Мао: Душевная повесть

9

— Ты чего, — говорю, — такой побитый?

— Побили. Развяжи, пожалуйста, руки, а то больно.

Я развязал. Филипп мне тогда рассказал, что монахи устроили революцию, кончили Настоятеля, потом еще человек шесть, потом стали бегать, искать Вана и наших ребят, но не нашли, и Боло тоже. Зато нашли выпить, налакались, быстро выпили все что было и отправились в деревню, это тут рядом, километров пятнадцать. Теперь в монастыре осталось человек десять всего, тех, что особенно перепили, и Филиппу уйти никто не смог помешать. А Филиппа с самого начала оставили живым, в заложниках, на всякий случай. А значит, такая у Филиппа судьба, Филипп про это особенно говорил, как про что-то важное. А попить можно из ручья, это недалеко от ворот, только вода очень холодная. Мы пошли, попили, потом вернулись, нашли поесть. Только вроде сели — монахи пришли, двое с помятыми рожами, попробовали права качать. Но я им сразу сказал, чтобы убирались, и одному отвертку в башку воткнул, они и убежали, я еле успел выдернуть. Поели, и я предложил Филиппу из монастыря уходить, все равно ведь ночью все выпили.

— А стоит? — засомневался Филипп. — Я все-таки очень устал, это тяжело, когда много бьют.

Но я его убедил, что надо идти. У меня ведь еще дел полно, надо почту найти, и с Райфайзеном я хотел посоветоваться, как мечеть построить. Напоследок я нашел себе очень удачную обувку, мягкую и почти по размеру, кое-какие тряпки, чтобы в горах не мерзнуть, подпалил попавшийся сарайчик и — спасибо этому дому.

Мы пошли уже знакомой нам тропой, потому что я надеялся, что Райфайзен и Саид тоже туда отправятся, потому что просто даже непонятно, куда еще идти. Мы прошли половину примерно расстояния от монастыря до завала, который разобрали монахи, и повстречали Боло. Сперва я испугался и хотел спрятаться, но потом увидел, что Боло едва жив. Выглядел он почти как Настоятель, но шевелился и даже шел нам навстречу тихонечко.

— Что с тобой? — спросили мы, подойдя к нему.

— Китаец… Проклятый китаец… — тихо сказал Боло и разрыдался.

Мы били его по щекам, я тыкал его отверткой — все без толку, он только рыдал, и все. Наконец Филипп сказал, что, видимо, его кто-то перепугал до смерти и надо ждать, пока он сам очухается. Поэтому мы пошли дальше, погнав Боло перед собой. Боло сначала не хотел идти, но Филипп сказал ему, что монастырь теперь в другой стороне, а я хлопнул его по ушам, и он передумал. С Боло идти было веселей, он хныкал и бормотал, а иногда пел что-то. Так мы и добрались до места завала и сразу увидели там китайского деда. Боло сразу притих и спрятался за нас. Китаец выглядел даже не как Настоятель, а гораздо хуже: ключицы торчат наружу, одно веко полуоторвано, челюсть набекрень… Дед, пыхтя, старался починить свою бочку, но пока мы подошли вплотную, она у него пару раз разваливалась.

— Обручи погнулись, — сказал ему тогда Филипп.

Китаец подпрыгнул и повернулся.

— Вы что, рехнулись совсем, так людей пугать?

— Мы случайно, — говорю, — здорово, дед. Ты теперь мертвец?

— Нет, — важно говорит китаец. — Я сумел восстать из праха силой концентрации. Я также запустил сердце, почки и даже нефритовый стержень, поскольку разумно распорядился силами пяти стихий. Теперь осталось сбалансировать инь с ян и починить бочку.

— Очень хорошо, — говорит Филипп. — Я за вас рад. А когда почините бочку, отвезете нас на острова?

— Какие острова? — дед рассердился. — Что я вам, такси? Слушайте, парни, у меня от вас одни неприятности, идите лучше отсюда, пока я с вами чего не сделал.

— Да мы просто друзей своих ищем, — успокоил я китайца. — Ты не видел тут двоих с книжками? Или троих? И еще, а где ты кипяток брал, когда мылся?

— Видел… — китаец осклабился от удовольствия. — И они меня видели… Славно я их шуганул! Я, чтоб из-под земли вылезти, конечности свои вслепую собирал, кое-что не на месте было, а вылез — идут как раз ваши придурки! Так вот этот же толстяк с ними был! Что, перепугался? Трое-то убежали, а этот за ними шел, этому я показал стиль Семи Звезд, это — настоящий Конфу!

Боло только трясся и плакал. Странно — вроде крепкий малый, а так расклеился. Китайцу это нравилось. Наверно, он и правда монахов недолюбливал. Я хотел под это дело еще поговорить с китайцем, поспрашивать, чем он кормится, где живет, но Филипп все испортил. Он сказал:

— А у вас и теперь еще колени назад. Вы поправьте, удобней будет.

— Тебя не спросил! — сразу обиделся китаец. — Проваливайте, варвары! Проваливайте сами или будете удирать как ваши приятели! Ну!

И он стал махать руками вроде как Абдулла, только замысловатей и быстрее, и я понял, что он мне сейчас в морду даст. Я взял Филиппа за локоть и стал протискиваться мимо китайца — там узкое место, а он еще бочку разложил на запчасти.

— Полегче, — говорю, — дирижер хренов. Не умеешь себя вести прилично, так и скажи, а варварами нас нечего обзывать. Сам такой.

Тут дед совсем психанул, взвизгнул, крутнулся и хотел меня ногой по лицу ударить, но забыл, что колени у него назад, потерял свою концентрацию и свалился в ручей. Я решил не связываться с ним, все-таки спешить надо, да и вода холодная. Мы повернулись и побежали оттуда, и Боло побежал с нами. Я обо что-то споткнулся и увидел книжку, одну из наших. Подобрал, деньги все-таки. Китаец за нами не погнался, только ругался вслед, а Боло мы отогнали камнями, зачем он нам теперь нужен, теперь ему в больницу надо идти или, в крайнем случае, в милицию, чтоб его в дурку свезли. И мы пошли уже знакомыми местами, и я все думал про мечеть — что это такое? Коран я знал, а вот мечеть — нет.

Филипп ни о чем не думал, он книжку рассматривал. От этого он постоянно спотыкался, но ему было интересно, наверное, он хихикал время от времени. Я спросил, что там смешного.

— Да это свод правил Небесной Канцелярии, второй том. То есть вроде как на небесах все так же, как и внизу, и тоже всякие законы, положения-уложения, даже прокуроры. Прикинь, как народ дурят? И тут подробно все расписано, ну просто как в Кодексе, по параграфам.

— И что полагается за то, что мужика напугал, а он от этого головой трахнулся и помер?

— Да тут сложно сказать… — Филипп стал листать книгу. — Ну, в общем, вся эта же юристика, она такая запутанная… Но если хочешь — на, попробуй разобраться.

— Нет, — говорю, — я нашел — значит, нести тебе. Ты думаешь, что это неправда все, про Небесную Канцелярию?

— Я думаю, что если там все так же глупо, как и здесь, то это так плохо, что не хочется и верить. Но, правда, это внешняя сторона дела… Понимаешь, словами многого не объяснишь, вот если б мы сейчас могли покурить, ты бы понял…

— Да, курить охота.

— Глупость — это внешняя сторона дела, для глупцов, на самом деле все не глупо, а так, как надо, но неописуемо… А если так, то на Небе зачем повторять такую же глупость? Там-то зачем все это внешнее?

— А здесь зачем?

— Тут люди. А люди не могут без этих глупостей — законов, холода, голода, войны… Люди — ослы.

— Там тоже люди и ослы, — это я точно знал. — Вот насчет голода и холода не знаю. Но мой знакомый осел там задерживаться не хочет. Хочет обратно.

— Осел он, — сказал Филипп. — И давай не будем спорить. Без травы вообще незачем об этих вещах говорить, мне уже самому ничего не понятно.

— Вот и мне, — говорю, — непонятно: дурачат меня с этими мечетями, или лучше сделать, как просят…

Так мы шли, шли, почти до вечера. Я совершенно обалдел от этой ходьбы, и было обидно, что мы тут уже ходили. Жрать хотелось, но к этому я с детства привык. А вот со спиртным совершенно выбился из режима и очень беспокоился теперь за свое здоровье. Я пожаловался Филиппу, а он предложил мне бросить пить. И стал рассказывать, как разные его знакомые от пьянства страдали. Филипп рассказывал не спеша, но очень интересно: как люди допивались до того, что видели чертей и слонов, заливали водку во всю посуду, какая была в доме, продавали дом, чтобы купить выпить, забывали пожрать, ну и всякое прочее, всем известное. Но слушать было приятно, я замечтался, и мне даже полегчало. Вот так мы шли, шли почти до вечера.

Когда стало темнеть, я разволновался. Райфайзена и Саида нет, жратвы нет, холодает. Я спросил Филиппа:

— Куда мы идем?

— К точке покоя, — ответил он. — Никаких других возможных путей у нас нет.

— А ты уверен, что туда нельзя как-то покороче добраться?

— Уверен. Дело в том, Мао, что точка покоя расположена не только в пространстве, но и во времени, тем более что это одно и тоже. Но если ты устал — давай посидим.

— Замерзнем. — И мы все шли и шли.

Когда в ущелье совсем стемнело, я стал смиряться, что придется еще одну ночь провести на ногах, спотыкаясь и замерзая. И вот когда я совсем уже смирился, мы увидели огонь. Скоро мы еще больше увидели: у костра сидят Ван, Райфайзен и Саид. Ван выглядел очень уставшим, в руках у него был автомат. Райфайзен курил сигарету, а Саид что-то хлебал из миски.

— Вот сволочи, — сказал я, когда подошел. — Мы всю ночь идем как заведенные, замерзли, а вы тут кайфуете!

— Вы бы костер развели, — сказал Райфайзен. — Кустов же полно! А вообще мы не виноваты — это вот твой друг Ван нас конвоирует.

Саид вскочил, обнял меня, потом Филиппа, сказал, что мы бараны, и разрешил нам дохлебать суп из его миски. А сам стал ругаться с Ваном, чтобы тот дал нам еще еды, но Ван не дал. Он только целился в нас из автомата и ругался. Ван сказал, что еды не хватит до Индии, если все время жрать. Я сказал ему, что он свинья, и Саид согласился. Ван хотел было совсем рассвирепеть, но тут увидел у Филиппа книгу и подобрел. Он спрятал книгу себе в рюкзак, а взамен дал нам по банке тушенки. Филипп и Саид ели из одной банки, а я из другой, и я их опередил. Тогда я лег полежать, прежде чем покурить, но сразу уснул.

Во сне уже привычно оказываюсь перед Апулеем. Он все так же за столом, но вроде как спит — голову уронил на копыта, уши в стороны как-то вяло развесил и дышит шумно, тяжело. Я хотел его позвать громко, но только воздуха набрал, так чуть не задохнулся. Перегаром прет! Тогда я, наоборот, тихонечко к столу подошел — точно, у левой задней ноги Апулея стакан валяется и бутылка стоит, ополовиненная. Что-то не так… Вытянул шею, заглянул подальше и увидел еще три-четыре, пустые. Вот теперь картина была мне ясна, как менты у нас выражались, а то ведь Апулей раза в три меня тяжелее, не должен был с половинки отключиться. Я тихонько взял бутылку, стакан, пристроился на краешек стола и закайфовал. Редко удается вот так спокойно выпить, в одиночестве. Точнее, совсем не удается. Стал я вспоминать, что бы такого хорошего вспомнить, чтобы совсем хорошо было, но не успел, Апулей что-то почувствовал, зашевелился, застонал и проснулся.

— О! Аа… Ииааа… Маииааа, Маоаоо… Мао! Ты чего? В гости? О, молодец, ну, молодец, уважил, ну садись, садись, ну отдохни, душа твоя пропащая, ну отдохни… — Он опять уронил голову на копыта, но тут же снова ее поднял, откинулся в кресле назад и совсем трезвым голосом попросил: — Достань у меня из халата сигареты… Слева… Копытами трудно.

Чтобы мне легче было достать из левого кармана халата сигареты, он наклонился вправо — и упал. Я достал сигареты, он не встает, лежит и глазами хлопает. Тут я заметил, что пустых бутылок больше, и не только из-под водки, а и всякие другие. Да, не зря я уважал Самаркандыча, мощный он мужик. Я прикурил себе и ему, подвинул к ослу кресло, сел. Апулей перевернулся половчее, чтобы меня видеть, и мы молча покурили. Потом он выплюнул окурок, почесал грудь и говорит:

— Все, Мао, расстаемся мы с тобой.

— Что так? — я удивился, привык ведь уже. — Назначают, что ль, куда?

— Да… — Он сел, опершись на стену. — Я же говорил тебе, что просил скорее на реинкарнацию… Ну вот и пришло решение по моему делу, просьба удовлетворена. Как ты думаешь, кем я буду в следующей жизни?

— Ослом, наверно, — я сказал первое, что на ум пришло.

— Угадал, — нахмурился Апулей. — Есть в тебе что-то… Как-то ты правильно видишь ситуацию. Инстинктивно, что ли… И таким образом, не мысля вовсе, приходишь к правильным выводам… Так вот скоро в одном из московских, кстати, парков родится ослик. И нет, как выясняется, для меня лучшего варианта. Вся моя деятельная, жадная до знаний, стремящаяся всегда занять активную жизненную позицию натура, как выяснилось, пригодна только для ослов. Как тебе?

— Ты не расстраивайся.

— Ну что ты! Я счастлив! Я в восторге от своей судьбы! — У него на глазах выступили слезы. — Об одном прошу, Мао, не приноси мне в парк морковки. Обещаешь?

— Легко, — это я мог пообещать. Я не дурак по паркам ходить, ослам морковь растаскивать.

Апулей с трудом поднялся, чуть не свалился снова. Я не стал помогать, а то еще завалится прямо на меня, я помнил, как это тяжело. Потом осел снова взгромоздился в кресло, запахнул халат и приосанился.

— Ну вот, что еще тебе сказать? Я был в целом рад с тобой работать. Надеюсь, что и ты сохранишь о нашей встрече приятные воспоминания.

— Ну само собой.

— Так. Ну тогда закончим. Ван, который вас на мушке держит, наконец-то уснул. Сейчас Саид уже к нему подбирается, автомат выкрасть. Значит, тут все в порядке. Вы с этим парнем лучше не связывайтесь, он хоть и не очень испорченный, но эгоист до мозга костей. То есть в конечном итоге все равно вас продаст. Так что надо вам самим его поскорее кинуть, только пусть за китайскую границу вытащит, он может. — Апулей помолчал, пошевелил ушами. — Ну и все. Будь умницей, и не забудь, что ты обещал Борхонджону. И… Пока. — Он ловко ткнул меня мордой в щеку, и я проснулся. Последнее, что я мог вспомнить — Апулей Самаркандович снова уронил голову на копыта и засопел. Но, может быть, это мне уже приснилось. У почти потухшего костра лежал Ван, на нем Райфайзен, а ноги Вана придерживал Филипп. Саид стоял над Ваном, и тыкал ему в рот дулом автомата.

— Будешь еще гавкать на дядю Саида? А? Баранья башка, педик жирный, будешь еще в Саида целиться?

Ван старался выплюнуть дуло и ничего не отвечал.

— Осторожно, не прикончи, ему нас еще в Индию вести, — сказал я Саиду.

— Сами дойдем! — кричит Саид и шевелит ноздрями.

— Нет, Мао прав, он нас короче доведет, — согласился Райфайзен. — Филипп, сними с него ремень!

Саид поднял автомат, а Филипп отпустил ноги Вана. Ван тут же извернулся из-под Райфайзена и едва не вскочил, пришлось мне тоже на толстяка запрыгнуть. Втроем мы снова его прижали к земле, а Саид в это время прикуривал. Потом оглянулся на нас, сказал: «Бараны!» — подошел и саданул Вана прикладом по башке. Тут, конечно, связывать его стало гораздо удобнее.

Почти светало, и мы занялись завтраком. Райфайзен порылся в рюкзаке у Вана, нашел всякой всячины, с монастырской кухни украденной, Саид это все порезал и пристроил к огню, Филипп принес воды, а я просто на них смотрел. Они не возражали. Потом мне надоело, и я стал смотреть на Вана.

— Ван, — говорю, — ты что вытворяешь? Ты зачем у Саида автомат украл?

— Я не у Саида, я в кладовке нашей украл, — отвечает он. — А потом они сами ко мне прибежали, давай, мол, скорее валить из монастыря. Мы хотели вас снаружи подождать, но тут толпа стала вокруг бегать, я говорю: «Сматываемся!» — а они все Мао да Мао. Вот и пришлось их заставить. А теперь жалею — надо было пристрелить. Беда моя, друг Мао, в том, что я нерешителен. А еще боюсь один ходить в этих местах.

— А ты слушал бы умных людей, — говорит ему от костра Саид. — Да, Райфайзен?

— Да, — сказал Райфайзен, не отрываясь от книжек.

— Но наша договоренность в силе? — спросил Ван, глядя на Райфайзена.

— Посмотрим, — пробурчал тот, — посмотрим… Как себя вести будешь… У тебя в Индии знакомые есть?

— Сколько хочешь!

— Так вот мы к ним не пойдем… Не верим мы тебе, Ван, — и Райфайзен перелистнул страницу.

Ван надулся и замолчал, а я пошел есть, потому что уже пахло. По дороге я завернул к Ванову рюкзаку, я же знал, что там к завтраку обязательно что-то есть. И было, даже две, но когда я одну вытащил, Райфайзен вдруг захлопнул книгу и говорит:

— Значит, так, Мао, нам надо обсудить один вопрос…

И я сразу все понял. Когда таким тоном говорят, это значит: «хорош пить». Я не хотел ссориться с Райфайзеном и хотел выпить, поэтому быстренько скрутил пробку и стал пить большими глотками.

— Мао, нам предстоит пройти солидное расстояние по горам, в чужой стране, возможны всякие неожиданности, мы не можем позволить себе… Мао! И вообще, кто-то может простудиться или даже обморозиться! Мао!

Я допил и спросил, в чем дело. Райфайзен молча подошел, забрал рюкзак и сел на него. Саид протянул мне банку консервов, хлеб и говорит:

— Так надо, баранья башка!

А Филипп заржал. И я тоже, потому что весело, а еще приятно, что Райфайзен так о нас заботится.

И мы позавтракали и пошли дальше. Саид гнал впереди Вана и иногда пинал его, а иногда делал подножки, хотя Райфайзен на него ругался за это. Райфайзен нес рюкзак, а нам с Филиппом дал по одной книге. Ван вел нас так почти до обеда, а потом вдруг встал и потребовал, чтоб ему развязали руки.

— Это зачем это? Облегчаться я тебе в штаны разрешаю, а других причин не вижу, — сказал Саид.

— Шут. Здесь надо в гору лезть, тут единственное место, где не очень круто, а поверху нас секретная тропка поведет.

— Ладно, развяжи, — согласился Райфайзен. — А если будет фокусничать, стреляй ему в живот, чтобы долго умирал.

— Ну тогда ладно, — говорит Саид, — давай, Ван, фокусничай скорей!

И Саид развязал Вана. Но Ван не стал фокусничать, а вместо этого размял себе руки, встал на карачки и полез на гору. Саид хотел за ним пойти с автоматом, но не вышло, пришлось ему автомат на шею повесить и тоже встать на карачки, и все мы так сделали. Лезть на гору оказалось противным делом, я вспотел, и книжка в руке очень мешала. Филипп лез последним, и я его иногда задевал ногой по голове, но он не ругался. Так мы лезли минут десять, а потом Саид стал кричать Вану, чтобы он остановился, потому что мы от него отстали. Ван остановился, но стал обзываться по-всякому на Саида, дразнить его и даже кидать мелкими камушками. Саид хотел в него прицелиться, но покачнулся и покатился вниз, Райфайзен его еле поймал. Саид стал кричать, что Ван фокусничает и сейчас он его замочит, и мы с Филиппом уже стали в сторону отползать, чтобы Ван нас не сшиб, когда вниз покатится, но тут Ван закричал:

— Смотрите! Смотрите!

Мы посмотрели вниз и увидели, как из-за поворота на тропу выползает зеленая машина на толстых шинах, а на машине сидят солдаты в кедах и с автоматами.

— Это китайские пограничники! — заорал Ван. — Бегом, а то всем хана!

И побежал на четвереньках вверх. Мы тоже попробовали побежать, но ничего не вышло, у нас как-то иначе ноги устроены, поэтому мы просто легли на камни и притаились. Райфайзен говорит:

— Если заметят, сдаемся, но книжки припрячьте под камнями.

— Черта с два, — сказал Саид. — Я не сдамся. Я их сейчас всех отсюда перестреляю, пусть только поравняются.

— Ну чего вы там?! — это Ван сверху кричит, он уже долез до верха, только голова выглядывает. — Думаете, незаметные? Придурки!

— Не ори! — Саид передернул затвор. — Услышат!

— Дурак! У них же двигатель рычит! Давайте, полезайте скорей!

Не знаю, услышали его солдаты или просто увидели нас, но они остановились, попрыгали со своей машины и стали нам кричать и махать руками. Тут Райфайзен поднял руки, Саид стал по солдатам стрелять, Филипп остался, где был, а я полез наверх, потому что вниз было страшно, и высоко, и солдаты. Книжка мешала, и я придавил ее камнем, как сказал Райфайзен, тут же солдаты стали стрелять в Саида, и я быстро пополз наверх, потому что они промахивались и могли попасть в меня. Я как-то приноровился и почти залез на обрыв, но тут Ван высунул ногу и осторожно толкнул меня обратно.

— Книга где, придурок? Иди за книгой сейчас же и вторую прихвати!

Я изловчился и схватил Вана за ногу, он зарычал, и мы покатились вниз. По дороге мы налетели на Райфайзена, который что-то кричал солдатам, на Саида, у которого кончились патроны, и на Филиппа, который просто сидел на склоне. Поэтому мы медленно сначала катились, я даже книжку взял, когда мимо кувыркался. Когда мы все вместе скатились в кусты в самом низу, то никто не двигался. Ну и я тоже не стал, тем более что сверху сыпались камни, и я боялся голову из-под Филиппа вытащить. Теперь я думаю, что именно тогда я и потерял свою отвертку. Впрочем, не жалко, это же была не та самая отвертка… Нет, жалко все равно, потому что с тех пор завести новую отвертку мне случая не представилось.

Наконец все камушки упали, солдаты подошли и стали нас осторожно пинать ногами, особенно Саида. Тогда все встали, никто, оказывается, сильно не пострадал. Ван сразу сказал солдатам, что он тоже китаец, и они тоже сразу разбили всю его незажившую морду. Я решил тогда помалкивать, остальные вроде тоже. Но солдаты потом разбили морду Саиду, хоть он и молчал. Видимо, за то, что он троих все-таки застрелил и одного сильно ранил. Еще солдаты у нас все забрали — и книги, и рюкзак, и автомат — и отдали своему офицеру. Офицер был не в кедах, а в сапожках и с пистолетом, он особенно обрадовался автомату, потому что у них на всех было только четыре. Солдаты автомату не обрадовались, они обрадовались, что в рюкзаке есть жратва, и стали сразу куски отрывать. Офицер их не ругал, только забрал себе бутылку. Он попробовал, поцокал языком и стал нас допрашивать:

— С какой целью вы проникли на территорию Китайской Народной Республики?

— Мы случайно, — говорит Райфайзен. — Мы туристы и заблудились. Отпустите нас обратно в Индию, пожалуйста.

— Ага, а монастырь кто сжег? Туристы. Ответите по всей строгости и за порчу риса в автономном районе, и за распространение анекдотов, и за хищение боеприпасов. И еще за подлое убийство красноармейцев.

— За анекдоты тоже? — спросил Райфайзен и стал очень грустный.

— Конечно. Кроме того… Ну ладно, вам на суде расскажут.

— А разве мы их здесь не пристрелим? — робко спросил один солдат. — Всегда же так делали, а суд потом.

— Нет, — сказал ему офицер. — У меня срочное дело в Пекине, сестра замуж выходит, надо слетать. Так что строиться и шагом марш на секретный объект, на броне поеду я и диверсанты, продолжим допрос на ходу.