Мечта пилота

НА РОДИНУ!

Проводив глазами самолёты Бесфамильного, Иванов облегчённо вздохнул.

– Наконец-то! – радостно сказал он Фунтову. – Дело налаживается. Что нового сообщает наш Робинзон?

– Молчит! Вероятно, потеря аэродрома его вконец расстроила.

Иванов и его товарищи были слишком уверены в благополучном исходе перехода "блиновцев", чтобы серьёзно волноваться за их судьбу. Проведённые на льдине почти полтора месяца настолько притупили остро ощущаемое каждым живым существом чувство опасности, что они приобрели редкую способность относиться слегка иронически к самому безвыходному положению. Тревога Блинова им всегда казалась несколько преувеличенной, и они с удовольствием иронизировали на его счёт. Но на этот раз слова радиста покоробили Иванова. Несколько часов подряд занятый обслуживанием перелёта Бесфамильного, он не отвечал на позывные Блинова, надеясь, что "маленькое расстояние не подведёт". И теперь сообщение Фунтова обескуражило его.

– Бросьте шутки, – заметил начальник базы. – Сделайте всё, чтобы немедленно восстановить связь.

Радиста удивил непривычный тон начальника, но он ничего не ответил, переключив всё внимание на работу. Его попытки были тщетны – Блинов не отвечал. Фунтов уже стал сомневаться, в порядке ли его рация, когда в рубку зашёл метеоролог Вишневский.

– С Блиновым связи нет? – спросил он. – Ну, я так и думал. По всей видимости, у него шторм.

– Вы думаете?

– Не думаю, а уверен. Я специально пришёл сюда, чтобы проверить свой прогноз.

Слышавший этот разговор Иванов забеспокоился ещё больше. Он знал, что Аня вместе с Викторовым направилась на поиски нового аэродрома и теперь, вероятно, находится в тяжёлом положении. При одной мысли об этом лётчика бросило в холодный пот.

– Сделайте всё, Фунтов, – ещё раз подтвердил он своё распоряжение, – но связь обеспечьте. Теперь это ваша единственная обязанность.

– Есть…

Тоскливо тянулись часы. Беспокойство начальника быстро передалось экипажу. Бросив свою работу, люди собрались в кабине "З-1". Сидели молча, с надеждой уставившись на заветную дверь радиорубки. Теперь, когда Бесфамильный благополучно сел в Тихой, их внимание целиком переключилось на группу Блинова, и как-то сразу почувствовалась вся серьёзность положения. Иронию как рукой сняло.

В иллюминаторы заглядывало весёлое солнце, но часы показывали, что время отдыха наступило уже давно. Однако о сне никто не думал. Тягостное молчание повисло в кабине. Порывистый ветер яростно свистел, разрезанный пополам острым ножом антенны. Его свист назойливо лез в уши, напоминая о несчастьи, которого люди ещё не знали.

Только через сутки, когда утихла бушевавшая в лагере Блинова пурга, Фунтов услышал слабые звуки его аварийной рации:

– База… база…

Этим звукам радист обрадовался, как голосу любимой:

– Я база! – громко кричал он в микрофон. – База слушает…

Включив на полную мощность свой усилитель, Фунтов разобрал:

– Нас мучила пурга. Штормовой ветер со снегом. Целые сутки. Порвало антенну. Хорошо, что вы слушали. У меня садятся аккумуляторы…

– Не было печали! – выругался Иванов, прослушав сообщение радиста. – Что можно предпринять?

– Сократить связь до минимума. Попробую перейти на ключ.

Уже сокращённым кодом по азбуке Морзе радист Блинова передал неутешительные новости:

– Аэродром разрушен. Викторов вернулся из разведки. Бирюковой нет до сих пор…

Это известие поразило Иванова в самое сердце.

– Пусть немедленно организуют поиски аэродрома и Бирюковой!

– Они передают, что трое уже готовятся к выходу.

– Хорошо. Дайте связь с Тихой.

Иванов непослушными руками пытался натянуть на голову шлем с наушниками. Несложная операция никак не удавалась. Заметив затруднительное положение начальника, Дудоров помог ему. И как раз своевременно. В телефоны слышался тревожный голос:

– …Беляйкин. В чём дело?

Ошеломлённый известием из лагеря, Иванов сбивчиво докладывал о происшедшем.

– Я вылетаю немедленно, – сам того не замечая, несколько раз повторил он.

– Стыдитесь, Иванов, возьмите себя в руки, – пробовал успокоить лётчика начальник экспедиции. У него промелькнула мысль: "Нервы… Видимо, льды делают своё дело…"

– Но речь идёт о человеческой жизни, – почти кричал в микрофон Иванов, мало обращая внимания на успокоительные слова начальника экспедиции.

– Всё это так, но не забывайте, что ради одной нельзя подвергать риску несколько жизней. Я уверен, что, пока мы разговариваем, Бирюкова уже вернулась в лагерь. Вылетайте сразу же после того, как у них будет готов аэродром.

Делать было нечего, и Иванову пришлось подчиниться разумному требованию.

Аня очнулась, когда пурга уже кончилась. Привычным движением передвинув полярные очки со лба на глаза, она высунулась из своего мешка. Но что это? Сердце сжалось ещё неосознанным страхом.

– Где я? – громко спросила Аня, не узнав своего голоса.

Девушка выпрямилась, озираясь кругом. Её окружали ледяные горы, щедро запорошенные снегом. Всё ещё ничего не понимая, она сделала несколько шагов, волоча за собой мешок.

Затуманенное забытьём сознание медленно прояснялось. В памяти воскресали события последних суток.

– Значит, я одна, совсем одна?

Никто не ответил на её вопрос…

Девушка присела на снег и принялась быстро сворачивать свой спальный мешок.

"Нюнить нечего, – убеждала она себя. – Здесь стоит только немножко распустить нервы – и пропадёшь ни за грош. Надо действовать!"

Мешок свёрнут и вскинут за плечи. Быстро обтерев от снега винчестер, она взглянула на свой ручной компас. Здесь её ждало первое разочарование: стекло выбито и на рукаве кухлянки красовалась ни к чему ненужная коробка компаса без стрелки.

Вспомнив, что до шторма она уходила почти строго на север от лагеря, Аня попробовала ориентироваться по часам и солнцу, но быстро сбилась с пути. Всё ещё не теряя надежды, она с большим трудом вскарабкалась на высокую льдину, надеясь с неё увидеть Викторова или палатки лагеря. И опять полное разочарование: дикое нагромождение льдов без малейшего признака жизни открылось её взорам.

Девушке стало страшно. Пытаясь обмануть себя, она наугад выбрала направление и, спустившись с айсберга, зашагала вперёд…

Трое суток ходила Аня, чутко прислушиваясь к ледяному безмолвию. Продукты кончились. Поддаться слабости, присесть на минутку было почти равносильно самоубийству. Напрягая последние силы, Аня заставляла себя идти. Область крупного льда давно кончилась, и девушка шла по ровному полю, тяжело опираясь на своё ружьё. Под ноги поминутно попадались мелкие льдинки. Она спотыкалась, и инстинктивное резкое движение выводило её из опасной дрёмы. Энергично встряхнув головой, она продолжала свой тяжёлый путь. На какую-то долю секунды её привычное ухо уловило знакомый шум. Ане показалось, что она слышит раздающийся где-то далеко-далеко знакомый рокот мотора. Оглянулась. Горизонт чист, как стёклышко.

"Галлюцинации", – с ужасом подумала Аня, продолжая упрямо идти вперёд.

Перед ней теперь простиралась огромная ровная льдина. Мелькнула мысль: "Какой прекрасный аэродром!"

Сделав ещё несколько шагов, Аня почувствовала, что почва уходит из-под ног. Взмахнув руками, она упала, теряя сознание…

Когда обезумевший от беспокойства Иванов, теряя власть над собой, был готов вылететь, несмотря ни на что, – базу затянуло непроглядным туманом. Видимость резко сократилась до нескольких десятков шагов. Вылетать в такую погоду было безумием. Иванову с трудом удалось усвоить это. Несколько месяцев работы в тяжёлых условиях Арктики, сорок дней беспрерывного нечеловеческого напряжения на этой несчастной льдине расшатали его нервную систему. Ему с трудом удавалось держать себя в руках. Беспокойство за Аню всё больше и больше овладевало лётчиком.

– Что с погодой? – поминутно спрашивал он у Вишневского и получал неизменный ответ:

– Плохо, товарищ начальник. Туман устойчивый. Он может продержаться ещё несколько суток.

Дни проходили за днями, не принося ничего нового. Экономя аккумуляторы, Блинов сократил связь до двух раз в сутки. Более или менее подходящая площадка в районе его лагеря была найдена, но об Ане он по-прежнему ничего нового сообщить не мог. Разведки не дали никаких результатов. Девушка как в воду канула.

Неизвестность грозила плохо кончиться. У Бирюковой был с собой всего трёхдневный запас продовольствия, а она, считая шторм, находилась во льдах уже четверо суток. Сделав эти несложные подсчёты, Иванов решил вылететь утром 27 мая во что бы то ни стало.

Несколько часов сна принесли с собой относительное успокоение. Приказав готовить "З-1" к полёту, Иванов спросил радиста:

– Как с погодой у Блинова?

– Всё время ясно.

– Что за чертовщина! Всего каких-нибудь семьдесят-восемьдесят километров – и такая разница.

– Есть основание предполагать, – вмешался Вишневский, – что туман распространяется на небольшой район в десять-пятнадцать километров. Очевидно, невдалеке от нас какое-нибудь тёплое течение растопило льды, и мы оказались в центре своеобразной "фабрики туманов".

– Он высок?

– Нет, всего около пятисот метров.

– Значит, лететь можно. Пробьём.

Через полчаса оба мотора "З-1" работали на полных оборотах. В кабинку самолёта залезли Дудоров, Фунтов и Вишневский.

Гидролог Семёнов, лётчик Титов и его механик Киш с самолётом "П-6" остались на базе.

Перед отлётом состоялась короткая беседа между Ивановым и Титовым.

– Троих поднимешь? – спросил Иванов.

– Отчего же не поднять? Потесниться придётся.

– Так вот, потеснись. Мой план такой: так или иначе мне сюда возвращаться нельзя. В таком тумане можно с грехом пополам взлететь, но о спуске не может быть и речи. Словом, буду садиться у Блинова или где-либо поблизости, а оттуда пойду прямо в Тихую. Ты подожди моего сообщения о посадке и при первой возможности вылетай в бухту. Понятно?

– Понятно, товарищ начальник.

– Значит, всё. Давай лапу.

Крепко пожав руку товарища, Иванов полез в кабину.

Взлетать в тумане было нелегко. Для того чтобы сохранить прямую, вдоль линии взлёта были расставлены трое остающихся на льдине людей. Усаживаясь на своём месте, Иванов с трудом различал эту своеобразную живую створу.

– Готово?

– Всё готово.

– Пошли!

Дудоров дал полный газ моторам. Слева промелькнули три чёрные фигурки. Самолёт оторвался от снега и сразу же очутился в густом молоке тумана.

Вслепую пришлось лететь не больше минуты. Толщина слоя тумана оказалась всего триста метров. Иванов невольно зажмурился от ударивших в глаза ярких лучей давно не виденного солнца.

Пошли над пухлым ковром тумана.

Тень самолёта, окружённая ореолом радуги, быстро мчалась по неровностям серого ковра, закрывшего льды.

Скоро туман исчез. Его сменило однообразие белого снежного покрова. Кое-где зеленели отдельные льдины.

Блинову не было больше никакой надобности жалеть аккумуляторы. Его рация беспрерывно работала, посылая в эфир однообразные сигналы. По ним Фунтов пеленгировал полёт. Это помогло лётчику выйти прямо на лагерь. Весь полёт занял что-то около тридцати пяти минут.

Над приготовленной площадкой взвивались клубы чёрного дыма. "Блиновцы", указывая площадку летящему самолёту, жгли последний бидон бензина.

Сделав круг, Иванов сбросил вымпел с приказанием свернуть лагерь и, вызывая недоумение у нетерпеливо ожидающих его внизу людей, взял курс на север…

Услышав шум мотора, Аня очнулась и сразу же пришла в себя. Не веря своим ушам, она посмотрела вверх и узнала самолёт. Он означал спасение. Девушка вскочила и стала неистово размахивать спальным мешком. Самолёт спокойно прошёл мимо…

Сердце Ани наполнилось горечью. К глазам подступили слёзы. Надежда уходила вместе с удаляющимся самолётом. Уходила и жизнь. А жить так хочется!..

"Иванов сидит слева, он не видел меня. Но неужели сердце не подсказало ему?"

Летчик действительно не заметил Ани. Сверху её маленькую фигурку было легко принять за тень небольшой льдины. Но Иванова заинтересовала площадка. Он решил сделать круг, рассмотреть её повнимательней, чтобы на всякий случай обеспечить свой тыл.

Девушка, затаив дыхание, следила за эволюциями самолёта. Он развернулся и идёт прямо на неё. Заметил, безусловно заметил! Шатаясь от слабости, она продолжает энергично махать своим мешком.

На этот раз Иванов заметил маленькую фигурку на льду.

– Неужели Аня?..

Не помня себя от радости, он перегнулся за борт и так резко взял штурвал на себя, что машина вздыбилась. Сидящие в кабине люди попадали друг на друга. Восстановив нормальное положение самолёта, Иванов обернулся и жестом указал товарищам вниз, на снег. Все прильнули к окнам. По снегу бежал человек. Немного не дотянув до середины площадки, человек упал…

Иванов улыбнулся.

– Аня, – одними губами проговорил он, – родная… Она собой указывает направление посадки…

Девушка неподвижно лежала на снегу, широко раскинув руки. Иванов пролетел над ней, непрерывно сбрасывая пакеты с сажей. Затем зашёл ещё раз и бережно сел рядом с живым "Т".

Машина ещё не остановилась как следует, когда из неё кубарем выкатился Иванов и подбежал к Ане. Девушка лежала без движения. Обессиленная голодом и потерей энергии, она не выдержала напряжения последних минут борьбы за жизнь и снова потеряла сознание.

Схватив на руки неподвижное тело Ани, Иванов бережно перенёс его в тёплую кабину самолёта и, уложив на раскинутое кресло, быстро стащил с неё промёрзшие меховые одежды и стал оттирать снегом побелевшие руки. Аня открыла глаза и слабо улыбнулась. Иванов густо покраснел, вскочил и бросился в пилотскую рубку.

– Вишневский, помогите Бирюковой! – уже со своего места крикнул он.

"З-1", не выключая моторов, остановился у самой границы маленькой площадки. Люди Блинова восторженно приветствовали своих спасителей. Обгоняя всех, к самолёту бежал Грохотов, вопя во всю силу своих лёгких:

– Наконец-то мы вас дождались!

Он с быстротой вихря влетел в кабину и занял первое попавшееся на глаза кресло. На лице метеоролога одновременно отражались и радость и сомнение. Он ещё не верил, что пришёл конец скитаниям по неприветливым ледяным полям.

Не успевшие вылезти из кабины Фунтов и Вишневский недоуменно переглянулись.

На льдине творилось что-то невообразимое. Обросшие, грязные люди тискали в объятиях Иванова. И ему пришлось бы плохо, если бы Блинов вовремя не пришёл на помощь.

– Хватит, хватит, – гудел толстяк, расталкивая обезумевших от радости людей. – Задушите Иванова – кто же повезёт нас отсюда?

Лётчики обнялись.

– Думал, что и не увижу, – шепнул Блинов.

– Расчувствовался, старик? – весело спросил Иванов, освобождаясь из медвежьих объятий товарища.

– Расчувствуешься, когда с собственной смертью за руку здоровался.

– Будто так страшно?

– Попробовал бы…

– Придётся – попробую, а вот за Аню я тебе не прощу.

– Нашёл нашу девушку?

– Ясно, что нашёл.

– Мы все по очереди искать её ходили.

– Плохо искали.

Рассуждать было некогда. Иванов попросил помочь ему развернуться и полез в кабину.

Скоро самолёт остановился у противоположного конца площадки. Началась погрузка. Грузили самое ценное, стараясь не отяжелять самолёта ставшими ненужными вещами. Но трёх оставшихся в живых собак всё же решили взять. Похудевшие псы сами прыгнули в открытую дверь багажника.

Льдина опустела. Люди заняли свои места в пассажирской кабине самолёта.

Аня уже чувствовала себя хорошо. Глоток вина и пара галет возвратили ей бодрость.

Перед отлётом Иванов смущённо отстранил забирающегося на своё кресло Дудорова:

– Уступи, дружище, это место Бирюковой.

Дудоров понимающе улыбнулся и помог Ане устроиться на своём месте. Нескольких слов было достаточно, чтобы девушка поняла особенности "З-1", на котором ей приходилось лететь впервые.

Следом за "З-1" в бухту Тихая вернулся "П-6". Радость и веселье воцарились на Земле Франца-Иосифа. И было чему радоваться: все участники первой экспедиции на полюс в полном составе собрались на основной базе.

Работа блестяще закончена. Научное бюро академика Беляйкина собрало столько ценнейшего материала, сколько не было собрано за все годы изучения Арктики всеми учёными мира, вместе взятыми. Уже сейчас открытый Бесфамильным Остров дрейфов стал открытием мирового значения и привлёк внимание крупнейших учёных Советского союза, Европы и Америки. Рация Беляйкина круглые сутки была занята приёмом поздравительных радиограмм с родины и со всех концов земного шара.

Бухта Тихая постепенно освобождалась от льда. Почищенный и покрашенный свежей краской ледокол "Иосиф Сталин" стоял под парами, готовый в любую минуту отправиться.

Погрузку самолётов удалось закончить в несколько дней, и отплытие было назначено на первые числа июня.

В день отплытия в бухту пришёл открывший навигацию советский ледокол "Садко". Он доставил первую в этом году почту на Землю Франца-Иосифа. Забрав почту, "Иосиф Сталин" вышел из гостеприимной бухты, направляясь на юг.

Бесфамильный сидел на капитанском мостике и читал письма, полученные из дому. Мишка писал, что он учился на "отлично" и перешёл во второй класс. Он и мама с нетерпением ждут папу, чтобы вместе поехать в Крым, отдыхать.

Лётчик и не пытался согнать счастливой улыбки с лица. Говоря по совести, редкое счастье испытывал этот многое видавший в жизни человек. Его мечта осуществилась, стала уже славным прошлым…

Трудно было найти мрачного человека на этом судне. И тем не менее он был здесь! Достаточно было взглянуть на унылую фигуру Грохотова, чтобы убедиться в этом. Да, Грохотов был несчастен, зато общее внимание обращала на себя счастливая пара – Иванов и Бирюкова.

Кроша попадающиеся навстречу льды, могучий ледокол пробирался к Архангельску. Воздух наполнен весной, бездонное сине-голубое небо звенело от птичьего крика.

Птицы летели на Шпицберген, на Землю Франца-Иосифа, птицы летели и кричали от радости.