Мао: Душевная повесть

15

В самолете нас сразу провели в большую комнату, где в центре стояла большущая железная клетка, привинченная к полу, а вокруг нее — кресла.

— Фокс за вас поручился, — сказал толстяк. — Так что в одиночки вас не пихаем, будете лететь в клетке, как нормальные люди. Условие: не безобразничать. Давайте-ка мы вас еще раз обыщем, и приветствую вас на борту, как говорится.

Обыскали нас очень тщательно, забрали и шнурки, и даже резинки из трусов. Мария снова психанула и вообще разделась. Толстяк пытался было ее образумить, принес какое-то одеяло, но она только шипела на него. Тогда он сказал, что посадит ее в шкаф для буйных, но тут уже заступились солдаты. Солдаты говорили, что лететь пять часов скучно, а тут вроде развлечение, девушка симпатичная.

— Ладно уж, но тогда обещайте мне не напиваться как в прошлый раз! — погрозил солдатам толстяк. — Кстати, принесите мне коктейль кто-нибудь. Снимите с них наручники и не забудьте ведро.

В клетке Филипп сразу сел в углу, я опустился рядом, позвал Саида, но тот угрюмо рассматривал Марию. Мария некоторое время обзывала всякими словами солдат, которые очень веселились и тоже ее обзывали, а потом повернулась к Саиду.

— А ты что смотришь, козел? Что-то ты с лица спал, а какой герой был!

Саид угрюмо стал сбрасывать рубашку, солдаты засвистели и захлопали. Когда Саид повалил царапающуюся Марию на пол, самолет взлетал и они покатились по полу, а меня кто-то потрогал за плечо. Я обернулся и увидел, что около клетки стоит Фокс.

— Послушай… Я тебя не отвлекаю? Нет? Вот что мы нашли под вашими окнами… — и он показал мне наши Книги, — Скажи, это имеет к вам отношение?

— Никакого, — я не хотел больше с этими книжками связываться. — Это не наши, это нибелунгов. Забирай себе.

— Спасибо. — Фокс улыбнулся. — А скажи, то, что в районе вашего пребывания несколько сот человек неоднократно видели неопознанные летающие объекты — это тоже не имеет к вам отношения?

— Тоже. Они, наверное, к Тому прилетали, — ловко я догадался Тома подставить! — Вы его арестуйте. У него жена хорошая, а сам он скотина.

— Я скотинами не интересуюсь. — Фокс показал мне значок с какой-то ерундой. — Я интересуюсь летающими блюдцами и всем, что имеет к ним отношение.

— Совсем непохоже нарисовано. Оно гораздо больше, и сверху ничем не накрыто. И вообще, чепуха это все.

— А что бы могло тебе помочь говорить откровенно? — спросил Фокс. — У меня есть иголки под ногти, а есть бутылочка бренди. Ты что выбираешь?

— Дай попробовать, и я решу, — сказал я.

— Попробовать могу дать только иголки. А бренди получишь, когда расскажешь про блюдца и Книги. И учти, что ложь я отличить сумею.

Я стал соображать, о чем ему говорить, а о чем — нет, и тут пришли стюардессы. Они прикатили тележки с едой и бутылками. Солдаты набежали и стали быстрей хватать все, чтобы не пропустить чего интересного между Саидом и Марией, а некоторые тарелки отнесли к нам.

— Только этих пока не зовите, — сказали солдаты, подавая нам в клетку обед на четверых. — Спорт есть спорт, не отвлекайте. Молодец ваш приятель.

— А по-моему, он тупой, — сказал Филипп и стал есть.

Я тоже стал есть, но Фокс не отставал, и мне пришлось с набитым ртом ему рассказывать, как мы на самолете китайской армии куда-то влетели, и как там все выглядит, и какие из себя инопланетяне. Но, правда, немного бренди я уговорил его себе в стакан из-под компота плеснуть. Когда я покончил с обедом, солдаты заорали:

— Четыре! — и стали отдавать друг другу деньги и отвешивать щелбаны.

— И это все?! — орала на Саида Мария и хохотала. Саид рычал, солдаты ругались между собой и снова доставали и отдавали деньги.

— Она обижает Саида, — сказал Филипп. — Давай съедим ее обед.

Я, конечно, согласился, ведь Саид — наш друг. Фокс налил мне стакан бренди и заставил рассказывать про Книги. Ну, с бренди-то у меня лучше получалось, хорошая штука, тут уж я ему говорил и говорил, он даже кассету в своем магнитофончике менял. За разговором мы съели и обед Саида, потому что Фокс обещал, что будет еще и ужин. Филипп тоже немного наврал Фоксу про взлетные площадки инопланетян в Тибете и про одного инопланетянина в бочке, потом потребовал, чтобы и ему бренди налили. Фокс плеснул и пошел еще за бутылкой, потому что у него была маленькая, грамм на триста, и вся кончилась. Мы с Филиппом, чтобы размяться, стали ходить вдоль решетки по кругу. Солдаты кричали:

— Восемь! — и улюлюкали.

— Как все это отвратительно, — сказал Филипп. — Шумно, душно. Пожалуй, я лягу спать.

— Я бы тоже, да Фокс не даст.

— А ты ему скажи: «Сеанс связи, не мешай» — и спи. С такими помогает, — и Филипп лег и уснул.

Я закончил круг и пришел к Фоксу. Фокс смотрел на Саида:

— Послушай, а он — человек? Кстати, почему вы не похожи на китайцев? Пластическая операция?

— Дай скорее бренди, у меня сеанс связи вот-вот начнется, — сказал я. — Устал я что-то.

Фокс не отказал и еще дал мне полпачки сигарет. Потом сел в кресло и стал книжки листать, прямо как наш Райфайзен. Я уснул, солдаты мешали, но вкусная еда и бренди помогли. Мне снился Райфайзен! Он жег Книги посреди зимнего леса и никак не мог согреться, все подбрасывал и подбрасывал. Но так и не согрелся и сказал мне: «Двух не хватает!» Я говорю: «Не будь дураком, дерево лучше сруби!» А он в ответ: «Сам не будь дураком. Сны не стоит толковать буквально» Я обиделся: «Ну и снись тогда вон хоть Филиппу, а я не знаю, чего ты хочешь!» Райфайзен подумал и говорит: «Да все вы дураки. Но с тобой хоть общаться приятнее. Не знаю только чем». «Ну и ладно, — говорю, — спасибо за компас». И проснулся, когда солдаты заорали «двенадцать!»

— С добрым утром, — сказал Филипп. — Я все сигареты скурил, извини. Говорят, скоро уже прилетим.

— А ужин? А бренди не осталось?

— Фокс куда-то спать ушел. Я с ним долго говорил, он устал. А знаешь, куда нас везут? На Южные Фолкленды. Вот тебе и острова. Там самые мрачные тюряги у них, а погода такая, что если вместо снега дождь, то это лето. А лето там — зимой.

— Не может быть! А летом что?

— Зима. Вот такое тухлое место. Хана нам настает по полной программе. Если и не на стул, так лет сорок припаяют обязательно — не просто же так везти в такую даль.

— А что делать?

— Радоваться. Мы нашли свою точку покоя, а в этом — цель жизни, я же тебе говорил. Тебе как мусульманину тоже должно быть приятно. Вы же фаталисты.

— Много ты понимаешь, — загрустил я. — Знаю я, как в тюрьмах живут. Да еще мороз. Давай с Саидом посоветуемся, может, убежим?

— От судьбы не убежишь и не отстанешь. А Саид теперь никуда не годится. Если только как таран, да и то легкий слишком, выдохся.

Я пошел посмотреть на Саида. Солдаты теперь затихли, им, видимо, тоже все это надоело, только один или два продолжали покрикивать. Кажется, «четырнадцать». А может, и нет, они осипли, не разберешь. Саид дышал с хрипами, неровно, Мария под ним вообще не шевелилась, закрыв глаза.

— Спит, что ли? — спросил я Саида.

— Уйди, не мешай… Я им всем покажу… Кто здесь… — Видимо, последний пар из него вышел на слова, он перестал двигаться, а потом осторожно отполз от Марии и вытянулся на полу.

— Саид, нас в тюрьму везут. Может, убежим? Филипп не хочет.

— Я не смог… — грустно прохрипел Саид через несколько минут. — Она лежит — а я не смог… Как я дошел до такой жизни? Что же теперь будет?

Я отошел, а тут и ужин принесли. Мы с Филиппом опять все съели, потому что Мария и Саид спали, ну не будить же их из-за ерунды.

Потом заходил Фокс, задавал какие-то вопросы, я кое-как отвечал, ему не понравилось. Он сказал, что я путаюсь в показаниях и что по прибытии на место со мной придется серьезно разбираться. Грустно так сказал. Наконец откуда-то появился толстяк, весь умытый и чистый, в свежей рубашке, и объявил, что мы подлетаем.

— Кружить не придется, погода отличная, раз в году такая. Значит, быстренько все после себя убираем, бутылочки относим к буфету и приводим в порядок обмундирование и оружие! Спецконтингент тоже подготовьте, замерзнут ведь голышом!

Солдаты бросились наводить порядок, почти все были довольно трезвые. Вошли и к нам в клетку, унесли ведро, я еле успел им попользоваться, надели на всех наручники, Саида заставили одеться, Марию закутали в одеяло. Я предложил Марии попробовать сбежать, но она только хлопала глазами спросонок и ничего не ответила. Потом все солдаты сели в кресла и самолет приземлился, нас довольно здорово трясло.

— Добро пожаловать в элитную тюрьму Соединенных Штатов! — сказал толстяк. — Отсюда многие убегали, и их никто не искал. Потому что мы никогда не против сэкономить на похоронах!

Мы вышли. Шел небольшой снег, но ветра почти не было, воздух очень свежий. Мы шли молча, оставляя следы на свежем снегу, шли довольно долго, и мне стало даже уютно. Я вспомнил детство, ментов. Их бы в тюрьме сразу убили, а я что — простой китайский разведчик. Может быть, нас даже обменяют, я слышал, как об этом тихо-тихо солдаты говорили, и тогда я побываю еще и в китайской тюрьме. В сущности, мне нравилось путешествовать, хотя и трудностей хватает. Выпить бы. Но выпить было нечего, и я решил, пока идем, немного побыть хорошим мусульманином, я ведь обещал. Я стал представлять себе, как в этом мире все хитро устроено, но все правильно. От этого у меня совсем настроение улучшилось. Я всем советую, это очень помогает. Особенно, если выпить нечего. Я сразу понял, что ничего страшного вообще произойти не может, а значит, и сейчас не происходит. Не может быть, чтобы Он меня здесь оставил на сорок лет. Если только мне не будет здесь хорошо, конечно. Так мы и дошли до здания и вошли внутрь. Здесь с нас сняли наручники, и Марию сразу увели, толстяк сказал, что женщин держат отдельно. Саид очнулся и крикнул, чтобы ему дали еще раз попытаться и он не подведет, но толстяк обозвал его Казановой и ничего ему не разрешил. После этого нас завели в большую комнату без мебели, с бетонным полом, толстяк и Фокс отошли в сторонку, а перед нами появился Генерал.

— Ну что, говорить будем или как все?

Мы промолчали. Я, например, просто не знал, что выбрать.

— Ага, как все. Прекрасно. Так вот слушайте, как у нас со всеми. У меня нет времени ждать, пока вы раскачаетесь. Поэтому, прежде чем мы начнем допросы, мы вас немного введем в курс дела, где вы и кто вы. Но не я буду вам это рассказывать и показывать, а наши отборные заключенные. Они здесь давно и крепко любят встречать новичков. Фокс, вы куда их рекомендуете?

— К афро-американцам, — тут же сказал Фокс. — Я думаю, это будет действеннее всего.

— Ну что же, одобряю ваш выбор. Разводите их. Приятно провести время, господа, встретимся здесь же через три часа.

И Генерал быстро вышел. Я поздно сообразил спросить, чего ему нужно, и спросил толстяка. Толстяк улыбнулся:

— А это ты сам должен понять и рассказать. Собственно, в этом вся ваша проблема и заключается. Вы не понимаете. Но вам сейчас помогут все понять. Вызови конвой, Фокс.

Пришли солдаты, встали по бокам и между нами, повели нас по коридорам. Саида вели впереди, меня в середине. Саид чуть не падал от усталости, но немного встрепенулся и стал мне кричать:

— Мао! В камере главное себя сразу поставить! Клади на всех, ничего не бойся, если что — бей! Бей насмерть, табуреткой лучше всего! Дужки на койках попробуй, если снимаются — бей! Мочи их и ничего не бойся, тогда только выживешь, ты слышишь?! А иначе опустят, не устоишь!

Я слышал. Я это еще в детстве слышал, от парней, что из тюрьмы приходили, только они все инвалиды были. Я не хотел быть инвалидом, но, наверное, в тюрьме так принято. Я вдруг вспомнил, что за щеку надо положить бритвенное лезвие, но у меня его не было.

— Мне бы побриться, — сказал я солдатам.

— Не мельтеши, ты им и так понравишься, — ответил один солдат, и мы остановились около железной двери с запертым окошком.

Солдат постучал в окошко, открыл его, посмотрел, потом открыл и дверь. Я оглянулся на Филиппа, но его в коридоре уже не было.

— Получите, — сказал солдат. — И будьте с ним нежны.

Меня втолкнули в камеру и захлопнули дверь.

— Здрасьте, — сказал я и огляделся.

Коек там не было вовсе и табуреток тоже, просто по стенкам стояли лавки и на них сидели высокие черные ребята, человек десять. Один что-то напевал, постукивая себя по коленям, и вообще на меня не посмотрел. Большинство остальных тоже, только два или три очень серьезно и долго на меня поглядели.

— Здрасьте, — снова сказал я. — Вот я теперь тут.

Они ничего не ответили. Стоять было как-то неудобно у них перед глазами, и я сел на единственное свободное место, с краешку. Тут же наголо побритый мужик в смешных круглых очках удивленно поднял брови, хотя смотрел по-прежнему в потолок.

— Эй, что это тут село? Чем тут воняет?

— Это я. Я — Мао, — ответил я. — Я давно не мылся, но вообще-то не очень грязный.

— А кто тебе сказал, что сюда можно сесть? — Он повернул ко мне свою большую голову, и все остальные тоже смотрели на меня, один только не смотрел и все напевал. — Может, нам встать, чтобы ты, сука, лег?

— Нет, не нужно. Меня сюда к вам на три часа всего. А потом я уйду. Если хотите, я постою.

— Ну что ты! — улыбнулся мужик. — Разве белый господин может стоять, когда черномазые сидят? Нет, он сунет свою задницу на лавку, в самую середину, никого не спрашивая. Он скажет: я — Мао, вы должны теперь лизать мне подошвы. Так?

Я ничего не успел ответить, он сел передо мной на корточки и его лицо оказалось на одном уровне с моим.

— Знаешь, что я тебе скажу? Ты отсюда вообще никогда не выйдешь.

— Так Генерал будет ждать.

— Наплевать. Так парни? — И все закивали головами, даже певец перестал мычать и кивнул. — Но мы не звери какие-то. Мы не дикари, как нас выставляют ублюдки вроде тебя. Мы не наказываем человека просто так, какого бы цвета он ни был. Ты сам расскажешь нам, что натворил. С самого начала. А Генерала здесь нет, хотя и жаль. Ну, начинай, белый господин Мао, кто ты, откуда? И помни, что мы — твои судьи.

Я стал рассказывать, как мы жили на помойках в Москве, но мне сказали, что это неинтересно и такие истории продаются по копейке. Тогда я рассказал, как сестра меня в армию спровадила, как я служил и как меня в Афган отправили. Они не поверили было, что можно с самолета упасть и не разбиться, но один из угла сказал, что с его братом тоже так было. Когда я рассказал, как сидел в яме и изучал Коран, другой парень сказал, что эта яма называется зиндан. И что мне очень повезло, что там было сухо. А еще один сказал, что не верит мне, потому что моджахеды так не поступают. Я на это возразил, что у Цуруля шея до сих пор платком перевязана, и он, этот парень, может сам у него все спросить, когда откинет копыта. Я им все рассказал про Небесную Канцелярию, и они притихли, а потом тот, что в очках повернулся к остальным и что-то им сказал одними губами, а они рассмеялись.

Когда я рассказал, как работал на героиновых плантациях, они опять смеялись и называли меня идиотом.

— И оттуда ты норовил сбежать? — закатывался громче всех тот, что пел.

Потом я рассказал про доктора Менгеле и всю его компанию. Они им все не понравились, даже Райфайзен. Я сказал, что он хороший, что он мне помог, но тот, в очках, что сидел передо мной, остановил меня:

— Все они хорошие, когда ты им нужен. А когда опасность миновала, ты для них никто, руки не подадут, — и рассказал историю своей жизни, очень грустную, он по тюрьмам сидел с шести лет. Он при первом аресте за налет сказал, что ему четырнадцать, чтобы не возвращаться в приют, где его обещали убить итальянцы. Получалось, что верить можно только таким, как ты сам, а все остальные продадут. — Вот так-то, ниггер, — закончил он, и все закивали головами.

Потом еще один рассказал историю своей жизни. А потом я рассказал, как мы в Тибете были в монастыре и про китайца.

— Ну уж это ты врешь, — сказали они мне. — Китайцы хрен кому помогают, только своим.

Но когда я им рассказал, как дед на нас кидался и как чуть не угробил нас в китайском самолете, они закивали. Потом один рассказал, как его брата убили китайцы, когда поймали в своем магазине. Услышав про Готвальда, они все заржали: оказывается, Готвальд здесь, и они его знают. Они сказали, что этот придурок еще и не такое откалывал и вообще козел и опущенный. А потом я заговорил про бизнес Райфайзена, и тут они просто все загомонили, что такие, как он и Фрэнк, уроды и не дают никому жить, кроме белых. Мужик передо мной наконец встал с корточек и долго говорил про этих белых козлов, то обращаясь ко мне, то спрашивая всех, не врет ли он. Все кричали, что нет, что все это правда. И он снова закончил:

— Вот так-то, ниггер.

Потом я вспомнил еще, как стал мусульманином, и на этом месте один молчаливый полный мужик, который все слушал очень внимательно, сказал без интонации:

— Лайон.

— Лайон — это я, — сказал мне мужик в очках. — И я тут не последний человек. А вот тот парень, что меня назвал, — Абубакар. Держись его, он твой брат, но если что, называй и меня, я тебе помогу, ниггер. Только не верь белым, ты им не нужен, что бы они ни говорили. И еще — ты бы поменьше трепался про марсиан и Небеса.

Дальше они еще с час рассказывали мне о себе и о тюрьме, и мне они понравились, а тюрьма нет. Кормили тут лучше, чем мне в Москве про тюрьмы рассказывали, но все остальное было очень плохо. Хуже всего был мороз, потому что когда Генерал был не в духе, то запросто мог отключить от отопления какой-нибудь корпус, и тогда насмерть замерзали целые камеры. Каждый день в любой холод всех гоняли на уборку снега, и многие не возвращались, потом их могли случайно откопать в сугробе. А могли так никогда и не откопать. Снег же на острове шел круглый год почти каждый день, поэтому убирать его приходилось постоянно, иначе все бы давно засыпало по крышу. А летом снег иногда сменялся дождиками, и тогда все покрывалось ледяной коркой, и ее приходилось постоянно откалывать, и это было еще хуже. Я спросил, как отсюда сбежать, но парни рассмеялись и сказали, что выбраться отсюда могут только моржи, а остальные тут до тех пор, пока не решат уснуть в сугробе или броситься на охрану. Я начал грустить, что не стал в детстве моржом, и тут за мной пришли.

Солдаты отвели меня обратно в комнату с бетонным полом и вышли. В комнате уже был Филипп, у него появилась пара синяков на лице.

— Ну как? — спросил он.

— Да ничего. Плохая это тюрьма, Филипп.

— Хороших не бывает. Зато точек покоя не бывает плохих. — Глаза у него были удивительно спокойные. Почти даже не моргали. Я подумал, что за время нашего знакомства Филипп стал спокойнее раза в два.

Солдаты снова зашли и принесли Саида. На нем просто не было живого места, на губах выступала розовая пена. Солдаты положили его в углу и вышли. Мы подобрались поближе.

— Как дела, Саид? — спросил я.

— Гады… — еле слышно сказал Саид. — Гады… Ненавижу… Что же они сделали… Если бы я мог… Если бы я не так устал… — и Саид заплакал.

— Да ладно, не переживай, — утешил его Филипп. — Ну, прочистили тебе дымоход, ну что же, с каждым в такой ситуации может случиться. Ерунда какая.

Саид застонал и закрыл глаза.

— Доктора бы, — сказал я Филиппу. — Может, сказать солдатам?

— Не надо доктора… — всхлипнул Саид. — Ничего уже не надо… Как ты, Мао?

— В порядке.

— Ну и хорошо. — Саид дернулся и вытянулся.

— Это называется протянуть ноги, — Филипп вздохнул. — Вот тоже кадр. Как что не по нему, так или драться, или помирать. А в сущности, ну что особенного случилось? Зачем себе голову расшибать? Вдвоем мы теперь остались.