Маска Вайла

Глава восьмая Апогей / Приснопамятная победа

Слияние было набито битком. Многих гостей Вайла оттеснили в вестибюль, дожидаться, пока он решит, где провести банкет этой ночью. Вайл Меншас стоял в центре восьмиугольного зала Слияния, очевидно, глубоко погруженный в раздумья. Его окружали ряды стражников и рабов с металлическими блюдами, узорчатыми подносами и толстобрюхими супницами, испускающими вкусно пахнущий пар. Они ждали уже больше часа.

Кассаис благоразумно держался в стороне, пытаясь понять, чего хочет его кузен. Это была одна из маленьких проверок, которые любил устраивать Вайл, и все присутствующие это знали. Кто будет достаточно безрассуден, чтобы попытаться подтолкнуть своего архонта к решению? Кассаис почти чувствовал, как все остальные безмолвно жаждут, чтобы он что-то сказал. Больше ни у кого не хватило бы на это духу. Линия плеч Лорда-Сорокопута и длинный меч с витым эфесом, висящий на его бедре, подразумевали определенный уровень опасности, который для Кассаиса был достаточен, чтобы придерживать язык и ждать вместе с остальными.

Прошла, казалось, вечность, прежде чем Вайл наконец поднял глаза и обвел взглядом выжидающие лица вокруг себя. Тяжелый взор Лорда-Сорокопута упал на престарелого слугу, который был чуть лучше одет по сравнению с другими, с высоким воротников и длинными заостренными башмаками.

— Ты. Ты был у Йегар каким-нибудь мажордомом, камергером или еще какой ерундой, не так ли?

— Да, имел честь, милорд, — жалобным голосом ответил старец. — Я служил пяти поколениям клана, сначала как стражник, потом как писец и в конце концов как эконом. Если я могу предложить какую-либо помощь или поделиться знанием, которое пригодилось бы вашей светлости, то я готов выслушать ваши приказы.

— Ты можешь помочь мне тем, что заткнешься и умрешь, дряхлый болтун, — презрительно усмехнулся Вайл, медленно извлекая свой клинок. Старый эконом удивленно заморгал, а потом взвыл от страха, когда Лорд-Сорокопут, не говоря более ни слова, резанул его по груди. Ряды слуг позади эконома что есть сил ринулись в стороны, сопровождая бегство лязгом падающих подносов и звоном столовой утвари.

Вайл не обратил внимания на эту бесконечную какофонию: он преследовал старого прислужника, шагая по скользким кучам оброненной еды. Гости Вайла, находившиеся достаточно далеко, чтоб их не задело в схватке, улыбались и тянули шеи, чтобы с голодом в глазах понаблюдать за его жестокостью. Те, что были ближе, включая Кассаиса, вели себя осторожнее и старались не попасться под один из убийственных ударов Лорда-Сорокопута.

Вайл умело атаковал так, чтобы продлить агонию своей жертвы, нанося колющие и режущие удары в конечности, где не было крупных вен или артерий. Старик пытался уковылять то туда, то сюда, чтобы спастись от жалящей и пронзающей боли, но лорд продолжал безжалостно кружить вокруг обреченного. Наконец, эконом поскользнулся в собственной крови и упал на колени. Но милосердия он не дождался — Вайл рубил его снова и снова.

Задыхаясь, старик начал отползать к одному из входов в Слияние, повинуясь отчаянному, животному инстинкту бегства. Вайл следовал за ним неторопливым шагом, время от времени останавливаясь над распростертым телом и снова тыча в него клинком, когда его движения замедлялись, словно у изношенного часового механизма. В конце концов, эконом содрогнулся и перестал шевелиться. Через миг Вайл поднял взгляд на вход, который теперь возвышался перед ним. Его взгляду предстали высокие двери, инкрустированные изумрудом, хризолитом и нефритом. Он удовлетворенно кивнул.

— Будем есть здесь, — проговорил Лорд-Сорокопут, распахнул двери и вошел внутрь.

Кассаис быстро шагнул следом, чтобы догнать его, а стражники и слуги остались позади, чтобы разобраться с хаосом, созданным несвоевременным приступом кровожадности Вайла.

Зал за дверями был окрашен в тысячу различных оттенков зеленого цвета. Нефритовые камни, которыми был вымощен пол, имели вставки из оливина и зеленого агата, вдоль обеих стен рядами шли отполированные колонны из темно-зеленого обсидиана. Крышу пронизывали розетки из бледно-зеленоватого хрусталя, и на сквозняке, возникшем от открытых дверей, лениво закачались раздвоенные, как хвосты ласточек, знамена из изумрудного шелка.

— Забавный способ сделать выбор, — беззаботно заметил Кассаис, — хотя и немного неопрятный.

— Зубы демона, какая скукота, — проворчал Лорд-Сорокопут. — Мне сложно было представить, что это место может быть хуже, чем предыдущее. Но так оно и есть.

За ними внутрь потянулись вереницы рабов, несущих уцелевшее съестное. Послышались отдаленные вопли их менее удачливых собратьев которых кнутами загоняли обратно в кухни и кладовые под Слиянием, чтобы они взяли блюда на замену погибшим. В Изумрудном зале не было подходящего пиршественного стола, поэтому из соседних комнат принесли мебель и начали торопливо и беспорядочно расставлять ее по местам.

Внимание Вайла привлек трон на когтистых лапах из позеленевшей бронзы. Он заставил слуг соорудить импровизированный помост и водрузить на него трон, после чего угрюмо уселся туда. Кассаис завладел креслом с высокой спинкой и разместился поблизости. В зал следом за изможденными рабами входили все новые гости и стражники. Они настороженно озирались и старались занять места не слишком близко к своему хозяину и господину, но и не так далеко, чтоб это выглядело дерзостью. Кассаиса, с другой стороны, развлекали их ужимки. Он рассудил, что кровопролитие и продолжающийся хаос должны были несколько развеять мрачное настроение Лорда-Сорокопута, так что решился снова заговорить с ним.

— Почему бы просто не сжечь это место дотла, если оно так оскорбляет твои чувства? — невинно поинтересовался он.

— Есть сто дел куда важнее, чем дизайн интерьера, — фыркнул Вайл. — Именно из-за такой истерической чуши Йегары и утратили свое наследие.

Кассаис пожал плечами.

— Я просто хотел сказать, что если оно тебе не нравится, мы можем предложить быстрое решение этой проблемы.

Вайл наградил Кассаиса свирепой ухмылкой.

— Ты всегда готов насладиться насилием ради насилия, а, Кассаис? Посмотрим, как все сложится после этого вечера, и, может быть, твое желание исполнится.

Когда гости и стражники разошлись по залу, Кассаис увидел, что пророчество Вайла исполнилось. Разнообразные костюмы присутствующих хаотично контрастировали с обстановкой Изумрудного зала. Уже не было такого приглушенного единства, как прошлой ночью, скорее, эта разношерстная компания напоминала банду пиратов, оказавшихся на дне морском и рассевшихся на обломках кораблекрушения. Когда все заняли свои места, Вайл взял кубок и отпил, подав знак, что остальные тоже могут предаться пиршеству. Напряженная атмосфера слегка ослабела, и на заднем плане заиграла тихая музыка, чтобы прикрыть любые неловкие паузы в беседах гостей.

— Как ты думаешь, когда прибудут наши другие гости? — спросил Кассаис.

— А кто сказал, что их тут нет? — ответил ему в ухо веселый голос.

Кассаис повернулся, еще раз болезненно потянув раненое плечо, и увидел арлекина, которого называли Пестрым. Тот стоял так близко, что до него можно было дотронуться. Невысокая фигура в черно-белых ромбах и маске-домино нелепо опиралась на длинный золотой посох, который казался слишком большим для нее. Кассаис запоздало понял, что на вчерашнем представлении этот самый посох использовал Ашантурус.

— Где ваш предводитель? — резко спросил Вайл. — Я привык иметь дела с хозяевами, а не их миньонами.

Пестрый самодовольно усмехнулся и не стал сразу отвечать Лорду-Сорокопуту, вместо этого обратившись к Кассаису:

— Ты готов к сегодняшнему выступлению? Все еще хочешь принять участие? Все еще способен это сделать?

Кассаис бросил взгляд на Вайла и кивнул.

— Но сначала скажи, что случилось с Ольтаниром Йегарой после представления прошлой ночью? Готов поспорить, вам-то известно, что с ним произошло.

Пестрый нахмурился и озадаченно склонил голову набок.

— Почему это нам должно быть известно? Он сбежал из зала, и сразу после этого мы ушли. Он что, вроде как исчез? Нет более его в известном смертным мире?

— Похоже на то, — прогремел Вайл со своего медно-зеленого трона, не желая, чтоб его игнорировали. — Ты сломал его хрупкий разум, арлекин, а я тщательно старался этого не делать. С твоей стороны было очень неосторожно испортить моего раба.

Пестрый поклонился в пояс, при этом золотой посох в его руке угрожающе зашатался, и разразился длинной речью:

— Мы приносим свои извинения, однако я уверен, что могу безошибочно припомнить, как Ашантурус не один, но несколько раз предупреждал об опасностях именно такой природы. Быть может, это будет несколько дерзко с моей стороны, но я скажу — если, будучи хозяином раба, в свете подобных предостережений, вы позволили его выступлению продолжаться, тогда ответственность за его поломку, несомненно, должна падать на вас? Как я понимаю, раб обыкновенно освобождается от такого тяжкого бремени, как собственные решения и право выбора.

— Ты слишком много говоришь, — с опасной улыбкой сказал Вайл. — Как будто слова защитят тебя, если навалить их достаточно высокой кучей. Я могу заверить тебя, что это не так.

— Принято к сведению, мой господин, — печально сказал Пестрый. Натянутая веселость ответа, очевидно, причиняла ему боль.

— Так продолжай, Кассаис уже сказал, что готов. Ты заставляешь меня ждать, а это всегда не лучшее решение.

Пестрый пожал плечами, поднял золотой посох и ударил им по нефритовым плитам под ногами. Эфирная ударная волна прошла по банкетному залу, отчего гости удивленно ахнули. Стены Изумрудного флигеля зарябили, словно в жарком мареве, а потолок словно вознесся на невероятную высоту. Кассаис посмотрел вверх, и ему показалось, что он видит ночное небо, усыпанное звездами. На глазах у него звезды начали становиться ярче и опускаться, образуя сияющие силуэты, величественно проплывающие по воздуху.

Кассаис улыбнулся пантомиме арлекинов. Должно быть, они попрятались по дальним уголкам зала и безмолвно ждали, пока Вайл и его свита не войдут. Это значило, что Лорд-Сорокопут им все время подыгрывал. Он глянул на Вайла, ища подтверждения, но лицо хозяина было столь же неподвижным, как у статуи.

Силуэты были окутаны многоцветным свечением и принимали позы, которые мифы и легенды ассоциировали с древними эльдарскими богами — охотник, кузнец, дева, старуха, воин. Пестрый начал говорить, называя имена богов, как это ночью ранее делал Ашантурус. Голос Пестрого был выше и быстрее, чем у мастера труппы, говорившего ровным речитативом, но в нем было приятное тепло, которого недоставало его предшественнику.

— Великий Азуриан и его возлюбленная Гиа,

мудрый Хоэк и Цегорах-обманщик,

дальновидная Лилеат, смертоносный Кхейн,

трудолюбивый Ваул, старуха Морай-Хег…

и двое, что любили нас больше всех,

двое, от которых мы пошли:

Иша, мать урожая, и Керноус-охотник.

Когда назывались имена, каждый из арлекинов, играющих различных божеств, срывался с места и начинал кружить и парить над головами зрителей. Их движения стали более акробатическими по сравнению с вчерашним представлением. Они часто слетались вместе, брались за руки и вращались подобно двойным звездам, фантастически кувыркаясь и изгибаясь вокруг общего центра массы. Боги мчались над аудиторией, проносясь от одного конца зала к другому, очевидно, полностью поглощенные своими сложными взаимодействиями. Все это вместе выглядело, как чудесный, искрометный гобелен.

Кассаис видел не богов, но эльдаров, снабженных голополями и гравипоясами. Он много раз наблюдал, как используют оба типа этих устройств, но куда чаще это были вещи, созданные, чтобы запугивать и разрушать, а не для простых развлечений и спектаклей. Некоторым гладиаторам-ведьмам нравились гравипояса, которые помогали совершенствовать их захватывающий, акробатический стиль боя, в то время как другие избегали их, считая, что эти устройства мешают добиться по-настоящему художественного владения клинком. Кассаис понял, что ему интересно, каковы арлекины в бою — репутацию-то они себе выработали, несомненно, пугающую.

Две из мерцающих воздушных фигур часто ныряли и зависали над Лордом-Сорокопутом и ближайшими к нему гостями. Маски Керноуса и Иши с добротой взирали на эльдаров, пролетая над их головами. Похоже, им было приятно наблюдать за тем, чем занимались смертные. После паузы, во время которой Иша наблюдала за отдаленными движениями других богов, она спустилась еще ниже и начала петь. В песне не было слов, но она ощущалась как чистые потоки эмоций, которые вибрировали по нервам слушателей и эхом отдавались в их разумах. Это была песнь о любви и развитии, о том, как мать желает процветания своим потомкам.

Даже острые хищные черты Вайла Меншаса немного смягчились, пока он слушал песнь Иши. Кассаис, который, как и подобало вернорожденному комморриту, никогда не знал бескорыстной любви, впервые в жизни почувствовал отдаленное представление о том, что это значит — быть нежно любимым. Он обнаружил, что встал, хотя его и не приглашали. Кресло с высокой спинкой упало позади него, но он не обратил внимания. Он загорелся страстным желанием поведать о своих подвигах, рассказать историю, которая впечатлила бы богиню, парящую перед ним, доказала бы ей, на что он способен.

— Я расскажу тебе о богатом урожае, который я однажды снял, о великая богиня! — с готовностью вскричал Кассаис. — Это эпическое повествование, местами ужасное, местами воодушевляющее, но со счастливым концом, по крайней мере, для меня!

Зрители, предвкушающие рассказ, одобрительно усмехались, и он начал готовиться к своей задаче. Кассаис ощутил чье-то присутствие рядом, и понял, что к нему подскочил Пестрый. Огромный золотой посох в руках арлекина пьяно покачивался, как мачта во время шторма. Пестрый заговорил еще быстрее, чем прежде, слова практически спотыкались друг о друга. Как будто он отчаянно пытался вставить свой текст, пока Кассаис еще чего-нибудь не сказал.

— В это время триумфа услышьте же рассказ о хитрости, удали и настойчивости из более поздней эпохи. Услышьте о том, кто странствовал меж звездами и вернулся, чтобы поведать свою историю. Вслушайтесь в его слова и спросите себя, поступили бы вы иначе!

Кассаис широко ухмыльнулся при мысли, что ему удалось внести сумятицу в выступление арлекина, вступив в представление слишком рано. Отлично, пусть суетятся вокруг него. Только потом до него дошло, что поспешное шаблонное вступление Пестрого прозвучало как шутка — шутка, сделанная за счет Кассаиса. Он сердито осмотрелся в поисках маленького клоуна, но Пестрый уже ускользнул туда, где до него было не добраться, и золотой посох по-прежнему нелепо болтался у него над головой. Внимание Кассаиса снова привлекла песнь Иши, и мгновенное раздражение было забыто.

— Мы плыли по эфиру, три корабля шли бок о бок, копьями пронзая черноту, — воззвал Кассаис к Ише. — Мы отправились в путешествие, чтобы набрать там и здесь немного деликатесов, рабов и развлечений, прежде чем повернуть наши суда обратно к Комморре, к дому. Но потом нам попался приз, достойный того, чтоб за него побороться. Толстобрюхий, с блестящими боками, словно жирная золотая свинья, таков был этот корабль. Неуклюжий вьючной зверь, отправленный в плавание рабскими расами, он буквально молил, чтобы мы вонзили в него ножи.

За гладким плечом Иши начали приближаться сложные световые переплетения, образованные орбитами других богов. Кассаис видел, что скрытые масками лица богов все чаще поворачиваются к нему, судя по всему, с неодобрением. Ему не было до них дела, он был весь поглощен вниманием прекрасной Иши и не желал ничего иного, кроме как продолжать повествование о своем пиратстве.

— Корабль охраняли два сторожевых пса, столь ценным был его груз. Они были тощими и серыми, как зима, но им было не сравниться с нашей мощной пушкой. Когда гончие отлетели, объятые пламенем, Акир Хелиак устремился на абордаж, чтобы стать первым, кто ступит на борт, но добыча вырвала брюхо его корабля нейтрониевыми клыками. Я и Дхорун из Разбитого Круга кусали ее за ноги и вырывали ей зубы, пока не смогли приблизиться с большей осторожностью. Мы преследовали ее, а она бездумно и тщетно убегала. Вскоре она была вынуждена принять бой, и мы схватили ее, подобно нежеланному любовнику. Экипаж сражался, но они были детьми, просто-напросто младенцами, которым дали оружие, по сравнению с нашими могучими клинками. Палубы покраснели от крови… и крики! О! Какое эхо от криков стояло в тесных металлических коридорах этой свиноматки! Убивая, мы творили такую музыку, что некоторые из тех, с кем мы бились, сошли с ума от этих звуков. Я…

Рассказ Кассаиса был прерван гигантским клинком из сверкающего пламени, который пронесся между ним и парящей лунной богиней. Частью разума он понимал, что это должна быть еще одна арлекинская иллюзия, световая, если судить по виду того, что мелькнуло перед его глазами. Но к этому времени Кассаис уже был тщательно опутан психическими плетениями Цилии и ее хора Провидцев Теней. Также в его ноздри проник едва заметный, экзотически пряный газ-галлюциноген, поэтому он слышал, как падает клинок, и чувствовал его жар на своей коже.

Кассаис отскочил, поднял взгляд и увидел бронированный шлем Кхейна, бога войны, который свирепо взирал на него поверх своего клинка. При всей своей браваде Кассаис дрогнул в тот миг, как любой смертный дрогнул бы пред ликом бога. Но огненный меч убрался, и Кассаис снова посмотрел наверх, где увидел, как бог Керноус увещевает Кхейна, а тот смеется ему в лицо. Позади обоих виднелась Иша, что, часто оглядываясь, уплывала прочь, чтобы присоединиться к остальным богам. Кассаис почувствовал себя опустошенным.

— Не печалься, — прошептал ему в ухо Пестрый. — Она ничего не может поделать — видишь, вон там, в центре всего, Азуриан, Король-Феникс. Он постановил, что боги больше не могут общаться со смертным племенем.

— Но… почему? — воскликнул Кассаис. — Я едва только начал свой рассказ!

— Тише, тише. Ты еще закончишь его, это я тебе обещаю, — утешил Пестрый. — Что же до вопроса «почему» — видишь там, наверху, Деву рядом с Азурианом? Это Лилеат, она увидела сон, что в один день эльдары станут причиной уничтожения Кхейна. Услышав об этом, Кхейн поклялся полностью истребить расу эльдаров. Он смилостивился, только когда Иша взмолилась за нас Азуриану. Цена нашего выживания — то, что между богами и смертными больше не может быть никаких связей. А теперь смотри, что будет дальше.

Снова возникли великолепные переплетения света, образуемые круговращением богов. Теперь они были, пожалуй, более стесненными и строгими, и определенно более отдаленными. Со временем пути Иши, ее возлюбленного Керноуса и Ваула стали чаще пересекаться. Не понимая, Кассаис наблюдал, как Ваул удалился и некоторое время бил молотом по наковальне, после чего вернулся и преподнес некий дар Ише. На следующем круге лунная богиня стала рассыпать по своим следам мерцающие огни, которые яркими снежинками падали вниз, разлетаясь ко всем эльдарам в зале.

Кассаис как завороженный смотрел на один из огоньков, который плавно подплыл к нему. Он почувствовал в приближающейся снежинке след присутствия Иши и протянул руку ладонью вверх, чтобы она туда опустилась. Огонек вспыхнул и исчез, и в его руке остался гладкий синий камень. На ощупь он был теплым и казался как будто живым. Держа его, Кассаис чувствовал, как усиливается его связь с богиней. Вспыхнуло озарение, и он понял, что, пока он держал этот камень — который, как он знал, являлся одной из легендарных Слез Иши — богиня могла разговаривать с ним!

И что более важно, теперь он мог разговаривать с богиней. Кассаис немедленно вернулся к своей истории, чувствуя, что другие эльдары в зале тоже настроились на нее посредством собственных камней духа. Как будто он стоял на громадной сцене, где, кроме сияющего света глаз Иши, были одни только тени, и камень духа, теплый как плоть, лежал в его руке. Тихие перешептывания и приглушенные голоса намекали на присутствие зрителей где-то за пределами видимости, но Кассаису не было до них никакого дела. Он снова погрузился в рассказ, как будто его и не прерывали.

— Мы загнали их в угол, моя божественная госпожа! Экипаж матки вскоре с визгом убегал по своим металлическим лабиринтам, и мы выслеживали их, как животных. Большей части я сохранил жизнь — разумеется, оставив их на потом — и, когда я обнаружил то, что они везли в трюмах, у меня также появились к ним вопросы. Грузовые помещения просто стонали от веса сокровищ: драгоценных металлов и редкой древесины, полированных камней с тысячи различных миров, миллиона пигментов и красителей, ярчайших перьев, чешуй и раковин с другого конца пустоты. Это, конечно, был варварский клад, но он состоял из таких вещей, которые могли бы с превеликим успехом использовать достаточно умелые ремесленники и мастера. Тогда мы допросили команду, и под моим заботливым уходом они рассказали мне все, что я хотел знать. Они поведали мне тайный пункт назначения этих товаров и описали необычных обитателей этого места. В тот же миг я понял, что должен отправиться туда, что на протяжении всей моей долгой жизни меня дожидалось именно это приключение. Единственная сложность состояла в том, что путешествие обещало быть невероятно длинным, а мы взяли запасов лишь на краткую вылазку, не одиссею. Хотя это было легко исправить, поглотив Дхоруна и его экипаж, прежде чем приступить…

Кассаис начал осознавать, что бог войны все чаще и чаще пролетает мимо него. Ярость во взоре Кхейна казалась почти осязаемой, как и восхитительное ощущение запретного деяния, которое совершал Кассаис, продолжая общаться с Ишей. Он снова заговорил, на сей раз быстрее, из-за зловещего предчувствия, что вскоре все изменится к худшему.

— Итак, я направил таран своего корабля в пустоту, и мы отправились на этот тайный мирок рабов. То, что я нашел, превзошло самые сумасбродные мечты… Это было целое царство истово верующих ремесленников, которые и день и ночь посвящали изготовлению икон своего мертвого Бога-Императора. Дома были сплошь покрыты угрюмыми изображениями их разлагающегося повелителя. На стенах были вырезаны благочестивые прославления божества, на каждом углу стояли выражающие почтение статуэтки и памятные триптихи. Там были склады, набитые манускриптами, подробно описывающими Его явления и деяния в нескончаемых деталях. Это был один из тех редких и драгоценных рабских анклавов, где слепая вера в высшую силу висит на волоске, готовая быть разрушенной за одну ночь. Преподав несколько уроков на тему того, кто теперь главный, я сказал этим маленьким трудолюбивым рабам, что они могут остаться в живых и продолжить работу всей своей жизни, только если будут подчиняться моей воле.

Исповедуясь Ише через камень духа, Кассаис ясно видел ремесленников внутренним взглядом. Ряды грязных, уродливых, заплаканных лиц смотрели на него снизу вверх, пока они стояли на коленях в пыли того далекого мира. Они, конечно, не поверили ему, но думали, что смирение может спасти их семьи. Он улыбнулся при воспоминании, а потом ощутил настойчивый импульс из камня, который держал в руке, и поспешно продолжил:

— Тогда я заставил их работать, чтобы они переделали каждое хмурое лицо и каждую слезливую икону своего мира в нечто более приятное глазу. Я нещадно подгонял их, ибо оставалось не так много времени, прежде чем мы должны были улететь и вернуться в Комморру. Из-за этого многие рабы не пережили трудов, что досадно, ибо они превзошли самих себя. Они начали с того, что стали превращать сердитый лик своего Бога-Императора, где бы тот им ни попался, в подобие моего собственного прекрасного лица. Потом рабочие расползлись по всем исписанным фонарным столбам и молитвенным стенам и стали вымарывать и переписывать все, что было написано на хоругвях и пергаментных свитках, скрывая правду и распространяя самую вопиющую ложь.

К этому времени Кассаис смеялся. Слезы веселья катились по его щекам, пока он вспоминал муки, причиненные рабам. Они были такими простыми, такими примитивными созданиями и полностью отдали себя поклонению своему мертвому богу. Демонстрация того факта, что боль и страх могут столь решительно преодолеть их высшее «я», стала одним из самых приятных и безупречных деяний за всю долгую, жестокую жизнь Кассаиса. Он вытер глаза и попытался взять себя в руки, чтобы сохранить неожиданность финала.

— В конце концов я сделал последнее заявление, прежде чем улететь. Я действительно сдержал слово и позволил им жить и страдать. Но я забрал одну руку и один глаз у каждого выжившего, чтобы они всегда помнили мое краткое владычество и не слишком спешили возвращаться к вырезанию икон. Я сказал им, что вернусь через год и день, чтобы наказать всех, кто преступил мои законы. С тех пор я возвращался дважды.

Как только Кассаис завершил свой рассказ, камень духа в его руке запульсировал и раскалился докрасна. Он выругался, ничего не понимая, и выронил его. Повсюду вокруг зазвучали крики, остальные гости эхом повторяли его жест. Кассаис потерял всякое ощущение того, что находится в зале Вайла, в Траурной Марке. Он вошел в состояние, подобное сну наяву, и над ним были боги, далекие и все же столь близкие, что он мог видеть их действия. Все, что он знал — его связь с Ишей была пресечена, словно разрублена раскаленным докрасна ножом. Он непонимающе поднял взгляд и увидел закованную в броню фигуру Кхейна, который приволок Ишу и Керноуса на суд Азуриана.

Пестрый невидимкой очутился позади Кассаиса и прошептал в ухо:

— Видишь? Кхейн поймал Ишу на том, что она нарушила правила, слушая смертных, и требует, чтобы Азуриан подверг ее наказанию. К сожалению, Король-Феникс не может решиться на подобное варварство и вместо этого приказывает отдать Керноуса и Ишу в заключение у Кхейна. Бог войны решает, что это позволяет ему делать все, что он захочет, поэтому он сажает их в темницу и подвергает жестоким пыткам.

Жуткие, душераздирающие вопли раскололи небеса. В сложных переплетающихся нитях, отмечающих прохождение богов, теперь в изобилии виднелись огонь и кровь. Прикованные к орбите Кхейна, Керноус и Иша страдали. Кассаис без раздумий прошел вперед несколько шагов, крича от негодования на далекие, глухие к его воззваниям фигуры. Он слышал, какой гвалт воцарился вокруг, когда к нему присоединились и другие. Он слышал и то, что некоторые вокруг него хранили молчание, явно поддерживая действия бога войны, и в его сердце загорелась искра ненависти к ним.

— Успокойся, мой лорд! — прошипел Пестрый. — Не все еще потеряно, многие из иных богов чувствуют то же, что и ты! Кузнец Ваул, всеми признанный друг Керноуса и Иши, хочет, чтоб их муки прекратились. Он достаточно храбр, чтобы встретиться к Кхейном лицом к лицу и заключить сделку. Бог войны требует, чтобы Ваул за год изготовил для него сотню своих прославленных клинков, и тогда он освободит эту пару! Есть ли выбор у Ваула? Может быть, он чувствует вину за то, что принял участие в создании камней духа. Задача практичеси невыполнима, но он принимает ее!

Выступление танцоров теперь сконцентрировалось вокруг Ваула, который лихорадочно трудился, чтобы изготовить сто клинков, потребованных Кхейном. По щекам Кассаиса вновь потекли слезы, когда он призывал бога-кузнеца поскорее выполнить эту монументальную задачу. Временами тайно вмешивались другие боги, кто помогал материалами или советами, а кто и мешал: Морай-Хег, Хоэк, смеющийся Цегорах, даже Лилеат. Арлекины метались и кружили вокруг работающего бога и кучи готовых мечей, которая поднималась все выше, пока с медленной неотвратимостью смерти не приблизилось время, когда должен был вернуться Кхейн и потребовать свою плату.

Кассаис почувствовал, будто холодная рука сжимает его сердце. Он знал, что бог-кузнец не выполнил задачу. Девяносто девять мечей лежали законченными, но последний остался незавершенным! Кассаис огляделся в поисках Пестрого, ожидая какого-то объяснения этому ужасному происшествию. Он увидел только Вайла, что сидел на своем когтистом троне и выглядел подозрительно довольным этим исходом. Ястребиные черты лица Вайла излучали явное одобрение тому, что бог войны пленил Ишу и продолжал ее мучить. Искра ненависти в сердце Кассаиса вспыхнула медленно разгорающимся пламенем, и он угрюмо поднял взгляд, чтобы увидеть, чем закончится встреча Кхейна и Ваула.

Кассаис разразился смехом, увидев, как Ваул спрятал незавершенный клинок среди других, когда бог войны практически стоял на его пороге. Самодовольный, гордый победой Кхейн завладел сотней мечей, не осмотрев их как следует. Он сразу же освободил Керноуса и Ишу, и пара воспарила от него так стремительно, что они, казалось, временно исчезли из виду. Ваул также отступил в сторону, и новым центром притяжения для хора арлекинов теперь стал бог войны, который принялся проверять клинки.

Кхейн с фантастической ловкостью раскручивал мечи вокруг себя, подбрасывал их в воздух и снова ловил, а потом отправлял их вращаться острием вперед по орбите, окружающей его парящую фигуру. Вскоре его окружил ореол из крутящихся мечей, стальная преграда, которую бог постоянно наращивал, совершая все более головокружительные демонстрации своего мастерского владения клинками. Теперь, когда вокруг бога войны замысловатым узором вращалось огромное колесо из летящих мечей, он поднял последний клинок Ваула, чтобы проверить, чего тот стоит…

Сокрушительный рев гнева пронесся по залу, как психическая ударная волна. Инстинкты Кассаиса, отточенные всей жизнью, проведенной в Комморре, среди кровопролития и убийств, дали ему понять, что сейчас случится. Он схватил собственный меч, издал боевой клич, созывая своих воинов, и бросился на миньонов Кхейна. Теперь приспешникам бога войны и сторонникам несчастных влюбленных Керноуса и Иши оставалось только сражаться до конца. Брызгала горячая кровь, звучал звериный рев, и эльдары бросались друг на друга, желая убить.

Очередь осколочных снарядов выбила искры по нагруднику Кассаиса, он ринулся вперед и вспорол живот стрелка взмахом меча. Еще один стражник Вайла с воплем бросился на Кассаиса, низко держа винтовку с выставленным вперед клинком, готовым выпотрошить противника. Кассаис вогнал острие меча в раскрытый рот стражника и рванул его вверх, рассекая кричащее лицо пополам. Со всех сторон доносились вопли, мольбы и высокий истерический визг оружейного огня. Кассаис отдаленно ощущал, что над погруженным в битву залом сошлись две титанические фигуры, Кхейн и Ваул, сражающиеся так же, как их последователи у них под ногами. Руки бога войны покраснели от крови, он стал Каэла Менша Кхейном — кроваворуким Кхейном — и приступил к истреблению эльдарской расы.

Между другими богами происходили какие-то иные, более сложные хитросплетения, но у Кассаиса не было времени, чтобы понять их — он вел свою горстку воинов против стражников Вайла. Лорда-Сорокопута нигде не было видно, но его миньоны вливались в зал подобно массе разозленных муравьев. Кассаис быстро принял решение — его силы были слишком малы, чтобы победить. Он мгновенно поменял направление и прорубился к боковому помещению, где была лестница, судя по всему, ведущая в помещения под залом. Пока последние из его воинов яростно сражались, не давая врагам отправиться в погоню, Кассаис, не оглядываясь, сбежал по ступеням вниз.