Мир для тусклой ведьмы

Глава 3

Разговор с Иларией оставил неприятный осадок: они с главной ведьмой края обнюхались, точно коты, и разбежались, не затронув ничего важного. А если забытый приживал был намеком, то Сашка этот намек не понял. Придется встретиться еще раз и все обсудить. Но не сейчас. Возможно, и на ведьму давят те, кто заставляет молчать мэра. Все ушли в несознанку, вертись, как хочешь.

Дознаватель вздохнул. Встал со скамейки и взглянул на свои окна. Синдром отличника требовал вернуться, сдать номер и возвратить ключ. Сашка пожал плечами. Пусть считают, что он спит. Или ломятся внутрь, ежели угодно. Разберется с этим потом.

В милицию идти с визитом, кстати, тоже не хотелось. Вряд ли там скажут ему больше, чем в мэрии. Ночной стихийный комендантский час им даже на руку — можно отменить патрулирование. А семьи, семьи-то как довольны: отец и защитник возвращается до заката.

Интересно, задумался дознаватель, а они не пробовали пустить по ночному городу закрытую патрульную машину?

Проще всего было сейчас прийти в Дом, предъявить документы, вскрыть кабинет своего предшественника и просмотреть записи в сейфе, столе и служебном компьютере. Но! К лешему тогда летит вся непредвзятость и свежий взгляд. Будут стереотипы, проторенная чужой мыслию дорога и, возможно, такая же безвременная смерть на Меловой речке или где-нибудь еще. Надо съездить к границе, подумал Сашка, все увидеть на месте самому. Если, разумеется, кто-то неизвестный успешно не уничтожил все следы. Но тогда и в Доме нечего ловить.

Дознаватель махнул рукой и вышел из двора на площадь. Магазинчики уже работали. Он отстоял небольшую очередь к палатке, взял кружку кваса и мясной пирог и устроился за аккуратным столиком под зонтом. Становилось жарко. Солнце плавилось в коричневатом мареве, затянувшем небо. Сашка взлохматил волосы, повыше закатал рукава и решил для начала поискать себе независимое жилье подальше от центра. Он подошел к рекламной стойке у мэрии, изучил предложения и перегнал себе в наладонник симпатичные варианты.

Место это располагалось недалеко от центра, но выглядело совершенно иначе. Здесь не было точащихся зноем высоких зданий, ветерок, приходящий от реки, нес прохладу и ароматы наступающей осени. Деревья в садах, окружающих деревянные домики, клонились под тяжестью плодов, опираясь на подпорки ветками. Еще прежде, чем отыскать нужный дом, Сашка обратил внимание на телеантенну на столбе во дворе, к которому крепились еще веревки для белья, и неожиданно развеселился. На фигурной калитке было крупно написано мелом: «Сдается». И чуть ниже: «Будьте бдительны: калика заговорена». Дознаватель громко хмыкнул, а к нему уже спешила из-за дома красивая женщина чуть за тридцать, отводя налипшие ко лбу русые волосы. На ней был цветной передничек поверх цветастого ситцевого платья. С красных распаренных рук срывались и лопались в воздухе цветные мыльные пузыри.

— Здравствуйте! Вы по поводу комнаты? — она решительно распахнула калитку для гостя и протянула растопыренные пальцы. Сашка неловко пожал указательный. Женщина поймала его взгляд на антенну:

— А-а… это чтобы детишки белье не гваздали с их футболом. Телевизора-то лишиться не захотят, и так у нас идет не все и не всегда.

Она улыбнулась. Улыбка была красивая и добрая.

— А калитка?

Женщина смутилась. Опустила голову и еще раз отвела волосы:

— Ну, комната хорошая. И все такое. Только вот приживал…

Она хихикнула в ладошку:

— Такая вредина. Вот стоит только прийти ко мне чужому мужчине, присесть чаи гонять, заболтаться, разнежиться… А тут он — шасть. Не успеешь опомниться, а уже джинсы по колено сжевал.

— А он что, теленок?

Хозяйка звонко рассмеялась:

— Что вы! Кролик!

— Ну, тогда я сразу буду носить шорты. Как раз и жара… Меня Сашка звать.

— Марина.

Они снова обменялись рукопожатием. Марина обогнула легонькую веранду с витражными стеклами, вдоль которой росли мохнатые астры, и по деревянному крылечку провела квартиранта в комнатку со старой, но уютной мебелью.

— Вход отдельный. Не будем друг другу глаза мозолить, если общаться не захочется, — хозяйка улыбнулась.

В комнатке было очень чисто, сквозь распахнутое окно лезли ветки с крупными яблоками, сияющими солнечной желтизной. На окне висели занавески из ручного плетения кружева, на круглом столе под такой же скатертью стояли в банке васильки и ромашки. На стене над этажеркой с потрепанными книгами висел портрет бабы Степы, но не привычный, в старости, а цветущей женщины в обнимку с худенькой конопатой ведьмой в школьной форме.

— У нее мама моя училась, — проследив Сашкин взгляд, гордо сказала Марина. Дознаватель вздохнул. Баба Степа шутила, что ее портреты не висят только в ее же собственном доме. Но обычно Сашка об этом не задумывался. А вот сейчас отчего-то помрачнел. Словно думал избежать надзора — да не вышло.

Марина не заметила его состояния. Одна за другой открыла выкрашенные белым двери с крючочками:

— Вот тут туалет. И душик. Тесно, зато свои. Кухня общая. Но можно готовить, берите посуду на здоровье. Ну, или могу я — если немного приплатите. Еще есть чай и варенье, и… Да чтоб тебя! — выкрикнула хозяйка, кидаясь на грохот. Похоже, приживал устроил ей сцену ревности, что-то уронив на кухне. Сашка подумал, не прийти ли на помощь доброй женщине и не оттаскать ли его за длинные уши, но рассудил, что в чужой дом со своим самоваром не ходят. И отправился за вещами в камеру хранения на вокзал.

Жара легла на город свинцовым покрывалом. В троллейбусе, несмотря на поднятые люки и раскрытые форточки, нечем было дышать. Потная одежда липла к кожаному сиденью, и Сашка встал, держась за поручень, чтобы хоть слегка овевало ветром при движении. Солнце слепило, в стекло тыкалась бабочка «павлиний глаз». Пружинили рессоры, пахло горелой резиной от колес. Троллейбус, кряхтя, взбирался на горбатый мост над железнодорожными путями. Прогромыхал пыльный поезд. Назад уплыла похожая на старинную башню водокачка. Водитель включил музыку.

Май.

Видя отчаянье Сашки, баба Степа нажала на какие-то свои рычаги, и у подъезда так и не появились бусики ни с красным крестом скорой помощи, ни с зеленой надписью — девизом инквизиции — «Воля и смирение».

Только зачастили в квартиру гости — как и Сашка, ба Степины ученики. Некоторых он узнал. Великого Инквизитора. Ректора университета. Министра здравоохранения. Еще пару специалистов рангом пожиже, но напрямую связанных с проблемой генетических уродств и государственной безопасности.

Гости беседовали о погоде, инновациях в медицине и образовании, смотрели комедии по старенькому телевизору, слушали старые пластинки (одна из тех песен и звучала сейчас). Иногда сами пели хором. Расхваливали чай с прошлогодним вареньем. И благосклонно кивали Насте, которой Стефания доверила этот чай разливать.

А однажды, когда Сашка по настойчивой просьбе бабы Степы увел Настю угощаться булочками в ближайшую кондитерскую, техники из соответствующего отдела Дома нашпиговали приборами его комнату и, особенно, кровать. На этом все и кончилось. Поток именитых и обязанных гостей сошел на нет. Сашка окончательно утвердился в гостиной. Настя привыкала к новой жизни и все реже сидела с застывшим взглядом, пытаясь вспомнить, кто она и откуда. Стефания убедила ее, что ретроспективная амнезия часто бывает следствием ушиба головы и постепенно пройдет. Надо только не торопить события. А если бы кто-то объявлял Настю в розыск, они бы уже об этом знали.

Несколько раз девушка заговаривала о том, что должна пойти работать, нехорошо сидеть на шее у тех, кто ее приютил. Сашка оборвал ее довольно резко, что ни у кого она на шее не сидит, и что его зарплаты, а тем более, пенсии ба хватит, чтобы прокормить четырех таких, как Настя. Так что с работой можно вполне подождать до выздоровления.

«Совестливая девушка», — заметила Стефания. И разговор замяли.

Запоздавшая весна брала свое.

Дворники убрали почерневший снег из тенистых закоулков. Сквозь жирную землю проклюнулась трава. Зеленой дымкой взялись кусты и деревья. Запахи сделались резкими, свежими, небо синим, и дома усидеть стало просто невозможно. Веселый гомон и радостные крики резвящейся детворы оглашали двор до оранжевого заката и даже позже, когда зажигались фонари. Звонкие удары по мячу, музыка, скрип качелей, чириканье и кошачий ор. Беззаботность и праздник.

Настя сидела на скамеечке у подъезда, и голова торчала из просторной куртки, как птенец из гнезда. Рядом бойко прыгала по разлинованному мелом асфальту девочка Нина из квартиры напротив. Бормоча считалку, тыкала пальцем в кучку подростков — то ли для пряток, то ли для ведьмаков-чудовищ.

Сашка успел порадоваться, что Настя решилась выйти — сидеть дома в такой день обидно и глупо. Помахал рукой.

Антон!

Маленькая молния ударила в дорожку у Настиных кроссовок. Девушка втянула ноги под скамейку.

— Игорь, ближе!

Второй подросток лениво выкинул руку: молния укусила дерево скамейки рядом с Настиным бедром. Сашка поймал ее затравленный взгляд. Побелевшие пальцы, стиснутые на вороте.

Три молнии разом укололи землю в опасной близости к жертве. Дознаватель прыгнул, разворачивая Нину к себе.

— Не сметь!

Подростки порскнули в стороны и с топотом разбежались. А обычно спокойная, вежливая девочка кинулась на Сашку с кулаками. Он встряхнул ее:

— Ты что, сдурела?!

— Отстань! Тусклая, тусклая! Не хотим, чтоб она тут жила!

Нина вывернулась, отпрыгнула и исчезла в подъезде, грохнув дверью.

Сашка под локти поднял Настю со скамейки, обнимая, загораживая от чужих взглядов:

— Идем. Они не посмеют. Никто больше не посмеет!..

Из глубины поднималась и рвалась наружу чернота. Дознаватель скрутил ее в себе, чтобы еще больше не напугать девушку. Ее колотило и так.

Настя повисла на парне, едва переставляя ноги. По джинсам в паху расплывалось темное пятно.

В квартире Сашка завел девушку прямо в ванную. Открутил горячий кран, щедро сыпанул на дно мыльную стружку и стал раздевать Настю, усадив на скамеечку и присев перед ней на корточки. Под конец девушка отошла настолько, что даже пробовала помогать ему.

Сашка поднял девушку на руки и опустил в ароматную пену. Стал аккуратно обмывать ладонью. Когда Настя перестала дрожать, завернул в полотенце и отнес в кровать. Баба Степа успел взбить подушки и откинуть одеяло, и тут же протянула девушке рюмку с желтым, вонючим содержимым:

— Пей разом.

Настя выпила и закашлялась. Ведьма сунула ей в руку чашку с водой — запить. Довольно кивнула. Пришел на мягких лапах Тимофей, прыгнул в изножье кровати. Настины глаза закрылись. Сашка укутал ее одеялом и вслед за Стефанией вышел в прихожую.

— Рассказывай.

В глубине души он на миг почувствовал себя наушником и предателем, но… вспомнил застывший взгляд Насти и рассказал все.

— Иди к себе.

Сашка ушел в гостиную, с ногами забрался на старенький диван и схватил какую-то книгу. Глаза тупо скользили по строчкам, не воспринимая содержания. Он поймал себя на том, что раз в двадцать пятый перечитывает фразу: «Конвергенция социокультурного содержания в гносеологическом аспекте перманентного развития вытекает из…» — и отбросил учебник. Прислушался. Баба Степа звонила куда-то, тон разговора был беспощадным, приказным.

Дознаватель подошел к раскрытому окну. Солнце спряталось за соседний дом, почти весь двор оказался в тени, но до ночи было еще далеко. И вдруг весенний веселый гомон отрезало. С дальнего конца въехал бусик с девизом Дома, обогнул двор по периметру и дал задний ход, разворачиваясь и притираясь задней дверцей к подъезду. Двор опустел, как по команде. Бусик с Сашкиной позиции тоже не стало видно. Только навязчиво, словно шмель в паутине, ревел мотор. Трижды громко стукнули двери, а потом долго было очень тихо. Сашка выбежал в прихожую. Баба Степа махнула на него рукой:

— Не бойся, она до вечера не проснется.

Через четверть часа машина уехала. Сашка выглянул в подъезд — на соседской двери белела полоска бумаги с лиловыми расплывшимися печатями.

Он, как вор, пойманный на горячем, захлопнул дверь. И почти тут же заливистой трелью прозвенел дверной звонок.

— Отойди, я сама открою, — баба Степа, запахнув халат на груди, проколыхалась к выходу. За дверью стояла красивая высокая женщина в оранжевом плаще, с объемистой сумкой, на широком ремне перекинутой через плечо. И было что-то в ее лице, в зачесанных волосах, сразу говорящее, что перед ними учительница.

Ведьма отступила, гостья шагнула в прихожую и опустилась на колени:

— Не губите…

Сашка хотел поднять ее, но Стефания отмахнулась.

— Так. Кто вы?

— Томилина Оля… Ольга Сергеевна, — она дернула правой рукой, — из поэтической школы.

Той, что через дорогу, кивнул себе Сашка.

— Я Нины… Кашиной… классный руководитель. Мне… сказали, что Нина и ее родители арестованы. А я… отстранена от должности, и начато служебное расследование. Против меня и директора.

Баба Степа наклонила тяжелую голову:

— И чего вы хотите?

— Но это же… неправильно! — Ольга дернулась вперед. — Вот так… Высылать несчастную девочку. Без суда, без возможности оправдаться…

— Закон в этом случае говорит однозначно, и не надо заниматься словоблудием.

— Но…

— Она организовала травлю человека, который не мог защититься, — полные губы Стефании дернулись. — А коль вы не в состоянии привить своим ученикам если не милосердие, то хотя бы здравый смысл — в школе вам делать нечего.

— Разве все ваши ученики безупречны?!

— Среди них не было подлецов.

Ольга понурилась: как под тяжелым грузом.

— Разбуди Настю, Саша. И приведи сюда, — сказала баба Степа. И когда он попробовал возразить, словно припечатала взглядом.

Парень зашел в спальню и потряс девушку за плечо. Настя неуверенно села в постели. Сашка помог ей набросить халат и, не до конца проснувшуюся, вывел в прихожую.

— Вот, Настя, это учительница той девочки, что тебя обидела. Что с ней сделать? — спросила баба Степа ровным голосом. Настю опять стало трясти.

— П-пусть она уйдет!

Ведьма повернулась к Ольге:

— Слышала?

Та вдруг вскочила:

— Вот так?! Из-за уродки?! Да будь она…

И тогда Сашка впервые в жизни ударил женщину.