Меч Кайгена (М. Л. Вонг) читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч. 4)

Ее первым учителем был отец, который учил ее вместе с братьями веселья ради, не понимая, что он садил семена, которые глубоко прорастут в любовь к сражениям в ее дочери. Но он повлиял на нее не сильнее всего. Это сделал мастер Вангара, дикий мечник Яммы.

— Откуда эти техники? — спросил Мамору.

Мисаки покачала головой и выдавила между вдохами:

— Мы не говорим об этом.

— Ты в порядке?

— Да, — она кивнула, потирая правое предплечье, — просто почти без сил. Прости, сын, думаю, у меня больше нет сил. Мышцы уже не такие.

— Ты не тренировалась все эти годы?

— Конечно, нет, — сказала Мисаки. — Домохозяйки не сражаются.

— Прости, — сказал Мамору. — Я не понимал… Для тебя это точно тяжело.

— Не глупи, — рассмеялась Мисаки. — Такого веселья у меня не было годами. Тебе нужно тренироваться самому, пока твой отец не придет. Если кто-то спросит, меня тут не было.

— Ты любишь сражаться, — сказал Мамору. Это был не вопрос. — Как ты могла это оставить?

— Я… — Мисаки притихла, потирая руку, пытаясь придумать ответ, который был бы понятен ее сыну. — Я узнала, что для меня важно не само сражение, а защита людей, которые мне дороги. Мне никогда не нужен был меч, чтобы защитить тебя, чтобы растить тебя так, как хотел твой отец. Забота о семье означала перестать сражаться, и я это сделала.

Мамору молчал мгновение, и Мисаки подняла взгляд, он смотрел на нее со смятением на лице.

— Что такое? — спросила она.

— Почему ты зовешь себя эгоисткой?

Мисаки не смогла придумать ответ, скуление донеслось из коридора, и Мамору повернулся на звук.

— Изумо.

— Это моя тревога. Глаза вперед, — Мисаки прижала боккен к его челюсти, повернув его голову. — Думай о том, что впереди тебя.

* * *

Плач Изумо разбудил Нагасу, но оба мальчика проспали дольше, чем Мисаки ожидала.

— Спасибо, — шепнула она, потрепав волосы Нагаса, а потом забрала из колыбели Изумо. Спасибо, что дал побыть с Мамору, имела в виду она, но два мальчика были слишком юны, чтобы понять такое.

— Не за что, Каа-чан, — ответил вежливо Нагаса, пока Изумо плакал.

Покормив Изумо, Мисаки привязала малыша к спине, помогла Нагасе надеть плащ и пошла к начальной школе, чтобы забрать Хироши с тренировки. Нагаса замедлял прогресс по снегу, но сегодня она была рада, что мальчик шагал рядом с ней. Это давало ей повод порой дать ногам отдохнуть.

— Ух! — воскликнул Нагаса, упав в глубокий снег в третий раз. — Слишком скользко! — Мисаки взяла его за руку и подняла его на ноги. — На мне снег, — отметил он и стряхнул снег с рукавов, его джийя послала снег в стороны мерцающими облаками.

Малыш давно развил способность двигать частички воды, но ему не хватало контроля, чтобы двигать их так, как он хотел. Ему нужна была мама, чтобы расчистить путь перед ним и держать за руку, когда слишком скользко. Мамору и Хироши были сильнее и умели больше Нагасы в три года, но, где третьему сыну Мацуды Такеру не хватало джийи, он закрывал нехватку болтовней.

— Я упал, Каа-чан, — объяснил он, когда Мисаки подняла его и стряхнула снег с плаща. — Три раза, — он поднял три пальца. — Я упал три раза. Если упаду еще раз, будет четыре раза. Теперь мы еще пойдем. Я вижу наш дом.

Мисаки знала, что он не нуждался в ее ответах, он продолжал сам. Она не знала, откуда Нагаса унаследовал запас слов и любовь к болтовне, но было удобно, что ребенок мог сам развлечь себя монологом.

— Эй, там птицы. Они могут летать высоко. Может, Изумо видит птиц. Там дом Рёты! — он радостно указал на дом Юкино. — Видишь? Изу-кун, видишь дом Рёты? Мы можем пойти к Рёте?

— Мне нравится играть с Рётой, — сказал Нагаса. — У Рёта в доме есть игрушечные машинки.

— Знаю, но сейчас нужно забрать Хироши с тренировки.

— Ладно, — сказал Нагаса, а потом стал снова болтать о том, куда летали птицы.

Когда они дошли до начальной школы, Амено Самуса ждал у двери с самым младшим учеником.

— Как он? — спросила Мисаки.

— Он становится сильнее, — сказал Амено. — Вскоре он сможет биться с противниками серьезнее, но необычно для ребенка его возраста иметь такой хороший контроль. Я учил тут два десятка лет, и я не думаю, что видел кого-то равного ему.

— А Мамору? — полюбопытствовала Мисаки.

— Мамору был исключением, — сказал Амено. — Этот может быть лучше, — он пожал плечами. — Время покажет.

— Спасибо, Амено-сэнсей, — Мисаки поклонилась. — Хиро-кун, обувайся. Пора идти.

— Что означает «время покажет»? — спросил Хироши, пока они шли к дому Мацуда.

— Думаю, Амено-сэнсей имеет в виду, что нужно подождать, когда ты будешь достаточно большим, чтобы биться с братом.

— Он думает, я смогу его победить? — Хироши восхитила идея.

— Может, в десять лет, — Мисаки рассмеялась.

— Мамору-нии-сан сильный, — сказал Хироши. — Он крупнее меня.

— Да, — сказала Мисаки.

— Но я могу вырасти. Смогу одолеть его.

— Возможно.

— Как Тоу-сама одолел дядю Такаши?

— Хиро-кун! — Мисаки застыла так резко, что Нагаса врезался в ее ноги. — Кто тебе об этом рассказал?

— Учителя говорят порой об этом, — сказал Хироши.

— О… постарайся не упоминать это при дяде, ладно?

— Да, Каа-чан.

Результат последней дуэли братьев Мацуда был известен в деревне, хотя многие вежливо не обсуждали это. Бой был годы назад, когда Такеру хотел покинуть академию Кумоно, чтобы работать в кабинете главы, а Такаши хотел, чтобы он остался. Их отец тогда был старым, его не интересовала их карьера, и он потребовал, чтобы они решили дело боем, а не тревожили его этим.

Только несколько человек видели бой — Юкино Дай, который служил как судья, и несколько мужчин, но люди болтали. Один Шепчущий Клинок не обязательно был равен другому. Такаши был изобретательным и сильным мечником с взрывным боевым стилем и тысячей уловок. Но в бою джийи против джийи его лед не сравнился с сосредоточенностью Такеру.

— Но ты знаешь, Такаши-нии-сама побеждал твоего отца в прошлом, — отметила Мисаки. Это было судьбой всех Мацуда, да? Они били друг друга, становясь лучше, как молотки об сталь? — Они всегда были близки в способностях боя, но ты должен помнить, что они были почти одного возраста. Ты через десять лет сможешь бросить вызов старшему брату, и он будет куда опытнее тебя.

Когда Мисаки посмотрела на Хироши, она поразилась, увидев, что ее всегда серьезный сын почти улыбался.

— Я постараюсь вырасти как можно быстрее, — сказал он.

ГЛАВА 11: ПАТРИАРХ

Было темно, когда Такеру вернулся из академии Кумоно. Он казался рассеянным. Гнев не пропал, он хмурился только сильнее, но он был подавлен. Только когда он прошел мимо додзе и заметил тренирующегося Мамору, он вспомнил об угрозе.

— Готов, сын? — спросил он.

— Да, Тоу-сама, — слабым голосом сказал Мамору. Он устал, но плечи были расслаблены.

Мисаки замерла на пороге додзе, чтобы посмотреть на бой, Изумо сидел на ее бедре.

Кьёгецу мгновенно покинул ножны.

Мышцы были расслаблены, Мамору ответил так же быстро, вытащил катану в идеальной позиции защиты. Два меча зазвенели друг о друга, Мамору поглотил удар и ввернул его чистой атакой, задевая кимоно отца на груди, а потом уже клинок Такеру замер у шеи Мамору.

Такеру отошел на два шага, взглянул на порез на кимоно и хмыкнул, а потом посмотрел на Мамору.

— Еще раз, — сказал он.

В этот раз Мамору напал первым. Мисаки ощутила, как ее напряженные плечи расслабились, когда она увидела, что он все запомнил из ее короткого урока. Без напряжения, сковывавшего его раньше, он стал новым существом — жидкой молнией. В его движениях она увидела шанс стать бойцом быстрее Юкино Дая, не слабее Такаши, может, однажды таким же точным, как его отец.

Сражение было долгим и яростным, они наступали и отступали так быстро, что Мисаки едва могла следить.

Наконец, жестокий удар Кьёгецу заставил Мамору отшатнуться. Такеру не стал давить до конца, а отодвинулся. Мамору встал ровно, занял боевую позицию.

Мгновение отец и сын глядели друг на друга.

Мамору был в стойке, готовый прыгнуть при малейшем движении меча отца. Такеру, казалось, думал. Голод сделал глаза Мамору ярче, улыбка воина приподняла уголок рта. Он не боялся следующего движения отца, он ждал его.

Но вместо атаки Такеру кивнул и сказал:

— Хорошо.

— Хорошо?

— Да. Свободен.

— Правда? — Мамору выглядел почти разочарованно. — Ты не…

Такеру убрал Лунный Шпиль в ножны, от звона Мамору вздрогнул.

— Я сказал: можешь идти.

* * *

Той ночью Такеру не было в спальне или его кабинете. Мисаки нашла его на крыльце.

— Ветер.

Мисаки огляделась. Ветерок был слабым, а голые ветки — спокойными.

— Тут?

— В море, — уточнил Такеру.

У Мисаки были острые зрение и слух, но не такие, как у ее мужа. Такеру мог ощутить каплю росы, падающую с травы в другой части деревни — и разрезать ее пополам раньше, чем она упадет на землю. Если он ощущал не естественные потоки, тревожащие океан, он не станет такое обсуждать с его женой. Такое было не женским делом, по его словам.

Она не стала давить, а прислонилась к перилам и разглядывала его. Она никогда не любила Такеру, но он восхищал ее, как сильные теониты всегда восхищали ее. Потому, когда родители сказали ей, что она выйдет за Мацуду, она подумала, что со временем полюбит его. Любовь могла вырасти из восторга. Но после стольких лет Мисаки все еще разглядывала мужа, будто зверя, издалека. Искала что-то. Пыталась понять. Не находила связь.

Такеру был идеальным. От четких линий его лица до идеальных рук, его тело было будто создано нуму-ангелом древнего мира.

Идеальное оружие.

Как все мужчины в Такаюби, он убирал длинные волосы с лица. У Такаши только начали появляться морщины от улыбок и бессонных ночей, а лицо Такеру было почти без морщин. Он не выглядел юным, он казался без возраста. Мисаки понимала, что, когда она постареет и сморщится, Такеру будет выглядеть так, как сейчас, бог изо льда.

Такая мысль смутила бы обычную женщину, но Мисаки сомневалась, что возраст изменит ее статус для мужа. Его никогда не интересовала ее внешность. Раньше это обижало ее. Она знала, что некоторые качества ее муж Мацуда не одобрит никогда — ее владение мечом, навыки в химии, способности в иностранных языках — но мужчина должен был заботиться, чтобы его жена была красивой. У нее были странные и мужские повадки, но она была женщиной, и ей все еще было больно думать, что ее муж не находил ее желанной. Так было, пока она не поняла, что, если бы Такеру желал ее, он бы касался ее чаще. А она хотела, чтобы он держал холодные руки при себе.

Глядя на его ладони, Мисаки поняла, что они довольно крепко сжимали деревянные перила. Костяшки были ушиблены, и она вдруг вспомнила кулаки Мамору с кровью на костяшках, сжатые слишком сильно на коленях. Долгое время она верила, что Мацуда Такеру был скорее льдом, чем человеком, но сегодня он был другим. Она не видела, чтобы Мамору так сильно его ударил. Неужели во льду были трещины?

— У тебя был хороший день, Такеру-сама? — мягко спросила она.

Дерево скрипнуло под его хваткой.

— Нет.

— О чем Такаши-нии-сама хотел поговорить?

Ее муж часто говорил ей не лезть в «мужские дела», так что она не ожидала ответа. Казалось, он хотел отказать ей, но потом скованно сказал:

— Он хочет, чтобы я перестал работать в кабинете мэра.

— Что? — Мисаки не смогла скрыть гнев или удивление в голосе. — Почему?

— Хочет, чтобы я учил бою в школе.

— Но в Кумоно уже есть инструктор, — сказала Мисаки. — У них есть Дай-сан.

— Нии-сама сократит Дай-сану часы. Он говорит, что Дай слишком мягок с учениками. Он переживает, что качество ухудшается.

— Что?

Это не было правдой. Мисаки пару раз видела, как Юкино дай учил, и она понимала, что он был гениальным инструктором и мечником. Он не мог победить в бою джийя на джийя братьев Мацуда, но в передаче знаний он стоил нескольких Такеру.

Она знала, почему Такаши хотел вернуть младшего брата в Кумоно, и это было эгоизмом. Такаши не годился для административной работы. Он получил роль директора, потому что его отец и дед занимали место до него, а не из-за желания управлять школой. Когда Такеру работал в Кумоно с ним, Такеши сильно полагался на организованность и профессионализм младшего брата. Мисаки понимала, почему он хотел вернуть Такеру, но решение все еще не было хорошим.

— И что должен делать Дай-сан? — осведомилась она. — У него жена и маленький ребенок. Как он будет поддерживать их на часть зарплаты?

— Это не дело моего брата, — холодно сказал Такеру. — И не твое.

— Конечно, мое! Хиори — моя подруга.

— Не твое место — критиковать главу этого дома.

Мисаки подавила гордость, как делала много лет.

— Ты прав. Не мое, — признала она, — но разве мне нельзя переживать за счастье моей подруги… и моего мужа?

— Счастье? — тон Такеру был горьким и немного ошеломленным. — При чем тут счастье?

— Ты любишь свою работу, любишь цифры, — любишь, наверное, было сильным словом. Все указывало, что Такеру был неспособен любить, но Мисаки видела его хоть немного оживленным, только когда он говорил о работе в кабинете мэра. Обычно это были скучные занятия, как управление бюджетом, но ему нравилось. — Ты можешь его уговорить.

— Я просил его передумать, — сказал Такеру. — Он принял решение.

— Ты все ещё можешь отказать.

Такеру посмотрел на Мисаки так, словно подумывал упрекнуть ее.

— Мой брат — глава дома. Не мое место — задавать ему вопросы, как и не твое.

— Но ты… — Ты отчитывал Мамору за то, что ему не хватает сил разбить сомнения. Ты бьешь сына, но не можешь бороться за себя?

— Что такое, женщина? — рявкнул Такеру, и Мисаки знала, что ей придется отступить.

— Прости. Я не должна была перечить.

Если он хотел ухудшить себе жизнь, пускай. Не ей с ним спорить.

* * *

Если Такеру еще злился на следующий день, он не подал виду, как и Мисаки не показывала свое недовольство. За завтраком она подала ему чай с обычной улыбкой, и он принял его с обычным безразличием на лице.

— Доброе утро, Мисаки! — поприветствовал ее Такаши, словно все было хорошо.

— Доброе утро, Нии-сама, — она налила в его чашку горячий чай, а хотела налить на колени.

— Не нужно чаю, Мисаки, — он отодвинул чашку. — Это день для праздника.

— О… кхм. Почему?

— Что? Он тебе не сказал? Ты не сказал, Такеру-кун? — он посмотрел на брата. — Такеру возвращается в академию Кумоно!

— О… да, он это упоминал, Нии-сама, — Мисаки заставила себя улыбнуться. — Это чудесные новости. Мы так благодарны.

— Видишь, день счастливый! — просиял Такаши. — Сегодня мы пьем!

Судя по цвету щек Такаши и громкости голоса, он уже начал.

— Конечно, — сказала Мисаки. — Я принесу сакэ.

Она ушла на кухню, там оказалась Сецуко, наливала мисо-суп, который приготовила Мисаки, в миски.

«Что происходит? — хотела рявкнуть Мисаки, увидев ее. — Что с твоим мужем?».

Через миг она поняла, как несправедливо это было, и захотела ударить себя. У Сецуко отношения с мужем были лучше, чем у многих женщин, но она не могла управлять тем, что он делал на работе. Его решения не были ее решениями.

— Доброе утро, Сецуко, — сказала она.

— Утречко, Мисаки, — по взгляду Сецуко Мисаки поняла, что она уже знала о решении Такаши и понимала, какой катастрофой это будет. — Слушай, я…

— Каа-чан, я голоден! — заскулил Нагаса, потянув Мисаки за фартук.

— Присядь, — Мисаки кивнула на стол на кухне, где она, Сецуко и малыши ели, когда мужчины занимали главный стол. — Я дам тебе рис, как только…

— Каа-чан, — Мамору заглянул на кухню. — Изумо плачет. О, — он оглянулся. — И Аюми.

— Секунду, — сказала Сецуко, помогла Мисаки нагрузить поднос рисом, супом и сакэ для мужчин. — Я пойду к ним.

— Ми-и-и-са-ки-и-и! — пропел Такаши из другой комнаты. — Где са-а-а-кэ?

— Иду, Нии-сама! — Мисаки взяла поднос и пошла к столовой, но Сецуко остановила ее ладонью на плече.

— А-а. До этого… — она взяла третью чашку и поднесла к губам Мисаки.

— Что? Нет. Сецуко… я не могу…

— Тебе это нужно.

— Ладно, — Мисаки позволила Сецуко налить сакэ в рот.

— Атта, девочка, — Сецуко улыбнулась, Мисаки зажмурилась и проглотила огонь.

— Спасибо, — выдохнула Мисаки, жидкость горела в горле и груди. — Мне это было нужно…

— Знаю, — Сецуко шлепнула ее по спине и поспешила к детям.

— Мамору пришел? — спросил Такаши, заглядывая на кухню, пока Мисаки ставила перед ним рис и суп. — Эй, Мамору! Иди сюда!

— Зачем? — сухо спросил Такеру.

— Он теперь юноша. Он должен сидеть с мужчинами.

— Ему всего четырнадцать, — сказал Такеру.

— Ты расстроен, потому что он лучше тебя. Мисаки, позови Мамору и принеси ему немного сакэ.

— Не нужно, — сказал Такеру. — Он может выпить мое.

Мисаки не знала, отказался Такеру пить, потому что это могло притупить его чувства или способность хмуриться. Но сегодня он мог так давать отпор брату.

— Нет, не будь врединой, — сказал Такаши. — Пей.

— Нии-сама, еще даже не полдень.

Такаши ударил ладонью по столу так сильно, что Мисаки вздрогнула.

— Я сказал: пей.

Такеру выдерживал взгляд старшего брата миг, и Мисаки казалось, что он возразит. Она хотела этого. Он опустил взгляд и осушил чашку одним глотком.

— Вот так, братишка! — Такаши хлопнул Такеру по плечу.

Стиснув зубы, Мисаки повернулась уйти. Она не успела дойти до кухни, Мамору появился на пороге, держа Изумо.

— Ты звал меня, дядя?

— Отдай ребенка матери, мальчик, — сказал Такаши. — Посиди с нами.

— Спасибо, — сказала Мисаки, подвинув поднос в одну руку, чтобы забрать шумящего Изумо другой рукой. — Не глотай слишком много за раз, — шепнула она Мамору.

— Что?

— Будет ощущаться как удар в нос, но старайся не кривиться. Иначе твой дядя будет насмехаться над тобой остаток недели.

— Сюда, Мамору, — Такаши указал на стол. — Выпей с нами. Вот… — он просиял, когда Мамору сел на колени слева от него. — Посмотри на себя. Ты такой высокий стал. Ты вырастешь хорошим мужчиной, да?

Мамору не знал, как ответить.

— Эм… надеюсь, дядя.

— Хороший юноша, — отметил Такаши, Мисаки отошла, чтобы успокоить Изумо. — Отец явно тобой гордится.

— Н-надеюсь, когда-нибудь будет, — сказал Мамору, заметно смущённый. — Вряд ли я заслужил…

— О, ты заслужишь гордость отца… — Такаши со звяканьем налил себе еще сакэ, — или будешь пытаться всю жизнь, как делал он, как делал наш старик и наш дед. Ты вырастешь, будешь тренироваться и расти, тренироваться всей душой, пока однажды не будешь сидеть за столом Кумоно, гадая, зачем потратил столько времени, чтобы стать сильным бойцом. Чтобы биться с графиками и анкетами? Чтобы передать утомительный бред своему сыну?

— Нии-сама, — голос Такеру был таким холодным, что мог треснуть, как лед. — Прошу, не говори так о наследии нашей семьи.

— Тихо, Такеру-кун. Я говорил не с тобой. Я скажу тебе кое-что, Мамору-кун… — пауза для глотка, — я рад, что у меня девочка.

Последовала растерянная тишина.

— Ты смотришь на меня как на безумца, — Такаши рассмеялся. — Но я серьезен. Девочки для мирного времени. Девочка может процветать в мирное время. Меня утешает то, что моя маленькая Аюми не будет терпеть этот бред. Тренировки до крови, чтобы оставаться в ножнах и ржаветь…

— Я в-вряд ли понимаю, дядя.

— Надеюсь, и не придется. Ты слишком яркий, чтобы ржаветь, — Такаши вздохнул, это звучало почти как стон. — Я тоже когда-то был ярким.

— Дядя…

— Хватит болтовни, — резко сказал Такаши. — Выпей, племянник.

Пауза, глоток, и Такаши рассмеялся.

— О, Мамору-кун! Видел бы ты свое лицо!

* * *

— Я поговорю с ним, — пообещала позже Сецуко Мисаки и Хиори, — за вас обеих. Но не сейчас. Я подожду, пока у него прояснится голова.

Три женщины сидели в редком моменте покоя. Мамору учился в соседней комнате с Кваном Чоль-хи. Хироши, Нагаса и Рёта ползали по полу рядом с мальчиками старше, гоняющими лед в игре, которой их научил Мамору. Изумо спал, а Аюми тихо ела у груди Сецуко.

— О, не нужно говорить со своим мужем за нас, Сецуко-сан, — сказала Хиори. — Это мужское дело.

— Хиори-чан права, — утомленно сказала Мисаки, выбирая из шкатулки иглу. Она была не в настроении говорить о ситуации с Такаши и Такеру, она хотела закончить с шитьем, так что думала закрыть тему как можно быстрее. — Кумоно — школа Такаши-самы. Если он хочет изменить работников, это его решение.

— Да, — сказала Сецуко, — но это глупое решение, и кто-то должен ему сказать.

— Сецуко-сан! — охнула Хиори. — Как можно так оскорблять своего мужа?

Сецуко пожала плечами.

— Он знает, что я люблю его.

— Уверена, Дай-сан уже озвучил возражения, — отметила Мисаки. Дай был мужчиной, мог говорить за себя. — Если он или мой муж против решения Такаши-самы, это их работа — разобраться с ним. Они же взрослые мужчины, да?

— Погоди. Почему твой муж против изменений? — растерялась Хиори.

— Такеру обычно не жалуется, — сказала Сецуко, — но ему не нравилось учить в Кумоно.

— Правда? — Хиори была потрясена. — Мой муж говорит об этом как о лучшей работе в мир. Великий мечник, как Такеру, должен тоже быть рад.

— Есть разница между тем, чтобы быть великим воином и хорошо учить этому, — сказала Мисаки. — Такеру-сама лучше за столом с бумажной работой, чем в обучении учеников. Потому Такаши-сама и хочет его рядом, чтобы получить помощь с управлением, которое он ненавидит.

— Не знаю… — Хиори сомневалась. — Разве можно так говорить о главе семьи?

— Нет, Мисаки права, — Сецуко вздохнула. — Бедный Такаши-сама не любит работу директора Кумоно. Порой я думаю о том, что он должен — хочет — просто передать работу Такеру или Даю. Они были бы в этом хороши.

Мисаки невольно рассмеялась в потрясении.

— Дай-сан, возможно, но Такеру… — Такеру не смог выбраться из бумажного мешка, чуть не сказала она. Для правления нужен хребет.

— Такеру умный и благородный, — сказала Сецуко, — чего я не могу сказать о своем бедняге.

— Сецуко-сан! — красивые, как у лани, глаза Хиори расширились в ужасе. — Нельзя так говорить о своем муже!

Мисаки смотрела на свою работу, радуясь, что она не стала озвучивать свои мысли о Такеру. Она не хотела, чтобы у бедной Хиори был сердечный приступ.

— Я не хотела обидеть, — быстро сказала Сецуко. — Мой муж — великий мужчина со своей силой, но он — не любитель идеала, как Такеру. Он не любит бумажную работу. От этого ему скучно, и он ворчит, а потом не так весел в постели.

— Сецуко-сан! — Хиори зажала руками рот и покраснела так сильно, что Мисаки боялась, что она потеряет сознание от прилива крови к голове.

— Что? — сказала Сецуко, и Мисаки гадала, не выпила ли и она сакэ. Даже Сецуко обычно была сдержаннее. — Он куда энергичнее, когда побывал в додзе, чем когда провел весь день в кабинете. Уверена, и Дай-сан такой…

— Нам не нужно говорить о Дай-сане, — поспешила сказать Мисаки и стала искать тему. — Эм, Хиори-чан, у тебя не осталось темно-синей нити?

— О, к-конечно, — пролепетала Хиори. — Я не использую ее так много, как ты. — Цвета Юкино — белый, серебряный и зеленый.

Мисаки порылась в шкатулке, взяла бледно-серую нить и подняла катушку.

— Меняемся.

— О… Мисаки-сан, не нужно…

— Меняемся, — заявила Мисаки и бросила катушку на колени Хиори.

— О… спасибо, — Хиори взяла катушку и прижала к груди, как сокровище. — Ты всегда такая добрая, Мисаки-сан, — румянец не пропал с ее лица, и Мисаки гадала, как женщина с ребенком могла быть такой до смешного невинной. — Дай мне динма, — Хиори встала, чтобы проверить свою сумку. — Я поищу тебе синюю нить.

Обычно Мисаки была не против шитья, но сегодня она отвлекалась.

— Маттаку моу! — выругалась она. — Бардак. Такое можно отдать Тамами-сан, — жена Котецу шила куда лучше женщин-коро.

— Что с ним случилось? — спросила Хиори.

— Бой, — сказала Мисаки.

— О. Но… Дай не тренировался с твоим мужем месяцами… — все знали, что Дай был одним из немногих мечников, который мог дотянуться до Такеру стальной катаной. — Кто сделал это с кимоно?

— Мамору.

Хиори охнула.

— Он стал таким умелым?

Впервые за тот день Мисаки улыбнулась.

— Не такой умелый, — она подняла кимоно Мамору, которое было так рассечено, что едва держалось целым.

— Мамочки! — Хиори рассмеялась. — Нужно много нити, да? Такой оттенок подойдет? — она подняла катушку.

— Выглядит идеально, — Мисаки потянулась за нитью.

— О, Мисаки-сан! — вдруг воскликнула Хиори, замерев. — Что с твоими руками?

— Что? — сердце Мисаки сжалось. — О! Ничего, — она быстро убрала руку. Она знала, что нужно было больше времени потратить на исцеление мозолей! — Аллергия на новое мыло. Появились волдыри.

— Я не видела новое мыло, — сказала Сецуко. Они с Мисаки мылись, стирали и мыли посуду в одном месте.

— Потому что я его выбросила, — сказала Мисаки. — Оно было плохим.

— Выглядит как мозоли, — тревожно сказала Хиори. — Странно… порой у моего мужа такие ладони.

— Правда? — сердце Мисаки забилось быстрее. Такеру уже был недоволен ею, не хватало, чтобы кто-то узнал, что она была в его додзе и трогала оружие. И если ее поймала наивная Хиори, ее гордость не могла такое вынести.

Хиори придвинулась ближе, коснулась ладони Мисаки.

— Почему у тебя мозоли как у Дая?

Мисаки искала лож, когда…

— Такеру-сама! — с облегчением воскликнула она. Обычно на не была так рада, ощущая неприятный холод мужа в комнате. — Ты рано вернулся!

— Шиматта…! — выругалась тихо Сецуко, прикрыла грудь своим кимоно.

— Я не знал, что мы не одни, — сказал Такеру, не приветствуя женщин. — Кван у нас дома?

— Он заключил уговор с Мамору, — сказала Мисаки.

— Что?

— Мамору помогает ему с боевыми тренировками, а он взамен помогает Мамору с кайгенгуа.

Бедный Чоль-хи не выдерживал дольше ваати в додзе, потом слишком уставал, чтобы держать боккен, и они уходили в гостиную, чтобы развивать словарный запас кайгенгуа до того, как темнело. Так мальчики провели почти все каникулы посреди зимы.

— Хм, — фыркнул Такеру, холодно посмотрел на Хиори. — А ты… разве ты не должна готовить ужин дома?

— О… д-да, Мацуда-доно, — Хиори поспешила собрать вещи, поклонилась и ушла.

— Это было грубо, — буркнула Сецуко.

— Мисаки, — сказал Такеру, — проводи подругу и приходи в мой кабинет.

Его монотонный голос мешал понять, была Мисаки в беде или нет. Но лучше было выполнять его слова без вопросов.

Рёта заплакал, когда Хиори сказала ему, что пора идти.

— Йош, йош, — Мисаки успокоила малыша, погладив его по голове. — Нага-кун будет тут и завтра.

— Спасибо за время, как всегда, Мисаки-сан, — Хиори поклонилась. — О, и не переживай за кимоно Мамору, — она удивительно хитро улыбнулась.

— Что?

Хиори похлопала по своей сумке.

— Я верну его к следующей неделе.

— Хиори-чан, я не могу отдать тебе всю работу! — Мисаки потянулась к сумке Хиори, но женщина прижала сумку к груди.

— Нет! — сказала она. — Прошу, дай мне сделать это за тебя, Мисаки-сан. У Дая вся одежда в хорошем состоянии, так что мне нужно штопать не так и много.

— Ладно, — Мисаки вздохнула. — Я буду в долгу. Позволь потом помочь тебе со стиркой.

Хиори была из хорошей семьи, но ее джийя была слабой. Движение воды, которое легко давалось Мисаки, быстро ее утомляло.

Хиори тепло посмотрела на нее, Мисаки не понимала этого и не заслуживала.

— Ты всегда так добра, Мисаки-сан.

— Хорошей ночи, Хиори-чан, — Мисаки поклонилась и невольно похлопала нежно подругу по щеке. — Увидимся завтра.

— Спокойной ночи, милашка, — Сецуко помахала Хиори.

Улыбка увяла на лице, Мисаки прошла по гостиной к кабинету Такеру.

— Такеру-сама, — тихо сказала она у двери. — Ты хотел меня видеть?

Такеру не посмотрел на нее, только махнул заходить. Он был увлечен кайири на его столе, и Мисаки с поклоном вошла в комнату и тихо приблизилась. Она опустилась на колени перед Такеру — так она садилась раньше перед его отцом — пока он не решил заговорить с ней.

Он опустил перо и посмотрел на нее.

— Тебе еще одно письмо, — он вытащил свиток из кладок кимоно и вручил ей. Свернутый кайири был потрепан и в пятнах, словно прошел долгий путь.

— Это из Колунджары! — воскликнула Мисаки, увидев адрес отправителя.

Имени не было. Ее пальцы задели печать и замерли, обнаружив, что она была целой. Она посмотрела на Такеру с удивлением. Он не открывал письмо.

Мисаки казалось — нет, она была уверена — что первые годы брака Такеру перехватывал письма, приходящие ей. Только скучные поздравления со свадьбой доходили до нее, ничего важного. Ничего существенного.

Письма, которые должны были прийти, не попадали в ее руки. Она уже знала, что было во многих из них. Эллин выразила бы скованно меньше печали, чем ожидала, а потом сказала бы, что уважала решение Мисаки. Мастер Вангара сказал бы ей быть осторожной. Коли разразился бы тирадой о разуме и перешел бы в ворчание из-за амбиций людей и свободной воли. А Робин… она пыталась не представлять, что он написал бы. Это было слишком больно.

Она могла возразить, и если бы она хотела, она нашла бы способ получать письма раньше Такеру — но это было в чем-то добротой. Было проще забыть жизнь, которую она оставила… по крайней мере, прогнать из мыслей.

Может, она должна была радоваться, что десять лет спустя муж стал доверять ей достаточно, чтобы дать ей письмо, не проверив его. Но, когда она поискала в горьком сердце каплю благодарности, она ничего не нашла.

— Почему тебе пришло письмо из Колунджары? — спросил Такеру.

Мисаки не слышала подозрений в его голосе, но его присутствие показывало: он доверял ей так, чтобы дать письмо, но будет стоять над ней, пока она его читала.

— Не знаю, — честно сказала она.

— У тебя нет знакомых, которые могли это прислать?

Коли Курума, насколько знала Мисаки, все еще жил в столице Яммы, но почерк на свитке был слишком аккуратным для него. Она покачала головой.

— Я понятия не имею, от кого это.

Она с любопытством сломала печать и развернула письмо. Слова были на ямманинке… нет. Не совсем. Буквы были ямманинке, но сами слова были на линдийском языке. Который Мисаки не видела и не слышала со школьных дней.

На бумаге из знакомых символов была только подпись внизу. Мисаки охнула.

— Что это? — спросил Такеру. — От кого?

— Моей… старой соседки, — сказала Мисаки, не упомянув, что соседка была ранганийкой.

Дорогая Мисаки,

Давно не виделись. Знаю, ты сказала, что для тебя в браке будет лучше, если мы не будем связываться, прости, что нарушаю это. Я рискую больше, чем хочу говорить в послании тебе, но не смогу жить, если не отправлю его. Я верна своей стране, но ты — моя подруга, и я не хочу вреда тебе и тем, кого ты любишь.

Если ты уже не живешь на полуострове Кусанаги, письмо до тебя не дойдет, и хорошо, что ты тогда вне опасности.

Но если ты читаешь это, то ты все еще по тому адресу в Такаюби. Если так, ты в опасности. Я не знаю, что за информацию тебе дает правительство Кайгена насчет состояния Ранги или возможности войны, но, говорят они или нет, вы в серьезной опасности. Бери семью и покидай Такаюби как можно быстрее.

И если ты переживёшь грядущие недели, если сможешь, ответь письмом по этому адресу, чтобы я знала, что ты в порядке.

Ньяма тебе. Миллион раз ньяма тебе.

Нами, пусть это не будет наш последний разговор.

Твоя верная подруга,

Гуан Я-ли

Мисаки словно стала камнем.

— Что это? — Такеру прочел шок на ее лице. — Что там говорится?

— Прошу, Такеру-сама, присядь, — тихо сказала она.

— Что?

— Тебе нужно это услышать.

Сидя напротив мужа, Мисаки перевела письмо вслух. Такеру слушал без эмоций.

— И кто такая Гуан Я-ли? — спросил он.

— Сказала же, подруга из школы, — ответила Мисаки, тщетно надеясь, что Такеру не будет давить сильнее.

— И где она родилась?

Гуан было распространенной фамилией в Наминдугу. Было много Гуанов на севере Кайгена, как и в Ранге, но…

— Я-ли — ранганийка.

— Тогда письмо нужно уничтожить и забыть, — спокойно сказал Такеру. — Ее словам нельзя доверять.

— Она была близкой подругой… — возразила Мисаки.

— Ты несешь чушь, Мисаки. Даже если Гуан Я-ли была твоей подругой, откуда женщине знать о планах ранганийских военных? Это невозможно.

— Возможно, — Мисаки старалась подавить возмущение. — Когда мы с Я-ли закончили обучение, ее сестра стал генералом ранганийской армии.

Такеру издал презрительный звук, и Мисаки скрипнула зубами.

— Ее сестра? Что это за шутка над военными?

Мисаки игнорировала слова мужа.

— Я-ли знала бы, и, что бы ты ни думал, она не врала бы мне. Не об этом. Я понимаю, что ты не хочешь верить на слово ранганийке, но дело не в ней. Казу, лорд Цусано, предупреждал нас, по-своему.

— Твой брат сказал лишь, что нам нужно отправиться на Джунгсан.

— Это звучало странно. Он явно хотел нам что-то сказать.

— Это было совпадением.

— При всем уважении, Такеру-сама, я знаю своего брата. И я знаю эту женщину. Думаю, ранганийцы что-то планируют.

— И что с того? Если ранганийцы придут, они погибнут, — он говорил с той же глупой уверенностью, какая была у всех в Такаюби. — Это Меч Кайгена. Попасть сюда — значит умереть.

— Красивые слова, — сказала Мисаки, — но ты не видел, что за пределами.

— Не важно, — сказал Такеру, вставая и нависая над женой. — Империя полагается на нас, что мы сдержим угрозу с запада, и мы делали это безупречно векам.

— Знаю, — Мисаки осталась на коленях, надеясь, что, если она сдержится и будет говорить тихо, она заставит его увидеть правду. — Ты и другие мужчины — великие воины, но не армия. Этот полуостров — не крепость теонитов, каким он был, когда ранганийцы напали в прошлый раз.

— Возможно, — признал Такеру, — но будет куда хуже, если мы уйдем. Ты не думала, что твоя старая подруга могла пытаться уговорить тебя на измену?

— Что?

— Она знает, кто твой муж?

— Да.

— Тогда это хороший план, да? — сказал Такеру. — Заставить тебя покинуть полуостров с семьей, может, всей семьей Мацуда, когда мы нужны Империи больше всего. Ранганийцы хитрые.

«Что ты знаешь о них? — хотела рявкнуть Мисаки. — Ты никогда не встречал их», — но она сдержала гнев. Женщина не говорила так со своим мужем.

— Вряд ли она хотела такого… — начала ровно Мисаки, но Такеру снова прервал ее:

— Я не хочу слушать дальше, о чем ты думаешь! — его голос стал выше в редкий миг гнева. — Ты не понимаешь ничего в том, о чем говоришь. Не важно, врет ранганийка или говорит правду. Убежать, когда мы нужны стране, это измена, и я не буду такое слушать. Мы — Меч Кайгена. Если мы позволили ему заржаветь, то мы заслуживаем умереть на нем вместе с врагами.

— Включая твоих сыновей? — осведомилась Мисаки. — Твоих малышей?

— Да, — Такеру говорил без иронии или колебаний. — За кем ты замужем?

Мисаки сжала кулаки. Теперь нужно было попросить у мужа прощения, опустить стыдливо взгляд. Но она встала и посмотрела в глаза Такеру. Гнев пятнадцати лет наполнил ее грудь за миг, поднял ее голову и расправил ей плечи.

— Я забираю мальчиков.

— Что, прости?

— Я беру сыновей и отправляюсь на Ишихаму к родителям, — решила она, и слова вылетели из ее рта.

— Не смеши. У твоих родителей уже нет дома. Это они должны приехать к нам…

— Ты можешь поехать с нами, если хочешь, — сказала Мисаки, — но я забираю их.

— Мисаки, — Такеру шагнул вперед, глядя на свою жену так, что крепкие мужчины задрожали бы. — Это не твое решение.

Мисаки не боялась, выдерживала его взгляд. Она давно не находила смелости дать отпор. Если она не могла биться за своих детей, тогда кем она была? Кем она стала?

— Ты можешь попытаться меня остановить, — сказала она и пошла к двери.

— Мисаки… — Такеру схватил ее за руку. Она сделала себя водой и ускользнула из его пальцев до того, как он сжал крепче.

Юркнув под его рукой, она побежала к двери, но он был быстрее. Мисаки знала, когда он сомкнул пальцы на ее запястье, что она не вырвется, но у нее была защита.

Двигаясь на рефлексе, она сосредоточила всю джийю в свободной руке и вонзила два пальца в руку Такеру.

Вне мифа о Кровавых Кукловодах было невозможно для джиджаки управлять большим количеством крови в теле другого человека. Ньяма теонита была сильнее всего в его венах. Но Цусано много веков назад поняли, что капля крови, которой управляют точно, могла быть самым опасным оружием.

Сила Мисаки стала острием иглы. Сильное тело Такеру и даже сильная джийя мешали пробить его, но Мисаки смогла. На миг его кровь стала ее иглой, ударила по точке давления глубоко в его руке. Рука Такеру дернулась, напряглась на миг, а потом обмякла.

Его ладонь съехала с ее запястья, и Мисаки даже хотела остаться и насладиться шоком на его лице.

— Это была…?

— Кровавая Игла, — сказала она, улыбаясь. Что важнее, это была комбинация традиционной Кровавой Иглы Цусано и медицинской акупунктуры, которой она научилась у Я-ли. — Твоя рука снова будет работать через пять сииирану — четыре, если расслабишься, — она пошла к двери.

— Мисаки, — голос Такеру был чистым льдом. — Ты…

— О, и я не использовала бы в это время джийю, — добавила она. — Если не хочешь, чтоб мышцы ценной ведущей руки не пострадали навсегда.

— Ты пожалеешь…

Он не успел закончить, Мисаки захлопнула дверь и запечатала ее толстым слоем льда. Часть про не использование джийи была ложью, придуманной мгновенно, она всегда была хороша в таком. Поймет ли Такеру блеф и освободился джийей или будет ждать четыре сиирану, пока пройдет Кровавая Игла, у Мисаки были лишь мгновения.

Задрав кимоно, она побежала по коридору. Замерев у спальни мальчиков, она вытащила Изумо из колыбели. Резкое движение и безумная джийя матери разбудили его, и он заплакал, но у Мисаки не было времени переживать из-за этого.

— Йош, йош, Изу-кун. Все хорошо, — напевала она скорее себе, чем ребенку, пока бежала в гостиную. — Каа-чан все сделает хорошо.

— Каа-чан! — воскликнул Мамору, когда Мисаки ворвалась в гостиную, заметно потрясённая, ее джийя источала панику. — Ты…

— Помоги братьям одеться, — сказала Мисаки. — Мы уходим.

— Что? — сказал Мамору. — Каа-чан…

— Чоль-хи-кун, — Мисаки обратилась к северянину, который все еще сидел на коленях у стола напротив Мамору. — Тебе стоит бежать домой, к отцу, и убираться с этой горы.

— Мацуда-доно, что такое? Вы что-то слышали…

— Будет время на вопросы позже, — сказала она. Боги, она надеялась, что это была правда. — Сейчас слушайтесь меня!

Сецуко появилась в дверях.

— Что происходит?

— И ты, Сецуко. Бери Аюми, и уходим.

— Что?

— Нет времени объяснять, — Мисаки укутала Изумо в плащ и передала его растерянному Мамору. — Нужно уходить отсюда, с этой горы.

— Что? И куда?

— Не знаю… в дом твоих родителей, — решила Мисаки. — Мы сначала остановимся там, — рыбацкая семья укроет их, если будет нужно, и Мисаки была уверена, что Сецуко не покинет Кусанаги без них.

— Почему? — спросила Сецуко. — Мы в опасности?

— Отчасти… да, — ответом было да, но Мисаки не упомянула, что опаснее всего сейчас был ее муж.

— Я не могу уйти без Такаши, — возразила Сецуко. — Он еще не дома.

— Он быстрый, — сказала Мисаки. — Он сможет пойти за нами, если нужно. С малышами мы медленные. Нужно уходить сейчас!

Мисаки еще не видела Сецуко такой испуганной.

— Х-хорошо, — сказала она. — А твой муж? Где Такеру?

— Он будет с нами через сииру.

Если Мисаки хотела получить время на побег с детьми, ей нужно было сильнее обезвредить мужа. Пока он был удивлен, ей нужно было повредить ему колени или вырубить ударом в висок. Но она пока не собиралась проявлять открытую жестокость к мужу… да?

Да?

Она обдумывала ситуацию и понимала, что Такеру пойдет за ними. Он точно был в ярости. Вряд ли Мисаки сможет уговорить его после того, как открыто пошла против него. Он догонит их. Попытается вернуть их силой. И она навредит ему? Она станет биться с ним серьезно? Из мыслей поднялся темный вопрос: это что-то изменит?

Мисаки сражалась с жуткими теонитами, но Такеру был намного сильнее, чем они. Ей стоило вернуться и обезоружить его? Это мог быть ее единственный шанс, сейчас, пока он не мог использовать правую руку и мог не решиться использовать джийю.

— Каа-чан, — голос Мамору отвлек ее от мыслей. — Хиро-кун и Нага-кун в плащах. Чоль-хи говорит, что не уйдет, пока ему не объяснят, в чем дело. Что мне теперь делать?

— Мамору… — Мисаки медленно повернулась и посмотрела на сына.

Переживая, что за ними пойдет Такеру, она не учла, что Мамору тоже будет там… Мамору был достаточно сильным, чтобы склонить весы в какую-то сторону. Учитывая уровень навыков, силы и опыта, она понимала, с кем решит остаться Мамору.

Но это не могло произойти.

Не с Мамору, который был верным, переживал за родителей. Ребенок не должен делать такой выбор. Но реальность была в том, что если Мисаки и Такеру начнут биться при нем, ему придется выбирать. Если она хотела убежать с мальчиками сейчас, она обречет Мамору на грех — ему придется поднять меч на кого-то из родителей.

Она не могла так поступить.

Ее решение было принято.

— Мамору.

— Да, Каа-чан?

— Ты делал для Нагасы и Рёты ледяные санки… можешь сделать такие, чтобы уместились твоя тетя и четверо малышей?

— Эм… да. Думаю, да.

— Хорошо. Делай эти сани, усади всех в них и спусти с горы как можно быстрее, не разбив их.

— Что… сейчас?

— Да, сейчас. Иди!

— А ты, Каа-чан?

— Я буду сразу следом, — Мисаки расправила плечи и повернулась к коридору. — Мне нужно кое с чем разобраться.

Мамору не успел возразить, она пошла по коридору, решимость стала льдом.

Она решила пойти к Такеру. Он был не таким, как враги, с которыми она разбиралась в прошлом, которого можно было обезвредить одним разрезанным сухожилием или метким ударом по колену. Его ньяма тянулась так глубоко, что он мог двигать водой разумом. Такеру с разбитыми конечностями все еще был опасен. Такеру, который мог хотя бы пошевелиться, был все еще опасен.

Ее сердце забилось быстрее, разум представлял возможные реакции Такеру, любую его атаку, и как она могла ее отразить.

Она завернула за угол… и обнаружила, что путь был перекрыт.

— Нии-сама!

Она так погрузилась в свою тревогу, что не ощутила ньяму Такаши, вошедшего в дом.

— Мисаки, что происходит? — осведомился Такаши. — Почему дверь кабинета моего брата заморожена? Почему все в панике?

Лед Мисаки рассыпался. Ее сердце грозило выпрыгнуть из груди. Такаши был тут. Он был тут. Это все меняло. Если шансы против одного Мацуда были небольшими, то против двоих шансов не было.

— Что происходит? — настойчивее повторил Такаши.

Джийя Мисаки кипела в ней, ей нужно было действовать, но она не знала, как.

— Я… — голова Мисаки кружилась. Слова не приходили.

— Твоя джийя странно себя ведет, сестренка, — сказал Такаши, хмурясь в тревоге. — Ты в порядке? — он протянул к ней руку.

Если бы она ударила его сейчас, пока он этого не ожидал… но нет. Если она поднимет руку на Такаши, Сецуко не простит ее, не пойдет за ней в безопасность. И она не могла уйти без Сецуко…

— Ответь, Мисаки.

Мисаки открыла рот, но не успела соврать, раздался грохот.

Дверь кабинета Такеру взорвалась, куски дерева и льда полетели в стороны.

— Что это было? — сказал голос, Мамору прибежал в коридор, Сецуко и Чоль-хи — за ним. — Каа-чан, ты…

Но все умолкли, Такеру появился в дверях кабинета. Сила его гнева была такой тяжелой, что никто не мог говорить или даже дышать из-за нее. Он сделал шаг в коридор, и все отпрянули — все, кроме Мисаки, которая не могла шевелиться.

Правая рука Такеру все еще свисала сбоку, но ему она не нужна была, чтобы удерживать Мисаки. Его взгляд прибил ее к месту, как меч, пронзивший живот. Его голос мог заморозить солнце, когда он сказал:

— Мисаки…

После этих трех слогов она поверила впервые, что у ее мужа были эмоции. Он мог ненавидеть.

Она ждала, застыв, пока взгляд Такеру станет физическим льдом и оборвет ее жизнь. Она не могла смотреть ему в лицо, закрыла глаза. Она знала звук меча, пронзающего тело человека. Она знала смертельный холод Шепчущего Клинка. Она знала, каково было носить внутри такой лед. Она была готова…

Но следующим звуком был не хруст льда об кость, а звон колокола. Она ощутила не твердый лед в животе, а нежный ветерок на щеке. Слабый. Слабый, но живой. И в тот момент джийя Мисаки, Такеру, Такаши и Мамору была задета чем-то чужим, чем-то легче и быстрее, но не менее сильным.

Мисаки открыла глаза, видя все ужасно четко. Мир перевернулся. Страх раскрылся, угроза от двух мужчин Мацуда перешла к чему-то больше и хуже…

Такеру отвел от нее взгляд, повернулся на неожиданный звук.

— Это колокол храма?

— Звук похож, — Сецуко склонила голову.

— Почему фины звонят им сейчас? — спросил Мамору. — Буря?

— Наверное, — сказал Такаши. — Новости предупреждали о штормах.

— Это не прибрежный шторм, директор, — Кван Чоль-хи озвучил осознание, которое Мисаки побоялась назвать. — Это фонья.

— Кван-кун, — начал возмущенно Такаши, но слова проглотил звук, какого они еще не слышали раньше. Рев, но не звериный и не человеческий, а нечто между.

Звук сотряс гору, половицы под их ногами загремели. Колокол фина, который должен был звонить ровно веками, загремел быстрее, потонул в вое, таком хищном и пустом, словно он звучал из зияющей пасти Лааксары.

Мисаки знала, когда ветер стал хлестать ее по коже, что письмо Я-ли пришло поздно.

— Они тут.

ГЛАВА 12: РАНГАНИЙЦЫ

Мир Мисаки накренился. Это был странный рывок — переход от мысли, что она могла умереть, до осознания, что они все умрут. Она атаковала мужа Кровавой Иглой, была готова напасть на брата мужа, и Такеру смотрел на нее, собираясь убить. Но когда ветер ударил по дому, мир накренился, как палуба корабля, бросая их в одну сторону.

Посреди стона дерева и чужой ньямы Мамору первым встал на ноги. Он повернулся и побежал по коридору к крыльцу. Мисаки шла следом, Такеру и Такаши были за ней, воины, которые чуть не направили мечи друг на друга, бежали в одну сторону. Потому что ссоры потеряли смысл. Это все будет не важно, если они умрут.

Мамору распахнул дверь, и холодный ветер ударил по ним.

— О! — воскликнул он, вспомнив, что в руке был малыш, когда Изумо заплакал. — Прости, Изу-кун! — он быстро укутал малыша в свои рукава, закрывая его от ветра.

Небо было не того цвета — не синим в сумерках или серым от тумана Такаюби. Это была чужая тьма, похожая на ржавчину, пропитанная старой кровью.

— Отдай малыша матери, Мамору-кун, — сказал Такаши, он и вся семья вышли на крыльцо.

— Да, дядя, — Мамору осторожно передал рыдающего брата Мисаки.

Она похлопала Изумо по спине, вяло пытаясь успокоить его, но сама смотрела на горизонт. В море вдали Мисаки видела полоску неба, озаренного солнцем, но это быстро пропадало за стеной туч. Грозовой фронт надвигался, ветер становился сильнее, и балки академии Кумоно изгибались и скрипели так громко, что звук разносился по горе. Обычно спокойное озеро Кумоно пошло волнами, и сосны вокруг западной деревни трепало, будто траву.

Нагаса выбрался на крыльцо, но его сбил с ног ветер.

— Осторожно! — Мамору поднял рыдающего брата и подтолкнул его к дому.

Хироши хватило ума не выходить в ветер, как Нагаса. Он остался на пороге, сжимая косяк, его пугающе пристальный взгляд был прикован к собирающимся облакам.

— Сецуко, Мисаки, уведите детей внутрь, — сказал Такаши. — Закройте все двери и окна.

«Закройте все двери и окна. — Мисаки чуть не засмеялась в истерике. — А толку?».

— Смотрите! — воскликнул Чоль-хи, показывая на нижнюю часть горы.

— Что это такое? — закричала Сецуко.

Самые темные тучи собирались у берега, недалеко от рыбацкой деревни у основания горы. Мисаки поняла, что видела, раньше, чем была готова в это поверить…

Чоль-хи думал о том же.

— Нет… — сказал он едва слышно. — Не может…

В Рассвете все знали, что воронки ветра нельзя взять в бой. Один фоньяка не мог создать такую, а команда не была достаточно слаженной, чтобы управлять такую воронку. Много умелых фоньяк, включая учеников из параллели Мисаки, были ранены или убиты в попытках сделать воронку ветра оружием. И то были маленькие воронки, не больше дюжины баундов в диаметре.

Судя по движению туч над рыбацкой деревней, это было что-то куда больше.

— Они не… — голос Чоль-хи стал испуганным. — Нет.

Но на их потрясённых глазах тучи закружились, став воронкой над берегом. Хоть Мисаки сказала, что это делали люди, хоть она не верила в богов, выглядело как темный палец бога, тянущийся к земле.

— Нет, — Сецуко поняла, что происходило. — Стойте! Они не могут!

Атка была продумана, поняла Мисаки. Фоньяки создали грозу из моря, чтобы не привлекать внимание сразу, но торнадо собиралось опуститься, только когда они добрались до суши. Так они не принесли морскую воду на берег, дав врагам оружие — будто у бедных рыбаков на берегу были шансы.

— Нет! — завопила Сецуко, ревущая колонна опустилась на ее деревню. — Стойте! Стойте!

Игнорируя ее крики, небесный бог загудел и опустил палец на берег.

Они были слишком высоко, чтобы видеть, как дома разлетаются на щепки, или слышат крики рыбаков внутри. Но Мисаки чувствовала это. Смерть одного теонита вызывала беспокойство в атмосфере. Смерти многих в один момент ударили ее почти физически. Обычно она не ощущала ньяму на таком расстоянии, но снег служил спинномозговой жидкостью, агония пробежала по горе Такаюби. Она ощутила ее дрожь, будто всхлип, в своих венах, а потом стал тихо. Десятки пульсов пропали. За один удар ее сердца.

Мисаки не знала, что ее «сестра» могла издавать такие звуки.

— Сецуко… — начал Такаши, голос был сдавленным. Он потянулся к жене, она рванула вперед, в ветер, словно хотела сбежать по горе. — Сецуко, стой! — он поймал ее, не дав спрыгнуть с крыльца, и крепко сжал.

Она дрожала в его руках. Ее джийя, обычно легкая, как мелкие волны на песке, могла вскипятить кровь. Такаши держал ее крепко. Он зажмурился, словно ощущал каждую каплю ее боли, словно мог все забрать в свою грудь, если бы пожелал.

— Не смотри, — он опустил ладонь на голову жены, окутал ее ньямой, как одеялом, последние дома внизу поглотил ветер.

Он сделал свою силу плотной стеной, укрывая Сецуко от дрожи разрушения, но она не перестала дрожать. Уткнувшись лицом в грудь Такаши, она завизжала. Пронзительный звук не просто от горя. Не просто от гнева. Такаши опустил голову и тихо говорил в ее волосы, а потом повернулся к другим.

— Мисаки, уведи ее внутрь. Тут опасно. Такеру-кун… — он посмотрел на брата. — Нужно убить ранганийцев. И ты, Мамору-кун. Идем.

Кровь Мисаки замерла в венах.

Нет.

Не Мамору. Не Мамору.

Она открыла рот, чтобы возразить — он слишком юн, или он должен защищать тут братьев — но в ее руках оказалась рыдающая Сецуко. Подвинув Изумо, она сжала дрожащую ладонь женщины и повела ее внутрь. Они едва прошли дверь, когда мужчины миновали их.

Обычно воин Широджимы молился своему мечу и богам перед боем. На ритуал не было времени. Такаши едва поклонился на пороге додзе, подбежал к стойке с оружием, схватил по два меча — Нагимару и Кьёгецу в правую руку, Намимару и меч Мамору в левую. Он повернулся и бросил брату и племяннику их катаны.

Никто не заметил, что Такеру поймал Лунный Шпиль левой рукой. Он сжимал белые ножны, пока Такаши и Мамору завязывали мечи на местах. Пальцы его правой ладони подрагивали. Они скоро смогут работать, но он не верил пока, что мог ими завязать узел.

Руки Мамору двигались быстро, почти безумно, ведомые энергией, которую Мисаки узнала. Она тоже это использовала — коктейль адреналина, решимости и безумия бойца, который мог отогнать страх и благоразумие, когда она рисковала жизнью против врага сильнее, чем она. Может, она ощутила бы тот же пыл сейчас, если бы в опасности была только она. Но это был ее сын. Это был ее умный и растущий сын, лучший коро, чем она. Его жизнь была слишком ценной.

— Мамору… — начала она, но се смотрели на Такаши, глава дома привязал вакидзаси рядом с катаной и повернулся, чтобы отдать приказы.

Мэр управлял деревней, а патриарх Мацуда был ближе всего к военачальнику в Такаюби. Не только Мамору и Такеши — все воины на горе отвечали бы Такаши. Так делали их люди задолго до того, как Джунгсан послал бюрократов приглядывать за ними.

— Тот торнадо не может подняться по горе, — говорил Такаши. Это было логичным выводом, обычно торнадо появлялись в пустыне на западе Ранги и на плоских равнинах Абрии, а не на каменистом берегу Кайгена. — Как только он доберётся до основания горы, неровная поверхность разобьёт его. Кто бы ни делал его, ему придется опуститься, и там мы разберемся с ним.

— Даже не знаю, директор, — сказал Чоль-хи.

— Кван-кун, не время для твоих странных…

— Он прав, Нии-сама, — вмешалась Мисаки. — Та штука — не естественная воронка ветра, — она не могла представить, какая точность и командная работа требовались, чтобы создать торнадо такого размера и управлять им. Это делали не наемники или плохо организованные простолюдины, это был высоко организованный военный отряд. — Армия фоньяк, достаточно сильных, чтобы управлять таким ветром, достаточно сильна, чтобы поднять его по горе, — она в этом не сомневалась. — Это торнадо будет у ворот деревни через сииирану.

— Даже лучше, — сказал Такаши, и Мисаки поразило, что он улыбался.

— Что?

— Не нужно нести бой к ним, — Такаши повернулся к Такеру и Мамору, выглядя оживленно, каким Мисаки еще его не видела. — Эти ранганийцы посмели напасть на народ моей жены, наших рыбаков, наш берег. Они осмеливаются насмехаться над богами нашего океана. Покажем им настоящую силу богов. И ты, городской мальчик, — он указал на Чоль-хи.

— Люди все еще зовут меня так?

— У тебя есть та штука, о которой говорят Такеру и Мамору — мелкий телефон?

— Да, директор, — Чоль-хи вытащил инфо-ком из кармана.

— Ты можешь позвонить правительству?

— Эм, не отсюда. Башни, которые мы установили, работают только выше по горе.

— Тогда лучше иди туда сейчас, — сказала Мисаки. — Если ветер не собьёт башни, тот прямоугольник — самый быстрый способ сообщить императору, что это происходит.

Она не доверяла правительству Кайгена, но сейчас оно было единственным шансом Такаюби на подкрепление.

— Поднимись по горе, — сказал Такаши. — И возьми это, — он взял запасной вакидзаси со стойки и бросил оружие в ножнах Чоль-хи, который чудом его поймал. — Если столкнешься с бедой.

— Девчачий меч?

Такаши фыркнул.

— Я видел тебя в бою, Кван-кун. Катана для тебя велика.

— Ах, — Чоль-хи перевел взгляд с меча Мамору на еще большую катану Такеру. — Туше. Но если нужно, чтобы кто-то как можно быстрее добрался до башен, это разве должен быть я? Мамору же быстрее?

— Мамору намного быстрее, — согласился Такаши. — Но он и Мацуда. Он создан, чтобы биться с врагом в лицо, а не убегать.

— Биться с врагом? — поразился Чоль-хи. — Не знаю, заметили ли вы, директор, но враг — торнадо. Что вы будете делать?

— Убьём его, — сказал Такаши. — Иди!

— Точно, — сухо сказал Чоль-хи, но он сжимал ножны вакидзаси так крепко, что костяшки побелели. — Было приятно… я р-рад, что знаком с вами, — он посмотрел в глаза Мамору и низко поклонился. — Спасибо за все. И не переживай, — он выпрямился. — Я получу подкрепление. Держитесь, — он побежал из дома, крикнул Мацуда. — Держитесь!

Чоль-хи ушел, Такаши обнял Сецуко еще раз.

Он нежно коснулся ее лица.

— Хватит слез, моя любовь. Твои родители и братья с сестрами будут покоиться с миром. Я отправлю им трупы всех их врагов.

Сецуко решительно кивнула, Мисаки еще не видела у нее такой хищный взгляд.

— Сделай это, — прошептала она.

— Я брошу к их ногам столько ранганийских душ, что они смогут пройти по ним, как по мосту, в Лааксару. Не переживай, милая, — добавил он Аюми, рыдающей в руках Сецуко. — Твой отец тебя защитит.

И они пошли. Они уходили. Мир Мисаки ускользал сквозь пальцы.

— Стойте!

— Нет времени, Мисаки, — сказал Такаши.

Она не слушала его, сжала руку Мамору. Она хотела умолять: «Останься! Будь там, где я могу тебя защитить!». Но это была глупая мысль. Мамору был сильным бойцом. Если он не мог защитить себя, она не поможет.

— Следи за расстоянием, — сказала она. — Фоньяки опаснее всего на среднем расстоянии — два-три баунда. Там их атаки бьют сильнее всего. Держись подальше или близко с мечом. Не задерживайся на середине, чтобы пострадать от их атак.

Несмотря на нетерпение дяди, Мамору внимательно слушал.

— Да, Каа-чан.

— И смотри на цвет их форм, — добавила Мисаки. — Обычные солдаты носят желтый. Их элитные бойцы в черном. Если видишь желтый, шанс есть. Если видишь черный, лучше убегай.

— Каа-чан, ты знаешь, что я не могу это сделать.

— Но… — «я хочу» было плохой причиной.

— Каа-чан, — Мамору сжал ее плечи — когда его ладони стали такими большими и сильными? — Я — Мацуда. Разве я не рожден для этого?

Ответом было да. Потому она бросила все, что любила, и попала в эту семью, терпела издевки свекра, безразличие мужа столько лет, чтобы у семьи Мацуда был сильный наследник, чтобы у Кусанаги был острый клинок.

Это была цель в жизни, и теперь Мамору должен был ее исполнить, дать ей значение. Она не могла забрать это у него.

Поэтому она сказала только:

— Да, — сердце наполняла боль, она сжала руки сына. — Да, сын. Я горжусь тобой.

— Вряд ли я достоин твоей гордости, — Мамору улыбнулся, — но буду. Подожди.

Мамору отошел от нее, но ноги несли Мисаки за сыном и мужем, руки тянулись, она не была готова отпустить… Должно быть что-то еще, способ спасти их. Только она сталкивалась с фоньяками. Она годами смотрела на них, тренировалась с ними. Она знала теорию за воронками ветра, даже если не видела, чтобы воронку создали успешно. Она должна что-то помнить…

«Думай, Мисаки. Думай».

— Не пытайся нападать на ветер, — сказала она, поймав Мамору за рукав. — Это сильнее любого теонита.

— Мисаки, — сказал Такаши. — На это нет времени. Прощайся…

— Нет! — прорычала Мисаки, уже не думая о приличиях. — Слушайте! — она еще не слышала, чтобы кто-то остановил торнадо, который уже бушевал. Если кто и сможет, так это они, но только если они будут понимать, с чем бьются. — Эти воронки ветра создают команды из двух частей. Одна группа направляет холодный воздух по кругу снаружи, а другие силы нагревают воздух в центре, чтобы кормить поток.

Такаши смотрел на нее в смятении.

— Откуда ты…

— Торнадо не остановить, убрав фоньяк снаружи, — продолжила Мисаки. — Они лишь направляют уже движущийся ветер. Циклон усиливает воздух, текущий вверх. Самые сильные фоньяки будут там, в воронке, направляя горячий воздух вверх. Если хочешь остановить торнадо, нужно убрать их. Нужно найти их внутри ветра.

— Хорошо… — сказал Мамору, но она видела по его лицу, что он не понимал.

— Ветер быстрее крови или воды, он непостоянный, но тела в нем можно выделить, как рыбу в течении…

— Хватит, — Такаши повел Мамору прочь от нее. — Нужно двигаться.

Мисаки в отчаянии прокричала последнее, что пришло в голову:

— Такеру-сама!

Ее муж не обернулся. Она и не надеялась, что он послушает, не имела права с ним говорить, но он был последним шансом спасти ее сына.

— Там есть важные точки, как в теле человека… Как твоя рука.

Мамору оглянулся в полном смятении.

— Что…

— Идем, — Такеру сжал кимоно Мамору левой рукой и потянул его за дверь. — Твоя мать несет бред.

МАМОРУ

Мамору двигался, не думая. Его тело знало, что делать. Все мужчины и мальчики знали, что делать, когда звонил колокол тревогу, это же делали их праотцы во время Келебы: мужчины старой деревни собрались у ворот и пошли по горе, чтобы объединиться с силами из западной деревни. Мацуда побежали к вратам деревни, Юкино-сэнсей присоединился к ним, как и его старшие кузены и бойцы дома Мизумаки. Они побежали по горе к врагам.

Эта сцена тысячу раз прокручивалась в голове Мамору на уроке, на темном потолке перед тем, как он засыпал, и в его мечтах после… с тех пор, как он смог мечтать. Он всю жизнь готовился к этому моменту, боясь, надеясь на это. Но, пока ноги несли его по горе, он не мог поверить, что это было настоящим.

Медное небо бросало свет на всю деревню, делая знакомые дома чужими и далекими. Оглушительный звук, как тысяча боевых самолетов, будто пытался порвать границу между этим миром и следующим. Даже плоть Мамору не ощущалась реальной. Ветер сделал его тело медленнее и легче, чем оно было. Он ревел на коже Мамору, заставляя ее неметь и покалывать, словно кожа духа, словно его тело принадлежало взрослому воину из его мечтаний, далеко в будущем, в дне, который мог не сбыться…

— Мне нужны цифры, Такеру-кун! — дядя Такаши перекрикивал ветер, пока они бежали. — Сколько мужчин подходящего возраста у нас между этой деревней и западной?

— Двести четыре, — сказал тут же Тоу-сама.

— Ха! — дядя Такаши рассмеялся. — Этого хватит!

Но вид на краю деревни остановил их, таби проехали по снегу. Улыбка пропала с лица дяди Такаши.

Он выругался под нос и повернулся к Тоу-саме.

— Твоя жена была права. Эта штука поднимается по горе!

А еще торнадо наступал быстрее, чем Мамору видел, чтобы теонит двигался по земле. Торнадо уже поглотил леса на нижних склонах. Вскоре он будет на краю западной деревни.

— Нужно спускаться, Мацуда-доно! — крикнул один из Мизумаки. — Сейчас!

Но не все мужчины собрались, и было уже слишком поздно.

— Нет! — Мамору побежал к западной деревне, пока она не пропала, но его оттащили.

Юкино-сэнсей сжимал его кимоно сзади.

— Жди приказов, — сказал мечник.

— Но мы должны им помочь! — адреналин Мамору смешивался с болью, ветер дотянулся до нижних домов. — Там Ицуки-кун! Юта-кун! Ваша семья…

— Мы ничем не можем помочь им сейчас, — Юкино-сэнсей потянул его, и Мамору на миг ощутил невыносимую боль мастера. Но лишь на миг. Юкино-сэнсей скрывал эмоции под поверхностью. — Сейчас мы можем только отомстить за них.

Юкино-сэнсей был прав, конечно. Даже если бы они бежали без помех по горе, они не добрались бы до деревни вовремя. Все мужчины старой деревни могли лишь смотреть, как большая часть населения Такаюби стирается со склона горы. Мамору пытался подавить джийю, ощущать себя как можно меньше, но адреналин в венах не позволял этого. Он не мог закрыться от смерти, как не мог отвести взгляда от разрушения.

Коро бились. Даже на расстоянии Мамору ощущал, как их джийя скалится, как зубы, на ветер. Шипы льда появлялись между зданиями и рассыпались вместе со всем. Но, конечно, умирали не только те, кто бился. Матери и дети вырывались из домов и разбивались об камни. Храм, где Мамору молился каждый праздник, где он узнал имена своих богов, взорвался, глиняная черепица рассыпалась пылью.

Хоть ветер ощущался как ньяма, Мамору не мог поверить, что это делали люди. Какой человек с душой ньямы мог убивать коро и обычных людей одним махом? Это была работа демонов.

Агония угасала, Мамору понял, что Юкино-сэнсей не отпустит его.

Не только родственники Юты и Юкино-сэнсея пропали в том ветре. Почти все ученики Юкино-сэнсея приходил в Кумоно из западной деревни. Остался только Мамору. Вкруг них мужчины кричали от гнева. Некоторые плакали. Некоторые падали на колени. Юкино-сэнсей не сдался и не плакал. Он не кричал, как Сецуко. Он стоял неподвижно, расправив плечи, глядя вперед, но не казался хрупким. Он словно превратил себя в лед. Если он двинется, лед треснет.

— Сэнсей… — начал Мамору, его голос дрожал, но он не знал, что мог сказать. Он моргнул, ощутил слезы на щеках. Он рос с мальчиками из западной деревни, и он ощущал их потерю как дыру в груди. Но Юкино-сэнсей был их учителем. Он годами питал их, растил их. Они были его гордостью. И все пропало за миг… Мамору мог лишь представить, как это ощущалось.

— Такеру-кун… — голос дяди Такаши посерьезнел, — цифры. Кто остался? Сколько из каждой семьи?

— Икено: двенадцать. Катакури: девять, считая тринадцатилетнего и калеку. Гинкава: девять, считая двенадцатилетнего, Амено: шесть, Мизумаки: пять, Юкино: четыре и Мацуда… — Тоу-сама посмотрел на сына и брата. — Нас всего трое.

— Сколько всего?

— Сорок восемь, Нии-сама.

— Хорошо, — дядя Такаши повернулся к собравшимся. Несмотря на разрушения, которые они видели, никто не отвернулся. — Амено. Икено, Гинкава — к северному проходу! Выстройтесь в линию по два человека в глубину, Амено и Гинкава впереди, Икено сзади! Катакури, следите с утеса. Стреляйте по фоньякам, которые попытаются подняться по камням.

Голос дяди Такаши, хоть и громкий, не доносился до всех из-за ветра, но бойцы стали повторять его приказы в группе.

— Стойте… — сказал Мамору, мечники Амено, Гинкава Икено с лучниками Катакури побежали выполнять приказы. — Кто будет охранять южный проход?

Южный проход был шире из двух дорог по горе, и дядя Такаши послал две трети их силы в другую сторону.

— Мы, — сказал дядя Такаши. — Юкино, Мизумаки, со мной! — крикнул он, и одиннадцать бойцов пошл за ним вниз по склону к южному переходу.

Мамору ходил по этой тропе почти каждый день своей жизни. Этот путь он обирал каждый раз, когда посещал Котецу в деревне кузнецов, и когда он встречался с Ютой и Ицуки и шел в академию Кумоно. Теперь дорога выглядела незнакомо в свете цвета ржавчины от бури. Снег и пыль метались, как призраки, будто Лааксара поднималась, чтобы забрать бойцов, ждущих врагов.

— Хьесуке! — крикнул дядя Такаши ближайшему Мизумаки, пока они проходили деревню нуму. — Скажи кузнецам оставаться в домах с закрытыми дверями!

Мужчина кивнул и отделился от группы.

Дядя Такаши крикнул мужчинам остановиться на самой узкой части прохода. Взмахом руки он вырезал прямую линию в снегу, она тянулась от неровных камней справа от них до основания склона, ведущего к академии Кумоно, слева от них.

— Задержим их тут! — заорал он. — Ни один фоньяка не пересечет эту линию!

Линия, которую он нарисовал, была в тридцать баундов длиной. Мамору представил, что генерал, который надеялся защитить такой участок, послал бы пятьдесят солдат.

Их было двенадцать.

Мужчины выстроились по навыкам, младшие Мизумаки встали на более защищённых краях, а сильные Юкино прикрывали землю у середины прохода, где ранганийцы, скорее всего, будут пробивать путь. Поняв, что он оказался между дядей и Юкино-сэнсеем, Мамору отступил, думая, что стоит передать место более опытному бойцу.

— Оставайся тут, Мамору-кун, — сказал Юкино-сэнсей твердо, но мягко. — Ты же Мацуда?

Сглотнув, Мамору кивнул. Ладонь хлопнула его по плечу, он обернулся и увидел улыбку дяди.

— Похоже, ты не увидишь ржавчины, племянник, — дядя Такаши сжал его плечо, Мамору ощутил вспышку радости. Его дядя улыбался не для того, чтобы приободрить других. Он радовался.

Гора задрожала под их ногами, дядя Такеши занял место между братом и племянником. Торнадо поглотил западную деревню и окружающий лес, не замедляясь, и теперь он был в сотне баундов от них — двенадцать мужчин против колонны ветра.

— Мы держим линию! — прогудел дядя Такаши.

— Мы держим линию! — повторили бойцы, сочетаясь с его пылом.

— Мы — Меч Кайгена!

— Мы держим линию!

Ветер поднялся, словно в ответ на их голоса, пытаясь оглушить их и сорвать кожу с их костей. Но мужчины Такаюби стояли, впившись ногами в снег.

— Стреляем! — взревел дядя Такаши на ветру.

Мамору поднял джийю и попытался создать копье, но было сложно, ветер пытался вырвать снег из его хватки. И, даже если он смог бы создать снаряд, куда он стрелял бы? Они были против стены ветра. Было невозможно что-то различить в вихре снега.

Юкино-сэнсей выстрелил первым. Он поднял из снега копье длиной в баунд, метнул три копья друг за другом со всей силой и точностью.

Мамору показалось, что снаряды пропали в вихре, но когда он посмотрел на наставника, Юкино улыбался.

— Я по чему-то попал.

— Да?

— Да, — Юкино-сэнсей сжал мозолистые пальцы и поднял еще одно копье изо льда. — Навредить не так сложно. Сложно ощутить цель и атаковать в то же время. Мне бы пригодилось немного силы Мацуда.

— Что?

Юкино-сэнсей взмахнул руками, направляя копье, чтобы оно парило перед Мамору.

— Нужно разбежаться, Мамору. Потом крути.

Мамору не сразу понял. А потом улыбнулся.

— Да, сэнсей! — он попятился, считая шаги. А потом побежал к копью изо льда.

Оттолкнувшись от снежной земли, он повернулся в воздухе и ударил ладонью по снаряду, направляя джийя через руку. В последний миг он ощутил джийю Юкино-сэнсея, соединившуюся в его с невероятной вспышкой силы. Управляемая джийя наставника сплелась с его, направляя копье сквозь ветер к цели. Мамору вздрогнул, ощутив, что снаряд попал во что-то твердое.

Юкино-сэнсей ощущал все так остро, что мог заметить тела в вихре снега, как говорила Каа-чан — как рыбу в течении.

— Еще! — крикнул Юкино-сэнсей, не дав Мамору долго удивляться.

— Да, сэнсей!

Мамору месяцами оттачивал удар с разворота, Юкино-сэнсей сказал ему так делать. Его меткость все еще можно было улучшать, но он мог метать снаряды с полной силой ваати, не уставая.

Вдоль линии другие джиджаки повторяли их технику, парами метали снаряды в воронку. Только Тоу-сама и дядя Такаши метали атаки без помощи. Через сииру лед посыпался градом на торнадо.

Мамору знал, что они попадали по телам. Даже если он полагался на цель Юкино-сэнсея, его джийя улавливала смутное ощущение льда, бьющего по плоти снова и снова. Они побеждали фоньяк, но ветер не замедлялся.

По сигналу рукой от дяди Такаши, Тоу-сама, Юкино-сэнсей, самые старшие Мизумаки и Мамору собрались рядом с ним. Даже вблизи было сложно его слышать от рева ветра.

— Мы бьем по фоньякам, — сказал дядя Такаши. — Почему он не останавливается?

— У них явно есть замены, — сказал Юкино-сэнсей. — Как только один солдат падает, его сменяет другой.

— Что делать? — спросил Мизумаки Хьёсуке.

— Нам нужно избавиться от тех, кого нельзя заменить, — сказал Тоу-сама. — Нам нужно уничтожить источник силы воронки.

— Как? — спросил старший брат Хьесуке, Токи.

Шепот Тоу-самы был таким тихим, что Мамору едва услышал его из-за ветра.

— Иглы.

— Копья, Мацуда-доно? — сказал Токи. — Мы это и делали! Ветер слишком сильный! Мы едва пробиваем ветер воронки.

— Мизумаки-сан прав, — сказал Юкино-сэнсей. — Как нам пронзить центр?

— Никто из вас не может, — Тоу-сама потирал правую руку, глядя на движущийся торнадо. — Я это сделаю.

— Что?

— Стреляйте копями, — сказал Тоу-сама. — Убирайте как можно больше фоньяк, — он отвернулся от торнадо, упал на колено, прижал ладони к земле и закрыл глаза. Его джийя за миг из агрессивной стала спокойной.

— Что он делает? — осведомился Мизумаки Хьесуке. — Мацуда-доно! — он потянулся к плечу Такеру.

— Стойте! — Мамору схватил Хьесуке за рукав. — Он медитирует.

— Медитирует? — поразился Мизумаки. — Молитва сейчас не поможет! Нам он нужен для боя!

— Ждите, — настаивал Мамору.

Мамору за ваатину мог добиться глубокой медитации, но тогда он мог ощущать каждую каплю воды и каждую снежинку на горе. Если отец мог достичь такого состояния за пару мгновений, у них мог быть шанс.

Дядя Такаши соглашался с ним.

— Вернитесь на места. Укоренитесь там, пока ветер не утихнет.

— Утихнет? — поразился Хьесуке.

— Ты же доверяешь своим лордам, Мизумаки-сан? — спросил с вызовом Юкино-сэнсей.

Хьесуке помедлил, но кивнул и вернулся на место рядом с Токи и другими Мизумаки.

Мамору и Юкино-сэнсей пытались бросать снаряды в торнадо, но ветер усилился так, что джиджаки не могли сделать ни шага, чтобы не упасть.

Юкино-сэнсей крикнул что-то, что Мамору не расслышал от оглушительного рева, но движение его губ напоминало: «Укоренись!».

Мамору так и сделал, поднял снег вокруг себя до колен, сделал его льдом, примораживая себя к горе. Он уже ничего не слышал. Его волосы били по лицу так, что могли оставлять порезы.

Его стойка и лед были сильными, но Мамору понимал, что если будет бороться с ветром дальше, его ноги сломаются. Ушли все силы, чтобы наклониться и опуститься на колени. Он сжался в снегу, укутал себя коконом изо льда. Тоу-сама все еще не шевелился, был неподвижен, как гора, под ветром.

Воронка была почти на них. Мамору гадал, как ощущалась смерть от торнадо. Его вырвет из снега, как дерево из земли, и разобьёт об склон горы? Или все будет медленнее? А если он был упрямее? А если он не отпустит склон горы, ветер сорвет плоть с его костей? Он был уверен, что вот-вот узнает…

А потом Тоу-сама пошевелился.

Физически движение было едва заметным, пальцы резко дернулись. Но будто лопнула нить. Что-то изменилось. Ветер еще кружился, но он вдруг ослабел, потерял потустороннюю ярость.

Когда Мамору осмелился поднять голову, он увидел, что воронка распалась, рассеялась обрывками облаков. Обломки посыпались на склон горы.

Многие не поняли, что случилось, но дядя Такаши повернулся к брату с улыбкой.

— Молодец, Такеру-кун!

В снегу внизу Мамору видел два тела в черном, обмякших без движения. Через миг третье тело рухнуло на землю перед ними, Мамору вздрогнул.

Мамору пятился от павшего фоньяки, а дядя Такаши прошел к нему. Просунув ступню под обмякшее тело, он перевернул его, увидел рану, убившую мужчину. Дыра была едва заметной, но Мамору ощущал, как кровь текла из груди фоньяки, пропитывала черные пуговицы его формы. Лицо мужчины разбилось до не узнавания при падении, но волосы были аккуратно собраны в длинную косу, привычную для воинов Ранги.

Мамору не мог отвести взгляда от сломанного тела — плоти, крови и волос. Сколько бы он ни смотрел, это был человек. Просто человек. Ветер сделал небо темным, ревел как бог… но в сердце был человек.

— Так ты их убил? — спросил дядя Такаши, глядя на дыру в груди фоньяки.

— Их было всего трое в центре воронки, — Тоу-сама плавно поднялся и поправил хакама. — Прости, Нии-сама, я не сразу нашел их тела.

Мамору было сложно понять, что его отец сделал. Чтобы пронзить грудь этим фоньякам, он не только следил за движением миллиона снежинок, движущихся на невероятной скорости, он и управлял ими. Это было поразительно. Потому говорили, что в венах Мацуда кровь богов.

— Я все еще не знаю, как ты это делаешь, — дядя Такаши с восхищением покачал головой.

— Я слушаю гору.

— И что сказала гора, братишка? Кроме того, где бить?

— Мы в меньшинстве, — сказал Тоу-сама, — двадцать к одному.

Мамору потрясенно смотрел на отца. Он не только убил фоньяк, создающих восходящий поток. Глубоко в медиации он сосчитал чужие тела на склоне горы.

— Двадцать к одному? — Такаши фыркнул. — Ранганийцы — идиоты, раз думают, что могут бросить нам вызов таким количеством.

— Меня беспокоит не количество, — сказал Юкино-сэнсей. — Все дело в качестве бойцов, которых они послали.

— На места! — крикнул Такаши Юкино и Мизумаки, поднимающимся на ноги в снегу. — Бой не закончен. Враги идут!

— Я их толком не вижу, — Мамору щурился в белизне.

Тоу-сама в ответ поднял ладонь, убирая туман и снег перед ними.

Перед развалинами западной деревни стояла желтая стена — сотни солдат, выстроенных формацией. Замена развернулись, открывая черного дракона Ранги на кроваво-красном солнце. Эти мужчины шли за торнадо по горе, переступая тела и обломки домов.

Спину покалывало, Мамору понял, что они увидели желтых солдат в тот же миг, когда ранганийцы увидели их.

Мгновение ничего не двигалось.

Потом звук поднялся от ранганийцев. Боевой клич, громкий и человеческий, который сотряс Мамору сильнее рева торнадо. Впервые его сон цвета ржавчины превратился в реальность.

Ранганийцы помчались по горе.

ГЛАВА 13: ДРАКОН

Ранганийцам нужно было преодолеть много баундов снега, но они двигались быстро.

Рев торнадо пропал, дядя Такаши снова был слышен.

— Держать линию!

Из двенадцати мужчин в линии двоих не было видно — сдуло ветром. Из тех, кто устоял в снегу, не все поднялись.

— Мы держим линию! — заорал дядя Такаши, и те, кто мог стоять, повторили клич:

— Мы держим линию!

Дядя Такаши только немного злился из-за истончения его сил.

— Вы трое! — обратился он к Тоу-саме, Юкино-сэнсею и Мамору. — Разойдитесь шире. Прикройте за тех, кого мы потеряли.

Четверо, понял Мамору, глядя на линию. Они потеряли четверых. Их осталось восьмеро — три Мацуды, Юкино-сэнсей, два его кузена и два самых сильных Мизумаки. Как восьмеро могли защитить этот переход от армии?

Словно в ответ, дядя Такаши поднял руки. С ними поднялась ньяма, такая сильная, что тело Мамору затряслось. Дядя Такаши направил ладони вверх, послал ньяму по горе волной. Снег, ведомый его силой, стал армией шипов, торчащих из земли, движущихся к армии мужчин.

Если Тоу-сама был точностью, дядя Такаши был воплощением силы Мацуда. Только его ньяма из всех, что знал Мамору, напоминала эхо мощи океана.

Шипы дяди Такаши попали по первым линиям фоньяк с взрывом льда и плоти. Это было как белая пена на волне — но волна стала красной. Кровь вырвалась из первого ряда, фоньяк были пронизаны или разрезаны на кусочки шипами, но некоторые уклонились. Сначала Мамору не понял, как, ведь шипы дяди Такаши покрыли всю землю. Он как-то неслись над лесом изо льда.

— Они могут летать? — выпалил он с удивлением и ужасом.

— Нет, — сказал Юкино-сэнсей, его умные глаза смотрел на движения фоньяк. — Они парят, бросая фонья на землю.

Солдаты приближались, Мамору увидел, что он был прав. Ранганийцы не были невесомыми. Когда они начинали опускаться к шипам, они направляли ладони или ударяли ногой в сторону земли, выпуская порыв ветра, чтобы взмыть в воздух снова.

— Они как листья… — сказал Мамору. Желтые листья, подхваченные ветром, не касаясь земли.

— Он не угадали со временем года. Осень умирает в зубах зимы, — дядя Такаши кивнул брату. — Добавим их желтизне красный цвет.

Фоньяка вперед группы начал опускаться меж двух шипов дяди Такаши, и третий вдруг вырвался из земли и пронзил его живот. В следующий миг еще три фоньяки пытались опуститься, но оказались убиты так идеально направленными шипами, что их могла создать только джийя Тоу-самы.

Так братья обычно работали вместе, дядя Такаши вел со своей решимостью и огромной силой, Тоу-сама следовал, заполняя бреши своей точностью.

Братья нашли ритм, дядя Такаши создавал стены шипов, которые ловили неловких фоньяк при спуске, Тоу-сама посылал копья в бреши, когда их пытались использовать фоньяки точнее.

Юкино-сэнсей выбрал иной подход, создавал копья, которые сбивали солдат из воздуха. Некоторые джиджаки пытались сделать то же самое, но фоньяки двигались, резко меняли направление с помощью потоков воздуха. Юкино-сэнсей попадал, но Мизумаки не хватало его контроля, им везло меньше. И, сколько бы солдат в желтом они ни убивали, армия наступала. Солдат падал на лед, но за ним оказывался другой. Ближайшие фоньяки были в паре баундов от них, достаточно близко, чтобы бить в ответ.

Первый залп ветра сбил одного из Мизумаки с ног. Мамору смотрел на наступающих фоньяк, искал, откуда была атака, но вдруг оказался на спине в снегу.

Было странно, когда ударяло то, что он не видел и не слышал. Если фонья и оставляла след в атмосфере, Мамору было сложно различить атаку среди потоков воздуха вокруг него. Он не был обучен улавливать ее.

— На ноги! — взревел дядя Такаши. — Не отвлекайся!

Встав на четвереньки, Мамору стал подниматься с копьём льда наготове, но его снова сбил удар ветра, этот был еще сильнее, и он вспомнил предупреждение Каа-чан: «Фоньяки опаснее на среднем расстоянии — два-три баунда. Тогда их атаки бьют сильнее всего».

Ближайшие фоньяки были в нескольких баундах от Мамору и других мечников. Как только они приблизятся, их невидимые атаки станут не просто сбивать мужчин, а будут убивать.

Кто-то в гениальном решении — Тоу-сама, судя по тихой эффективности маневра — поднял снег под их ногами, создав вуаль из частиц воды. Туман не был таким густым, чтобы скрыть наступающих солдат, зато он подавил ясность.

Следующая атака фонья раздула молекулы воды, создав заметную брешь в вуали. Видя ветер, Мизумаки Хьесуке уклонился от атаки и ответил ударом, пронзил грудь фоньяки.

Мамору увернулся от залпа воздуха и поднял джийю для контратаки, но как только он создал копье, ему пришлось уклониться от опасного взрыва ветра. Даже с вуалью снега, показывающей их движения, это было слишком. Фоньяки слишком быстро двигались к оптимальному расстоянию для атаки.

— Не отступать! — приказал дядя Такаши.

Но фоньяк было так много, они летали и уклонялись от шипов, перелезали через формации изо льда, и было невозможно атаковать и защищаться одновременно.

Заметив это, дядя Такаши изменил приказы:

— Щит! — крикнул он линии. — Закройтесь и удерживайте позиции!

Мамору поднял снег перед собой, вовремя создал толстую стену. Два разных удара ветром врезались в другую сторону. Лед трещал, Мамору поспешил починить его. Прижав ладони к щиту, он собрал снаружи слой снега мягче, надеясь приглушить удар следующей атаки, но защита от ветра не была похожа на защиту от клинков или тупых предметов. Следующая атака сбила снег, чуть не разбив лед под ним. Только упрямая сила джийя Мамору не дала щиту разбиться на тысячу кусочков.

Ледяные щиты трещали и разбивались по всей линии, но Юкино-сэнсей учил днями на утес Кумоно, одном из самых диких мест на горе. Он знал, как создать достаточно сильный щит под натиском ветра.

Мамору ощутил, как джийя учителя поднялась перед ним, превращая его слабый щит в толстый клин, способный отразить даже самый сильный ветер.

— Хорошая мысль, Дай, — сказал дядя Такаши, поднимая руку.

Объединив джийю, два мастера-джиджаки возвели укрепленные щиты вдоль линии, защищая товарищей.

— Оставайтесь за барьером! — закричал Такаши. — Готовься!

— Готовься! — зазвенели голоса мужчин вдоль линии.

Когда ладонь сжала его кимоно сзади, и Юкино-сэнсей повторил приказ, Мамору понял, что еще стоял.

Юкино-сэнсей толкнул его в барьер, и Мамору прижал к нему ладони. Только рефлекс позволил ему закрепить джийю в стене перед ним, даруя силу льду. Взрывы ветра стали сильнее, но восемь сильных джиджак поддерживали барьер, созданный Юкино-сэнсеем, и защита устояла.

Мамору понял, что дрожал, когда он попытался говорить:

— Ч-что теперь? — спросил он.

— Ждем врага тут, — сказал дядя Такаши.

— Мы позволим им подойти? — спросил Мамору. — Мы позволим им миновать барьер?

— Подойти, — кивнул дядя Такаши. Он коснулся рукояти вакидзаси, Намимару. — Туда, где мы их ждем.

Фоньяки были уже почти на них. Мамору слышал шум их фоньи и хруст ног на замёрзшей земле. Медленно вдохнув, он сжал рукоять меча. Ощущение оружия в руках обычно давало ему силы, успокаивало…

Первый солдат в желтом пролетел над барьером… и Мамору застыл.

Двигаться всегда было просто для Мамору. Он всегда реагировал первым, действовал первым. Но вдруг в самый важный момент Мамору словно перестал быть собой. Он был оболочкой, смотрел, как солдат Ранги опускается перед ним и бросается.

Чистый рефлекс вытащил его меч из ножен в атаке, заставив фоньяку отскочить. Если бы он был сосредоточен и готов, Мамору легко убил бы его, но он не был готов. Кончик меча едва задел форму фоньяки.

Его враг споткнулся, и ладони Мамору повернули меч для атаки сверху, но разумом не мог закончить атаку. Он не смог взмахнуть.

Мига колебаний хватило фоньяке, чтобы ударить Мамору ногой в живот, обрушив боль на его скелет. Его спина врезалась в барьер Юкино-сэнсея, голова стукнулась об лед, звезды вспыхнули перед глазами. Моргнув, он попытался занять защитную стойку, но было поздно. Фоньяка уже двигался для атаки, которая на таком расстоянии точно убьет его. Голова кружилась, джийя кипела, он не мог защититься или атаковать вовремя.

Фоньяка поднял руку.

Его тело дернулось. Изогнутый клинок Нагимару пронзил его грудь. Еще миг, и Намимару отрубил голову мужчины.

Катану вырвали, и два куска фоньяки упали на землю, стало видно дядю Такаши в крови с мечами в руках. Он был в ярости.

— Что ты делаешь, мальчик?

— П-простите, дядя! Я…

— Если не бьешься, не стой на пути! — зацепив рукоятью Нагимару в крови за головой Мамору, дядя Такаши отодвинул его от барьера и отбросил, новые фоньяки перепрыгнули стену.

В отличие от Мацуда, бьющихся правой рукой, Такаши был амбидекстером. С катаной Нагимару в правой руке и вакидзаси Намимару в левой он рассек пятерых фоньяк в одной атаке с разворота.

Он отпрянул от брызг крови, Мамору ощутил ладонь на руке.

— Будь со мной, — сказал твёрдо и спокойно Юкино-сэнсей.

— Ч-что?

— Отойди, — Юкино-сэнсей отодвинул его от барьера. — Прикрывай мою спину. Помогай, если фоньяки пройдут мимо меня или моих кузенов.

— Д-да, сэнсей, — выдавил Мамору, но Юкино уже повернулся к врагам, вытащив катану.

Меч Юкино-сэнсея — Такенаги, Режущий бамбук — был изящным оружием с рукоятью с зеленой шнуровкой и гардой с серебряными листьями бамбука. Это было самое старое оружие, выкованное Котецу, которое еще использовали. Его передавали в роду Юкино поколениями, но Мамору не мог представить, чтобы меч подходил кому-то лучше, чем Юкино Дай. Короче Кьёгецу Тоу-самы и тоньше Нагимару дяди Такаши, Такенаги был создан для скорости, как его хозяин.

Юкино-сэнсей на пике был одним из самых быстрых мечников в истории. Теперь он был вдвое старше Мамору, его скорость все еще была несравненной сред бойцов Такаюби. Его искусство не было сложной техникой или яркими приемами, это было идеальное исполнение основы на скорости в три раза выше обычного мечника.

Странно, как естественно выглядел Юкино-сэнсей, когда Такенаги рассек первого фоньяку-неудачника, окрасив снег кровью. Мамору тренировался с этим мужчиной много лет, знал его движения, как шаги танца. Было поразительно смотреть, как знакомые шаги и удары отсекают головы с тел, размещают органы и бросают дуги крови на белизну.

В светло-серой одежде Юкино-сэнсей сливался со снегом. Многие фоньяки, которые шли в его сторону, падали от его меча, не замечая его. Он двигался быстро, шагал так, что на него не нападало больше двух фоньяк, и он превращал бой многих против одного в схватку один на один, а в таких боях редкие могли сравниться с Юкино Даем. Мамору заметил с восхищением, что мечник одолевал многих солдат одним ударом, даже без взмахов мечом.

Белый склон горы пропитался красным.

Несмотря на их количество, фоньяки бились в невыгодном для себя положении. Они не могли пробить барьер Юкино-сэнсея, перепрыгивали его и попадали в опасную позицию — джиджаки были перед ними, прочная стена льда — за спинами. Между барьером и мечниками у ранганийцев не было расстояния, чтобы бросить ветер в атаку в полную силу, и они не были готовы к бою вблизи с мужчинами Такаюби.

Каждый солдат нес нечто, похожее на стандартный меч и короткий кинжал, но сталь была плохой. Их оружие легко ломалось об сталь Котецу, так что они будто бились палками.

Некоторые из них прыгали на гору и нападали на джиджак сзади, но дядя Такаши выбрал это место не зря. Склон за ними был отвесным, скользким ото льда. Джийя мешала им закрепиться, и новые фоньяки, которые пытались запрыгнуть, съезжали в опасную зону, если лед Мацуда или Юкино не рассекал их раньше. Десятки солдат в желтом попадали в смертельную ловушку, и тела собирались кучей на покрасневшем снеге.

Юкино-сэнсей методично убирал врагов меткими ударами, а дядя Такаши хищно резал фоньяк почти быстрее, чем они нападали на него. Он кружился, рычал и улыбался при этом, клинки сверкали. Он словно пытался увидеть, как много крови мог пролить.

Когда Нагимару вонзался в грудную клетку фоньяк, дядя Такаши отпускал оружие. Бедный фоньяка, который пытался использовать эту брешь, оказывался пронзенным Шепчущим Клинком. Смеясь, дядя Такаши кружился, рассекая солдат ледяным клинком, бросая Намимару в грудь другого фоньяки. Он заканчивал поворот с двумя Шепчущими Клинками в руках.

Дядя Такаши был единственным в истории Шепчущего Клинка с двумя клинками. Его наставник, Мацуда Мизудори, не одобрял этого, жаловался, что двойной Сасаяиба Такаши не был безупречным исполнением техники — не идеально острые клинки, вед джийя была сосредоточена не в одном клинке. Но они служили цели, рассекали мышцы и кости фоньяк легко.

Глава Мацуда взревел, энергия в его голосе не была ненавистью. Судя по его улыбке, Мамору думал, что его дядя любил этих солдат Ранги — больше, чем он любил свою жену, дочку или что-то в Дюне.

— Ну же! — взревел он, заканчивая кровавый поворот с маниакальным светом в глазах. — Это все, что у тебя есть, Ранга? Вперед!

Но фоньяки больше не перепрыгивали стену, чтобы напасть на него.

Вдруг все затихло.

Было слышно только тяжелое дыхание мечников Такаюби и ужасное бульканье умиряющих ранганийцев у их ног.

Мамору посмотрел на снег в крови, пытаясь оценить количество трупов. Их были десятки, но солдаты, которые шли на гору к ним, исчислялись сотнями. Почему они остановили наступление?

— Что они делают? — с опаской спросил Мизумаки Хьесуке.

— Они потрясены, — сказал Юкино-сэнсей. — Они думали, что легко растопчут нас. Если они умные, они отступят и перегруппируются, обдумают новую стратегию, — он повернулся к дяде Такаши. — И нам так сделать, Мацуда-доно?

— Да, — кивнул дядя Такаши, хотя глаза были дикими, он будто смотрел сквозь Юкино-сэнсея, а не на него. Его разум все еще был в пылу боя. — Да, мы можем, — сморгнув блеск, он стряхнул кровь с одежды и повернулся к своим людям. — Нас все еще восьмеро, да?

— Да, Мацуда-доно, — сказал Юкино-сэнсей.

Мизумаки Токи был ранен, но все были на ногах.

— Мамору-кун, — дядя Такаши взглянул на чистый клинок Мамору. — Ты не убил ни одного фоньяку, — его тон был удивлённым.

— Вы мне никого не оставили, — слабо сказал он.

Дядя Такаши рассмеялся громко, почти безумно, так он звучал, когда был пьян.

— Точно, — смеялся он. — Грубо мы поступили, на, Такеру-кун?

Тоу-сама взглянул на брата, но не стал отвечать на шутку. Он убил много фоньяк тихим способом. Судя по количеству трупов у его ног, он убил не меньше его брата, но он как-то сделал это, не пролив так много крови на себя.

Бой изменил дядю Такаши и Юкино-сэнсея, сделав глаза дяди Такаши дикими, а джийю Юкино-сэнсея гиперактивной. Но Тоу-сама не изменился внешне. Кроме красных пятен и быстрого движения груди, он не отличался от безупречного себя. Казалось, маленькая армия вообще не утомила его.

Он рассеял Шепчущий Клинок, прошел туда, где Лунный Шпиль торчал из груди павшего фоньяки и вытащил его. Он стряхнул кровь с клинка, вернув оружию небесный блеск, а потом вернул его в ножны.

Бедой стальных мечей — даже таких хороших — было то, что они теряли остроту, рассекая много тел. Шепчущий Клинок не страдал от такого. Мацуда обычно переходили на Сасаяиба, одолев десятерых. Мамору догадывался, что Нагимару, Намимару и Кьёгецу уже одолели свой стандарт. Тел было так много…

Мамору много раз был на поле боя в мечтах, но те детские мечты не учитывали кровь. Он привык к ощущению крови во всех ее состояниях, но он не был готов к миру, промокшему от крови. Она ощущалась тяжелой, душила. Это была Такаюби, чистая гора ручьев и белого снега. Казалось неправильным, что красное погружалось туда, и впервые в жизни Мамору понял, почему дедушка Сусуму всегда звал кровь и манипуляцию ею грязным делом.

— На места, — приказал дядя Такаши.

Мамору пришлось перешагнуть отрубленную руку и лужу органов, которые он не смог узнать, когда его дядя указал на его место в ряду.

Фины говорили, что джиджаки и фоньяки кипели в одном море, пока копье Наги не коснулось воды, не придало им облик людей. Так они выглядели на рассвете мира? До того, как сила Наги сделала их людьми? Кипящее месиво плоти с морской пеной? Мамору рассеянно гладил большим пальцем змей-богов на граде своего меча.

«Нами. Наги. Это все, что мы есть? Просто плоть и кровь? Так много крови…».

— Мамору-кун, — голос резко вернул его из красного транса. Юкино-сэнсей смотрел на него с тревогой, но Мамору видел только брызги крови на бледном лице учителя. — Нас слишком мало, чтобы я дальше защищал тебя. Ты достаточно сильный, чтобы биться с солдатами. Это так. Но тебе нужно быть готовым…

Юкино-сэнсея перебил грохот, от которого они оба вздрогнули. Осколки льда полетели во все стороны, и Мамору увидел, как глаза учителя расширились. Кто-то пробил барьер.

— Но… — начал один из Юкино. — Как…?

Он не успел закончить, раздался грохот во второй раз. Этот порыв ветра был таким сильным, что не только разбил баунд барьера, но и оттолкнул Мамору на несколько шагов. Куски льда сыпались вокруг них. Середина барьера рухнула, Мамору и другие снова видели склон горы.

Юкино-сэнсей был прав, что фоньяки решили перегруппироваться. Солдаты в желтой форме, хоть их стало значительно меньше, отступили на несколько баундов дальше по горе — но они были не одни. Пришли новые солдаты. Солдаты в черном.

Спину Мамору покалывало, он вспомнил слова матери. Обычные солдаты носили желтое, а элитные бойцы — черное. Если видишь желтое, есть шанс. Если видишь черное, убегай.

Он крепче сжал меч.

— Черные должны быть сильными, да? — сказал дядя Такаши с голодным взглядом.

— Они разбили барьер Юкино-доно, — сказал кузен Юкино, когда ряды ранганийцев пошли в наступление, — с такого расстояния… Они — монстры.

— Их стратегия изменилась, — отметил Юкино-сэнсей, фоньяки в черном шли впереди желтых солдат. — Они посылают лучших бойцов вперед, чтобы открыть путь остальным. Этот бой станет справедливым.

Справедливым? Черные силуэты двигались слишком быстро, их невозможно было сосчитать, но их было больше восьми.

Тоу-сама и Юкино-сэнсей подняли новую вуаль снежинок вовремя. Фоньяка во главе группы повернулся в воздухе, напоминая Мамору, когда он разгонялся, и метнул атаку. Если бы Мамору не видел, как ветер побеспокоил вуаль, он не смог бы избежать этого. Он едва смог отскочить, и ветер врезался в склон горы. Даже фонья на краю атаки толкнула Мамору в облако снега. Он вскочил на ноги и задался вопросом, знал ли фоньяка даже на расстоянии, где самое слабое звено.

Дядя Такаши и кузен Юкино-сэнсея, Широ, направили атаки в главного фоньяку. Мужчина в черном отразил их, а потом меньший ледяной снаряд Юкино-сэнсея попал ему в горло, и он упал.

Солдаты в черном подступали, Юкино-сэнсей стал размытым от движений, метал копья так быстро, что Мамору едва успевал уследить. Быстрый мечник пожертвовал обычным размером снарядов, сделав их меньше, сыпал их в атакующих, как стрелы. Даже с его скоростью и рефлексами Мамору не мог представить, как идти на такую атаку. Но мужчины в черном приближались, уклоняясь и отражая снаряды, принимая удары в конечности и плечи, шагая вперед.

— Что думаешь, Такеру-кун? — дядя Такаши оглянулся. — Посмотрим, сильны ли эти монстры против божества?

Тоу-сама кивнул.

— Я готов, Нии-сама.

В тот миг Мамору понял, что увидит одну из самых продвинутых техник семь Мацуда в действии.

В отличие от Шепчущего Клинка, теория этой техники не была тайной. Это была структура из кусочков льда, соединенных жидкой водой. Когда все было сделано верно, получалось оружие с гибкостью воды и силой льда. Многие мастера-джиджаки могли достичь такого со скромным количеством воды. Это звали Ледяной Змеей.

Но, когда два взрослых Мацуда объединяли силы, получалось нечто больше змеи.

Полная сила рода Мацуда стала двигаться, дядя Такаши взял остатки барьера Юкино-сэнсея и превратил его в воду. Тоу-сама добавил в поток брата лед, создавая чешую, прочную, как сталь, и гребни, острые, как мечи. Ярость дяди Такаши сплелась с холодной точностью Тоу-самы, создав новое существо, достаточно длинное, чтобы закрыть половину перехода. Это были зубы зимы. Это была поэзия. Это был Бог воды.

Дракон Мацуда поднялся над врагами, глаза из осколков льда сверкнули силой свыше простой джийи. Он оскалил зубы, и скрежет от движения нескольких тысяч чешуек изо льда превратился в голодное шипение.

Фоньяки застыли.

Эти мужчины могли создавать торнадо, но даже они застыли перед богом.

— Ji xu! — грубо сказал фоньяка в черном, направляя других вперед. Они медлили. - Ji xu!

Один из них сделал шаг — и дракон ударил.

Фоньяка тут же пропал, осталось кровавое пятно на снегу. Черные силуэты разбежались, Дракон Мацуда устремился за ними. Дядя Такаши вел воду, петли тела дракона двигались с его скоростью и непредсказуемостью. Тоу-сама следовал, крутил клинки, сохраняя лед чешуи твердым и острым.

Пара фоньяк уклонились от зубов дракона, но их рассекла чешуя. Голова дракона была жутким оружием, но отвлекала, в основном, от не менее опасных петель тела. В тех петлях сила дяди Такаши бежала быстрее, дарила жуткую скорость острым гребням Тоу-самы. Мамору подавил желание вздрогнуть, когда фоньяка совершил ошибку, пытаясь оттолкнуться от тела существа ногами. Его ноги были не разрезаны, а превратились в брызги крови и крошку костей.

Многие фоньяки метали ветер в дракона. Они были сильными, и некоторые смогли разбить части его тела, но это не вредило всему существу. Истинное тело дракона было сделано из понимания между дядей Такаши и Тоу-самой. Пока братья стояли спина к спине, сплетая джийю, их создание не могла уничтожить тупая сила. Многие атаки по дракону приводили к тому, что обломки льда били по фоньяку в радиусе взрывов.

Несколько фоньяк попытались пройти мимо дракона и ударить по братьям Мацуда, но центральные петли дракона окружали его создателей, и было невозможно даже элитным бойцам попасть туда. Мало было уклониться от мечущегося тела дракона. Существо было покрыто ледяной чешуей, которой Тоу-сама мог стрелять, чтобы пронзить плоть любого на расстоянии нескольких шагов. Далекие сильные атаки фоньяк почти не вредили, а те, кто подбирался близко к дракону, страдали от чешуек-снарядов.

Мамору понял, что пятился от дракона, как от божества, напавшего на добычу. Не от страха. С чего ему бояться силы своей крови? Но как он мог помочь рядом с такой силой?

Дальше в ряду Юкино-сэнсей продолжал метать снаряды вместе с кузенами, отгоняя ряды элитных фоньяк. Мамору только занял место рядом с Юкино, готовя свое копье, когда увидел то, из-за чего он замер в смятении: черный силуэт, такой быстрый, что его можно было принять за тень пикирующего сокола, несся зигзагом между снарядами льда. Мамору не сразу понял, что это был фоньяка, и он не просто несся между снарядами Юкино-сэнсея, а прыгал по ним носочками, сбивая с курса и используя их как ступени.

— Такой быстрый! — потрясенно вскликнул один из кузенов Юкино.

— Стреляйте, — приказал Юкино-сэнсей кузенам, опустил свою джийя и потянулся к мечу.

Фоньяка был быстрым, но бежал по прямой к смерти — его мог ударить Такенаги. Черной вспышкой он метнулся к мечнику. Такенаги покинул ножны, Юкино-сэнсей ударил быстро и чисто, как молния.

Фоньяка уклонился.

Мамору казалось, что его мозг отключился. Не мог быстрый боец избежать атаки близко к Юкино-сэнсею. Не мог кто-то уклониться от его меча вблизи. Это было невозможно.

Но фоньяка сделал это, повернул тело и избежал молниеносного удара меча Юкино-сэнсея. Такенаги срезал кончик косы мужчины, но нога ударила в грудь Юкино-сэнсея. Мастер меча отлетел, кувыркаясь.

Фоньяка выпрямился, поймал свою косу, летящую по кругу. Не переживая из-за второго мечника Юкино, шагающего к нему, он нахмурился из-за обрезанных волос. Едва взглянув на нападающего, он избежал первой атаки мечом Юкино Киёму, вытащил то, в чем Мамору узнал запасную резинку для волос.

Мамору смотрел потрясенно, как фоньяка начал завязывать косу. Из любопытства Мамору метнул в него копье. Солдат отошел в сторону, не отводя взгляда от своей работы. Через миг Юкино Киёму атаковал снова. Фоньяка пригнулся и направил ногу в его челюсть, сбил его в снег.

Фоньяка выпрямился, закончил завязывать косу, перебросил ее через плечо и повернулся к Юкино-сэнсею.

— Ni qie le wo de tou fa, — он нахмурился и решительно пошел к мастеру меча.

Мамору и Юкино Киёму пошли наперерез ему. Фоньяка махнул ладонью, выпустил волну воздуха с таким давлением, что они оба отлетели. Упав в снег, Мамору смотрел, как нечеловечески быстрый фоньяка побежал. Он вытащил из-за пояса сзади два кинжала.

Юкино-сэнсей спокойно поменял стойку. Белый встретил черный с хлопком стали. Мамору пытался следить за сверкающими клинками, но ясно было одно: Юкино-сэнсей проигрывал. Мамору не думал, что молниеносный мечник уже был не на пике физической силы. Как многие солдаты Ранги, этот фоньяка был чуть за двадцать на вид, на пике скорости. Это влияло на бой.

Юкино-сэнсей рухнул на землю, кинжал торчал из его левого плеча. Он отразил атаку, не дал ей попасть в его сердце, но он теперь был на спине, истекал кровью. Такенаги был придавлен ногой врага. Фоньяка отвел руку с кинжалом, чтобы нанести последний удар.

— Нет! — Мамору бросился вперед, поднял руку для атаки…

Дракон Мацуда появился из ниоткуда. Пасть из воды и льда обрушилась на солдата в черном, проглотив его целиком. Юкино-сэнсей выдохнул, дракон свернулся вокруг мастеров, опустил голову между Тоу-самой и дядей Такаши.

— Это было немного драматично, Мацуда-доно.

— Не за что, — улыбнулся дядя Такаши.

— Нии-сама, — вдруг тревожно сказал Тоу-сама. — Что-то не так.

— Что? — дядя Такаши повернулся к младшему брату. — Что ты…

Голова дракона взорвалась, куски льда и капли воды полетели во все стороны.

Невероятно, но фоньяка появился, дрожа, пропитанный водой и кровью, но все ещё дышащий. Этот солдат не только превзошёл Юкино-сэнсея в битве один на один, но и уничтожил дракона Мацуда — изнутри.

Братья Мацуда должны были смочь управлять драконом мыслью, но фоньяка вырвался из его головы между ними, нарушил поток джийи, который поддерживал существо. Зубы дракона открыли раны на его теле, и форма свисала мокрыми черными полосками. Зубы солдата стучали от холода, а потом он встряхнулся и метнул атаку. Дядя Такаши уклонился от вспышки ветра, он и его брат одновременно атаковали в ответ.

Фоньяка повернулся, и, хоть один теонит не мог сделать торнадо, этот смог создать небольшой вихрь, отбивший сразу атаки Тоу-самы и дяди Такаши. Он был таким быстрым! Но времени стоять и смотреть не было.

Дракон пропал, дядя Такаши и Тоу-сама были заняты одним противником, и остальная элита Ранги пошла вперед, осмелев. Юкино-сэнсей стоял, вырвал кинжал из плеча и обрушил на них копья, но они приближались.

Пять бойцов шагали к Мамору. Он приготовил меч, но Юкино-сэнсей встал перед ним, обрушил град снарядов поменьше. Первый солдат получил льдом в глаз и упал, но четверо других отражали атаку или уклонялись. Один смог попасть по правой руке Юкино-сэнсея, выбив Такенаги из его ладони.

Но это не остановило мечника. Он не мог заменить оружие Шепчущим Клинком, но он не был беззащитным в бою без оружия. Он ударил локтем в висок первого фоньяки, вырубил его, бросил обмякшее тело мужчины в его ближайшего товарища, дав себе время поднять меч со снега. Он повернулся с Такенаги в руке, напал на двух других — но пятый юркнул за него, направляясь к Мамору.

Этот фоньяка был вооружен сансецуконом — посохом из трех сегментов из Ранги — Мамору слышал о таком оружии, но не видел ни разу в действии. Странное орудие состояло из трех коротких посохов длиной с мужское предплечье, соединенных на концах цепями.

Мамору напал первым, надеясь, что его скорости хватит, чтобы закончить бой одним ударом, но фоньяка тоже был быстр, отбил одной частью посоха, взмахнул всем оружием, как хлыстом. Раскрывшись во всю длину, сансецукон покрывал слишком много расстояния, чтобы Мамору мог быстро шагнуть в сторону. Он сел на корточки, чуть не прижался к снегу, чтобы его голову не отрубили. Посох пронесся над ним со свистом, поднимая брызги снега.

Как только он пролетел, Мамору вскочил на ноги, бросился, чтобы использовать момент. Против мечника это сработало бы, но сансецукон не был твердым клинком с одной траекторией. Мамору направил удар под ребра фоньяки, сансецукон обвил тело хозяина, сегмент на конце ударил по его катане, снова сбивая ее с курса.

Мамору не успел вернуть равновесие для следующего удара, сансецукон полетел к нему с хрустом, как атакующая змея. Он блокировал, но не привык биться с оружием из кусочков. Он ударил по среднему сегменту, но часть на конце закрутилась в свободной руке фоньяки, и Мамору понял, что попал в ловушку врага. Сансецукон обвил его меч и затянулся, ловя его оружие.

Повернув резко тело, фоньяка направил сегменты оружия в разные стороны, пытаясь сломать меч Мамору, но нужно было куда больше, чтобы сломать клинок Котецу. Движение дернуло руку Мамору, чуть не вырвав ее, но сталь уцелела. Когда фоньяка понял, что не мог сломать меч, он решил сломать его владельца.

С жутко высоким рычанием фоньяка ударил головой по лбу Мамору. Звезды вспыхнули, как кровь, перед глазами Мамору, мир накренился. Сквозь это Мамору уловил удар ногой по колену за миг до попадания. Он не мог уклониться или ответить, повернул колено и дал ему согнуться под силой. Он был в ужасно уязвимом положении, стоял на колене, его меч был пойман, но удар хотя бы не разбил его коленную чашечку.

Надеясь на лучшее, он сжал меч обеими руками и ударил им по его тюрьме, в тысячный раз в истории Мацуда поблагодарил Котецу за свою жизнь. Хоть удар был неуклюжим, сталь Мамору рассекла звенья цепи сансецукона фоньяки.

Освободив катану, Мамору повернулся в попытке сбить фоньяку с ног, но солдат в черном быстро отразил атаку. Управляя сломанным сансецуконом как нунчаками, он ударил оружием по лицу Мамору.

Спина Мамору рухнула на землю, его кровь забрызгала снег рядом с ним, как и один из его зубов. Он не мог ощущать рот. Он не успел встать, фоньяка прижал его ведущую руку коленом, оказавшись на нем. Металл звякнул и зашипел у шеи Мамору.

Мамору не понимал, что происходило, оглушенный, пока цепь не затянулась, и он не перестал дышать. Сансецукон был вокруг его шеи, фоньяка давил, душил его. Паника затопила Мамору, его тело бесполезно дергалось на земле.

Свободная ладонь скребла фоньяку, но движения были безумными. Он знал, что должен был тянуть снег для контратаки, но кровь гудела в его ушах, он растерялся. Лед, который он создал, трещал, не давал атаковать им.

Фоньяка наклонился, смеясь. Даже сквозь головокружение звук заставил Мамору моргнуть, мысль в его голове заставила его растеряться. Каа-чан?

Но его матери тут не было. Почему тот смех напомнил ее?

Мамору моргнул и в странный миг ясности нашел глаза фоньяки. Он был занят цветом формы и странным оружием, даже не посмотрел в лицо врага. Теперь он увидел мягкую линию челюсти и нежные черты. Красиво, подумал он, тьма подступала по краям его зрения, чтобы поглотить его.

Сверкнул серебряный клинок.

Такенаги рассек черный силуэт над Мамору, пробил позвоночник солдата. Ветер отбросил волосы Мамору. Он резко вырвался из удавки, закашлялся и захрипел, вернул холодное осознание в легкие. Юкино-сэнсей отбросил тело со своего ученика и спокойно смотрел, как оно упало.

А потом его лицо изменилось. На лице проступил шок, потом ужас, он понял то, что Мамору осознал мгновения назад.

Фоньяка был женщиной.

Ее лицо было милым, хоть цвет покинул щеки, глаза остекленели. Ей было около тридцати, не старше жены Юкино-сэнсея, Хиори, и хоть ее мрачный смех напоминал Мамору Каа-чан, она выглядела как Хиори…

Ладони на Такенаги дрожали.

— Нет… — тихо сказал Юкино-сэнсей. — Я не…

«Сэнсей», — пытался сказать Мамору, но не смог, отвернулся и сплюнул кровь на снег.

— Я не… — прошептал Юкино-сэнсей, и Мамору еще не видел наставника таким растерянным. Мечник не увидел другого черного солдата сбоку, не ощутил удар ветра.

Даже если бы Мамору смог говорить, предупреждение опоздало бы.

Воздух ударил по Юкино-сэнсею с жутким хрустом кости. От этой силы он пролетел пару баундов и рухнул в облаке снега дальше на склоне.

— Нет! — Мамору вскочил на ноги.

Он чуть не совершил ту же ошибку, что и наставник, но он заметил, что фоньяка готовится к атаке, успел пригнуться. Ветер ударил по склону, где он был миг назад, снес снег и оставил трещину на камне под ним.

— Ni hao kuai, — сказал солдат Ранги, встав на его пути.

Детская часть Мамору была в панике, все еще думала о хрусте тела Юкино-сэнсея от атаки.

«Беги! — умолял голос Каа-чан, он с хрипом дышал, сердце колотилось. — Если видишь черное, беги».

Но мужчина стоял между ним и Юкино-сэнсеем.

Мамору медленно выдохнул, убрал эмоции из разума и посмотрел на противника. Этот был мужчиной, тяжелее других элитных, которых видел Мамору. Он был без оружия, значит, атаковал голыми руками. С его крупным телом он не был подвижным бойцом, как женщина с сансецуконом или мужчина с двумя кинжалами. Наверное, этот атаковал ладонью, выбрасывая руку вперед, создавая вспышку давления воздуха.