Маги нашего города

Глава 6 ГРОМЫ

Мэтр Роман имел обыкновение обставлять свое появление с почти запредельным шиком. Дорогие, сверкающие на солнце машины, сопровождение, охрана, одежда известных марок, золото на пальцах, лучше с бриллиантами, весьма недешевые аксессуары вроде часов «Ролекс» тысяч за сто евро. А еще его частенько сопровождали красивые женщины, одна или две, что вызывало зависть у мужиков. Где он только таких баб-то находит?

Горнин смотрел на этот выезд из окна своего кабинета и чувствовал, что неприятности вырастают перед ним в полный рост. За две копейки Роман Георгиевич не то что из своего офиса не выйдет – с горшка не встанет. А тут явился во всем великолепии. Черное пальто нараспашку, белый шарф под воротником – красавец!

Его можно было бы считать позером, дешевкой, если бы Перегуда не был тем, кто он есть.

Было слышно, как тетя Люся ругается в голос, заставляя гостей вытирать ноги о мокрую тряпку, которой она мыла полы, начисто игнорируя современные приспособления для наведения чистоты, – ей сам черт был не брат, и чужие советы она не слушала, – но Горнин знал, что это всего лишь слабая и никчемушная попытка авангарда отразить атаку превосходящих сил неприятеля. Как бы там ни надрывалась бывшая зэчка, для маг-директора она была не больше чем муха на стекле его автомобиля. Да, неприятно, да, жужжит, да, отвлекает, но для всякой мухи найдется мухобойка, а то, что Роман Георгиевич до сих пор не замахнулся своей мухобойкой, – это всего лишь его добрая воля. Или лень. Либо расчет. Либо…

Додумывать Горнину было некогда.

Он быстро переместил книги и фигуры на своем столе. Он не собирался отдаваться «другу Роме» просто так. Он вообще не собирался прогибаться перед ним. Открытую всем ветрам книгу «Голос ветра» он засунул на полку, вместо нее положив на угол стола «Воспоминания и рассуждения монахов благословенного ордена иезуитов», изобилующие подробностями пыток и допросов, заканчивающихся, как правило, сожжением на костре. Мерзкая работа, но в качестве обманки для «друга Ромы» сойдет, тем более что до библиотеки бежать было некогда.

Минута, не больше, оставалась до того, как Перегуда войдет в его кабинет, и на серьезные заклятия времени просто не было. Хотя бы потому, что «друг Рома» все это увидит, раскусит и нейтрализует в секунду или меньше, да еще и обозлится, после чего конструктивный разговор станет невозможным, а ведь ради него прибыл без предупреждения маг-директор, вечный конкурент и партнер.

Только чужое, только чужое!

Проклятую католиками книгу «Код Да Винчи» на диван. Малость, пустяк, но порой даже мелочи помогают. Старинный скифский оберег в виде совокупляюшихся оленей – купленный на барахолке в Польше! – на край стола.

Мелко, мелко!

Голландская золотая блоха, крупица, чуть больше перечной горошины, помощница купцов и мореплавателей, проданная большевиками в Англию в двадцать третьем, единственный сохранившийся подлинный экземпляр, позже выменянная на кипарисовый штурвал финикийского судна, – на лацкан пиджака. И побриться бы еще. А то щетина с утра. Да с гелем бы. Самым что ни на есть жирным.

Горнин встал, делая лицо. Лицо строгого, но гостеприимного хозяина. Встал как раз в тот момент, когда Перегуда без стука открыл дверь и шагнул через порог, успев заметить, как хозяин поднимается ему навстречу.

– Здравствуй, Александр Петрович, – он на ходу протянул руку.

– Здравствуй, Роман Георгиевич, – в тон ему ответил Горнин, делая ответный жест.

Со стороны посмотреть – встретились двое добрых знакомых, два бизнесмена, давно ждущие этой встречи, люди, не привыкшие попусту терять время, слова и жесты. И встреча их – жданная, договоренная.

– Присаживайся, где удобно.

Перегуда покосился на скифский оберег и демонстративно сел подальше. Заметил, значит.

– Кофе? Или коньячку предпочтешь?

– Некогда мне коньяки распивать.

– Что, дел много?

– Выше головы, – со значением проговорил Роман Георгиевич. – А тут еще ты забот подбрасываешь!

– Ну, как хочешь. А я выпью, – Горнин вдавил клавишу интеркома. – Кофе мне. Чашку.

– Одну? – недоверчиво спросила Лидочка, испуганная внезапным появлением Романа.

– Я же сказал!

– Зачем пугаешь девушку? Она у тебя хорошая, – вальяжно заметил гость.

– У меня все хорошие, – сварливо парировал Горнин, поудобнее устраиваясь в кресле. – Что ж мне теперь, перед каждым белой простынью прикажешь стелиться?

– Так уж и все.

– Ты зачем пришел? Если по делу, говори. У меня тоже времени не вагон.

– Я сам знаю, когда мне и что говорить, – взвился Роман Георгиевич.

Горнин удовлетворенно опустил глаза. Он вывел-таки мэтра из себя. В сущности, это было не так сложно, просто нужно знать, как и куда бить. Для гордого Перегуды получать от него указания было как ножом по сердцу.

– Чего ты так нервничаешь? Или случилось что? Поделись. Может, помогу чем.

– Это не у меня случилось. Это у тебя случилось!

– Да? Странно. А я что-то не заметил.

Дверь кабинета открылась, и вошла секретарша Лидочка с подносом в руке, на котором торжественно возвышалась единственная чашка так примерно на поллитра, источающая одуряющий аромат кофе. Умненькая девушка, она знала несколько отличных рецептов, некоторые из которых предпочитала держать в секрете, но Горнин был в курсе, что в ее рабочем шкафу, кроме нескольких сортов кофе, стоят банки с разными специями, в том числе с кардамоном, аромат которого он сейчас уловил. Кстати, именно такой кофе любил «друг Рома», отчего у него сейчас должны слюнки потечь. Бывает, что во время переговоров это действует получше, чем иной оберег.

Когда секретарша вышла, Перегуда, бросив ей в спину гневный взгляд, дождался, когда дверь закроется, и швырнул на нее мощное заклятие, выглядящее как толстая красная печать с гербом – фирменный знак Ромы Перегуды. Все же он фигляр.

– Ты бы научил своих людей не входить без спроса во время важного разговора.

– А чего ты боишься?

– Мне нечего бояться. Это тебе надо… посматривать.

Александр Петрович отхлебнул горячий кофе, поморщился и достал из верхнего ящика стола сигареты.

– Будешь? – предложил он, зная, что гость не курит.

Тот в ответ только фыркнул. Тогда Горнин достал зажигалку и закурил, всем своим видом демонстрируя удовольствие от процесса.

– Ты что, не слышишь меня?

– Слышу. Только не понимаю, чего ты бесишься.

– Потому что ты дел натворил, а расхлебывать придется мне.

– Так вот прямо тебе? – уточнил Горнин, выпуская клуб дыма.

– Да! Мне. Если ты сам не хочешь видеть проблем и решать их. А как тогда иначе? Или, думаешь, они сами собой рассосутся? Как первая беременность? Так у нас не тот случай.

– Вот ты сейчас о чем? Что вообще случилось? Из Москвы-реки потекли черные воды? Что? В «Икеа» поступили в продажу реактивные метлы? Чего ты мне тут пузыри пускаешь, будто утопленник?

Глаза Романа Георгиевича начали наливаться кровью. Это был старый прием, не имеющий ничего общего с его истинным душевным состоянием, но на многих он производил впечатление. Что ж, если он пустил в ход свои старые, как подвальная плесень, уловки, значит, все хорошо. Действуют обереги, действуют хорошие!

– Это не я, это ты утопленник. Мы оба… Я поставлю вопрос, чтобы тебя убрали из экспертов.

– Тогда и тебя тоже уберут. Ты знаешь правила.

Правила гласили, что эксперт не уходит один. Уходят только оба. До сих пор это правило не нарушалось. Этим самым гарантировалось, что один из них всегда будет следить за другим, и наоборот. Для этого пару подбирали таким образом, чтобы возможность сговора между ними была сведена до минимума. В их случае этот минимум стремительно приближался к нулю. И именно это гарантировало честность их совместной работы. Именно пристрастность обоих друг к другу, неприязнь, граничащая с враждой, были залогом этой честности. Уж очень многое зависело от этих двоих. Уж очень большая власть была сосредоточена в руках каждого. И каждый из них как мог ограничивал власть другого. Ведь что такое сообщающиеся сосуды? Это всего лишь сосуды, про которые никто не может сказать однозначно, что они одинаковы по объему. Речь можно вести лишь о том, что они, в принципе, одной высоты. Это могут быть как две трехлитровые банки, вышедшие из-под одного пресса, так и железнодорожная цистерна с мерной трубкой на торце. Со стороны посмотреть – уровень наполнения одинаковый, а по сути – небо и земля. В одной шестьдесят тонн, в другой жалкие граммы, в лучшем случае – литры.

И вот тут возникает вопрос – кто без кого может обойтись. Цистерна без мерной трубки или трубка без цистерны? Стоит только превратиться в цистерну, как ответ сразу становится очевидным.

– А вот этого не надо, Саня, – как-то враз успокоился Роман Георгиевич. – Сейчас не та ситуация.

– Может, объяснишь? А то столько туману напустил.

Горнин попытался разогнать дым ладонью, но тот только закручивался в спираль.

– Почему не объясню? Обязательно объясню.

Петрович почувствовал беспокойство. Пока еще легкое. Чтой-то «друг Рома» так быстро, разом успокоился? Что произошло за эти несколько секунд? Что он пропустил? Он решительно вдавил окурок в пепельницу с изображениями знаков Зодиака – подарок друзей, отдыхавших год назад в Испании. Рука сама собой потянулась к кружке с кофе.

– Так давай, чего тянешь?

Перегуда прищурился. От недавней вспышки гнева на его лице не осталось и следа.

– Твой Мамонтов.

– И что тебя не устраивает?

Плохой это вопрос. Очень плохой. И откуда он только знает про Пашу? Сам? Ну, нет, так не бывает. У Паши с ним нет никаких контактов. Ни так, по жизни, ни ментальных. Это проверено. И вообще это запрещено. Если «друг Рома» что-то такое себе позволил, то ему самому несдобровать. И он это знает. Прекрасно знает. Тогда что? Кто-то сообщил. Кто-то из своих? Тогда кто?

Нет, слишком много вопросов, чтобы ответить на них за одну секунду. Невозможно ответить. Кому другому – да. Но не Роме. Подготовился, сволочь! И паузу держать нельзя.

– Он – твой? Ведь так? – наседал Перегуда.

– Ты мне здесь что, допросы будешь устраивать?

– Да что ты! Мы же с тобой, – маг, не досказав, соединил два указательных пальца, что должно было символизировать всю тесноту и неразрывность их отношений. – Я тебе просто помочь хочу.

Ох! Знаем мы эту помощь!

– А без загадок можно?

Горнин небрежным жестом поднял руку и потрогал золотую заколку на лацкане пиджака. «Ты, блоха, держи бока, как большие облака. Гром, дожди, пожар и ветер ты держи. За все в ответе. Все ты можешь отшвырнуть. Ты прыжком спрямляешь путь. Ты пирата истреби и злодея погуби. Укуси его за горло, чтоб все племя перемерло. Ты пучин и злой неволи – отпугни такие доли. Принеси ты мне удачу, а увидишь, что я плачу, слезы выпей ты мои, продлевая жизни дни. Дай обмана избежать, обойти любую рать. Не оставь меня в пути и удачу в дом неси».

В последние годы компьютерные технологии вошли даже в такую закрытую область знаний, как практическая магия. Если раньше, тридцать, даже двадцать лет назад, не говоря уж о столетиях, хорошее, действенное заклинание разрабатывалось годами, многократно проверялось, из-за чего случались страшные катаклизмы, вспомнить хоть те же Помпеи, когда один полуграмотный деятель вздумал переводить древнегреческие хоровые молитвы на латынь, то теперь такое же можно было разработать за пару-тройку недель, в крайнем случае месяцев. Современные компьютерные программы делают возможным провести полный теоретический обсчет, так что для практических испытаний их можно допускать почти без опаски. Паша в этом деле мастак. Или был?

Горнин вздохнул. Этот важный вопрос он для себя еще не решил. Считал, что для этого еще не пришло время. Так, может быть, он ошибается?

Сам он больше доверял старым, проверенным методам, хотя вслух не стеснялся говорить иное. Это как намоленные иконы. Ясно, что из тысяч и тысяч молитв, просьб, пожеланий и проклятий глубин образа достигают немногие, как ясно и то, что немногие иконы действительно помогают, если не считать очевидного эффекта, достигаемого простым аутотренингом. Но то, что все же воспринимается образом, в конечном итоге дает отдачу. А вот что именно достигло и впиталось – это еще вопрос.

Христианская церковь два тысячелетия создает то, что рядовой прихожанин склонен называть чудом. Но при этом неустанно рушит все то, что было до нее. В процессе христианизации античные, а больше того – языческие божества, боги и иные высшие существа – превратились в свою противоположность. Иранские дэвы стали дьяволами. Святой Мартин, живший в четвертом веке, видел демонов в виде Юпитера, Меркурия, Венеры и Минервы. Епископ Райнальдо из Ночеры беседовал с демоном, явившимся к нему в лице Юпитера. Христианство, как и любое общественно-политическое движение, вставшее на революционные рельсы, отвергало старое и насаждало новое. Такое же происходило и с большевиками, захватившими власть в начале двадцатого века, нещадно ломавшими все то, что было до них. Все революционно-идеологические движения рано или поздно приходили к одному – к тотальному праву господства некой единоличной силы над человеком. Все отметали предшественников как еретиков – как бы это ни называлось. Римляне отказали греческим богам в праве на существование, заменив их своими, по сути – такими же. Потом в том же Риме утвердилась новая религия, зачеркнувшая прежних богов. Насильственно отторгалось все то, что зачастую было наработано даже не столетиями – тысячами лет. Создавался образ, представление, что не человек венец природы и ее повелитель, а Некто. Бог. Царь. Генералиссимус. Генеральный секретарь. Президент. Папа. Саваоф. Аллах. И часто сокровенные знания умирали вместе со своими хранителями. Но не всегда пропадали бесследно.

Горнин и его гость это знали и понимали. Иначе они не были бы теми, кем являлись. И, опираясь на современные знания, отнюдь не брезговали тем, что было создано до их рождения. Золотая блоха, уже изрядно потертая за века своего существования, была одним из действенных, правда, тайных оберегов, который, если им правильно пользоваться, работал не хуже современного навороченного чипа с тысячами искусственно вложенных в него, отобранных и проверенных заклинаний. Не всегда сильнее – это факт, который надо признать, – но и не хуже. А в некоторых ситуациях и получше. Тем более что даже современная аппаратура не могла не то чтобы обнаружить, но идентифицировать назначение крошечного, кустарного золотого изделия, выставленного напоказ. Мало ли какие прибамбасы носят сейчас всякие нувориши или недалекие люди. Однажды Горнин собственными глазами видел, что один уважаемый и, казалось бы, неглупый человек держал в своей домашней коллекции древнегерманский знак, обозначающий проклятие того места, где он находится. Такой подкидывали в дома, а то и крепости врагов, и избавиться от него бывало очень нелегко, доходило до того, что люди покидали насиженные места. Самым ярким примером таких проклятий места пребывания служат древнеиндейские города в Южной Америке, где руками неведомых недоброжелателей среди прочей символики на камнях были вырублены такого рода знаки. Горнину стоило немалых трудов уговорить своего знакомого расстаться с забавной вещицей. А уж сколько молодежь таскает на себе всякой дребедени – не сосчитать. Различить же истинную суть того или иного знака, в особенности же его силу в тех или иных ситуациях, могли немногие. Вот Паша – тот может. Перегуда тоже может, но не всегда и не все. Во всяком случае, на свою блоху Горнин надеялся.

Он смотрел, как «друг Рома» вытягивает из внутреннего кармана пиджака четки из черного оникса, и старался сохранить спокойствие, хотя в умелых руках такие четки – серьезная сила, даже если не подкреплять их наступательной магией.

– Никаких загадок, милейший Александр Петрович. Да и какие между нами могут быть загадки? – сладко пропел гость, мерно защелкав костяшками.

– Не мог бы ты обойтись без этого? – спросил Горнин, с брезгливым выражением на лице ткнув пальцем в четки.

– А что такое? Тебя это раздражает?

– Не надо делать из меня деревенского дурачка! Или ты думаешь, я их не узнал? Постыдился бы заходить ко мне с шанхайским глазником.

Далеко не каждый даже из практикующих магов знает, что не все странствующие монахи Древнего Китая учились приемам самозащиты в Шаолинских монастырях и им подобных. Некоторым, избранным, в подобном искусстве нужды не было, в качестве куда более совершенного оружия у них имелись с собой вот такие четки, в европейской традиции именуемые «шанхайским глазником», с ударением на «а», охранявшие их, кстати, даже во сне. В случае необходимости они же могли служить средством нападения, и весьма действенным средством.

– А чего ты тогда этих козлов сюда выставил? – сварливо поинтересовался Перегуда, метнув взгляд на скифский оберег.

– Что же мне, с твоим приходом все в утиль сдавать? – не менее сварливо спросил хозяин. – Или в камеру хранения? Может, ты уже и иконы не переносишь?

– Ты бы полегче все-таки, – не на шутку обиделся Роман Георгиевич, но четки с глаз долой убрал. Как-то уж очень легко он поддался. – Так ты мною скоро будешь детей пугать.

– Это как ты себя вести станешь.

– Я-то себя нормально веду. В рамках. А вот твой Мамонтов… ты знаешь, что он вчера в Москве учинил? Он половину города разогнал только для того, чтобы к своей даме сердца поспеть, к колдунье этой липовой.

– А ты откуда знаешь? Неужто следишь? – недобро прищурился Горнин.

И чего это «друг Рома» к Мамонтову привязался?

– Следишь! – хмыкнул Перегуда. – Да тут и следить не надо, когда об этом весь город гудит. Крупный чиновник опоздал на важное совещание правительственного уровня, милиция в панике, один деятель чуть ли не депутатское расследование по этому поводу затеял. И затеял бы, если б не я. Так что присматривать надо за своими людьми. Или они уже выходят у тебя из-под контроля?

Горнин поморщился. Сначала потому, что коллега в очередной раз решил похвастаться своими высокопоставленными знакомыми и одновременно своим влиянием на них. Позер! Хотя это так и есть на самом деле, в смысле знакомых. А затем из-за намека на потерю управления командой. Особенно чувствительному оттого, что это было недалеко от действительности. Еще как недалеко! До того, что ставилось под вопрос само существование команды. По крайней мере в том виде, в каком она была до сегодняшнего дня.

– Не много ли ты на себя берешь?

– Я беру? Боже! Раскрой глаза! Ты что, не видишь, что у тебя творится?

– Я-то вижу, но вот ты здесь при чем? Или пошакалить решил? – Горнин перешел на откровенную грубость. Этим он рассчитывал побыстрее вывести гостя на откровенность. Нечего тянуть. Если уж пришел с дурными вестями, так говори! А Паша действительно учудил так, что надежда на то, что Роман не обратит на это внимания, была напрасной. Заведомо напрасной. Шакал! Этот своего не упустит.

– Это не я решил пошакалить, дорогой ты мой. Это твой Мамонтов решил. Я вот только думаю, он один действует или ему кто помогает? А то даже и покровительствует.

– Что?! – взревел Горнин.

Это было уже слишком. Прямо сказать, чересчур. Он едва удержался от того, чтобы метнуть в «друга Рому» боевое заклятие, недавно выведенное его мальчиками, сманенными им из разных мест. Он их необидно звал головастиками за удивительное умение обращаться с компьютерами. Если бы не давняя и твердая договоренность – метнул бы. Да и без нее у него не заржавеет, если б не знать, что в ответ Рома тоже церемониться не будет. Недаром он четки свои проклятые продемонстрировал.

– А то! Есть мнение, что на терминале – его рук дело. Не знал, скажешь?

Вот это и есть удар под дых. Но – держаться надо. Держаться!

– И чье же это мнение?

– Мое, Саня, – Перегуда помолчал, ожидая возражений. Не дождавшись, продолжил: – А в банке? Ведь там его следок прослеживается. И свидетели опознают.

– В каком… – у Горнина перехватило дыхание. – В каком банке? – спросил он осипшим голосом.

– Значит, не в курсе. Уже радует, – проговорил Перегуда, откидываясь на спинку кресла. Как бы с сочувствием проговорил, даже с пониманием, но за этой ширмой угадывалось удовлетворение. С чувством глубокого, так сказать, удовлетворения мы, товарищи, видим перед собой сегодня картину того, как претворяются в жизнь наши чаяния и надежды…

– Грабанул твой Мамонтов банк, хорошую сумму взял. Я даже удивился. Неужели ты ему так мало платишь?

Слова о социальной справедливости для нас не пустой звук, не расхожая фраза, это наша жизненная установка! Мы не можем позволить, как это происходит в некоторых местах, чтобы наши люди искали себе пропитание на помойках, питаясь отбросами, объедками тех, кто их же и эксплуатирует…

– Ты врешь.

– Побоялся бы ты Бога говорить такие слова, Александр свет Петрович. За вранье сам знаешь, как спрашивается, а мне есть чего терять.

– Докажи.

– Ты позволишь? – вежливо поинтересовался Роман Георгиевич. – А то заявишь потом, мол, я тебя тут чуть ли не изнасиловал, а то и еще чего похлеще.

– Валяй.

– Как скажешь.

И Перегуда навалял. В сознание Горнина одна за другой потекли картинки одна страшнее другой. И везде следы Мамонтова. Вот терминал, вот дорога, вот банк. Ужас! Ужас! И этого человека он держал возле себя? Неужто все из-за денег? Да при желании он мог бы!.. Мог бы. Мог и смог. И ведь это только первый шаг.

– И ведь это только первый шаг, – эхом отозвался Перегуда.

Мы уверены, нет, больше того, мы можем утверждать, что неотвратимость наказания – это такой же факт, как то, что мы с вами находимся здесь и сейчас. И если кое-где этого по каким-то причинам пока, временно, не происходит, то это, заверяю вас, товарищи, только временно. Мы искореним эти, заверяю вас, немногочисленные факты, мы выметем их поганой метлой…

– Не понимаю.

– Да что ж тут понимать-то. Все ясно.

Горнин сглотнул. Ему было нехорошо. Не физически, хотя он и отметил учащение сердцебиения. Наверное, и давление поднялось. Тут еще и кофе этот поганый. Он чувствовал себя раздавленным морально. Это – конец. Не важно, что он лично здесь ни при чем. То есть важно, но дело даже не в этом. При его попустительстве один из лучших, один из самых перспективных его сотрудников, которого он, чего уж тут греха таить, рассматривал как своего возможного преемника, совершил такое, чему не то чтобы нет оправдания – оправдание-то как раз всегда найдется, тем более жажде наживы, – но это ставило крест на Горнине как эксперте. Не говоря уже о том, что Павлу закрыта дорога в Сообщество. Но это его личный выбор. Но подставил-то за что? Ну ушел бы, а потом уж… Господи, за что?!

Он встал, открыл дверцу шкафа, достал оттуда пузатую рюмку и бутылку коньяка с выпуклым вензелем, покрытым золотом. Вернулся в кресло, поставил на стол рюмку, щедро налил и, справившись с собой, всего лишь понюхал десятилетней выдержки напиток.

– Что дальше? – проговорил, преодолевая спазм в горле.

Перегуда сочувственно вздохнул, по-мусульмански вскинув перед собой ладони, обращенные вверх, к небу.

– Мне самому неприятно. Поверь. Получается, что и я тоже как бы того, прохлопал.

Контроль! Именно контроль исполнения выявляет на свет божий бюрократов и канцеляристов. В. И. Ленин.

– Как бы да, – слабо согласился Горнин, вертя рюмку перед носом. Он чувствовал, что сейчас должно последовать предложение. Все не так безвыходно! Но сам спрашивать не спешил. Если посмотреть со стороны, спокойно, то у Ромы положение, в сущности, не лучше, чем у него. Его, согласно правилам, из экспертов тоже попрут. За компанию. Оба полетим. Ты и я – два крыла.

– Ситуация хреновая.

Горнин слегка отхлебнул. Точнее, пригубил. И согласился.

– Надо думать. И крепко.

Осторожность! Теперь самое главное осторожность. Ни одного лишнего слова.

– Но выход, я думаю, есть.

Вот оно! Пошло. Есть предложение.

– Ты думаешь?

– Кажется, так.

– И какой?

– Давай-ка я с ним поработаю. Поговорю, пообщаюсь. Ну что нам с тобой хороводы водить? И ты, и я знаем, чем все это может для нас закончиться. Оно нам надо?

– Что значит «поработаю»? – спросил Горнин.

– Ну что, что. Пообщаюсь, посмотрю. Ну? Может, У парня просто крыша поехала. Знаешь, как это бывает? В карты там проигрался или еще что. Баба, скажем, зацепила, а теперь трясет парня, как грушу. Да чего я тебе рассказываю. Может, заболел, а сказать боится. Или из родных кто.

Однако наш карающий меч не может и не должен обрушиваться на головы тех, кто заблуждался, кто под чужим влиянием или по незнанию вступил не на ту дорожку. Мы умеем не только карать, но и миловать…

– И сколько тебе нужно… Ну, на какое время?

Перегуда дробно рассмеялся.

– Саня, это не мне, это тебе нужно в первую очередь. Не надо путать.

– Да ладно тебе.

Перегуда согласно кивнул. Мол, действительно ладно.

– Да откуда ж я знаю. Может, неделя. Может, побольше. Ты ж пойми, мне оно тоже… Не ради тебя ж только стараюсь. Мне ж чем быстрей, тем лучше.

– То есть как бы на воспитание, – с презрительным неудовольствием, которым маскировал свой страх, уточнил Горнин.

– Если угодно… В общем, сам решай. Мне из-за тебя задницу рвать тоже без радости. Если б не наша с тобой тесная связка. – Перегуда усмехнулся. – Прямо сиамские близнецы.

– Да уж, ближе некуда.

– Вот и я о том же. Ну, что решил?

А чего тут решишь-то! О-ох. Припер, припер фраер напомаженный. И Паша тоже постарался. Скинуть его с рук долой, а там уж… Там видно будет. Два эксперта, каждый и не таких обламывал, а у Ромы за плечами еще те, старые, комитетские дела остались. На них, кстати, и познакомились. Там еще, в дурке. Еще в той жизни у Ромочки командировки интересные имелись. В тот же, кстати, Китай. И не только. Так, что ж, пусть он с Пашей поработает, немного, с недельку. Глядишь, и все уляжется. Ну что теперь сделаешь, взбрыкнул парень. Действительно, всяко бывает. А там – посмотрим. Там уж кто кого.

– Только договоримся так, – решительно заявил Горнин, – неделя!

– Ну ты даешь! А если не хватит? Нет, ты как хочешь, но завтра, например, у меня весь день уже расписан. А потом, откуда я знаю? Ты меня задумал в рамки поставить, когда я для тебя – для тебя, Саня, – стараюсь. Ты чего? А если…

– Неделя! Или…

– Ну что ты за мудак? – озлился Перегуда. – Мне это что, одному надо? Тебе тоже, между прочим, мошонку прижмут. И, кстати, в первую очередь.

Коллективизм и взаимовыручка, чувство плеча – вот что нам позволяет чувствовать свое истинное превосходство, вот что нам позволяет совершать то, о чем некоторые не могут и мечтать!

– Да и хрен бы с ним, – резко проронил Горнин.

Не то чтобы он уже смирился. Нет. Вот то, что начал злиться, – это точно. Наверное, это стало ответом на злость Перегуды, не исключено, что наигранную, и, главное, его хамство.

– Ладно, – сдался Роман Георгиевич. – Попробую. Только ты уж не торопи. Ну, по рукам?

Он протянул через стол свою ладонь с холеными ногтями. Иной рабочий не зарабатывает за месяц столько, сколько «друг Рома» тратит на маникюр, прическу и прочее, не считая сеансов массажа и бани. Про остальное даже самой скандальной прессе писать страшно, не поверят. Впрочем, средства массовой информации никогда не располагали данными об их деятельности. Разве что косвенными. Но и те совместными усилиями удавалось гасить. Удавалось, удается и будет удаваться!

– По рукам. Но с тебя гарантии. Если уж что… Сам понимаешь.

– Договорились. Давай установку.

– Готов?

– Давай.

– Принимай…

Перегуда распахнулся, но Александр Петрович пока не знал, что же такое передать для Павла. Он был в растерянности. Получалось, что он отдавал, фактически продавал в рабство, пусть даже временно, всего на неделю, своего даже не сотрудника, но свою надежду. Как это будет выглядеть? Он, маг, как говорится, высшей категории, хотя такую категорийность, конечно же, никто не устанавливает. Эксперт, и вдруг отдает своего человека – мага! – кому-то… Ну, не в рабство, конечно. И не продает. Передает. Сообщество этого может не понять. И не принять. Хотя случаи передачи учеников от учителя к учителю в истории известны. Для повышения квалификации. Зачастую для того, чтобы выведать у другого мэтра его знания. И это, в общем, не считалось грехом или нарушением правил. Это было в русле, в практике Сообщества, в котором каждый был вправе хранить свои секреты, пользоваться ими и приумножать их, пока кто-то другой не хотел или не должен был ими завладеть.

Это как с ядерным оружием. Если им владеет всего одна страна, то все остальные волей или неволей становятся перед ней на колени. Все! Но когда аналогичное появляется у второй, третьей, а то и четвертой сторон, возникает пусть хрупкое, но равновесие. Ни один маг не хочет, чтобы кто-то был сильнее его. В смысле, ни один маг-директор. На этом и строится весь расчет.

Паша…

Нет, не так. Ну какой Паша? Не чаю же попить его приглашает.

Павел Евгеньевич!

Как это, оказывается, трудно. И тут еще Перегуда сидит весь из себя распахнутый, как створка моллюска. Что это у него там красненькое шевелится? Поранился, что ли? Или от напряжения?

– Саня! – поторопил Роман Георгиевич.

И Горнин выдал текст. Всего три предложения, но они родились как-то сразу, вдруг, как, наверное, это бывает у поэтов. Вдруг родилось то, чего до сего дня он даже не представлял.

И устало откинулся назад, на кожу спинки кресла. Он действительно устал. Устал до того, что спать захотелось.

– Ну все, пошел я, – поднимаясь, сказал Роман Георгиевич.

– Давай.

Горнин смотрел, как «почтальон» подошел к двери, как он аккуратно снимает свое заклятие и убирает его, словно сминая, растворяет в пальцах. Да, такой рвать «заплатки», даже чужие, не будет, этот все аккуратненько приберет. Хозяйственный. Этот своего не упустит.

Прикрыв глаза, Горнин попытался расслабиться. Как это всегда бывает при закрытых глазах, слух обострился, и он услышал – или это всего лишь игра воображения? – удаляющиеся шаги Перегуды. Что же там у него за красненькое шевелилось? Вроде как язычок какой. Что-то знакомое вроде.

Он расслабил мышцы плечевого пояса. Пять минут. Нужно покемарить всего пять минут, восстановить силы. Хоть они и не вступили в открытую борьбу, но все равно этот разговор дался нелегко. Напряжение было сильным. Очень сильным… Но все прошло… Теперь хорошо… Спокойно…

Привычно погружаясь в полусумрак расслабления, он вдруг краем сознания поймал какую-то мелодию. Это нормально, это тоже способствует релаксации. Беспокоило только то, что он не может ее узнать. Это раздражало. Как в телевизионной передаче «Угадай мелодию». Мотив вроде знаком, а вот слова никак не вспоминаются, из-за чего и мотив все время ускользает. Что за ерунда! Ну не все ли ему равно, он, в конце концов, в конкурсе не участвует. Нужно взять другую песенку, хорошо знакомую и беззаботную, и она вытеснит этот мотив. Есть из-за чего голову ломать!

И он уже выбрал песню про Костю-моряка, когда вдруг вспомнил. Вспомнил! Действительно, давно он не слыхал эту песню, даже чуть ли не гимн, так что немудрено, что сразу не угадал. А ведь в детстве, наверное, он и сам распевал про пионерские костры. Да что там наверное – наверняка! Просто в памяти это не сохранилось.

Он отдался этой мелодии, хотя засыпать под нее было как-то диковато. Во всяком случае, непривычно.

Взвейтесь кострами, синие ночи. Мы пионеры – дети рабочих…

Нет, никакой пионерской романтики он в детстве не ощущал. И вообще его детство было далеко не романтичным. Да и какая может быть романтика в условиях полного и всеобъемлющего тоталитаризма взрослых – родителей, воспитателей, учителей, старших ребят, пионервожатых и даже прохожих, не говоря уж о соседях.

Близится эра светлых годов.

И что это его сегодня на воспоминания потянуло? Просто день ностальгии какой-то. То речи с партийных съездов, то вот эта песня.

Клич пионеров «Всегда будь готов!»

Что?!

Сонливости как не бывало. Горнин вскочил, а кресло, будто живое и испуганное его резким движением, резко откатилось назад, почти отскочило, и ударилось о стену. От удара развернулось и скакнуло обратно, ударив хозяина в зад. Тот громко, в полный голос, выругался.

Секунды не прошло, как в кабинет заглянула Лидочка. Лицо ее было испуганным.

– Вы меня звали, Александр Петрович?

Он уставился на нее, борясь с желанием матерно обругать и ее. Не за что-то конкретное, а потому что она попалась ему под руку.

– Так, – наконец проговорил он, тяжело дыша, но стараясь говорить спокойно. – Найди мне Мамонтова. Быстро найди.

– А где он? – простодушно спросила секретарша, обманутая спокойным тоном директора.

И тут он не выдержал.

– Не знаю! – рявкнул он так, что эхо прокатилось по притихшему офису. – Сама думай!

Лидочка, как загипнотизированная, смотрела на него и моргала, не то готовясь расплакаться, не то таким способом пытаясь понять, чего от нее хотят и в чем вообще дело. Орали на нее редко.

– Ну! – подстегнул он ее, и это подействовало.

Секретарша скрылась, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Горнин раздраженно подошел к окну. Машины Перегуды уже не было видно. Ну естественно! Нагадил и поспешил убраться. Да еще как нагадил-то! Горнин зло погладил подбородок, подросшая щетина ответила ему треском.

Теперь он все понял. Все сложилось. И тот красненький язычок, и цитаты из советского прошлого, и песня эта дурацкая. Провел его комитетский прихвостень, как последнего дурака обвел вокруг пальца. И ведь на чем, на чем!

Еще в те, прежние времена ходили неясные слухи, будто бы партийные вожди, на словах отвергающие всякую религию, колдовство, гадание, астрологию и прочее, на деле всем этим активно пользовались. Под эгидой КГБ будто бы работали несколько групп спецов, на самом деле обслуживающих интересы высших партийно-государственных чиновников. Слухи были невнятными, понятное дело, что никто и никогда не имел возможности их проверить, но в профессиональной среде они упорно циркулировали. И в психбольнице, где в то время работал Горнин, такие разговоры тоже имели место, а психиатры люди особые, им, в силу профессии, известно многое из того, о чем другие могут и не догадываться. Был, кстати, и один больной, порой рассказывавший преинтересные вещи.

Так вот, в числе прочего говорилось, будто бы некоторые речи – на партийных съездах и иных массовых мероприятиях – составлялись в том числе и магами. Ну, не целиком, конечно, этого бы им никто не доверил, да и нужды в том не было, достаточно было нескольких фраз, которые при первом, да и при втором взгляде на них выглядят как обычные лозунги, только, может быть, несколько корявые. Но, учитывая возраст озвучивавших их деятелей, это как-то не бросалось в глаза и слух не резало. На самом же деле это были самые настоящие, полноценные, стопроцентные заклятия, направленные на выполнение или, наоборот, блокировку определенных действий.

Слухи слухами, времена те миновали, и все, казалось, ушло в прошлое, а сами те высказывания стали вспоминаться чем-то вроде анекдотов, что ли, пусть и несмешных. Во всяком случае, ничего опасного в них никто уже не видел. По большому счету, их просто забыли. А Рома – сука! – не забыл. Если бы он один, сам, попытался тут козни строить, то ничего бы у него не вышло. Но над теми заклинаниями наверняка трудилось немало народу. Сколько их было? Три? Пять? Десять человек? Сейчас это трудно, почти невозможно выяснить. Но с направленными на подавление заклятиями, созданными пятью – да что там! – даже тремя квалифицированными магами, он, Горнин, не справится, тем более в тот момент, когда такого подвоха не ожидает.

Господи! И кому он поверил! Кому! Тот давно уже, давно хочет у него Пашу отобрать. Переманить или еще как. Но в последнее время не то что попыток таких не делал – даже намека на них. Только следил, как мышь из норы. Ждал, когда кошка отвернется. И дождался, гад. А может, и сам подстроил. С него станется! Ну, Рома!

Горнин подошел к двери и резко распахнул ее. Лидочка, быстрыми тычками в клавиши набиравшая номер, испуганно на него поглядела.

– Ну? Что там?

– Его мобильный, кажется, отключен. Дома тоже нет.

Что там Перегуда говорил о любовнице? Ей надо звонить, уж она-то в курсе должна быть. Хотя…

– Семенова ко мне. Живо!

Секретарша, уронив трубку на аппарат, воробьем вылетела из приемной, хотя позвонить Мих Миху было куда быстрей и проще. Запугал девку, прав был Роман. Ничего, пусть побегает.

Он слышал удаляющееся цоканье ее каблуков, а взгляд бесцельно шарил по приемной в бессознательных поисках того, на что можно было бы выплеснуть свое раздражение, пока не остановился на баллоне с водой, которую им два раза в неделю привозила специализирующаяся на этом фирма. Из этой воды здесь готовили чай и кофе, которые поглощались в неимоверных количествах. А рядом с двадцатилитровым пластиковым баллоном лежала непочатая коробка конфет «Вдохновение», еще в целлофане. Чье-то очередное подношение Лидочке, которого час назад здесь еще не было. Кто это расстарался? Жених ее заходил или из местных кто? Или посетитель, стремившийся попасть к руководителю? Впрочем, те редко приходили с подобными подарками.

А уж не Роман ли расщедрился?

Конфеты. Вода. Перегуда отказался от кофе и чая, хотя пить ему – это было видно – хотелось. Лидочка приготовила кофе как раз в его вкусе. Да и вообще хорош. Хотелось, но отказался. С чего бы он вдруг стал таким аскетом? И коньяку не стал. Вода? Заклятье через воду…

Ах он, сука! Такому сильному магу, как Перегуда, достаточно нескольких мгновений, чтобы перекинуть заранее заготовленное заклятие на воду. Нужно только подобраться к ней поближе, желательно вплотную. И Рома, змей ползучий, подобрался. Конфетками запасся. И не позвонил, не предупредил заранее. Чтобы хозяин не встретил его на подходе, чтобы суетился в это время в своем кабинете, выставляя обереги. Но против принимаемой внутрь воды они практически не действуют! И это Рома рассчитал. Все, все учел, змий.

Ну где они там пропали? Надо было самому к Михалычу идти, быстрее б получилось.

Словно откликаясь на этот призыв, Степанов появился в дверном проеме. Как всегда спокойный, даже вялый, почти сонный. Эдакий тип интеллектуала, который по большей части пребывает в своем, выдуманном мире, недоступном остальным.

– Проходи, – Горнин жестом показал внутрь кабинета. И уже строже Лидочке, появившейся следом. – Воду вылить. Конфеты на помойку. Нет. Конфеты в унитаз, коробку на помойку. Всю воду! Даже из чашек. И забери у меня. Все вымыть проточной водой.

Она не удивилась. От шефа исходили указания и покруче этого. Чего стоило хотя бы то, чтобы отловить всех пауков в офисе и собрать паутину – всю до единой ниточки. Или на сутки перевернуть все картины, картинки и прочие изображения лицевой стороной вниз либо к стене. Бывало всякое, вплоть до того, чтобы явиться на работу в свадебном платье до пола и обязательно в фате. Знакомые от таких выкрутас пребывали в шоке. А что было, когда в офисе с неделю жили две летучие мыши? Мерзейшие создания. Или весь персонал в срочном порядке посыпал все до единого углы солью, перемешанной с пеплом, по поводу которого Мамонтов не то всерьез, не то в шутку говорил, что он из морга. Но только при этом маг-директор никогда не орал. Последнее было всего страшнее. То, что через пару дней всех и вся изощренно проклинала тетя Люся, орудуя своей шваброй, теперь выглядело пустяком.

Плотно закрыв за собой дверь, Горнин в упор посмотрел на «дальнобойщика», так, словно выискивал у того на лице следы неведомой болезни, даже не следы, а первые их признаки. От такого взгляда хотелось спрятаться. Лицо его при этом было до предела серьезным и сосредоточенным.

– Ты как, Михал Михалыч? – наконец спросил он.

– Ну, нормально, – неопределенно ответил Степанов. Каков вопрос, таков ответ. – А чего?

– В смысле, ты в форме?

– Да нормально.

– Нужно… – Он всухую сглотнул. – Ты сможешь прямо сейчас выйти на Павла?

– В смысле на Мамонтова? – удивился Мих Мих.

– Сможешь?

– В принципе… Ну конечно. Только что нужно? А то…

Если судить по формальным признакам, то Михал Михалыч был более сильным магом, чем Павел. Опыт и вообще. Особенно при точечной работе на расстоянии. На большом расстоянии. В этом, пожалуй, ему вообще не было равных. Но уже сейчас он работал если не на пределе своих возможностей, то где-то близко. А Павел все еще продолжал расти, причем расти быстро, зачастую скачками, перепрыгивая через, казалось бы, необходимые этапы, даже как бы не замечая того, где другим приходилось проползать на брюхе, обдирая кожу до крови. Он расходовал свой потенциал, не жалея. И наращивал, якобы не замечая.

То, что сейчас предлагал Горнин, было похоже на провокацию, если не больше. Они, маг-директор и штатный маг, были знакомы не первый год и научились понимать друг друга без излишней словесной эквилибристики. По сути, Горнин предлагал нейтрализовать другого мага, причем заведомо дружественного, который объективно – это оба понимали – был сильнее. Может, знаний как таковых начетничества у Мамонтова было и поменьше, но вот силы заложенного в нем от природы потенциала явно больше. Причем больше намного.

– Нужно выложиться, Миш, – доверительно проговорил Горнин. Он отлично знал, когда нужно переходить со своими сотрудниками на доверительно-фамильярный тон. – Здорово выложиться. Помоги.

– Что нужно? – почти покорно спросил Степанов. Он уважал своего директора, где-то даже, может быть, побаивался, хотя особых грехов за ним не было, но больше всего был ему благодарен за то, что тот предоставил ему тихую гавань, где борьбу с окружающим миром можно было переложить на другие плечи. И еще боялся эту гавань потерять.

– Я передал Роману Пашин маг-код.

При этих словах брови тишайшего, как считали многие, поползли вверх. Для тех, кто в этом понимает, это все равно что выставить собственную жену на панель. Позор! Позор и предательство. Такое не то что непростительно, это даже больше чем преступно. Спокойный и внешне даже индифферентный маг Михаил Михайлович Степанов в определенных ситуациях мог взорваться похлеще, чем иная бомба. Это была именно та ситуация.

Но Горнин знал, что говорил.

– Роман меня на воде уделал. Забодяжил у Лидки под носом. Что с нее взять – девчонка. Плюс та история. С таможней. Гад. Но с ним я сам разберусь. Надо Пашу выручать. Сделаешь? Миша, больше некому. Я еще под ломкой. С час пройдет, не меньше.

Степанов отвернулся.

Оправдаться можно в чем угодно. Почему-то у начальников это особенно хорошо получается. Они всегда из дерьма чистенькими выскакивают. Натура у них такая. Но объективно – если все это правда – нужно помочь. Выложиться. Да. Только если говорить по правилам, без всяких экивоков, то Петрович Пашу подставил. И не его одного. Он всех подставил. Значит, может подставить и потом. Нет ему теперь веры. Как нет, выходит, и тихой гавани с сытной кормежкой.

– Я уйду, – сказал в сторону «дальнобойщик».

– Как сам решишь. Но сейчас-то, а?

– Я попробую, – глухо и неприязненно ответил Степанов. – Какой код?

– Сейчас… – Горнин собрался с мыслями. – Ба! Второй! Второго уровня. Давай присаживайся.

– Я стоя.

– Извини, забыл, – засуетился маг-директор. Ему на глаза попался практически непочатый бокал на столе. – Коньячку хлебнешь?

– Можно.

Пока Степанов, делая пассы, настраивался на контакт, маг-директор ринулся было к столу, на котором стоял бокал, взял его, едва не расплескав, но тут же замер. Вода. Коньяк. Хватит глупостей.

Быстро подошел к окну, распахнул форточку и выбросил бокал вместе с коньяком наружу, на асфальт. По оконному стеклу потекли маслянистые желтые капли. Звук разбитого стекла еще только долетал, когда он уже доставал из шкафа новый бокал и непочатую бутылку в бордовой картонной коробке.

Наливал он щедро, но не под край, зная, что при напряжении, которое может испытывать маг, работающий в качестве передатчика, руки, бывает, трясутся так, что в самом глубоком и узком стакане даже капли не остается.

В январе одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года в Подмосковье и на Сахалине в один и тот же момент начались жуткие снежные бури, длившиеся восемь с половиной часов. Никто, конечно, не связал два этих явления воедино; метеорологи могли себе позволить говорить самое большее об аномальном атмосферном явлении, не обусловленном метеопрогнозом. Да что там, такие прогнозы в лучшем случае сбываются на семьдесят процентов. Словом, совпадение, заслуживающее внимания только для узкой группы специалистов, которые об этом забыли через неделю. Правда, военные пытались что-то раскопать, но и их боевой запал был аккуратно погашен в те же сроки. И лишь пять-семь человек знали, что тогда два практикующих мага, не сошедшиеся во мнении о принципах и допустимости воздействия, выясняли отношения по-своему. Одним из них был молодой еще Михаил Степанов, позже попавший в психиатрическую больницу с сильнейшим нервным истощением. Другой… Другой, променяв столицу СССР на техасский Даллас, теперь помогает впавшим в климакс дамочкам, получая за свои услуги, как говорят, большие гонорары. Магом его никто давно уже не считает. Нет такого мага, сдулся. Есть обычный, пусть и успешный, психотерапевт в американском городе, где когда-то застрелили президента.

– Хлебнешь?

Михаил Михалыч мотнул головой.

– Дай нюхнуть, – сказал он низким, идущим из живота голосом.

Горнин поднес бокал ему под нос, напряженно глядя в глаза.

Ноздри мага раздулись, впитывая алкогольный аромат. Один вдох. Второй.

Лицо окаменело.

Готов.

Горнин, не найдя, куда поставить бокал, просто уронил его на ковер. И распахнулся на передатчика.

Из живущих мало кто, а может, и вовсе нет никого, способного похвастаться, что видел двух сильных магов, работающих за предел в адрес. Да не в адрес какой-то там тети Клавы, а в адрес сильного практикующего мага, накладывая на него запрет.

Просто для примера, для наглядности, это можно сравнить с электродуговой сваркой, когда сварщик сваривает две металлические детали. Дуга искрит, плавя металл, на окружающие конструкции падают горячие капли, которые ничем и никогда невозможно вытравить. А те, кто смотрит на этот процесс без защитного стекла, ловят, как говорится, «зайчиков», то есть получают ожог роговицы глаза. Минимум что бывает – это недели две нельзя смотреть на сколько-нибудь яркий свет, но при этом глаза постоянно слезятся. Ну а максимум… Словом, лучше не смотреть, а уж коли попалось, то отворачиваться.

– Ну? – хрипло спросил Горнин.

– Его нет.

– Что?

– Закрылся.

Опоздал… Что за паскудство! Ну, Рома! Теперь берегись!