Марта. Игра в куклы

3

Тринадцатое января. У Эдика собирается компания. Намечается вечеринка – будем праздновать Старый Новый Год.

Днём было пасмурно, но к ночи небо прояснилось. Светит луна.

Я решил прогуляться пешком по Кутузова до автобусной остановки у Дома Художника.

Эта странная улица без вывесок и магазинов, летними ночами так таинственно бывает здесь, почти неслышно шелестит листва, и в голову приходят мысли о призраках, что скрываются во тьме старых кирпичных стен на этажах безлюдных руин, они выходят на улицы, незримые в холодном пожаре электричества, среди неона, машин и световых реклам подстерегают они прохожих…

Летучие мыши, бесшумно возникающие из темноты и исчезающие в темноте, летучие мыши, что живут на разрушенных чердаках души моего города…

Необъяснимое расположение окон во тьме, там, куда не доходит свет фонарей, за тёмными ветвями деревьев…

Расстояния недолги, и скоро я буду там, где, наверное, уже все собрались, и мы будем праздновать. Надо бы купить по дороге пива.

В тот самый вечер мы и познакомились со Славой.

Меня представили ему. "Это Миша".

– Корнилов,– сказал я, протягивая ему руку.

– Слава,– пожав её, представился он.– Суховеев.

Он приехал сюда из Москвы и остался здесь, чтобы открыть кофейню. Теперь он ищет квартиру; я не знаю, случайно, не сдаёт ли кто-нибудь из моих знакомых?

Я сказал, что нет, не знаю. Он сказал, что это неважно, найдёт. Главное, чтобы был телефон.

– Это будет непросто,– предупредил я.– Телефон в этом городе редкость.

У него есть девушка, она сейчас в Москве, но скоро приедет. Её зовут Нина, я увижу её и всё пойму. Она просто чудо, я таких никогда не видел. Она сама жизнь или, если угодно, сама любовь. Но она очень требовательна.

– Ведь жизнь постоянно требует от нас, чтобы мы доказывали, что мы те, за кого себя выдаём,– сказал он.

– Я мог бы не согласиться,– сказал я.– Жизнь ничего не требует от нас, если только мы не предъявляем к ней требований. А любовь… Что такое любовь?

Он засмеялся и сказал, что вопрос этот явно риторический.

– Женщина,– сказал он,– требует от мужчины, чтобы он был достоин её любви, и чем сильнее она его любит, тем она требовательней.

Я сказал, что нет, это не так – напротив, чем сильнее она любит, тем безусловнее её любовь.

– А что такое, по-твоему, безусловная любовь?

– Ну вот я вышел на улицу, и вдруг начался дождь, и я промок, может быть, я заболею. И я не знаю, почему это так, да и не хочу знать. Я просто хочу, чтобы была хорошая погода, и я прошу: "Ну пожалуйста, не надо дождя!"

– Надо было взять зонт.

– Наверное, надо было. А ты всегда и всё знаешь заранее?

– Очень странный подход к метеорологии.

– Дело не в метеорологии.

– А мне нравится,– сказал он.– Только здесь я такое видел: когда дождь, и небо сплошь чёрное, и вдруг на этом чёрном фоне вспыхнет дерево в золотом сиянии листвы, освещённое пронзительным светом солнца, сверкнувшего у края тучи. Погода меняется здесь каждые полчаса.

– Ну, не каждые,– возразил я.

– Но почти каждые полчаса.

– Иногда и чаще.

– Это невероятно! И поэтому здесь особое, странное, непостижимое небо…

– Ты был здесь осенью?

– Да,– сказал он.– В первый раз я приехал сюда в сентябре. И вот, думаю, что остался здесь теперь уже навсегда.

– А Новый Год встречал тоже здесь?

– Нет. В Москве, с Ниной.

– Она ещё не была здесь?

– Нет.

Он стал рассказывать, как они встретились, потом мы снова заговорили о любви и о городе, и снова разошлись во мнениях, но спорить не стали.

Он спросил, какой у меня телефон. Пока ещё трезвые.

– Ты знаешь,– сказал я,– здесь чаще спрашивают адрес. У тебя чисто московская привычка.

– Правда?– сказал он.– А ты где живёшь?

– Записывай,– сказал я.

Я продиктовал ему свой номер.

Его идея с кофейней показалась мне несколько надуманной. Почему именно кофейня?

– Потому что этому городу не хватает хорошей кофейни,– объяснил он.

– Этот город,– сказал я,– пережил две блокады – во время чумы 1710 года и послевоенной зимой сорок шестого. Он знает, что такое голод, мор, эпидемии, пожары и "ковровая" бомбёжка, он почти полностью был разрушен, у него отняли его народ, и вопреки всему этому он жив. Это не вызывает у тебя уважения? Ты знаешь, когда-то, в бытность студентом, я голодал. Денег мне хватало только на сигареты, а на еду не оставалось почти ничего, со мной даже случались голодные обмороки. И вот однажды парню, с которым мы жили в одной комнате, прислали из дому пачку молотого кофе. Помнишь, были такие пачки в советское время, никакой не сорт, не марка, а просто "кофе молотый", и различались эти пачки только по цвету – красные и зелёные…

– А ты где учился?– спросил он.

– В Москве, где же ещё.

– А где?

– На физтехе. Так вот, и ты знаешь, что мы сделали с этой пачкой? Мы сварили кофе в большой кастрюле. И пили его всю ночь, потом весь день, а потом пачка кончилась.

– Ну и что?– сказал он.– Что это доказывает?

– Не знаю,– сказал я.– Жизнь – это просто жизнь, она ничего не доказывает.

– Ты что, не получал стипендию?

– Почему,– сказал я.– Получал. Но были же у меня и другие расходы, помимо сигарет и еды.