Глава 3 ВОЛШЕБНИКИ ХРЕНОВЫ!

Давненько в офисе ООО «Лад» не было такого похоронного настроения. С тех пор, наверное, когда с год назад на офис налетела налоговая полиция в виде «Маски-шоу». Налет был жестким и внезапным, с демонстрацией автоматического оружия, ронянием сотрудников на пол и прочим беспределом, например экстренными допросами, больше похожими на выбивание признательных показаний. Как выяснилось, в тот раз произошла элементарная ошибка. Только в одной Москве фирм и фирмочек с названием «Лад» оказалось несколько, причем занимались они совершенно разными делами, от оказания услуг по чистке одежды до разработки уникальной медицинской техники.

В тот раз Петровичу «случайно» разбили лицо, и только тогда он переступил через правило не морочить государевых людей, наслав на находящихся в его кабинете проверяющих такой жестокий понос, что дверь единственного на всю фирму туалета работала со скоростью лопастей ветряной мельницы.

Фирма Горнина официально занималась фольклористикой и консультированием в области древнерусских сказаний, а также организацией массовых мероприятий ритуальной направленности, изучением древних обрядов и прочей маловразумительной, а главное – малодоходной ахинеей. Когда же просили разъяснить, что это означает по-русски, без всей этой зауми, интересующимся рассказывали, что вот, например, празднование Масленицы в районе проходит при участии фирмы «Лад», что сотрудниками был произведен подбор материала для фундаментального труда академика Арбатова-Покровского, вот, кстати, благодарственное письмо от него лично, что ими совместно с научными сотрудниками Исторического музея ведется большая работа по изучению сакральных знаний древних славян, что… В общем, вешали лапшу на уши. Нет, конечно, кое-что в этом смысле делалось, но далеко не в тех объемах, чтобы содержать офис в двести с лишним метров на Ленинградке и кучу сотрудников. Но книги соответствующей направленности, развешанные на стенах картинки и прочее достаточно наглядно говорило о характере деятельности фирмы, а общий скромный вид сотрудников свидетельствовал о том, что миллионами здесь и не пахнет.

Как известно, сказавший «а» да скажет «б». Маг-директор, единожды нарушив принцип, не стал останавливаться на достигнутом, выведя старшего группы на разговор. Понемножку надавив на него, сначала выяснил, что произошло недоразумение, обычная путаница, ошибка, какие случаются сплошь и рядом. Кого другого такое объяснение вполне устроило бы, но не Горнина, который как администратор набивал первые шишки в районной дурке, больше похожей на тюрьму, чем на лечебное учреждение, откуда почти все пациенты страстно рвутся на свободу, для чего что только не изобретают и не придумывают. И врут, и изворачиваются, и нападают на персонал, а уж отношения между собой случаются пострашнее, чем где-либо еще. Да и позже бывали у него лихие ситуации. Словом, не поверил. Да и сложно представить, что налоговики, которые знают своих подопечных не то что по адресу, а в лицо, случайно зашли не в ту организацию. И Горнин надавил еще раз, введя служаку в транс.

Тот сопротивлялся, но недолго. Многого он, конечно, не знал, поскольку просто получил приказ от начальства и выполнял его, но кое о чем догадывался, все же не глухой, не слепой и не клинический идиот. И излил хорошему человеку Александру Петровичу, ставшему для него родного отца милее, что имел его начальник контакт с неким представительным дядечкой, холеным таким, в дорогом костюме, с перстнем на руке и седой прядкой, разделяющей его темную, почти черную шевелюру пополам. Начальник, что практически никогда не случалось, лично проводил гостя по коридору, и это, естественно, не осталось незамеченным. А на другой день и случилась та самая «ошибка».

Горнину не надо было объяснять, кто такой этот дядечка. Даже напрягаться, чтобы вспомнить, не требовалось. Этого человека он мог бы узнать в темной комнате с завязанными глазами, заткнутыми ушами и заложенным носом. Он мог узнать его в толпе, учуять под землей или спрятавшимся в танке. Он был обязан это делать, если элементарно хотел жить. Потому что Роман Перегуда был не только маг-директором, то есть примерно тем же, кем и Горнин, но и вторым человеком, входящим в число экспертов, то есть был одним из двух. Горнин и Перегуда. Рома и Саня, как называли они друг друга, когда оставались наедине. Два крупнейших специалиста и вечные конкуренты-неприятели, не упускающие случая сделать друг другу подножку. Но до того, чтобы натравливать госструктуры, дело не доходило. В свои дела они никогда не вмешивали государство, это был принцип, который Роман нарушил.

Для того чтобы проверить «показания», много сил не потребовалось, налоговый чин сам все рассказал, и разозленный Горнин предпринял ответный шаг. Он не стал действовать такими же топорными методами, как его оппонент, устраивая силовые шоу.

Он по всем правилам известил уважаемого Романа Георгиевича о том, что нужно провести срочную экспертизу, в результатах которой заинтересованы очень влиятельные люди. В подольском НИИ имелась небольшая лаборатория, в ней тихо и незаметно трудились два человека, мужчина и женщина, занятые якобы перспективным исследованием. Даже руководство НИИ точно не знало, что там творится, да не очень-то и интересовалось, поскольку на ее содержание регулярно поступали средства от неких спонсоров. Не очень большие, правда, но даже от них на глазах прогорающие начальники от науки умели отщипывать кусочки. А иногда, очень редко, в лаборатории появлялись двое мужчин среднего возраста, будто бы за отчетами о проделанной работе. Один из них был очень приметен из-за импозантной седой прядки в волосах.

Есть вещи, уклоняться от которых нельзя. Можно попробовать потянуть время, но не более того. И Рома, по телефону посетовав о своей занятости, вынужден был на экспертизу явиться. И ему были предъявлены для экспертной оценки свидетельства двух представителей государственной структуры на предмет определения истинности их показаний и, соответственно, побудительных мотивов их поступков.

Такого лая, какой стоял в тот день в обычно тихой, незаметной лаборатории, полусонные работники НИИ не слыхали никогда. Два мага, совместными усилиями способные за час нехило заморочить такой крупный город, как Москва, ругались, как последние торговки на Сорочинской ярмарке.

Гордый Роман, зажатый профессиональными обязательствами мага-эксперта, вынужден был признать, что его разговор с налоговым чиновником имел место. Но только разговор! А Горнин долбил его фактами, с которыми оппонент вынужден был соглашаться, но тут же опровергать, расставляя нюансы, на что в ответ получал новые факты и порцию отборной ругани.

Магическая защита помещения была здорово подпорчена двумя разбушевавшимися директорами, так что потом, когда они просто устали ругаться и выпили по рюмке коньяка, им пришлось, засучив рукава и не глядя друг на друга, фактически лепить заново ими же самими испорченную ауру. При этом от злости часто ошибались, отчего злились еще больше, что отнюдь не способствовало плодотворной работе.

Каждый знал, что один без другого они мало чего стоят. Скажем, воспользоваться лабораторным оборудованием они могли только в паре – так уж все было устроено. Нередки были случаи, когда один из них помогал другому, даже переступая через себя. Да мало ли случалось ситуаций, когда один не мог обойтись без другого. Но было и еще одно, о чем знали немногие, то есть почти никто. Они были даже больше, чем сообщающиеся сосуды. Они были как сиамские близнецы, сросшиеся между собой. В случае если один погибает, неизбежно погибает и второй. Даже если их разъединяют хирургическим путем, то конец будет тот же. Ведь если один из сообщающихся сосудов разбить или разрушить соединяющую их трубку, то наполнявшая их жидкость неминуемо выльется из обоих. При таком раскладе терпеть, и даже больше того, приходилось обоим, что не мешало эмоциям время от времени выплескиваться через край.

С тех пор Горнин и Перегуда предпочитали не встречаться без сугубой необходимости. Поэтому Петрович, помучавшись про себя, взялся изучать следы, оставленные на хищниках, самостоятельно.

Он злился. Если б не Роман с его дурацкой выходкой, которая ни к чему хорошему не привела, впрочем, как и большинство его выходок, то сидели бы они с ним сейчас в лаборатории и тихо, хоть и не очень мирно, изучали следочки, препарировали их, потихоньку добираясь до сути. Но теперь звонить Перегуде фактически с личной просьбой было выше его сил, хотя тот, ясное дело, в просьбе не отказал бы и даже тянуть время, как он это делает обычно, не стал бы. Даже, скорее всего, и не язвил. Но зато так сочувственно посмотрел бы, что лучше обойтись без него. Здесь же, в офисе, Петровичу приходится работать в одиночку, что не застраховывало от возможной ошибки.

За последние годы он уже привык работать в паре, пусть даже эта пара не совсем та, какой хотелось бы. Больше того, с хорошей аппаратурой работать куда легче. Взять хотя бы прибор, который меж собой они называют «Зеркало». Там след раскладывается слой за слоем, что позволяет сделать какой угодно тонкий анализ. Тут же, в своей библиотеке, он вынужден работать по старинке, на паутинке, двух палочках, веретене и нескольких заклинаниях, одно из которых на латыни, и произносить их нужно вслух, в определенном порядке, часто повторяясь, а полученные результаты, если не хочешь их потерять, раскладывать между страницами книг, которые тоже нужно подготовить заранее, потому что препарированный след самостоятельно долго не живет, о нем нужно заботиться, при этом работать требуется быстро, но очень внимательно и осторожно. Да тут еще на психику давит тот факт, что он занимается следом своего сотрудника, доверенного, чуть ли не родного человека, можно сказать, следит за ним, подозревая в предательстве. А как тут не подозревать, если все один к одному? Словом, Петрович злился. Он нервничал. Особенно когда вспоминал сцену, произошедшую в кабинете Терминатора. Когда там появился Паша. Видно, что только со сна, с красной щекой, на которой еще алеет рубец от одежного шва, с мутными спросонья и не ушедшей усталости глазами, весь такой вялый, расслабленный, но при этом с тающей в носогубных складках улыбкой. Как он сел без спроса. Со стороны посмотреть – наглец. А по сути – просто устал человек, вымотался. Ему бы сейчас поспать, но нельзя. Пока нельзя.

И Терминатор, как будто почуяв, навалился на него, крича и брызжа слюной, оскорбляя и обвиняя. По сути ничего путного, стоящего и на самом деле доказательного он не сказал. Да и что он сказать-то может, бизнесмен хренов? Так, сплошные догадки и – это Горнин понял быстро – подслушанный разговор его с Мариной. Если бы Паша был в форме, а лучше того, если б его вообще там не было, то маг-директор ситуацию разрулил бы за три минуты. Но тут еще угнетало чувство вины. А вдруг? Нет, на самом деле, а вдруг? Тогда что?

Ничего Терминатор не добился, в смысле материального, а иного ему и не нужно было, но ситуацию взвинтил до предела.

Сотрудники ООО «Лад», как и всякие люди, проработавшие бок о бок немало времени, знали, а больше того – чувствовали, что кроется за тем или иным действием начальства. Стоит ли ждать чего-то хорошего, когда злющий, как бес, директор уединяется в библиотеке, громогласно велит его не беспокоить и при этом запирает дверь – сознательно или нет, поди разбери! – старинным китайским заклятием, от которого даже кошки шарахаются, а они китайского знать не знают и слыхом не слыхивали. Даже уборщица, никого и ничего не боящаяся тетя Люся, бывшая зэчка (четырнадцать лет за грабежи и разбои), проходя мимо, жалась к стене и мелко крестилась, сопровождая оные жесты отборным матом.

Все, кроме, может быть, толстокожего Егора, он же Артур, сменившегося с ночной смены и не спешащего домой по причине того, что он жаждал пообщаться. Сунувшись к Степанову, читающему в Интернете последние новости, он завел было разговор на самую интересующую его тему – он хотел стать учеником мага.

– Мих Мих, – фамильярно обратился он к упершемуся в экран монитора Степанову. – Не отвлекаю?

– Отвлекаешь, – буркнул тот.

– Слушай, я тут слышал, будто Петрович какого-то молодого сватает?

Сам себя он считал уже не то чтобы старым, заслуженным ветераном магии, но кем-то в этом роде точно. И это после четырех с половиной месяцев работы в качестве диспетчера.

– Ну и?

– Так это… Я бы тоже не прочь, а? Мы же говорили, помнишь?

Добрей человека, чем Михал Михалыч, не то что на фирме, в мире сыскать трудно. Он охотно откликался на предложение попить пивка и сходить на футбол, причем при этом платил не только за себя, но и за приглашающую сторону, что при его небольшой зарплате, трех дочерях и пяти внуках было практически подвигом. Про то, как он привел на фирму тетю Люсю, взяв ее с улицы после пятиминутного знакомства, а потом два месяца снимал с нее глубоко въевшуюся коросту всех и всяческих проклятий, не взяв с нее ни копейки даже в виде жалкого вафельного тортика, вообще рассказывали как легенду. Или анекдот. Тут уж кому как нравится. Или как он снимал порчу безденежья со знакомой своего соседа, поселившейся в Австралии. Та вскоре стала миллионершей и открыла сеть модных магазинов по всему Зеленому континенту, не сказав Мих Миху даже спасибо. Подобных историй за ним была уйма.

– Давай потом, а? – попробовал отбиться от настырного парня Степанов, но тот, привыкнув к безотказности стареющего мага, намека не понял.

– Ну нет, в самом деле. Я уже давно это, ну, типа как в очереди. Мы же договаривались. Ты бы поговорил с Петровичем.

– Спрошу.

– Когда? А то все обещаешь…

Была, была за Степановым какая-то темная история. Точно была. Может, своим беспомощным, как многим представлялось, поведением он ее и искупал. Не могла не быть. Потому что он, оторвавшись от монитора, вдруг так резанул взглядом по ночному диспетчеру, что тот…

Сначала Егор отпрянул. Потом вскочил, задом толкая креслице на колесиках. Потом побледнел. Потом упал на сиденье того же кресла. Потом затрясся, закатывая глаза. Потом медленно встал и вышел, еле волоча ноги. Те, кто его видел, говорили, что на парне лица нет. Своевольный котяра Семка, завидев его, сиганул с подоконника, сбив при этом горшок с засыхающим столетником.

Секретарша Лидочка, обладательница сладкого голоса сирены-завлекательницы, на который велось большинство звонивших, вдруг стала отвечать на телефонные звонки рявкающим баском, обладателем которого мог быть только дворовый хулиган, в пьяном виде специализирующийся на пугании припозднившихся прохожих, главным образом женского пола.

Павел, с красными от злости, усталости и недосыпа глазами, набивал на компьютере отчет о своей работе на ТТТС.

Тетя Люся, с татарским акцентом бормоча матерные проклятия, которым ее по пьяному делу научил Степанов, шумно мыла коридор, держась подальше от библиотеки. При этом стирального порошка она сыпала впятеро против обыкновения.

Кот Семен спрятался под шкафом в приемной, наэлектризованной шерстью собирая с пола пыль.

Марина сидела за своим столом, зажав ладони между колен, и как будто дремала с закрытыми глазами, только время от времени раскачивалась, тихонько подвывая.

В «Ладе» царило предгрозовое настроение.

Маг-директор вышел из библиотеки после полудня с двумя толстенными фолиантами в руках. Старинное заклятие, сорванное им с двери – выглянувший на шум Степанов это видел, – еще долго плясало на полу раскаленным медным блином, украшенным огнедышащими драконами.

– Мамонтова ко мне! – бросил Горнин Лидочке, проходя через приемную.

Та, увидев черные круги вокруг глаз начальства, даже кивнуть не смогла, только моргнула. И лишь когда за директором закрылась дверь, взялась за трубку внутреннего телефона.

– Павел Евгеньевич, – вновь ставшим елейным голосом проговорила она в трубку, – вас Александр Петрович просит.

– Сейчас приду, – пообещал тот, продолжая мучить клавиатуру.

– Срочно! – пискнула Лидочка.

Ясное дело, что этого разговора никто из сотрудников, кроме двоих, принимавших в нем непосредственное участие, слышать не мог. Но это «Срочно!» колокольным набатом пронеслось по офису, поганой метлой выгнав из-под шкафа успокоившегося было котяру, с заносом на повороте вылетевшего в коридор. В этот момент тетя Люся опрокинула на пол ведро с грязной водой, но голос подавать не стала, хотя в иной ситуации до самого потаенного уголка офиса донеслось бы ее сугубое мнение по этому прискорбному поводу.

Когда цокот кошачьих когтей затих, гробовую тишину офиса нарушали только тяжелые шаги Павла по коридору. Каждый из сотрудников по их звуку мог определить, что вот сейчас он идет по коридору, притормозил у приемной – наверное, прическу поправляет, – вошел, снова притормозил и, увидев направляющий кивок секретарши, прошел в кабинет. Теперь тишина стала абсолютной.

– Отчет написал? – спросил его Горнин, едва Павел успел прикрыть за собой дверь.

– Заканчиваю. Что опять случилось?

Директор смотрел на него в упор, набычив голову.

– Садись. Разговор есть.

Кресла, как и вся мебель в этом кабинете, были тяжелыми не из-за пристрастия хозяина к готическим формам, а по причине того, что в минуты гнева, которые пусть нечасто, но все же случались, легкие детали интерьера приходили в движение, порой настолько интенсивное, что врезались в стены. Это вынуждало тратиться на обновление мебели и косметический ремонт, что, в свою очередь, приводило к раздражению не любившего лишних трат Петровича.

С усилием подвинув кресло, Павел сел, тяжело опершись локтями на дубовую столешницу.

– Не выспался, смотрю?

– Есть такое дело.

– Или вообще не ложился?

– Да нет, поспал.

– Странно.

– Что странного? – удивился Павел. Слабо так удивился, без настоящей заинтересованности.

– Странно, когда же ты в таком случае успел столько дел наворотить.

– Каких дел?

Горнин выдержал паузу, продолжая давить взглядом, и только после этого спросил:

– Что, деньги понадобились? Поделись, что за нужда такая на тебя свалилась.

– Я, кажется, чего-то не понимаю. Может, объясните?

Теперь Павел уже не выглядел сонным, а в его просьбе можно было угадать если не угрозу, то предупреждение. И на шефа он смотрел не расслабленным от усталости, а подобравшимся, готовым к сшибке, хотя любой более или менее знающий человек без сомнения предсказал бы победителя в подобном противостоянии.

– Нет, это ты мне объясни, за каким чертом ты устроил всю эту катавасию со зверями и вообще.

– Я устроил?! – повысил голос Павел.

– Ну не я же! – грохнул маг-директор.

С минуту они рассматривали друг друга с интересом двух баранов, задумавших проверить прочность рогов – своих и соперника.

Первым взял себя в руки Павел, по крайней мере попытался это сделать.

– Послушайте, Александр Петрович. Я, конечно, виноват, надо было с клетками понадежнее, то есть покрепче, но я же не специально. Кто же мог предположить, что кому-то взбредет в голову их вскрывать? Дурдом какой-то.

То ли упоминание о доме скорби, оставшемся в воспоминаниях Горнина не самым светлым пятном в его жизни, то ли упрямство подчиненного, оскорбляющее разум начальника, то ли еще что окончательно вывело его из себя, но он резко подался вперед и точным жестом распахнул один из лежащих перед ним тяжелых фолиантов точно на девяносто шестой и девяносто седьмой страницах. На одной из них был изображен грифон-охранитель с распахнутыми крыльями, на другой – столбиком, на стихотворный манер, выведены слова на одном из древневосточных языков. Скорее всего, охранные заклятия из тех, что сейчас практически не применяются.

– А это что?! – рявкнул директор.

– Что?

– Вот! Смотри!

Павел подался вперед, пригляделся и увидел. Между страницами желтела полуэфирная вязь старославянского текста:

Что завоевано – наше, что порвалось – наше.

Я наступил на всех сопротивляющихся, на скупцов.

Это сказал Стрибог, и Хорец сказал это:

Пусть Пушан поместит…

Дальше было не разобрать, текст словно подтаял от времени, но Павлу не надо было читать его до конца, чтобы узнать старинное славянское заклинание. Сам он его давно не произносил в полной форме, используя готовую матрицу, наработанную им за годы.

– Откуда это?

– А ты догадайся, – издевательски посоветовал Горнин.

Павел тупо смотрел на текст, зажатый грифоном и древними заклятиями, и ничего не понимал.

Из их команды, наверное, только он один по привычке пользуется старинными текстами, просто с годами это вошло у него в привычку, так что порой он даже сам не отдает себе отчета, каким именно текстом воспользовался. Когда-то, еще в школе, он почти случайно заинтересовался старославянскими обычаями и обрядами. Он элементарно заболел, лежал дома и от нечего делать взялся листать книгу, обнаруженную в небогатой родительской библиотеке. Они никогда не интересовались подобными вещами, но в их времена был жуткий книжный дефицит, многие книги покупались не по принципу нужности, а по степени дефицитности, потому что хорошую книгу всегда можно было обменять на другую, более интересную, а то и продать по хорошей цене. Но, видимо, из-за того, что его родители не имели соответствующей предпринимательской жилки, этот фолиант так и остался стоять в книжном шкафу до того момента, когда на него наткнулся гриппующий Пашка лет десяти от роду или около того.

Сейчас старославянскими заговорами почти не пользуются. Они труднее в практике, их нужно долго заучивать, да и новые разработки куда как эффективнее и проще в применении. Разница между ними даже больше, чем между первым фонографом Эдисона и современным цифровым диктофоном, помещающимся в заколке для волос. При огромной разнице в качестве записи и воспроизведения объем записанной и хранимой информации делает эти два прибора просто несопоставимыми.

Но есть и другое отличие. Если хранимую в электронной памяти информацию можно стереть достаточно мощным кратковременным электромагнитным импульсом, причем не у одного, а сразу у всех устройств, попавших в зону действия, то эдисоновскую запись возможно стереть лишь механическим ну или термическим путем. То есть либо сломать, либо сжечь. Тоже, понимаете ли, разница.

Очевидно, что это заклятие, кстати называющееся «На добро», имело какое-то отношение к сегодняшнему происшествию, но какое именно, Павел уяснить себе не мог. Клетки он запечатывал двумя другими, «Против сглаза дурного» и «От вора». Это точно, это он прекрасно помнит. Тогда откуда это? Судя по его виду, сотворено оно недавно, может, сутки назад, не больше, но было подвергнуто разрушению, из-за чего точнее определить его возраст представлялось затруднительным. Но за последние сутки он, помнится, этим заклятием не пользовался. Если только случайно, автоматически. Может быть, даже во сне? Нет, он ничего не понимал. Горнин сумел поставить его в тупик.

– Нет, не догадался. Так что это?

– Твое? – повышенным тоном, на взрыве спросил директор.

– Ну, похоже, в общем. Только я не понимаю…

– Я тоже много чего не понимаю! Например, когда крысятничают.

Павел начал заводиться.

– Может, объясните, а? Кто у кого, когда и где крысятничал. Уж не я ли?

– Вот тут ты в точку! В самое яблочко! Именно что ты.

– Чего, шнурки у вас спер? Или средство индивидуальной защиты, изделие номер два? Что?! О чем вообще разговор? Это вы своей Лидочке можете мозги вкручивать, а мне не надо.

– А ты мне здесь не ори!

– Что это?

– Это? – переспросил Горнин, как будто впервые увидел заклятие, охраняемое нарисованным грифоном. – Это с тигрицы. А? Что скажешь, Паша? Или откажешься, не твое, скажешь? А это?!

Горнин распахнул второй фолиант, затянутый в посеревшую от времени телячью кожу. Там между страницами лежали два отпечатка-идентификатора, в разной степени сохранности, над ними тоже хорошо поработали, разрушая, да и истаяли они уже, так что если б не рисунки-охранители на страницах старой книги, они испарились бы сами по себе. Но даже охранители не могли их спасти, когда страницы раскрылись.

– Вот этот, – Горнин брезгливо ткнул пальцем в один, – с клетки. Ты им запечатал. А этот с тигрицы.

Отпечатки казались идентичными.

– Вы хотите сказать, что это я…

– А кто же?

– Да вы с ума… – у Павла внезапно сел голос. Он кашлянул. – Охренел?

– Чего орешь?! – взвился маг-директор.

Картина в тяжелой раме, висящая на стене, качнулась, но не вправо-влево, а вперед, на зрителя, стукнулась о стену, что-то в ней скрипнуло, и она, как будто охнув напоследок, упала вниз, ломаясь от удара об пол.

Павел вздрогнул и обернулся на звук. Холст, перекрутившись штопором, замер, опираясь о стену, тихо хрустнув напоследок. В кабинете воцарилась тишина.

И тут зазвонил телефон. Это было настолько неожиданно, что ни тот, ни другой сначала не поняли, что это. Здесь, в директорском кабинете, было принято отключать мобильные телефоны, а если кто и не отключал, то они почему-то все равно не звонили. Никогда. А тут вдруг…

Павел полез в карман и достал свой телефон. На табло светилась надпись определителя: Люба.

Он механически, как во сне, включил телефон и поднес его к уху. Горнин молча и напряженно смотрел на него. Оба понимали, что происходит нечто невероятное, и жаждали понять, что.

– Слушаю.

– Паша? – громко спросила Любка. – Ой, Пашенька, как хорошо, что я тебя нашла. Ты сейчас можешь ко мне приехать?

– К тебе? – туповато уточнил он.

– Ну к нам, к нам! – быстро заговорила она. – В офис. Тут такое дело, такой клиент! Паша, я тебя очень прошу, приезжай. Срочно. Полчаса я ее продержу, но не больше. Я тебя прошу. Ну хочешь, я тебе…

– Сейчас приеду, – тускло пообещал он и отключил телефон.

– Ты куда собрался? – почти спокойно спросил Горнин, аккуратно закрывая фолиант.

Павел посмотрел на переплет. «Магические руны и обереги» было выдавлено на нем крупными буквами. А ниже шрифтом помельче «Пособие для желающих научиться волшебству». И еще ниже совсем мелко «Издательство госпожи Кранкиной, 1888 г. Самара».

Встал и сказал:

– Да пошли вы, волшебники хреновы.

И вышел из кабинета.

Загрузка...