Мир без боли

Лагода осталась за спиной и потянулась серой змейкой дорога. Она то приближалась к обрыву, на дне которого бурлила река, то отдалялась от него и подходила вплотную к редкому, росшему по правую руку, лесу, но нигде не убегала так далеко, чтобы не было слышно дико ревущего Ситха.

Вода в реке, отделявшей Хельхейм от Валии, с шумом ударялась об уступчатые скалы, пенилась и громозвучно текла все ниже, где водопадом низвергалась с утеса и, утихая, впадала в Белое море. Перекрикивая Ситх, галдели многочисленные перелетные птицы. Для них шла последняя перед приходом холодов и долгим путешествием на юг охота. Птицы кружили над обрывом, камнями падали вниз, на лету хватали форель, тут же глотали ее и кричали все громче, будто хвастаясь друг перед другом. За всем этим шумом различить стук копыт, собачий лай и возгласы всадников не сумел бы даже альв, но Назарин ориентировался не на слух.

— Сворачиваем в лес, — на секунду остановившись, сказал прорицатель. — Быстро!

Спутники выбежали на обочину и по неторной дороге помчались к лесу. Фея, решив не рисковать, провела рукой: следы ног исчезли, запах, по которому их могли разыскать ищейки, изменился, став мягким ароматом весенних полевых цветов, а ментальные отпечатки аур размылись, сделались нечеткими.

Всадники приближались быстро, но Назарин знал, что не опоздает. Он и его спутники скрылись в лесу в тот самый миг, когда вдали, у дороги, показались графские доберманы и фокстерьеры.

— Почему это монах вне закона? — из-за дерева наблюдая за псами, поинтересовалась Лайра.

— Так сложились обстоятельства.

— Ага, — цокнула языком ск'йере. — А что будет, если я откажусь идти с вами дальше? Зачем мне покрывать преступников?

— Откажешься помогать нам — выдам тебя властям. Или ты забыла, как поступают в этих краях с ведьмами? Их сажают на кол и сжигают. Можно поступить проще: Хананк нашинкует тебя, как морковь.

Назарин не церемонился, знал: момент, когда Лайра еще сомневалась в правильности своего поступка и выбора компании, ушел безвозвратно. Теперь фея, сбежавшая от соплеменниц, наплевавшая на нейтралитет и бессмертие, полноценный союзник в борьбе против нежити. Она уже не упустит шанса убить второй смертью как можно больше неупокоенных.

— Когда привал?

— Через полчаса выйдем к поляне, там и остановимся.

— Что ж, не буду ждать… — с этими словами Лайра на ходу распахнула кафтан, под которым была рубаха обтянутая полосками кожи, туго охватившими торс. Полная, высокая грудь, конечно, мешала фехтованию, и ее приходилось скрывать, стягивать, но треклятые корсеты тоже были весьма неудобны и не давали свободно дышать. Освободившись, ск'йере вздохнула с облегчением. Все так же на ходу распустила волосы. Её пышные белые локоны засверкали в лучах солнца чистым серебром. Хананк на миг задержался, наблюдая за феей, несколько раз моргнул, прогоняя наваждение, и продолжил путь, неотрывно следя за грациозными движениями ск'йере.

Прорицатель не ошибся. Полчаса спустя спутники очутились на широкой поляне, устланной серой, пожухлой прелой листвой, уже сейчас начавшей гнить и источать неприятный запах. Ск'йере закружилась на месте и крохотный островок леса преобразился. Голые деревья пустили почки, земля поглотила опавшие листья, и на щедром удобрении быстро выросла зеленая, сочная трава.

— Не расходуй силы на дешевые фокусы, — доставая из мешка вяленое мясо, сухари и вино, недовольно пробурчал Назарин. Фея в ответ лишь фыркнула и манерно отвернулась.

После скудного обеда Назарин отдалился от спутников, остановился в противоположном конце поляны. Сев на колени, принялся медитировать: анализировать линии будущего, вылавливать из множества несбыточных и ложных поворотов судьбы тот, который непременно должен произойти. Хананк тем временем завалился на траву и собрался подремать. Лайра не дала ему насладиться сновидениями, ее слишком заинтересовал смертный, который сумел победить фею в равной схватке, ведь подобного еще никому не удавалось.

— Где ты учился мастерству? — приблизившись к Хананку, спросила ск'йере.

Кхет тяжело вздохнул и посмотрел на фею уставшим взглядом. От этого взгляда у Лайры кольнуло в груди. Девушка невольно отступила на шаг и повторила вопрос, но воин, все также глядя на нее невидящим взором, не проронил ни слова.

— Он не ответит, — закончив медитировать, сказал Назарин.

— Он что, немой? — скривилась Лайра.

— Ты угадала.

— Как это случилось? — изменившись в лице, взволнованно спросила фея.

Прорицатель вопросительно посмотрел на своего друга. Кхет кивнул.

— Что ж, — усевшись на зеленую траву, заговорил прорицатель, — если Хананк не против, я расскажу тебе его историю. Последние полгода он служил наемником в королевской армии Троегория, где быстро добыл славу лучшего мечника и стал охранителем принцессы. Король не учел, что любовь к женскому обществу может заставить моего друга забыть о долге. Уже полгода спустя Тодвиг узнал о позорной беременности дочери, приказал отрезать невыгодному зятю язык, чтобы он никому не рассказал о содеянном, и… В общем сделал так, чтобы Хананк больше никого не обрюхатил, и вышвырнул его из города. Но мой друг не из тех, кто забывает обиды. Под покровом ночи он проник во дворец, по стене взобрался в покои короля и ответил ему тем же. Хм, теперь Тодвиг немой король, который уже никогда не сможет зачать себе наследника… Он долго искал обидчика, снарядил для поиска лучших сыщиков, но с того дня о Хананке больше никто не слышал. Конечно, после знакомства со мной он стал неуловим, как ветер.

Кстати, он не остался передо мной в долгу и обучил фехтованию. Знаешь, даже элементарная техника, несмотря на свою простоту и незаурядность, дает мне превосходство над другими. Ведь я знаю наперед каждый последующий шаг соперника: каждое движение, каждый удар. Даже Хананку трудно меня победить…

Потеряв интерес к рассказу прорицателя, Лайра села напротив кхета и, прикоснувшись к его сознанию, повторила недавний вопрос:

— Где ты учился мастерству?

«У мастера Накато», — спокойно ответил Хананк, будто каждый день к нему обращались силой мысли.

«Мне ничего не говорит это имя. Но я еще ни разу не встречала смертного, который смог бы соперничать со мной в бою, а уж победить… Я думала такое невозможно».

«В мире нет ничего невозможного», — философски рассудил кхет.

«Скажи мне имя своего меча».

«Угрюмый, — кхет выхватил звенящее колокольчиками оружие, положил его перед собой и, достав из-за пояса короткий вакадзаси, добавил: — И Веселый».

«Лилия», — ответным жестом Лайра вытащила из-за спины свой меч и положила его рядом с клинками Хананка.

Назарин с интересом наблюдал за безмолвной сценой и криво улыбался. Иногда ему было мучительно больно знать заранее все, что произойдет, хотелось от жизни неожиданностей, сюрпризов. Но ему было ведомо, что еще несколько мгновений Хананк и Лайра просидят без движения, глядя друг другу в глаза, и начнут разговор, в котором вместо слов будут выпады, вольты, пируэты, финты и обманки.

«Угрюмый и Веселый рады знакомству», — улыбнулся кхет, продолжая неотрывно смотреть в глаза феи.

«Ты разговариваешь со своими мечами?».

«Нет, но мы с ними одно целое и мыслим одинаково».

«Я тоже рада знакомству…»

«Я видел, ты летала в бою, — в глазах Хананка заплясал огонь, когда он вспомнил о недавнем поединке. — Мастер Накато тоже обретал в сражении способность летать. Научи меня».

— Я фея, Хананк, фея! — расхохоталась Лайра и отвела взгляд, разрушив тем самым тонкую пелену концентрации. — Если ты не видишь моих крыльев, это не значит, что их нет!

— Осторожнее, — наставнически предупредил Назарин, когда их со ск'йере взгляды пересеклись.

Сперва Лайра не поняла, к чему клонит колдун в монашеской рясе, а в следующий миг Хананк схватился за мечи и пошел в атаку.

Назарин с улыбкой наблюдал за поединком кхета и ск'йере. Он знал, чем закончится бой, но интерес вызывало не ожидание финала, а сама грация идеально точных, выверенных движений двух фехтовальщиков, мастерство которых не знало себе равных. Фея играла, смеялась. Выпады ее были легкими и воздушными. Кхет был суров и сосредоточен, бил точно, коротко, скупо, словно боясь, что сил до конца боя не хватит. Лайра парила вокруг Хананка. Со стороны казалось, что ее превосходство неоспоримо, и победа — вопрос времени. Но мастер клинка парировал и отбивал, направлял свой меч в то место и в то мгновение, когда это было необходимо, не делал ни одного лишнего движения. Хананк ушел в глухую оборону, вид его стал еще суровее, нежели прежде, зато фея хохотала, откровенно насмехаясь над потугами кхета. Но было так лишь до того мига, пока Хананк не нанес свой первый и последний выпад. Изогнутый клинок застыл у шеи ск'йере. Фея замера от удивления. Дважды проиграть смертному! Это не могло быть обычным везением. И это всего лишь ученик, не достигший последний ступени мастерства…

Хананк поклонился, неотрывно смотря в глаза Лайры. Впервые она увидела, как может преклонить голову тот, кто считает себя выше. По коже ск'йере невольно пробежал холодок — столько силы было в этом взгляде, столько внутренней гармонии и веры в себя, что фея против воли засомневалась в человеческой природе своего соперника. Он Ван-ди, не иначе.

— Спасибо за добрую беседу, — поклонилась в ответ ск'йере.

— Хватит любезничать, нам пора, — встрепенулся Назарин. — К вечеру будем у башни, а дальше — снова в леса.

К одинокой, высокой и тонкой, как минарет, башне, шпиль которой был увенчан крупным шаром, спутники вышли на закате дня. Светящаяся в верхушке здания сфера излучала мутное, бледное сияние, которое уползало множеством щупальцев к обрыву, вливалось в Хельхеймский купол и наполняло его магической энергией. Назарин боялся даже представить, что будет, если чародейские башни перестанут питать границу Силой. Но твердо знал, что сегодня одна из них лишится своего хозяина.

— Нас заметят, — заволновалась ск'йере, когда Назарин вывел всю компанию на открытую местность.

— Уже, — Назарин пошел быстрее: графские ландскнехты с собаками уже пустились в обратный путь и вскоре должны быть здесь.

— А пустят?

— Помолчи! — Назарин и сам не заметил, как полюбил тишину, как привык к Хананку, который никогда не доставал вопросами. А вот неумолкающая фея уже начинала бесить прорицателя, но ее роль в кампании еще не была сыграна — приходилось терпеть назойливость ск'йере. — Если я иду, значит пустят.

Вскоре вся компания вошла под свет магического шара, и его бледно-белое сияние стало отдавать синевой.

— Мне здесь не нравится, — заволновалась ск'йере.

— Ты когда-нибудь замолкаешь?

— Когда ем.

— Тогда пожуй чего-нибудь. Не видишь, я думаю.

— Хм, если честно, то не вижу. По тебе сразу и не скажешь.

Прорицатель резко остановился, не дойдя до ворот нескольких шагов, и внимательно посмотрел на магический шар, который уже отчетливо светил синим огнем и не посылал к куполу энергетических импульсов. Назарин, даже не обладая большими колдовскими талантами, почувствовал, как слабеет Хельхеймская защита.

— Сейчас откроют, — подойдя к двери, сказал Назарин и, как всегда не ошибся.

Обитые клепаными металлическими пластинами створки не сдвинулись с места, зато в правом углу врат распахнулась едва заметная крохотная дверь. Из нее, с трудом протиснувшись через узкий проем, вышел крупный мужчина в широком камзоле, полы которого доставали до земли. Пограничный маг приблизился к незваным гостям и смерил их недовольным взглядом узких, хитрющих глаз. Лицо его было круглым, как шар на шпиле. Голова гладко выбрита, но на затылке росла длинная, до пояса, коса. Внешностью он был весьма похож на Хананка, только кожа отдавала заметной желтизной, а глаза у были уже, но взгляд не менее упрям и пронзителен.

— И чего вам надо? — недоброжелательно спросил маг.

— У меня к тебе предложение, Зарахат, — заговорил Назарин.

— Ага, жрец Симионы неплохо осведомлен.

— Я знаю о тебе все, драконоборец. И именно поэтому здесь.

— Выкладывай, что у тебя, — маг сощурился, отчего глаза его и вовсе превратились в две неразличимые щелки. Зарахат, улыбаясь, внимательно осмотрел всех, кто к нему пожаловал. Крепкий, жилистый кхет с длинным и коротким мечами на поясе. Девушка, на удивление хрупкая, нежная, с телосложением не подходящим для фехтования, но при оружии. Зеленые глаза ее горели огнем, а за спиной распростерлись атрофированные магические сгустки — остатки волшебных крыльев. Ск'йере. Редкая гостья.

— Мне надо, чтобы ты пошел с нами… — начал было Назарин, но горгоротец, расхохотавшись, не дал ему договорить:

— Надо? Тебе? А может еще и фее с язычником? — Зарахат никогда не отличался хорошими манерами, а с тех пор, как был подряжен охранять и подпитывать одну из пограничных башен, так и вовсе стал невыносим. — Пожаловала странная компания под покровом ночи, и теперь я должен все бросить и отправиться с вами? И не подумаю!

— А подумать бы стоило, — в тон ему ответил Назарин. — Я предлагаю тебе заняться тем, что ты делаешь лучше всего.

— Да? И что же это? Удиви меня! — Зарахат не скрывал ехидства, он знал, что его истинным талантам уже никогда не найти правильного применения. Он — драконоборец, боевой колдун с исключительными, но узконаправленными способностями. Все, что он умеет, все, на что хватает его талантов — это убивать великих существ. Одна беда: их больше не осталось. Зарахат знал это. На его руках была кровь королевы драконов. Когда-то он остановил Огнедышащие войны, но, сделав это, лишил свою жизнь смысла. Теперь горгоротская гильдия магов нашла его талантам иное применение, и Зарахат, лучший из драконоборцев, был обязан тратить свои колдовские силы на поддержание купола, закрывшего некромантов в их исконных землях. Так великий маг превратился в раба, узника одинокой башни, стоявшей на краю мира.

— Удивлю, — вырвал Зарахата из размышлений голос монаха. — Ты нам нужен, чтобы убить дракона.

— Издеваешься? Драконов больше нет, последний умер от моего клинка.

— Это ты так считаешь, но один все же остался. Я покажу. — Прорицатель подошел вплотную к драконоборцу и приложил руки к его вискам.

Зрение ненадолго покинуло Зарахата, мир вокруг окутала тьма. Но вскоре тьма рассеялась, и горгоротец увидел, как огромный ящер поднимается в небо и парит над людским войском, убегающим от огня в разные стороны; увидел, как его башня погружается в едкое пламя, а за ней — башни других магов. И с каждым новым мигом защита купола становится все слабее…

— Хватит! — Зарахат резко шарахнулся в сторону. Сердце его учащенно заколотилось. Он был дико взволнован. Нет, за купол он не переживал, ему было плевать на башни. Зарахат, пожалуй, даже порадовался бы, превратись его узилище в пепел. Но дракон… Неужели существует еще одно вечное создание? Еще одна мишень, которая хоть на короткий миг подарит его жизни смысл? Надежда затеплилась в сердце драконоборца, но он никогда и никому не верил на слово. — Говори правду и не смей мне лгать, — приказал Зарахат и прикоснулся пальцем чуть выше носа Назарина. — То, что я видел, правда?

— Правда может стать таковой, — покорно отозвался храмовник.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Я прорицатель. И вижу будущее таким, но его можно изменить. Все в твоей власти.

— Ты не лжешь, — Зарахат убрал палец с «третьего глаза» прорицателя. — Хорошо, я согласен идти с тобой, но мне нужно время, чтобы дождаться смены.

— Пока ты здесь, ее не будет. Никто не отпустит пограничного мага, который скорее каторжник, чем колдун. Тебе, Зарахат, надо покинуть пост сейчас, никого не дожидаясь.

— Но купол… — драконоборец задумался. По большому счету поддержание границы его не волновало, все, кто был ему дорог, уже покинули этот мир, а судьбы остальных людей Зарахата не заботили. Идеи, за которые он когда-то готов был сложить голову, и страна, которую любил больше жизни, умерли вместе с последним драконом. Драконоборца бросили все: враги, друзья, правители, гильдия магов, обычные обыватели. Герой стал изгоем сразу после того, как в его услугах перестали нуждаться. Стоит ли теперь беспокоиться за их судьбы? Заслужили ли они безопасности, купленной ценой того, что Захарат гниет в этом узилище? Нет, не заслужили. А сам Зарахат уже устал быть рабом башни, которая день ото дня выкачивает его магические силы. Жизнь цепного пса его утомила.

— Без одного накопителя защита не станет слабее, — уверял Назарин, но колдун уже не нуждался в уговорах.

— Ждите, — уронил горгоротец и скрылся в узком дверном портале.

— Я и не сомневался, — улыбнулся Назарин и посмотрел на задумчивую ск'йере. — Что-то не так, фея?

— Прорицатель? Фанатик? Ты не остановишься не перед чем, чтобы достигнуть своей цели.

— Если эта цель — спасти человечество, то ты права, фея. Ничто и никто не остановит меня.

— Надеюсь, твой фанатизм не приведет к катастрофе, — бросила Лайра и отвернулась, дальнейший разговор ее не интересовал.

— К катастрофе приведет бездействие, но, поверь мне, её не будет, — улыбнулся Назарин и уставился на вход в башню, где уже стоял драконоборец, облаченный в начищенный до блеска «зеркальный» доспех.

— Идем, — поторопил Зарахат, напяливая на голову шлем с забралом в виде демонической маски.

— Не спеши с доспехами. Все самое интересное начнется еще не скоро, а привлекать лишнее внимание нам ни к чему.

— Идем, — натужно повторил Зарахат. — Скоро здесь будут маги.

— Лайра, замети следы.

Ск'йере уже собиралась отказать, а то и вовсе покинуть невеселую компанию, но посмотрела на Хананка, который слепо верил своему другу, и поняла, что отказ будет означать для него гибель.

— В последний раз, — зло процедила фея и вдруг поняла свою роль в затее прорицателя…

Глава 12. Фаворит королевы

Огненный взрыв окрасил лиловым горизонт. Разгораясь, он все быстрее охватывал кровавым пламенем лигу за лигой, проникал в глубь мира мертвых, наполняя его божественным гневом. Огонь бушевал, ярился, освещал сумерки, разгонял тени, но остановился у безлюдной крепости, за которой скрылась многотысячная армия. Засвистал ветер, исполняя грубую песню, серые тучи быстрыми тенями сковали солнце и за миг погубили красное зарево. Хельхейм вновь погрузился во мрак.

— Командуй, Барклай, — кивнул рыцарю смерти Арганус.

Темный лорд махнул рукой и сотни неупокоенных, идущих в ровном марше, без единого звука рванулись вперед. Скелеты, зомби, псы и драугры были безмолвны, но от грома их шагов содрогнулась земля, а звон мечей и доспехов разнесся вокруг на многие лиги.

Гарнизонные скелеты с луками и мечами наизготовку выстроились на крепостной стене. У них был приказ: «Стоять до конца», они его выполнят. Вот только некромант, веками ранее отдавший это указание, даже представить себе не мог, что его немертвые воины будут сражаться с себе подобными. Нападавшие были рядом. Те, что держали таран, без всякого прикрытия и защиты бежали впереди. Скелеты гарнизона отпустили тетивы, и сотня стрел обрушилась на войско Барклая. Лорд гортанно расхохотался. Древки стрел беспомощно застряли меж костей, бесполезно воткнулись в мертвую плоть проржавевшие наконечники. Погиб последней смертью всего лишь один — наконечник проткнул ему глазницу, красное око, связывающее с Хозяином.

А в следующее мгновение скелеты, несшие таран, несокрушимой волной обрушились на ворота. Нечеловеческая сила позволила им быстро выломать створки и ворваться в крепость. Гарнизонные лучники, выполняя бессмысленный приказ, все еще отстреливались, но это сопротивление вызывало у Барклая лишь хохот.

Арганус следил за штурмом молча, оценивая будущие перспективы. В первой крепости нет ни драугра, ни некроманта — защита слаба. Но на пути к Хельгарду будет еще немало фортификаций. По донесениям Ди-Дио, в замках, расположившихся ближе к столице, на стенах не было немертвых. Казалось бы, великолепная весть. Но Арганус знал, что все обстоит не так радужно: в этих замках есть маги-полководцы, которые не выставили воинов напоказ. Последующие штурмы могут затянуться. Главное успеть захватить Хельгард до того, как Фомор вернется с войсками из своей далекой и глупой кампании…

Скелеты-лучники бесполезно обстреливали штурмующих, мечники сражались с врагами в ближнем бою с гораздо большим эффектом. Барклай долго наблюдал за разворачивающейся картиной, но не выдержал и пустил коня вскачь. Рыцарь не может не убивать! Не убивать целых пять веков! Это слишком долгое время, проведенное без битв.

Остановившись у раскуроченных ворот, Барклай спешился и сорвал притороченные к седлу два тяжелых фламберга. Взяв по одному мечу в каждую руку, ринулся в самый пыл сражения, но толком не успел насладиться битвой, которая закончилась, как ему показалось, слишком быстро. Рыцарь смерти, закованный в непробиваемый полный доспех, стремительно вклинился в ряды последних защитников. Под многочисленными вражескими ударами, высекающими на литом нагруднике снопы искр, гордо и победоносно прошествовал, разя неупокоенных наповал, легко, как нож, разрезающий масло, вырубая в плотном строю противника широкую брешь. Барклай попал в свою стихию, почувствовал себя рыбой в воде. И сейчас мечтал только о том, чтобы бой никогда не кончался.

Арганус, которого сражения ничуть не забавляли, а скорее нагоняли тоску, потерял интерес к штурму. Погрузился в мысли, в расчеты, которые должны посадить его на трон Хельхейма. Все было готово и продуманно. Остался лишь маленький нюанс и головоломка разрешится: кусочки мозаики, как всегда, сложатся в верном порядке и откроют цельную картину. Лишь маленький нюанс…

Арганус взял в руки прозрачную сферу, в которой поселился мутный дым, и всмотрелся в переплетающиеся между собой, закручивающиеся в маленькие вихри, туманные линии.

Потянулись неразличимые, похожие друг на друга, как капли воды, бесконечные коридоры, в которых невозможно было сориентироваться. Без чужой помощи Сандро и Дайрес не нашли бы путь наружу, не вдохнули бы чистый горный воздух, но их вели провожатые, которые сами создавали эти ходы и знали их, как пальцы собственных рук.

Вскоре, прошествовав запутанной сетью лабиринтов, вся компания оказалась в широкой комнате, которая, судя по каменному столу с фигурными ножками, и сиденьям, искусно вырезанным из грубого базальта, была столовой братьев Ивальди. Освещали ее лампады, горевшие на высоких подсвечниках с длинными треногами, и затухающий огонь изящно выложенного камина из редкого черного мрамора. На стенах висели многочисленные мечи, алебарды, топоры и секиры, сталь которых была украшена великолепными травлениями, гравировками, инкрустациями. Любой экземпляр, несомненно, послужил бы гордостью для самого изысканного коллекционера.

— Неподражаемо… — восхищенно протянул Дайрес, прикоснувшись к лезвию тонкого прямого меча с витиеватой, вырезанной в виде дракона, позолоченной гардой.

— Ха! — усмехнулся Хемдаль. — Сразу видно: в душе ты карла.

— Нет, что ты. Просто мой отец великолепный фехтовальщик… Только меня не захотел обучать владению оружием…

— Не стал обучать? — задумчиво переспросил Хемдаль. — Не Диомеда ли ты сын?

— Он самый! — улыбнулся имитатор. О том, что Диомед небезызвестная личность Дайрес знал всегда, но весть о том, что с его отцом знакомы даже карлы-отшельники, приятно порадовала.

— Печально… — тяжело вздохнул Хемдаль.

— Что ж в этом печального? — насторожился имитатор.

— Уважаемые, давайте все же перейдем к делу, — встрял в разговор Сандро и без приглашения уселся на коротконогое сиденье.

— Всему свое время! — воскликнул Хемдаль. — Делами займемся после еды и выпивки.

С этими словами он ловко снял доспехи, неаккуратно, даже небрежно, побросав их прямо на пол. Подошел к камину, раздул огонь и сыпанул в него неизвестного порошка, который, ярко вспыхнув, заставил пламя разгореться быстрее. Дайрес неотрывно следил за карлой, за тем, как тот ловко на весу шинкует морковь и репчатый лук, обжаривает их с кусками мяса в крупном, почерневшем от времени и частых готовок казане, закидывает в него какие-то неизвестные белые, мелкие зерна и все это заливает водой.

Тем временем Сандро, о чем-то наскоро потолковав со старшим Ивальди, ушел в его компании из столовой, а Брок стащил из корзины Хемдаля морковину, похватал доспехи брата и, жуя, поспешил в оружейную, чтобы сбросить лишний груз и со своих плеч.

— Прости… — заговорил Дайрес, оставшись с Хемдалем наедине, — но что опечалило тебя в судьбе моей семьи?

— Эх, не люблю сообщать дурные вести… Видишь ли, малыш, ко мне прилетал Хьюгин.[6] Да-да, мы с ним часто беседуем. Он рассказал мне, что видел моего старого знакомого, твоего отца… видел в кругу немертвых. А что это может значить? Только то, что Диомед заодно с некромантами. Переметнулся к ним…

— Это невозможно! — воскликнул Дайрес и до хруста сжал кулаки. — Даже говорить такого не смей! Отец никогда бы не пошел наперекор своим заветам.

— Говорю же: печально. — Оставив варево на огне, Хемдаль подошел к имитатору и дружески положил руку ему на плечо. — Да ты сам, думаю, не дурак, знаешь, что Хьюгин никогда не врет.

— Он мог ошибиться или неверно истолковать увиденное…

— А что тут не так толковать? Все ясно: переметнулся, да и переметнулся. Кто знает, какие у него причины? Да ты нос раньше времени не вешай: шаман — ловкач. Видать, решил как-то исхитриться.

— Зря я ушел из дому. — Дайрес замолчал, смахнул с лица одинокую слезу, несколько раз глубоко вздохнул и заговорил вновь: — Не рассказывай об этом Сандро. Не хочу, чтобы он подумал обо мне плохо.

— Чего тут плохого-то? Дети не виновны в поступках родителей. Да ты не переживай, от меня он ничего не услышит.

— А твои братья? Они не расскажут?

— Нет, конечно, они же не знают! Ладно, сейчас покушаешь плотно, эля выпьешь, а там и жизнь наладится.

— Хорошо бы, — криво улыбнулся Дайрес, — чтобы наладилась.

А в это время Синдри допрашивал незваного гостя:

— Зачем ты здесь?

— Я уже говорил, — вздохнул Сандро, — мне и Дайресу пришлось скрыться от непогоды.

— Я спрашиваю не тебя, — сказал карла и повторил свой вопрос: — Зачем ты здесь?

— Нам нужна ваша помощь, — отозвался Трисмегист, принимая видимый облик.

— Здесь ты ее не найдешь. Ты зря пришел, Тривеликий.

— Синдри, ты пережил многих своих соплеменников, и должен помнить, что многие из них умерли от рук некромантов. Ты воевал, был генералом в Последней войне. Неужели, тебе не хочется довести дело до конца и покончить с неупокоенными?

— Свое дело я сделал: некроманты — пленники в своих же землях.

— Надолго ли? — вмешался Сандро, поняв, наконец, какие цели преследовал Трисмегист, когда заманил своего же ученика в опасные пещеры. — Да, цепь ошейника, на который посадили некромантов, крепка. Но ведь не вечна.

— Неубедительно. Мне говорили это сотни раз. Придумай нечто новое.

— Повелители мертвых убили твою семью: отца, жену, сыновей, — запальчиво заговорил друид. — Их убил тот, кому мы идем мстить.

— Арганус сделал это по твоему приказу.

— Мой рассудок был затуманен. Я не был собой.

— Как и Арганус, — добавил Синдри. — Ненавидеть тебя, Тривеликий, у меня гораздо больше причин, чем его. Но я помню не только зло, которое ты сотворил, но и добро. Поэтому и не прикончил тех, кого ты привел.

— Былого не воротишь, — заметил друид.

— Теперь другое время, но беда та же, — подхватил Сандро. — Некроманты не успокоятся пока не получат полную власть; пока не превратят всех людей в своих рабов…

— И что с того? Мы с братьями не вмешиваемся в дела Большого мира. Мы вечны и переживем не только людей, но и некромантов.

— Да ты обыкновенный трус! — скривился в гримасе презрения юноша. — Трус, который скрывается за высокими идеями.

— Никто не смеет называть меня трусом! А если хочешь проверить мою храбрость, выходи на бой!

— С удовольствием! Но если проиграешь, то пойдешь с нами.

— Идет! — одобрил Синдри, зная, что бессмертного невозможно победить.

— Я бы не делал этого, — прошуршал в голове некроманта голос Трисмегиста.

— Поздно…

Сандро не знал, как победить, но не хотел отступать. Три бессмертных умелых воина и полководца будут хорошим дополнением к его малочисленному отряду. Такой подарок судьбы, или же не судьбы, а Трисмегиста, нельзя было упустить.

— Убивать я не стану, но быть тебе битым, — предупредил Синдри, отошел на десяток шагов от некроманта и приготовился к бою.

— Начнем, — кивнул юноша и сплел первое заклинание.

Карла со скоростью рыси рванулся вперед. За какое-то мгновение преодолел расстояние в пять шагов и уже размахнулся топором, когда огненный шар поглотил его целиком. Сандро попятился, опасаясь, что подобная волшба не сможет ему помочь. Так и оказалось. Когда пламя истаяло, Синдри стоял цел и невредим, лишь подвижный нагрудник раскалился на нем докрасна и, судя по всему, нестерпимо жег плоть.

— А может и убью… — задумчиво выговорил карла, медленно приближаясь к некроманту.

Сандро выкрикнул новое заклинание, на этот раз из стихии воды. Ледяная стужа сковала Синдри, заставила его идти медленнее, но не остановила. С трудом передвигаясь, карла с каждым мигом становился все ближе. Сандро наколдовал Волну смерти и не поверил своим глазам, когда Синдри с виртуозностью ловца кинжалов принял выпущенный гримуар на пику своего топора и, ловко взмахнув, направил магию обратно на заклинателя. Чародей нейтрализовал собственное творение и, пятясь, поочередно ударил Стрелой хаоса, Нежностью Лилит и Плетью Хель — все безрезультатно.

— Тебе конец, полумертвый, — отбиваясь, уворачиваясь, а порой попросту оставляя магию без внимания, Синдри подошел вплотную к некроманту и размахнулся топором.

Сандро закрыл глаза, уже не рассчитывая открыть их снова, но в последнюю секунду, за миг до того, как сталь коснулась головы, выговорил формулу: выпустил в мир еще одно заклинание.

— Я победил, — открыв глаза и шумно выдохнув, сказал Сандро и обошел вокруг замершего без движения карлы. Улыбнувшись, дотронулся костяным пальцем до лба Синдри и что-то невнятно прошептал.

— Что ты со мной сделал, поганец! — взорвался криком карла.

— Всего лишь заклинание оцепенения, — пожал плечами Сандро. — Ты согласен, что я выиграл?

— Нет!

— Тогда у тебя будет целая вечность, чтобы еще раз обдумать свое решение, — с этими словами некромант развернулся и пошел прочь.

— Стой!

— Ты что-то хотел? — обернувшись, спросил юноша.

— Да, — пыхтя от злости, выдавил сквозь стиснутые зубы карла. Синдри уже несколько веков не доводилось признавать поражения. Тем более делать этого перед заносчивым, неопытным и малолетним колдуном. Но какой у него оставался выход? — Я согласен на ничью…

— Если так, то братья Ивальди пойдут войной на Хельгард?

— Да…

— Тогда ничья! — обрадовался некромант и снял действие чар.

— Осталось только уговорить братьев, — угрюмо уронил Синдри.

— На этот счет у меня есть идея, — подал голос Трисмегист и подошел ближе к старшему Ивальди: — Слушай…

— Слушай меня, слушай… — до сознания Морены доносился голос, больше напоминавший скрежет, но пробивались в нем знакомые интонации.

Властвующая королева догадалась, кто к ней обращается. Но сейчас она была слишком далека от своих покоев, чтобы призвать ментальную сферу-проводник. И, широко распахнув свое сознание, попыталась мысленно найти Хозяина и ответить на его Зов.

— Да, мой повелитель, — с покорностью рабыни отозвалась королева.

— Кто управляет Хельгардом в отсутствии Фомора? — до Морены донесся ласкающий голос учителя, к которому она прониклась не только уважением, но и любовью.

— Виконт Жерар де Пикиньи, — лаконично ответила королева и приготовилась слушать, чтобы продлить удовольствие от разговора. Арганус здесь, рядом. Уже скоро он дойдет до стен Хельгарда, возьмет столицу штурмом и подарит Морене свободу, а быть может еще и взаимность. Ах, она мечтала об этом больше всего на свете…

— Не позволь ему связаться с Фомором. Наместник не должен знать, что я приближаюсь к Хельгарду и захватываю приграничные крепости.

— Да, повелитель, я все исполню в точн… Мерзкий паршивец! — выругалась Морена, поняв, что Арганус закончил сеанс связи, даже не попрощавшись. — Чтобы ты не задумал, милый, ты будешь моим! — пообещала она и поспешила в тронную залу, где надеялась разыскать Жерара.

Виконт был на месте. Он озадаченно ходил из одного угла в другой и нервно постукивал костяными пальцами по рукояти висевшего на поясе меча. Жерар был одет в черный с красными вышивками плащ, под которым виднелся красный камзол с геральдическим драконом на груди, на челе — обычном голом черепе — красовалась скромная диадема из белого золота без инкрустаций — знак временной власти. Это был новообращенный лич с хорошими магическими задатками. Но он мог похвастаться лишь грубой силой, а не умением плести витиеватые, тонкие гримуары.

— Морена! — увидев королеву, обрадовался виконт. — Королева, мне, вашему скромному почитателю, нужен ваш совет.

— Говори, — властно отозвалась некромантка.

— О, повелительница мертвых, хранительница душ и…

— Хватит! Выкладывай, что у тебя. И покороче.

— С одной из приграничных крепостей прервалась связь. Я опасаюсь, что это вражеское нападение …

— И что ты хочешь от меня услышать? — иллюзорные брови Морены удивленно изогнулись.

Всем некромантам: и пребывающим в столице, и живущим вдали от Хельгардских фонтанов, было известно, что королева Хельхейма ненавидела свою мертвую личину и скрывала ее под магией. Морена была мастером иллюзий и, с помощью воистину неподражаемого колдовского таланта, без труда воссоздала свою прежнюю, человеческую красоту.

— Совет, моя королева. Совет — это все, о чем я прошу, — учтиво поклонился Жерар, исподлобья взглянув на налитую жизнью грудь, маняще скованную тугим корсетом.

— Ты получишь его, — проследив за взглядом виконта, призывно улыбнулась Морена.

— Мой меч у ваших ног! — преклонив колено, воскликнул Жерар.

Морена долго и пристально смотрела на виконта и только теперь поняла глубину чувств, которые испытывал к ней новообращенный лич, еще не утративший человеческое начало. Он по-прежнему видел в ней женщину, утонченную и изысканную. С годами, веками, это чувство остынет, канет в небытие, но сейчас оно было крепко в погибшем сердце виконта. Морена с готовностью приняла этот неожиданный дар. Она подошла ближе к молодому личу, который еще не успел растерять человеческой любви к красоте, провела рукой по его костяной щеке и надменно посмотрела в глаза.

— Жерар, ты должен остановить Аргануса, перебить его воинов всех до одного. И сделай это сам, без помощи наместника, опередив его. Не говори ему ни о чем. Молчи. Ты заберешь его славу, а позже, когда Балор Дот вернется из Залов Аменти, тебе достанется не только слава Фомора, но и его место в Совете.

— Нет создания коварнее женщины! — восхищенно сказал виконт и послушно поднялся, повинуясь легкому касанию руки, тепло которой он чувствовал, даже понимая, что перед ним иллюзия. Он прижался к раскрытой ладони, не желая, чтобы тепло человеческой плоти его покидало.

— Ты преувеличиваешь, Жерар, — снисходительно улыбнулась Морена. — Мы, женщины, просто не любим, когда наши фавориты плетутся в хвосте. Поэтому всячески помогаем им подняться выше остальных.

— Фавориты? — переспросил виконт, смакуя это слово, как терпкое вино. — Мне нравится этот неожиданный поворот, моя королева! Я сделаю все в точности, как вы сказали.

— Что ты, милый, — прерывисто вздохнула Морена и приложила руку к груди, будто у нее кольнуло в сердце. От этого движения тугой корсет еще крепче сдавил женские прелести, отчего Жерару в один миг даже показалось, что завязки не выдержат и лопнут. Морена могла бы оказать виконту подобную услугу и наворожить соответствующую иллюзию, но не стала делать этого раньше времени. — Это полностью твое решение, Жерар. Твой план, твое осуществление, твоя слава. Я — всего лишь тень, которая в случае необходимости отведет от тебя удар.

— Вы лучшая из теней! — воскликнул Жерар и выхватил из ножен меч. — Славься королева!

— Славься… — Морена нежно провела по плечу виконта и, развернувшись, пошла прочь.

А Жерар с радостью и восхищением смотрел ей вслед. Его истаявшее сердце дико кричало. Вот она, та, о которой он мечтал! Но что может предложить девушке мертвец? Многое! Очень многое! И для того, чтобы заслужить ее расположение, он умолчит. Ничего не скажет Фомору, а сам примет бой и победит. Несомненно, победит! Во славу королевы. Во славу лучшей из красавиц!

Глава 13. Ночная охота

Тени кружили вокруг усадьбы Ливуазье, как опавшие листья, подхваченные ветром; плясали в мерном, завораживающем танце; высматривали, наблюдали. Увидев достаточно, посчитав, что время пришло, они с соколиной скоростью обрушились на особняк. Зазвенело стекло разбиваемых окон, заскрипела, захрустела ткань раздираемых занавесок, с гулким эхом рухнули входные двери.

Охота началась.

Окно в спальне разлетелось на мелкие осколки. Из ночи вышли человеческие силуэты, окруженные серой магической дымкой. Анэт закричала во все горло. Марта, не успев испугаться, схватила ребенка в охапку и рванулась к двери. На пороге ее встретил вампир, обнаживший в издевательском оскале сверкающие белоснежные клыки.

Марта попятилась.

— Отдай ребенка, — потребовал тот, что стоял у двери. — Отдай по-хорошему.

Немая помотала головой.

— Не отдашь? — зачем-то уточнил улыбчивый вампир и, резко прыгнув вперед, дернул за пеленки, пытаясь вырвать ребенка из рук Марты. Но немая крепко прижимала дитя к груди. — Дрянь! — выкрикнул кровосос и ударил девушку по лицу. Выпустив младенца, она упала навзничь.

— Не тронь её! — вскрикнула Анэт, сделала шаг вперед, но от молниеносного удара в затылок потеряла сознание и рухнула на пол.

Над ней, оскалившись, завис вампир и облизнулся.

— У тебя, милашка, должно быть вкусная кровь…

Сев на Анэт сверху, он провел языком по тонкой шее девушки и с жадностью умирающего от жажды впился мертвым поцелуем в ее плоть.

— Прекрати, Стригои! Не время… — попыталась остановить его Алекто, зачем-то, словно боялась собственной внешности, закрывшая лицо маской. Но вампир, не слушая ее, продолжал пить девственную кровь. — Регин, хоть ты его вразуми!

— Я занят, — уронил Высший и отпихнул от себя Марту, вцепившуюся ему в ноги, не дающую уйти, унести ребенка. — Прилипла, как клещ! — с негодованием прошипел он и ударил девушку в живот.

— Где эти молокососы? — нервно спросила вампирша. — Им и надо-то всего одну живую притащить. Чего телятся?

— Пойду, проверю, — подал голос Райоль, брезгливо наблюдавший за разворачивающейся картиной, и вышел за дверь.

Цепляясь за ноги вампира, Марта подползла к кровати и незаметно достала из-под нее тонкий серебряный кинжал с извилистой гравировкой на клинке, который спрятала в спальне младенца, узнав о том, что ее возлюбленный вампир. Ничуть не страшась возмездия, подняла руку на проклятую нежить.

Лаборатория Ливуазье располагалась в подвале, за погребом и винной мастерской, в которой герцог, соединяя элитные сорта винограда, создавал новые изысканные букеты. Когда на первом этаже послышались звон стекла и крики, Энин только-только распечатала зашифрованные замки и вошла в лабораторию. Сперва она не придала посторонним звукам значения. Кто знает этого сумасшедшего вампира, хозяина усадьбы? Может, ему взбрело в голову наорать на бедную служанку и избавиться от лишней посуды? Крики повторились, и Энин все же решила проверить, что происходит наверху. Поднявшись на первый этаж, колдунья вмиг забыла об алхимии и опытах. В особняке царил хаос. Двери были выломаны, на полу блестели осколки битого стекла, а темно-серые драпри усеяли бисеринки крови.

— Эта шлюха убила Регина! — со второго этажа раздался незнакомый женский голос, и Энин рванулась туда.

Первых вампиров она встретила на лестнице.

— Постой, красавица, — улыбнулся, оголив клыки, кровосос. — Не хочешь потанцевать нагишом под луной?

— Я не танцую с пеплом, — оскалилась Энин и, что-то тихо прошептав, взмахнула руками.

С пальцев колдуньи соскользнул гримуар. И вампира поглотило лунное сияние, которого он так сильно жаждал. Магия окружила его непроницаемым коконом и сдавливала тело до тех пор, пока не превратила в бесформенную груду окровавленной плоти. Энин, не дожидаясь смерти первого кровососа, швырнула новое заклинание — Симфонию Хроноса, сочетавшую в себе магию огня и воздуха. Второго ночного охотника охватило внутреннее пламя, вмиг превратившее органы в тлеющие уголья. Когда гримуар вступил в следующую фазу, Энин уже столкнула поджаренного изнутри вампира с лестницы, а сама понеслась по коридору в спальню сестры. Кровососа за ее спиной раздуло от воздушных потоков, и вскоре его разорвало на сотни рдеющих частичек. Теперь Ливуазье было не избежать ремонта: его рогатые демоны, удерживающие свод, оживающие от игры теней балясины лестницы, картины с портретами беловолосых мужчин — все было безнадежно испачкано кровью.

В коридоре, у самих дверей в покои сестры, Энин встретила еще одного вампира, но на этот раз ей не удалось захватить противника врасплох и справиться с ним в два счета. Кровосос атаковал первым, привычной для этой братии темной магией. Энин блокировала лезвия Мрака, отразила осколки Тьмы, чуть не пропустила ментальное вмешательство в разум, но умело абстрагировала сознание от чужой волшбы. И только тогда у нее появилась первая возможность ответить на выпады противника. Она воспользовалась стихией огня и соткала стрелу Хаоса. Вампир одним взмахом уничтожил колдовство и вновь атаковал. На этот раз, уже поняв, что столкнулся с опытной соперницей, он действовал изощреннее и искуснее. Первым пустил в ход поцелуй Бездны, от которого Энин с трудом отбилась щитом Тривеликого; вторым — гримуар Дыхание Каэля. Магия окутала узкое пространство смертоносным ядом, который, проникнув в организм, поражал мышцы глаз, глотки и гортани, вызывал паралич дыхания и неминуемую гибель.

В последний момент Энин закрылась непроницаемым для любого колдовства коконом Шелоб и все магические силы теперь тратила на его поддержание. Эликсир «недоросли» сохранял и концентрировал достаточно энергии, но даже этого было мало, чтобы долго защищаться от бесконечных атак Высшего. Когда сил почти не осталось и казалось, что смерть близка, Энин вспомнила о подаренных Арганусом двух эллипсоидных магнитных камешках, которые всегда носила с собой. Она достала их из лифа и кинула в вампира.

Комнату наполнил резкий, неприятный звук, исходящий от соприкасающихся и тут же отталкивающихся друг от друга юбер-орб. Вампир, не успев проанализировать магию соперницы, защитился сразу тремя блоками, полностью закрыв себя от колдовского воздействия, но щиты оказались бессильны. Зачарованные Трисмегистом магниты рассыпались на миллионы мельчайших осколков и поглотили Высшего в непроницаемой для волшбы сфере. Сфера становилась с каждым мгновением все уже, все меньше — все чаще крупицы юбер-орб бились о вампирскую плоть. Гримуар «дыхание Каэля», уже не получающий энергетической подпитки заклинателя, разрушился, и Энин наконец смогла снять с себя защитные чары.

— Хватит, Стригои! — громче магнитного скрежета прозвучал голос из комнаты. — Нет времени для игр. Уходим!

— Я не бросаю пищу!

Энин ворвалась в спальню сестры и увидела молодого, демонически красивого парня, бережно обнимающего Анэт и пьющего ее кровь. Заметив в дверях девушку, он метнулся в окно, прихватив с собой и жертву. Следом за ним выпорхнула вампирша, прижимавшая к груди ребенка. Высшие были настолько молниеносны, что Энин даже не успела бросить им в спины заклинания. Переборов секундное оцепенение, колдунья рванулась вниз, тая надежду поймать беглецов в саду. Вместо этого поймали ее — эстерцы.

Они схватили девушку на лестнице. Энин напрасно попыталась вырваться, даже попробовала применить магию, но церковники оказались полностью непроницаемыми как для темной, так и для стихийной волшбы, а других школ молодая колдунья не знала. Священники выволокли ее на улицу и потащили к воротам. Один, с внешностью и повадками гоблина, то лапал Энин за грудь, то бил в лицо, то хватал за волосы и тащил вперед. Колдунья уже подумала, что ей не миновать паладинского кострища, но похоронила она себя раньше времени.

— Что здесь происходит? — спросил возникший из ниоткуда Батури и преградил эстерцам путь.

— Как это понимать? — возмутился Ливуазье. — Что за вторжение в дом праведного человека? А это еще что? Как вы посмели бить мою ученицу!

Веридий знал о нападении, знал, что мгновением раньше происходило в его особняке, и первым изъявил претензии, чтобы не дать такую возможность святым братьям.

— Здесь были исчадья Мрака, — оправдываясь, промямлил «гоблин» и, с удивлением обнаружив, что его руки покоятся на груди пленницы, отпустил девушку от греха подальше.

— А еще священник, — зло процедила Энин и резким ударом разбила эстерцу нос.

— И почему вы поймали мою ученицу, а не исчадий Мрака?

— Ну… это… Мы…

— Мы уже уходим. Простите за вторжение, герцог, — вмешался другой церковник, взял за локоть своего товарища, напрасно пытавшегося остановить капающую из носа кровь, и в сопровождении остальных святых братьев поспешно покинул усадьбу.

Как только эстерцы потерялись во мраке ночных переулков и исчезли из виду, Веридий метнулся в особняк. Энин схватила Клавдия за рукав и куда-то потащила.

— Быстрее!

— Что здесь стряслось? — оттолкнув от себя слишком назойливую девушку, спросил Батури.

— Тут были вампиры…

Клавдий не поверил. Он даже представить себе не мог, что на Ливуазье, единственного представителя дома Атис, нападут ночные охотники. У Высших достаточно ума, чтобы не делать этого, а у Низших — недостаточно смелости.

— Я убила трёх. Но двум удалось сбежать. Идем, идем за мной, мы еще успеем их догнать — ты успеешь.

Батури не слушал. Его внимание привлек Ливуазье, который вышел из особняка с обмякшим телом Марты на руках. Лицо вампира искривилось в гримасе страдания. Из глаз его катились слезы. Взгляд Веридия был бездумен, переполнен болью и отчаянием. Никогда за всю свою долгую жизнь Батури не видел подобного взгляда. Ему вдруг показалось, что на него смотрит пустота — безумная и яростная… пустота.

— Они убили Марту, — сделав несколько шагов, Веридий рухнул на землю и уронил мертвую девушку, словно у него не было сил, чтобы держаться на ногах. Подполз к возлюбленной, обнял за плечи и прислонился ухом к недвижимой груди. — Сердце не бьется, — прошептал он голосом, лишенным эмоций. — Как у нас, Клавдий. Не бьется. Мертва. Они убили ее…

— Вижу, — уронил Батури и рванулся в сторону особняка.

Двери были выломаны. Готический холл представлял из себя омерзительную картину. Кровь была повсюду: на полу, на стенах, на потолке. Клавдий не взбежал — взлетел по лестнице на второй этаж. На секунду задержался у новообращенного, корчившегося в предсмертных муках, вампира. Добил. И поспешил дальше: к спальне Анэт, к спальне Долорис.

Клавдий подбежал к колыбели, но никого в ней не нашел. Комната была пуста. Ни души. Лишь горстка пепла лежала у кровати в кругу крови, а в ней пылился кинжал с искривленным лезвием. Стрелой Батури метнулся обратно в сад.

— Где ребенок? — вампир подбежал к Энин, схватил ее за плечи и начал с силой трясти. Девушка не реагировала, уставившись на мертвое тело Марты и с ужасом думая о том, какая участь уготована для ее сестры. — Я спрашиваю тебя: где ребенок?!

— У Каэля, — вместо колдуньи ответил Веридий, сидевший, уронив голову на грудь, у трупа возлюбленной и ливший горькие, мучительные слезы.

— Ты… — глаза Батури налились кровью, клыки удлинились, предвкушая скорую битву. — Это ты натравил на их меня, направил по моему следу. Поэтому и пытался поскорее вышвырнуть из города. Ты… — желваки на скулах Клавдия напряглись, он с силой, так, что костяшки на пальцах побелели, сжал кулаки. — Проклятый предатель…

— Прости, — равнодушно отозвался Ливуазье.

Батури прыгнул на друга, как дикий зверь, повалил на землю и начал бить по лицу, вымещая злобу и ненависть. Веридий не сопротивлялся: со смертью Марты внутри него оборвалась струна, тянувшая к жизни, заставлявшая бороться до конца, идти на предательство. Со смертью Марты истлело все.

— Прости… — отплевываясь кровью, твердил Веридий, — прости…

Батури избивал Ливуазье и не мог остановиться. Клавдий сам столько раз предавал, не друзей, но союзников, столько раз нарушал клятвы, что потерял счет изменам. И все же не мог до конца поверить в поступок Веридия. Сотни лет дружбы, пуды съеденной на двоих соли и бочки выпитого вина. Казалось, их жизни и судьбы неразрывно связаны. Неужели этого было мало, чтобы остаться верным до конца?

— Почему? — дрожащим голосом выдавил Батури и опустил руки. — Почему, Куница? Почему?

— Они были здесь до твоего прихода, — сплюнув тягучей кровавой слюной, ответил Веридий. — Шавки Каэля. Он знал, что ты придешь ко мне. Лисы всегда убегают другой дорогой, запутывают следы, но ты оказался плохим лисом: сам пришел в ловушку…

— Ты мог меня предупредить, — процедил сквозь стиснутые зубы Батури и нащупал на поясе смертоносный кинжал с искривленным, зигзагообразным лезвием. — Мог предостеречь.

— Прости… я не мог иначе. Они бы не оставили жизнь ни мне, ни Марте… — взгляд Ливаузье скользнул по возлюбленной, которая была рядом, на расстоянии вытянутой руки, но в тоже время — бесконечно далека. — Теперь она мертва… я ее не уберег…

Из глаз герцога с новой силой покатились слезы. Батури выдернул из-за пояса кинжал и приставил к шее Ливаузье. Веридий этого даже не заметил, все его внимание было обращено на Марту, на ее неморгающие бледно-голубые глаза. В них не читалось страха, лишь холодная уверенность. Марта знала, что погибнет, но решилась на смертельный шаг, чтобы защитить чужого ребенка. Она всегда любила детей. Жаль, не успела родить своих. Не смогла. Из-за него. Из-за Веридия.

Ливуазье посмотрел на друга мутным взглядом и криво улыбнулся.

— Ты хочешь меня убить?

— Не хочу, чтобы ты меня снова предал.

— Тогда сделай это. И не медли.

— Проклятье! Куница, как ты мог?! Я исправлю твою ошибку… — Батури резко встал, спрятал кинжал обратно за пояс и, обратившись в кожана, взмыл в небо.

— Стой! — вслед ему прокричал Веридий и метнул в друга огненный шар.

Батури не успел увернуться. Пламя пожрало черный силуэт, но быстро исчезло. Огромных размеров кожан рухнул на зеленую траву магического сада, медленно обретая человеческое обличье.

— Ты не друг, Ливаузье, ты — дерьмо, — мыслеречью сказал Батури: огонь прожег ему горло.

— Один ты не справишься. Я полечу с тобой, и мы вместе освободим девушку и ребенка.

— Я не приму твоей помощи. Не хочу бояться удара в спину…

Решив не дожидаться, когда регенерация восстановит обожженную кожу, Клавдий стал медленно плести заклинание, исцеляющее мертвую плоть.

— Они поставили на тебя ловушку, не лезь к ним раньше времени…

— Оплакивай свою дохлую кошку! — зло процедил вампир, когда залечил полученные раны. — Я обойдусь без твоих советов.

Энин молча наблюдала за разворачивающейся картиной, в десятый и в сотый раз прокручивая в голове сцену, когда Высший пил кровь ее сестры. Теперь Анэт обречена. Ни святая Симиона, ни великодушный Эстер, ни друиды, ни целители не смогут остановить вампирский яд. Анэт либо умрет, либо ее инициируют и сделают одной из кровососов. Но мысли ни о смерти, ни об обращении в нежить почему-то не пугали Энин. Наоборот. В ее голове возникла шальная идея.

Колдунья подошла к Батури, опустилась перед ним на колени, нежно провела по его густым волосам и посмотрела в кристально-голубые глаза.

— Укуси меня… — осторожно попросила Энин и подставила шею, но Клавдий лишь отвернулся. — Укуси! — схватив Высшего за плечи, уже потребовала она. — Анэт рассказывала мне, что ты предлагал Сандро превратить меня в вампира, так почему отказываешься от своих слов? Кусай!

— Пошла вон! — Батури оттолкнул от себя колдунью. — Я дразнил мальчишку. Издевался над ним. Знал, что он откажется. Или ты подумала, что я говорил всерьез? Не смеши! Я повязан с тобой клятвой. Если ты станешь вампиршей, то я буду обязан вечно тебя защищать. Мне хватит и твоей сестры…

— Укуси, — из последних сил сдерживая слезы, взмолилась Энин, подползла к вампиру и повисла у него на шее. — Укуси, я полечу вместе с тобой и вызволю сестру. Я стану бессмертной и мне уже не нужна будет треклятая алхимия и эликсиры, чтобы поддерживать жизнь.

— Хочешь, я сделаю это вместо него? — вмешался Веридий. — И ты будешь бояться солнца, пить кровь детей и их матерей. Когда не найдешь людей, будешь кусать животину. А потом устанешь от такой жизни и выйдешь на балкон во время рассвета. Хочешь, я подарю тебе вечность?

— Хочу. — Энин поднялась, подошла к Ливуазье и поставила под укус оголенную хрупкую шею.

Веридий смотрел на девушку и видел, как набухают под ее тонкой кожей жилы. В нем вновь проснулось давно забытое желание напиться горячей человеческой крови, чистой, без привкуса вина и сывороток.

— Нет, Куница, не делай этого…

Ливуазье уже не слышал друга. Он раскрыл пасть и оголил два острых, отравленных проклятьем бессмертия клыка. Клавдий оказался быстрее и отпихнул опьяненного жаждой крови вампира прежде, чем он укусил добровольную жертву.

— Приди в себя, Куница! — зарычал Батури и для острастки ударил герцога ногой в живот. — Хочешь потерять голконду? Снова стать кровососом?

— Я не привык отказывать дамам, — скривился в подобии улыбки Веридий. — Тем паче предложение было столь заманчивым…

— Ты та же мразь, какой был раньше, — брезгливо уронил Батури. — Я ухожу на охоту. А ты отдашь девушку в руки священникам. И если прикоснешься к ней хоть пальцем, я сотру тебя в порошок и не вспомню о давней дружбе. Тебе известно, на что я способен. Прощай!

— Стой! Дождемся утра, отдадим ее Бенедикту и вместе полетим в замок Каэля. Одному тебе не справиться, а я жажду мести…

— Нет, Куница, я не нуждаюсь в помощи изменника. Мучайся. Я знаю, каково это: чувствовать себя клятвопреступником и предателем, но понимать, что не мог поступить иначе. Именно поэтому я тебя и не убил. Чтобы ты вечно помнил тот миг, когда стал таким же, как и я. Прощай, Куница. И пусть воспоминания об этом дне преследуют тебя вечно…

Батури взмыл к небесам. И на этот раз Веридий его не остановил, лишь с силой сдавил кулаки, проклиная себя за совершенный поступок.

Глава 14. Дары темных альвов

Здесь жила магия. Неведомая никому, чарующая, обворожительная магия. Она была во всем: в сверкающих стенах, в бликах начищенной стали, в блеске горного хрусталя. Все благодаря освещению. Умелые карлы точно подгадали, где разместить светильники, в каком месте базальт необходимо разбавить лабрадором, куда поставить хрустальные вазы и шары.

Наблюдая за игрой бликов, прислушиваясь к убаюкивающему потрескиванию огня в камине и шипению фитилей в светильниках, Дайрес погрузился в некое подобие транса. Он упустил из виду вернувшегося в столовую Брока, не заметил пришедших и о чем-то тихо перешептывающихся Синдри и Сандро. Уже сидя за столом, не обратил внимания, как вокруг расселись остальные и принялись трапезничать. Ди-Дио пребывал в блаженном, ностальгическом расположении духа, вспоминал родные пещеры, домашний очаг, отца и мать. Он не слышал голосов и звона посуды, хотя без труда различал шум огня…

— Парнишка не в себе? — хлебнув эля, поинтересовался Брок и ложкой указал на имитатора.

— Оставь его в покое, — жуя, пробурчал Хемдаль.

— Что ты ему наговорил, Хем? Небось, опять читал стихи, которые сочинил для Вилеры? Да уж… после таких откровений любой полдня ходит в ступоре.

— Ничего я не читал! И вообще, чем тебе не нравятся мои стихи?

— Кончай болтать, налей! — перебил Брок и расхохотался.

— Ни беса ты не понимаешь в поэзии…

— Налей, говорю! — одной рукой тыча в кружку, а другой — держась за живот, сквозь смех пророкотал Брок.

— Вонючий хряк! — Хемдаль со злостью швырнул в младшего брата кружку, но промахнулся, чем еще больше его рассмешил.

— Прекратите паясничать, — сердито вмешался Синдри.

— Все, все, — развел руками Брок, — молчу.

— Да-да, а стоило бы заткнуться раньше, или вообще не разевать рот, — пробурчал Хемдаль, посмотрел на полную до краев кружку Дайреса и, пока тот заворожено наблюдал за бликами и не обращал на окружающий мир внимания, передвинул ее к себе и от души отхлебнул эля.

За время скитаний Сандро весьма изголодался, поэтому молчал до тех пор, пока не набил желудок, и заговорил, лишь покончив с едой:

— Я все хотел спросить. Почему вы не выходите на поверхность? Чем занимаетесь здесь, в этих горах?

— Многим, — отозвался Синдри. — Я — кузнец, доспешник и оружейник. Хемдаль — рудокоп, знаток тайных свойств минералов, мастер-инкрустатор. Младший, Брок, специализируется на механизмах. А вместе мы создаем настоящие шедевры…

Сандро хотел перевести беседу в нужное ему русло, заговорить о том, что карлы не только мастера, но и воины. А тем, кто привык сражаться, негоже уходить от битв и сидеть в четырех стенах. Но его сбили с мысли.

— Я вижу, — приходя в себя, заворожено протянул Дайрес. — Это на самом деле настоящие шедевры.

— О, крепкий малый! — с воодушевлением воскликнул Брок. — Всего полчаса просидел с задуренной башкой. Выходит, стихи Хемдаля на него почти не подействовали…

— Опять начинаешь?

— Ладно, молчу, — усмехнулся в бороду карла.

— А над комнатой я работал долго, — с улыбкой заметил Хемдаль. — Копать и обтесывать пришлось немало, а вкрапление в стены лабрадора для многих… Да что там для многих! Для всех, кроме меня — непосильная задача.

— Есть секрет? — спросил Сандро, надеясь повлиять на разговор.

— Конечно, есть! Все думают, что копать можно только вниз. Но я копаю вверх! Наперекор канонам!

Сандро изумленно посмотрел на рудокопа, но так и не разгадал ход его мыслей.

— Да-да, испокон веков все краснолюды бурили вниз, к земным недрам, — продолжал карла, — но мне известно, что там находятся не только земные колонны, удерживающие свод мира, но и жуткие твари, которым нет числа. Поэтому я обхитрил всех и стал копать вверх.

— А что будет, когда дойдешь до вершины?

— Как что? Начну копать вниз.

— Но там же жуткие твари… — напомнил некромант.

— Та, — махнул рукой карла, — пока я до них еще докопаю.

— Железная логика, — кивнул Сандро и, поняв, что разговор не даст никаких результатов, в лоб спросил: — Простите за нескромный вопрос, но почему вас называют «Безумцами»?

Нелестный ответ, касающийся умственных отклонений, так и крутился на языке некроманта, но он не решился озвучить свою догадку.

— Кто?! — Брок привстал, грозно оперся о столешницу и с вызовом посмотрел на Сандро. — Кто называет?

— Ответ прост, — вмешался Трисмегист. — Братьям Ивальди в бою неведом страх. И они с безумной храбростью идут в атаку.

— Так и есть! — Брок, даже не заметив в тоне друида язвительности, довольно улыбнулся. — В сражениях мы с братьями не раз убивали по тридцать, а то и по пятьдесят врагов — каждый!

— Да-да! А если выпить, то и по сто! — уточнил Хемдаль.

— Это у тебя в глазах двоилось… — отмахнулся Брок.

— Хватит бесцельно сотрясать воздух. Кто из вас помнит, когда в последний раз шел в бой? Когда это было? — старший Ивальди смерил братьев пристальным, испытывающим взглядом, от которого младшие карлы повесили носы и потупили взоры. — Молчите? Вот и я забыл… А знаете почему? — Синдри сделал продолжительную паузу и, не дождавшись ответа, заговорил вновь: — Опять молчите? Что ж, я скажу вам: потому что мы покрылись пылью в этих горах! Стали историей! Сказкой! Мы — прошлое! Этого хотел наш отец? Ради чего, спрашивается, мы, мудрейшие из краснолюдов, живем?

— Чтобы копить знания! — заметил Брок.

— В старке и эле ты не найдешь знаний.

— Хорошо, — нахмурился младший Ивальди, — что ты предлагаешь?

Синдри перевел взгляд на некроманта и спросил:

— Куда ты идешь, полумертвый?

— Воевать с нежитью, — ответил Сандро.

— Слышали? Он идет в бой. Один против тысяч.

— Воевать… — благоговейно протянул Брок. — Эх, давно мы не воевали, братцы.

— Да-да, — согласился Хемдаль. — А помните, на Лысой горе? Эх, и задали мы тогда альвам трепки!

— Точно! — припомнил Брок. — Оберон потом целую луну не мог собрать свое войско воедино. Все разбежались, наплевав на свою легендарную гордость.

— Сейчас начнется, — шепотом обратился к некроманту Синдри.

— А при Великих Кодубах! — сладко улыбнулся Брок. — Людей тогда отбили, как мячик для пинто.

— Да-да, двоих в тот день в хирде недосчитались, а хумансов не меньше трехсот положили.

Синдри поднял руку вверх и, дождавшись, когда раззадоренные братья утихомирятся, заговорил:

— Вот что я вам скажу, братцы: долго мы живем в Черных Кряжах, слишком долго. Пора нам выйти на бой с нежитью и вернуть роду Ивальди былую славу. Решайте: идем с полумертвым или и дальше будем отсиживаться в горах?

— Идем! — не задумываясь, ответил средний карла.

— А ты, Брок, что скажешь?

— Пойду, но только если Хем выкинет свою палицу и в поход возьмет топор или бердыш.

— Не понял, — удивился зеленобородый и скорчил недовольную гримасу. — А чем это тебе мой моргенштерн не понравился? Я им столько голов смял, сколько тебе, братец, и не снилось.

— Ага, вот и мни головы скелетам. Сечь надо. Или рубить. А от твоей палицы толку нет. На кой бес нам бесполезный воин?

— Брок прав, — согласился Синдри. — Перед отправлением надо хорошо подготовиться. Взять с собой все, что может пригодиться, а остальное бросить здесь.

— Бросить?! — вознегодовал Хемдаль. — Все, что веками наживали? И вот так, все скопом — бросить? Я на такое не пойду!

— Оставайся, — махнул рукой Брок.

— Так как же тогда твое условие? — хитро сощурился рудокоп. — «Пойду, если Хемдаль выкинет палицу»?

— Ой, не придирайся к словам. Лучше пораскинь умом: как с ходячими трупаками проще всего справиться? Додумался?

— Но она меня столько раз выручала… — обижено промычал Хемдаль. Сандро даже показалось, будто на глазах карлы выступили слезы. — Не брошу!

— Ладно. Но топор с собой возьми. Лишним не будет.

— Значит, сборы! — воскликнул Брок и ударил по столешнице с такой силой, что кувшин с элем перевернулся, а из тарелок вывалилась еда. — Всем в кузницу, примерять наряды!

Против ожиданий Сандро, оружейная находилась довольно далеко. Пройдя по длинному туннелю, вся компания вышла к бездонной пропасти. Внизу, во мгле, шумела вода и слышались звуки падающих камней. Некроманту вдруг показалось, что выступ, на котором он стоит, рушится и земля уходит из-под ног.

— Не дрейфь! — хлопнул юношу по плечу Брок. — Порода осыпается всегда, но восстанавливается быстрее.

— Разве такое возможно? — удивился Сандро.

— Ба! Ты что, не знаешь мифов?

— И поселились они на краю мира, в недрах бездонных, в теле Имира… — задумавшись, процитировал Сандро. — Из тела его получилась земля, из крови — реки, а из волос — густые леса.

Брок хотел многозначительно ткнуть некроманта пальцем в лоб, но понял, что не дотянется, и ограничился словами:

— В точку, туголобый!

— А вы, значит, могильные черви, которые поедали тело Имира?

— Сам ты червь! — огрызнулся Брок и взялся за рукоять короткого широкого меча, висевшего у него на поясе. — За оскорбление ответишь!

— Так говорят легенды, — развел руками Сандро, ничуть не страшась вспыльчивого карлы.

Пока младший Ивальди и некромант спорили, Синдри опустил рычаг и активировал механизм. Каменная плита над головой вздрогнула и, на тросах опустившись вниз, поравнялась с парапетом. Карлы, не долго думая, бесстрашно шагнули вперед.

— Поторапливайтесь! — гаркнул Брок.

— Неужели, нельзя было протянуть обычную канатную лестницу? — не доверяя механизмам, закатил глаза Сандро, но все же взошел на каменную плиту. Дайрес тяжело вздохнул и последовал примеру некроманта.

— Держитесь крепче, — напутствовал Синдри, не указав, правда, за что именно следует держаться, ведь ни поручней, ни перил не было.

— И затяните пояса, чтобы не обмочиться, — хохотнул Брок.

В следующее мгновение каменная плита зашевелилась, на удивление мягко тронулась и за считанные секунды доставила всю компанию на противоположную сторону. За это время ни Сандро, ни Дайрес не успели даже испугаться.

— Великолепно! — восторженно воскликнул Ди-Дио.

— Как работает механизм? — заинтересовался Сандро.

— Двойной кабестан на системе шестерней и гирь, — заумно пояснил Брок. Увидев непонимающие взгляды некроманта и имитатора, махнул рукой: — А, недалекие! Все вам разжуй да в рот положи. Спускаем рычаг, гиря начинает колебаться и на пружине вращает шестерню — плита движется. Еще раз опускаем рычаг, шестерня уходит вверх и больше не крутится — плита стоит. Ясно?

— Ясно, — соврал Дайрес: подробности его не интересовали. — А есть еще что-нибудь похожее?

— Полно! — засиял Брок, но тут же принял привычно суровый вид: — Но это не место для развлечений…

Молчаливый Синдри, указывающий путь, свернул налево и вывел спутников в удивительный коридор, по-над стенами которого бесконечной вереницей выстроились статуи воинов-карл. Дайрес заворожено глазел по сторонам, вглядывался в морщинистые, суровые лица, всматривался в удивительные доспехи с разнообразными гербами и рисунками на груди. Ди-Дио с удовольствием задержался бы в этой зале, но карлы спешили и не остановились ни на секунду. Вскоре комната Славы осталась позади и взору имитатора предстала оружейная, совмещавшая в себе и кузницу.

— Брать только самое необходимое, — еще раз напомнил старший Ивальди. — А я тем временем преподнесу нашим гостям подарки.

С этими словами Синдри прошел к стоящему в углу комнаты сундуку и, порывшись в нем, извлек странный предмет. Присмотревшись, Сандро распознал в этой вещице чешуйчатую перчатку из странного, переливающегося на ярком свету множеством цветов и оттенков, сплава.

— Это единственная сохранившая часть от доспеха Оберона, — многозначительно пояснил Синдри и вручил подарок некроманту.

— Одна перчатка? — не сдержал улыбки Сандро. — А одного сапога у вас нигде не завалялось?

— Да он издевается! — возмутился Брок.

— Ничуть. — Сандро присел на каменную скамью, снял с ноги кожаный сапог и показал карлам.

— Чего тычешь? — недовольно пробурчал Брок. — Хочешь, чтобы мы задохнулись?

— Да помолчи ты, — перебил его Синдри, забрал сапог некроманта, взвесил в руке и посмотрел на ногу Сандро: — Все ясно! Ты залил в башмак свинец, чтобы уравнять вес тела.

— И длину ног, — кивнул некромант.

— Хо-хо! — воскликнул Хемдаль и, заинтересовавшись, подошел ближе. — И что это значит?

— Мертвая сторона легче: на ней нет плоти. И по этой же причине она короче. Пришлось исхитриться.

— Отлично! — обрадовался Хемдаль. — Мы уже давно не получали заказов и с удовольствием возьмемся за дело. Какого эффекта тебе не хватает? Ядовитое жало в носке? Шипы, чтобы ходить по скалам? Выдвижные крылья, чтобы пикировать при падении? Меняющий свойства металл, чтобы утяжелять ногу при ударе? Ртутная примесь, чтобы держать равновесие?

— Достаточно обычного сапога…

— Тьфу! — раздосадовано сплюнул карла. — Ты не ценишь труд краснолюдов! Не будем же мы, самые умелые из подгорного народа, делать обычные железяки?

— А почему нет? Я же не прошу большего.

— Что ж, — задумчиво протянул Синдри, — полумертвый просит башмак, сделаем ему башмак. Да такой сбалансированный и точный, что он удивится нашему мастерству.

— Да-да, идеальный баланс — наш конек! — вдруг решив, что им все-таки достается работа, достойная руки мастера, с улыбкой заметил Хемдаль и поспешил в соседнюю комнату, чтобы раздуть горн.

— А тебе, имитатор… — Синдри смерил Дайреса оценивающим взглядом. — Да, тебе, думаю, как раз по росту будет. У нас есть особый подарок, сделанный специально для твоего отца — прямая обоюдоострая сабля, с секретом.

— Мы назвали ее «шпага», — Брок стянул со стены меч с витой гардой и тонким клинком и протянул его Ди-Дио. — Неоценимая вещь в бою.

— Но она мне ни к чему, — замялся Дайрес. — Я имитатор. Любые вещи меня ограничат. Я же не смогу из-за них менять облик.

— Постой, — уронил Сандро. — Ты меняешь облики, а что же происходит с твоей одеждой? Почему она не портится?

— Он голый! — гортанно расхохотался Брок. — Великий Имир, только погляди, с кем приходится иметь дело! Твои ученики, Тривеликий, с каждым разом становятся все глупее.

— Одежда, которую ты на мне видишь — моя кожа, — смущенно пояснил Дайрес. — Я имитирую даже ее.

— Удивительно, — заинтересовался Сандро и, подойдя к Ди-Дио, притронулся к его плащу. — На ощупь, как настоящий…

— На вид, на прикосновение, на свойства — он во всем, как настоящий. Такова моя природа.

— И что, вы совсем не носите одежд?

— Нет, почему же. Дома мы одеваемся, а ткацкое искусство Ди-Дио не знает себе равных…

— Да шарлатаны вы все! — возмутился Брок. — Никакого искусства у вас и в помине нет.

— Неправда! — возразил Дайрес. — Просто многие не видят того, что выходит из-под рук Ди-Дио. Был даже такой случай: наши ткачи создали для одного человеческого короля настоящий шедевр — самый невесомый наряд, который когда-либо существовал. Но ни придворные, ни народ не видели этих одежд: их слабое зрение просто не могло уловить столь тонкой ткани. Все посчитали, что король голый.

— Ага, он и был голый, — добавил Брок. — И хватило ж ему ума пройтись нагишом через весь город! Хотел бы я хоть одним глазком взглянуть на этот парад…

— Есть у Ди-Дио мастера!

— Да-а, именно поэтому тех ткачей и выгнали с позором из города. Не выдумывай! Имитаторы не тот народ, чтобы создавать шедевры…

— Наболтаетесь в пути, а сейчас о деле, — вмешался Синдри. — С тебя, полумертвый, и с тебя, Ди-Дио, мы снимем мерки и перекуем для вас доспехи из старых запасов.

— Но я уже говорил, что не могу носить вещи, — напомнил Дайрес.

— Ты не знаешь, кто перед тобой? — сурово спросил Брок. — Мой старший брат — «Мастер, оживляющий металл».

— На тебе будет не обычный доспех, а живой, — пояснил Синдри. — Он сумеет принимать те облики, которые ты пожелаешь.

— Тогда я согласен!

Сандро скептически посмотрел на Дайреса, перевел взгляд на Синдри и тихо сказал:

— Не будем тратить на ковку время, у нас его не так много.

— Два-три часа ничего не решат, — заметил Трисмегист. — А братьям Ивальди не понадобится много времени, чтобы снять мерки и перековать уже имеющиеся доспехи. Они — я имею в виду карлы — знают свое дело и за века отточили кузнецкие навыки. Тем более, перед дорогой тебе и Дайресу не мешало бы выспаться.

— Хорошо, — сдался Сандро и только теперь почувствовал, что борьба с непогодой, царившей снаружи, долгий путь через скалы, а в довершение ко всему сытная еда и отдых — все это вконец его уморило. Он ощущал страшную сонливость, которую до этого момента старательно отгонял от себя.

Получив согласие, Синдри тут же принялся за дело: закружился вокруг гостей, осмотрел их от головы и до пят, а некроманта даже заставил раздеться, чтобы увидеть точную структуру его тела. Все это заняло не так много времени, но Сандро настолько вымотался, что с трудом стоял на ногах и, добравшись после всех дел до кровати, тут же провалился в глубокий и безмятежный сон.

Сандро проснулся с ощущением, что за ним наблюдают. Он осторожно, без единого шороха, перевернулся набок и открыл глаза. Перед ним сидел Дайрес, уронив голову на грудь и, не говоря ни слова, шевелил губами, будто молча читал какое-то заклинание. Сандро прислушался и различил тихий, сбивчивый шепот Дайреса:

— Я не буду этого делать… не буду… это против правил дружбы… против правил отца…

— Что-то не так? — поинтересовался некромант.

— Все в порядке, — криво улыбнулся имитатор, неумело скрывая ложь.

— О чем ты говорил?

— Я не говорил… Думал. Не хотел тебя будить.

— Нашел из-за чего переживать, — вставая, пробурчал Сандро. — Так что, карлы подогнали доспехи?

— Да! Свои я даже примерил. Как рыцарь из легенд!

— Ладно, рыцарь, идем, посмотрим, насколько хороши наши кузнецы.

Несмотря на то, что изначально Сандро скептически отнесся к затее с тяжелым снаряжением, результат его приятно удивил. Доспехи сидели на нем, как литые, ничуть не сковывали движения, а металл, из которого они были сделаны, оказался легким, почти невесомым.

— Сталь прочная? — постучав по нагруднику, усомнился некромант.

— О, будь покоен, — довольно улыбнулся Хемдаль, — крепче ты нигде не найдешь. Этот сплав мы называем Титаний, в честь королевы альвов, сила и могущество которой вошло в легенды.

— Что ж, поверю на слово… — осматривая себя, протянул некромант.

Первым делом Сандро проверил наручи. Были они с перфорированными крыльями наплечников и привязанными налокотниками в форме «открытой раковины». Задние крылья были довольно крупными, доходили до самих лопаток, где, перекрывая друг друга, весьма надежно защищали слабый, с глубокими вырезами в стыковочных местах, наспинник. Правая перчатка, предназначенная для мертвой кисти, была составлена из мельчайших, наслоенных друг на друга пластин, которые точно имитировали драконью чешую. Большой палец и запястье открывались и крепились на специальных шарнирах. Левая перчатка несколько отличалась от правой. Была она с латунной окантовкой, выступами на суставах и с фестончатой отделкой краев. Большой палец так же крепился на шарнире. Порадовали поножи: несмотря на внешнюю идентичность, они различались по весу и размерам. Кроме того обеспечивали полную защиту: с налядвенником из двух частей и подвижными пластинами при наколеннике. Подбородник шлема, выполненного в форме салада, крепился к нагруднику и был снабжен опускающейся деталью, которая улучшала защиту шеи. Лицо обороняло подъемное забрало, края которого украшала декоративная латунная полоска. В последнюю очередь Сандро осмотрел основную броню — подвижный готический нагрудник с юбкой и без срамной капсулы. Удивительно, но Синдри нашел время даже для того, чтобы вытравить на груди рисунок: кобру, обвившуюся вокруг меча в ножнах и угрожающе раздувшую капюшон.

— Что означает этот герб? — заинтересовался Сандро.

— Деревянный меч в ножнах, перетянутый лентой — символ мира, — не дожидаясь ответа карлы, речью ликтора заговорил Трисмегист. — Но вместо ленты мы видим кобру, готовящуюся к нападению. Вместе змея и меч означают, что носитель герба ценит мир. Ценит его до тех пор, пока его не спровоцируют на конфликт.

— Хм, мне подходит, — согласился некромант с придуманной для него геральдикой.

— И еще. На змее, на мертвом языке, я написал: «Мир, как и война, нуждается в оружии», — добавил Синдри, — а на ножнах: «Место, где смерть охотно помогает жизни».

— Locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae, — прокрутил в голове Сандро, а вслух произнес:

— Спасибо, Мастер! Я перед тобой в долгу.

— Будет тебе, — отмахнулся «оживляющий металл». — Не хочу, чтобы тебя нашинковали в первой же битве, вот и позаботился о твоей защите.

— Посмотри, Сандро! — восторженно воскликнул Дайрес и подбежал к некроманту. — Моя шпага. Их две! — с этими словами имитатор неразличимым движением провернул рукоять.

Сперва показалось, что витиеватая гарда надломилась, но позже она изменила рисунок и раздвоилась, а эфесы преобразились: один с ровной крестовиной и защитными кольцами; другой — изогнут, с крюком для вырывания чужих клинков.

— Правда, великолепно? — не мог нарадоваться Дайрес. Сейчас он напоминал Сандро юного восторженного мальчишку, который связался с дурной компанией и играет в злые игры.

— Ты хоть умеешь обращаться с оружием? — некромант попытался остудить пыл имитатора, но не тут-то было:

— Хемдаль обещал меня обучить.

— И обучу, — заверил карла.

— Понравился доспех? — улыбаясь, спросил у имитатора Брок. — По душе пришлись наши подарки?

— Конечно! — наивно отозвался Дайрес, а Сандро насторожился: тон карлы ему не понравился, да и взгляд рыжебородого переменился, стал зловещим, не предвещающим ничего доброго.

— Принимаешь дары краснолюдов? — наседал Брок.

— С радостью! — незамедлительно ответил имитатор.

— А ты, нежить? Принимаешь?

В глазах карлы заплясали бесы, поселился в них страшный, угрожающий огонек. Сандро не стал спешить с ответом. Он подумал, хорошо подумал и сказал:

— Принимаю.

— Отлично! — с едкой ухмылкой на морщинистом лице воскликнул Брок. — Теперь вы останетесь в наших горах навеки!

— Почему же? — с непроницаемой маской спокойствия на лице спросил Сандро.

— Как? — наиграно изумился Брок. — Ты совсем не знаешь легенд? Или тебе обо всем надо напоминать?

— Не бери в руки дары темных альвов, ибо навеки останешься в подземельях мрачных и будешь угодником бородатых колдуний, — процитировал слова из прочитанной байки Сандро. — Ты хочешь сказать, что это правда?

— Конечно!

— И не противно оно? С бородатыми? — скривился некромант и расхохотался.

— Да я тебе! — разозлился Брок и, вскинув топор, направился в сторону Сандро.

— Не горячись, — утихомирил его Синдри. — Сам нарвался на колкость. А ты, полумертвый, не бери в голову всякие бредни, которые о нас рассказывают глупцы и невежды.

— Я и не брал их в голову, — сказал Сандро. — Все знают, что карлы создают на заказ разные вещи. Кто бы к ним обращался с подобными просьбами, если б знал, что останется навеки под землей?

— Больно умный? — сплюнул Брок.

— Хватит перебранок! — не выдержал Синдри. — Нам уже пора, а в пути наговоритесь с избытком.

— Всё, значит? — осматриваясь, останавливая взгляд на каждом мече или топоре, с грустью вымолвил Хемдаль. Его не интересовали беседы, уже не интересовал поход. Ему жаль было расставаться со всеми сокровищами, нажитыми веками, но и сидеть бесконечно в горах он тоже устал, ведь помнил, как в рядах непобедимого хирда громил светлых альвов в их собственных лесах, помнил вкус свежего воздуха и яркий свет солнца.

— В путь! — Сандро ободряюще похлопал Хемдаля по плечу и зашагал впереди, по левую руку Синдри.

Металлические ботинки некроманта весело зацокали о камень, разнесли далеко вокруг дребезжащее эхо. В сознание юноши невольно вторглась нерадостная мысль: «Так звучали шаги Аргануса, любившего облачаться в доспехи». Вспомнив об учителе, Сандро с ненавистью сжал кулаки. Он отомстит д'Эвизвилу за свое уродство, за убийство родителей. Отомстит… Это вопрос времени, сил и, несомненно, удачи, но Арганус будет повержен!

— Арганус будет повержен… — сидя в своей комнате в хельгардском замке, тихо повторял одни и те же слова Жерар.

Вокруг властвовал мрак. Виконт не зажигал свечей и не пользовался магическим светом — тренировал зрение. Не останавливаясь, не разгибая спины, он писал послания. Всех некромантов и драугров следовало собрать в столице, чтобы дать достойный отпор войскам Кровавого лорда. Пограничные крепости придется сдать без боя. Шаг трудный, но необходимый. Иногда надо пожертвовать рукой, чтобы спасти голову…

Жерар пытался просчитать все возможные варианты, максимально подготовить столицу к многодневной осаде и продолжительным штурмам, но мысли были заняты другим. Точнее: другой — Мореной. И все же старший сын графа де Пикиньи каждый раз заставлял себя думать о защите королевского трона, возвращал непокорные мысли в нужное русло. Война. На войне нет места для чувств и эмоций. Тем более некроманту, которому чужды человеческие, плебейские, слабости. И не просто некроманту — де Пикиньи, который, наконец, получил шанс вернуть своему роду статус и положение! Этот шанс нельзя было упустить…

Покончив с последним посланием, Жерар подозвал драугра и вручил ему пергаменты.

— Снаряди гончих, — приказал он, глядя на мертвеца. — Да поживее! — Жерар замялся, удивившись собственному каламбуру, но быстро поправился: — Быстро! Послания должны быть доставлены в кротчайшие сроки.

Коротко кивнув, драугр скрылся из кабинета, и Жерар вернулся к своим размышлениям.

Пять дней, в худшем случае — неделя, и в Хельгарде будут войска — воины из приграничных крепостей. Хотя, что воины? Куда важнее маги! Вот только Гильдия некромантов превратилась в тлен и взяться им уже неоткуда. Кто бы мог подумать? Еще вчера Хельхейм был силен, его держали в крепкой хватке хельская дюжина могущественных колдунов, а теперь из всего Совета уцелело лишь четверо. Причем трое из них оказались ренегатами, и лишь один сохранил верность короне — граф Крюс Лармон из побочной ветви де Пикиньи, более известный по прозвищу Фомор. Но в опасное для Хельхейма время граф не сможет поддержать племянника — обращаться к дяде за помощью запретила великолепная, обворожительная Морена.

Стоило виконту вспомнить о ней, и мысли вновь завертелись сумасшедшей каруселью вокруг чарующего образа. Свою победу он посвятит королеве мертвых, которая, впрочем, как и Жерар, не хотела терять человеческие корни. Конечно, пройдут годы, и сердце Морены очерствеет, остынут и чувства де Пикиньи. Он и сам прекрасно понимал это. Но гнал прочь подобные думы, уверял себя, что любовь и дальше будет крепка, а королева продолжит платить взаимностью.

— Опять, опять эти мысли… — де Пикиньи с силой сжал кулаки и нервно ударил по столешнице. — Война! Вокруг бушует война, а моя голова забита…

— К чему такая ярость? — Жерар замолчал, когда услышал этот ласковый, дурманящий голос.

— Королева! — воскликнул лич, вскакивая со стула и вытягиваясь во весь рост.

— Тише, дорогой коннетабль, тише, — Морена грациозной походкой подошла ближе к виконту и фривольно села на край стола. — Как обстоят дела с защитой столицы? Что слышно о передвижениях Аргануса?

Жерар заметил, что при упоминании о д'Эвизвиле глаза Морены загорелись страстью… Но нет, этого не могло быть! Просто он не распознал в этом блеске ненависти, которую королева должна была испытывать — и, несомненно, испытывала! — к предателю.

— Оборвалась связь с еще одной крепостью, — после короткой паузы заговорил виконт. — Я отослал гонцов, чтобы они собрали оставшиеся в других гарнизонах войска и привели их на защиту столицы.

— Какая глупость! — Морена спорхнула со стола. Вскинув подбородок, встала напротив Жерара и сложила руки на груди.

Ее поза сперва показалась виконту смешной, деревенской, ничего общего не имеющей с дворянскими корнями. Такими повадками могли похвастаться слуги, но не лорды. И все же, несмотря ни на что, Морена выглядела надменно, царственно, жестко. От одного ее взгляда у Жерара кружилась голова, а руки переставали слушаться. И причина была не в теплых чувствах, а в страхе.

— Какая глупость! — повторила королева и холодно продолжила: — Вы сдадите все крепости без боя? Виконт, вы не посмеете сделать так, иначе вас нарекут трусом.

— Это необходимая мера… Сейчас в Хельгарде нужны все силы…

— Не говорите со мной в таком тоне, виконт, — сталью прозвучал голос Морены. Жерар даже не понял, чем именно он так разгневал королеву, почему еще минуту назад любезная и близкая, уже сейчас она перешла на «вы» и отстранилась.

— Но чем вам не понравился мой тон? — не смог скрыть удивления Жерар.

— Не стоит грубить королеве, виконт. Это чревато дурными последствиями…

— Да, моя королева, — учтиво поклонился Жерар, посчитав, что лучше принять игру Морены, чем вступить с ней в конфликт. — Что же вы прикажете мне, вашему верному подданному?

— Ментально свяжитесь с видамами крепостей и прикажите им стоять до конца.

— Боюсь, моя королева, это невозможно. Мои колдовские таланты скудны. Я в силах обращаться с невероятными объемами энергии, но плохо работаю с тонкой магией.

— Коннетабль, не способный приказывать на расстоянии? — язвительно уточнила Морена.

— Увы, — развел руками Жерар.

— Тогда пишите послания, — грубо приказала Морена, но, подумав, что перегибает палку и рискует оттолкнуть от себя виконта, сменила тон: — Пойми, Жерар, ты должен сделать это не только для себя, но и во славу Хельхейма. Мы не можем показывать перед предателем своей слабости. И если уж Арганусу суждено дойти до стен Хельгарда, тогда непревзойденный полководец, сильнейший маг — ты, Жерар, разгромишь его у ворот и обретешь величайшую славу.

— Так тому и быть! — с готовностью согласился Жерар. И тут же, чтобы Морена не усомнилась в правдивости его слов, положил на стол чистый пергамент, макнул в чернильницу перо и принялся писать.

Вскоре жилище карл опустело. Видно было, что хозяева спешили и собирались впопыхах. На столе они оставили свидетельства недавней трапезы и собственной неаккуратности: разбросанные столовые приборы, из которых вывалилась еда, и перевернутые кувшин и кружки. Неубранной осталась и оружейная, расположенная в другом крыле подгорной обители: на полу валялись топоры и алебарды, щиты и доспехи. Не успел остыть горн, в пламени которого несколькими часами ранее карлы перековывали снаряжение для гостей.

Краснолюди повели спутников тайными лабиринтами, воспользовались скрытыми дверями и туннелями, и по истечении дня вся компания выбралась наружу, на свежий горный воздух, где ни ветра, ни метели уже не было.

Мир укутался в белоснежное покрывало, замер в холодном оцепенении. Повсюду, насколько хватало взгляда, постелился нетронутый серебряно-белый снег. Природа словно уснула, с головой окуналась в дремотную дымку. Ничто не нарушало тишины и безветрия — тонкой зимней гармонии. Вокруг не было ни людей, ни зверей, ни птиц, лишь сама исполинская Мать-природа, сила которой в этой части света была безгранична.

Секунду помедлив, Сандро спустился с предгорья и пошел по насту, с недовольным видом разгребая сугробы. Вскоре к нему присоединились угрюмые карлы, которые хотели сражений, а не путешествий по снежному океану. С криком и звонким смехом, отразившимся от горных вершин, Дайрес прыгнул в сугроб, на лету превращаясь в белого волка, и, весело завывая, побежал впереди всех.

— Хоть кому-то весело, — с недовольством в голосе заметил Брок.

— Не будь занудой, братец! — подбодрил его Хемдаль и побежал вперед, напрасно пытаясь поспеть за имитатором.

— Ведет себя, как дитя! — сплюнул Брок. — Эх, бесы! Меня подожди! Куда прешь! — выкрикнул он и рванулся следом за братом.

— Что собираешься делать дальше, полумертвый? — спросил Синдри, когда остался с некромантом наедине. — Как думаешь победить нежить?

— Для этого мне придется вступить с ней в союз, — с готовностью отозвался Сандро. Он уже ждал этого разговора и даже удивлялся, почему старший Ивальди не начал его раньше. Времени для этого было достаточно.

— Враг моего врага — мой друг?

— Именно так.

— Погоди ка… — Синдри невольно замедлил шаг и посмотрел на некроманта. — Но Хельгард у нас за спиной. Мы идем в обратную сторону.

— Ты прав, Синдри, но здесь нет ошибки.

— Эх, полумертвый, не знаю, что у тебя на уме, но я обещал тебе помощь, а братьям — сражения. Мне без разницы, в каком направлении идти, но запомни: если попытаешься нас обмануть — лишишься головы.

— Может, мне ты поведаешь о своих планах? — поинтересовался Трисмегист.

— Изначально я хотел заручиться поддержкой Фомора, но не так давно понял, что будет проще договориться с другим полководцем.

— С Сиквойей? Но он раб Аргануса и не сможет противиться воле Хозяина.

— Знаю, Альберт. Но именно в этой дерзости и скрыт ключ к успеху. Поверь мне, все обернется даже лучше, чем мы с тобой думали.

— Что ж, я тебе верю, только прошу: будь осторожен, не лезь головой в пчелиный улей.

Сандро улыбнулся:

— Но именно это я и собираюсь сделать…

Глава 15. Жажда крови

Ночь перепачкала небо темными красками. Звезды потухли, спрятались за грузными чернильными тучами. И даже не выглядывали: боялись смотреть на костер, стеснялись наблюдать за пламенем, в котором сгорает бездетная Марта. Горькой у нее была жизнь, и смерть оказалась не слаще — с привкусом крови и крепленого вина.

Веридий жадно отхлебнул бенедиктина, который не только утолял вампирскую жажду, но и хмелем туманил рассудок, что сейчас было вдвое важнее. Мало вина. Мало… Ливуазье одним глотком осушил оставшиеся полбутылки и швырнул пустой сосуд за ограду. В сонной городской глуши шумно разбилось стекло, но раненное сердце герцога раскололось во стократ громче. Веридий соткал и бросил в погребальный костер огненный шар. Пламя, дико взревев, поднялось до грязных небес, на миг осветило их чистым сиянием погибшей души и потухло так же быстро, как взъярилось секундой раньше.

Ливуазье стоял и наблюдал за тем, как холодный ветер хватает в свои объятья пепел и прах и уносит их далеко за границы города, за границы Хельхейма, чтобы Марта переродилась в более счастливом месте, а ее душой пропиталась каждая крупица проклятого мира.

Из глаз герцога потекли красные слезы. Слишком много крови он выпил этой ночью, непозволительно близко подошел к черте, за которой заканчивается голконда, умирает рай и начинается привычный для вампиров извечный голод. Веридий упал на колени и подполз к рдеющим углям, оставшимся от его возлюбленной. Рухнул в тлеющее кострище. Вслух зарыдал, обнял уголь, пепел и прах, будто страстную женщину, и начал целовать грязь, представляя сладкие губы любимой. Но ее больше нет. Ее нет. Остался лишь антрацитовый уголь. И память.

Веридий встал, на подкашивающихся ногах, весь перемазанный в золе и саже, поплелся в погреб, чтобы откупорить новую бутылку бенедиктина. Сегодня он утопит мысли о Марте в вине, забудет на ночь о смерти, забудет о той, которой больше нет. А если завтра вспомнит о ней, то напьется вновь и будет напиваться снова и снова, пока сладкая дымка забытья не разрушит рассудок и не вычеркнет из памяти её образ. Ах, Клавдий был прав: вампиру нельзя жить среди людей, он становится слабым, эмоциональным, зависимым от человеческой любви, ласки и тепла. Но как жить иначе? Как жить в родном особняке, если в нем нет никого и ничего, кроме глухих стен и одиночества? Веридий не знал. И не хотел знать. Но теперь, по-видимому, узнать ему придется…

Пьяный вдрызг вампир ввалился в винный погреб и прокатился по нему шумным ураганом. Он не давал Энин сосредоточиться на преобразованиях, которые ей просто необходимо было проделать над металлами именно сегодня. Завтра она покинет Вестфален, но перед уходом должна позаботиться об эликсире, тормозящем развитие чумы.

— Рыжая! — из соседний комнаты донесся громогласный окрик Ливаузье. — Составь мне компанию! Мне скучно!

С трудом уняв бьющую изнутри ярость, Энин ничего не ответила. Ей нельзя было отвечать, чтобы не провоцировать разбушевавшегося вампира. Делание не терпело, когда нарушали молчание или не соблюдали внимания, когда у алхимика не было достаточного знания или твердой уверенности в своих делах. Энин и без того нарушала все правила алхимии, выведенные Альбертом Великим, нельзя было лишний раз идти на поводу у эмоций и вступать в перебранку с перепившим герцогом.

И все же эмоции одолевали. Правда, другие. Что будет с Анэт? Теперь, после укуса, она обречена на «проклятие крови», ей суждено умереть или стать вампиром, не мыслящим жизнь без человеческой пищи. Спасет ее Батури или нет, но Анэт уже не вернуть. Она ступила на тонкий путь, ведущий в лоно Темных Богов. У Энин больше не было сестры.

— Рыжая!

Ливуазье бросил бутылку в стену, чтобы звоном битого стекла заставить девушку обратить на себя внимание. Но Энин отстранилась от посторонних звуков и сконцентрировалась на преобразованиях олова и меди. Она уже в третий раз делала все так, как было написано в рецепте Сандро, но никак не могла добиться желанного результата. Эликсир получался не ярко-зеленым, а черным, как ночь. Энин не отчаивалась, начинала Делание вновь, надеясь, что на этот раз достигнет поставленной цели.

— Эй, лабораторная крыса! — орал за стеной вампир. — Мне нужна твоя компания! Присоединяйся!

Энин снова не удалось создать эликсир «недоросли», словно рецепт, который она разгадала прошлой ночью, содержал неведомую ошибку. Быть может, девушка что-то напутала? Нет, это невозможно! Все было предельно просто, ясно, обосновано и логично. С ее результатами не смог бы поспорить ни один алхимик. Так Энин считала и, несомненно, была права. Но если бы она удосужилась прочесть книгу Трисмегиста «Все об эликсире Бессмертия», то поняла бы свою оплошность.

Плюнув на преобразования, решив, что, раз уж составляющие смешаны правильно, то цвет не имеет значения, Энин перелила полученный эликсир в кожаную флягу. В тот же миг, видимо, устав кричать и ждать появления девушки, Ливуазье с шумом вломился в лабораторию и, с трудом удерживаясь на ногах, доковылял до рабочего стола.

— Я что, щенок, чтобы звать тебя и не получать ответа? — кроваво-красными безумными глазами вампир упрямо посмотрел на Энин, но она выдержала его взгляд и с презрением ответила:

— Ты хуже щенка, ты жирный пес, не знающий удержу. Меня тошнит от твоей пьяной рожи. Иди и проспись!

— Ты кто такая?! — Веридий одним небрежным движением скинул на пол алхимические приборы, уничтожив все расчеты колдуньи. — Ты кто такая, чтобы командовать в моем особняке?

— Гостья. И если тронешь меня хоть пальцем, Батури свернет тебе шею.

— А кто он мне? Сила и закон? Плевал я на его угрозы, — вампир демонстративно сплюнул красной то ли от крови, то ли от вина слюной. — Он уже не вернется. С Каэлем ему не справиться.

— Вижу, ты гордишься своей безнаказанностью, предатель, — с презрением бросила девушка и собралась выйти из лаборатории, но вампир схватил ее за руку, опрокинул на пол и, сам потеряв равновесие, завалился сверху.

— Пошел вон! — попыталась отбиться от него Энин, но не смогла скинуть с себя расслабленное тело Веридия.

— Будь со мной, — потребовал вампир, разорвал на девушке кафтан и, перевалившись, задрал подол ее платья. — Родишь мне сына, — заверил Веридий, одной рукой держа Энин, а второй стягивая с себя штаны.

Колдунья не стала покорно ждать, когда вампир овладеет ею, переборов секундную оторопь, выговорила заклинание Касание ветра, и Ливуазье отбросило в другой конец комнаты. Он ударился об стену. С разбитых стеллажей со звоном попадали пробирки и банки, но Веридий по-вампирски быстро пришел в себя и молниеносно, словно за короткую секунду успел протрезветь, рванулся в сторону девушки. В последний момент она успела сотворить магический огонь, и Высшего окутало едкое пламя, которое, впрочем, его не убило — уж слишком много в нем было Силы, полученной от выпитой крови. В ответ Ливуазье послал в колдунью заклинание паралича и соткал подряд три Громовых удара. Защита девушки не выдержала. Энин упала на колени, и из ее ушей потекла кровь. Веридий обратился к ментальной магии и без труда взял обессиленную жертву под контроль. Но он не учел того факта, что колдунья принимала эликсир бессмертия и уже сейчас была в шаге от гибели, на полпути к обращению в лича, невосприимчивого к магии разума. Энин подчинилась лишь телом, в котором еще теплилась жизнь, но наполовину мертвое сознание не поддалось чужому воздействию.

— И что теперь, тварь? — зло покосилась на вампира Энин, не чувствуя собственного тела, понимая, что не принадлежит сама себе. — Изнасилуешь меня, как и свою служанку? Силой и магией заставишь меня вынашивать твоих ублюдков? Как делал с ней?

— Замолкни! Ты ничего не знаешь, — огрызнулся вампир, подошел ближе к пленнице и хищно облизнулся. — Батури умеет выбирать себе угодниц…

— Да, он не любит серых и молчаливых мышей, которые позволяют себя насиловать и терпят обиды.

— Не смей говорить о ней так!

— Батури смешает тебя с пеплом. Пеплом твоей бездетной служанки.

— Языкатая дрянь! — стиснув зубы, процедил Веридий и несколько раз ударил Энин по лицу.

Мысли о той, которой уже нет, мысли о Марте не давали покоя. Ливуазье был в ярости. Рыжеволосая бестия умело давила на болезненные, свежие раны, но именно эта злость пусть и не отрезвляла, но возвращала рассудок.

— Хочешь найти себе новую потаскуху, пока пепел старой еще не успел остыть? Я не сгожусь на эту роль. При первой же возможности вгоню тебе в сердце осиновый кол.

— Он не поможет, — выдохнул Веридий и, шатаясь, пошел прочь из лаборатории. — Приведи себя в порядок! — снимая свое заклинание, из-за двери выкрикнул он. — Завтра ты предстанешь перед святыми людьми.

Ливуазье на секунду задержался у винного склада, стянул бутылку бенедиктина. Подумав, взял еще одну и побрел в спальню Марты, в спальню, в которой трижды зачинал себе наследников, но ни разу не увидел в колыбели у кровати родного ребенка. Лишь однажды там ночевал чужой младенец, который теперь по вине герцога обречен на смерть.

Холода пришли в одночасье. Казалось, еще вчера природа была погружена в унылую и пасмурную осень, а уже сегодня лютовала зима, которая щедро развеивала вокруг снежные хлопья и наполняла ветер невыносимой стужей.

Клавдий спешил. Он жаждал крови. И не обязательно на клыках — достаточно на клинке. Батури мчал по горячим следам, надеясь догнать похитителей до того, как они скроются в замке Каэля. В противном случае справиться с ними будет во стократ сложнее.

Лютый, натужно завывающий ветер, несущий с собой крупные снежные хлопья, глушил все звуки и застил глаза непроницаемым белым покрывалом. И все же удача улыбнулась Батури. Он не увидел преследуемых, не услышал стука копыт, но уловил ругань, брань и крики. Клавдий спикировал ближе к земле и закрыл себя магическим щитом, чтобы чувствительные к опасности вампиры не смогли его учуять.

Вскоре Батури различил в белой стене снегопада семь коней, которые мчали галопом и были быстрее разбушевавшегося ветра. Казалось, животные не обращают внимания на непогоду, а всадникам плевать на то, что путь невозможно разглядеть. Видимо, им не нужны были глаза, чтобы видеть прочерченную во внутренних взорах стезю.

Конных было трое. Один из них молчал и ехал впереди, двое других ссорились. Позади скакали четыре жеребца, к седлу одного из них была привязана Анэт. Сперва Клавдий не увидел ребенка, но чуть позже заметил, что его держит в руках молчаливый всадник.

— Зачем ты взял с собой этот балласт? Стригои, твою мать! Я к тебе обращаюсь!

Этот тонкий женский голос был знаком Клавдию. Он знал ту, что напала на особняк Ливуазье и выкрала ребенка, и не только знал, но и любил. Это была Алекто.

— Каэль сказал привести девушку, этим я и занимаюсь, — оправдывался Стригои.

— Ему была нужна рыжая!

— Так почему ты ее не повязала? Она была перед тобой, а ты сбежала, как крыса с корабля.

— Ты сбежал первым!

— Конечно! — воскликнул Высший. — У нее были магниты Тривеликого, а связываться с неизведанной магией мне не с руки.

— Трус, — зло выдавила Алекто. — Удивляюсь, как такой поддонок смог прожить так долго.

— Трус, — не стал спорить Стригои, — потому и жив. Я же не могу добиться защиты, раздвигая ноги то перед Баутри, то перед Каэлем. У меня, видишь ли, органы не приспособлены для такой любви.

— Ах, ты скотина! — Алекто потеряла терпение и приготовилась скинуть вампира с коня заклинанием, но ей помешали.

— Прекратите! Оба… — рявкнул ехавший впереди всадник и принюхался, словно ищейка. Некритто Носферо ощущал опасность и близость боя, но не мог понять, с чем связано это чувство: погони не было, об этом говорила и магия, и артефакты, которыми он предусмотрительно запасся. — Я что-то чувствую…

Снегопад валил беспроглядной стеной, протяжно выла вьюга. Стучали копыта скакунов. В облике крупного нетопыря, прячась за жеребцами, Батури продолжал преследование. Магический щит, укрепленный энергией «смерти Каэля», действовал безупречно и делал вампира невидимым как для обычного, так и для магического зрения. Клавдий слушал громогласных, перекрикивающих ветер всадников и ждал подходящего для нападения момента.

— И почему нами командует никому неизвестная шавка? — закатил глаза Стригои.

— Замолкни, и не мешай мне слушать, — приказал главарь ночных охотников, одним взмахом руки лишив Высшего голоса. И не было ясно, какого рода магию использовал вампир. — Верну дар речи, когда посчитаю, что ты достоин со мной говорить.

Алекто ударила коня в бока и поравнялась с главой колонны.

— Носферо, пусть Стригои оставит девушку. Она только мешает.

— Нет.

— Если мы ее выбросим, то сможем обратиться в летучих мышей и уже к рассвету будем в замке, — стояла на своем вампирша в кошачьей маске. Алекто не хотела, чтобы Батури видел ее лицо, когда будет умирать, а пришли они именно за тем, чтобы лишить его жизни. Алекто повезло: Клавдия она не повстречала, хоть и не сомневалась, что он пустится в погоню и скорой встречи не миновать.

— Я все сказал.

— Это неправильно, Каэль не одобрит…

— Я. Все. Сказал, — с расстановкой повторил Некритто, и на этом разговоры закончились.

Вьюга усилилась, окутала мир беспроглядной стеной снега. И тогда Батури решил действовать. В облике нетопыря он опустился на жеребца и принял человеческое обличие. Конь не испугался, даже не вздрогнул: Каэль не поскупился и выделил ночным охотникам чистокровных, не боявшихся нежити, роверцев.

Клавдия заметили не сразу, отводящая взгляды магия выкроила ему мгновение, необходимое для плетения заклинания. Батури не стал размениваться на такую простую волшбу, как стрела Хаоса или Огненный шар — сразу обратился к высшим арканам. Мертвая стужа, которая по легендам обволокла сердце Хель, поглотила в своих колючих объятиях и Стригои, и его жеребца. Превратившись в ледяную статую, роверец рухнул наземь и разлетелся на сотни мельчайших кристально чистых осколков. Но по неведомым причинам, будто Стригои защищала чья-то могущественная, непобедимая магия, заклинание на него не подействовало. Потеряв коня, Высший кубарем покатился по земле и, попав под копыта мчащих позади неоседланных роверцев, лишился половины головы. Вампир не умер, но теперь он еще не скоро оправится от полученных ран и увечий, не скоро сможет отомстить графу за подлый удар в спину.

Батури повторил аркан, но колдовство истаяло едва сорвавшись с пальцев. Всадник, которого компаньоны между собой называли Некрито Носферо, развернул коня и взмахнул рукой. В Клавдия ударил луч света, и был этот свет настолько чистым, что превратил мрачную ночь в яркий день. Батури принял чужое заклинание на лезвие своего кинжала, но даже артефакт, блокирующий любую волшбу, не смог совладать с неведомой магией противника. Встретившись с клинком, колдовство раздробилось на десятки светлячков. Эти светлячки, несмотря на дикую скачку, окружили Батури со всех сторон и с каждым мгновением становились все ярче, все крупнее. Дорастая до огромных размеров, они безжалостно жалили мертвую плоть, оставляя болезненные ожоги, которые не поддавались вампирской регенерации и не спешили зарастать. Чаще всего Батури успевал вовремя выставить клинок и защититься от светлячков, но искр от этого не становилось меньше: они делились на десятки осколков и, как и все другие, начинали расти и разгораться все ярче. Гримуар возрождал сам себя. И нельзя было причислить его ни к стихийной волшбе людей, ни к друидским чарам жизни, ни к природной волшбе альвов, ни к колдовству смерти немертвых, ни к магии крови вампиров. Гримуар чем-то напоминал магию эстерцев. Но не мог же вампир обладать святым словом!

Аркан Носферо окружил Батури со всех сторон светящимся коконом. С каждым мигом сопротивляться чужой магии было все сложнее, но Клавдий не сдавался. От него зависела жизнь маленькой Долорис, в которой уже сейчас наблюдался огромный потенциал колдуньи. Из девочки выйдет замечательная ученица, великолепная дочь. Батури воспитает ее в любви и строгости, научит всему, что знает сам, сделает Высшей, добьется для нее голконды…

Думая о Долорис, Клавдий бесконечно отбивался от нарастающего заклинания, уже поджарившего почти все его тело, но по неведомым причинам не повредившего одежду. И вдруг светлячки стали медленно тускнеть, гаснуть и вскоре рассеялись. Натянув поводья, Батури остановил роверца и огляделся.

Лилово-красный солнечный диск освещал заснеженную равнину. С неба, весело кружась, падали снежинки. Ни ветра, ни вьюги уже не было. Вокруг царствовала девственно-чистая природа, не омраченная присутствием людей.

— Скрылись, — Батури недовольно сплюнул и, ударив жеребца в бока, пустил его вскачь.

Клавдий знал, куда похитители держат путь — в замок Каэля. Несомненно, там ждет ловушка, но другого выхода, кроме как сунуть голову в пчелиный улей, попросту не было.

Бенедикт заметил Ливуазье издали. Глава дома Атис шел, сильно опираясь на плечо худощавой рыжеволосой девушки, и широко, выставляя напоказ клыки, улыбался. Бенедикт незаметно для остальных набросил на своего Мастера иллюзию, сделав вампирскую челюсть человеческой. Но даже этой меры предосторожности было мало, чтобы святые братья не обратили на гостя внимания, а городские стражники, выстроившиеся вокруг площади, не вытянули спины и не взялись за мечи.

Бенедикт подскочил к герцогу и схватил его за руку, заставив его стоять смирно, не шатаясь из стороны в сторону.

— Что с тобой, Ливуазье? Своим видом и поведением ты ставишь под удар не только меня, но и свою спутницу. Убирайся отсюда, пока не накликал беды.

— Как ты со мной разговариваешь, плебей? — напрасно пытаясь сфокусировать на священнике мутный, невидящий взгляд, промычал Веридий. — Ты забыл, с кем говоришь? Я напомню…

— Тише! — Бенедикт притронулся ко лбу Ливуазье, что-то невнятно прошептал. Отвернувшись, посмотрел в сторону служителей порядка и вполголоса сказал: — Отведите господина герцога домой, ему нездоровится.

Городские стражники подхватили Веридия подмышки и поволокли в сторону его усадьбы. Вампир безвольной тушей повис в руках служителей порядка, а позже, когда его уже вывели с площади, даже уснул.

— Мне говорили о двух живых, — обратился Бенедикт к Энин, когда опасного для конспирации Ливуазье утащили с эспланады. — Мы ждали только вас двоих, но я не могу и дальше оттягивать час отправления. Сколько ей надо времени?

— Я ухожу одна. Анэт не придет… — пытаясь придать голосу максимальную твердость, ответила колдунья.

— Тогда отправляемся, — облегченно выдохнул Бенедикт и дал сигнал стражам и святым братьям. — Через две недели будем у границы, если, конечно, Эстер убережет от трупоедов и неупокоенных, — обнадежил священник, взял растрепанную девушку под руку и заговорил лилейным голосом, которым так легко подкупал прихожанок: — Скажи свое имя, дитя мое…

Странствия Энин начались. И не только Энин, но и чумы, которую она несла в себе.