Манекен за столом. Роман-антиутопия

Глава 7 Оригинал

Одетый в халат, я бродил по большому столичному дому в ожидании Топ.

Поначалу мы с Топ жили дружно. У нее оказался мягкий характер.

Мне тоже стало нравиться жить в большом городе. Это было неожиданно. Улицы, заполненные людьми, потоками машин, вечерние огни стали по-своему привлекательными.

Телевизор во всю стену просматривался отовсюду. Сплошные игры, весёлые, зажигательные, сплошные шутки, умные и смешные.

Зазвонил телефон. Голос был гнусавый.

— Насчет… мм… перевозки.

— Конечно, — несколько поспешно сказал я. — Куда надо?

— Погоди, — недовольно сказал голос, — не части. Что за машина?

Я назвал.

— Старье, — определил голос. — Что с нами будет? Неудивительно, что и вы такой.

— Не понял, — сказал я.

— Да это я так, — вяло сказал голос. — Цвет какой?

Я сказал. Голос презрительно хмыкнул.

— Машина мощная, — сказал я.

— Представляю, — сказал голос.

— Мы могли бы договориться, — добавил я, ругая себя на все лады.

Трубку просто положили. Мое терпение заканчивалось. В городе я на каждом шагу сталкивался с редкими грубиянами.

На улице разгорался скандал. Соседи выясняли отношения. Никогда такого не было.

На побережье имущественные позиции Топ постепенно утрачивались. Старая печать Офиса работала все слабее. Топ спешно, за бесценок, продала огромный дом, и ей еще повезло. В архиве только зубами поскрипывали.

Но в столице цены оказались еще смешнее, и новый дом был ещё больше.

Из переулка выпрыгнул мятый автомобиль.

В нем сидел Сервис, мой новый приятель конферансье. Он решил навестить меня.

Коммуникабельный Сервис стал избегать общества. Все время проводил в своей лаборатории.

Раньше все его обожали. Теперь перессорился со всеми.

Он с разгона въехал в забор соседей.

В универсальном магазине Витамина товара становилось все больше. Я с трудом разыскал его в подсобке.

— Прячусь от всех. — Витамин установил перед собой миску с салатом и некоторое время задумчиво изучал ингредиенты.

Не верилось, что раньше он был таким красавчиком.

Женская половина была от него без ума. А мужская уважала. Такое вот благородное сочетание.

Он был доволен своей жизнью. У него было дело. Но критическое отношение ко всему мой друг сохранил в полной мере. Я думал, что этого не будет. Поменяется до неузнаваемости.

Витамин доел салат.

— Пустая жизнь, — сказал он. — Вот все имею. А в зеркало лишний раз боюсь взглянуть. А ты не меняешься. — Он потянулся и хлопнул меня по плечу. — Похоже, семейная жизнь тебе только на пользу.

Я нахмурился. Я давно не видел Топ.

Связки чеснока громоздились по стенам.

Везде Витамин обустраивался подобным образом. Сдвигал всю мебель и налаживал крестьянский уголок.

Мне нравилось. Игрок совершал заведомо невыгодные сделки, и все у него получалось.

Вход заслонила какая-то фигура. Худенькая продавщица вглядывалась в чесночную полутьму.

— Господин Витамин, — позвала она.

— Тебя, — сказал я Витамину.

— Иду, — сказал он. — Что там еще, Секрет?

— Секрет? — удивился я.

— Она недавно у меня работает, — сказал Витамин. — Куда еще податься девушке из провинции.

Девушка сразу узнала меня.

— Какими судьбами? — весело спросила она.

— Хорошо выглядишь.

Это было правдой. Секрет выглядела, что надо. Крепкая, сбитая, темные глаза на гладком смуглом лице внимательны, как всегда.

Может, и не здесь ей место. Хотя ее устраивало.

Мы с Витамином высунулись на свет.

— Поступил новый товар, — сообщила девушка.

Витамин почесал затылок.

— Много?

— Много.

— Вот напасть. — Витамин задумался. Полки его магазинов ломились от товара. Веники, ведра, мука, молотки, люстры, краски, повидло, шторы.

В неплотно закрытых ящиках была свалена губная помада. Впору было все раздать.

Витамин успел мне озабоченно махнуть на прощание и углубился в подсчеты.

Я вышел на улицу. Мимо плавно тек людской поток. Я поймал себя на мысли, что мне совсем не хочется домой.

Топ очень нравилась светская жизнь. Большой город очаровывал ее. Дома у нас вечеринка на вечеринке. Ко мне приставали с расспросами разные люди.

Их интересовало мое мнение по многим вопросам. Например, один, картавый, вновь и вновь подходил ко мне в коридоре.

С потолков свисала всякая мишура. Так было модно.

— А вы избегаете общества, — сказал картавый. Я набрал воздух и начал считать.

— Почему ты так решил?

Буду прямолинеен, подумал я тогда. Буду так же груб и бесцеремонен, как и они все.

— Вот вы сейчас нахмурились, — сказал картавый. — У вас испортилось настроение. Вы не любите стоять, — сказал картавый, заметив, что я переступил с ноги на ногу. Я оперся на дверь. Я не знал, какое положение мне принять.

Гостей было очень много. Казалось, двери раскрыты для всех желающих. Любой с улицы мог зайти.

— Вы непростой, — в итоге сказал картавый.

Они угнетали меня. Я не мог находиться в собственном доме.

Передо мной стоял Тугодум.

— Как я вас понимаю, — участливо сказал он. Наверно, я что-то сказал вслух.

Топ безумно нравились общие собрания. Она переходила от одной группы к другой. Мне же все это надоело. Постоянные расспросы. Как я отношусь к тому, к этому вопросу. Например, человек произошел от животных? Попробуй только заикнись, что да. Все радостно так не считают совсем. Очевидное сходство не в счет.

Я не говорю о научных аргументах. Их, аргументы, просто жаль.

Их никто в расчет не принимает.

Тугодум был с большой плетеной корзиной.

— Запасаешься? — рассеянно сказал я.

— Собираемся на пикник, — сообщил он. Кого, интересно, я сейчас увижу. Я увидел всего лишь Секрет в нарядном платье.

— А рабочий день уже закончился!

Никогда не думал, что за небоскребом есть овраг. Тугодум с полной корзиной шел рядом. Туп он был, что и говорить, жрать только горазд. Ничего его больше не интересует.

Вот Лагуна — съест не меньше, а как с ним весело. Настоящее животное этот Тугодум.

Откуда он только такой взялся? Никакой мастер не в состоянии такое собрать. Хотя почему бы и нет? Всё ведь материальное в нем. Что же здесь невозможного?

Секрет сообщила, что наверху нас ожидает Сорняк.

Странно, такой большой овраг в самом центре столицы. Настоящая пропасть.

Мы поднимались по пологому склону оврага. На нем виднелись тыквы в разных положениях. Они были оставлены своими хозяевами. Хуже тыквам от этого, естественно, не стало. Они ведь в своей родной среде.

Я шел спокойно рядом с Секрет и Тугодумом. Рядом с куклой. Но не был он куклой. Обычный человек. Может, у него аппетит сильно пробуждается в экстремальных условиях. Готов поглощать и поглощать.

Любой на вечеринке мог запросто выложить все свои напасти. Оставалось только слушать.

Горожане простодушно признавались во всех своих неудачах. Они искали не только сочувствия. Если им подсыпать соль на рану, они не возражали.

Они охотно поддерживали любые свои разоблачения.

С таким же пылом они подходили ко всем, кто по роду деятельности вынужден был хоть какое-то время находиться рядом с ними.

Сказывалось отсутствие работы. Конвейеры работали столь безупречно, что всем оставалось бездельничать.

Это, оказывается, непросто.

Непрочные увлечения разваливались, сохранялись лишь у тех счастливчиков, у которых были истинными. Многие не знают, куда себя деть.

День разгорался. Город на равнине был виден далеко. Солнце огненно отражалось сразу во многих окнах, как магма.

Горожане, наверно, только просыпаются. Потягиваются, созваниваются. На работу идти не надо. Обычный будний денек.

Топ, наверно, у одной из своих подруг. Их у нее стало много.

Мы редко виделись. В основном она пропадала. Город большой. В нем легко затеряться. Но как в нем скучно.

На широкой площадке уже возились. С одной стороны казалось, что она резко обрывается в пропасть. С другой стороны был мрачный лесок.

Художник Линза меня не узнал.

Я поинтересовался, что он ищет.

— Хворост, — сказал он, не узнавая меня.

Я посмотрел в сторону леса. Он тоже посмотрел туда. Посмотрел через силу.

Темно было в лесу. Полог листьев плотно смыкался сверху, как пещера.

Художник Линза разложил мольберт.

— Я совсем не умею рисовать, — сказал Линза.

— А в школе?

Он посмотрел на меня. Он узнал меня.

— С чего ты взял, что я рисовал?

— Но что-то же изображал.

— Было дело, — сказал Линза. — Мне очень жаль. Тебе что, нужна живопись?

Вопрос был задан в лоб.

Я так и знал, что он спросит.

— Ты приобрел признание?

— Да, — сказал Линза. — У меня много наград. Я отмечен во множестве каталогов.

— Вот, — сказал я. — Что же ты?

— У меня нет ни одной картины, — убежденно произнес Линза.

— А какой у тебя был успех на выставке! — сказал Сорняк, раскладывая по траве консервы.

— Мы будем есть консервы? — удивился я.

Сорняк поднял голову, как при низком старте. Его лицо покраснело от усилия.

Я хотел спросить его о Феномене. Феномена нигде не было.

С Сорняком разговаривать, к сожалению, раз от раза становилось все скучнее. Почему это происходило, непонятно. Сорняк много знал, много умел. Ловкость рук у него была изумительной.

Он подметил, что я за ним наблюдаю. И выпрямился.

— Пикет, — сухо сказал он. — Я тебе прямо говорю, ты нам мешаешь.

Я даже не успел удивиться.

Что-то его во мне насторожило, и он сказал: — Учти, я прошел курс выживания. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит.

На поляне бродили Тюфяк и Опыт. Тоже явились на пикник.

Сорняк вдруг схватил меня за руку. Так их учат на всяких курсах. А я просто толкнул его.

Сорняк зажмурился и полетел в пропасть. Точнее, стал съезжать по обрыву вниз.

Все смотрели на меня остановившимися глазами, в которых скопилось столько отчуждения, что стоило провалиться под землю.

Секрет задумчиво покусывала травинку.

— Пойдем в лес, — сказала она.

Сорняк продолжал карабкаться по склону. Никуда свалиться он не мог.

— Почему они не наберут настоящих дров? — недоуменно спросила Секрет.

— Похоже, ты среди них единственный нормальный человек.

— А ты зачем размахался руками? Так уже давно никто не поступает.

— Как это ты заметила?

— Молчу, — сказала Секрет.

Мы вошли в лес.

— А Ядра ты не видишь? Я так соскучилась по нему, — сказала Секрет. — Мне кажется, лучше его нет.

— Витамин наверняка знает, где он. А я вот Топ редко вижу.

— И ты ее не ищешь?

— Зачем ее искать? Она в городе.

— А вдруг нет? — сказала Секрет с грустью и сразу рассмеялась, хлопнув меня по плечу: — Это я так, герой!

Мне ничего не оставалось, как тоже рассмеяться.

— Тебе нужен простор. А не жизнь в тесном городе, где нет даже происшествий.

— Я нормально себя чувствую, — заверил я ее. — У нас прекрасный дом. Все время поступают средства. Работать не надо.

— Ах, ты хочешь работать! — воскликнула Секрет.

Я с досадой пожал плечами.

— Я тоже хочу работать, — серьезно сказала Секрет. — Я хочу жить и работать в нашем маленьком городке на побережье.

Секрет продолжала мысленно пребывать в том времени. Я ее понимал. Мысли часто переносили в прошлое. Вообще-то я особой проблемы не видел.

Побережье было совсем рядом. Просто там никого не было. Все в столице.

При выходе из темного леса Секрет вдруг шепнула:

— А я бы прыгнула. Вместе с вами.

Повезло Ядру.

На поляне появился новый персонаж — фермер. Он подошел к Тугодуму и спросил его:

— Ты кто?

Все называли диковинные городские профессии, и дремучий фермер щурился, пробуя даже повторить некоторые.

Все безропотно отвечали, вслушиваясь в свои ответы. Все понимали, как нелепо они звучат.

— Менеджер, — сказал Тюфяк.

Тугодум был пойман врасплох вопросом. Взгляд отяжелел. Крестьянин что-то почувствовал. Ему стало не по себе. Обжора что-то вспоминал. Он вспоминал то время. Дальше действие развивалось стремительно. Фермер, крича и размахивая руками, побежал по склону.

Тугодум еще раз сверкнул глазами и успокоился. Дальше все стало происходить еще более дико.

Все вскочили и принялись смеяться над фермером.

Никак я не предполагал, что окажусь в городе. Топ надоела провинция. Это я понять мог. В провинции скучно. Все одно и то же.

Сначала мы жили очень тихо. С Лагуной ходили на рыбалку. Потом в доме стали появляться гости. Топ могла позвать в гости кого угодно. Ей казалось, что все в провинции одинаково доброжелательны. Спустя некоторое время начался отсев. Не все обладали хорошими манерами.

Первым стал Лагуна. Он, по мнению Топ, был простоват. Бывать у нас, считала она, ему следует пореже. А мне не стоит ждать его с утра до вечера. У нее хватило ума не ссорить нас.

Я все это замечал. Топ со мной не хитрила.

Она соглашалась с моими аргументами. В пользу дружбы. Но Лагуна был обидчив. Он перестал ко мне заходить.

Внимание привлек Сорняк, жонглирующий яблоками.

Яблоки столкнулись в воздухе и упали на землю. Я вспомнил, что Топ говорила про заболевшего родственника.

Я стал спускаться с холма. Зачем они собираются здесь? Они ни о чем не разговаривают, ничем не интересуются.

Они уже многого не знают, не помнят, или мне все кажется?

Я был бы не против, чтобы мне все казалось. Это замечательно, когда все только кажется.

Спуск становился все круче.

Я вошел в город с незнакомой мне стороны и оказался среди незнакомых кварталов.

В этом не было ничего удивительного. Я не обязан знать весь город. Вот, опять. Не обязан. В самом деле, не обязан. Вот и я уподобляюсь всем незнайкам.

Улицы были пусты. Окна были темны. Я попал в район, где мало кто ходит вечером. В городе уже давно не существует опасностей для обычного человека.

В городе, где все предусмотрено для безопасности, их не может быть. И все равно никто по вечерам не выходит. Все укладываются спать, как куры, с наступлением сумерек.

Насколько я понимал, добираться мне еще было достаточно. Где-то высоко вверху мелькнул запоздалый огонек и тут же погас.

Я заметил такси, подошел к машине и подергал заржавевшую ручку. Дверца не открывалась.

За рулем темнела неподвижная фигура. Механический водитель потянулся и открыл окно.

— До цирка подбросишь? — спросил я. С механизмами обращаться легко. Можно говорить, как угодно. Их интересует только смысл.

Механический человек был в каске. Он положил мускулистые руки на руль. Кажется, он совсем плохо видел. Учтивостью он также не отличался.

— Так как, приятель, к цирку повезешь?

— Я не возражаю, — ответил водитель.

— Дверь открой, — сказал я.

— Что? — сказал водитель утробным голосом. Мне стало жутко.

И я собираюсь, как ни в чем не бывало, усесться с ним в один салон. Теперь мне это сделать будет не так просто.

— У тебя что, плохо со слухом? — поинтересовался я.

— По… почему вы так со мной разговариваете?

Кажется, человек. Вот неожиданность.

Рядом с водителем лежала книжка. Он, по-видимому, как-то читал в темноте до моего появления.

С человеком надо вести себя сдержанней. Водитель и так был напряжен.

Я опять потянул ручку. Слепой нехотя открыл. Я сел рядом с ним, и машина поехала.

Слепой сидел молча. Иногда он косил белками глаз. Он чего-то опасался. Я решил разрядить атмосферу и дружески хлопнул его по плечу.

От неожиданности он так опешил, что едва не врезался в стену. Он еле выровнял ход машины.

— Твоя машина? — так же дружелюбно спросил я.

— Конечно, моя, — сквозь зубы сказал шофер.

— А почему ты один? — спросил я. — Где остальные таксисты?

— А зачем тебе остальные таксисты?

— Подозрительный ты какой-то, — сказал я.

— Я тебя везу? Везу. Бесплатно. Чего же тебе еще надо от меня?

Он говорил размеренно, широко раскрывая рот.

— От тебя лично мне ничего не надо.

Слепой отказывался вступать в разговор.

Мне, конечно, ничего не стоило его разговорить. Я теперь мог прямо высказывать всем все, что думаю.

Он вдруг нахмурился. Ему надоела такая общительность. Он, в двойных очках, вел машину с невозмутимым видом.

Она въехала в лабиринт нешироких улочек. Я никогда не был в этом районе.

Машина двигалась по коротким отрезкам. Слепой вел ее, ухватившись за руль.

Он напряженно вглядывался в темноту пустых улочек. Фары освещали грязные стены.

Я не мог предположить, что шофер уходит от погони. Но, наблюдая за его действиями, мне очень хотелось это сделать.

В одном из окон вспыхнул и засветился свет, будто кто-то пытался выхватить факел из чужой руки.

Шины на поворотах повизгивали. Мы невольно прислушивались к визгу.

— У вас есть семья? — спросил я у водителя.

Он кивнул, но непонятно было, словно голова у него дернулась от езды.

Топ прохаживалась по вестибюлю.

— Спасибо, — сказал я слепому.

Он снова кивнул. Каска сдвинулась ему на глаза.

Топ стала копаться в сумочке. Я следил за ней. Мы приехали в этот город с большими надеждами. Топ вскинула голову.

— Ты опоздал.

— Так получилось, — сказал я, обрадовавшись, что она о чем-то говорит. — Шофер был странный…

— Какой шофер? — сказала Топ. — При чем здесь шофер?

— Пожалуй, ни при чем, — сказал я.

Топ бросила взгляд вглубь коридора.

— Мой родственник тяжело заболел, — сказала она.

Я сочувственно покивал. Топ поморгала, словно собираясь заплакать.

Из глубины коридора показался человек в трико и, петляя, приблизился к нам.

— Это чей родственник лежит у нас? — спросил он.

— Мой.

— Правда? — спросил он.

— Вы что, нам не доверяете? — сказал я.

Клоун расплылся в улыбке.

— Ах, вы об этом. О доверии. Ваш родственник в полном порядке. Он полностью здоров.

— Как это замечательно, — сказала Топ взволнованным голосом. — Я так переживала.

— Да, — зачем-то подтвердил я. — Она сильно переживала.

Как быстро все становится рутиной. Вся жизнь сводится к одним и тем же заученным движениям. Мы говорим одни и те же накатанные фразы.

Мы пошли по коридору. У стены сидел какой-то человек в шляпе.

Не нужно было нам с Топ приезжать в город. Это было ошибкой.

Несмотря на сильное желание Топ, я не должен был уступать. Мы отдалились.

— Вы родственники? — неприветливо спросил врач. Я поежился. Сейчас начнет грубить. Это было неизбежно. Странно, что этого никто не замечал.

Топ усиленно закивала. Я тоже кивнул.

— Это мой кузен, — сообщила мне Топ. — С ним все в порядке?

Клоуна этот вопрос заставил глубоко задуматься. Это не ускользнуло от меня. Я тронул его за локоть. Врач дернулся, будто его ударили током.

— Да! — торопливо сказал он. — С ним все в порядке. — Лицо эскулапа было бледно. Оно было покрыто крупными каплями пота. Еще один чудак, подумалось мне.

Доктор ничего не мог поделать с собой. Его трясло. В руке он сжимал зонт, который пытался раскрыться.

Пальцы у него побелели.

— Как звали твоего родственника? — спросил я у Топ.

— Триумф, — сказала она, преодолевая отчуждение.

— Вы хотите сказать, что он жив?

— Жив? — Врач недоуменно нахмурился, затем заулыбался. — Чего ему не жить? Конечно, жив.

— Но ведь у него было такое сложное заболевание, — сказала Топ.

Врач рассмеялся.

— Вам не угодишь. Вам что, нужен неживой родственник?

— Нет…

— Хорошо. Вот я вам и предлагаю живого родственника.

— Что значит — предлагаю? — сказал я.

— Мы — сфера услуг, — сказал врач, — поэтому я вам — предлагаю.

— Мы можем и отказаться? — ехидно сказал я.

— Я вам этого не советую, — внушительно сказал врач. — Что оплатили, то и получите.

Топ повернулась ко мне и с возмущением сказала:

— Ты всегда был настроен против моих родственников. Ты…

Человек в шляпе с интересом прислушивался к нашему разговору.

— Вовсе нет. — Я был настроен миролюбиво.

— Это мои родственники, — сказала Топ. — Я их люблю. Они мои самые близкие люди.

— Будете забирать? — спросил врач.

— Кого? — удивилась Топ.

— Своего живого родственника.

— Нет… — рассеянно сказала Топ. — Потом.

— Тогда всего, — сказал врач. — Вынужден откланяться.

— А… — начал я.

— У меня много работы, — сказал клоун.

Я хотел все-таки взглянуть на родственника Топ. Ей это, похоже, было ни к чему.

— Ты не хочешь увидеть его? — не утерпев, спросил я.

— Что? — сказала Топ. — Кого — его? Что ты меня взялся изводить?

Я покрутил головой. Мы совсем перестали понимать друг друга.

— Пикет! — Посетитель окликнул меня.

— Да?

Какой-то незнакомый человек.

— Не узнаешь?

— Нет…

— Странно. Но ведь это ты?

Я отвернулся. Мы прошли квартал.

— Кто это? — спросила Топ.

— Обознался, наверно.

— Он назвал тебя. По-моему, это был Бум, — сказала Топ.

— Да нет… Не может быть.

В конце квартала светились витрины ювелирного магазина. Мы вошли. Топ вошла немного нерешительно.

Блеск ювелирных изделий ослеплял ее. Продавец, робот, остановился. Топ рассматривала украшения, склонившись. Она оперлась на мою руку. Давно она так не делала.

Вежливое лицо робота оказалось совсем рядом.

Топ перевела взгляд на диадему — взгляд куклы заметался.

В магазин робко вошли двое пожилых людей, судя по всему, семейная пара. Ночью посетители редкость.

Пожилые люди остановились возле Топ. Поначалу они не обращали друг на друга внимание. Они тоже были заняты разглядыванием драгоценностей.

Но делали они это так, словно намеревались провести за этим занятием побольше времени, словно им надоедало бродить по улицам.

Они были погружены в какие-то свои невеселые мысли. Семейная пара была очень некрасива.

Мужчина был очень некрасив. Женщина от него не отставала. Одеты они были хорошо, прилично.

Обычная супружеская пара, вышедшая на прогулку. Я слегка кашлянул.

Они обернулись ко мне. Настоящие уроды.

Я с трудом удержался от того, чтобы не отшатнуться. Я понимал, что это было бы нехорошо.

Это могло шокировать их. Они сами могли кого угодно шокировать. Возможно, мне это могло и показаться.

Я с удовольствием вглядывался в их лица. Чем дальше, тем больше мне становилось понятно, что их лица вовсе не некрасивы, тем более не уродливы.

Это были просто обычные, нормальные лица, не обезображенные искусственной правильностью черт, искусственной бодростью и свежестью, навязываемые повсеместно.

В сущности, жизнь от рекламы уже было не отличить. Все попрятали свои лица под масками.

Посетители уставились на Топ, словно увидели мираж. Она же была целиком занята разглядыванием перстней.

Топ склоняла голову, и продавцы наклоняли головы вслед за ней.

Топ подняла голову, увидела некрасивых людей, с ужасом схватила меня за руку и выбежала из магазина. Напоследок мне их лица показались поразительно красивыми.

Мы пробежали несколько кварталов и остановились.

— Сколько же я их не видела… — прошептала Топ.

— Значит, это твои родители? — наугад спросил я.

— Ох, — сказала Топ.

— Что? — не понял я.

Она продумывала ответ. Лицо у неё было напряжёно.

— Все могло быть по-другому.

— Как?

— Смотри, какая вокруг бессмыслица. Ты же за здравый смысл.

— Шофер, который меня подвозил, явно сумасшедший.

— И врач тоже, — поддакнула Топ.

— Конечно. Сейчас сидит в своем цирке и посмеивается над нами.

Улица была пуста.

— Ну, и куда мы пойдем? — сказала Топ.

— Вернемся на побережье.

Она вздрогнула.

— Нет. Не знаю. Назад не вернуться.

— Можно. Почему нельзя? Мы же вот они, ты, я. Мы рядом, вместе. Живые.

— А ты живой?

— Живой.

— И я. Поэтому нам лучше дальше не ходить.

— Ты везде останавливаешься на полпути.

— Да. Я всегда ухожу. От соревнования. Мои родители возлагали на меня большие надежды. Я должна была быть самой умной, самой доброй, самой красивой…

— Разве это плохо? — не выдержал я.

— Плохо? — раздумчиво сказала Топ. Мы стояли на перекрестке. Дул ветер. — Я не уверена, что это были настоящие родители. Представь себе — соседи роботы. Часть людей настоящая, часть искусственная. Так образуется общество. Нельзя предугадать, где наткнешься на кукол. Я была в ужасе. Куклы здороваются с тобой по утрам, ходят в магазин, зовут тебя в гости. По замыслу природы для производства живых организмов в большом количестве не требуется большого искусства. И люди стали штучным товаром. Нас мало. Как хорошо. Нет серой массы.

— А почему ты считаешь, что всё это были куклы? — спросил я.

— Мы все об этом знали, — сказала Топ. Она нервно рассмеялась. — Да, и обижать их нельзя, дискриминировать. Терпимость к куклам, к их глупости стала нормой.

— Если мы додумались быть в малом количестве, то зачем заполнять пустоты? Ведь так хорошо гулять по пустым улицам, сидеть в пустых залах. Не нужны они.

— Решили, что нужны, — грустно сказала Топ. — Более того, они не совсем нейтральны, как ты полагаешь.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что они показывают различный образ жизни. Они указывали нам на то, что нам не нужно, переживают за нас те чувства, которые нам не нужны. Они не развивались, но от и до показывали жизнь разную, скандалили, обожали застолья.

— В этом что-то есть… — сказал я.

— В дебоше? — удивилась Топ.

— Да нет. В том, что они в любом своём движении застывшие формы. В любом. Они не страшны, как картины, как скульптуры в музее. А они сами знают, кто они?

Топ усмехнулась.

— Конечно, нет. Они — никакие. Пусть будут разные образы жизни. Я ушла из дома. Встретила Шедевра. Вот человек! Настоящий друг. Вы поразили меня. Да вы и понятия не имеете, насколько все одиноки. Как хорошо было на побережье. И ты. Как прекрасно побережье. Вернемся, — сказала Топ.

Мы стояли возле дома.

К нам бежал Витамин. Он запыхался.

— Уф! — выдохнул он. Он согнулся и упер руки в колени. Потом он выпрямился.

У Сервиса в лаборатории что-то произошло. Он позвонил Витамину взволнованным голосом.

Мы сели с ним в такси.

Дверь в дом Сервиса была открыта.

В воздухе распространялся удушливый запах. Мы почувствовали стеснение, от которого трудно было избавиться.

На столе лежало желе, как кусок торта из мармелада. Наверно, оно было в чем-то смочено, вокруг даже натекло.

— Неприятная вещь какая, — пояснил Сервис.

Мы с Витамином переглянулись. Торт зашевелился. Что-то Сервису удалось вывести, но мы не понимали, чему он так восторгается.

— Это материя, — хладнокровно сказал Сервис.

Мне показалось, что он сейчас разрыдается.

— Ты уверен? — скептически осведомились мы с Витамином.

— Самая настоящая.

Я потрогал торт.

— Можно?

— Можно, можно.

Мармелад была тяжелый, как слиток, и совершенно сухой. Руку покалывало.

Что-то в нем было неуловимо неприятное, оно было, как бремя, от которого нельзя избавиться, к которому все время есть необходимость возвращаться.

— Ты бы ее спрятал, что ли, — сказал Витамин. — Убери со стола.

— Куда ее девать. Ее уже никуда не денешь.

Торт неуловимо шевельнулся.

— Что-то есть хочется, — сказал Витамин.

— Ага, действует, — сказал Сервис.

— Из-за этого, что ли? — изумился Витамин. — Я утром плохо позавтракал.

— Можешь не верить, — сказал Сервис.

Мы вышли на порог.

— Почему у меня нет детей? — сказал Витамин. Я заметил в его словах глубокую озабоченность. — Я обязан был их иметь. Это мой долг обществу.

Витамин все сокрушался о девушках, о детях, о долге обществу, о годах, и ему было явно не по себе.

Это на него тот концентрат материи подействовал.

Сервис сидел на крыльце, расставив ноги и обхватив голову. Что же он, мол, наделал.

Ничего особенного он не наделал.

Эти деловитые, неотвратимые материи повсюду.

Мы бросили Сервиса в его тоске, которая, действительно, ощущалась, как запах.

Витамин сказал, что позаботится о нем.

Я спешил домой. Из домов стали выпадать кирпичи. Таксист заложил крутой вираж и, повернув голову, широко улыбнулся. Я успокаивал Витамина. Убеждал его, что мы еще молодые.

— Да, да, у нас все впереди, — твердил Витамин. — Это верно. А добра у меня много, можно обзавестись семьей.

— Не ожидал от тебя, — сказал я. — Какое это имеет значение?

Я старался говорить бодро теперь, когда все пришло в движение. Гул проносился у горизонта.

Так я ничего и не понял в этом городе. Я рассчитывал встретиться со множеством умных людей.

Никто мне не встретился умнее Лагуны, не прочитавшего за всю жизнь ни одной книги. В руки он их никогда не брал.

Никакого пространства, и блага цивилизации сомнительные.

Не понимаю, как я там мог находиться столько времени.

Топ дома не было. Витамин стал присматривать машину, и тут появился Лагуна с выпученными глазами.

— Все, я нагулялся. Двинули домой.

Спортивный костюм хорошо скрывал лишний вес, который появился у Лагуны на городских хлебах.

Витамин подогнал машину.

— Мы пойдем пешком, — сказал я.

— Да, — подтвердил Лагуна. — Только надо сделать припасы.

— В руках потащите? — сказал Витамин.

Он барабанил пальцами по рулю.

— С техникой будь осторожней, — сказал я.

— А что будет с моими магазинами? — спросил Витамин.

— Забудь, — сказал я.

— Да, — сказал Лагуна, — забудь.

— А что? — Я повернулся к нему. — Что ты видел?

— Такое творится, что и не описать, — сказал Лагуна.

— Та-ак, — протянул Витамин. — У меня, в принципе, все застраховано.

Лагуна рванул вперед, переваливаясь и трясясь накоплениями по бокам.

Слабый свет проступал сквозь темноту. Свалка окружала отель.

Нас едва не засыпало на выходе из города.

Но это было там, а здесь было ничего, тихо. Весь путь мы прошли пешком. Домашние животные нам уже не попадались. Лагуна уверял, что одомашнит любое животное, лишь бы сократить расстояние, но когда из темноты показались приветливые лошадиные морды, мы стали держаться ближе к деревьям.

Фермеры лишились дара речи, когда вместо своей горячо любимой домашней живности обнаружили шипящих от восторга существ, бросающихся на сетку, на заборы — к свободе.

Они желали быть неразлучными со своими любящими хозяевами.

Фермеры повсюду демонстрируют свою душевность в обращении с животными. В природе у них тоже найдется немало приятелей. По дороге я даже на кошек посматривал с опаской.

Свет от единственной лампочки освещал пустырь перед отелем. Раньше здесь стояли прекрасные машины.

После короткого, короче жеста, движения, могучие двигатели уносили их владельцев, куда угодно.

Теперь это пустырь, и трудно представить на нем машину. Разве что покорёженную. Но и таковых не наблюдалось.

Мы вошли в холл. Лифт не работал.

Двери были распахнуты. Мы выбрали комнату.

— Остановимся здесь, — сказал я.

— Тебе видней, — выдохнул Лагуна.

Он сожалел о других номерах. Он привык к комфорту. Комфорту, которого больше нигде не было.

За нами оставались разрушенные города. Огромные толпы повалили из них, разбрелись по округе. Со многими встречаться было просто опасно.

Обезумевшие люди угощали друг друга, отдавали последнее.

Лагуна тоже не прочь был ввязаться в борьбу, но я отвлек его. Разруха разрухой, но во многих лавках предусмотрительно оставались нетронутые товары. Значит, не все потеряно, решил Лагуна.

Лагуна растянулся на кровати. Заложив руки за голову, он смотрел в потолок. Лампочка еле горела. Лагуна ни на что не обращал внимания. Он думал о чем-то.

Чтобы вновь отвлечь его, я метнул в стену тяжелый столовый нож. Он пробил обшивку и с гудением задрожал. Лагуна отреагировал по-своему.

— Из какого мусора сделаны эти стены. Вот нож — провалился в дыру.

Нож действительно провис. Меня это не смутило, и я метнул другой нож.

Лагуна слегка оживился. Ему, может, впервые в жизни пришлось улечься на пустой желудок.

Может, только этим и объяснялось его настроение. Но это было поправимо. Лагуна задумчиво выслушал мои доводы.

— Я и забыл, что можно ловить рыбу, — сказал он.

— В окрестностях уже наверняка полно живности.

Лагуна вздернул брови.

— Да, — сказал я, — кролики всякие, куропатки. Козы еще.

— Козы? — сказал Лагуна.

— Да, козы, индюшки…

— Индюшки?

— А что ты хотел?

— Нет, нормально. Индюков я люблю.

Я не понимал, шутит Лагуна или нет. За время жизни в городе он изрядно зажирел.

Одежда позволяла это скрывать.

Одевался теперь Лагуна с большим вкусом. Советовался с дамами. Например, обсуждал одежду с Топ. В результате сам был похож на индюка. В своих обтекаемых шелках, с распущенным хвостом.

Он выглядел так даже сейчас, лежа. Он и на простой кровати возлежал, выгнувшись и выставив бок.

Я вздохнул.

— Подозреваю, что ты на диете.

— Какая ложь! — вскрикнул Лагуна, сверкнув глазами. — Думаешь, здесь есть буфет?

Кровать с грохотом обвалилась. Лагуна, не шевелясь, лишь глазами крутил. Такого он не ожидал.

— Ладно, идем.

Лагуна вскочил на ноги и стал ощупывать свой живот со всех сторон. Думаю, кровать просто не выдержала его тяжести.

— А ты не изменился! — сказал Лагуна.

Он снова стал прихрамывать. Потянул в городе ногу, о чем раньше и подумать было нельзя.

Я не изменился. Совсем. Зачем меняться? Думал я так же. Обо всем. А что тут думать?

Когда я жил в городе, я всюду видел одно и то же. То, о чем говорил Ядро.

Одно в виде другого.

Все безудержно стремятся к комфорту, и все говорят об одном — чтобы стало еще лучше, вредить немыслимо, достаточно открыть пошире окно, чтобы глотнуть свежего воздуха, и можно прослыть сумасшедшим.

Я с трудом сдерживался. Как можно так жить?

Тем не менее, все считали эту жизнь лучшей.

Удобств из-за скученности уже не было, а страх показаться неправильным был нелеп, так как это поддерживалось в первую очередь. Эти невидимые путы связывали всех лучше веревок.

Я вынужден был встречаться с разными людьми благодаря Топ на светских вечерах.

На одном из вечеров люди уезжали в деревню. Настроены они были оптимистично.

Но все у них сводилось к тому, как избежать там всевозможных неудобств.

Они многословно объяснялись со всеми, почему они уезжают и почему там точно лучше.

Все с сомнением внимали, но не спорили.

А переселенцам хотелось, чтобы с ними спорили, потому что они кого угодно готовы были переубедить.

Доводов у них было хоть отбавляй. Например, природа. Довод. А еще? Хм. Природа в деревне как-то снова приходит на ум… Людей там меньше. А вот природы там действительно много. Что с ней делать, не знает никто. Кроме, как использовать ее или переделывать. На это весь город мастер.

А там как быть? Что такое природа, настоящая природа? Пустыня, в представлении многих.

Непреодолимая уверенность в обществе, что всегда все будет, увеличивающийся доход, гарантированная забота, что бесперебойно должны поставляться совершенные вещи — другие не принимались — выглядела настолько непонятной, что я лично всегда удивлялся, можно сказать, такому нахальству.

Одна услуга неминуемо порождала другую, картина повторялась, как тут измениться?

Нельзя меняться, весело подумал я.

В соседнем номере в платяном шкафу обнаружились консервы. Лагуна преобразился.

— Ты только посмотри! Какое качество! Мясные!

А ведь Лагуна мечтал стать рыбаком. Хорошо, что не стал им. Поставлял бы прекрасную рыбу, а та по цепочке стала бы превращаться в «натуральный продукт».

Лагуна вскрывал одну банку за другой.

Он считал, что продуктами запаслись наиболее предусмотрительные туристы.

— За что я их и люблю, — заявил он, жуя. — Туристы! Люди! М-м!

Мы вернулись в свой «люкс». Я прихватил с собой номер местной газеты.

Лагуна сонно слушал новости. Их было немного. Все сводилось к тем же загадочным явлениям, что наблюдались повсеместно. Разрушение зданий, выход из строя автомобилей, бытовой техники. Отказывали тормоза, не работали замки.

Чем лучше, глаже были вещи, тем легче они разрушались. Также не держал клей, свежевыкрашенные фасады облупливались.

Домашние животные быстро дичали, издавая радостные вопли, они уносились прочь.

Люди, все раздав, тоже куда-то подевались.

Лагуна задремал.

Я тихо вышел из комнаты.

Местность казалась чужой. Деревья стали больше. Я шел, как в тоннеле. Океан, как обычно, поплескивал волнами. Что-то вытягивалось рядом. Змея, подумал я. Бежать было поздно. Змея двигалась однообразно. Это было щупальце.

Туловища не было. Одно гигантское щупальце, а рядом еще одно, наполовину в воде.

Тучи опускались все ниже. Я, человек закаленный, с содроганием смотрел на них. Некоторых можно было коснуться рукой.

Я пошел по трассе обратно. Природа пробуждалась. Мимо пронеслись олени. Я невольно ускорил шаг.

Лагуна храпел. Он храпел так, что стены тряслись.

Один нож продолжал висеть в стене. Телефон на тумбочке стал издавать слабый звон.

Я не спешил поднимать трубку. Телефон дрожал и от храпа. Я положил на него руку и понял, что звонок есть.

Так опытный рыбак по лесе определяет, есть ли рыба.

Я приложил трубку к уху. Донесся неясный шум.

Телефон был соединен с другим номером посредством обычной трубы.

Сверху кто-то возился с трубой и говорил:

— Так я и знал.

До этого нам встретиться было невозможно. Всегда мы встречаемся, когда что-то происходит.

На этот раз Ядро решил, что призван чинить разную технику.

— Ядро, — сказал я, — спускайся к нам.

— Сейчас, — сказал он, — только определю, где вы. Здесь находится шкала звука.

О, технический прогресс, подумал я.

Ядро определил, где мы, распахивая двери.

Мы пытались скрыть радость от встречи. Выглядел Ядро совсем неплохо. Раньше у него нос изгибался, скулы торчали. Теперь это был смуглый ладный мужчина с островов.

Ядро, пряча взгляд, вышел.

— Куда он? — спросил проснувшийся Лагуна.

На улице на чемоданах сидела группа.

Ядро подошел к ним кошачьей походкой.

— Заждались?

Он быстро посмотрел в мою сторону.

— У Ядра клиенты, — сказал я.

— Какие клиенты? — с недоумением сказал Лагуна.

— Туристы, — сказал я. Что-то это мне напоминало. Это уже было. Были туристы. И, вероятно, будут.

Туристы будут всегда, осенило меня.

Лагуна поворочал глазами. Он толком еще не проснулся. Раньше он просыпался мигом.

События последних дней повлияли не него. Он не был готов к таким крутым поворотам.

Ядро что-то объяснял туристам. Наверно, про класс отеля.

Одна женщина сиротливо сидела, подобрав под себя ноги, перебросив плащ через колени. Она, похоже, не понимала, что происходит.

Ядро указывал на холл. Группа проследовала внутрь. У нее не было никаких оснований доверять Ядру, но она, тем не менее, охотно прошла в грязный отель.

— Я хочу работать, — ныл один мужчина. — Я должен был идти на работу. Я как раз собирался идти на работу. Я не хочу отдыхать. Не нужен мне ваш люксовый отель, ваши экскурсии. Я не желаю вести праздный образ жизни. Я был занят тем, что мне интересно, а, главное, полезно обществу, обществу в первую очередь, понимаете? А так я не хочу, не хочу, не желаю…

— Ваша работа уже никому не нужна, — отвечал ему другой мужчина. — Будете ею заниматься в свободное время. А оно теперь всё у вас свободное. У нас теперь всё есть и так. Все будет. Немного разрухи вначале, как сбой, и всё наладится само собой. Теперь природа на нашей стороне.

— Природа вывалила на нас свои излишки, — серьёзно сказал первый. — Скоро это закончится.

— Нет, это механизм, он стабилен. Мы этого хотели — мы это получили, нам подали.

— Можно понять, почему это произошло, — сказал один мужчина, поднимаясь по разбитым ступеням. — Мы только потребляем и знать не хотим про поля, про стада, пасущиеся параллельно на далеком лугу. А ведь именно им мы обязаны происхождением столь обожаемых нами продуктов.

— Может, мы должны сами попасти эти стада? — не выдержал другой мужчина.

Странно, но никто не возражал. Может, туристы и не вслушивались, а может, и сами думали по-другому.

Неплохо было бы все делать самим, как это было веками.

Первый мужчина пробурчал что-то, волоча чемодан. Туристы напоминали беженцев.

Они расположились по комнатам и сразу затихли.

Я ожидал, что сейчас раздадутся крики, и возмущенные туристы вылетят из номеров, в которых ничего нет, даже занавесок, хотя кое-где обрывки болтались. Да что там, стекол нет. Роскошь.

Было тихо. Наверно, туристы попадали у себя от усталости, ничего не заметив.

А Ядро вернулся к нам.

— Приношу пользу, — пояснил он.

— А-а… — сказал я понимающе.

— Набрел на них на дороге, — сказал он. — Как их бросишь? Предложил свои… свои… — Он задумался. — Помощь.

— Да, — сказал я. — Теперь все в этом нуждаются.

— Корысти никакой, — сказал Ядро.

Мы не говорили о том, что мы снова вместе. Почему мы не можем быть вместе в обычное время? Раньше мы всегда были вместе.

Я вышел из отеля. Я двигался к салону. Места были знакомые. Лунные блики скользили по мхам.

Я прислонился к дачной изгороди.

Передо мной предстала огромная кукла. Кто же её такую сделал? Таких вот невероятных размеров.

Она сидела, растопырив ручонки. Я подошёл к кукле. Она была безжизненна.

Кожа высохла, потрескалась крупными трещинами, и лицо, и глаза тоже, одинаково.

Я услышал тихий голос. Я не сразу повернулся. Это было ни к чему.

В салоне стояла Топ.

— Ты нашел куклу.

Вокруг простирались трущобы. Топ взяла меня за руку.

— Не нужно объяснять ее существование.

Мы пошли по дороге. С необъятной помойки тянуло сильнейшим смрадом.

У театра виднелся слабый огонь. На пороге стоял Досуг, накинув на плечи куртку.

— По утрам бывает прохладно. Привет соседям. Я тебя знаю. Ты будешь искать перекосы. И они, конечно, есть. Например, собрали урожай. Надо хранить сегодня, а потреблять потом. Запас — явный перекос.

Топ едва держалась на ногах. Мимика определила ее в тихий дальний зал.

— Как уютно! — воскликнула Топ.

Мы вышли на улицу. Оказывается, все равномерно распределились по округе.

— Пешком можно добраться, — сказал я.

— Пока не ходи. Они устраиваются. А у меня есть опыт. Я быстро устроился.

Пожалуй, слишком быстро, подумал я.

Мы сели на скамью.

— Что-то никого не видно.

— Мы хотим сделать этот мир лучше, а лишнее убрать, — сказал Досуг. — Шучу. Все есть.

— А если всех собрать?

— Тебе что, больше всех надо? — Глаза у Досуга стали колючими. — Здесь таких не любят. Никто на уговоры поддаваться не собирается.

— А как же компании?

— Сборища? — подозрительно сказал Досуг.

— Компании, дружба, — сказал я.

— У первобытного костра, — задумчиво сказал Досуг. — Живи каждый сам по себе, свободно, и все выровняются сами собой.

Я прикрыл глаза. Остался натуральный продукт. Они равноправные члены общества.

— Природа пошла нам навстречу. Мы уговорили ее. Неизменно движение вещества с неизменными качествами. Пышные деревья, луга, озёра, полные рыбы, изумительные виды. Покой и тишина. Редкие звери, как иллюстрация, украшение пейзажа, застывшие, они иногда двигаются, вреда не причинят. Всё неживое, и только горстка людей среди всего этого изобилия и разнообразия. И можно ни с кем не общаться. Теперь с оригиналом ничего не случится.

Искусственные люди были скреплены природной средой.

Я мог остаться с ними. Конечно, мог. Люди. Настоящие люди. Счастливые, в стерильном мире они обрекли себя на уютное одиночество.

Искусства нет, модель в жизни, в самой её гуще. Они едины.

На трассе Фиаско я отыскал старый кузов. Он завёлся. Дорога проступала с трудом.

Мхи покрывали почву сплошными бугристыми коврами. Влажная луна повисла в тёмном глубоком небе.

Парк становился гуще. Лучи солнца пронизывали его.

Я остановился. Один, подумал я. Мой взгляд затерялся в бездонном небе. Как хорошо. Нет больше спутников, нет связи, нет хлопот. Чистые линии, природные краски. Нет перенаселения.

Я до самого пансионата не останавливался.

Внутри, конечно, никого не было. Перила, пол обычные. Нет мастеров.

Холодильник был полон еды. Через час начало темнеть. Я подошел к окну. Ночь наступала.

Я включил свет. Лампы медленно разгорались по всему потолку.

Я находился в освещенном павильоне. Большие занавески вдоль окон не давали ощущения защищенности.

Из входной двери пахнуло свежестью. В ночном небе вытянулась радуга.

Большие ступени, теряющиеся в темноте, вели в подвал. Я не стал спускаться.

Давно я не спал с таким удовольствием. Кровать самая простая. Мне снилась рыбалка. Мне снилось, что я ловлю рыбу прямо в полу. Как там движется леса, ума не приложу.

Сквозь сон я слышал слабое гудение.

Утром я с таким же удовольствием проснулся, решив осмотреть дом.

Мы не так проживаем свою жизнь. Как определить, в нормальной ты жизненной колее или нет? Нас должны пугать все перемены, даже появление друга, родственника.

Не успеешь оглянуться, как ты вдруг в новых, непривычных обстоятельствах, и совсем нет уверенности, до оторопи.

А мы безмятежны в довольно странных условиях. Я откинул одеяло.

Сквозь стеклянную стену лился белый свет.

Никто не беспокоит. Гудение не прекращалось.

Я вспомнил про подвал и пересчитал ступени вниз.

У освещенной витрины находился человечек. Он насыпал зелень в блюда.

— Кому ты готовишь, Феномен? — воскликнул я.

— Да тебе, тебе, — сказал Феномен, попутно отправляя в рот самые лакомые кусочки.

— Мне? — удивился я. — Зачем?

— Я должен быть слугой. Я же кукла.

— Ты не кукла, — убежденно сказал я.

— Внешность у меня такая.

— И не во внешности дело, — сказал я.

— Да. Я хочу помочь. Для контакта, для общения.

— Вот именно.

— Угощайся, — сказал Феномен, подвинувшись. Он с досадой нахлобучил мешающую шляпу на арбуз.

Я зачерпнул салата.

— А что это гудит? — поинтересовался я.

Феномен вздохнул.

— Производство. Все заповедно, неприкасаемо. Производство тоже. Выпускаются необходимые товары. Да, да, товары, представь себе. У них имеется и ярлык, и цена. Правда, их можно и не приобретать. Целая индустрия работает. Работает тихо, сама. Многие скучают по работе и устроились там. Но все работает, повторяю, и без них. Работники пытаются не обращать на это внимания. Фабрики незаметны, они влиты в леса и поля, обтекаемые такие.

— Вот откуда гудит, — сказал я.

— Вина хочешь? — недовольно сказал Феномен.

— Валяй.

Он откупорил большую бутыль.

— Но многим нравится ничего не делать. Жить просто так. У многих, оказывается, нет никакого зуда, этого внутреннего гудения. — Он прикрыл один кукольный глаз, наполнил бокалы. Получился тост. Неплохо. — Но что-то пробежало между людьми, мешает сходиться.

— Серьезно? — насмешливо сказал я.

— Не веришь? — мрачно сказал Феномен.

— Не-а.

— Публику слишком часто обманывали. Вот все и замкнулись.

— И никто не собирается вместе? — задумчиво спросил я.

— А зачем? — сказал Феномен, вновь разливая вино. Он зевнул. — Если повода нет.

Я сощурился.

— Может, ты все-таки кукла?

При этих словах Феномен ещё больше погрустнел.

— Какая разница? Я реагирую на все. Вот беда. Таким образом, я, может быть, и кукла. Хотелось бы быть бесчувственней. Как вы.

Я растроганно чокнулся с ним.

Почему в нас, цивилизованных, вызывает такое отвращение давление?

Я ведь намного сильнее Хлама. А я уступаю, чем безмерно пугаю его.

Хламу от меня не уйти. Почему же я с ним не расправлюсь?

А ведь я хочу его переделать. Вот в чём дело.

А самому быть причиной не хочется.

Я испытывал сильное одиночество.

Феномен мил, но он неживой. Нужно было с ним прощаться. Не дал он мне побыть в одиночестве, насладиться им сполна.

А, собственно, что он тут делает? Зачем он здесь? Вина попить? Вон взгляд какой бессмысленный. Не от вина. Мне нравилось быть в одиночестве.

Может, это и не вершина удобства, но меня вполне устраивало.

— Не ходи туда, — ровным голосом сказал Феномен.

Я встрепенулся.

— Вот вы про меня все — кукла, кукла, — сказал Феномен. — А о своём происхождении задумывались? Ведь доказательств нет. Кто ты.

— Да, — усмехнулся я. — Это было бы интересно. Но мы только этим и занимаемся всю жизнь. Определяем себя.

— Мы куклы, но нас никто не создал, — сказал Феномен. — Так? Производителя нет. Отсутствует совсем. Всё как-то создано — все вещи, и биологический мир эволюционировал, всё классифицировано, всё имеет ярлык и точный адрес, а у нас? — с обидой продолжал Феномен. — Как же так? Ничего, ни эволюции, ни автора, а мы есть.

Мы все время ищем оправдание своему существованию.

— Хочешь, будет праздник? — сказал Феномен. — Могу устроить.

— Можешь устроить, — сказал я. — И тебя даже упрашивать не надо.

— И меня даже упрашивать не надо, — сказал Феномен.

С улицы послышался шум. Это собирались гости. Я резко оттолкнулся плечом от витрины.

— Пойду, — сказал я. — Всё не бесконечно.

Феномен с бокалом ножкой между пальцев даже не пошевелился. Он понимал меня.

Равенство.

Я дошёл до трущоб. Меня окружали развалины. Даже следы колёс сохранились, Я стал медленно спускаться.

Ящики были на месте. У них появились глаза, они, не мигая, смотрели на меня. Я так и сел на один кокон.

Вот почему Шедевр так спешил избавиться от них. Упаковка, предназначенная для кукол, приветливо повернулась лицом. Сколько таких оболочек, слепленных природой без эволюции?

И человек, своими руками способный изготовить всё, что угодно.

Что я здесь делаю, думал я. Я не хотел развития событий.

В ящиках были эталоны.

— Здесь вы сможете найти себе друга… — прошелестел тихий голос из ящика.

Будущее, никому не нужное.

Взгляды гасли. Я не вызывал у публики больше интереса. Вот и хорошо. Сеанс окончен. Глаза становились бесцветными.

Я выбрался наружу. Кто-то будто следил за мной, помимо глаз.

Невидимая оболочка, она всегда снаружи.

— Но кто-то всё это сделал? — закричал я на весь развал, на весь мир.

Никто. Кроме окружающей среды, прозрачной, как плёнка. Она объединяет, и этого хватает.

Я снова спустился в подвал. Он был пуст.

А может, я место спутал? Растерялся так.

Я повернулся и остолбенел. Между развалинами массивно застыла квадратная фигура. Шоу. Никто так близко его не видел. Без последствий.

Шоу его прозвали оттого, что у массы точно глаз никаких не было. Но всегда казалось, что она неотступно наблюдает. Видит тебя отовсюду.

Такое было впечатление. При ее появлении происходят странные, зрелищные вещи.

Я стал медленно подходить.

До определенного момента фигура ждала, потом её стало тихо уводить, потряхивая, в сторону.

Цвет ее был местами красноватым, местами зеленоватым, подсвечивающим прозрачный ровный тон.

— Эй, лапонька — сказал я.

Масса, упруго качнувшись несколько раз, с достоинством остановилась.

Мне очень беззвучность ее не понравилась.

А ведь оно должно быть внутри, подумал я.

Всё колышущееся, мятущееся, без признаков должно быть внутри, скрыто всегда.

Если отделить от нас оболочки, слой за слоем, останется нечто аморфное, но совсем не смутное, оно точно знает, чего хочет, и вынуждено притворяться под бременем признаков. Как далеко они нас уводят.

Мы же на них смотрим всю жизнь.

Масса появилась подальше. Она сдвинулась за скалу, исчезла.

Ни одного ровного входа, все кривыми ромбами. Я задумчиво постоял.

В подвалы тёмными струйками стекала вода. Все входы были одинаковы.

— Ты ищешь нас?

Возле прозрачно-красноватой фигуры стояли мои друзья.

Откуда они здесь, подумал я и сказал:

— Но кто-то все это сделал?

— Ты, — сказал Ядро. — Ты сделал.

— Да, — сказал Витамин. — Да ты не расстраивайся.

— Мы не в обиде, — подтвердил и Лагуна.

— Ты всегда жил в столице, — сказал Шедевр.

— Разве мы не приехали сюда в детстве?

— Существовала только столица.

— Наверно, мы жили в трущобах. Мать непрактична.

— Она особа романтичная, но ты был рационом столицы.

Я вытаращился.

— И окружение у тебя было самым блестящим. Генерал Абсурд, в молодости Ядро, президент Опыт, вечный претендент Юбилей, олигарх Тугодум, магнат Бум, академик Феномен, щеголь министр Кредо. В молодости Витамин. Прирожденный организатор. Все они были лучшими. Я был архитектором. Разумеется, самым известным. Мне пришлось всё восстанавливать, разрушая. Столица всегда была здесь, на побережье. Мэром тогда был Лагуна. Не жизнь, а сплошное изобилие. Вещей становилось всё больше, и ты среди них был беспредельно одинок. Ты отделился от всех, и мир распался. Ты появился на побережье, в пещере, среди скал и ветров, на пустынном берегу. В этом месте возник изъян. Изъян! Это был твой дом. Настоящий дом. Твоя крепость. Насколько цивилизованный мир становился пуст и совершенен, настолько ярок и силен становился изъян. Ты воспроизвел внешние признаки сам, в соответствии с окружающей средой. И появились мы. Мы стали твоими бессознательными, ясными, понятными гранями. Мы всегда были ярче тебя. Мы понимали, что нас подвело: мы сами — блеск твоего окружения. Объединить мог только ты. Тебе все было под силу, шоу работало безупречно. Надо было разрушить искусственный мир. Его надо было украсить. Сделать лучше. Изъян стал свободен. Он слился с миром. Модель заработала в полную силу. Твоё первоначальное одиночество, искорежившее это место. Теперь оно никому не грозит. Добившись полного успеха в жизни посредством своего окружения, ты всё знал и больше не ошибался в естественной среде, создавая искусственное окружающее, все расставляя снаружи так, как нужно было только тебе.

— Хорошо бы рассказать об этом Парадоксу, — сказал я. Меня интересовали детали.

— Да, неплохо бы, — согласился Шедевр. — Но Парадокса больше нет, например. Людей больше нет.

— Вот как? — сказал я. — И вас?

— Ты не переживай, — сказал Витамин.

— Ладно… папаша.

— Ах, папаша!

— Ты не расстраивайся! — сказал Лагуна мне вслед.

Шедевр и Бум срывались в хохот в кулаки.

— Ты тоже был в модели! Но себя не узнал!

Я себя узнал. Только вы никогда не стремились к власти, чинам и славе. Так я вам и поверил. Шоу верить нельзя.

Топ так понравилось у Досуга с Мимикой, что она пока не хотела покидать эти места. Она совсем пришла в чувство. Я только радовался за нее.

Все вокруг жили размеренной жизнью — я ждал событий, их не было.

И ничего страшного не происходило.

Жители бережно относились к орудиям труда, которые больше нельзя заменить.

Самым странным было то, что ничего не происходило, и всех эта жизнь устраивала. Теперь все были вместе, скрепленные искусственными процессами.

Осталась маленькая прослойка вместо волн поколений, как плёнка, как цвет на воде, одно поколение.

Одно поколение новеньких людей.

Праздник спокойно объял, окутал слабосильную цивилизацию, и все оказались в нем.

Всё природа может переварить на своём пиру разложения в жерновах рассветов и закатов — его она не сможет переварить никогда.

Она не сможет его укутать заботой, он сам кого угодно укутает, несмотря на то, что выглядит независимо, одиноко, нелюдимо.

Он неповторим, своеобразен, всегда готов заиграть всеми своими гранями, всеми красками.

Меня не тронь.

Темно было в моей комнате. За окном вспыхивали зарницы. В колбе помещалась молния с тихим громом.

В колыбели спал младенец. Я долго вглядывался в его черты. Я протянул руку. Ребенок тоже вытянул руку.

Наши пальцы соприкоснулись. Я с огромным облегчением перевел дыхание. Топ спала.

Она вдруг тоже протянула руку.

Меня окружала приятная сонная тишина дома.

Я добрался до побережья. Ветер гнал волны, хотя небо было ясным, и было совсем тепло.

На ножки огромного стеклянного стола с овальными гладкими краями набегала прозрачная вода, изогнутые, они были неравномерно погружены в песок, и легкие ракушки ударялись о них.

За столом сидели, слегка развалясь, мои друзья, Шедевр, Лагуна, Витамин, Бум и другие.

Солнце заливало все вокруг. Я не спешил всех приветствовать. Я рассматривал вилки, ложки, ножи, вазы, все предметы сервировки.

Лагуна пытался отодвинуть для меня стул, но он завяз в песке.

— Садись, — прихлопнул по другому стулу Витамин. — Подай-ка мне вина, — сказал он Лагуне небрежно. — Не в службу, а в дружбу.

Ещё миг, и как же я буду рад им.

— А, вот и ты! — сказал Шедевр. Он приглашающе повел рукой. — Посмотри, какая вокруг первозданная природа.

Стол был бесконечен, как трасса, многие места ещё пустовали, некоторые стулья были опрокинуты.

Ядро, наклонившись, подкармливал жирафа. Абсурд виновато задвигался.

— Ты благополучен, Абсурд?

— Да. Теперь всё хорошо. У меня всё в порядке.

— Жаль. Я мог бы помочь, — сказал я.

Уют никак не могла справиться с тяжелым стулом. Витамин помог ей.

Витамин благосклонно улыбался мне, несмотря на все потери, и это было неудивительно, у него была широкая натура.

Стулья поднимались, на них усаживались гости.

Я не спешил никого приветствовать, но пусть они не думают, что пауза будет длиться вечно.