Меч войны, или Осужденные

1. Император Омерхад Законник

Небо хмурилось: в Ич-Тойвин наконец пришла осень. Однако тронный зал сиял: на светильниках дворцовый управитель не экономил. Ферхади приостановился, войдя: глазам требовалось привыкнуть; владыка понял заминку верно, одарил управителя благосклонным взглядом.

– С чем приехал ты, мой верный лев?

Помоги Господь, коротко взмолился Ферхади.

– С дарами, мой владыка, – Лев Ич-Тойвина подошел к трону, опустился на колено. – Я готов подвести черту под мятежом, о сиятельный.

– Встань и говори, – кивнул Омерхад.

Ферхад иль-Джамидер поднялся; теперь он мог видеть лицо владыки – и Первого Незаметного, стоящего у трона на его, Ферхади, обычном месте по левую руку. Незаметный глядел остро и цепко; правда ли он за нас, подумал Лев Ич-Тойвина, или?… Если участие Незаметных в заговоре – лишь уловка… Что ж, очень скоро это станет ясно, а отступать все равно некуда.

– Сиятельный в мудрости своей был прав, когда обвинил Таргалу в коварных замыслах. Я привез доказательства, что за мятежом в Диартале стоит помощь с севера.

– Доказательства?

– За дверью этого зала, о сиятельный, ждет твоего суда тот, кто устроил диартальцам побег с каторги, кто подстрекал Альнари к войне и неповиновению, обеспечил ему союз с гномами и обещал помощь короля Таргалы. Мне выдал его Альнари в надежде на милость владыки; мятежник готов припасть к стопам сиятельного и молить о прощении, и я, о сиятельный, снова выступаю его ходатаем пред твоим священным ликом. Несчастный раскаялся и готов доказать раскаяние делом, и выдача истинного подстрекателя – лишь малая часть тех даров, что готов он смиренно принести к ногам сиятельного владыки. Он просит также учесть, что в прошлый мятеж был он втянут по молодости и сыновнему послушанию, теперь же увидел воочию, к чему приводит неповиновение истинному владыке, и ужаснулся. Несчастный никак не думал оказаться куклой в руках таргальских шакалов.

Омерхад пожевал толстыми губами; он пребывал сегодня в благодушном настроении, и униженные мольбы о милости его позабавили.

– Мятежи, мой верный лев, нельзя прощать, как бы ни были тебе дороги отдельные из мятежников. Запомни это и впредь не докучай мне подобными глупостями. Бунтовщика ждет заслуженная кара; впрочем, в милости своей я смягчу его судьбу и подарю легкую смерть. О большем не проси, мой верный. Теперь говори о Таргале.

Ферхади поклонился:

– Сиятельный помнит таргальского рыцаря, присланного с черной целью покуситься на священную особу владыки. В милости своей сиятельный пощадил его презренную жизнь и заменил трижды заслуженную казнь каторгой. Но презренный шпион с помощью подземельной нелюди не только сам бежал, но и устроил побег всем диартальцам, осужденным после прошлого мятежа. Одно только непонятно: кто помог тагральскому нечестивцу так быстро найти непокорных крыс и не вызвать при этом подозрений. Но это мы выясним. Впрочем, сиятельный может сам допросить ничтожного: для таргальского засыла не понадобились палачи прежде, вряд ли понадобятся и теперь. Трусу хватит строгого взора владыки, читающего в сердцах.

– Мы допросим его, – благосклонно кивнул верящий в силу своего взгляда Омерхад. – Введите.

«Подобающий пленнику вид» удался на славу: в цепях, изрядно потрепанный, Барти выглядел жалко. Так жалко, что готовность отвечать на вопросы никого не удивила. Да, разумеется, помогли. Как бы сам, ничего здесь не зная?… Кто? Да брат провозвестник, конечно, кто ж еще. В том письме, что ему привез из Таргалы, много чего обещано было. Видно, светлому отцу понравилось. Когда то покушение сорвалось, обещал хлопотать о каторге – и ведь выхлопотал, и сумел определить туда, где диартальские вожди свое отбывали. А там уж…

Выхлопотал, скрипел зубами Омерхад. У-у-у, святоша лживый, милосердие ему подавай! Бросил, едва дослушав:

– Арестовать мерзавца.

Глава Капитула спорить не стал.

– А вот, – Лев Ич-Тойвина протянул на раскрытой ладони гномье зерно, – то, чем презренные намеревались купить себе окончательную победу. Амулет несет древние чары – тех времен, когда императоры Хандиары еще не отринули подземельную магию; чары, делающие достойнейшего великим правителем, дарующие успех в любых начинаниях. Презренные крысы намеревались покуситься на священную особу сиятельного, а этими чарами купить прощение и милость у его наследника.

– О, я слышал о таком! – Глава Капитула подошел к трону, коснулся зерна кончиками пальцев. – Да, это оно! Старинные хроники, кои не принято ныне открывать несведущим, ясно повествуют: на заре империи именно такие чары подтверждали право императора на священный трон. Они отбирали чистых и карали недостойных, и в те времена империя процветала, а народ верил своим владыкам и любил их. Я допускаю, что заговорщики нашли каким-то чудом один из этих амулетов, но вряд ли они до конца поняли, что именно попало им в руки. Впрочем… – священник словно невзначай отошел назад, покачал головой, – даже если и поняли, теперь амулет власти в надежных руках. Се промысел Господень…

Омерхад протянул руку; Ферхади почтительно шагнул навстречу, снова преклонил колено. Дождался, когда толстые пальцы сомкнутся на зерне, встал, с поклоном вернулся на место. Два коротких шага назад – за окружающие трон магические щиты. Выдержат ли?…

Выдержали. Столб огня рванулся вверх, расцвел лепестками под потолком, где кончались наложенные придворным заклинателем щиты. Лишь на миг пахнуло непереносимым жаром.

И трона не стало. На том месте, где мгновением назад восседал император Омерхад, владыка Великой Хандиары, осталось лишь черное пятно.

Потрясенное молчание повисло в зале; и сабельным звоном разбил тишину приказ дежурного начальника охраны:

– Взять!

Сабельники Амиджада скрутили Льва Ич-Тойвина в единый миг; впрочем, Ферхад не сопротивлялся. Позволил стянуть руки за спину, повалить на колени – как во сне. Потому что чудовищный огненный цветок, распустившийся над троном его родича и владыки, не мог быть правдой. Нет в мире такой силы, нет, не может быть!

– Шакал, – с непередаваемым удовольствием выцедил Амиджад. – Крыса мерзкая.

– Погоди, уважаемый, – мягким кошачьим шагом подошел первый министр. – Крыс тут, по моему разумению, нет.

– Да как же…

– Да вот так, – прервал министр. – Все мы видели и слышали одно и то же. Видели, как благородный Ферхад пришел доложить сиятельному владыке, да будет к нему милостив Свет Господень, о прекращении мятежа. Видели, как подал из рук в руки некий амулет. Слышали объяснения. Не видели, чтобы благородный Ферхад держал что-то в руках либо производил странные движения, когда сиятельного настигла прискорбная кончина, и не слышали, чтобы он что-либо говорил в сей печальный миг. Таким образом, чароплетство со стороны благородного Ферхада кажется весьма маловероятным. Да ведь все мы знаем, что Лев Ич-Тойвина – воин, а не чароплет.

Министр отвернулся от посрамленного сотника, пробежал взглядом по растерянным, испуганным, ошеломленным лицам.

– Хотелось бы услышать: что думает по сему поводу отец наш духовный? Ибо, по моему разумению, дело сие темное и без помощи Господней его не разрешить.

Глава Капитула явственно заколебался, подходить ли ближе. Выжженное даже не дотла – до камня, пятно правильным кругом легло посередине тронной залы. Однако долг возобладал; Глас Господень подошел, возложил мягкие ладони на голову Ферхади. Зал замер.

– Я не чувствую в нем вины. – Светлый отец повернулся к министру, словно, кроме него, здесь не было никого, достойного выслушать. – Благородный Ферхад иль-Джамидер потрясен случившимся не менее любого из нас. В его душе – горе и ужас.

– Тогда это он, – Амиджад ткнул пальцем в Барти. – Чары заранее наложил, на владыку наговоренные!

– Нет, – покачал головой священник. – Такого рода чары, да будет известно достойному Амиджаду, сработают в руках любого человека того же рода, ибо на кровь наговариваются, а именем лишь закрепляются. Между тем благородный иль-Джамидер… Горько признать, но подобные амулеты сами карают недостойных править Хандиарой. Воля Господня свершилась, и те, кто послужил орудием Его правосудия, не просто невиновны, а отмечены благостью Господней. Снимите с рыцаря цепи. Я беру его под защиту Святой Церкви.

Ферхади поднялся на ноги. Теперь он мог посмотреть на Барти; рыцарь, судя по расширенным от ужаса глазам и побелевшему лицу, тоже не ожидал такого зрелища. Глава Капитула подошел к рыцарю, коснулся клейма. Алая крыса истаяла под пальцами. Надо же, растерянно подумал Лев Ич-Тойвина, я и знать не знал, что светлый отец не только Господу молиться умеет, но и чары плести.

А тестюшка-то молодец, вот у кого поучиться и себя в руках держать, и ситуацию не выпускать из-под контроля. Первый министр, словно прочитав мысли зятя, обвел глазами замерших придворных и громко объявил:

– Участников императорского совета прошу пройти в большой кабинет. Вас, благородный иль-Джамидер, тоже. Отец мой, – это Главе Капитула, – вас прошу сообщить печальную весть наследнику и привести его на совет. Остальные могут быть свободны.

Ферхади встретился взглядом с Первым Незаметным – и вздрогнул: начальник императорской разведки чуть приметно ему улыбнулся.

2. К вопросу о престолонаследии

Льву Ич-Тойвина приходилось, конечно, бывать на заседаниях императорского совета – Омерхад не любил оставаться совсем уж без охраны, но и слышать государственные тайны разрешал лишь верным из верных.

Все казалось таким привычным, что трудно было поверить… разве что могильная тишина, в которой участники совета рассаживались по привычным местам на низенькие диванчики вдоль стен, да пустое кресло владыки в дальнем конце длинной комнаты. Становиться по левую руку от этой зияющей пустоты было бы… неправильно, пришло на ум глупое слово. И Ферхади остался стоять у дверей.

На него смотрели – и отводили глаза. Лишь тесть глядел ободряюще, да взгляд военного министра был привычно тяжел.

Ждали молча.

Глава Капитула пришел через невыносимо долгие полчаса. За его руку держался бледный упитанный мальчик одиннадцати лет от роду: Омерхад, законный наследник императора. На толстых щеках подсыхали дорожки слез. Владыка уделял наследнику не слишком много внимания: маленький Омерхад был неуклюж и трусоват, да к тому же обладал неумеренной фантазией – качества, не слишком уместные в будущем императоре. Впрочем, при хороших министрах и сильной армии…

– Господа, – первый министр встал, и следом, приветствуя Омерхада-младшего, поднялись остальные, – в присутствии законного наследника трона великой Хандиары я считаю уместным кратко очертить то положение, в котором мы оказались. Его высочество, я полагаю, в достаточной мере осведомлен о положении дел; но и ему, и всем нам не помешает взглянуть на ситуацию еще раз.

– Садитесь, ваше высочество, – Глава Капитула мягко подтолкнул мальчика к отцовскому креслу. Маленький Омерхад с ощутимым усилием оторвался от священника, прошел – осторожно, как по горячим угольям, – сквозь взгляды советников и вскарабкался в кресло. Отцовское место было ему велико.

Господин иль-Маруни дождался тишины, не нарушаемой даже легким скрипом диванов.

– Итак, господа. Его императорское величество Омерхад, да примет его Свет Господень, за последний год начал две войны.

– Одну, – поправил военный министр. – Действия против Хальва оформлены всего лишь договором о взаимопомощи с его братом, таким образом, наши войска на островах – не более чем вспомогательная сила.

– Что не мешает нам их терять, – ядовито заметил первый министр. – Сколько осталось на сегодня от нашего флота? Половина, треть? Сможем ли мы защитить свое побережье, если Хальв и Луи нанесут ответный удар?

– Между прочим, – вяло добавил Первый Незаметный, – кнез Хальв и король Луи заключили договор о совместных действиях на море.

– Прекрасно, – в голосе господина иль-Маруни остался, кажется, один чистый яд. – А что вы скажете нам про дела в Таргале, господин военный министр?

– Ничего хорошего, – буркнул вояка. – Откровенно говоря, я только потому не предлагал владыке начать переговоры о мире, что мне еще голову на плечах носить не надоело.

Господин иль-Маруни обвел пристальным взглядом советников, отметил бледный вид наследника и кивнул:

– Что ж, с делами военными всем все ясно. Теперь дела внутренние. Половина провинций охвачена мятежом, другая так задавлена налогами, что только и мечтает присоединиться к бунту. Думаю, все договоренности, достигнутые благородным иль-Джамидером, со смертью владыки утратили силу: императора Омерхада Законника боялись, а будут ли бояться его наследника… я бы, увы, предположил обратное. Войск на подавление бунтов нет, значит, придется договариваться. Идти на уступки. На очень большие уступки… тем большие, чем меньше будет уважение к сидящему на троне, если вы понимаете, о чем я.

– Я понимаю, – сказал вдруг наследник. – Вы считаете, что я не справлюсь… нет, не так даже. Вы считаете, что мне просто не дадут справиться, что я… просто слишком мал?

– Примерно так, ваше высочество, – первый министр поклонился. – Ребенок на троне – это всегда повод для смуты. От вас будут слишком много требовать, ваше высочество, не предлагая взамен почти ничего. Вы не дождетесь главного – покорности. Покорность, ваше высочество, рождается либо страхом, либо уважением, а то и другое надо сначала заслужить.

– Что же делать? – жалобно, совсем по-детски спросил Омерхад.

– Вы, ваше высочество Омерхад, вольны будете меня казнить, если совет сочтет мое предложение изменой. Я считаю, что сейчас империю спасет лишь правитель, уже доказавший свою силу и храбрость, умеющий и сражаться и договариваться, правитель, которого уже знают и уважают. У нас такой есть. Благородный Ферхад иль-Джамидер – младшая ветвь великого рода, но в его жилах та же кровь.

Я ослышался, подумал Ферхади. Что он несет, это же чудовищно!

Взгляды советников скрестились на Льве Ич-Тойвина, но из всех взглядов сейчас имел значение лишь один – растерянный взгляд ребенка. Сначала оставить его без отца, потом лишить законной короны?!

– Благородный иль-Джамидер, – спокойно продолжал первый министр, – именно тот человек, что сможет взять в руки гибнущую державу и удержать ее на краю той пропасти, в которую мы уже почти обрушились.

Губы разомкнулись с трудом.

– Но ведь я… да как же это, ведь владыка по моей вине…

– Не берите на себя лишнего, молодой человек, – оборвал зятя первый министр. – Вы проявили похвальную верность, преподнеся дарующий власть амулет тому, кто и должен был им владеть. А то, что в дело вмешался Промысел Господень… Вы ведь не считаете себя умней самого Господа всемогущего, благородный иль-Джамидер?

Ох и интриган вы, господин иль-Маруни, любимый тестюшка!

– И прошу всех заметить, – мягко сказал Глава Капитула, – что перед нами стоит не просто человек, державший в руках убивший владыку амулет, и не просто родич императора.

– А кто же? – буркнул себе под нос военный министр.

– Как совершенно верно напомнил нам господин иль-Маруни, Ферхад иль-Джамидер – той же крови, что покойный Омерхад, столь же законный наследник древних владык великой Хандиары. И мы убедились воочию, что уж его-то Господь признал достойным править!

Еще один!

– У владыки Омерхада есть законный наследник, – отчеканил Ферхади. Прошел к императорскому креслу, с отстраненным удивлением отметив, что шаг остался привычно твердым. Опустился на колено перед мальчишкой, прижал руку к груди. – Я готов хоть сейчас присягнуть молодому императору и надеюсь, что он не отвергнет моей службы. Если же его величество Омерхад сочтет меня виновным в смерти того, кого я клялся хранить, я смиренно приму суд владыки и его приговор.

– А потом всплывет еще один такой амулет, – задумчиво, словно для себя, а не для совета и наследника, проговорил Глава Капитула, – и юный Омерхад разделит судьбу отца. При всем моем почтении, мальчик не готов править великой империей. Особенно в столь сложные времена.

– Я вас прошу, благородный иль-Джамидер, – голос законного наследника дрожал, в нем звенели слезы. – Светлый отец прав, я не хочу… не могу… пожалуйста!

Глава Капитула подошел ко все еще коленопреклоненному Льву Ич-Тойвина, сказал:

– Так нужно, сын мой. Ты спасешь этим свою страну – и, весьма вероятно, сына своего владыки. Это тяжкая ноша, знаю, но тебе она по плечам.

– Я…

– Ты слишком растерян сейчас, понимаю. Тебе надо подумать… понять, что иначе – невозможно, что другого выхода нет, как ни противно это звучит для прирожденного воина. Думаю, остальным тоже не помешает собраться с мыслями. Сегодняшнее утро принесло слишком много потрясений нам всем.

– Светлый отец прав. – Первый министр погладил бородку, покивал. – Господа, я предлагаю собраться завтра. У нас будет ночь для размышлений…

– Да, пожалуй, – пробормотал казначей.

Военный министр поднялся, оглядел тяжелым взглядом Омерхада и Льва Ич-Тойвина – по очереди – и уронил:

– Что касается меня, я нахожу предложение первого министра весьма здравым. Простите, ваше высочество.

Омерхад неловко сполз с кресла. Сказал:

– Так ведь и я… пожалуйста, Ферхад, соглашайтесь. Я… очень вас прошу.

– Мы с ним поговорим, ваше высочество, – тихо сказал первый министр. – Уж если вы поддержали мое предложение…

– Вы его уговорите?

Свет Господень, чуть не взвыл Ферхади, и мы обманываем этого ребенка!

– Попробуем, – ответил Глава Капитула. – Ферхад, сын мой…

– Да, отче… – Лев Ич-Тойвина, вздохнув, поднялся на ноги. – Поедемте ко мне. Слухи быстро расходятся… мои уж, верно, Нечистый знает что думают.

– Обижаешь, мой дорогой! – Господин иль-Маруни приобнял зятя. – Я весточку сразу же послал. Но ты прав, поедем к тебе.

Они вышли из кабинета втроем. Ферхади заметил, как тесть шепнул что-то Первому Незаметному, спохватился:

– Отец мой, а тот таргалец…

– Я же сказал, что он под защитой Церкви. – Глава Капитула одним взглядом заставил Ферхади замолчать.

Он и замолчал. Все шло неправильно, не так, как ожидалось; непривычный к интригам Лев Ич-Тойвина запутался, устал и мечтал лишь о том, как возьмет тестя за грудки и потребует объяснений. А еще лучше – плюнет на все эти их дурацкие уговоры, обнимет Гилу… Но почему-то при одной лишь мысли о Гиле начали дрожать руки.

Глава Капитула, преувеличенно по-стариковски кряхтя, погрузился в карету. Господин иль-Маруни молодецки взлетел в седло. Прорысил мимо казначей, старательно избегая смотреть по сторонам. Галопом вылетел со двора Первый Незаметный. Соль-Гайфэ ткнулся в хозяина: ну что ты, мол, стоишь, поехали уже! Вороной тоже хотел домой.

– Мой дорогой, – осторожно сказал первый министр, – может, тебе лучше составить компанию светлому отцу?

– Н-нет, – Ферхади мотнул головой. – Нет, сейчас.

Сел наконец в седло, привычно тронул бока вороного. Подумал: а я ведь не знаю, что хуже – занять трон убитого тобой или остаться стражем при его сыне. То и другое одинаково гнусно. Почему я не думал о том, что будет дальше? После?…

Потому что готовился умереть. Но в дело вмешался Гирандж иль-Маруни, великий интриган и большой друг покойного батюшки. И вот итог. И надо бы радоваться, а на душе пусто и противно.

– Ферхади, – негромко сказал тесть. – Ферхади, дорогой мой, хватит себя грызть. Лучше порадуйся за Барти, за Альнара. Я не успел рассказать, при нем не хотелось – сиятельный вслух мечтал, как его пытать будут. На дворцовой площади, прилюдно. Как приятно будет любоваться с балкона смертью крысы, и как растянуть это зрелище хотя бы дней на десять. Я многое видел, Ферхади, но мне слушать жутко было.

Лев Ич-Тойвина поднял глаза на тестя. Уж если Гирандж иль-Маруни, лучший батюшкин друг, признаётся в страхе…

– Если бы я не верил, что делаю правильно, я бы не стал. Но императором… неправильно это! Я предал, я клятву верности нарушил! И на трон?!

– В любом заговоре, мой дорогой, нужно быть готовым идти до конца. До трона или до плахи, как уж повезет, но – до конца.

– Да ладно вам, – невольно усмехнулся Ферхади. – Если б так, плахи бы не пустовали, да и трон не успевал бы привыкать к новым задницам.

– А это потому, дорогой мой, – Гирандж иль-Маруни, великий интриган, ответил серьезно и даже торжественно, – что в заговорщики лезут все, кому не лень, и первыми – трусы. Лезут, а потом отступают при первом же признаке опасности, и торопятся предать сообщников, пока те не предали их, и покупают себе жизнь такой ценой, что небу тошно делается. Таких можно использовать, мой дорогой Ферхади, и нужно использовать, но упаси тебя Господь хотя бы намеком проговориться им о своих истинных целях! Знать правду могут лишь те, кому веришь как себе и больше, чем себе. И даже среди них каждый – лишь ту часть правды, которая ему нужна.

– Вон оно что… Вы сразу меня на трон метили? Просто мне этого знать было не нужно?

– А ты сам подумай, если бы ты знал, как бы себя повел? Что бы делал, что и как говорил? Смотрел бы как? Только испортил бы все.

– Знаете, господин иль-Маруни… временами вы так мне батюшку напоминаете, что будто его голос за вашим слышу.

– Дорогой мой, – вздохнул министр, – ты тоже. Ты сам не понимаешь, Ферхади, как на него похож.

Ворота особняка иль-Джамидеров отворились, впустили карету и всадников и закрылись. Разлетелась по дому весть: хозяин приехал! Ферхад спешился, бросил подбежавшему управителю:

– Траур на ворота, живо.

– Кто? – испуганно выдохнул управитель.

– Владыка. Слухи первыми ловите, а…

– А хорошо, – встрял первый министр. – Значит, и слухов не было. И вы, милейший, тоже… не распространяйтесь. Траур по императору – этого довольно, а слов – не надо.

Ферхади хотел было добавить от себя, но умолк на полуслове: распахнулась дверца кареты, и вслед за светлым отцом оттуда вылез Барти. Управитель, воспользовавшись молчанием хозяина, исчез от греха; Лев Ич-Тойвина поглядел на тестя, на священника, на таргальца…

– Так он… ну, тьма меня дери! И как я сам не догадался!

Гирандж иль-Маруни довольно усмехнулся:

– Ты думал, я влезу в такое дело без поддержки Церкви? Ферхади, дорогой мой, не обижайся на старика, но…

– Знаю, – хмыкнул Лев Ич-Тойвина, – ишак безмозглый. И вы думаете, из такого ишака получится император?

Глава Капитула рассмеялся вдруг. Покачал головой:

– Получится, сын мой, и еще какой! Всем бы такими ишаками быть!

– Просто заговоры – не твоя стезя, – примирительно заметил иль-Маруни.

Гила, конечно, выбежала встретить. Ферхади обнял жену, выдохнул:

– Звездочка моя, как же я рад… Гила, Гила… родная моя…

– Ты живой… ох, Ферхади… как сказали, что ты в Диартале…

А рядом Мариана, позабыв девичий стыд, обнимала своего Барти. И рыцарь выглядел таким глупо-счастливым… таким же, верно, как и он сам!

– Гила, звездочка! – Ферхади оторвался от жены, шепнул, кивнув на таргальскую парочку. – Позаботься, родная моя… Сьер Барти мало того что с дороги, еще и из цепей только.

– Хорошо. – Умница Гила обошлась без лишних вопросов. – Мариана, что ж ты, погляди, твой рыцарь на ногах едва держится! Из Диарталы путь знаешь какой неблизкий! Сьер, велеть приготовить ванну? Пойдемте в дом…

– А мы – в беседку, – коротко скомандовал иль-Маруни. Разумеется, он знал, где в доме зятя можно говорить без опасений. Лев Ич-Тойвина проводил жену тоскливым взглядом и послушно побрел вслед за тестем.

Первый министр обошелся без витийства.

– Ферхади, ты можешь спорить, можешь ругаться, можешь даже казнить меня в первый же день правления, но императором ты станешь. Так надо.

– Кому?

– Империи. Стране твоей! Ты слышал вообще хоть что-то из того, что я на совете говорил?

– А то! Запугали бедного ребенка…

– Болван! Я ни слова лжи не сказал, так-то, благородный Ферхад иль-Джамидер! Проигранная война, враги на всех границах, мятеж, пустая казна – ты думаешь, я это все придумал? Это правда, Ферхад, и это еще не вся правда! Не очень-то приятное наследство, и не сопляку Омерхаду с таким управиться. Я клянусь тебе… Светом Господним клянусь, спасением души, кроме тебя – некому!

– Сын мой, – перехватил слово священник, – господин иль-Маруни прав. Его высочество еще ребенок…

– Он вырастет!

– Да как ты не понимаешь, что будет поздно! Вырастет он… десять лет, и еще неизвестно, каким станет! После императора-дурака, которого боялись, нам не хватает только императора-дурака, на которого будут плевать!

– Да, конечно! – Лев Ич-Тойвина ответил на яростный взгляд тестя не менее яростным. – Давайте нам лучше императора-дурака, которым будут вертеть все, кому не лень!

– Дорогой мой, – министр тихо рассмеялся, – да покажи мне такого болвана, что попробует вертеть Львом Ич-Тойвина! Слишком это опасно, твой буйный нрав знают. Ты еще простишь мне… быть может, если я докажу, что так нужно было… простишь Альнари… но кого-то еще?! А видеть обман ты уже научился. Не-ет, Ферхади, ты зря боишься.

Готового возразить Ферхади оборвал Глава Капитула:

– Тихо! Кто-то идет сюда.

Через несколько мгновений в беседку постучал охранник. Доложил:

– Господин, к вам Первый Когорты Незаметных и с ним…

– Зови обоих, – нетерпеливо приказал министр. Ферхади молча кивнул. Хорошенький будет император – в собственном доме ничего уже не решает!

Вслед за Незаметным в беседку вошел Альнари. Мир сошел с ума, обреченно подумал Ферхади. Клейменый диарталец в доме начальника императорской стражи, в компании Первого Незаметного и первого министра… светлого отца можно не считать…

Альнари раскланялся, министр ответил на поклон. Глава Капитула шагнул гостю навстречу:

– Рад вас видеть, господин иль-Виранди. И вдвойне рад, что ваше противостояние с владыкой завершилось так удачно для Диарталы. Позвольте, я сниму клеймо. Думаю, его величество, – священник кинул взгляд на Ферхади, – не станет возражать.

Альнари привычно коснулся щеки. Алая крыса дернулась под пальцами. Словно не хотела умирать. Словно тоже, как и Альни, считала недостойным господаря просто позабыть обо всем, что стояло за клеймом. О казни отца, о позоре каторги, о плетях и пытках…

Не забуду, молча пообещал молодой диартальский господарь. Не будь я крысой – не забуду. Клянусь.

Убрал руку от лица; кольнуло щеку мгновенным холодом, и – словно теплой волной омыло.

– Благодарю, светлый отец, – спокойно сказал Альнар иль-Виранди. Горькие воспоминания оставим на потом. – Так что, Ферхад, ты решил?

– Они решили, – поправил Ферхади. – Альни, ты слышал? «Его величество»! Я скоро голос сорву, объясняя им, что из меня император, как из овцы боевой конь…

– Почему это? – поднял бровь диарталец. – Вполне приличный император, если только отучишься без охраны по мятежным провинциям разъезжать.

– Не дождетесь, – злорадно заявил Лев Ич-Тойвина.

– Да и верно, – хмыкнул Альни. – Не будет у тебя мятежных провинций, я тебе обещаю. – И, поклонившись, добавил с усмешкой: – Мой император.

Господин иль-Маруни благодарно кивнул. Вздохнул:

– Ферхади, дорогой мой, нас тут не просто четыре человека. Нас четыре силы империи, четыре опоры власти: Церковь, императорский совет, разведка и провинции. Все мы просим тебя об одном, все мы верим, что не найдем для нашей страны лучшего правителя. Тебя знают как воина и как храбреца. Тебя уважают за силу и за честность. Ты имеешь право на трон – законное право! И против этого – твое глупое, мальчишеское «боюсь не справиться»!

– Не только это. Еще и справедливость. Не должен предатель и убийца получать за свои преступления трон, не должен! Самое большее – помилование!

– Справедливость, – жестко сказал министр, – не должна противоречить государственным интересам.

– Будет!

Незаметный поймал взгляд Ферхади, спросил вкрадчиво:

– А если одна несправедливость заглаживает другую, намного большую? Разве справедливо поступили… да хоть с той же Диарталой? Единственный путь объявить прощение бунтовщикам – признать, что Омерхада Законника покарал сам Господь, и Он же назначил на его место достойного. Любой другой наследник будет в своем праве, начав правление с казней. Или благородный иль-Джамидер сочтет вполне справедливым стоять у трона нового владыки и наблюдать мучительную смерть брата?

– А… вы откуда?… – выдавил Лев Ич-Тойвина.

Глава императорской разведки пожал плечами:

– Я все-таки Первый Незаметный, а не девица на выданье. Так что скажете… ваше величество?

– Господи всеблагой, – Ферхади спрятал лицо в ладони. – Ну почему я? Был бы батюшка жив, у него бы получилось…

– Твой батюшка тобой бы гордился, мой дорогой Ферхади, – тихо сказал иль-Маруни. – Ты взял от него лучшее. Поверь мне, его другу. И вот еще что я тебе скажу… Ты готов был идти до конца в поражении, так дойди до конца и в победе.

Ферхад иль-Джамидер, Лев Ич-Тойвина, поднял голову. Четыре человека ждали его решения.

– Я смогу на вас опереться? – спросил Ферхади. – Всегда и во всем?

– Конечно, мой дорогой, – кивнул первый министр.

– Господь всеблагой и Святая Церковь тебя не оставят, сын мой, – заверил священник.

Разведчик встретил взгляд будущего владыки, сказал:

– Светом Господним клянусь, мой император.

– Обещаю, – ответил брату Альнари.

– Тогда ладно, – Ферхади вздохнул. – До конца так до конца. Пусть будет трон.

3. Поющая гора

Босой, безоружный и с непокрытой головой. Кающийся. На этот раз – всерьез. Я убил его. На мне кровь родича и господина, на мне нарушение присяги и вассальной клятвы. И более того – я на его месте теперь, хотя, клянусь, не этого хотел!

Смею ли уповать на прощение?

Ферхад иль-Джамидер, Лев Ич-Тойвина, шел к святому предку один. Никаких спутников, никакой охраны. Убьют? Значит, такова воля Господня. Воздаяние.

Он сам решил. Он знал, что прав. Знал, что спасает свою страну. Но он готовился к смерти, не к трону. Он не хотел, чтобы плоды неверности оказались сладкими.

Льву Ич-Тойвина нужен был знак.

Венцом небесным над гробницей основателя Ич-Тойвина сияла луна, и все короны земные были ничем пред этим светом, насквозь пронзающим душу. Знаю, недостоин. Но кто, кроме меня? Подскажи, благородный Джамидер, наш с Омерхадом общий предок, наставь на путь… покарай или смилуйся, но не оставляй!

Изразцовый бок гробницы согрел пальцы неожиданным теплом. Ферхад иль-Джамидер опустился на колени перед Джамидером Строителем. Неизбытая вина рвала душу. Умереть было бы легче. Даже позорная смерть изменника, даже плети, клеймо и каторга, – все было бы легче. Предательство заслуживает кары. Но возвышения? Но – короны и трона?!

Или это и есть кара – сесть на место убитого тобой, попытаться исправить его ошибки, принять на свои плечи долг перед страной? Знать на себе клеймо предателя – и жить с ним, неискупленным? Оправдать соучастников коротким «так было нужно», забыть, что они делят с тобой вину – потому что вина, поделенная на двоих, троих или даже сотню, все равно не станет меньше. А потом, в Свете Господнем, ответить за всё и за всех – за убитых и спасенных, униженных и возвышенных, за погибших по вине Ферхади, верного льва Омерхада – и за все ошибки, что наворотит император Ферхад. Полной мерой.

Да будет так, отозвался в сердце потомка святой Джамидер Строитель. Тебя рано судить. Иди, трудись. Храни мой город, Ферхад Лев, владыка великой Хандиары, храни свою страну. Когда встретимся в Свете Господнем, взвесим вместе твои деяния – и поглядим.

– Да будет так, – повторил Ферхад иль-Джамидер.

Над Ич-Тойвином занимался рассвет.