Меня укутай в ночь и тень

Глава четвертая

Дамиан поднялся и беспокойно прошелся по комнате, сунув руки в карманы.

– Что-то не так? Передумал? – спросила Элинор. Она и не сомневалась, что Дамиан пойдет на попятный.

Он потер лоб, снова сунул руку в карман и, слегка сутулясь, пошел на новый круг. А потом вдруг остановился резко, вскинул голову и спросил:

– У тебя есть медальон или кулон? Что-то маленькое и блестящее, на цепочке.

Откуда у гувернантки украшения? Ей не пристало носить их, да и в большинстве своем они не по карману. От матери ей досталось только тоненькое серебряное колечко, которое потерялось еще несколько лет назад при переездах, да пара некрасивых серег. Они потускнели от времени и теперь лежали на дне саквояжа, погребенные под завалами дома мистера Гамильтона вместе с подаренным отцом шатленом. Элинор покачала головой. Дамиан вздохнул, порылся на туалетном столике и отыскал небольшое ручное зеркало в серебряной оправе на тонкой длинной ручке.

– Смотри на него и слушай мой голос. Только мой голос.

Дамиан говорил и говорил, и глаза Элинор начали слипаться. Зеркальце бросало искристые блики ей прямо в лицо, и глаза точно песком запорошило. Дремота смежила веки. Усилием Элинор стряхнула сон и посмотрела на Дамиана.

– Тебе я могу доверять?

Дамиан подался вперед, так что их лица почти соприкоснулись. Элинор ощутила кожей слабое дыхание и почуяла приятный успокаивающий запах полыни.

– Конечно, нет. Пока ты будешь в трансе, я запущу тебе пауков за шиворот.

Это-то в нем и поразительно, подумала Элинор. Ему можно доверять. Он не сделает с ней ничего дурного. Он не соврет. И не испугается, что бы ни таилось в памяти Элинор.

Когда Дамиан заговорил вновь, Элинор сосредоточилась на звуке его голоса, спокойном и ровном. Веки ее отяжелели, глаза закрылись, и она провалилась на невероятную глубину. В пустоту.

– Где ты? – спросил Дамиан.

– Не знаю?..

– Что ты видишь?

– Ничего.

– Ты должна увидеть. Элинор, помни, зачем ты пришла.

Сеанс, напомнила себе Элинор. Я пришла, чтобы взглянуть на теткин сеанс. Я должна понять, что тогда произошло.

Темнота рассеялась, точно туман, но вместо ожидаемой комнаты в тетином доме, вместо бархатных штор и безвкусных плюшевых диванчиков Элинор увидела лужайку перед зданием колледжа Святой Маргариты. Девчонки-младшеклассницы в белых платьицах и соломенных шляпках только что пришли с прогулки. Они поднимаются по широкой лестнице, в руках букеты полевых цветов. Почти все уйдет на гербарий для миссис Дэрбишем, но кое-что окажется в вазах. Возле ворот остановился экипаж, это попечители. Многие из учениц – сироты, находящиеся под опекой дальних родственников, которым не было в действительности дела до этих девочек. Но приезжали и те, чей интерес носил недобрый характер. Такие, как «мастер Генри».

Они с Кэсси сидят на скамейке под сенью огромного, очень старого розового куста и следят за «мастером Генри». Он приходит не один, но его спутников никто, кроме Элинор, не видит. Их всегда семь или восемь, закутанных в плащи с головы до пят. Элинор давно перестала о них говорить. Есть вещи, которые не доступны и не известны никому больше. Она говорила об этом с тетушкой, не с Эмилией, с другой, понимающей тетушкой, и та велела молчать о подобном, не пугать людей. Поэтому Элинор и не рассказывает о тех, кто сопровождает «мастера Генри», не отходя ни на шаг.

– Они слабы, – шепчет Кэсси, склоняясь к ее уху. – У них не получится наказать его. Но мы можем помочь.

Элинор поворачивается и смотрит на Кэсси, и у той делается фальшивое чужое лицо, при взгляде на которое становится страшно. Стоит моргнуть, и снова перед ней то же лицо, но теперь это Дорин Йорк. Она стоит на вершине лестницы, перегнувшись через парапет, и смотрит на Дору Февершем. Дора лежит ничком на каменном полу холла, и от ее головы растекается лужа крови. Дору тоже сопровождали, а еще больше спутников было у ее горничной.

Горничная в колодце, старом колодце в лесу, вот где она. Но кто же это сделал? Кажется, ее собственные спутники. «Не приближайся к ним, – велела тетя. – Они сильные и злые, нам такие не по зубам».

«Но тем, кто слаб, можно и помочь», – вторит Другая. Она сама сильна и может удержать голову истопника под водой в поилке для лошадей. Не слушай тетю, говорит Другая, мы ведь можем помочь.

Она появляется, как зловещий ангел-хранитель, стоит кому-то подойти к Элинор слишком близко. Элинор боится и ненавидит ее, но тетя говорит, нельзя бояться и ненавидеть родню. Родня – это все, что есть у тебя. Мы семья.

Иногда нужна защита и от семьи.

Другая, заняв тело Кэсси, бьет и бьет «мастера Генри» огромным мясницким ножом. Платье, лицо Элинор в крови, она сжалась в комок и только умоляет прекратить.

Она рассказывает, это не Кэсси, это Другая, но ее отправляют в лечебницу. Или это было после смерти Доры Февершем? Все спуталось в голове, и Элинор помнит только кровь, а еще – шепотки и подозрения, и неискреннее, фальшивое бормотание: «Бедная девочка, увиденное спровоцировало срыв». Рекомендации Элинор, кажется, написаны кровью и желчью.

И снова чернота охватила ее, но теперь она была не одна. Ей все время слышался голос, в котором звучали то капризные детские нотки, то интонации деспотичного наставника. Элинор жила с этим голосом всю свою жизнь, он сопровождал ее все детство и сейчас вернулся, чтобы напомнить о себе.

Элинор упала в реальность, задыхаясь. По щекам струились слезы. Дамиан обнял ее, и сейчас Элинор некогда было думать, насколько это допустимо. Уткнувшись в плечо мужчины, она пыталась выровнять дыхание.

– Это была плохая идея. – Дамиан коснулся нежно ее волос, погладил, пропуская пряди между пальцами.

– Нет, я вспомнила. Я кое-что вспомнила. – Элинор отстранилась. – Я с детства… кажется, я видела призраков. А потом все прекратилось. После… после того как я окончила школу.

От послания Дженни Шарп исходил сладкий цветочный запах, который легко кружил голову. Грегори достал и перечитал его. Дженет приглашала его отужинать, писала, что дело срочное, и обещала, что ее слуга встретит возле театра. Грегори ложу держал скорее из соображений светских приличий и сроду не ходил по театрам, это казалось ему бессмысленным занятием. Как, впрочем, и ухлестывание за актрисами, которому себя посвящали многие его товарищи по университету. И вот сейчас он, будто мальчишка, спешил на свидание с пленительной красавицей, которую к тому же видел лишь единожды.

Возле служебного входа в театр его, как и было условлено, поджидал рослый мужчина весь в черном. Он и сам был черен, словно эбеновое дерево, только сверкали белки его глаз и крупные ровные зубы. Молча он указал на экипаж, также черный. Грегори забрался внутрь, задаваясь вопросом, что его ждет. Дженет – актриса, таким нравится играть с людьми. Он сел, стараясь побороть легкий страх и странное предвкушение. Слуга захлопнул дверцу, вспрыгнул на козлы – экипаж тряхнуло, и он тронулся с места. Грегори даже не успел спросить, куда они едут. Путешествие, определенно, затягивалось. Прошло около часа, прежде чем экипаж остановился. Слуга распахнул дверцу и сипло проговорил:

– Приехали, сэр.

Грегори спустился на мостовую. Дом, перед которым он стоял, утопал в цветах. В свете газовых фонарей он казался призрачным, словно привидения или феи таились за желтыми окнами.

Действительно, феи.

Дженет Шарп спустилась с крыльца, держа в руке фонарь изящный, но немного вычурный. На ней было надето что-то легкое, струящееся, пепельно-серого цвета. На любой другой женщине это платье казалось бы саваном, но Дженет словно шила свои наряды из стрекозиных крыльев и тумана.

– Я рада, что вы приехали, Грегори. – Женщина пленительно улыбнулась и взяла его под руку. – Идемте. Вы не рассердились, что я позвала вас?

– Конечно же, нет, Дженет. – Условности, все эти «миссис» и «мистер» показались вдруг удивительно неуместными.

– Что ж, вы мой желанный гость. Проходите. Вина?

Грегори застыл на пороге, разглядывая жилище миссис Шарп. Да, именно так в его представлении и жили актрисы: ярко, причудливо, на широкую ногу. Мебель была дорогая, обитая ценным китайским шелком. Повсюду фарфор, огромные букеты в вазах и несколько портретов хозяйки. На одном она была обнажена. Грегори отвел глаза и обнаружил, что Дженет стоит совсем рядом, протягивая бокал. Под слоями серебристой ткани угадывалось тело, точно такое же прекрасное, как на портрете. Еще прекраснее. Грегори взял бокал.

– Присаживайтесь. – Дженет взяла его за руку и подвела к дивану. – Я съездила к одной знающей женщине и поговорила о вашем вопросе.

– Моем вопросе? – Сладкий аромат духов дурманил его и сбивал с мысли, а Дженет сидела слишком близко.

– О Тенях и блуждающих душах. – Женщина теперь перебирала его пальцы рассеянно, словно струны арфы. – И о чудовищах. Я съездила расспросить о них и узнала кое-что интересное. Что вы знаете о шептунах?

– Ну… – Грегори опешил. – Это, вероятно, те, кто шепчет.

Дженет расхохоталась заливисто. От ее смеха мурашки удовольствия бежали по коже.

– Ох, милый Грегори! – Она коснулась кончиками пальцев его щеки. – Но вы отчасти правы. Женщину, о которой я говорю, зовут Летиция. Она уже очень стара и когда-то работала у человека по имени Барнабас Леру. Слышали о нем когда-нибудь? Нет? Он был шептуном. Его смертельно ранили во время войны, и никто не знает, что за сила вернула его к жизни. С тех пор он стал общаться с неупокоенными душами и, в отличие от всех прочих, мог их видеть.

– Мне недавно случилось видеть… что-то вроде призрака. Что же, я, по-вашему, шептун? – спросил Грегори недоверчиво.

– Нет! Для этого нужно очень близко знаться со смертью. Даже Дамиану это не под силу. Но кто-то рядом с вами – шептун. Летиция рассказывала, что видела то и дело «особых гостей доктора Леру». Кто-то рядом с вами близок со смертью. Это опасно.

– Кто?

– Я не знаю! – Дженет схватила Грегори за руки. – Изучите ближнее свое окружение, взгляните на тех, кто появился рядом с вами недавно. Может быть… возле мисс Кармайкл были странные смерти? Ищите! Вы в большой опасности! Те, кто знается со смертью, носят ее с собой. Летиция потеряла свою дочь. Бедная девочка служила у проклятого шептуна, он совратил ее, а после извел, когда узнал, что девочка понесла. Летиция хотела отомстить, но шептун сельской ведьме не по силам. Я боюсь за вас, Грегори. Вы нравитесь мне.

Глаза у нее были зеленые, как у настоящей ведьмы. Прежде Грегори не встречал подобных женщин, такого сочетания раскованности и загадочности, изящества, ума и простоты. Он знал, что не следует так поступать, но держал ее за руки, так что шелк ее широких рукавов ниспадал ему на запястья, и готов был решиться на ласки более смелые.

– Вы такой же робкий, как и ваш брат, Грегори? – спросила Дженет лукаво. – Даже меня не поцелуете?

Изгиб ее губ сводил Грегори с ума. Он посмотрел в ее лицо, смеющееся, а потом потянулся к этим полным, изогнутым луком Амура губам с поцелуем. Он знал, что делать этого не следует, что он отвергает сейчас свои принципы – сроду Грегори не заводил экзотических любовниц, – но устоять было невозможно. Грегори прижал ее к себе, попробовал на вкус ее кожу, ее губы – сладость тропических фруктов. Прежде чем он опомнился и здравый смысл возобладал над этим тягучим, томительным наваждением, сюртук его оказался на полу, а галстук был развязан и отброшен в сторону. Дженет взяла булавку и острием чуть царапнула его щеку. О, сколько в этом жесте было игривости! Грегори протянул руку, желая коснуться искусительницы, но она ускользнула. Булавка со звоном упала на пол.

– Дженни! – взмолился Грегори, и сам не зная, о чем просит: чтобы она прекратила дразнить его или же – чтобы вернулась в его объятия.

Она рассмеялась заливисто – повела плечами, и тонкие слои дымчатого газа упали к ее ногам. Миг, и Дженет оказалась обнажена. Она была еще прекраснее, чем на картине, которую Грегори разглядывал украдкой. На животе была родинка, словно ведьмина метка, и взгляд от нее было не оторвать.

– Ну же! – Дженет взяла его руку и приложила к животу. – Нам не к лицу стыдливость, Грегори. Наши предки служили Старым Богам, в том числе и таким способом.

Руки Грегори скользнули ей на талию, ощущая нежную гладкость кожи – словно вся Дженет была сделана из сатина. Ладони его легли на упругие ягодицы – ни одного недостатка, ни единого изъяна. Словно в наваждении он подался вперед и лизнул родинку. На вкус она была, как сладкое вино. Он проложил дорожку поцелуев ниже. Пальцы Дженет запутались в его волосах, она застонала и выгнулась, поощряя. Но сказала голосом сладким и томным:

– Джентльмены, Грегори, начинают целовать женщин с другого места.

– Слушаюсь, мадам, – ответил Грегори, ловя ее за длинные вьющиеся кольцами волосы и притягивая к себе. Поцелуи ее пьянили, как вино. Дженет села, тяжело дыша, к нему на колени, обхватила его руками и ногами.

– Я думала о постели, Грегори, но, а-а-ах! Мне кажется, мы не дойдем.

– Да… – пробормотал Грегори между поцелуями. – Не дойдем.

Ему отнюдь не была присуща жестокость или поспешность в отношении женщин, но Дженет сводила его с ума. Грегори повалил ее на пол, придавил, распластавшуюся, своим телом, овладел ею, даже не сняв одежду, отчаянно, яростно. Дженет выгнулась дугой, отвечая каждому его движению, и закричала. Зубы ее, острые и крепкие, впились Грегори в плечо, что только раззадорило его. Он уткнулся лбом в пол, двигаясь все быстрее и резче, исторгая каждым выпадом крик из груди Дженет. А потом все потонуло в алом тумане.

Сознание вернулось к нему не сразу. Грегори упал на спину, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. Дженет положила голову ему на грудь.

– Это было даже лучше, чем я предполагала. Вина?

Грегори отрицательно мотнул головой.

– А я выпью.

Дженет встала, изящная, грациозная, набросила платье небрежно, словно накидку, словно античную хламиду, и подошла к столику. Тут она действовала совсем по-мужски: налила себе виски, добавила содовой из сифона и села на диван. Ногой провела по бедру Грегори. Даже сквозь ткань брюк он ощутил это волнительное прикосновение.

– Я пришел поговорить о деле, – вспомнил Грегори. А потом… Он сел.

– Если ты останешься на ночь, мы продолжим в более подходящей обстановке, – сказала Дженет. – Или… ты предпочитаешь ковер?

– Мне… – Грегори смутился и отчего-то только сейчас. – Мне нужно идти. Дамиан… Я не сказал ему, где я.

– Думаю, он знает – Дженет встала и подошла вплотную. Пальцы ее методично, одну за другой, расстегнули пуговицы рубашки и принялись за манжеты. – Дамиан сроду это не показывает, но он все и обо всем знает. И к тому же Дамиан – взрослый мальчик и может обойтись одну ночь без старшего брата. А я не могу.

Пальцы ее скользнули по груди, чуть царапая ногтями. Грегори вздрогнул. Его вновь охватило вожделение.

– Я… думаю… мог бы… остаться… – выдавил Грегори.

Дженет заливисто расхохоталась.

Он все же ушел, уже на рассвете, в предутреннем тумане. Дженет, утомленная бурной ночью (она была просто ненасытна), наконец-то заснула, ничком, лицом в подушку, разметав свои пышные волосы. Грегори поцеловал ее в плечо перед уходом.

Город окутывал туман, размывающий очертания и делающий знакомые, возможно, улицы совсем чужими. Он потратил много времени только на то, чтобы понять, в каком районе находится. Его шатало от усталости, и Грегори был странным образом опустошен.

Из тумана ему навстречу вышла Лаура. Грегори помнил это лилейно-белое платье, заказанное для посольского бала. Лауре нравилось в нем расхаживать, она казалась в нем настоящей принцессой крови.

В постели она не позволяла ему многое, лежала неподвижно и ждала стоически, когда все закончится.

Почему он подумал об этом сейчас? Грегори моргнул. Лаура, не замечая его, свернула в узкий переулок, ущелье между домами. Позабыв обо всем, Грегори бросился в погоню.

Дамиан усадил Элинор на кровать и вновь принялся растирать ее руки, сделавшиеся еще холоднее, точно вся кровь отлила от них. Она дрожала, и Дамиан не знал, как ее успокоить.

– Линор, пожалуйста, расскажи все по порядку.

Элинор отняла свои руки и спрятала лицо в ладонях. Дамиан выглянул в коридор и подозвал Алессандру, полирующую паркет.

– Приготовь мисс Элинор стакан вина с пряностями.

– Будет сделано, сэр. – Горничная кивнула.

– Грегори еще не вернулся?

– Нет, сэр.

– Что ж, – вздохнул Дамиан. – Надеюсь, он хорошо проводит время.

Он вернулся в комнату. Элинор так и сидела, спрятав лицо в ладонях, не шелохнувшись. Дамиан помешкал, потом сел рядом и обнял ее за плечи. Это как утешать Франка, убедил он себя, прижимая молодую женщину крепче.

– Элинор, что ты вспомнила? Что-то произошло на том сеансе?

Элинор медленно отняла руки от лица и положила их, сцепив пальцы, на колени.

– Сеанс? Его я не вспомнила. Но… Я с детства видела призраков. Люди сторонились меня. Отец запретил рассказывать о том, что я вижу, но ребенком я постоянно нарушала запрет. Меня боялись, думаю. Тетя Эмилия пыталась меня использовать в своих сеансах, когда я была совсем ребенком, но потом решила, что я слишком молода и… болтлива. Я говорила порой не то, что собиралась поведать клиентам тетушка. Она, может, и умела общаться с «тем» миром, но по большей части врала. А у меня это, последнее, скверно выходило. И в конце концов она отстала на долгие годы. И была еще Другая тетя, она просила меня молчать.

– Другая? – переспросил Дамиан.

– Страшная.

– Страшная?

Вошла Алессандра, неся на серебряном подносе стакан вина. Так Катриона всегда подавала гостям настойку: нелепо церемонно. Дамиан забрал стакан и жестом отослал горничную. Элинор послушно сделала глоток.

– Она не была человеком, хотя пыталась походить на него. Я рассказала тете Эмилии, и та велела мне забыть и не выдумывать ничего подобного. Другая тетя, впрочем, тоже советовала никому ничего не рассказывать. И вскоре я замолчала. Но я часто с ней беседовала. Она мне нравилась куда больше тети Эмилии. Эту тетю никто, кроме меня, не видел, но я не задумывалась о возможном безумии.

– А призраки? – Дамиан сжал ее руку в ладонях, надеясь согреть. – Расскажи мне о призраках.

– Они сопровождали людей. Не всех, но очень многих. Плохих людей. Молчаливые, хмурые. Они были в точности как люди, но… другие.

– Бледные и прозрачные? – не удержался Дамиан. Он никогда не верил в призраков.

– Нет. Просто – другие. Я всегда знала, что они не живые люди. Никогда не путала. Они… – Элинор нахмурилась. – Они были тогда на сеансе… Нет, больше ничего не могу вспомнить.

Дамиан улыбнулся и нежно поцеловал Элинор в лоб.

– Не думай об этом сейчас. Ложись. Завтра утром мы еще раз обо всем поговорим.

Элинор с неожиданным послушанием кивнула. Дамиан нагнулся и снял с нее туфли. Практичная во всем, она предпочитала носить простые пантуфли без задника и без каких-либо украшений. Осторожно уложив ее на кровать, Дамиан взял покрывало.

– Просто поспи. Я пришлю Пегги или Алессандру помочь… снять корсет и все такое.

– Я редко ношу корсет, – пробормотала Элинор.

Дамиан улыбнулся смущенно, накрыл ее пледом и вышел, притушив свет. Пегги так и не спешила показываться ему на глаза, а Алессандра прилежно вытирала пыль и нашептывала что-то портретам.

– Мой брат вернулся или…

– Нет, сэр. – Алессандра рассеянно обмахнула метелочкой портрет Джошуа Гамильтона кисти Лоренса. По шутке судьбы, двоюродный дедушка был в молодости весьма и весьма похож на Грегори. – Но, уходя, сэр, он был настроен решительно.

– Дженет, полагаю, умеет… настраивать, – усмехнулся Дамиан. – Запри дверь на ночь, Алессандра. И… Думаю, ты знаешь, что еще нужно сделать.

Он спустился вниз, в кухню, быстро превратившуюся в загадочное царство кухарки, домик ведьмы. Миссис Брик, Мод, так ее звали, властвовала здесь безраздельно и, кажется, круглые сутки что-то жарила, парила, варила, шинковала и взбивала. Дым стоял коромыслом, пахло тепло и пряно, и этот запах напоминал Дамиану о его краткой поездке в Египет, страну экзотическую, загадочную, но, к сожалению, слишком солнечную.

– Мастер Дамиан, – поприветствовала его кухарка и вернулась к своим делам.

Дамиан присел на край огромного дубового стола, который не трогали столетиями. Много лет назад он служил ему непобедимой крепостью. С одного края сохранился вырезанный ножиком рисунок пиратского флага – художество Грегори, за которое тому изрядно досталось. Дамиан царапнул его ногтем.

– Скажи мне, добрейшая Мод, ты поддерживаешь связи со своим могущественным орденом?

– Вы о Дубе и Падубе, сэр? – невозмутимо спросила Мод.

– Я о непобедимом сестринстве поварих.

Мод хмыкнула.

– Знаешь ты кого-нибудь, кто работал бы в колледже Святой Маргариты семь-восемь лет назад?

– Разузнаю, сэр, – кивнула кухарка.

– Как найдешь, сразу же пригласи их на чай, добрейшая Мод. Я хочу поговорить с ними.

– Все будет сделано, сэр, – пообещала кухарка. – Я вам разыщу нужных ведьм прямо к завтрему.

– И еще один вопрос… – Дамиан побарабанил по столу. – Я в Лондоне бываю нечасто. У кого можно разузнать об амулетах и чарах? Таких, знаешь ли, добрейшая Мод, что способны скрыть суть человека даже от нас с тобой?

Кухарка нахмурилась.

– Этот-то вопрос посложнее будет, мастер Дамиан. Все лондонские-то ведуны измельчали, они и зелья приворотного не сварят. Но я разыщу для вас пару человек, только дайте мне время. А знаете что, сэр? Загляните-ка вы к старому Соломону. У него обувная лавочка, а в его башмаках, так сказать, много кто ходит. Он человек дурной, черный, но зато немало сплетен знает.

Кивнув, Дамиан оставил кухню, поднялся наверх и заглянул в библиотеку. Франк так и заснул над столом, положив скрещенные руки и голову поверх целой кипы книг. Дамиан укрыл его плечи сюртуком, взял первую попавшуюся книгу и вышел.

Элинор, когда он заглянул к ней, спала безмятежно, обняв подушку, словно дитя. Дамиан коснулся ее щеки и сразу же отдернул руку. Тем не менее идти в свою комнату не хотелось. Дамиан отодвинул кресло и столик с лампой так, чтобы свет не мешал Элинор, сел и раскрыл книгу.

«19 мая 1818, поместье Драун-Энд.

Человек, который стоит напротив меня, должен быть мертв уже восемь лет, покоиться в недрах испанских гор. Я сам оплакал его мертвое тело. Я смотрю на него, опешив, пораженный. «Добрый день тебе, Джошуа», – говорит мне Барнабас. «Привет, Барнс», – говорю я, осознав, как скучал по самому верному своему другу все эти годы…»