2

День выдался тяжелый, так что Тибо не успел раздеться, не успел даже сапог снять, как провалился в сон. Глубокий, свинцовый сон. Спящий Тибо – да и бодрствующий тоже – был похож на свою мать, кружевницу Элоизу, обожаемую жену короля Альберика: тот же широкий лоб, светлые брови и ресницы, черты не совсем правильные, но приятные, выражение лица доброе и открытое. Королева Элоиза умерла, когда Тибо был еще ребенком. После ее смерти король Альберик не оправился.

Отец подарил принцу «Изабеллу» на пятнадцатилетие, потому что почувствовал: сыну тесно в их маленьком королевстве. И вот на протяжении нескольких лет красивое трехмачтовое судно из белого дуба появлялось в гавани Краеугольного Камня лишь для того, чтобы вскоре уплыть. Море стало принцу наставником и другом. День за днем оно меняло его, как дождь, капля за каплей, обтачивает скалу. Тибо знал: он не сможет больше свободно гулять по свету, как только на его голову возложат корону. Тогда его временем станет распоряжаться народ, суровые обитатели суровой земли, на которой каждый съедобный корень означал победу над камнями и ветром. Он будет принадлежать своему острову, колыбели замечательных художников-ювелиров, острову, который из поколения в поколение повторял удивительный подвиг: хранил миролюбие в воюющем мире.

Вот Тибо и пользовался юностью, странствуя по белому свету. Однако у него была и другая причина бежать из дома. Он никому не говорил, что во дворце ему не по себе. Смутно предчувствовал, что равновесие, хранимое столько веков, вот-вот рухнет. Тибо снедала странная тревога. Он не понимал ее причин, да, если честно, и не хотел понимать. Не хотел говорить о ней, не хотел думать и уплывал с каждым годом все дальше от родного дома. На этот раз он отправился в тропики под предлогом уточнения карт и изучения геологии южных гор. Это было самое дальнее, самое дерзкое его путешествие. И последнее. Но об этом он пока не знал.

На следующее утро после бури Тибо проснулся рано с мыслью о Кириоле. Отяжелевшие веки разлеплялись с трудом, но внезапно он увидел нечто такое, отчего глаза распахнулись и он чуть не свалился с постели. Вокруг все светилось удивительным неземным светом. Лампа, сундук из кедра, шляпки гвоздей на двери, лупа, кожаное ведро, пуговицы на плаще, висящем на крючке, сам крючок. Все обрело хрустальную прозрачность, все сияло. Крылья, вырезанные на стенных панелях, трепетали, готовые взлететь. Тибо в жизни не видел ничего прекраснее. И был счастлив. Безмерно. До боли.

Тибо приподнялся на локте, вытянул шею. Миг, и чудо исчезло. Все стало таким, как обычно, – удобным, непрозрачным, обыкновенным. Мебель прикручена к полу. Крылья на дубовых панелях неподвижны. Потертые подушки. Лак потускнел там, где он ставил на стол локти. На плаще масляные пятна. Низковатая для него притолока двери. Ему что, сон приснился? Скорее всего.

Тибо встал, старательно умылся и переоделся. Сегодня – Кириоль.

Моряки, собираясь сойти на берег, наводили лоск, надевали кители – что-что, а парадную форму они всегда берегли в чистоте, – кое-кто даже успел заглянуть в лазарет к судовому доктору, который заодно исполнял обязанности цирюльника, хотя стрижки ему редко удавались. Но неважно, стали они красавцами или нет, зато все, ступив на землю, почувствовали себя счастливыми.

Моряки простились с портом, поднялись лабиринтом узких улочек с ярко-желтыми домами и вышли на просторную площадь. Как аппетитно тут пахло жареным мясом, свежим хлебом, карамелью! Платаны, что тянули корни между булыжниками, были украшены цветными фонариками. А какая пестрая, веселая толпа вокруг! Кого только не встретишь – жонглеры, кукольники, торговцы побрякушками, гадалки – все зазывали, все предлагали свои услуги.

Моряки решили не по-детски отпраздновать день рождения салаги-юнги, который прибавил себе годков, лишь бы его взяли на шхуну. За худобу паренька прозвали Щепка. В этот день ему исполнилось тринадцать, так что его пребывание на судне стало вполне законным. Тибо не был уверен, что веселье не закончится дракой, и предпочел компанию кока, судового врача и двух штурманов, Феликса и Бушприта.

Феликс и Бушприт были братьями, но трудно найти на свете двух настолько непохожих людей. Профессия штурмана в их семье передавалась от отца к сыну. Бушприт (имя для корабельщика не случайное) был маленьким, мускулистым, кривоногим и отчаянно азартным. Феликс был выше брата на три головы. Здоровенный верзила отличался от всей команды тем, что был необыкновенным чистюлей, менял каждый день рубашку, вел себя деликатно и любил красоту. Честное слово, можно было подумать, что в парне-великане спряталась нежная девица. Этим утром Феликс мечтал уговорить товарищей пойти полюбоваться экзотическими украшениями, но, конечно, не решился. Бушприт и так затыкал его, стоило ему открыть рот.

Кок еще на шхуне прожужжал им все уши, расхваливая знаменитое рагу Кириоля, так что они направлялись в таверну. А пока купили себе крупного сладкого винограда, несли грозди в руках, и руки у них тоже стали липкими и сладкими.

Путь лежал мимо столиков писцов.

– Ах, что за чудо волосы! – Феликс залюбовался девушкой-писцом с пальчиками, испачканными чернилами, которые прилежно писали под диктовку пожилой дамы.

За соседним столиком работал толстяк с маленькой зеленой обезьянкой на плече. Громкими замечаниями он совсем заморочил клиента. Посреди фразы толстяк щелкнул языком, обезьянка мигом соскочила с его плеча и нырнула под стол, собираясь стащить кошелек простофили.

Воровство! Тибо не терпел воров.

Принц уронил большую зеленую виноградину прямо перед носом обезьянки. Она не устояла, схватила и бросилась догонять следующую, покатившуюся по мостовой. Хозяин кричал, звал ее назад, но Тибо кидал виноградину за виноградиной и уводил обезьянку все дальше. Вся кисть досталась обезьянке. Писец вскочил на ноги, уронив стул.

– Эй ты! Белобрысый! – завопил он на местном наречии.

Принц его словно не услышал, толкнул дверь таверны и вошел внутрь. Его товарищи заказали себе огромные порции рагу, а Тибо заинтересовался азартной карточной игрой, которая шла неподалеку от стойки. И вдруг заметил, как один из игроков достал из рукава трефового туза.

Шулер! Тибо не терпел шулеров.

Не раздумывая, он толкнул доктора, и тот вылил на стол миску горячего рагу. Обрызганные соусом игроки повскакали с мест. Принц, врач и штурманы в тот же миг выбежали из таверны. Кок не собирался расставаться с рагу, но понял, что промедление смерти подобно, и тоже выскочил за дверь, чуть не плача от огорчения.

День и дальше был полон таких же сюрпризов. Конечно, были вокруг жонглеры и фокусники, бил фонтан из шоколада, летали райские птицы, но на глаза Тибо постоянно попадались воры, шулеры и лжецы. И он то и дело вмешивался в чужие дела, потому что не мог иначе. Мало-помалу жители города, где мошенничество – главное ремесло, стали косо смотреть на принца. А товарищи Тибо с тревогой поглядывали по сторонам, понимая, что им хочется поскорее вернуться на шхуну. Тут принц ввязался в уличную драку, и терпению Феликса пришел конец.

– При всем уважении, ваше высочество! – сказал он, схватил Тибо в охапку и помчался к порту, слыша за спиной злобные крики. Противники объединились и бросились в погоню. Врач, облитый жирным соусом, пострадал еще и от обстрела помидорами.

Феликс доставил на «Изабеллу» Тибо, а его товарищи быстро обежали площадь и собрали остальных моряков. На судно команда вернулась гораздо раньше, чем предполагалось. На «Изабелле» еще продолжалась погрузка.

Тибо отправился в кубрик – он примыкал к его каюте, – здесь происходили все совещания и личные беседы. Крайне раздосадованный, принц опустился на красивый, но очень неудобный стул черного дерева. В последние полтора года тот помогал ему принимать все важные решения.

Не прошло и пяти минут, как появился адмирал Дорек.

– Вы рано вернулись, ваше высочество. И тяжело дышите, – заметил он, переступая через порог.

– Кириоль – непростой остров. Есть парадная сторона, и есть изнанка.

– Кириоль – дурной остров, принц. И точка. Полная противоположность Краеугольному Камню.

Тибо уперся локтями в длинный стол, на котором были разложены карты и навигационные приборы.

– У Краеугольного Камня своя беда, – вздохнул он.

Тибо намекнул на великое табу: тайну острова знали все, но разгадать ее не мог никто.

Адмирал промолчал, подошел к барометру на стене, постучал по нему, словно торопил неловкую минуту.

– Поднимаем якорь, – сказал Тибо.

– Сейчас? Но это невозможно, принц. – Дорек уселся на табурет. – Мы еще не обновили запас питьевой воды. И ветра нет. Совсем. Ни на мушиный вздох, ни на блошиный пых, ни на комариный чих.

В приоткрытую дверь сунулась седая голова Гийома Лебеля, первого помощника.

– Все по местам. Поднимаем якорь.

– Но… – хотел возразить адмирал.

– Принц взбаламутил весь город, – прибавил Гийом и махнул рукой в сторону набережной.

Адмирал подошел к окну, дробившему любой вид на маленькие ромбики, и увидел на набережной разъяренную толпу, числом сильно превышавшую его экипаж. Он ринулся на капитанский мостик, собираясь отдать команду, но понял, что приказ уже отдан первым помощником – паруса подняты, и сходни, что соединяли шхуну с пристанью, убраны как нельзя вовремя.

Отплывали с большой поспешностью. Баталёр Овид, который ничего не выпускал из рук, не завязав покрепче, метался, твердя, что не упаковал как следует припасы в трюме, что не распределил правильно балласт. Жаловался, что мало пресной воды, что придется снова довольствоваться остатками, которые давным-давно протухли.

Матросы позволили себе выпить лишнего. Они шатаясь переходили с левого борта на правый, распевали песни фальшивыми голосами и бестолково дергали снасти. Люки, через которые перегружали товары с главной палубы в трюм, стояли незадраенными, и один матрос свалился туда и сломал руку. Шхуне приходилось лавировать, ловя ветер, которого не было. Она двигалась зигзагами, словно тоже опьянела.

К полуночи «Изабелла» выровнялась. Матросы, кто потрезвей, встали на ночную вахту, а пьяные спустились в кубрик и повалились спать на полу, не дав себе труда развесить гамаки и положить под голову одежду вместо подушки.

Никто не заметил, что на судно тайком пробрался пассажир.

Загрузка...