала проклинать Бен-Абида. Она назвала его отродьем скорпиона и молила Аллаха наказать всех его родных, не пощадив даже его бабушку.

— Пусть он придет, — кричала она — этот верблюжий сын, и я плюну ему в глаза!

Зуавы и танцовщицы смеялись, но в смехе последних было много злорадства: в Сахаре женщины не прощают превосходства одной над другими.

В Тупурте все сплетни передаются из дома в дом с такой же быстротой, как песчинки, разносимые ветром. Через час Бен-Абид, узнав о том, что Халима прокляла его бабушку, а его назвала скорпионьим отродьем, спокойно сказал, что сегодня придет к ней. И как только на землю спустились сумерки, Бен-Абид, закутавшись в бурнус, тихо вышел из кофейни. Он пошел к одному человеку, живущему в квартале негров, по имени Садок. Садок был худ, как высохшая мумия, и желт, как пергамент. Он был известен тем, что глотал живых скорпионов. На стук Бен-Абида из двери вышел полуголый, всклокоченный Садок.

— Брат мой, — сказал Бен-Абид, — мне нужны три скорпиона и один из них должен быть черный. Я заплачу тебе за них.

Глаза Садока загорелись алчностью, и он поспешно протянул свои грязные руки.

— Деньги ты получишь, когда принесешь их в кофейню, где танцует Халима.

Садок быстро побежал к старой, развалившейся мечети. Поискав в двух-трех местах, он вытащил из-под одного камня трех скорпионов. Один из них был черный.

— Вот получи их и давай деньги, — сказал Садок, протягивая их Бен-Абиду.

Тот в ужасе отскочил.

— Неси их в кофейню и спрячь их так, чтобы никто не видел.

Садок скрыл скорпионов на своей лысой голове под чалмой, и они пошли пустынной улицей по направлению кофейни. Там было шумно. Пели флейты и ждали выхода Халимы. БенАбид вошел во двор, куда выходили комнаты танцовщиц.

— Позовите мне Халиму, пусть она плюнет мне в лицо, — закричал Бен-Абид.

Полуодетые женщины сейчас же крикнули Халиме, что пришел Бен-Абид, сомневающийся в святости ее лапки.

Толпа, жадная до всяких зрелищ, хлынула во двор, и через несколько минут показалась Халима, разодетая в яркое пурпурное платье; лапка была прикреплена к золотому поясу, усыпанному бирюзой.

— Скажи, правда ли, что ты назвала меня отродьем скорпиона? — спросил Бен-Абид.

— Да, — со злобой ответила Халима, — ты говорил, что лапка, которую благословил великий марабут, не спасет меня от смерти?

— Да, говорил.

— Ты лжец! — сказала злобно Халима.

— А ты лгунья!

— Докажи, что я лгунья. — Халима наклонилась вниз и с яростью плюнула Бен-Абиду в лицо.

— Я докажу тебе, что я говорю правду. Это тебе подтвердят мои братья — скорпионы. Садок, сними чалму.

Садок быстро снял чалму, и все увидели скорпионов, ползающих по его лысой голове. Толпа в ужасе отскочила. Обитатели пустыни боятся скорпионов — виновников многих смертей.

— Причем тут скорпионы? — закричала Халима.

— Они докажут истину. Возьми их к себе на ночь, и если ты завтра будешь танцовать — я уплачу тебе пятьдесят золотых. Ты можешь держать свою лапку, которая, по твоим словам, должна тебя спасти от опасности. А если ты откажешься — значит ты не веришь в нее.

Толпа на мгновенье замерла, а за тем раздались крики: — ты должна доказать!

— Я не хочу… — смертельно побледнев под румянами, сказала танцовщица, но насмешливые крики подруг заглушили ее голос.

— Она лгунья! — визжали они.

В ней заговорила кровь женщины, родившейся в пустыне, и проснулся религиозный фанатизм.

— Дайте скорпионов, — сказала она. Ее алые губы задрожали, когда она взглянула на черного скорпиона.

Садок подошел к ней, грубо сорвал с нее алый корсаж и бросил скорпионов на обнаженную грудь.

— Целуйте ее крепче, мои братья! — тихо прошептал Бен-Абид.

Толпа притихла и точно приглушенный шум моря наполнил двор кофейни. Халима медленно, сжимая в руках ежовую лапку, вошла в комнату. За ней пошли две танцовщицы, которые должны были следить, чтобы она не сбросила скорпионов. Тяжелая дверь захлопнулась и толпа разошлась.

На следующий вечер все жители Тупурты собрались в кофейне. Танцовщицы прогуливались и разговаривали с гостями. Гибкие, смуглые слуги разносили крошечные чашечки душистого кофе. Музыканты изо всех сил дули в трубы и синий дым наполнял низкий зал. Все было как всегда, — не было только Халимы.

Еще вчера поздно ночью тело Халимы, несчастной жертвы невежества и фанатизма — было взвалено на верблюда и отвезено к далеким песчаным холмам. Темная ночь была разбужена воплями и криками танцовщиц, провожавших Халиму. Ежовая лапка осталась в ее комнате.

В тот вечер я был в кофейне, и когда утихло волнение, вызванное слухом о смерти Халимы, я пробрался к ней в комнату и взял лапку, которая была причиной того, что навсегда замолчали прекрасные женские уста.

На следующий день я поехал к марабуту и рассказал ему эту историю. Он слушал меня, улыбаясь.

— О, святой отец, скажи мне, если бы ежовая лапка принадлежала женщине, скрывавшей свое лицо под чадрой, и скорпионы ночевали у нее на груди… умерла бы эта женщина или нет?

Но мой вопрос остался без ответа. Марабут приказал слуге принести музыкальный ящик и скоро комнату наполнили радостные звуки веселой французской песенки…