Первым делом Маруся заглянула в спальню к отцу. Папа еще спал, зарывшись головой в подушку, а на включенном экране тихим фоном шли новости спорта. Наверное, ночью он смотрел футбол или что там папы смотрят по ночам? Фигурное катание?
Маруся прошла на кухню и заглянула в холодильник. Готовить она не умела и не любила, но, как каждая приличная девушка, имела в запасе несколько фирменных рецептов. Сейчас ей очень хотелось приготовить для папы что-нибудь вкусное, например, яичницу с помидорами и сыром. Маруся достала продукты и разложила на столе.
В голове крутились слова, которые ей говорила мама, и Нос, и Эем. И даже слова Ильи. Ох, они запали ей в самое сердце. Маруся вспоминала все сразу, одним потоком... Как будто «включили кран». Может быть, это был тот самый глубинный слой сознания, и у Маруси получилось опуститься на «дно» своего «океана»?
Она думала про умение общаться без слов и про то, умеет ли это папа (ведь мама говорила, что он тоже полукровка!), думала про Носа и про то, что на этот раз он встретил ее как хороший друг, а ведь еще недавно был в нее влюблен (или ей так казалось), зато ей абсолютно точно казалось, что Илье на нее наплевать и на самом деле он любит Алису (а оказалось иначе.). Маруся думала про Эема и про то, что... нет, про это лучше никому не знать. Маруся вспоминала пустыню и картофельное пюре, сделанное из не пойми чего. Но чаще всего Маруся возвращалась в своих мыслях к маме.
Любила ли она ее? Версии было две. По первой версии, Маруся маму не любила, а та нежность, которую она время от времени испытывала к ней, была всего лишь остаточным явлением, гипнозом или шаблоном, который засел в голове и диктовал условия, по которым маму любить надо, потому что не любить маму невозможно — это же мама!
По другой, второй версии, Маруся маму любила. Любила «все еще» или любила «всегда», но абсолютно бесспорно. А та злость, подозрения и попытка списать свое учащенное сердцебиение на подлое манипулирование, была всего лишь детской обидой и нежеланием простить близкого человека.
Однажды Маруся сильно поссорилась со своей подругой, заподозрив ее в предательстве, и даже рассказала об этом папе, потому что на тот момент это очень задело ее. Ситуация была непростая, все факты указывали на то, что близкий человек оказался человеком подлым, но прямых доказательств не было, и к тому же подружка так искренне клялась в своей преданности, что Маруся окончательно запуталась и от невозможности принять правильное решение, впала в отчаяние и даже простудилась. Тогда папа сказал, что лучше простить виноватого, чем наказать невиновного, и рассказал какие-то яркие истории из своей жизни. Марусе очень понравились эти слова. Она потом часто вспоминала их и в ситуации, когда ее обижали, и в ситуации, когда обижались на нее. Значит, маму надо простить? Принять ее такой, какая она есть? Рискнуть и довериться?
Из того, что Маруся увидела, никаких выводов сделать не получалось. С одной стороны, мама казалась хорошей и искренней. Да, она была одержима идеями, это никак не противоречило словам Бунина, но идеи эти были мирными и безобидными. Эти идеи оказались настолько прекрасными, что смогли подкупить множество людей и даже друзей Маруси. Но почему? И как это было сделано? Эта история с перепиской, которую рассказал Нос, как ни крути, все же походила на хитрую ловушку. Ребят вычислили, за ними следили, мало того, если рассуждать здраво и объективно, ребят вынудили предать профессора. Их просто подкупили, найдя к каждому правильный подход. Это было так странно. Ну не могла Маруся поверить, что Нос или Илья купились бы на какие угодно блага ценой дружбы с Буниным. Невозможно. Они бы рассказали ему. Предостерегли. Может быть, даже поругались, но не сбежали бы просто так, трусливо, побросав свои дела... Или они были вовсе не такими честными, как про них думала Маруся?
Маруся брызнула маслом на раскаленный металл и аккуратно уложила на дно колечки помидоров.
На свете был только один человек, в поступках и словах которого она не сомневалась. Да, да, это был папа. Все остальные... Мама могла быть и хорошей, и плохой. Бунин? Сколько раз он подставлял и предавал Марусю? Но сколько раз спасал. Даже эта последняя история, ведь он передумал, справился с собой и отпустил. Вернул предмет. Возможно, у него был какой-то свой интерес, собственно, он его и не скрывал, но ведь... Нет, Бунин, все-таки, был больше хорошим, чем плохим. Хитрым, вредным, расчетливым, но он был не способен на что-то по-настоящему подлое по отношению к Марусе. По крайней мере, ей хотелось в это верить.
Маруся взяла лопаточку и перевернула поджаренные с одной стороны ломтики помидоров.
Дальше. Дальше очень хотелось рассказать обо всем папе и спросить у него совета. Кому верить? Родной, но незнакомой маме или чужому, но хорошо знакомому профессору? Папа имел претензии к ним обоим... И, главное, узнай он про то, что творится, он наверняка заслал бы Марусю на другой конец света, а этим несчастным настучал по голове.
Соль, перец... Перца можно побольше, папа его любит.
Что делать? Продолжать встречаться с ними и пытаться разведывать новые детали и подробности? Перенестись к профессору и рассказать все ему? Или не ввязываться?
Маруся настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как папа вышел из своей комнаты, тихо встал в дверном проеме и теперь с удивлением наблюдал за ней.
– Что это ты делаешь?
Маруся посмотрела на сковородку, потом на папу и почесала нос.
– А на что похоже?
– Выглядит как яичница, пахнет, как яичница, и шкворчит, как яичница... Наверное, это яичница.
Маруся улыбнулась.
Папа прошел на кухню, взял со стола ломтик сыра и бросил в рот.
– А с чего это вдруг? Натворила что-нибудь еще?
– Ну почему еще...
– Ммм...
Папа обнял Марусю за плечи и прижал к себе.
– Доброе утро, балбесина.
– Между прочим, с помидорами, как ты любишь!
– Между прочим, чувствую! Почему, ты думаешь, я проснулся?
– Бодрящий аромат жареных помидоров?
– Поперчила?
– От души.
– Откуда у тебя душа, чудовище.
– Ну хватит уже!
– Что хватит?
– Обзываться!
Маруся замахнулась на папу лопаточкой. Гумилев засмеялся и отпрыгнул в сторону.
– Какое-то у тебя подозрительно веселое настроение? – прищурилась Маруся.
– Во-первых, я выспался, во-вторых, проснулся от запаха вкуснейшего завтрака, который мне приготовила моя дочка, в-третьих, я иду на очень интересную встречу...
– Про что?
– Про новый уникальный источник энергии.
– И что там интересного?
– Сходи и узнаешь.
Гумилев подхватил еще один ломтик сыра.
– Нуу! Хорош воровать мой сыр!
– Это мой сыр!
– Он не твой, а для яичницы.
– Но яичница ведь для меня?
– Ну паа!
– А куда делись твои ужасные синяки?
– Зажили.
– Хм...
– И не такие ужасные они были. Просто в темноте выглядели страшно.
– Ты дождешься, что я приставлю к тебе круглосуточную охрану.
– Не приставишь.
– Тогда развешу везде камеры слежения.
– А я подам на тебя в суд за вторжение в личное пространство!
– Да ты что?!
Маруся выложила яичницу на тарелку и посыпала тертым сыром.
Гумилев послушно сел за стол и взял в руки вилку.
– Приятного аппетита, – улыбнулась Маруся, ставя тарелку перед папой.
– А ты?
– Че-то не хочется.
– Ты вообще когда встала? Смотрю, нарядная уже такая.
– Недавно.
– Ты что, уже куда-то ходила?
– Да никуда я не ходила!
– Обычно по утрам ты выглядишь несколько иначе!
– Можно подумать, что ты видишь, как я выгляжу по утрам.
– Как же я могу увидеть, – возмутился Гумилев, отправляя в рот кусочек яичницы, – если ты спишь до обеда.
– Бубубубу, – передразнила жующего отца Маруся.
– Пойдешь на конференцию?
– Неееее....
– Ты бы хоть иногда слушала, что умные люди говорят.
– Всякие глупости.
– Ну конечно!
– Я лучше дома почитаю.
– Что ты тут почитаешь? Твиттер?
– Твиттер это прошлый век.
– Дай-ка еще перца!
Маруся взяла с полочки медную перечницу, купленную на старом арабском рынке, и смело опрокинула ее над папиной тарелкой. То ли она слишком резко тряхнула рукой, то ли неплотно завинтила крышечку, но яичница вмиг стала черной от мельчайших перчинок.
– Ну не так буквально...
Маруся не удержалась и прыснула от смеха. Потом схватила папину вилку и попыталась счистить излишки перца.
– Хорошо, что я хоть сыр успел перехватить! – не унывал Гумилев.
– Да она нормааальная... Подумаешь, чуточку... – Марусю распирало от хохота. – Вот смотри! Почти чистый кусок!
У Гумилева мигнул телефон.
– Пора выходить.
– Ты что, даже не поешь?
– Все лучшее — детям! – Гумилев пододвинул тарелку к Марусе и встал из-за стола. – А нам, старикам, главное – внимание.
Маруся опустила голову к яичнице, принюхалась и оставила лежать нетронутой.
– Последний раз спрашиваю! Пойдешь со мной?
– Нет!
– Правда, интересно!
– Нет!
– Настоящая фантастика.
– Я не люблю фантастику.
Гумилев раскрыл свой симпатичный кожаный портфель и достал оттуда красочный буклет.
– На, хоть картинки посмотри.
Маруся лениво потянулась и зевнула.
– Балбесина.
Папа вышел из кухни и Маруся услышала, как в душе зашумела вода. От нечего делать, она дотянулась пальчиком до буклета и придвинула его поближе. На обложке качественной голографикой переливалось плазменное кольцо и надпись «Проект Искусственное Солнце».
Недолго думая, Маруся спрыгнула со стула и побежала переодеваться. Все-таки на международную конференцию надо было одеться посерьезней.
Никогда раньше Маруся не ходила на конференции, не знала, много ли там бывает народа и что этот народ там делает. Разговаривает, слушает и умирает со скуки?
Она шла рядом с папой по коридору, улыбалась всем встречным людям, которые здоровались и непременно спрашивали «Это твоя уже такая выросла?», как будто они знали Марусю с детства, но очень долго не видели. Учитывая то, как часто Марусю показывали по телевизору, поверить в это было невозможно, но, видимо, это была такая стандартная фраза, заготовленная на случай встречи коллеги с ребенком. Дежурная, глупая и абсолютно бессмысленная. Твоя? А чья же еще?! Выросла? А что надо было делать?!
От этих вопросов и еще от непривычно серьезного платья было неуютно. Строгий воротничок сжимал горло, а узкая и длинная, до самых коленок, юбка сковывала движения. Отдельной песней были унылые туфли на невысоком каблучке, которые туго фиксировали привыкшие к невесомым шлепкам ступни и, несмотря на весь технологический прогресс, немилосердно натирали пятки. Черт бы побрал этот проклятый дресс-код! Как вообще можно о чем-нибудь думать, когда на тебя натянут такой нелепый и неудобный экзоскелет системы «приличная девочка из хорошей семьи»?
– Это твоя уже такая выросла? – очередной вопрос от очередного неприятного дядьки в сиреневом костюме.
– Привет, привет, Мишань... – отец пожал руку фиолетовому коротышке и похлопал его по спине. – Да, подрастает смена.
– А мой оболтус из-за компьютера не вылезает, – пожаловался коротыш. – Ничего ему не интересно! Ты уже решила, куда будешь поступать? – обратился он к Марусе.
– Я... эээ...
– Никак не может определиться, – спас положение отец, – и туда хочется, и туда... сам понимаешь.
– Эээх... – снова вздохнул коротыш, – а мой вот хочет стать безработным и жить на пособие.
Маруся испытала неловкое чувство стыда за папину ложь. Получается, что он стеснялся ее и пытался выдать за какую-то другую, более хорошую девочку?
– Гости уже приехали? – сменил тему разговора Гумилев.
– Да вроде бы видел...
К ним подошел еще какой-то мужчина.
– Лёш, набери Ковригина. Я ему с утра так и не дозвонился, – пожав руку, сразу обратился к нему Гумилев.
– А Ковригин в больнице.
– Что такое?
– Непонятно. Отключился вчера вечером. Людмила звонила, рыдала. В реанимации сейчас.
– В смысле «отключился»?
– Какая-то мутная история. Нашли в спортивном зале без сознания. Сейчас в коме.
– Ничего себе... Сердце?
– Да он здоровый, как бык.
– Ну да...
– Набери ее попозже. Она хотела поговорить.
– Да, обязательно...
Гумилев обернулся к Марусе.
– Через пять минут начало. Если хочешь в туалет, иди сейчас.
– Па, ну что ты как с ребенком, – обиженно зашипела Маруся.
– Ну ты же не будешь там меня дергать?
Маруся выразительно нахмурила брови, давая понять, что разговор окончен.
– Тогда терпи.
Гумилев развернулся и, поймав за рукав того самого Алексея, с которым только что разговаривал про Ковригина, подвел его к Марусе.
– Маруся, это Алеша, Алеша – это Маруся.
– Это пудинг.
– Что?
Маруся замотала головой, будто ничего не говорила.
– Леш, посади ее куда-нибудь поближе ко мне, но не очень заметно.
– Под стол, – не удержалась Маруся.
Гумилев показал Марусе кулак и она прикрыла ладонями рот.
– Там сбоку есть хорошие тихие места за столиками...
– Ага...
– Главное, чтобы выход рядом был, а то она это...
– Что я это?
– Если будет надо — тихо выйдешь и вернешься на место, – вполголоса объяснил Гумилев Марусе.
– Ты бы мне еще няньку нанял.
– Вот тебе нянька, – усмехнулся Гумилев, кивая на плечистого Алексея.
– Я все понял, Андрей Львович.
– А есть там можно?
– Во время перерыва.
– А перерывы часто?
– Леш, уведи ее уже куда-нибудь.
Гумилев отмахнулся от Маруси обеими руками, словно от назойливого кошмара, и тут же переключился на каких-то гостей, вышедших из лифта.
– Ну что, пойдем, посадим тебя куда-нибудь? – обреченно вздохнул папин помощник.
– Пойдемте, посадим, – согласилась Маруся и, словно в молитве сложив ручки на груди, жалобно спросила: — А перерыв скоро?
На самом деле, Марусе досталось самое лучшее место. Она сидела в боковом секторе, состоящим из удобных мягких кресел с маленькими столиками. На столиках транслировалось выступление докладчиков и разные презентационные ролики. А еще эти места были хуже всего освещены, так что там можно было спокойно задремать, без страха быть замеченным.
Тем не менее, дремать Маруся не собиралась, потому что хотела разобраться, что же это за проект, поэтому она откинулась на мягкую спинку кресла и развернула столик-экран таким образом, чтобы его лучше было видно из положения лежа.
Слова, которые произносили докладчики, были непонятны. Словно специально для таких, как она, внизу экрана время от времени всплывали пояснения и подсказки. Папа говорил, что боковые ряды предназначены как раз для школьников и студентов и, видимо, были рассчитаны на то, что слушатели могут не обладать всем необходимым для понимания объемом знаний.
Вообще, стоило признать, что этот современный конференц-зал был очень удобен и продуман до мельчайших деталей. Так, например, помимо подсказок на экране можно было включить режим конспектирования и тогда все, что произносилось со сцены, появлялось в отдельном окошке в виде набранного уже текста, который можно было с легкостью распечатать, нажав на кнопочку «принт». Лекции можно было записывать в разных аудио и видео-форматах, можно было выделять понравившиеся места и отправлять их в интернет, можно было даже обмениваться сообщениями между столиками.
Для пробы Маруся открыла в меню схему зала и синхронизировала ее со списком гостей. Потом ввела фамилию нужного человека и запустила поиск. Умный чудо-столик сразу же отметил красным то место, где сидел папа. Номер его столика был 0831. Маруся выделила это место, кликнув пальцем по схеме, и в открывшейся строке напечатала «Привет!». Отправить... Через секунду ответ: «Не балуйся!».
Работает!
Впрочем, и правда, хватит баловства. Нужно было сосредоточиться и послушать, о чем здесь, все-таки, говорят. А говорили они вот о чем...
Сначала дядька с длинными седыми усами, поразительно нелепой внешности, докладывал о необходимости строительства дублирующей системы, так как в случае аварии на основной системе весь мир может впасть в энергетический коллапс. Потом его перебил другой дядька, который сказал, что нелепо говорить о дублирующей системе, в то время как не запущена еще даже основная система. А усатый дядька сказал, что думать об этом надо начинать уже сейчас, и он предлагает сделать не одну, а две дублирующие системы. Например, в Африке и Австралии. Подсказки сыпались одна за другой, показывая, например, географическое положение Африки и Австралии, население, экономические показатели и какие-то еще показатели, для которых, видимо, требовалась дополнительная подсказка.
Потом выступил папа и попросил, чтобы докладчики говорили спокойно и не переходили на повышенные тона. После папы речь взяла старенькая бабушка в ослепляющем костюме цвета ультрамарин. Бабушка говорила про то, что проект крайне опасен и просила обратить внимание выступающих на тот факт, что в случае ошибки на Земле могут произойти необратимые изменения, как то: смена климата, магнитного поля и даже сход с орбиты. На бабушкином выступлении не заснули только самые стойкие, потому что говорила она очень тихо и монотонно. А чтобы разобрать ее речь, приходилось включать тот самый режим конспектирования и читать текст с экрана. Тем не менее, в конце ее выступления зал взорвался продолжительными овациями, из чего Маруся сделала вывод, что это была какая-то очень важная и уважаемая бабушка, ну или ее таким образом пытались заглушить.
После бабушки на сцене снова появился папа и сказал, что, к величайшему сожалению, они все еще не смогли добиться серьезных результатов и мощность реактора далека от идеальной. Однако в данный момент рассматривается абсолютно новый революционный метод, основой которого послужил сплав АРЕАН-104. Потом папа начал очень долго и непонятно рассказывать про уникальные свойства этого сплава, так что подсказки стали сыпаться с такой скоростью, что буквально нагромождались одна на другую. А в конце своей речи папа сказал, что состав сплава он раскрывать не будет, иначе всех присутствующих в зале придется убить, и зал громко захохотал. Когда все отсмеялись, папа сказал, что так и быть, пригласит на сцену своих партнеров из Китая и они прольют свет на таинственный сплав.
– Надеюсь, в зале никто не говорит по-китайски?
Зал снова засмеялся, а Маруся посмотрела на часы и подумала про «когда же перерыв?».
Перерыв так и не наступал, а на сцену вышла пара ученых из Китая. Один из них был маленький и толстый, а другой высокий и худой. Маруся подумала, что издалека они похожи на актеров комедийного скетч-шоу, потому что смех вызывал уже только один их внешний вид, и что сейчас они начнут шутить со сцены по-китайски. И очень кстати. Эем говорил, что Маруся, сама о том не подозревая, знает все языки. Можно было бы попробовать понимать их на слух или включить, опять-таки, режим конспектирования, распечатать и прочитать все бегло...
Маруся перевела взгляд со сцены на экран и, чтобы получше рассмотреть смешных китайцев, сфокусировала режим просмотра на их лицах и увеличила изображение. Противная, мерзкая, душащая волна страха прокатилась по всему телу, от макушки и до кончиков пальцев. Это длилось долю секунды, но за это мгновение организм успел пережить настоящий стресс. Его словно вернули, окунули с головой в какой-то старый кошмар. Маруся вздрогнула, пытаясь отогнать от себя неприятное видение. Почему это произошло? Что так напугало ее?
Этот высокий... Он был похож на Чена. Был очень похож на Чена, или это был сам Чен? Чен? Здесь? В Москве? С папой? Нет, нет, нет... это совпадение, галлюцинация, что угодно, но только не он. Он просто похож. Для европейцев все азиаты на одно лицо. «Но это и правда одно лицо!» – с отчаянием кричал внутренний голос.
Маруся увеличила лицо еще крупнее. Глаза... карие, ну конечно, он же не заявится на конференцию с разноцветными глазами. Зато взгляд его – хитрый и будто слегка улыбающийся. А имя? Глупо было проверять имя, но вдруг? Маруся вызвала подсказку и кликнула на лицо предполагаемого Чена. «Чоу Шэн», – написала подсказка. Владелец корпорации «Шэн Энергетикс». Шэн, Чен... Имена у них казались такими же похожими, как и внешность.
Чоу Шэн неподвижно стоял посреди сцены, сложив руки на груди и глядя в пол, пока его маленький напарник оживленно рассказывал про сплав АРЕАН-104. Перевести текст самой у Маруси так и не получилось, возможно потому, что мысли были заняты другим, а возможно потому, что на экране транслировалась речь с переводом. Маруся, не мигая, изучала лицо Чена-Шэна и пыталась найти какие-то неоспоримые доказательства того, что она не ошиблась. Но какие? Честно говоря, в тот раз, когда она встречалась с Ченом, ей было не до разглядывания. Его лицо впечаталось в сознание так, что она могла бы узнать его в толпе, но сейчас, когда никакой толпы не было и он стоял в нескольких метрах от нее, она почему-то смутилась. Слишком все неожиданно, нереально, невозможно. Впрочем, как и все в ее жизни.
Маруся открыла окошко сообщений и выбрала папин стол.
«Ты знаешь этого человека?» – быстро напечатала Маруся.
«Цая?»
«Нет, второго».
«Встречались несколько раз. А что?»
«Он ваш партнер?»
«Да».
«А как его зовут в жизни?»
«Малыш? Ты в порядке?:)»
Чудесно! Маруся представила, как ее вопросы звучали со стороны. Наверное, папа подумал, что Маруся влюбилась в симпатичного китайца и теперь устраивает допрос.
«Просто он похож на одного знакомого».
«Вряд ли ты его знаешь».
«Почему?»
«Мы можем поговорить потом? Мне сейчас неудобно».
Вот так всегда, на самом интересном месте!
«Последний вопрос! А перерыв скоро?»
«Через полчаса будет обед».
Возможно, это было неправильно, глупо и неэтично по отношению к выступавшим, но ждать полчаса Маруся не стала. Она потихоньку выскользнула в проход и оказалась в коридоре. У двери стоял тот самый Леша, который помог ей найти место в зале.
– А где здесь... – спросила Маруся, изобразив смятение на лице.
– Хм... – понимающе кивнул папин помощник. – Сразу за поворотом.
– Спасибо!
Маруся почти побежала и причиной этому, конечно, было не желание поскорее попасть в туалет, а самый обычный страх. Маруся закрылась в просторной кабинке, накрыла унитаз крышкой и села сверху. Нужно было что-то делать, но пока непонятно, что.
Сомнений в том, что это Чен, почти не осталось. Ужас, охвативший ее, был реакцией организма на столкновение с опасностью. Но кто был в опасности — она или все? А папа? Папа сказал, что знает этого человека, значит, раньше он с ним уже сталкивался и пока ничего страшного не произошло. Папа даже не подозревает, кто это. Почему? Чен исправился? Или ему была нужна именно Маруся, а здесь он просто по делам? Возможно такое? Почему бы и нет. У злодеев тоже есть бизнес, на что-то ведь он живет и живет неплохо. Владелец крупнейшей энергетической компании второй по влиятельности страны.
Рассказать папе, что он пытался ее убить? Но тогда папе придется рассказывать и все остальное. Поверит ли он? Вряд ли. Молчать и делать вид, что ничего не случилось? Но как молчать, если ты видишь, что в твой дом заползла ядовитая змея, которая вьется около близких тебе людей. Может быть, как-то спровоцировать его, чтобы он показал свое настоящее лицо? И подвергнуть опасности всех, кто будет находиться рядом? Нет. Не идет.
Маруся пыталась вспомнить все, что было связано с Ченом. Найти какие-то цепочки, которые могли привести его сюда. На нее он напал, чтобы перекачать себе ее кровь. Чен хотел получить ее возможности, хотел стать таким, как она. Ну, допустим.
Чен пытался убить Бунина. Нападение было крайне жестоким, рассчитанным на физическое устранение с предварительными пытками. Похоже на ненависть или на месть. Почему он так поступил? Что могло их связывать? Оба охотились за предметами и прекрасно разбирались в теме, и, как только что выяснилось, оба занимались проектом «искусственное солнце». Почему так? Почему все крутится вокруг этого проекта? Почему вокруг проекта крутятся именно те люди, которые как-то связаны с предметами? Бунин, мама, Чен...
А папа? Может быть, Маруся совсем его не знает? Может быть, он тоже охотник и коллекционер? Может быть, мама права и все, чего папа добился, результат не ума и труда, а уникальных свойств?
Ну уж нет, только не папа. Тогда бы получилось, что он все это время врет Марусе, а в это она поверить не могла. Папа был самым лучшим, открытым и искренним другом.
Казалось, что ответ лежит на поверхности, но почему-то никак не получалось его увидеть. Видимо, опять мешались родственные связи. Они, как помехи, глушили сигналы разума, не давая быть объективной. Ну же! То, что Маруся искала, было не просто на поверхности, оно только что было названо прямым текстом. Об этом прямо сейчас, в данную минуту, докладывали китайские партнеры...
Сплав. Тот самый магический сплав, формулу которого нельзя раскрывать. Конечно! В докладах ученые и даже сам папа жаловались на то, что их реактору не хватает мощности, а что, как не предметы, могло обладать свойствами, которыми не обладало ни одно другое вещество на Земле? Но что это за сплав? Какой-то отдельный предмет или совокупность разных? Или реальный сплав? И Бунин, и Чен, и Ева собирали предметы для чего? Уж не для этого ли проекта, который мог быть «революционным в масштабах человеческой цивилизации», как было написано в буклете, а также мог быть «оружием, которое уничтожит планету», как говорила та самая заунывная старушка. И кто чего добивался? Зная папу, Маруся могла быть уверена только в одном – именно он добивался революционного прорыва. А вот остальные...
Ну ладно, Бунин. Бунин ученый до мозга костей. Вряд ли он желал бы катастрофы.
Ева? Какой интерес мог быть у их организации? По словам Бунина, и тут, наконец-то, все стало сходиться, инопланетная раса хотела уничтожить землян. Хотела ли она уничтожить их вместе с Землей? Не очень логично. Опять же, по словам Евы, арки не могли покинуть планету, из-за чего, собственно, и начался весь конфликт. Значит, уничтожив планету, они уничтожат и себя.
А Чен? Мог ли он хотеть гибели всего живого? И тоже нет. Чен хотел стать властелином мира и жить вечно — это никак не похоже на мысли самоубийцы. Получалось, что в печальном исходе не заинтересован был никто. Хоть что-то радует...
Оставался еще один вопрос. Связаны ли как-то между собой все эти организации? Ну, то что папа и Чен связаны, это, к сожалению, было уже очевидно. Бунин и Чен не могли быть связаны по причине того, что они были врагами, к тому же у Бунина все отняли... Так. Стоп. А кто отнял? Бунин был уверен, что это Ева... но, побывав у арков, Маруся убедилась, что это абсолютно безобидная раса... было бы странно, если бы эти существа могли использовать такие жестокие методы. Зато Чен... Это был его почерк, и даже действие, которое происходило в Зеленом городе, страшная разрушительная сила, которая перемолола в щепки неприступное подземное хранилище — не его ли эта работа? Голова кругом...
В кармане запиликал телефон. Сообщение от папы: «Ты где?» Видимо, полчаса прошли и все вышли на обед.
Маруся покинула кабинку и осторожно выглянула в коридор. Так и есть. Толпа ученых, бизнесменов и гостей конференции высыпала из зала и теперь разбредалась по зданию в поисках пищи. Маруся заметила папу, который стоял чуть в стороне ото всех и что-то набирал на телефоне. Видимо, следующее сообщение. Оценив ситуацию и решив, что в данный момент ей ничего не грозит, Маруся вышла из укрытия и подошла к папе.
– Ты где была?
– В туалете.
– Полчаса?
– Хорошо... я гуляла.
– По туалету?
– Па...
– Пойдем обедать.
– А можно с тобой поговорить?
– Прямо сейчас?
– А что?
– Вообще-то, меня ждут люди.
– Ох... ну ладно...
– Что-то важное?
– Важное.
Гумилев вздохнул, повернулся к гостям, среди которых был маленький китаец, и показал указательный палец.
– Одну минуту!
Гости понимающе закивали.
Гумилев взял Марусю за руку, и они зашли в пустой к тому времени конференц-зал.
– Ну? – папа выжидающе посмотрел на Марусю.
– Я понимаю, что мой вопрос прозвучит по-идиотски, но ты не мог бы мне рассказать, что это за человек?
– Который?.. А... Про которого ты спрашивала?
– Да.
– Очень влиятельный парень из Китая, умница, затворник... Сидит там у себя, работает... нигде не светится.
– Нет, я хочу знать про ваши отношения.
– Какие у нас могут быть отношения? Я занимаюсь строительством реактора. Он один их тех, кто занимается проблемой запуска. Таких организаций довольно-таки много. Мы встречаемся, обсуждаем, показываем, кто к чему пришел. Это крупнейший международный проект, который существует уже... ну... в общем, побольше тебя.
– А что за сплав?
Марусе показалось, что папа на мгновение нахмурился, как будто она затронула закрытую тему.
– С чего вдруг такой интерес?
– А ты не рад?
– Я очень рад, просто не понимаю.
– Вот представь себе, мне стало действительно интересно. Прочитала ваши брошюрки, послушала выступления...
– И прекрасно.
– Что прекрасно? Ты не можешь мне объяснить?
– Про что?
Папа определенно юлил. Он не хотел говорить на эту тему. Или не мог.
– Про сплав.
– Обычный сплав.
– Обычный? Говорили, что он обладает какими-то уникальными свойствами, и до сих пор ничего подобного на Земле не существовало.
– Что значит «на Земле»? – прищурился папа.
– Но ведь не существовало?
– В мире каждый год открывают все новые и новые соединения и все они по-своему уникальны. И все не существовали до этого.
– Ты какой-то странный...
– Это засекреченная информация.
– Хорошо.
– Не знаю, что ты там себе напридумывала, но лучше не надо.
– Что не надо?
– Лезть.
Таких слов Маруся никак не ожидала. Папа говорил с ней, как один из членов этой самой... как же ее назвать? Тусовки? Секты? Один из мерзавцев, которые творят что-то ужасное, тайное и готовы убить любого, кто приблизится к ним. Марусе стало обидно и страшно.
– Не надо, малыш, – чуть ласковее сказал папа и, поднеся руку к марусиному лицу, поправил выбившуюся прядку. – Есть вещи, которые я не могу рассказать даже тебе.
Маруся опустила голову. Ей не хотелось смотреть в глаза папе. Ей казалось, что она увидит в них ложь. Увидит что-то отталкивающее, отвратительное, жалкое...
– Пойдем обедать.
– Не хочу.
– А что ты хочешь?
– Домой.
Гумилев пожал плечами.
– Ты, вроде бы, говорила, что тебе интересно.
– Ага... ну пока... – бросила Маруся невпопад и выскочила в коридор.
Она старалась пройти сквозь толпу людей незаметно, не попадаясь никому на глаза и не встречаясь ни с кем взглядом. Сейчас они представлялись ей враждебной армией чудовищ. Почти дойдя до поворота, Маруся ускорила шаг и, едва свернув за угол, натолкнулась на какого-то человека. Ей даже не пришлось смотреть, кто это был, потому что вязкий удушливый и пожирающий тело ужас снова накрыл ее. Маруся попятилась назад. Хотелось зажмуриться. Хотелось закричать и убежать, но получалось нечто совсем другое. Она лишь замерла, как насекомое, парализованное ядом, скованная собственным страхом, и обреченно подняла глаза.
Чен стоял в паре метров от нее и улыбался.
– Dui bu qi... – сказал Чен и отошел в сторону, давая Марусе пройти.
Маруся осторожно обошла его и быстрым шагом стала удаляться. «Дуй бу ци» означало «извините». И она действительно понимала его...
Маруся вышла на улицу. Город шумел, солнце палило, к тому же поднялся довольно сильный ветер. Ветер быстро растрепал волосы и, казалось, развеял неприятный страх. Стало легче дышать. Маруся прошлась до небольшого парка, где на траве валялись студенты, зашла на середину газона, скинула туфли и встала босыми ногами на траву. В дурацком узком платье валяться было бы неудобно, так что пришлось ограничиться обычным разуванием. Но и это было хорошо. Маруся ходила взад и вперед, рассматривая ступни с отпечатками кромки туфель. Прохладная зелень приятно щекотала пальцы, а со стороны студентов доносился веселый смех. Такой непринужденный. Такой... расслабленный. Как хорошо быть обычным человеком. Иметь какие-то обычные проблемы. Экзамены, безответную любовь... Желание купить машину. Съездить куда-нибудь. А что у нее? Предатель папа, предатель мама, предатели друзья и конец света на блюдечке с голубой каемочкой. Унылая жизнь унылого супергероя. И не поешь спокойно!
Маруся посмотрела на машины, остановившиеся на светофоре, и на брюхе симпатичного красного минивэна прочитала телефон пиццерии. Достала телефон...
– Алло! Здравствуйте! Да... На толстом. Любую, лишь бы мяса побольше. Ага. Куда? – Маруся огляделась по сторонам. – Знаете парк рядом с международным конференцем? Ага. Да, между конференцем и театром. Я стою посреди этого парка. Не уйду... – Маруся улыбнулась в трубку. – Спасибо.
Так-то лучше... А после пиццы можно двинуть домой, переодеться и навестить Эема. А заодно задать пару новых вопросов.
Обычно с пиццей происходит одна и та же история. Пока ты голоден, кажется, что можешь съесть сразу две, а то и три пиццы. Но это так только кажется. На деле уже после двух кусков в желудке появляется тяжесть и ощущение, будто ты проглотил мешок камней.
Маруся обулась и вышла на дорогу. До дома можно было доехать на машине, но ей так отчаянно хотелось гулять, что Маруся решила добраться пешком. Однако пройдя первые двести метров на каблуках, желание куда-то улетучилось, и Маруся села в первый попавшийся трамвай. Трамвай был совсем новенький, блестящий, с огромными обзорными окнами и кондиционером. Внутри почти никого не было, только пара индусов в чалмах и старик в соломенной шляпе. Маруся опустилась на сидение и прислонилась лбом к стеклу.
Думать ни о чем не получалось, к тому же кровь отлила от мозга к желудку и поэтому тянуло в сон.
Когда думать о чем-то надо, но не хочется, появляется приятное, почти философское чувство невозмутимости. И в итоге ты думаешь не о том, о чем собирался подумать, а о том, что это вообще не стоит того, чтобы об этом думали. Кажется, что проблемы не такие уж и большие, что все относительно. Что жизнь вообще сама по себе вещь относительная. Что происходит то, что должно произойти, и ты не в силах повлиять на события, а поэтому надо расслабиться. И не стоит торопиться. Не стоит совершать подвиги. И можно позволить себе проспать несколько часов или просто поваляться в постели, ничего не делая — потому что в масштабах времени эти несколько дней ничто и, значит, ничего не решают.
Глаза закрылись и, убаюканная неторопливым покачиванием, Маруся задремала. Во время очередной остановки трамвай дернулся, и Маруся испуганно встрепенулась. Чтобы понять, как долго она спала и не проехала ли свою остановку, она выглянула в окно и с огромным удивлением увидела там Эема. Откуда он взялся? Как он вообще оказался тут? И зачем? Впрочем, судя по всему, оказался он здесь именно из-за Маруси. Он что-то кричал ей, но разобрать его слова было невозможно. Маруся показала на уши и замотала головой, давая понять, что не слышит. Тогда Эем начал жестикулировать, размахивая рукой, словно призывая Марусю следовать за ним. Трамвай снова дернулся и поехал. Маруся подбежала к двери.
– Откройте!
Водитель никак не отреагировал.
– Откройте, пожалуйста, мне надо выйти!
– Дождитесь следующей остановки, – сипло посоветовал старик в соломенной шляпе.
– Но меня там ждут!
Старик пожал плечами и отвернулся.
– Ну пожалуйста!
Словно игнорируя ее слова, трамвай только набирал скорость. Маруся бросилась к окну, пытаясь высмотреть Эема. Он бежал за вагончиком, но по его внешнему виду было понятно, что делал он это из последних сил. Все-таки арки, правда, были очень слабы физически.
От отчаяния Маруся решила попробовать альтернативный способ связи.
«Скажи так!» – обратилась она мысленно к Эему.
«Ты должна найти».
«Что?»
«Зло рядом».
«Какое зло?»
«Зло рядом с тобой».
От этих слов Марусю передернуло. Отчего-то они казались даже более страшными, чем любые встречи с настоящими злодеями. Маруся резко обернулась, как если бы зло стояло за ее спиной. Где рядом? Почему? Кто?
«Останови его, пока оно...»
«Я не слышу!»
«...убило всех...»
Маруся зажала уши, ей стало до такой степени жутко, что не хотелось слышать дальше, но слова все сыпались и сыпались.
«.... ловушка... рядом... там, где ты не ждешь...»
И тишина. Голос Эема пропал. Маруся потихоньку отпустила уши... и открыла глаза.
Она все также сидела в трамвае, зажмурившись, с зажатыми ушами и спала. Какой мерзкий отвратительный кошмар. Не зря говорят, что нельзя есть перед сном! С другой стороны, она же не знала, что уснет...
«Ты не спишь».
Снова голос. Опять? По второму кругу? Бесконечный кошмарный сон?
Маруся выглянула в окно, но Эема там не было, хотя трамвай стоял на остановке. На той же самой, которую Маруся видела во сне.
«Хотел узнать, когда ты появишься».
«Эем?»
«Извини, если напугал».
«Ты, правда, очень напугал меня».
Маруся вжалась в спинку кресла и попыталась восстановить нормальное сердцебиение.
«Прости».
«Зачем ты говорил мне все эти ужасы?»
«Какие ужасы?»
«Про зло, которое рядом и всех убьет?»
Эем замолчал. Или прервалась связь. Или еще что... Трамвай почти доехал до следующей остановки, когда Эем снова появился.
«Кто говорил тебе про зло?»
«Ты. Три минуты назад».
«Ты уверена?»
«Абсолютно... Или нет? Мне приснилось?»
«Перескажи мне точно все, что слышала».
«А ты не помнишь?»
«Я не говорил тебе об этом».
Теперь замолчала Маруся. Как не говорил? Тогда кто говорил? Могло ли это быть обычным совпадением, в котором голос Эема сначала появился во сне, а потом, через секунду, возник на самом деле. Возможно, он врет? Но зачем?
«Эем?»
«Да».
«А ты что-нибудь говорил мне до того, как сказал, что я не сплю?»
«Я спросил, что случилось?»
«Зачем?»
«Потому что ты кричала».
«Я???!!!»
«Все, что ты говоришь, очень плохо. Приходи. Приходи как можно быстрее. Я отключусь. Если что-то случится — зови».
Голос пропал, а трамвай подъехал к марусиному дому.
Маруся поднялась с кресла и подошла к двери. Зло рядом... зло рядом... зло рядом... Она обернулась на старика в соломенной шляпе. Он сидел, сжавшись, словно от холода, обнимая себя руками за плечи и смотрел на Марусю мертвыми остекленевшими глазами.
– Человеку плохо! – Маруся бросилась в начало вагона и стала стучать в стекло, отделяющее ее от водителя.
Водитель никак не отреагировал на ее крик — он качал головой и отбивал ритм на панели управления — судя по всему, слушал музыку.
– Вот черт...
Маруся осмотрелась. Испуганные индусы в чалмах привстали с кресел и вытянули шеи, пытаясь издалека увидеть, что именно произошло со стариком.
– Придержите его, чтобы не упал, – сказала им Маруся. Индусы кивнули и сели на место.
Отлично...
Думать было некогда. Маруся выпрыгнула из трамвая, выбежала на рельсы и перегородила путь. Теперь водитель заметил ее. Он вытащил из ушей наушники и нахмурил лоб. Маруся жестами попросила его выйти. Он покрутил пальцем у виска. Это настолько разозлило Марусю, что она со всей силы ударила кулаком по стеклу. Водитель недовольно приоткрыл окно.
– Ты что? Рехнулась?
– Там человек умер.
– Как умер?
– Откуда я знаю, как? Я не доктор.
Водитель встал и вышел из своей кабинки.
Теперь они вместе стояли над стариком, в задумчивости глядя на поникшее тело.
– Это твой дедушка? – спросил водитель.
– Нет, это не мой дедушка. Это пассажир.
– И что теперь делать?
– Наверное, вызвать «скорую»?
Водитель побежал обратно в свою кабину, а Маруся осталась стоять и ждать, чем все закончится. Больше всего на свете ей хотелось вернуться домой, забрать змейку и перенестись отсюда куда подальше, но какое-то непонятное чувство ответственности заставляло дожидаться скорой, как будто она была причастна к этой смерти. Будто она была ее виновницей, случайно спровоцировала ее. Будто эта смерть приходила за ней и по какой-то нелепой случайности промахнулась и унесла с собой ни в чем не повинного пожилого человека.
Волнение скоро улеглось и на смену ему пришло спокойное оцепенение. Маруся смотрела в окно, через толстые стекла которого был виден ее дом, смотрела на людей, которые собирались на остановке, не решаясь зайти в трамвай. Краем глаза заметила, как две разноцветные чалмы проскользнули на улицу... и правильно сделали, нечего тут сидеть. Или неправильно? Ведь это были единственные свидетели того, что Маруся никак не причастна к случившемуся. Не произойдет ли повтор той дурацкой истории с аптекарем? Хотя... с какой стати. Там были явные следы насильственной смерти, а тут обыкновенный сердечный приступ или что там еще могло случиться посреди дороги? С другой стороны, какие-то вопросы ей наверняка зададут...
И задали.
– Вы родственница?
Вопрос прозвучал так неожиданно и так громко, что Маруся схватилась рукой за сердце и отошла на несколько шагов в сторону. Огромный молодой мужик с детским лицом и совсем недетской бородой, нахмурив брови, навис над Марусей, глазами изучая старика, а руками роясь в такой же большой, как и он сам, медицинской сумке.
– Нет...
– Тогда чего ты здесь стоишь? Посторонись-ка... – бородатый отодвинул Марусю и положил сумку на сидение. – Иди, иди. Это тебе не цирк.
Обвинение в подсматривании показалось обидным. С другой стороны, возможно, для нормального человека поступок Маруси мог показаться странным. Это ведь она подозревала какую-то свою вину, а для других, на этот раз, ее вина была неочевидна, и то, что она осталась стоять рядом с телом чужого ей мертвого человека, могло трактоваться только как излишнее любопытство, либо как ненужное и всем мешающее участие.
Маруся выпрыгнула из трамвая и, не оборачиваясь, перешла дорогу.
Домой.