Магиер Лебиус

Глава 6

– Мерзавец! – глухо пророкотал гейнский пфальцграф из-под подбородника и турнирного шлема. – Как смеешь ты, явившийся сюда без приглашения, оскорблять достойного хозяина и устроителя благородного состязания! Я, Дипольд Гейнский, прозванный Славным, вызываю тебя, маркграф Оберландмарки Альфред по прозвищу Чернокнижник, и любого из твоих рыцарей-защитников! Немедленно! Бой до смерти! Пешим или конным! Любым оружием! На любых условиях!

Дело сделано. Вызов брошен. По всем правилам, по всей форме, при свидетелях. Дипольд успел сделать это первым.

Альфред, однако, даже не поворотил головы к вспыльчивому юноше и – неслыханное дело! – не ответил на вызов. Как ни в чем не бывало, словно ничего не произошло, маркграф продолжал, обращаясь к Рудольфу:

– Как-то совсем уж не по-соседски получается, ваша бургграфская светлость, вы не находите?

И дальше – сразу, не дожидаясь ответа, не интересуясь реакцией собеседника:

– А позволено ли мне будет узнать, отчего там, где собираются лучшие остландские рыцари, не нашлось места представителю Верхней Марки?

Рудольф Нидербургский нахмурился. Удивительный все-таки получается разговор. Вроде как приходится оправдываться перед негодяем. Что ж, ладно, можно и объяснить, раз маркграф столь непонятлив.

– Кодекс рыцарских турниров, – жестко отчеканил бургграф, – гласит, что за преступление перед верой должна следовать кара. И благородным рыцарям, добрым сынам матери нашей церкви, надлежит изгонять преступника из своего общества. Изгонять не только словом, но и если потребуется – оружием. Изгонять или изничтожать, как богопротивного еретика.

– Ах, вот оно что! – теперь маркграф изобразил на физиономии радостное просветление. – А я-то думал, неразумный! Я-то гадал!

Невероятно! Обреченный, обложенный со всех сторон, маркграф откровенно потешался над ними всеми! Хотя ничего смешного в словах бургграфа не было. Он лишь озвучил неписаные, но известные всякому благородному рыцарю правила.

– Так вот, значит, в чем меня подозревают? – Альфред Оберландский продолжал нагло скалиться в лицо бургграфу. – Преступление против веры, значит…

– Это не подозрение, маркграф! Это обвинение! – Рудольф терял терпение. – Вы враг истинной веры и Господа нашего! Всему Остланду известно, что вы пытались практиковаться в запрещенных черных искусствах, а ныне укрываете в своих землях… всяких… прочих…

Бургграфа душил гнев. Альфред же…

– Укрываю?! Кого?! – ну прямо, не Чернокнижник, а сама невинность, сама оскорбленная добродетель! – У вас есть доказательства, дорогой мой бургграф?

Неопровержимых доказательств у Рудольфа не было. Зато в его руках находился сейчас сам змеиный граф. А в подобных обстоятельствах явных улик и не требуется. В подобных обстоятельствах вполне достаточно улик косвенных.

– Лебиус Марагалиус – черный магиер, некромант, алхимик и механикус, сотворивший из глины голема-разрушителя и бежавший из Прагсбурга, – громко, чтобы слышали все, напомнил Рудольф. – Он скрылся в землях Верхней Марки. Благородный барон Леопольд фон Нахтстлих, преследовавший магиера в ваших владениях, исчез без следа.

– Надо же! Какая жалость! Но с чего вы взяли, что я вообще причастен к этой истории? По-моему, упомянутый вами инцидент был исчерпан еще…

– Ошибаетесь, маркграф! В этой истории не поставлена точка.

– В самом деле? – насмешливая ухмылка не сходила с уст Альфреда Оберландского. – И кто же ее поставит, позвольте узнать? Вы? Вы настолько всеведущи и могущественны, ваша светлость?

Да что он о себе возомнил, этот Чернокнижник! Разгневанный Рудольф направил в ненавистного соседа дрожащий палец – будто и не палец то вовсе, а готовый выплюнуть смертельную порцию огня и свинца ствол ручной бомбарды.

– Вы укрываете Лебиуса и вы же погубили доблестного Леопольда! – обличающий голос бургграфа рокотал над ристалищем. – Это хорошо известно и вам, и мне, и всем присутствующим здесь. Вот причина, по которой вы не были приглашены на турнир! И вы совершили большую ошибку, заявившись сюда по своей воле, господин маркграф!

– А может быть, меня не хотели видеть здесь по иной причине? – проклятый Чернокнижник по-прежнему не выказывал ни малейшего волнения, голос его звучал ровно и спокойно. – А именно – по причине заговора против Верхней Марки, который вы, бургграф, скрываете под видом благородного состязания?

Слово «благородного» Альфред произнес, скривив тонкие губы. Будто кислую ягоду разжевал.

Рудольф побледнел. Рыцари на ристалище вновь взволнованно зашевелились. Однако на этот раз никто не посмел бросить наглецу вызов. За правду на ристалищный поединок не вызывают. Но вот откуда она, правда эта, известна маркграфу?! Бургграф снова начинал нервничать. Все ведь проходило втайне. Благородные гости, съехавшиеся в Нидербург, узнали – и то, лишь в самых общих чертах – о его планах относительно Верхней Марки незадолго до ристалищных боев.

Ничем, кроме магии, такую сверхъестественную осведомленность не объяснить. Но какого рода должна быть магия, чтобы… Или все же не магия?

Рудольф покосился на ломанный строй остландских рыцарей. Предательство? Бред! Никому из гостей турнира не выгодно извещать Чернокнижника о намечающемся заговоре. Никого из присутствующих нельзя отнести даже к потенциальным союзникам Альфреда. Но вот излишняя болтливость и бахвальство… Пожалуй, это возможно. Кто-то из благородных рыцарей не прикусил вовремя язык. Какой-то ушастый оруженосец подслушал и проболтался смазливой служанке. Та – подруге. И в итоге слушок вполне мог докатиться до какого-нибудь маркграфского шпиона. Но тогда и вовсе не понятно, зачем Чернокнижник явился на турнир собственной персоной. Зачем ТАК рискует головой? На что надеется?

Пока ясно было одно: оберландец знает о сокровенных замыслах Рудольфа. И теперь маркграфа точно нельзя отпускать. Живым – ни в коем случае. Рудольф вытер со лба противный липкий пот. Отпустишь такого живым – сам скоро станешь мертвым. Рано или поздно, но змеиный граф отыщет возможность для упреждающего удара.

– Отчего же вы молчите, любезный сосед? Почему молчат ваши благородные, – Альфред опять намеренно выделил это слово – гости?

Ах, вот оно что! Рудольф Нидербургский скрежетнул зубами. Кажется, он все же раскусил хитрость противника. Рискованный, отчаянный, дерзкий, но не лишенный здравого смысла и знания человеческой натуры шаг! Проклятый маркграф бил устроителя рыцарского турнира и организатора тайной коалиции его же собственным оружием. Ведь, в самом деле…

Явиться с небольшой охранной на турнир и напомнить, что смешивать древнюю традицию единоборств – когда один на один, и сокрытую интригу – когда все против одного, не позволительно. Явиться и при свидетелях задеть, разбудить струны благородства, почти уже успокоенные и убаюканные предварительными речами бургграфа. Явиться и дерзким словом, и всем своим вызывающим видом сказать: вот он я, берите, бейте, убивайте, если после этого запятнанная честь позволит вам спокойно жить дальше. Явиться и бросить в лицо неотразимую перчатку упрека и в лицо же усмехнуться – усмешкой правого. И здесь же, на месте добиться…

Своего.

Что может быть умнее в действиях слабого, играющего страстями сильного?

Нет, Альфред вовсе не глупец. Отправляясь в опасный путь, он знал, на что шел. И прекрасно все рассчитал. Чернокнижник хотел, чтобы пресловутое благородство остландского рыцарства взыграло в полной мере. В наиполнейшей. И в нужный момент. В нужный змеиному графу. Хотел, чтобы гости Нидербурга по доброй воле, на глазах друг у друга, открестились от дурно попахивающего турнирного заговора. Хотел внести в ряды пристыженных интриганов-неудачников раскол и смуту, которые долго еще не улягутся и не позволят остландцам выступить против Верхней Марки единой силой. Хотел возбудить неприязнь к инициатору постыдных заговорщиских деяний. К нему, к бургграфу Рудольфу Нидербургскому!

Нельзя! Ох, нельзя было давать слова хитрому мерзавцу со змеей на гербе. Но теперь-то поздно. Теперь – именно теперь – все должно быть по чести. Теперь бургграф вынуждал сделать дело (убить, раздавить, растоптать Альфреда!) чистыми руками. Или отпустить негодяя. Иначе будет хуже.

Момент был критический. И…

– Неужели прославленным рыцарям, собравшимся на турнир, чтобы тайком плести подлых интриги, боязно выступить против Оберланда в открытую? – спросил раззадорившийся Альфред.

…И сам же испортил все достигнутое ранее. Одним неосторожным словом испортил. Переиграл маркграф! Перегнул палку! Дал маху! Сказал «боязно». То бишь страшно…