Магический лабиринт

ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

Бартону и Харгривз, наряду с другими оставшимися в живых пришлось выдержать гнев Ла Виро. Высокий, темнолицый, большеносый епископ бушевал битый час, расхаживая перед шеренгой «преступников». Они стояли у почернелого собора, огромного и крайне нелепого сооружения.

Греческий портик с ионическими колоннами венчал луковичный купол с гигантской каменной спиралью на макушке. Все это были символы Церкви Второго Шанса, что не мешало Бартону и прочим находить собор безобразным и смешным. Как ни странно, но именно дурной вкус Ла Виро, создателя этого архитектурного чуда, помог им выдержать гневную речь. Он был во многом прав, но нагородил и немало глупостей.

Что ж делать — только он мог дать им Граали, одежду, кров. Поэтому спасенные не защищались, но давали выход своему гневу, втихомолку посмеиваясь над уродливым храмом и его строителем.

Наконец Ла Виро устал живописать глупость, черствость, жестокость, кровожадность и эгоизм тех, кто стоял перед ним. Он воздел руки и заявил, что ему тошно на них смотреть. Он вернется в храм и помолится за ка убитых ими вироландцев. А также за живых и мертвых грешников, хотя они этого не заслуживают Корабельщиков он передает брату Фениксо, известному ранее как Герман Геринг.

— Вид у вас как у наказанных за дело детей, — сказал Геринг. — Надеюсь, вы так себя и чувствуете. Но пока что я не питаю на ваш счет особых надежд. Это потому, что я зол на вас. Но я преодолею свой гнев и тогда сделаю все, чтобы помочь вам измениться к лучшему.

Он провел всех в заднее помещение храма, где вручил каждому Грааль и одежду, включая и теплые вещи.

— Все остальное, что вам понадобится, придется добывать самим, — сказал он и отпустил всех, попросив остаться одного Бартона.

— Вы слышали, что Сэмюэль Клеменс умер от сердечного приступа?

Бартон кивнул.

— Очевидно, он думал, что брат Эрик по-прежнему намерен свести с ним старые счеты. Это оказалось последней каплей после того, что он пережил во время боя. Последняя соломинка сломала спину верблюда — и сердце человека.

— Джо Миллер рассказал мне об этом утром, — сказал Бартон.

— Да-а. Если кто-то не займется этим титантропом, он тоже умрет от разбитого сердца. Он по-настоящему любил Клеменса.

Геринг спросил Бартона, намерен ли тот продолжать свой пути к истокам. Бартон ответил, что не затем шел так далеко, чтобы отказаться. И намерен отправиться к башне как можно скорее.

— Придется вам построить себе парусник. Люди Клеменса, конечно, не разрешат вам плыть вместе с ними на «Афиш не расклеивать».

— Кто знает.

— Вы хотите сказать, что похитите катер в случае отказа? Бартон промолчал.

— Есть ли предел насилию, которое вы творите?

— Я не говорил, что прибегну к насилию. Я только намеревался в ближайшее время поговорить с Андерсоном.

— Андерсон убит. Предупреждаю вас, Бартон — не лейте больше здесь крови!

— Я сделаю все, чтобы этого избежать. Право же, мне это нравится не больше, чем вам. Однако я реалист.

Маленький катер «После вас, гасконец» пропал вместе со всей командой. Никто не знал, что с ним сталось, хотя некоторые вироландцы будто бы видели, как он взорвался.

— На катере, если идти хорошим ходом, до истока можно добраться дней за тридцать, — сказал Геринг. — Но агенты этиков окажутся там раньше вас.

— Так вы о них знаете? — опешил Бартон.

— Да. Я говорил ночью с Фрайгейтом и с Миллером, стараясь облегчить их горе. Я и раньше знал больше, чем вы думаете, и многое подозревал. С полным основанием, как выяснилось. Ни один из двоих не счел нужным скрыть от меня существование этика-ренегата. Я рассказал об этом Ла Виро, и он теперь погружен в тяжкие раздумья. Это стало для него большим потрясением, хотя нисколько не отразилось на его вере.

— А на вашей?

— Не вижу причин ее менять. Я никогда не считал создателей этого мира ни ангелами, ни демонами. Однако две истории, услышанные мною, содержат немало загадок. Самая интригующая и самая печальная из них касается участи, постигшей инопланетянина с корабля Клеменса — кажется, его звали Монат.

— Как? В первый раз слышу об этом.

Геринг передал ему рассказ Миллера и спросил:

— Так вы говорите, что его спутник, Фрайгейт, тоже исчез?

— Тот Питер Джейрус Фрайгейт был агентом. Он не был точной копией Фрайгейта, о котором вы говорите, но очень на него походил. Он мог бы быть братом Фрайгейта.

— Возможно, когда вы попадете в башню — если попадете, — вы найдете ответ.

— Я нашел бы ответ еще скорее, если бы догнал агентов, ушедших на катере, — мрачно сказал Бартон.

Поговорив с Герингом еще немного, он ушел, так и не сказав Герману, что означают новости о Монате и мнимом Фрайгейте. А означают они, что этик Икс, Таинственный. Незнакомец, плавал на «Внаем не сдается». И что он избавился от Моната часов восемь спустя после своего появления на судне. Почему? Потому что. Монат узнал бы его. Икс сменил свой облик, но Монат опознал бы его рано или поздно. Скорее рано. Поэтому этику пришлось действовать быстро. Хотелось бы Бартону знать…

Итак, Икс плавал у Клеменса. Остался ли он в живых после боя? Если да, он должен быть где-то здесь, в горстке спасшихся с «Внаем не сдается».

Если только он не уплыл сразу вверх по Реке или не перебрался на другой берег.

Бартон вернулся к Герингу и спросил, нет ли спасенных на той стороне озера и не ушел ли кто-нибудь по скальной тропе через пролив.

— Нет, — сказал тот. — Если бы были такие, я бы знал, Бартон постарался не выказать своего волнения, но Геринг спросил с улыбкой:

— Вы думаете, что Икс здесь, не так ли? Близкий, но неузнаваемый?

— Вы чертовски догадливы. Да, я так думаю — если только он жив. Струбвелл и Подебрад были агентами — теперь об этом можно сказать, — но они убиты. Возможно, та же участь постигла и Икса.

— А видел ли кто-нибудь, как погибли Струбвелл и Подебрад? Да, знаю — Джо Миллер считает Струбвелла убитым, поскольку тот не вышел из рубки, когда она обвалилась. Но Струбвелл мог выйти и позже. А о Подебраде известно лишь то, что его никто не видел после столкновения судов.

— Хотел бы я заполучить их живыми. Уж я бы вызнал у них правду. Однако я все же думаю, что они мертвы. Веским доказательством служит то, что вы, местные жители, их не видели. Что же до Икса — не знаю.

Бартон простился с Герингом и пошел к полуобгоревшему причалу, где стоял «Афиш не расклеивать», похожий на чудовищную черную черепаху. Круглый верх был панцирем, а длинный узкий нос — вылезающей из него головой. Дуло торчащего на носу парового пулемета было языком, а дуло, торчащее на корме, — хвостом.

Бартон слышал от кого-то из команды, что катер имеет на борту большой батацитор и может разместить с удобствами пятнадцать человек, а если потесниться, то и двадцать. Он делает тридцати пять миль в час против десятимильного течения и десятимильного же ветра. На катере есть пятнадцать винтовок и пятнадцать пистолетов, стреляющих пороховыми патронами, десять пневматические винтовок и еще много разного оружия.

На причале стояли Джо Миллер, с ручищей в гипсе, несколько членов команды и несколько спасшихся с «Внаем не сдается» Бартону описали нового капитана «Афиш», и он узнал Кимона без труда.

Кимон, невысокий, коренастый, смуглый, с внимательными карими глазами, был древним греком, чьи деяния Бартон изучал и в школе, и после нее. Кимон, крупный военачальник, флотоводец и государственный деятель, был одним из создателей афинского государства после персидских войн. Родился он в 505 году до н. э. если Бартон правильно помнил. Консерватор Кимон стоял за союз со Спартой, что шло вразрез с политикой Перикла. Отцом его был знаменитый Мильтиад, победитель в битве при Марафоне, где греки. обратили вспять орды Ксеркса. Кимон участвовал в морской битве при Саламине, и которой афиняне потопили двести вражеских судов, сами потеряли только сорок, и навсегда покончили с господством персиан на море.

В 475 году Кимон изгнал пиратов со Скироса, нашел и перевез в Афины кости Тезея, легендарного основателя аттического государства, убившего Минотавра в лабиринтах Кносса. Кимон был в числе судей, давших Софоклу первый приз за его трагедию на состязаниях в Дионисии, в 468 году.

В 450-м Кимон возглавил экспедицию против Кипра и погиб во время осады Китиума. Его тело отвезли в Афины и похоронили там.

Сейчас он был вполне живой и очень вредный. Он громко спорил с группой людей Клеменса. Бартон, изображая из себя вироландца, стоял и слушал.

Спор, видимо, шел о том, кого катер возьмет в дальнейшее путешествие вверх по Реке, а также о старшинстве. Кроме одиннадцати членов команды «Афиш» в живых осталось еще десять человек с корабля Клеменса. Трое из них были старше Кимона по званию, но Кимон настаивал на том, что командир катера он и каждый, кто взойдет на борт, будет ему подчиняться. Кроме того, он не возьмет в рейс больше одиннадцати человек, и ими станет команда «Афиш». Впрочем, он готов взять и посторонних, если кто-то из его людей не пожелает плыть дальше.

Кимон и остальные вскоре ушли на катер, но их громкие голоса доносились сквозь открытые иллюминаторы.

Титантроп не пошел внутрь. Он стоял на месте, тихо бормоча что-то себе под нос. Глаза у него были красные, и видно было, что он в глубоком горе.

Бартон подошел к нему и представился.

Джо Миллер густым басом пророкотал по-английски:

— Да, я злышал про ваз, мизтер Бартон. Зэм говорил мне. Как вы здезь оказализь?

— Я плыл на «Рексе», — неохотно сознался Бартон.

— Какого черта вы там делали? Ведь вы — один из людей этика, так?

— Да. Но я не знал до вчерашнего дня, что и на «Внаем не сдается» есть его рекруты. Хотя, по правде сказать, подозрения у меня были.

— А кто зказал вам вчера?

— Сирано де Бержерак.

— Зирано! — просветлел Джо. — Так он жив? Я думал, нет. Где он?

— Нет, он убит. Но он узнал меня и сказал, что к нему и Клеменсу тоже приходил этик.

Бартон счел за благо умолчать о том, что это его женщина убила де Бержерака.

Титантроп, казалось, переживал какую-то внутреннюю борьбу. Потом он успокоился, едва заметно улыбнулся и протянул Бартону свою здоровенную лапу.

— На, держи. Я на тебя зла не держу. Взе мы хороши. Превратнозти войны, как говаривал Зэм.

Рука Бартона исчезла в ладони титантропа. Джо с умеренной силой пожал ее и отпустил.

— Не надо бы тут разговаривать, — сказал Бартон. — Слишком много народу. Пойдем со мной, и я представлю тебя людям, которые знают про этика.

Они пошли к холму за храмом, где Алиса и остальные строили хижины. Бартон отозвал в сторону ее, Фрайгейта, Нура и Афру Бен. Представив им Миллера, Бартон попросил Джо рассказать все, что ему известно об Иксе и его рекрутах. Рассказ получился длинный, часто прерывался вопросами и закончился лишь, когда ужин давно прошел. Не достроив свои хижины, пятеро улеглись спать в портике храма, укрывшись одеждой.

После завтрака они снова занялись стройкой, и к вечеру две хижины были готовы. Миллер ненадолго спустился к катеру посмотреть, что там происходит. Когда он вернулся, Бартон стал рассказывать свою историю. Рассказ пришлось прервать ради погребальной церемонии — хоронили тех, кто не потонул. До похорон их держали в спирту, а теперь уложили на деревянный помост. Миллер оплакивая Сэма Клеменса и свою подругу, огромную, рыжую древнюю киммерийку.

Когда Бартон, представляющий «Рекс», и Кимон, представляющий «Ненаёмный», произнесли несколько слов в память о своих павших товарищах, Ла Виро сказал краткую, но страстную речь о бесполезности их гибели. После этого мертвых возложили на огромный костер и сожгли. Лишь к шести утра, когда пошел дождь, Бартон и его спутника досказали свое.

— Я не зобиралзя плыть дальше. — сказал им Джо. — То езть хотел проплыть еще немного, чтобы найти звоих и бзтатьзя з ними Хотя я не уверен, что был бы зчазтлив з ними теперь. Я злишком много видел, злишком много зтранзтвовал, зтал злишком цивилизованным, чтобы мне там было хорошо. Но взе равно к башне я плыть не хотел. Зачем она мне? А теперь, когда я взтретил ваз, я пожалуй, поплыву. Иначе и гибель Зэма, и зтрадания, и гибель взех этих людей будут напразны. И еще я хочу узнать, кто такой этик. Езли он нас дурачил, как подозревали мы з Зэмом, я его на кузочки разорву, шкуру здеру полозками.

— Полосками? — спросил Бартон. — Это как же?

— Так говорят в моем племени. Что тут непонятного?

— Кто еще с вашего судна знает об этике?

— Один маленький француз, Маршелен, или барон де Марбо. Зэм ему раззказал. Зэм зчитал, что ему можно доверять. Потом еще этот бедный китаец Тай-Пен — по-назтоящему его звать Ли По Потом чернозадый вышибала Том Терпин — он еще здорово бацает по клавишам. К Тому этик не приходил, но Тай-Пен как-то брякнул ему по пьянке, что, мол, небожитель, наверно, давным-давно помер от цирроза печени, поэтому нам пришлозь принять и Тома. Но он хороший мужик. Еще Эли Паркер — к нему этик тоже не при ходил, но Зэм зказал ему, потому что на Земле Эли был хорошим другом генерала Улизза Гранта и злужил в его штабе в гражданзкую войну. На пароходе Эли злужил механиком. Он индеец ирокез из племени зенека. И еще древний шумер, Гильгамеш.

— Гильгамеш?

— А я что говорю. Зэм говорил — кто знает, может, он назтоящий царь города Урука, который жил в третьем тызячелетии до нашей эры. Вряд ли нам мог взтретитьзя кто-то, кто знал настоящего Гильгамеша, поэтому точно мы не знали. Ну, и еще древний майя, Ах-К'ак. Он ужазно зильный, хотя и коротышка.

— Ах-К'ак на языке майя значит «огонь», — заметил Бартон.

— Ага. Но от огня в нем ничего нет, он больше змахивает на колобок. Жирный, как звинья. Но очень зильный, как зказал. Зтреляет из лука дальше взех, кого я знаю — кроме меня, конечно. Дальше даже, чем жители каменного века, которые з нами плавали. У него на верхней губе татуировка — узы, как у дикаря з Борнео.

— Значит, Кимон и все прочие ничего не знают об Иксе и агентах? — спросил Бартон.

— Езли бы знали, я бы так и зказал.

— Однако среди них могут быть агенты, — заметил Нур эль-Музафир.

— Мне бы хотелось поговорить со всеми, кого ты назвал, — сказал Бартон. Помолчав, он добавил: — Если бы все мы, знающие об этике, сели на катер, остальным бы пришлось остаться здесь, уступив нам место. Как ты думаешь, возможно это?

— А как же, — ухмыльнулся титант-роп, показав огромные зубищи — Очень даже возможно. Взе равно что найти ледышку в козтре.

— Тогда нам придется захватить катер. Угнать его.

— Я так и думал. И почему это мы делаем зтолько неэтичных вещей, чтобы помочь этику?

В группе было одиннадцать человек. Пятерых из них завербовал сам этик-ренегат, Это были Ричард Фрэнсис Бартон, Нурэддин эль-Музафир, Тай-Пен, Гильгамеш и Ах-К'ак. Так они, по крайней мере, утверждали. Но Бартон мог быть уверен только в самом себе. В группе могли быть и агенты, и даже этики.

Джо Миллеру об Иксе рассказал Сэмюэль Клеменс. Алисе — Бартон. Афра Бен не знала об этике до вчерашнего дня, но горела желанием участвовать в экспедиции. Ей рассказал о Незнакомце де Марбо, слышавший о нем от Клеменса. Поскольку эти двое когдато были любовниками и опять стали ими, все остальные согласились взять с собой Афру.

Эли Паркер, сенека, тоже узнавший об Иксе от Клеменса, сначала собрался с ними, но передумал.

— Пусть черти возьмут башню, этиков и все прочее, — сказал он Бартону. — Я останусь здесь и попробую поднять «Внаем». Он лежит на глубине каких-нибудь сорока футов. Подниму его, починю и уплыву вниз по Реке. Что толку гибнуть, пытаясь доказать то, что доказать нельзя? Этики не желают, чтобы мы совали нос в их дела. По-моему, все несчастья произошли как раз из-за нашего вмешательства. Пискатор мог что-то напортить в башне. А Подебрад говорил Сэму, что правобережную линию могли повредить люди, которых он оставил в Нова Бохемуйо. Его офицеры собирались подрыться под питающий камень и посмотреть, нельзя ли использовать его как постоянный источник энергии. Подебрад не велел им это делать и, когда улетал, взял с них слово. Но опасался, что они нарушили обещание и каким-то образом повредили цепь. Если так, вся та местность должна была взлететь на воздух и получиться такая дыра, что справа от Реки образовалось бы новое озеро. Нова Бохемуйо исчезла бы с лица земли. Там были залежи ископаемых — но, если правда то, что говорил Подебрад, теперь конец и рудникам, и новым богемам. Короче, мне неохота связываться с этиками. Я не трус, и все, кто меня знает, подтвердят это. Просто я считаю неправильным вмешиваться в то, в чем мы ничего. не смыслим.

Кроме того, подумал Бартон, тебе хочется стать капитаном парохода и зажить на широкую ногу.

— От местных большой помощи тебе не видать, — сказал он Паркеру, показывая на берег, откуда одни лодки отчаливали, а другие готовились к отплытию. — Через месяц тут почти никого не останется. Ла Виро отсылает всех вниз — поддержать веру Второго Шанса, внести поправки в учение и привести в Церковь новообращенных. События последних лет пошатнули веру многих.

— Угу. — Паркер скривил широкое бронзовое лицо в сардонической ухмылке. — Ла Виро и сам пошатнулся. Он, сдается мне, все время молится, стоя на коленях. Он теперь уже не так уверен в себе.

Бартон не стал уговаривать индейца идти с ними и на прощание пожелал Паркеру удачи, хотя никакой удачи ему не будет. «Внаем не сдается» останется там, где лежит, пока течение не столкнет его с мели и он не уйдет на дно, на глубину трех тысяч футов.

Когда же и «Афиш не расклеивать» потонет или износится, настанет конец всей технике Мира Реки. Металлические инструменты и оружие со временем тоже износятся, и хорошо, если у жителей долины останутся каменные орудия. Вся планета вернется в деревянный век.

То, что рассказал Паркер о Подебраде, конечно, интересно. Виновна Нова Бохемуйо в разрыве линии или нет, Подебрад определенно был агентом или этиком. Лишь будучи одним из НИХ мог он знать, где залегают металлы. Или что попытки подключиться к линии чреваты катастрофой.

Но Подебрад, или как там его звали по-настоящему, умер.

Кто знает, может он-то и был Иксом?

Услышав позади знакомый голос, Бартон обернулся. Его догнав Герман Геринг, сильно похудевший, хотя и прежде был худ, с мрачным выражением на широком лице и с темными кругами под глазами.

— Синьоро Бартон!

— Хотите сопровождать меня? Но почему?

— По той же причине, которая движет вами. Мне необходимо знать, почему у нас все разладилось. Я всегда хотел это знать, но мне казалось, что гораздо важнее поднять этический уровень наших ка. А теперь… не знаю. Нет, знаю! Кроме веры, мы должны обладать и знанием. То есть… только вера может поддержать нас, если мы чего-то не знаем. Но теперь… быть может, мы сумеет узнать?

— А что думает об этом Ла Виро?

— Мы с ним поссорились — не думал я, что такое возможно. Он настаивает, чтобы я отплыл вниз по Реке. Сам он намерен доплыть до устья, хотя бы на это ушло триста лет, и все это время проповедовать. Хочет восстановить пошатнувшуюся веру…

— Почему он думает, что ее необходимо восстанавливать?

— Ему известно, что происходит за сто тысяч миль ниже нас. А что происходит там, то, вероятно, происходит повсюду. И разве вы сами не замечали по пути сюда, сколько в людях сомнений, сколькие отошли от Церкви?

— Замечал, но не слишком об этом задумывался. Этого, в сущности, следовало ожидать.

— Да. Даже некоторые вироландцы усомнились, а ведь у них есть Ла Виро, способный поддержать их. И я верю, что лучший выход — это добраться до башни и выяснить, что же там случилось. Тогда всем станет ясно, что Церковь права; ни у кого больше не останется сомнений, и все как один примкнут к ней.

— А вдруг вы узнаете нечто такое, — протянул Бартон, — что разобьет вашу веру на куски?

Геринг содрогнулся и закрыл глаза.

— И такое возможно. Но моя вера так сильна, что я готов рискнуть.

— Буду с вами откровенен. Вы мне не нравитесь. И никогда не нравились. Вы изменились, это верно. Но я не могу простить вам того, что вы сделали со мной и с моими друзьями. Точнее, простил, но не забыл. И полагаю, что оба Геринга по сути своей одинаковы.

Геринг умоляюще протянул к Бартону руки:

— Да, это мой крест. Я заслужил его и буду нести его, пока каждый, кто знает о моих злодеяниях, не простит меня от всего сердца. Но сейчас не в этом дело. А в том, что я могу быть очень полезен вам. Я человек быстрый, сильный, решительный, к тому же неглуп. Притом…

— Притом вы шансер, пацифист. Что, если нам придется сражаться?

— Я. не поступлюсь своими принципами! — с жаром сказал Геринг. — И не стану проливать людскую кровь! Однако я очень сомневаюсь, что вам придется драться. Местность выше по Реке мало населена, и ее населенность становится все меньше. Вы ведь видели, сколько лодок идет через пролив? Распространился слух, что вироландцы уезжают, и жители верхних областей покидают свои холодные края, чтобы обосноваться здесь.

— Однако бой все же возможен. Вдруг мы догоним агентов, и надо будет заставить их говорить, И кто знает, что ждет нас в башне? Возможно, нам придется бороться за свою жизнь. — Вы согласны взять меня?

— Нет. Это решение окончательное, и я не намерен более его обсуждать.

Геринг прокричал вслед Бартону:

— Если вы меня не возьмете, я отправлюсь один!

Бартон оглянулся. Геринг, весь красный, потрясал кулаком. Бартон улыбнулся: даже этически развитые священники Церкви способны злиться.

Оглянувшись еще раз, он увидел, что Геринг быстро и решительно шагает к храму. Подался, наверно, к Ла Виро — сказать, что не подчинится приказу и не поедет вниз по Реке.

Ночью все одиннадцать с Бартоном во главе обезоружили часовых катера. Они тихо подплыли от берега и взобрались на катер с левого борта. Двое часовых сидели на поручнях правого борта и разговаривали. Налетчики схватили их сзади, заткнув им нос и рот, пока те не потеряли сознания. В тот же миг Джо Миллер проник на судно с берега, окликнул оставшегося часового, схватил его, утащил, как тот ни брыкался, на нос и швырнул в воду.

— О Гозподи! — сказал он своей вопящей жертве. — Мне очень неохота это делать, Змит, но долг зовет! Передай Кимону, что зожалею.

Разделавшись с часовыми, группа Бартона перенесла на катер свои Граали и прочие пожитки, а также связки веревок и разный инструмент, добытый ныряльщиками с «Внаем не сдается». Афра Бен включила свет и, как только весь багаж загрузили на палубу и отдали концы, увела катер от причала. Скоро он уже шел на полной скорости, а позади пылали факелы и слышались вопли.

Лишь когда катер прошел через пролив, Бартон ощутил, что они в самом деле вступили в предпоследнюю стадию своего долгого, долгого путешествия.

Бартон мельком подумал об Иксе. Судя по словам Сирано, Икс сказал, чтобы рекруты год ждали его в Вироландо. Но ни Бартон, ни его спутники ждать не желали. Теперь или никогда.

Двигаясь против прибрежного течения при тридцати милях в час и останавливаясь только на два часа в день, катер проходил в сутки около шестисот шестидесяти миль. Когда путники покинут катер, им останется самая трудная часть пути. А до этого нужно наловить и закоптить рыбы, напечь желудевого хлеба и насобирать бамбуковых побегов.

Но их рацион не ограничится этим. Они везли с собой двадцать «свободных» Граалей, отчасти принадлежавших им, отчасти похищенных. И собирались наполнить их у последнего камня, создав добавочный запас провизии. Скоропортящиеся продукты они поместят в холодильник или положат в ящик и потащат за собой на буксире.

По мере продвижения на север Река становилась шире. Очевидно, ее расширили этики, чтобы сюда поступало больше скудного здесь солнечного света. Температура днем была терпима — день здесь был длиннее, чем в оставшихся позади областях, — и достигала шестидесяти двух градусов по Фаренгейту. Но чем дальше на север, тем холоднее будет. Кроме того, здесь долго держится туман.

Геринг верно говорил о малонаселенности этих мест. На квадратную милю здесь приходилось около ста человек, да и это число постоянно сокращалось, о чем свидетельствовало множество лодок, плывущих вниз по Реке.

Джо Миллер, стоя на носу, с тоской глядел на береговых титантропов. Когда катер остановился для подзарядки, Джо сошел на берег поговорить с ними. Беседа шла на эсперанто, поскольку наречия Джо никто не знал.

— Ну и ладно, — сказал Джо. — Взе равно я его почти забыл. Ах ты, Гозподи! Неужто я не увижу больше звоих родителей и друзей, взе мое племя?

К счастью, здешние титантропы отнеслись к нему доброжелательно. Теперь их тут жило гораздо меньше, чем «пигмеев», и почти все они приняли веру Второго Шанса. Бартон с Джо пробовали завербовать кого-нибудь, но потерпели неудачу. Великаны не хотели иметь ничего общего с живущими в башне.

— Они все боятся дальнего севера, — сказал Бартон. — И ты, наверное, тоже боялся. Как это ты решился пойти с египтянами? Джо выпятил свою мощную, как у гориллы, грудь.

— Это потому, что я храбрее других. И умнее. Хотя, езли по правде, я чуть не обделалзя, увидев башню. Но это изпытал бы любой на моем мезте. Погоди, позмотрим, что ты зкажешь, когда зам ее увидишь.

На десятый день пути они устроили стоянку, продлив ее на несколько суток. Население здесь, с небольшой примесью титантропов, состояло из скандинавов — древних, средневековых и современных. Были здесь, однако, люди также из других времен и стран. Мужчины с катера, не имевшие подруг, тут же принялись приискивать себе компанию на ночь. Бартон расхаживал повсюду и расспрашивал, не видел ли кто здесь мужчин и женщин, угнавших с «Рекса» катер, а затем бросивших его. Видели их многие, и все утверждали, что они снова отправились вверх по Реке в украденных лодках.

— А не проходили здесь другие люди, говорившие, что они с «Внаем не сдается»? Это такой же, как «Рекс», гигантский железный корабль с колесами, которые движут электрические моторы.

— Нет, таких тут не видали.

Бартон и не ожидал, что дезертиры станут объявлять, кто они такие. Однако, судя по описаниям тех, кто отправился на север за последние несколько недель, среди них были и дезертиры с «Рекса», и дезертиры с «Внаем не сдается» — последних опознал де Марбо.

— Скоро мы их догоним, — сказал Бартон.

— Если повезет, — заметил француз. — Мы можем пройти мимо них ночью. Или они услышат о нашем приближении и спрячутся, пока мы не пройдем мимо.

— Во всяком случае, в башню мы попадем первыми. Прошло двадцать дней. Теперь агенты с обоих пароходов наверняка должны были остаться позади. Хотя Бартон останавливал катер через каждые двадцать миль и расспрашивал местных, след агентов пропал. Тем временем Бартон изучал свою команду. Только двое, благодаря своему плотному сложению и чертам лица, могли бы быть этиками Танабуром и Логой: Гильгамеш и Ах-К'ак. Однако оба они были темнокожи, с темно-карими глазами. У Гильгамеша были вьющиеся, почти курчавые волосы, а у Ах-К'ака — слегка раскосый разрез глаз, точно его ближайшие предки были монголы. Каждый бегло говорил на своем будто бы родном языке. Не то что агент Спрюс, выдававший себя за англичанина двадцатого века и разоблачивший себя в глазах Бартона легким иностранным акцентом. Бартон не слишком хорошо знал шумерский или язык майя, но чуждое этим языкам произношение и интонацию различил бы.

Это означало одно из двух: либо один из них, а возможно, и оба в совершенстве овладели своими языками, либо они невинны и действительно являются теми, за кого себя выдают.

На двадцать второй день пути в местности, где на один питающий камень приходилось не более пятидесяти человек, к Бартону подошла высокая костлявая женщина с большими глазами и большим ртом. На черном африканском лице сверкали белые зубы.

Она говорила на эсперанто, густо приправленном захолустным акцентом штата Джорджия. Звали ее Блессид Грумз, и она желала проплыть как можно дальше на север на катере. А там она пешком пойдет к истокам.

— Туда ушла моя мать, Агата Грумз. Я ищу ее. Должно быть, она обрела Господа и теперь, сидя по правую руку от него, ожидает меня! Аллилуйя!

Сквозь поток ее слов пробиться было нелегко, но Бартон наконец, говоря громко и сурово, призвал ее ответить на его вопросы.

— Ладно, — сказала она. — Мудрые речи отчего не послушать. Наделен ли ты мудростью?

— В достаточной степени — и многое пережил, а это то же; самое, если ты не дурак. Начнем сначала. Где ты родилась и кем была на Земле?

Блессид сказала, что родилась рабыней в Джорджии, в 1734 году, в доме своего господина. Роды начались раньше срока — мать в это время готовила на кухне ужин. Блессид воспитали, как домашнюю рабыню и окрестили в вере ее отца и матери. Когда отец умер, мать сделалась проповедницей. Она была очень благочестивой и сильной женщиной, и паства побаивалась ее, но и любила. Мать умерла в 1783 году, а Блессид — в 1821-м, но обе воскресли у одного и того же питающего камня.

— Она, конечно, не была уж больше старухой. Странно мне было увидеть свою старую маму молодой женщиной. А ей это было все одно. Она осталась такой же святой, и безгрешной, и полной благости, какой была на Земле. Говорю тебе — когда она проповедовала в нашей церкви там, в Джорджии, белые приезжали за много миль послушать ее. Белая голытьба по большей части — она их обратит в свою веру, а у них потом хлопоты из-за этого…

— Ты опять отвлеклась. О своем происхождении ты рассказала достаточно. Почему ты хочешь ехать со мной?

— Потому что у тебя есть лодка, которая летит быстрее птицы.

— Но зачем тебе ехать до конца Реки?

— Я уж давно объяснила бы тебе, кабы ты меня не прерывал. Когда моя мать оказалась тут, вера ее ничуть не поколебалась. Она сказала мне, что все мы здесь потому, что на Земле были грешниками и некоторые грешили больше других. На самом деле это рай — окраины рая. Благой Иисус хочет, чтобы истинно верующие поднялись по Реке, по великому Иордану, и нашли его там, где она кончается. Он будет там, чтобы принять в свои объятия истинно верующих в него — тех, кто не убоялся трудностей пути. И она ушла.

Она хотела, чтобы я пошла с ней, но я испугалась. И я совсем не была уверена, что она знает, о чем говорит. Ей я этого не сказала. Это было бы все равно что ударить ее по лицу, а на такое ни у кого бы духу не хватило. Да и не только из-за этого я с ней не пошла. Уж больно мужик у меня был хороший, а он идти не хотел. Сказал, что ему и тут нравится. Я тогда думала не головой, а другим местом, вот и осталась с ним.

А потом у нас с ним разладилось. Он начал бегать за другими бабами, а я стала думать, что это мне наказание за то, что матушку не послушалась. Может, она была права, может, Иисус и правда ждет истинно верующих. И потом, я очень скучала по маме, хоть мы и цапались иногда, как дикие кошки. Я пожила еще маленько с другим, но он был не лучше первого. И вот раз ночью я молилась, и было мне видение. Будто сидит Иисус на своем троне из алмазов и жемчуга, ангелы поют позади него, и божественный свет его озаряет. И говорит он мне, чтобы я перестала грешить, и шла вслед за своей матерью — тогда я попаду в рай.

Я пошла, и вот я здесь. Я иду много лет, брат, и настрадалась почище великомученицы. Кости мои ноют. И плоть немощна, однако я здесь! Этой ночью я снова молилась и увидела свою мать — всего на миг — и она велела мне ехать с вами. Она сказала, что ты человек не так чтобы хороший, но и не плохой. Что-то среднее. И что это я приведу тебя к свету, спасу тебя, и мы вместе войдем в царствие небесное, где Иисус примет нас в объятия и допустит к своему пресветлому трону. Аллилуйя!

— Аллилуйя, сестра! — Бартон всегда охотно подражал обрядам разных религий, посмеиваясь над ними в душе.

— Перед нами еще долгий, долгий путь, брат мой. У меня спина устала грести против течения, и я слышала, что там, впереди, холод и туман и ни души живой нет. Человеку там очень одиноко — вот почему я хочу ехать с тобой и твоими друзьями.

А почему бы и нет, подумал Бартон.

— Для одного человека место у нас найдется. Но пацифисты нам не нужны — вдруг придется сражаться. Так что балласт мы не берем.

— Обо мне не беспокойся, брат. Я буду сражаться за тебя, словно ангел-мститель Господень, если дело твое правое.

Через несколько минут она перетащила свои пожитки на катер. Том Терпин, черный пианист, обрадовался ей, но вскоре выяснил, что она дала обет целомудрия.

— Она не в своем уме, капитан, — сказал он Бартону. — И зачем вы ее взяли? У нее такое красивое тело, а она не дает до себя дотронуться — я этак рехнусь.

— Может, она и тебя уговорит принести обет, — засмеялся Бартон.

Терпин не нашел в этом ничего смешного.

Когда катер, простояв четыре дня вместо планировавшихся двух, наконец отчалил, Блессид запела гимн, а потом заявила:

— Я нужна была тебе, чтобы восполнить ваше число, брат Бартон. Вас было только одиннадцать, а теперь двенадцать! Это святое число. И апостолов Господних было двенадцать.

— Да-а, — согласился Бартон. — Но среди них был Иуда.

И он посмотрел на Ах-К'ака, воина майя, несостоявшегося Геркулеса карманных размеров. Ах-К'ак сам редко вступал в разговор, но, если к нему обращались, говорил охотно. И не шарахался, если кто-то к нему прикасался. А Джо Миллер говорил, что Икс, придя к Клеменсу, избегал прикосновений и вел себя так, точно Клеменс был прокаженный. По мнению Клеменса, Икс, хоть и искал помощи жителей долины, считал себя морально выше их и боялся осквернить себя их прикосновением.

Но ни Ах-К'ак, ни Гильгамеш не сторонились других. Наоборот, шумер при разговоре старался держаться поближе к собеседнику, чуть ли не нос к носу, и часто трогал его, словно нуждался не только в словесном, но и в телесном контакте.

Возможно, Икс таким образом ударился теперь в другую крайность. Он понял, что рекруты заметили его отвращение к чужой близости, и стал принуждать себя к ней.

Когда-то агент Спрюс говорил, что он и его собратья ненавидят насилие, что прибегать к нему для них унизительно. Но если это и правда, то они научились не выказывать при этом никакого отвращения.

Агенты с обоих судов сражались не хуже других. И Икс, и Одиссей, и Барри Тори поубивали столько народу, что и Джек Потрошитель был бы доволен.

Возможно, Икс избегал прикосновений вовсе не из личных соображений. Возможно, он боялся, что чужое прикосновение оставит на нем какой-то отпечаток. Психический отпечаток — хотя «психический» не совсем верное слово. Ватаны, или ауры, излучаемые всеми разумными существами, могут, по словам того же Икса, оставлять нечто вроде отпечатков пальцев, причем эти следы держатся некоторое время. Если так, то Икс не смог бы вернуться в башню до исчезновения отпечатков.

Его товарищи заметили бы их и поинтересовались, откуда они взялись.

Нет, что-то уж слишком заковыристо. Икс мог бы сказать, что был в долине с какой-то миссией и там к нему нечаянно кто-то прикоснулся.

Ага! Ну а если Иксу не полагалось бывать в долине? Что, если он подобрал для своих отлучек какое-то алиби, исключающее визиты в долину? Тогда он не смог бы объяснить, откуда на его ватане чужой отпечаток.

Отсюда следует, что отпечатки агентов или этиков отличаются от отпечатков воскрешенных и последние можно сразу же распознать.

Бартон потряс головой. Порой у него ум за разум заходил от попыток проникнуть во все эти тайны.

Оставив блуждания по умственным лабиринтам, он пошел к Гильгамешу. Тот, хотя и отрицал все приключения, приписываемые мифическому царю Урука, своими неписаными подвигами похвастаться любил. В его черных глазах тогда зажигался огонек, и он с улыбкой плел свои небылицы. Подобно жителям американского пограничья и Марку Твену, преувеличивал он до невероятной степени. Он понимал, что слушатель знает, что он врет, но не беспокоился. Это входило в программу.

Дни шли, и становилось все холоднее. Туманы были густы и рассеивались не раньше одиннадцати утра. Путешественники все чаще останавливались, чтобы закоптить рыбу, которую ловили на блесну, и напечь желудевого хлеба. Несмотря на скудное тепло, трава и деревья здесь были так же зелены, как и в южных областях.

Настал день, когда они доплыли до конца линии. Дальше питающих камней не было.

Холодный ветер приносил с севера слабый рокот.

Люди стояли на фордеке, вслушиваясь в зловещий гул. Присущий этим местам сумеречный свет и туман подавляли. Небо светилось над черными стенами скал, но далеко не так ярко, как на юге. Молчание нарушил Джо:

— Это шумит первый порог, через который нам придетзя пройти. Здоровый черт, но по зравнению з тем, который около пещеры, — прозто тьфу и разтереть. До него еще пилить и пилить.

Путешественники, все в тяжелых плащах с капюшонами, в редком тумане походили на призраков. Влага оседала на руках и лицах.

Бартон отдал команду, и катер привязали к подножию питающего камня. Разгрузку закончили через час. Поставив на камень Граали, путники стали ждать разряда. Прошел еще час, и он грянул, оставив долгое эхо.

— Наедайтесь, — сказал Бартон. — Это в последний раз мы едим горячее.

— Может, мы вообще едим в последний раз? — со смехом сказала Афра.

— Это мезто похоже на чизтилище, — сказал Джо. — Ад еще впереди.

— Я там не раз бывал и всегда возвращался, — заверил Бартон. Они развели большой костер из сухих дров, которые везли с собой на катере, и грелись в его тепле, прислонясь спинами к камню. Джо рассказывал титантропские анекдоты, в которых фигурировал странствующий торговец, а также жена и две дочки охотника на медведей.

Нур рассказал несколько суфийских притчей, направленных на развитие иного мышления, но легких и занимательных. Бартон — несколько сказок из «Тысячи и одной ночи». Алиса — парадоксальные сказки, которые сочинял для нее, восьмилетней, мистер Доджсон. Блессид Грумз вовлекла всех в хоровое пение гимнов и сердилась, когда Бартон вставлял не совсем подобающие строчки.

В общем, было весело, и все улеглись спать, значительно приободрившись. Выпивка тоже способствовала поднятию настроения.

Встав, они опять развели костер и позавтракали. Потом взвалили на себя тяжелую поклажу и отправились в путь. Бартон оглянулся в последний раз на катер и питающий камень, пока те не исчезли в тумане. Это были последние звенья, связывавшие его с миром, который он знал, хотя и не всегда любил. Увидит ли он когда-нибудь еще катер и камень? Не суждено ли его глазам вскоре закрыться навеки?

Громоподобный глас Джо вывел его из задумчивости.

— Мать чезтная! Вы поглядите только, зколько я тащу! В три раза больше ваз! Ишь, нашли зебе Замзона! — Ты белый носатый ниггер, — смеялся Терпин.

— Я не ниггер. Я вьючное животное, вот я кто.

— А в чем разница? — И Терпин со смехом побежал от Джо, который грозил ему громадным кулачищем. При резком взмахе тяжелая поклажа перевесила, и титантроп шлепнулся ничком.

Взрыв смеха отразился эхом от стен каньона.

— Спорить могу, впервые этим горам так весело, — сказал Бартон.

Но вскоре все умолкли и потянулись вперед, точно заблудшие души в одном из кругов ада.

Они пришли к первому порогу, более мелкому, по словам Джо Миллера. Он был так широк, что не видно было другого края — раз в десять шире водопада Виктория. Так, во всяком случае, казалось. Водопад низвергался из тумана с таким ревом, что разговаривать было нельзя — даже если кричать в самое ухо.

Титантроп показывал дорогу. Они прошли верхом мимо водопада, то и дело орошаемые брызгами. Это был медленный, но не такой уж опасный процесс. Поднявшись футов на двести, все остановились на широком карнизе и сложили свою ношу, а Джо полез дальше один. Через час из тумана, как дохлая змея, выпал конец длинной веревки. К веревке привязывали по два мешка зараз, и Джо уволакивал их в туман, раскачивая и стукая о камни. Переправив весь груз на плато, путники осторожно двинулись вверх сами. Наверху они разобрали свои мешки и пошли дальше, часто останавливаясь передохнуть.

Тай-Пен рассказывал о своих приключениях на родине, вызывая общий смех. Потом они пришли ко второму порогу, и смех утих. Взобравшись на скалу у водопада, все решили, что на сегодня хватит. Джо облил дрова спиртом, сокрушаясь, что добро пропадает, и путники разожгли костер. Через четыре дня дрова у них кончились, зато последний из «мелких» порогов тоже остался позади.

После часового подъема по каменистому пологому склону путешественники пришли к подножию большого утеса.

— Вот оно, — взволнованно сказал Джо. — Мезто, где мы нашли зплетенную из тряпок веревку. Ее озтавил Икз.

Бартон посветил фонариком вверх. Первые десять футов — были неровными, а дальше, насколько видел глаз, подымалась гладкая отвесная стена.

— Где же твоя веревка?

— Тут была, черт ее возьми!

Разделившись на две партии, они двинулись в обход утеса, светя себе фонариками и придерживаясь за камень. Но веревки так и не нашли.

— Ах ты черт! В чем же дело?

— Думаю, что другие этики нашли веревку и отвязали, — предположил Бартон.

Посовещавшись, они решили заночевать здесь. Поели овощей, оставшихся от граалевых времен, сушеной рыбы и хлеба. Всех уже тошнило от такой диеты, но никто не жаловался. Пока еще можно было согреться спиртным, но и оно должно было кончиться через несколько дней.

— У меня пиво езть, — сказал Джо. — Устроим пирушку напозледок.

Бартон поморщился — он не любил пива.

Утром обе группы снова двинулись вокруг утеса. Бартон вел ту, которая шла вроде бы на восток — трудно было определить направление в этой туманной мгле. Они пришли к подножию огромного водопада — перебраться через него не было возможности.

По возвращении Бартон спросил Джо:

— А веревка была справа от Реки или слева?

— Тут, — ответил Джо, освещенный лучом фонаря.

— Сдается мне, что Икс мог оставить веревку и на правом берегу. Откуда ему было знать, справа или слева придут его союзники?

— Мне взе-таки кажетзя, мы шли по левому берегу. Но зтолько лет прошло… Черт, теперь я не уверен!

Маленький носатый Нур эль-Музафир сказал:

— Раз мы все равно не можем перебраться на тот берег, вопрос теряет свою остроту. Там, на западе, есть, по-моему, место, где я мог бы взобраться наверх.

После завтрака все вместе прошли пять миль до места, где утес сближался с горой под углом около тридцати шести градусов, словно одна стена неумело выстроенной комнаты с другой. Нур обвязал вокруг пояса тонкую веревку.

— Джо говорит, что до плато около тысячи футов. Так отложилось у него в памяти, а в то время Джо еще не знал английской системы мер. Возможно, до вершины меньше, чем ему помнится. Будем надеяться. — Езли узтанешь, зпузкайзя, — сказал Джо. — Я не хочу, чтобы ты упал.

— На всякий случай отойдите подальше, чтобы я на вас не свалился, — улыбнулся Нур. — Меня бы мучила совесть, Джо, если б я упал на тебя и мы бы погибли оба. Впрочем, ты, я думаю, пострадал бы не больше, если б на тебя уронил кляксу орел.

— От орла я бы позтрадал, — сказал Джо. — Орлы и их помет в моем племени табу. — Ну, считай, что я воробей.

Нур уперся спиной в одну стену угла, а ногами в другую и медленно полез вверх, вытягивая левую ногу чуть дальше правой. Прочно уперевшись ногами, он скользил по стене спиной так, чтобы не потерять равновесия, и снова двигал одну ногу так, что колено почти упиралось в подбородок. Потом подтягивал другую ногу, потом спину и так далее. В скором времени он скрылся в тумане. Оставшиеся внизу могли судить о его продвижении только по тому, как уходила вверх тонкая веревка — а это происходило очень медленно.

— Нужна невероятная выносливость, чтобы добраться до вершины, — сказала Алиса. — И если он не найдет, куда привязать веревку, то может с тем же успехом слезать обратно.

— Будем надеяться, что утес не столь высок, — сказала Афра. — И что угол вверху не расширяется, — добавил Ах-К'ак. Прошло двадцать, восемь минут по часам Бартона, и сверху донесся крик Нура:

— Удача! Тут есть карниз! Достаточно широкий для двоих, если один из них не Джо! И есть выступ, к которому можно привязать веревку.

— Видишь, утес не такой уж гладкий, — сказал Бартон титантропу.

— Да. Я и вправду, наверно, поднималзя тогда з правого берега, Дик. Тот был гладкий до самого конца. Там, где я лез, зтена точно была вылизана, как кошачья задница.

Этики не удосужились отполировать весь утес. Нижнюю часть они сделали гладкой, но верх, невидимый в тумане, оставили в первозданном виде.

Не Икс ли принял такое решение?

И не он ли устроил скальный угол здесь, а возможно, и за Рекой, так, чтобы по нему мог подняться человек небольшого роста?

Весьма вероятно.

Если так, Икс задумал этот угол заранее. Угол образовался не сам по себе. Этики спроектировали и создали эти горы с помощью каких-то исполинских машин.

Нур крикнул своим спутникам, чтобы они привязали к его тонкой веревке более толстую. Когда они это. сделали, он вскоре оповестил их, что привязал и вторую веревку.

Бартон ухватился за нее и полез, упираясь в утес ногами и держась почти под прямым углом к нему. К концу подъема он стал задыхаться, и ладони у него горели. Нур, удивительно сильный для такого маленького, худенького человечка, помог ему взобраться на карниз.

Потом они втащили мешки, и Нур взглянул вверх сквозь туман.

— Скала тут неровная. Я, пожалуй, влезу по ней с помощью костылей.

Он достал из котомки молоток и костыли. Это были стальные колышки, которые вгонялись в скалу. В некоторых имелись отверстия для веревки.

Нур исчез в тумане. Бартон слышал только стук его молотка. Вскоре мавр крикнул Бартону, чтобы тот поднимался — Нур добрался до другого карниза.

— Вообще-то тут такие выступы, что можно лезть без всякой страховки. Но мы этого делать не будем!

Алиса к тому времени уже взобралась к Бартону. Бартон поцеловал ее и отправился вслед за Нуром.

Через десять часов вся группа уже сидела на— верхушке утеса. Отдышавшись, путники стали искать укрытие от ветра, но нашли его только через три мили. Здесь стоял, как Джо и говорил, другой утес. Внизу, в нескольких милях от них, ревела Река, падая через порог.

Джо осветил скалу фонарем.

— Черт! Езли я и впрямь шел тогда по правому берегу, мы влипли. Туннель-то з той зтороны, а через Реку нам не перебратьзя!

— Если этики нашли веревку Икса, они должны были. найти и туннель, — заметил Бартон.

Теперь все слишком устали, чтобы искать трещину, служащую входом в туннель. Они отыскали каменный навес, Джо с помощью немногих оставшихся у него полешек развел костерок, и они поужинали. Огонь быстро погас. Путники подстелили под себя половину теплой одежды, укрылись другой половиной и улеглись спать, а внизу грохотала Река.

Утром, когда все жевали сушеную рыбу, пеммикан и хлеб, Нур сказал:

— Дик верно подметил: Икс не мог знать, с какой стороны придут его рекруты, поэтому должен был оставить две веревки. И прорыть два туннеля. Мы должны найти туннель и на этом берегу.

Бартон хотел было сказать, что туннель, если он и был, могли завалить, но Нур жестом остановил его.

— Да, я знаю. Но если он завален не по всей длине, мы можем все же найти его и прорыть ход.

И точно — одна из поисковых партий, отойдя всего на двадцать футов от лагеря, наткнулась на завал. Он закупоривал трещину, в которую мог пролезть даже Джо.

Нужна была очень высокая температура, чтобы вплавить эту — круглую затычку в кварц.

— Ах ты, зараза! — сказал Джо. — Пожалуй, у наз взе-таки езть шанз!

— Ну а если весь туннель закупорен? — усомнился де Марбо.

— Тогда полезем по скале. У Икс достало бы ума догадаться, что его туннели могут найти. Он должен был устроить здесь такой же угол, как и на нижнем утесе.

Бартон осмотрел скалу, сверля туман своим фонарем. В десяти футах от подножия она была шероховата и испещрена трещинами, но потом внезапно, насколько было видно, делалась гладкой, как зеркало.

Джо стукнул молотком по затычке. Бартон, приложив ухо к скале, сказал:

— Там пустота!

— Отлично. — Джо достал из мешка несколько вольфрамовых костылей и начал долбить. Когда он пробил в кварце шесть отверстий, они с Бартоном заложили туда пластиковую взрывчатку. Бартон предпочел бы замазать отверстия глиной, но глины не было.

Он закрепил в пластике шнуры и стал отходить назад вдоль скалы, таща шнуры за собой. Когда все отошли достаточно далеко, он соединил полюса своей карманной батарейки. Раздались оглушительные взрывы, и вокруг засвистели осколки кварца.

— Ну что ж, — сказал Джо, — меньше незти буду хотя бы, без жезтянок з плазтиком и батареи. Конец им пришел.

Они вернулись к трещине, и Бартон посветил в нее. Дыры, проделанные Джо, стали шире, и сквозь них виднелся туннель.

— Тут еще работы часиков на двенадцать, Джо.

— А, черт! Ну что ж поделаешь.

Вскоре после завтрака титантроп отбил последний кусок камня, и пробка выпала.

— А теперь начинаетзя замое трудное, — сказал Джо, утирая пот с лица и длиннющего носа.

Джо мог с грехом пополам ползти по туннелю, но все время задевал плечами за стены и стукался головой о потолок. Туннель поднимался кверху под углом около сорока пяти градусов.

— Оберните чем-нибудь руки и колени, — сказал Джо. — Иначе обдеретезь в кровь. Даже з обмотками можете ободратьзя.

Фрайгейт, Алиса, Афра и Блессид как раз вернулись с наполненными в Реке флягами. Джо осушил свою наполовину.

— Теперь, — сказал он, — надо подождать, пока взе не опорожнитзя как зледует. Когда я шел с египтянами, мы этим пренебрегли. На полпути я не змог больше терпеть и облегчилзя. — Он оглушительно расхохотался. — Слышали бы вы, как ругализь эти безнозые малявки! Дальше-то ползти надо, а это дело никак не обойдешь! Хо, хо! — Джо утер слезы. — Гозподи! Ну и воняло от них, когда они наконец вылезли наружу! И они еще больше обозлилизь, когда пришлозь мытьзя в Реке — вода-то тут холодная, точно задница копателя колодцев, как говорил Зэм.

При упоминании о Клеменсе у Джо опять потекли слезы. Он шмыгнул носом и вытер свой хобот рукавом.

Джо не преувеличивал трудностей пути. Туннель был длиной не меньше мили, причем все время шел вверх, и воздух становился все более разреженным, хотя поступал исправно, а им еще приходилось тащить за собой свои тяжелые мешки. Вдобавок другой конец тоже мог быть забит. Придется тогда возвращаться обратно.

Радость по поводу того, что туннель оказался не закупорен, ненадолго прибавила им сил. Однако ладони, колени, пальцы рук и ног у всех были ободраны в кровь, и первое время никто не мог нормально ходить.

Ветер здесь был крепче и холоднее, несмотря на разреженный воздух. Джо жадно втягивал скудный кислород в свои большие легкие.

— Одно хорошо, — сказал он. — Выпьешь по одной, и сразу с катушек долой.

Все хотели разбить лагерь прямо здесь, но место было уж слишком открытое.

— Веселее, — сказал Бартон. — Джо говорит, что до следующего порога всего ничего — миль десять.

— Это позледний, замый большой. Те, по-вашему, были шумные? Вот погодите, узлышите этот.

Бартон взвалил на себя мешок и поплелся дальше — колени у него точно заржавели. Джо шел за ним по пятам. К счастью, плато было относительно ровное и свободное от осыпи. Но сквозь туман Бартона вел только оглушительный грохот водопада. Когда грохот становился громче, Бартон поворачивал влево. Когда шум слабел, он отклонялся вправо. Несмотря на это, им, возможно, придется проделать все пятнадцать миль вместо десяти.

Путешественники часто останавливались из-за недостатка кислорода и чтобы убедиться, что никто не отстал. Каждый четвертый в линии светил фонариком, пока Бартон, остановившись, не выругался.

— В чем дело?

— У нас в этом воздухе мозги не работают, — задыхаясь, сказал Бартон. — Достаточно одного фонаря. Мы зря тратим электричество. Лучше свяжемся все веревкой.

Он обвязал веревку вокруг пояса, и все остальные, держась за нее, потянулись за ним в холодную серую мглу.

Но скоро все так ослабели, что и шагу не могли больше ступить. Не обращая внимания на ветер, они легли, подстелив под себя одежду, укрылись и постарались уснуть. Бартон проснулся от кошмара и включил подсветку на часах. Они проспали десять часов.

Он поднял всех, они съели свой скудный паек и двинулись дальше. Час спустя из тумана выступила черная стена. Они пришли к очередному препятствию.

Джо Миллер почти не жаловался вслух, но стонал втихомолку всю последнюю половину пути. Титантроп, ростом десять футов, весил восемьсот фунтов и был силен, как десять гомо сапиенс, вместе взятых. Но его гигантизм имел и свои минусы. Прежде всего — плоскостопие. Сэм часто называл Джо Великим Плосконогим, и с полным основанием. Ноги Джо не выносили долгой ходьбы, и даже во время отдыха боль не проходила.

— Зэм взегда говорил, что мы завоевали бы везь мир, езли б не наши ноги, — сказал Джо, растирая правую подошву. — Говорил, что мы и вымерли-то из-за зплющенного звода зтупни. Может, это и правда.

Было ясно, что титантропу необходимо отдохнуть и подлечиться хотя бы двое суток. Бартон и Нур в качестве лекарей-любителей остались ухаживать за Джо, а остальные, разделившись на две партии, ушли вперед. Через несколько часов они вернулись.

— Мы не нашли места, о котором говорил Джо, — сказал Тай-Пен, командир первого отряда.

— Мы его нашли, — сказал Ах-К'ак, командир другого. — Во всяком случае, там как будто можно подняться наверх. Но это совсем близко от водопада.

— Так близко, — сказала Алиса, — что это место замечаешь, только когда подойдешь к нему вплотную. И восхождение будет опасным. Влага делает камень скользким.

— Взпомнил! — со стоном сказал Джо. — Мы точно шли тогда по правому берегу. Египтяне пошли там, потому что левая зторона принозит незчазтье. А эту тропу Икз, наверно, узтроил на взякий злучай…

— Тропой я бы это не назвал, — сказал майя.

— Ну, езли это мезто такое же, как то, поднятьзя можно.

Так и оказалось.

Семь дней спустя они взошли на вершину горы. Снег и лед делали переход еще опаснее, чем им представлялось, а воздух вызывал у всех слабость. И все-таки они поднялись на следующее плато. Река осталась далеко внизу, за туманом.

Через несколько миль начался спуск, гораздо легче подъема. Воздух внизу был гуще и теплее, хотя все еще холодный. Преодолевая усиливающийся ветер, путники пришли к новой горе.

— На эту лезть и думать нечего. Но нам повезло. Большая пещера должна быть взего в незкольких милях зправа. Вот дойдем и увидим, повезло или нет. Только не зейчаз. Чертовы ноги опять отказали.

Река здесь бурным потоком стекала вниз. От рева воды и ветра закладывало уши, но зато было чуть теплее, чем раньше. Джо, уже проделавший однажды этот путь, шел первым. Он обвязался веревкой вокруг пояса, а остальные — вокруг запястий.

Предупрежденные Джо, чтобы держались крепче, все начали спускаться вереницей в исполинскую дыру. Алиса поскользнулась на карнизе и с криком упала, но ее тут же втянули обратно. Потом сдуло Нура, который был еще легче, чем она, но и его вернули на карниз.

Факелы египтян загасило ветром, когда Джо вел их сквозь ревущую бездну. Теперь он видел, что впереди, хотя всего на несколько шагов. И карниз, как крикнул Джо Бартону, был шире, чем на правом берегу.

— Вот обидно-то будет, езли окажетзя, что этики разплавили карниз! Ну, авозь они решили, что никто не доберетзя так далеко, раз убрали веревки и закупорили туннель!

Бартон слышал только половину слов, но угадал остальные.

Дважды им пришлось сделать привал, чтобы поесть и поспать. Река между тем уходила все дальше вниз и скоро совсем исчезла. Бартон, любопытствуя, насколько глубоко внизу, зажег запасной фонарь и кинул его вниз. Он считал секунды, пока огонек падал вниз; луч превратился в тонкую нить и совсем исчез во тьме. В пропасти было не менее трех тысяч футов.

Наконец вокруг стало светлеть, что предвещало близость выхода. Путешественники выбрались на воздух, где стоял туман, но было не так темно. В небе сияли гигантские звезды и газовые туманности. Тонкая пелена тумана позволяла разглядеть справа скальную стену. Люди стояли на самом краю бездны, по дну которой текла Река.

— Мы не на той зтороне, — сказал Джо. — Здезь нам путь зкоро преградит гора. Как бы перебратьзя на ту зторону? Хотя, может, этик и на этой зделал нам ход?

— Сомневаюсь, — сказал Бартон. — Тогда бы нам пришлось огибать с внутренней стороны окружающие море горы, чтобы дойти до пещеры. Разве только…

— Что?

— Разве только Икс сделал две пещеры и оставил лодки в обеих.

— Один карниз этики могли просмотреть, — сказал Нур. — Но два?

— Злушайте. Края долины в конце почти зходятзя. Между ними не должно быть больше двадцати футов. Зейчаз я вам покажу.

Джо медленно пошел вперед и футов через шестьдесят остановился. Луч его фонаря, слившись с другими лучами, осветил противоположный край пропасти.

— Боже правый! — сказала Афра. — Неужели этик полагал, что мы перепрыгнем через этот провал?

— Другим этикам и в голову бы не пришло, что это возможно, — сказал Нур. — Но я думаю, что Икс ожидал от нас именно этого. Он знал, что хотя бы один из партии, дошедшей до этого места, сможет это сделать. Ведь он отбирал себе настоящих атлетов. Потом тот, кто прыгнет, привяжет к скале веревку, и по ней переправятся остальные.

Бартон знал, что так далеко прыгнуть не сможет. Чуть-чуть бы поближе…

Джо силен, как два Геркулеса, но чересчур тяжел. Ах-К'ак и Гильгамеш тоже силачи, но слишком малы ростом и грузны. Хорошие прыгуны в длину не так устроены. Терпин рослый, но слишком мускулистый. Нур очень легок и на удивление жилист и силен, но слишком мал. Обе белые женщины и де Марбо тоже малы, да и прыгают неважно. Остаются Фрайгейт, Грумз и Тай-Пен.

Американец, зная, что на уме у Бартона, побледнел. Здесь он стал прыгать в длину еще лучше, чем на Земле, и его наивысший неофициальный результат составлял двадцать пять футов — правда, тогда ветер дул ему в спину. Средним его достижением было двадцать два фута на Земле и двадцать три здесь. Но в таких неблагоприятных условиях он еще не прыгал.

— Надо было прихватить с собой Джесса Оуэнса, — пробормотал он.

— Аллилуйя! — завопила вдруг Грумз, заставив всех вздрогнуть. — Аллилуйя! Господу было угодно сделать меня замечательной прыгуньей! Я в числе тех, кого он избрал! Я создана так, что могу прыгать, как коза, и плясать, как царь Давид, во славу его. А теперь он дает мне случай перенестись через адову бездну! Благодарю тебя, Господи!

Бартон тихо сказал Фрайгейту:

— Неужто ты уступишь женщине? Покажи себя!

— Не в первый раз я им уступаю, — пожал плечами Фрайгейт. — Почему бы и нет? Тут вопрос не в половой принадлежности, а в том, кто лучше прыгает.

— Боишься!

— А то нет. Тут каждый испугался бы, если он не психопат. И Фрайгейт стал расспрашивать Блессид о ее достижениях. Она сказала, что на Земле не очень-то много прыгала, но здесь, живя в стране под названием Вендиша, не раз показывала результат двадцать два фута.

— Откуда ты можешь это знать? У нас на «Рексе» были точный измерительные приборы, но в большинстве других мест их нет.

— Фут мы определяли на глаз, — сказала Блессид. — И, по-моему, довольно точно. Я знаю, что могу это сделать, вот и все! Господь перенесет меня на крыльях моей веры, и я перелечу через бездну, словно его легкая газель!

— Перелетишь и не допрыгнешь, и расколешь себе череп о тот край, — сказал Фрайгейт.

— Может, отмерим нужное расстояние? — предложил Нур. — Вы бы потренировались, а мы бы посмотрели, кто лучше.

— На камне-то? Для этого нужна яма с песком! Грумз предложила перекинуть на ту сторону фонарь, чтобы измерить дистанцию. Фрайгейт привязал фонарь к веревке и метнул — тот упал недалеко от края, откатился и остановился в нескольких дюймах от провала, светя им через черную бездну.

Фрайгейт забрал фонарь обратно и снова бросил — на этот раз он, потравив веревку, удержал фонарь в вертикальном положении, и свет дошел до них под прямым углом.

— Ладно, значит, в принципе это возможно, — сказал Фрайгейт. — Но я забираю фонарь. Никто не сможет прыгнуть, не выспавшись как следует. Я, во всяком случае, слишком устал, чтобы состязаться.

— Давайте отметим фонарями дорожку для разбега, — сказала Блессид. — Я хочу посмотреть, как это будет выглядеть.

Дорожку отметили, и Фрайгейт с Грумз вычислили, откуда начинать разбег. Толчковой чертой служил фонарь в нескольких дюймах от края.

— Попытка будет первой и единственной, — сказал Фрайгейт. — Сначала нам действительно придется разогреться. Тут так холодно… С другой стороны, воздух тут разрежен, а значит, и сопротивление меньше. Может, это и помогло тому черному спортсмену — как же его звали? Вот она, слава — показать фантастический результат двадцать семь футов четыре с половиной дюйма на олимпиаде в Мехико. Но мы-то не успели акклиматизироваться на высокогорье. И не тренировались, само собой.

Бартон ничего не говорил Тай-Пену, давая китайцу шанс вызваться самому. Тай-Пен, внимательно наблюдавший за всей процедурой, внезапно сказал:

— Я тоже великий прыгун! И хотя я упражнялся прискорбно мало, но — не позволю женщине оказаться храбрее меня! Первым прыгну я.

Его зеленые глаза сверкали в луче фонаря. Бартон спросил его, насколько далеко он прыгает.

— Дальше, чем здесь! — сказал Тай-Пен. Фрайгейт бросал клочки бумаги в воздух, чтобы определить силу ветра. Он сказал Бартону:

— Дует слева, так что нас слегка снесет вправо. Но гора загораживает ему дорогу. Скорость его — миль шесть или семь в час.

— Спасибо, — сказал Бартон, продолжая смотреть на китайца. Тай-Пен — хороший атлет, но не такой хороший, как сам утверждает. Таких просто не бывает. Впрочем, китаец сам вызвался рискнуть своей жизнью — никто его не заставлял.

— Ну вот что! — громко сказал Фрайгейт. — Я в самом деле наиболее опытный прыгун, так что прыгать следует мне — и я прыгну!. — Ты преодолел свой страх?

— Черта с два! Просто у меня не хватает духу позволить прыгнуть кому-то другому. Вы все сочтете, что я трус, а если даже нет, я сам буду так считать. Я действовал нерационально и нелогично, — сказал он Нуру. — Я недостоин тебя.

Нур невесело улыбнулся своему ученику:

— Не меня ты. недостоин, а себя. Но тут надо учесть многое… а прыгать действительно должен ты. — Маленький мавр подошел к Джо и задрал голову, не достающую до огромного хобота титантропа. — Но, возможно, прыгать никому и не понадобится. Джо, будет во мне столько же весу, сколько в твоем мешке? Джо, нахмурясь, поднял Нура одной рукой под ягодицы, подержал на вытянутой руке и сказал:

— Ты куда легче.

— А мог бы ты перекинуть свой мешок на ту сторону? — спросил поставленный на землю Нур. Джо потрогал подбородок.

— Кто его знает. Я вижу, куда ты клонишь! А почему бы не попробовать? Какая разница, езли мешок окажетзя там, а мы тут? Взе равно ведь мы будем перебиратьзя.

Он поднял громадный мешок над головой, стал у края, примерился, трижды качнул грузом в воздухе и метнул его. Мешок упал за фут от противоположного края.

— Я так и думал, — сказал Нур. — А теперь меня перекинь. Джо.

Титантроп поднял мавра, держа его одной рукой под ягодицы, другой за грудь, и стал раскачивать, приговаривая:

— Раз, два, три!

Нур пролетел над бездной и приземлился на ноги в ярде от края, а потом отбежал дальше и заплясал от радости.

Джо перебросил мавру фонарь на веревке. Нур поймал его, чуть-чуть качнувшись, и ушел в туман. Через несколько минут он вернулся.

— Я нашел большой валун, к которому можно привязать веревку, но не могу сдвинуть его один! Тут требуется пять сильных мужчин!

— Раз-два, взяли! — говорил Джо, раскачивая Бартона. Тот хотел было крикнуть, что он гораздо тяжелее Нура, но удержался. Пропасть казалась ему вдвое шире, чем была на самом деле. Потом он полетел вперед и вверх, а Джо заорал ему вслед:

— Побереги задницу, Дик! — и громогласно заржал.

Бездонная пропасть мелькнула под Бартоном на одну страшную секунду, потом он упал на ноги, и его шатнуло вперед. Он откатился от края, больно ушибшись о камень.

Миг спустя его мешок последовал за ним. Джо перекидал все мешки, потом бросил Фрайгейта.

За ним поочередно последовали все, пока при Джо не остался один Ах-К'ак. С криком: «Пока, толзтяк!» — Джо швырнул и его. Майя упал ближе всех к краю, но все же с запасом в целый фут.

— А теперь чего? — крикнул Джо.

— Там есть валун почти с тебя весом, Джо, — сказал Бартон. — Кати его сюда и привяжи к нему веревку.

— Да он же в полумиле отзюда. Взяли бы и помогли мне, пока я ваз взех не переправил.

— Я не хотел, чтобы ты катил этот камень, а потом, устав, бросал нас.

— О Гозподи! Взя тяжелая работа мне дозтаетзя.

И Джо ушел с фонарем в туман.

Хотя кое-кто ушибся и ободрал кожу, все как один. пошли за Нуром к валуну и, отдохнув как следует, покатили его по ровному плоскогорью. Это было нелегко, поскольку камень имел неправильную форму и весил, наверное, больше их всех, вместе взятых. Приходилось делать частые передышки из-за разреженного воздуха. Наконец они подкатили камень к пропасти и сами повалились рядом.

Минуту спустя Джо выкатил из тумана свой валун.

— А я-то надеялзя, что приду первым, — крикнул он. — Да и пришел бы, езли б мой камень лежал близко, как ваш. — Он сел, чтобы передохнуть.

Блессид Грумз жаловалась, что ей так и не дали прыгнуть, доказав— тем, как сильна ее вера.

— Никто тебе не запрещал, — сказал Фрайгейт. — Хотя, по правде сказать, я тоже разочарован. Меня остановило только то, что группа, если я не допрыгну, потеряет одного человека. Может, попробовать все-таки, чтобы доказать, что я могу? — Он взглянул на Тай-Пена, и оба расхохотались.

— Дудки, не обманете, — сказала Грумз по-английски. — Вы, двое мужиков, струсили, а женщина не побоялась.

— Ну, мы-то не сумасшедшие в отличие от тебя. Восстановив силы, они обвязали оба валуна прочным канатом и подперли их камнями помельче. Джо ухватился за провисший канат и переправился на руках через пропасть. Остальные держали канат, опасаясь, как бы валун не сдвинулся под тяжестью титантропа — но это оказалось излишним. Несколько пар рук подхватили Джо у края и помогли ему встать.

— Ох! — выдохнул он. — Надеюзь, мне больше не придетзя этого делать. Раньше я вам не говорил — но на большой вызоте меня взегда одолевает желание прыгнуть вниз.

Через десять часов они добрались до карниза, идущего вдоль склона горы к морю.

— Он и тут узкий — а уж в том мезте, где звалилизь двое египтян, и вовзе кошмар.

В нескольких тысячах футах внизу под ними клубились облака. Путники проспали восемь часов и после всегдашнего унылого завтрака двинулись дальше. Египтяне здесь пробирались ползком, но наши путники шли лицом к скале, цепляясь за неровности камня.

Стало чуть теплее. Вода здесь еще хранила немного тепла после долгого пути через арктические области и полярное море.

Благополучно миновав карниз, группа вышла на следующее плато, откуда, по словам Джо, должна была спуститься к морю. Джо, с трудом ковыляя, осветил своим фонарем другой горный карниз.

Он начинался в шести футах от края утеса, в ширину имел около двух футов и вел вниз, в пелену редких облаков. Он был наклонен к горизонту под— углом в сорок пять градусов — только горизонта не было видно.

— Придется оставить кое-что здесь и сделать мешки поменьше, — сказал Бартон. — Иначе мы их тут не пронесем.

— Знаю. Что меня безпокоит, так это — не зломали ли этики карниз. О Гозподи, Дик! А вдруг они нашли нижнюю пещеру?

— Тогда придется надуть каяк и отправить в башню двоих. Я уже говорил об этом.

— Да, я знаю. Но взе равно поговорить охота. Поговоришь — я вроде легче.

Солнце здесь никогда не поднималось выше гор, но освещение, хоть и сумрачное, присутствовало. — Я звалилзя з этого карниза, не узпев отойти далеко, — сказал Джо. — И не знаю, долго ли надо идти по этой тропе — ничего зебе тропочка! Может, день, а может, и больше, пока не зпузтиззя.

— Египтянин Пахери рассказывал Тому Миксу, что им во время спуска пришлось один раз остановиться, чтобы поесть, — сказал Бартон. — Но это еще ничего не доказывает. Путь был утомительный, и они могли проголодаться раньше обычного.

Они нашли небольшой грот. Джо с помощью остальных подкатил ко входу большой камень, чтобы укрыться от — ветра; все сели внутри и поели. Грот освещали два фонаря, но их тусклый свет не вселял бодрости. Что им было нужно — так это костер, древнее потрескивающее пламя, веселившее их предков в каменном веке и все последующие поколения.

Один Тай-Пен не терял присутствия духа, рассказывая друзьям о своих проделках и о проделках Восьми Бессмертных Винной Чаши, товарищей его старости, перемежая рассказ китайскими шуточками. Последние много теряли в переводе на эсперанто, что не мешало некоторым, особенно Джо Миллеру, ржать во все горло и хлопать себя по ляжкам. Потом Тай-Пен стал импровизировать стихи и в заключение погрозил мечом башне, затаившейся где-то впереди.

— Скоро мы окажемся в твердыне Большого Грааля! Пусть стерегутся те, кто распоряжался нашей жизнью! Мы одолеем их, будь они хоть демонами! Старый Кун Фу Цзе предупреждал нас, что людям негоже связываться с духами, но я никогда не обращал внимания на этого старикашку! Я никогда никого не слушал, кроме себя самого! Я Тай-Пен и не признаю власти над собой! Берегитесь, вы, что прячетесь, и таитесь, и не желаете встречаться с нами! Берегитесь! Тай-Пен идет! Бартон идет! Джо Миллер идет! — Он перечислил всех.

— Пузтить бы его вперед указывать нам дорогу, — шепнул Джо Бартону. — Зколько энергии зря пропадает.

Бартон наблюдал за Гильгамешем и Ах-К'аком. Они вели себя так же, как все — смеялись и хлопали Тай-Пену, но они могли просто хорошо разыгрывать свою роль. Эти двое беспокоили Бартона. Когда они все доберутся до пещеры — если доберутся — придется с ними что-то решать. Пусть даже оба ни при чем — придется выяснить, не Икс ли один из них. Любой мог быть и Логой, и Танабуром.

Но как это выяснишь?

И что замышляют эти двое — или один из них?

Бартон составил план. Когда они тронутся в путь, надо сделать так, чтобы Джо Миллер пошел во главе. Он, Бартон, пойдет вторым. Ах-К'ак и Гильгамеш будут замыкающими. Он не хочет, чтобы они попали в пещеру первыми — если пещера еще на месте и не закупорена. Майя и шумер — или кто они там на самом деле? — пойдут последними, и, как только они войдут в пещеру, их обезоружат. У них при себе длинные ножи и 69-калиберные пистолеты с пластиковыми пулями. Де Марбо и Джо отберут у них все это. Бартон предупредит также Нура и Фрайгейта, но не станет впутывать их в это дело. Он до сих пор не уверен до конца ни в американке, ни в мавре. Общение с агентом, мнимым Питером Джейрусом Фрайгейтом, настроило его крайне подозрительно по отношению к настоящему Фрайгейту, если он и правда настоящий. Нур, похоже, действительно был тем, за кого себя выдавал, но Бартон не доверял никому. Даже титантроп мог быть агентом. А что? Джо умен и способен, несмотря на свои гротескные размеры и внешность.

Однако кому-то верить все же надо. Бартон верил двоим — себе самому и Алисе, которую знал много лет. А другие — что другие? За ними нужен глаз да глаз — но инстинкты, что бы ни означало это затрепанное слово, подсказывали Бартону, что все, кроме двоих, действительно те, кем представляются.

Сильно облегчив свои мешки — Джо по-прежнему нес самый большой, — экспедиция взошла на последний карниз. Передвигаясь боком, они ступали на носок, распластавшись по скале и цепляясь за каждый выступ. Они обошли гору всего часа за два, но это время показалось им очень долгим. Джо остановился и повернул голову назад.

— Тихо взе. Тут уже злышно, как бьется море у подножия горы.

Все стали вслушиваться, но только Бартон, Нур и Тай-Пен услышали плеск волн о камень — да и то, возможно, в воображении.

Однако, обойдя гору, все увидели сравнительно ясное небо и громады гор, окружающих море с той стороны.

Башни не было видно даже издали. И все же она там, где-то в середине моря, если верить рассказу Джо и донесениям с дирижабля «Парсеваль».

— Здезь я назтупил на озтавленный кем-то Грааль, — сказав Джо. — Отзюда я видел взпышку звета, когда машина этиков зела на башню. И здезь я назтупил на этот Грааль, упал и разбилзя назмерть. А теперь его тут нет.

— Чего нет?

— Грааля.

— Наверно, этики убрали.

— Надеюзь, что нет. Езли это они, то они знают, что отзюда могут прийти люди — и может быть, они прошли по карнизу до конца и нашли пещеру. Будем надеятьзя, что Грааль убрал кто-то другой. Может, египтяне после моего падения.

Они двинулись дальше по узкому, скользкому от влаги карнизу. Туман сделался гуще, и Бартон не видел дальше двадцати футов даже с фонарем, который приходилось снимать с пояса, если хотелось лучше рассмотреть дорогу.

Джо внезапно остановился.

— Что случилось? — спросил Бартон.

— Черт! Карниз кончилзя. Погоди. На вид и на ощупь похоже, что его разплавили. Точно! Это этики оборвали карниз! Что делать будем?

— Велик ли разрыв?

— Да. Футов зорок, назколько мне видно. А может, и взя миля.

— А на сколько оплавлена гора вверху и внизу?

— Назколько моей руки хватает, — через минуту сказал Джо. — Погоди. Я позвечу. — Прошло еще несколько секунд. — Езть зледы в четырех футах выше кончиков моих пальцев.

Бартон снял свой мешок и опустился на четвереньки. Нур, шедший следом, осторожно перелез через него и исполнил акробатический номер, взобравшись титантропу на плечи. Оглядев скалу, он сказал:

— Выше есть трещины, которые тянутся вдаль. Можно будет вбить костыли.

Бартон передал стальные клинья и молоток Джо, а тот Нуру. Джо крепко держал мавра за ноги, а Нур вбивал первые два. клина. Бартон подал Нуру конец веревки, тонкой, но прочной. Тот продел ее в ушки костылей и закрепил на том, что был дальше.

Потом Нур слез на карниз и стал надевать на себя сбрую, похожую на парашютную, а Бартон в это время его страховал. Эта портупея из рыбьей кожи и металла хранилась на катере. На груди были пряжки, к которым прикреплялись прочные пластмассовые ленты. На конце каждой ленты имелся металлический наконечник с колесиком.

Нур снова влез на плечи Джо и, расцепив наконечник, защелкнул его вокруг веревки, пропущенной горизонтально сквозь ушки клиньев. Теперь он мог скользить по веревке. Добравшись до первого клина, Нур защелкнул левый блок на веревке за ним и скользнул ко второму.

Там он уперся ногами в скалу, откинулся назад и стал вбивать в трещину третий клин. Это была тяжелая работа, требовавшая частых передышек. Пора было поесть, но все слишком волновались за Нура, чтобы испытывать аппетит.

Пять часов Нур терпеливо вбивал клинья и наконец добрался до места, где снова начинался карниз. К тому времени он совершенно обессилел и едва сумел съехать по скале на выступ.

Бартон двинулся следом за ним, взобравшись на плечи Джо — небезопасный трюк. Не будь Джо таким рослым и сильным, всем пришлось бы повернуть обратно несолоно хлебавши. И умереть с голоду, потому что у них не хватило бы продуктов на обратный путь. Бартон, передвигаясь по веревке, как Нур, благополучно достиг другого края. Нур поймал и удержал Бартона, а тот отстегнул блок и съехал вниз, притормаживая раскинутыми по скале руками. К счастью, карниз здесь был шире, чем по ту сторону провала.

Главной проблемой была переправка тяжелых мешков. Оставалось, похоже, одно: выкинуть из них все, кроме самого необходимого. Но распаковать их на узком выступе было не так легко. Прибегли к взаимовыручке: один держался за скалу, а другой или другая разгружали его поклажу. При этом одни вещи летели в море, а другие складывались на карниз.

Выбрасывалось все, кроме ножей, огнестрельного оружия, боеприпасов, теплой одежды, продуктов и фляг. Часть всего этого укладывалась в Граали. Алисе и Афре, как самым легким, предстояло перенести в своих котомках оставшиеся вещи Бартона и Нура.

Джо спросил Бартона, брать с собой надувной каяк или нет. Бартон сказал — брать. Но поскольку вес Джо слишком велик, пусть его мешок возьмет де Марбо. А француз разделит свой багаж между Грумз и Тай-Пеном.

Бартону хотелось, чтобы титантроп переправлялся без груза. Пока что клинья сидели крепко, но неизвестно, как они поведут себя при нагрузке в восемьсот фунтов.

Все, один за другим, постепенно переправились на ту сторону — остались только Ах-К'ак и Джо. Майя, совершая переход, вбил каждый клин покрепче.

Джо осушил свою громадную флягу, положил ее на карниз и крикнул:

— Я хочу перейти побызтрей! Не зтану возитьзя з портупеей!

Переправлюзь на руках. — Он ухватился за веревку у первого клина и двинулся вперед, быстро перебирая своими длинными руками и упираясь коленями в скалу.

На середине пути раздался треск, и один клин выпал из гнезда. Джо на миг застыл, потом протянул руку к следующему клину и ухнул вниз, держась за веревку и раскачиваясь, как маятник, что вот-вот остановится.

— Держись, Джо! — крикнул Бартон.

Раздался общий вопль — это выпал второй клин, а за ним посыпались остальные.

Ревущий Джо Миллер в белом, как саван, плаще опять, как когда-то, упал в темные морские воды.