Меняющий лица (Хроники Хэлдвейна)

Глава 5

Тишину нарушила чья-то гулкая поступь. Угольный мрак растворялся в белом свете фонаря, который человек нёс с собой. Зенфред встрепенулся и медленно встал. Подземелье, мерцающее и холодное, показалось ему тоннелем, вырубленным в огромном куске льда. От колонн поползли тени, на влажном полу заиграли блики. Темнота, ненадолго спрятавшаяся в глубине дверных порталов и пустых глазницах статуй, продолжала отступать, пока человек со светочем не подошёл совсем близко. Зенфред прикрыл рукой слезящиеся глаза и постарался разглядеть визитёра.

– Авел? А… это ты, Вельмунт. Я уж думал, наш старший пришёл.

– Тише, друг, – шепнул мальчишка, вынимая из внутреннего кармана плаща ключ. – Я тебя вытащу, иначе до конца жизни не смогу спокойно спать.

– Что ты задумал? – Зенфред вцепился в прутья решётки. – Откуда у тебя ключ? Ты что, стащил его? Да тебя выпорют за это! Я сам дождусь, пока закончится наказание. Не переживай, здесь не слишком уютно, зато Факел до меня не доберётся.

Он просунул руку и положил на плечо мальчишки. Тот стоял, опустив голову, и, казалось, не слышал, но от прикосновения всхлипнул и задрожал всем телом.

– Ты не понимаешь, друг! Это не наказание! Мне нельзя тебе говорить, нельзя даже приходить сюда. Я платил стражнику, чтобы он позволял приносить тебе еду вместо него.

Зенфред оцепенел.

– О чём ты говоришь, Вельмунт?

– Они мертвы, – выдавил тот сквозь слёзы. – Я не хотел тебе говорить. Не хотел говорить, чтобы ты не мучился.

Зенфред похолодел и убрал руку с его плеча. Испуганный взгляд Вельмунта метнулся к дальнему проходу, лицо побелело как полотно.

– Нужно спешить, – сказал он, вставляя ключ в замок.

– Объясни мне, что произошло, иначе я и шагу отсюда не ступлю! – выпалил Зенфред. – Кто мёртв? Кто-то из стражников?

– Твою семью казнили, – ответил Вельмунт тихим, слегка надтреснутым голосом. – Райелдов объявили предателями. Дед говорит, не было даже королевского суда. Их выволокли во двор, облили смолой и… – Он осёкся. – Солдаты скоро придут и за тобой, тебе надо бежать. Я принёс смотрителям вина и подмешал в него травы, которую дед заваривает от бессонницы. Они крепко спят, нужно уходить, пока есть время.

Зенфред захохотал. Самая идиотская шутка, какую он только слышал в своей жизни. Вельмунт всегда был остёр на язык и любил повеселиться над застигнутым врасплох другом. Его реплика походила на фразу из какой-нибудь легенды, найденной на библиотечных полках. Некоторое время прошло в молчании. Глаза Вельмунта источали столько жестокой уверенности, что уголки губ Зенфреда невольно опустились. Мальчишка схватил его за запястье и поволок к выходу, освещая дорогу фонарём.

– Будешь скорбеть о них потом, – сказал он. – Сейчас главное, чтобы и тебя не казнили. Я этого не переживу.

Зенфреду снова захотелось смеяться. Он всё ждал, когда Вельмунт обернётся и улыбнётся во весь рот, говоря, что разыграл его, но тот продолжал идти молча. Мрачный и как никогда взрослый.

Они были неразлучны с тех пор, как дед Вельмунта – подслеповатый библиотекарь – привёл внука в Академию, чтобы обучить архивному делу. Улыбчивый любознательный паренёк понравился Зенфреду с первых дней, а отсутствие соперничества в магии сделало их дружбу крепкой, несмотря на разницу в возрасте. Вместе они проводили долгие часы среди стеллажей с книгами и свитками, пахшими старой кожей и пылью. Беседовали о легендах и могущественных магах, читали и разглядывали старинные карты. Зенфред знал всё о прошлом Вельмунта, в то время как сам не мог открыть даже своего имени. Он изучил привычки друга и замечал, когда тот раздражён или хочет спросить о чём-то важном, но теперешний Вельмунт не походил на себя прежнего.

Усталость накатила спустя всего пару десятков шагов. Зенфред одёрнул руку и, тяжело дыша, привалился к стене. Он ослаб от переживаний и скудной пищи и чувствовал, как вместо растерянности в нём закипает раздражение.

– Прекрати, – резко сказал он. – Если, по-твоему, это забавно, то ты должен знать, что такими шутками даёшь фору даже Факелу. Как ты узнал о моём происхождении? Неужто рылся в записях магистра, когда тот попросил тебя навести порядок в его личной библиотеке?

– Замолчи! – вспыхнул Вельмунт. – Если бы я так шутил, мог бы я после этого называться твоим другом?

Он дал Зенфреду отдышаться и продолжил вести за собой. Фонарь покачивался в тощей, почти детской руке, плащ был ему велик и волочился по полу, собирая грязь и сырость.

Зенфред вдруг задрожал.

– Скажи, что это глупая шутка! Скажи, что шутишь! – он почти кричал.

Вельмунт обернулся и схватил его за грудки. Ему пришлось встать на цыпочки, чтобы оказаться с Зенфредом лицом к лицу.

– Молчи, – прошипел он, – иначе и себя и меня погубишь!

Зенфреда заполнило отчаяние. Весть о смерти родных из уст единственного человека, которому он мог доверять, показалась неподъёмным грузом. Хотелось упасть и разрыдаться, но рука Вельмунта настойчиво продолжала тянуть вперёд.

Перед лестницей, ведущей к выходу, мальчишка остановился и снял плащ.

– Вот, надень, я взял его у деда для тебя. Накинь капюшон и лучше вообще не снимай на людях, когда окажешься снаружи. В карманах немного денег, на первое время тебе хватит. Я ещё прихватил еды. – Зенфред только сейчас заметил перекинутую через плечо Вельмунта кожаную сумку. – Тут одеяло и одежда, которую мне удалось достать из твоей комнаты. Ещё пара светочных камней, но будь осторожен с костром: его хорошо видно ночью, и дым чувствуется далеко.

Руки Зенфреда стали точно войлочными и не слушались, пока он надевал плащ. Вельмунт говорил что-то о главных воротах, деревьях на заднем дворе, пути по крышам и тайном выходе из Академии, который проделал в стене кто-то из адептов, любивших посещать ночами питейные заведения и бордели в нижнем городе. Зенфред молча поднялся за ним по лестнице, у самой двери вдруг остановился и с ужасом в голосе спросил:

– Что я буду делать там один? Куда я пойду?

– За пределами Академии тебя никто не знает, и Источник твой почти закрыт. В тебе не распознают мага. Сменишь имя и будешь очень осторожен, а потом мы обязательно встретимся. Ты найдёшь меня или я найду тебя. – Вельмунт обернулся, он будто повзрослел на пять лет. – Я мало что могу, так что тебе надо быть сильным, Зенфред. Помнишь «Сказания Алтемора»? Мы будем как Алтемор и Ромс. Ты не должен чувствовать себя одиноким. Я с тобой, просто мы ненадолго разделимся.

Зенфред чуть заметно вздрогнул, впервые за много лет услышав собственное имя. Вельмунт толкнул дверь, и они выбрались наружу. Стояла глубокая ночь, огни спальных корпусов давно погасли. Светились только фонари перед главным зданием, окна библиотеки и трапезной, где поднимали стулья и выметали пол. Дул ветер. В воздухе пахло сырой травой и цветами. Журчала вода в центральном фонтане. По мраморным статуям и скамейкам скользили тени.

Вельмунт шёл уверенно и торопливо. Он то и дело озирался по сторонам. Зенфред плёлся за ним, неуклюжий и потерянный. В ночи двор Академии выглядел совсем не так, как днём. Они обогнули главное здание и стали красться вдоль стены с другой стороны от главных ворот.

– Старайся не шуметь, – шепнул Вельмунт. – Иди за мной след в след.

Зенфред часто оступался, шуршал палой листвой и цеплялся плащом за кусты шиповника, шумный, точно продирающийся через лес медведь, в то время как Вельмунт двигался с лёгкостью и изяществом лани.

– Хорошо было бы забраться по дубу с восточной стороны, но у тебя вряд ли получится, – сказал Вельмунт, когда они добрались до сада и оказались в безопасном отдалении от света центрального здания.

На пути изредка встречались спрятанные за деревьями и клумбами подсвеченные скульптуры, небольшие каскады и ротонды, где адепты в свободные от учебы часы занимались музыкой. В дальней части сада всё выглядело запущенным: кусты разрослись больше положенного, лианы оплетали стену, а древние деревья наверняка существовали ещё до того, как был заложен первый камень Академии. Вельмунт раздвинул сухую поросль у стены и принялся торопливо оттаскивать ветки.

– Ты пока посмотри, нет ли кого рядом, – попросил он.

Зенфред перешёл на внутреннее зрение, и его обдало волной хлестнувших по спине мурашек. Сзади приближались пятеро огненных магов. Их оранжевые Источники светились в темноте, словно языки пламени на невидимых свечах. Зенфред попытался что-то сказать, но не смог выдавить и слова, он тряхнул Вельмунта за плечо, тот резко обернулся и вскочил на ноги.

Факел шествовал впереди, освещая дорогу горевшим над ладонью голубым пламенем. За ним следовали ещё четверо. Зенфред стоял с минуту, ошеломлённый и напуганный, потом отшатнулся, со всей силы ударил себя по щекам и рассмеялся, убеждённый, что происходящее – жуткий кошмар, объединивший его главные страхи. В конце этого кошмара он должен был сгореть заживо и проснуться, обливаясь холодным потом.

– Стойте, где стоите, иначе я оставлю от вас одни головешки, – объявил Факел на удивление бесстрастным тоном.

Его спокойствие казалось ровным и глубоким, как дыхание во сне. Оно не было затишьем перед бурей или штилем после шторма. От Факела исходила уверенность абсолютного победителя, чья жертва в любой момент будет раздавлена щелчком пальцев.

Ветер вдруг стал обжигающе холодным, ноги потяжелели и словно примёрзли к земле. Зенфред понял, что не может сдвинуться с места.

– Лучина, сбегай за старшими, а вы, трое, возьмите их в круг, – скомандовал Факел.

Его пальцы напряглись, глаза почернели от перехода на внутреннее зрение.

– Только подумать, н-наша свинка – сыночек первого советника! Недаром ты мне так н-не нравился. Ты и твой папаша в-всем стояли поперёк горла. Я уж п-прослежу, чтобы ты отправился за ним следом. – Факел заикался и говорил медленно, боясь потерять концентрацию.

– А ты всё никак не научишься держать на замке свой поганый рот! – выпалил Вельмунт.

Факел скривился, но магию использовать не стал.

Скоро от главного здания потянулась процессия людей со светочными фонарями, возглавляемая Каснелом. Когда магистр подошёл достаточно близко, глаза адептов вернули прежний оттенок. Зенфред облегчённо вздохнул. Если Факел до сих пор не решился воспользоваться Источником, он уже не станет этого делать. Через минуту беглецы были связаны и стояли на коленях, окружённые старшими магами. Зенфреда наверняка тотчас вернули бы в карцер под усиленную стражу, а Вельмунта привлекли к ответу и выпороли за проступок, но Факел не желал отпускать добычу так просто.

– Магистр, – обратился он к Каснелу, – позвольте мне сказать.

Тот молча кивнул.

– Все мы стали свидетелями преступления, и по законам королевства предатель должен быть казнён на месте. Позвольте мне самому убить его.

Зенфред затрясся как в лихорадке. Он в ужасе поднял голову, и сердце пропустило удар. Бледный палец указывал не на него, а на всхлипывавшего за спиной Вельмунта. Каснел нахмурился, между бровями у него пролегла глубокая складка. Он долго смотрел на Факела. Ещё никто из адептов не осмеливался на подобную дерзость, никто не выдерживал такого взгляда. Любой другой давно отвёл бы глаза и потупился, бормоча извинения, но Факел стоял прямо и смотрел на магистра сверху вниз, как если бы тот был его слугой. Каснел заметно занервничал и перевёл внимание на Вельмунта.

– Мальчик ещё юн, – сказал он, вернув голосу привычное хладнокровие. – Но он знал, на что идёт, и по законам Хэлдвейна приговаривается к смерти.

Зенфред стоял на коленях как громом поражённый. Он очнулся, только когда двое магов подняли его и поволокли в сторону, чтобы освободить место для казни. Вельмунт рыдал и просил пощады. Он снова стал самим собой – двенадцатилетним мальчишкой, которого Зенфред считал младшим братом. Факел торжествовал. Его глаза почернели, как смола угольного дерева.

Через несколько мгновений напряжённой тишины Вельмунт вспыхнул. Голубое пламя вмиг объяло тело от макушки до пяток. Запахло горелой плотью. В первые секунды Вельмунт катался по земле, крича и пытаясь сбить огонь, но магия спалила его мгновенно. Когда Зенфред открыл глаза, на выжженной траве осталась темнеть только горка пепла.

Последнюю ночь в карцере Академии Зенфред провёл неподвижно, не смыкая глаз. Он вспоминал казнь Вельмунта и представлял, как мучительно медленно умирали от обычного огня облитые смолой отец и мать. В четырёх стенах, заполненных темнотой, некуда было деться от мыслей. Зенфред хотел забыться сном, но не мог спать. Он понимал, что вот-вот сойдёт с ума. Даже созерцание, требовавшее усилий, не отвлекало его. Чтобы усложнить задачу, Зенфред вставал и принимался ходить, натыкаясь на стены и гремя цепями. Он мог видеть сотни Источников вокруг. Он цитировал старинные трактаты и легенды, но и этого было недостаточно, чтобы занять всё внимание. То, с каким трудом Факел говорил во время концентрации, казалось ему нелепым.

Будь у Зенфреда та же огненная магия, он уничтожил бы любого противника с помощью одной только скорости. Раз или два ему удавалось даже то, о чём не мог мечтать сам магистр. Зенфред сумел разделить зрение, чтобы видеть мир Источников и реальный мир одновременно. Любой адепт отдал бы полжизни за такое умение, но теперь оно оказалось бесполезно. Зенфреду предстоял путь на остров и неделя ожидания перед казнью, которую третья советница Эсанора, по слухам обожавшая кровавые бойни, решила сделать всеобщей потехой, выставив Зенфреда одной из жертв для обряда первой крови.

Лучшая дюжина из выпускников Академии, избравших путь боевых магов, по древнему обычаю должна была публично убить своих первых жертв. Это считалось символом готовности служить королевству, знаком крепкой воли и образцом необходимого в битве хладнокровия. По сути, всё это было показушной традицией старых времён и способом продемонстрировать государям соседних королевств мощь военной элиты Хэлдвейна. После долгих лет жестокой учёбы нашлось не больше десятка тех, кто не решился на расправу и отказался от права вступить в королевскую армию. Смертников обыкновенно выбирали из приговорённых к казни клеймёных, поэтому последние лет тридцать обряд проводился на тюремном острове, которым управлял отец.

Речь Каснела Зенфред выслушал с неожиданным спокойствием, но мысль о том, что Факел и все те, кто виновен в смерти родителей, останутся безнаказанными, мучила его. Раз за разом Зенфред представлял ликование толпы на арене. Все будут шутить и рассказывать друг другу, как откормленный советничий сынок перед смертью визжал, точно свинья под ножом. Десять лет унижений, и всё ради позорного конца.

Зенфред пытался спрятаться от собственных мыслей и глубже уходил во внутреннее зрение. По камере начала расползаться гулкая тишина. Свет чужих Источников растворялся в темноте, словно тающее на горячих углях масло. Зенфред переставал ощущать холод стены и твёрдость грубо сколоченной скамьи. Он не чувствовал рук, покоящихся на коленях, не замечал зуда и ломоты в рёбрах. Внешний мир переставал существовать. Только собственный Источник продолжал мерцать, рассеивая вокруг пепельные искры.

Зенфред снял с шеи подаренный матушкой серебряный медальон – знак почитания Создателя и с горечью бросил его в сырой, затянутый паутиной угол камеры. Выход был один – умереть прежде, чем наступит утро. Нити при желании могли разрывать Источник. В совершенстве подобным владели Верховные, годами осваивавшие технику открытия каналов. Они могли делать отверстия для высвобождения магии с предельной точностью так, чтобы не навредить адепту. При неумелом вмешательстве бреши получались слишком большими, энергия постепенно разрушала тело или не успевала восполняться, и тогда Источник рассеивался вместе с душой.

Зенфред отделил крупный светящийся пучок и направил к одному из каналов, чтобы пробить в нём отверстие. Первым был выбран тот, что уже чуть приоткрыли в Академии. Нити врезались в него, вызвав ощутимый толчок, но сосуд остался прежним. Зенфред понял, что зря осторожничает, разделил нити и ударил изо всех сил. Ткань Источника прорвало в нескольких местах.

Рядом не было никого, кто мог бы хоть как-то облегчить открытие, и Зенфред знал, что, повредив разом все каналы, умрёт почти мгновенно. На лбу выступил холодный пот, сердце заколотилось с бешеной силой, однако волна жара быстро стихла, превратившись в терпимую боль. Путь энергии был освобождён, светящиеся искры расходились по всему телу и просачивались наружу, но большую их часть сдерживали нити.

Зенфред не мог понять, почему так вышло. Источник сам закрыл лишние повреждения. Он не приобрёл цветного оттенка, а стал полностью серым. Тусклая паутинка потоков оплетала грудь. Зенфред чувствовал сильное давление в висках. Голову распирало, но боль продолжала утихать. Зенфред постарался сосредоточиться и разглядеть проделанные нитями бреши. Магия, какой бы она ни была, не слушалась его. Энергия осталась неподвижной, когда Зенфред попытался открыть ей путь для выхода. Слабое сияние выдавало всплески потоков, накапливавшихся в теле, но Зенфред не испытывал неприятных ощущений и, вопреки всем прочитанным свиткам и книгам, – не умирал.

К утру во дворе собралось столько народу, что Зенфреду вспомнились празднования в честь дня основания Академии. Казалось, Каснел вот-вот встанет у главной статуи, чтобы вознести речь первым магам. На деле посмотреть вышли, конечно же, на Зенфреда – сына предателя, несостоявшегося беглеца, обжору, мальчика для битья и просто бездарного адепта.

Зенфреда на удивление не беспокоили сотни любопытных глаз и целый кортеж солдат, которым приказано было доставить его на остров. Куда больше раздражали связанные руки, сонливость и голод. Остаток ночи Зенфред просто спал, а, проснувшись, не обнаружил в сознании никаких изменений. Он был всё так же странно спокоен и даже сейчас смотрел на происходящее, как на игру плохих актёров. Невольно в голове возникли строки из ежегодной речи о первых магах. Той самой, которую адепты заучивали наизусть и повторяли за Каснелом каждый праздник основания.

– Первым был маг огня Гёльн, – пробормотал Зенфред, выискивая среди зевак Факела. – И города горели от его взгляда.

Люди выглядывали из окон, толпились у ворот, некоторые даже забрались на развесистые деревья для лучшего обзора. Всюду мелькали яркие плащи стихийников. Точно пятна крови на цветастой рубахе толпы алели впереди одежды огненных магов.

– Вторым был маг льда Триценн. И моря замерзали от его дыхания.

Зенфред вглядывался в лица адептов холода, но Линэ среди них не было. Наверняка она пряталась где-нибудь в библиотеке, и хотя Зенфреду так и не удалось ни разу с ней заговорить, он был счастлив уже тем, что мог дышать с ней одним воздухом.

– Третьим был маг ветра Оуэн. И от взмаха его ладони леса обращались в щепки.

Зенфред посмотрел на мальчишек чуть младше Вельмунта, одетых в белые робы. Пока их сил хватало только на то, чтобы закручивать маленькие смерчи или бросать в лицо противнику песок, но в скором времени и они смогут ломать если не леса, то отдельные деревья, задерживать в воздухе стрелы, раздувать паруса и разгонять облака.

– Четвёртым был маг камней Хист. И земля дрожала от его удара.

Серых плащей среди адептов было немного, но в ближнем бою их боялись больше всего. Зенфред помнил жуткие иллюстрации с людьми, тела которых напоминали игольницы, проткнутые десятками острых каменных пик.

– Пятым был маг жизни Цей. И смертельные раны заживали от его касания.

Целители, облачённые в зелёные плащи, стояли в стороне ото всех и о чём-то негромко переговаривались, а Зенфред вспоминал, сколько бинтов и мазей извели на него за десять лет.

– Шестым был маг барьеров Коурс. И ни один из магов не мог коснуться волоска на его голове.

У ворот стоял магистр Каснел – ещё не старый мужчина с аккуратно подстриженными бородой и усами. На нём не было ни дорогих тканей, ни драгоценных камней, ни мехов – только подпоясанная ремнём чёрная рубаха и шерстяные штаны, заправленные в высокие сапоги на ремешках. Магистр смотрел на Зенфреда тем же взглядом, каким одарил Вельмунта, прежде чем позволил Факелу его казнить.

– Седьмым был маг без имени. Он не владел ничем, но он был сама власть.

Небо над головой оставалось предательски ясным, а солнце тёплым. Казалось, сам Создатель смеялся над Зенфредом. Ни на земле, ни на небесах никому не было дела до его горя.

Путь к острову Зенфред помнил смутно из-за опиумной воды. Дурманящий отвар помогал на время забыться, уйти из внешнего мира и плавать где-то в подсознании, покачиваясь на волнах бесформенных мыслей. Большую часть пути было темно и очень сыро. Зенфреда укачивало, к горлу подступала тошнота. Прошло уже немало дней, и всё это время он ничего не ел, но желудок пищи и не просил, только во рту пересохло. Становилось холодно, будто тело медленно опускалось в ледяную воду. На самом деле холодно было уже давно, просто Зенфред не чувствовал озноба.

Судя по тряске, он находился не на корабле, а в какой-то повозке, закрытой непроницаемой тканью. Зенфред пытался высвободить затёкшие руки, пробовал двигать ногами – нужно было занять себя делом, чтобы не думать. Он ещё толком не соображал, когда в сознании всплыло лицо Факела. Разум, до того походивший на мутный сосуд, мгновенно прочистился. Образ убийцы Вельмунта попал внутрь огоньком, разразившимся в бешеное пламя и за мгновение пожравшим дурманящую безмятежность.

Зенфред судорожно вздохнул. Он удивлялся, как подмешанный в воду опий мог заставить забыть гнев и ярость, от которых не так давно вывернуло наизнанку весь его внутренний мир. Но вместе с ненавистью вернулся и страх. Зенфред съёжился, вслушиваясь в собственное дыхание – резкое отрывистое, шумное.

Когда лошади остановились, и снаружи подняли чёрную ткань, глаза заболели от вечернего света. Впереди возвышалась щетинистая громада храма, к которой вела колоннада зелёного мрамора. Капли дождя барабанили по листьям плюща, скатывались по желобкам и собирались в пастях венчавших капители змей. Гроза заканчивалась, а закатное солнце окаймляло края фиолетовых туч розовыми лучами. Прохладный ветер пах свободой и морозным холодом земель за пределами Храма. Он гонял лепестки цветов между колоннами просторной террасы, пронизывал казавшиеся невесомыми и беззащитными башенки, заставляя сферы в них сталкиваться с мелодичным звоном.

Карцеры находились на верхнем этаже, в полутёмном коридоре с единственным окном. Почти все камеры уже были заняты, и Зенфред мог разглядеть сидевших за решётками юношей примерно одного с ним возраста.

В холодной темноте снова стало не по себе и захотелось спрятаться во внутреннем зрении. Тишина убаюкивала, страх утихал. Зенфред глубоко вдохнул, но не услышал вдоха и того, как воздух с шумом покидает лёгкие. Разорванные каналы продолжали терять энергию. Зенфред жалел, что искусство Верховных оказалось для него таким же далёким, как и понимание собственной магии. С большим трудом он вынул одну из нитей и приказал ей выжечь искру – самое простое, что можно было попытаться сделать. В Академии Зенфред уделял огненной стихии больше времени, нежели другим. Он прилежно изучал истоки и применение пламени, надеясь обезопасить себя от шуток Факела, но всё равно часто оказывался застигнут врасплох.

Омут спокойствия зарябил. Воспоминания выпустили коготок и прочертили в сознании болезненную червоточину. Зенфред тут же постарался отгородиться от них и вернулся к свободной нити. Её вполне хватало на то, чтобы нагреть воздух или заморозить воду в кружке, но нить только колебалась, как волос под дуновением ветра.

Зенфред пробовал одну заученную практику за другой, но ни один из знаков, ни один из самых простых узлов магического плетения не складывался, точно он пытался связать кружево из воздушного потока. Вытянувшись и истончившись до предела, нить могла достигнуть конца коридора, а затем обрывалась. Дальность Источника оказалась куда меньше, чем у погодников или любого из боевых магов. Ей уступала только целительская.

Зенфред не помнил, сколько времени провёл, увлечённый загадкой. Из забвения его вырвал звон цепей и голоса. Один из солдат открывал дверь камеры, чтобы впихнуть в неё очередного пленника. Зенфред вернул обычное зрение и принялся разглядывать товарища по несчастью. Им оказался высокий, худощавый, но очень жилистый юноша. Чёрные волосы скрывали лицо, пока он смотрел под ноги, и Зенфред не мог рассмотреть так интересовавшее его выражение. Он, сам того не понимая, хотел увидеть отчаяние человека, оказавшегося с ним по одну сторону решётки.

Когда дверь захлопнулась, новоприбывший поднял голову и уставился на сокамерника, словно чувствовал его взгляд. Зенфред ожидал чего угодно – от гневной ухмылки до безумия, но обнаружил только застывшую в глазах отрешённость. Маска безразличия прилегала к лицу пленника так плотно, что, казалось, срослась с кожей. Было трудно представить хоть один дрогнувший мускул, хмуро сдвинутые брови или уголки губ, изогнутые в улыбке. Юноша безмолвной тенью направился к стене, выдавая движение только звяканьем кандалов, и сел, облокотившись спиной о холодные камни.

Зенфред понадеялся, что сможет завязать беседу, но не чувствовал со стороны сокамерника ни одобрения, ни отторжения, и потому не мог решиться на разговор. Между ними повисла тишина, полная напряжённого ожидания и прорезаемая редкими косыми взглядами.

– Как тебя зовут? – наконец спросил Зенфред.

Собственный голос показался ему надломленным и хриплым. Юноша проигнорировал его, как если бы был глухим, и продолжал сидеть, уставившись в одну точку.

Зенфред разочарованно вздохнул и вернулся к изучению Источников. Магов он увидел почти сразу. Среди них наверняка было множество адептов, приплывших на том же корабле, где под конвоем в плесневелом трюме везли последнего из Райелдов. До того он старался не касаться цветных сосудов, боясь потревожить корочку на затянувшейся ране. Любые воспоминания об Академии могли распалить злость и вернуть мысли о мести. Перед собственной казнью об этом не стоило даже мечтать.

Зенфред невольно задумался, возможно ли без подготовки и обучения порвать каналы внутри другого человека. Окажись он на арене жертвой Факела, смог бы сделать хоть что-нибудь, прежде чем белобрысый вызовет пламя? Возникшая в ночь после гибели Вельмунта мысль окончательно укоренилась в сознании. Зенфред с горечью понял, что хождение по головам и убийства себе во благо – необходимое зло, позволяющее низам пробираться наверх, а верхам не опускаться на дно.

Крупный пучок нитей выскользнул из Источника и потянулся в сторону сокамерника. Если чудо существовало, и можно было убить Факела, разорвав его магией, для начала стоило потренироваться.