Львы Эльдорадо

С’гами

После наступления сумерек Гам, Ва и Минами почти вместе поднялись над восточной частью горизонта, а вскоре к ним присоединилась и Ганэ, красная луна. Время приближается. Мы приготовили священные пещеры и навалили у входа камни, которые послужат для их замуровывания, когда придет По Атиа, ночь бога. Тюран, старейшина, в присутствии жрецов и вождей прочитал по памяти традиционные слова. Женщины весь день суетились, занося продукты и дрова как можно глубже под землю для большого праздника. А я, С’гами-охотник, дрожу от радости и страха. От радости, потому что бог вскоре еще раз пройдет по нашей земле, что происходит лишь раз в десять поколений, и я при этом присутствую и смогу рассказать об этом моим детям и внукам. Но и от страха, потому что судьба может быть жестокой и Маэми может оказаться избранной! Маэми с ее нежной улыбкой, которая станет моей подругой после больших осенних охот.

Там, на равнине, блестит в ночи лагерь людей неба, они зажгли все свои звезды-пленницы. Впервые чужаки для нашего мира будут здесь, когда появится бог, приходящий с ветром. Я был ребенком, когда они прибыли, но помню, в какой ужас пришла наша деревня, когда их сверкающий корабль опустился в долине Гир, в пяти тысячах шагов к западу, и жрецы решили, что это боги верхнего мира спустились к нам в гости. Потом чужаки выучили язык людей, и мы обнаружили, что, как и мы сами, они тоже смертные, явившиеся из другого мира и пересекшие небо подобно тому, как торговцы из Нэбо пересекают море на своих судах. Со своей бледной или черной, как уголь, кожей они выглядят немного отталкивающе. Другие в их странном краю, по их словам, бывают даже желтыми. Ни у кого из них нет, как у нас, насыщенного синего цвета плода риме; волосы у них черные или желтые вместо того, чтобы быть фиолетовыми. Губы у них розовые — лишь у женщин другие, но Маэми мне сказала, что женщины мажутся цветным жиром. Они совсем не охотятся, не выращивают бонг и се-люр, как мы, но копают землю. Они не ищут железную руду для своих инструментов и своего оружия, но раз в лунный месяц нагружают цветными минералами некий корабль, который тотчас же улетает. Эти минералы иногда красивы, но, по мнению наших кузнецов, совершенно бесполезны, и что же они могут из них делать, кроме безделушек для своих жен? Галереи им прокладывают порабощенные ими пыхтящие и грохочущие металлические демоны, которые пережевывают скалу и дробят ее. Хотя они выше и плотнее нас, никто из них не может следовать за нами в горы или работать в поле целый день под обжигающим солнцем. За исключением Джека и Пьера.

Джек любит ходить со мной на охоту. Он выучил наш язык и научился пользоваться луком, когда жрецы сказали ему, что его извергающее огонь оружие неугодно богам и может распугать дичь своим грохотом. Я научил его загонять му, биферов и гонэ, и однажды он спас мне жизнь, когда разъяренный божум[16] загнал меня в овраг. Он вытащил из-за пояса запрещенное оружие и убил божума, и я ничего не сказал жрецам, потому что Джек — мой друг.

Он много смеялся над именем дикого зверя, но не объяснил почему. Сказал лишь, что это имя напомнило ему одну их древнюю легенду, и посоветовал оставить божумов в покое и загонять только снарков. Но шкура божума является необходимым подарком для того, кто хочет жениться, и в любом случае в нашем краю нет снарков. Может, они есть за морями? Когда пойду в Нэбо, спрошу об этом у торговцев.

Пьер тоже мой друг, но он более странный. Он живет не в лагере людей неба, но один в просторной хижине из металла, в нескольких тысячах шагов. Он тоже копает землю, но не ради железной руды, как мы, и не ради причудливых цветных камней, которые собирают другие. Он ищет в горной породе странные отпечатки, которые там иногда находят, и которые похожи на морские раковины или на кости. Он называет их окаменелостями и однажды объяснил мне, что задолго до людей и животных, которые живут сейчас, были другие, которые исчезли. Иногда он раскапывает почву в старых заброшенных пещерах. Он показал мне обтесанные камни, заостренные, как наконечник копья или нож, и похожие на те, которые жрецы используют для жертвоприношений, и сказал, что до того, как мы узнали металл, такими же были орудия и оружие наших предков. Возможно. Торговцы из Нэбо рассказывают, что за океаном люди и сейчас используют оружие из камня. Но торговцы из Нэбо много чего говорят...

И, наконец, есть Мэри, подруга Маэми. Волосы у нее желтые, как сухой стебель селюра, а глаза голубые, как бледное весеннее небо. Чужаки говорят, что она красивая, но кожа у нее розовая, как рыбье брюхо. Она дочь Джона, их вождя, того, кто всегда сердит. Он запрещает ей приходить к нам, встречаться с Маэми. Но он не знает хитрости женщин!

Приближается ночь. Завтра с рассветом прибудут паломники, идущие из Нэбо, Тара Великого, Селинге и далекого Аримадо. Как только По Атиа пройдет, они отправятся вместе с нами поклониться следам и попросить бога дать им удачу. Я горжусь тем, что родился в деревне Сами, которую посещает бог.

Джек

Я нервничаю, или, скорее, если быть честным, просто боюсь. Не знаю почему. Возможно, из-за боя барабанов, что доносится весь день из туземной деревни, глухого и непрерывного боя, от которого дрожат внутренности. Сегодня я не видел ни С’гами, ни кого-то другого. Несколько гюйсов, которых мы используем на рудниках, чтобы катать вагонетки, тоже не пришли, и Нэду Кинкэннону, мастеру-ирландцу, пришлось буквально-таки гнать механиков на место туземцев для выполнения этой работы, где-то даже при помощи непечатных словечек и угроз. Было жарко, с середины утра духота стала и вовсе невыносимой. Тогда-то и зародилось мое беспокойство, да так и не прекратило расти. Я рассказал об этом патрону, Джону Карпентеру. Он лишь пожал плечами: «Вы и сами прекрасно знаете, Джек, что гюйсы народ миролюбивый, да и в любом случае, у нас здесь есть чем себя защитить!» И его рука широким жестом указала на металлические стены наших домов и фульгураторы на башнях, по соседству с прожекторами.

Он прав, и все-таки мне одиноко — ведь мы так далеки от родной планеты. Здесь мы на самом краю Галактики, настолько на краю, что в это время года на ночном небе видны только три внешние планеты, которые сейчас почти сливаются, луна, а также две или три жалкие звездочки. Но Карпентера это не волнует. Для него важно лишь количество редких руд, которые мы отправляем на Землю, да его дочь Мэри.

Мэри! Все пятнадцать мужчин, которые находятся здесь, влюблены в нее, в том числе и я. Она настолько же нежна, насколько груб ее отец, прекрасна как богиня и имеет больше дипломов по различным наукам, чем любой из нас, за исключением Пьера. Я люблю ее. Думаю, она это знает, и иногда взгляд ее останавливается на мне, веселый, но немного задумчивый, и во мне пробуждается надежда.

Но сейчас я боюсь, боюсь за нее. Наступила ночь, чужая ночь. Что за неведомое животное ревет в горах, за туземной деревней, в которой надрываются барабаны? Рев этот странный, ненормальный, неземной. Что там происходит? Я связался по радио с Пьером, который знает гюйсов лучше, чем кто-либо другой, гораздо лучше меня. Похоже, готовится большой религиозный праздник, но он не смог узнать ничего конкретного и, верный своему принципу ожидать, пока доверие не придет само, не настаивал. Только С’гами, проходя мимо него, прошептал: «Не выходите, когда поднимется ледяной ветер с юга, вы можете встретить бога, который приходит с ветром».

О том, что бы все это могло означать, Пьеру известно не больше, чем мне. Мы вообще впервые слышим об этом боге. Правда, пантеон гюйсов довольно-таки многочислен: одиннадцать главных божеств и около сотни второстепенных! Их мифология даже более сложная, чем мифология древних греков или римлян, — всех этих полубогов, героев и монстров ксенологи могут изучать многие века! Словом, в том, что мы никогда не слышали о боге, который приходит с ветром, с южным ветром, нет ничего удивительного.

Постойте-ка! Минутку! Тут все же есть нечто странное! У нас здесь уже был ветер с юга, но ветер этот не был холодным! Скорее он был обжигающим, своего рода иссушающим сирокко[17]. «Ледяной ветер с юга», — сказал С'гами. В этом нет смысла, разве что Пьер плохо понял или плохо расслышал... Ледяной... броами... броами ивта, ледяной ветер... А! Понял! Пьер немного глуховат, и С’гами, должно быть, ему сказал дроами света, ветер, который приносит песок. Пустыня находится там, у нас за спиной, на юге.

Прояснив для себя эту небольшую загадку, я приободрился, и сейчас я уже не так встревожен. Впрочем, опасаться нам действительно нечего. Патрон прав: ничто на этой планете не представляет для нас угрозы. Туземцы здесь находятся в состоянии перехода от бронзового века к железному и живут в городах-государствах и зародышах империй. В десяти или пятнадцати пунктах обустроены миссии землян. Используя тот факт, что ралиндийцы, несмотря на их голубую кожу, удивительно человекоподобны, эти миссии пытаются, путем их изучения, пролить некоторый свет на прошлое Земли. В Мелиндэ, в менее чем в тысяче километров от нас, даже имеется крейсер. Конечно, что ни говори, мы здесь, на северной окраине пустыни Гюле, живем немного уединенно, но в случае внезапного и массированного нападения нам придут на помощь не позже, чем через двадцать минут после того, как нами будет подан сигнал тревоги.

Здесь нам никоим образом не угрожают люди, да и со стороны сил стихии опасаться особо нечего. Ралинда переживает период тектонического покоя, и, чтобы серьезно повредить наши металлические жилища, понадобился бы подземный толчок намного более сильный, чем те несколько сотрясений, которые мы испытали в эти дни.

После знойного дня — прохлада ночи. Ганэ освещает равнину между нами и скалами. Мне не нравится эта большая красная луна, слишком гладкая и слишком близкая, но сегодня вечером лунный свет приятен. Если бы я осмелился, я постучал бы в дверь Мэри (она, как обычно, работает допоздна) и предложил ей немного прогуляться со мной, не выходя за границы лагеря. Но я не осмеливаюсь. Вероятно, она на миг оторвалась бы от своей работы (виды минерализации на Ралинде!) и мило извинилась бы. Мне не остается ничего другого, как пойти спать, может, немного почитать перед сном. Сейчас я чувствую себя уже спокойнее, но, несмотря ни на что, возьму оружие и произведу обход.

Пьер Планета Ралинда, 2 июля 2403 г., миссия 337-А, отчет №512.

Черт, черт, черт! Нелли, вы это сотрете, когда будете готовить этот отчет для господина директора; этот старый пуританин был бы шокирован, но такие слова прекрасно выражают то, что я чувствую. Проклятая планета! Всякий раз, как мне кажется, что я что-то понял — бац! все словно само по себе выпадает из головы! Гребаная планета! Конечно, я мог бы начать свой рапорт спокойно, пристойно (почему бы и нет, господин директор?), но я знаю, что вам нравится слушать, как костерят вашего патрона — пусть я и нахожусь от вас на расстоянии трех месяцев лету, — а меня это успокаивает. Ну да ладно, перейдем к серьезным вещам.

1° Ксенология. Говоря строго между нами, Нелли, разве не забавно, что я, планетолог, вынужден заниматься еще и ксенологическими исследованиями этого племени земледельцев-охотников на этой затерянной планете, в то время как столько кабинетных ксенологов «рожают» столько гениальных, сверхважных трудов, никогда не покидая Лондон, Вашингтон, Москву, Нью-Дели или Париж? Ладно, не будем об этом. Некоторые, находящиеся здесь, живут в северных городах и весело проводят время, в то время как я расхаживаю по пустыне! Не смейтесь, Нелли! Я знаю, что мне это нравится, но все же!..

Итак, сегодня я открыл существование у гюйсов еще одного бога. Бога, который, должно быть, как-то связан с метеорологией, потому что считается, что он приходит с ветром. Это все, что я знаю. Нет, не совсем. Вот: сегодня после полудня я пошел в туземную деревню, чтобы попытаться нанять несколько рабочих, которые помогли бы мне перенести окаменелости до места, доступного моему аэриону. Антигравитационное поле — штука, конечно, замечательная, но, вопреки тому, что думает широкая публика, оно не позволяет приземляться где угодно. Во всяком случае, не на груду глыб, обрушившихся на дно каньона с крутыми стенами. И некоторые из этих содержащих окаменелости блоков слишком тяжелы для меня одного. Итак, я пошел в деревню и не обнаружил в ней никого, кроме детей и нескольких старух. Когда я спросил, где находятся взрослые, они мне не ответили, но я решил, что и сам знаю, и направился к пещерам.

Я не стал даже пытаться подходить слишком близко и уж тем более входить внутрь. У меня хорошие отношения с гюйсами, и я намереваюсь ладить с ними и дальше. Не улыбалось мне и сгинуть там, получив дротик в спину, как это часто случается не только здесь, но и в других местах, с людьми слишком любопытными или слишком настырными. Я прекрасно знаю, что в конечном счете я все же в них побываю, в этих пещерах! Быть может, лет через пять или же десять... В общем, я удовлетворился тем, что стал наблюдать за входами в подзорную трубу. Женщины приносили туда кувшины с водой и гюлимом и различные продукты, а мужчины подкатывали крупные камни и строили у входа в главную пещеру толстую стену. Похоже, мои друзья готовятся к некоему религиозному празднику, но эта стена — что-то новенькое. С тех самых пор, как я побывал здесь впервые, а случилось это десять лет тому назад, я никогда не видел, чтобы строили стену, и однако же я присутствовал — пусть и наблюдая издалека — при приготовлениях к десяткам церемоний.

В любом случае, пока они были так заняты, делать мне там было нечего. Я вернулся в Сами и принялся ждать. Мужчины возвратились довольно поздно и сделали вид, что не замечают меня. Лишь С’гами немного подотстал и, проходя мимо меня, прошептал едва слышно: «Не выходите, когда поднимется ледяной ветер с юга, вы можете столкнуться с богом, который приходит с ветром». Я едва не протянул руку, чтобы задержать его, потребовать объяснений, но он явно спешил; судя по всему, он не хотел, чтобы его видели со мной в этот вечер и, возможно, даже рисковал жизнью, предупреждая меня. Тот факт, что он использовал местоимение «вы» множественного числа, а не вежливое обращение «вы» единственного числа — (вохи, а не ито), — указывает на то, что это сообщение адресовано всем землянам. Я передал его Джеку Торренсу для распространения. Как говорится, продолжение следует, а этот ледяной ветер с юга, определенно, пробудил во мне любопытство.

2° Палеонтология. Вот здесь-то как раз черт знает что! Вы и сами знаете, Нелли, что, основываясь на работах Смита и Андерсона, Дельгадо и Мореля, а также на моих собственных, я полагал, что смог наметить параллель между геологической историей Земли и Ралинды. Параллель, которая работала достаточно хорошо, которая, в общем-то, всегда казалась правдоподобной. Палеозойская эра, с жизнью сперва в воде, а затем и наземной; мезозойская эра, с местным эквивалентом наших рептилий и даже динозавров и появлением первых ралиндийских млекопитающих; кайнозойская эра, с исчезновением большинства рептилоидов и развитием млекопитающих; наконец, четвертичный период, когда получили развитие предки ралиндийских гуманоидов. Есть даже любопытное сходство между некоторыми предметами из обтесанного камня, найденными в результате моих раскопок, и аналогичными предметами, которые хранятся в земных музеях, посвященных доисторическому периоду. Разумеется, это лишь конвергенция; наконечник копья не может иметь больше тридцати шести вариантов формы и оставаться при этом эффективным.

Были, однако же, и довольно-таки любопытные различия. Например, окончательное вымирание псевдо динозавров, возможно, является следствием большого ледникового периода в самом конце их мезозойской эры, тогда как у нас ледниковые периоды приходятся на времена намного более ранние или поздние. И это оледенение имеет, возможно, какое-то отношение также и к вымиранию антропозавров. Вы, конечно же, помните мой отчет № 223, в котором я описывал это «существо», не осмеливаюсь сказать «животное». У меня теперь есть его полный скелет: оно примерно четырех метров ростом, двуногое, хвост служит противовесом, большая ступня с пятью пальцами, передние лапы с цепкими кистями, на которых по шесть пальцев, причем большой более или менее противопоставлен другим, мощные челюсти, вооруженные прекрасными острыми зубами, но с некоторой дифференциацией на клыки, резцы и коренные зубы, и черепная коробка... Ах! Именно здесь, Нелли, все меняется! Черепная коробка хорошо развита, с мозгом, уступающим, конечно, мозгу современного человека, даже мозгу неандертальца, но находящимся примерно на уровне мозга земных питекантропов!

Да, я знаю. Антропозавр — рискованный термин. Возможно, мне следовало бы называть их питекозаврами, пусть ни одна из обезьян и не имеет столь развитого мозга. У меня нет ни единого доказательства того, что они когда-либо создавали какую-нибудь культуру. В любом случае, это было приблизительно восемьдесят миллионов лет назад — земных или ралиндийских, разница составляет около двадцати часов в год. Даже если предположить, что они обрабатывали какие-нибудь камни, шансы их найти... Ах! Если бы только нас было больше! Между прочим, вы могли бы напомнить вашему дяде, мировому сенатору, что если бы в университетах выделяли меньше денег на бейсбольные или футбольные команды и чуть больше на планетологию... Впрочем, даже не утруждайтесь, это ничего не даст!

Итак, у меня есть полный скелет, довольно-таки много фрагментов и масса отпечатков следов этого существа, которое, похоже, вступило на путь гоминизации ящеров. Антропозавры, или, если угодно, питекозавры, часто приходили на берега озер и оставляли свои следы на песке, вперемешку со следами их дичи и их конкурента, намного более крупного, более опасного, но в то же время и более глупого мегалозавра. Да, да, я знаю, что этот термин уже занят, что он применяется к земному динозавру. Но новые слова придумать не так-то и просто, а этот термин как раз таки и указывает на то, чем является это ралиндийское животное, — ужасным ящером. Пришлите мне словарь корейского или навахского языка, и я попробую изобрести новые слова, поскольку латинский и греческий языки, похоже, исчерпались за семьсот лет научной классификации. И звучать это будет не более варварски, чем Фасколотерий, Струтиомим или Метриоринх! В то время как большая часть фауны исчезала, антропозавры — будучи более умными, — по всей видимости, приспосабливались к условиям все более и более холодной окружающей среды. Были ли они теплокровными? Носили ли одежду? Изобрели ли огонь? Кто знает? В конце оледенения, в начале местной кайнозойской эры, они тоже, в свою очередь, исчезли. По крайней мере, так я думал до сегодняшнего дня. И, за неимением лучшего, я использовал их отпечатки в качестве ископаемых указателей. Их лапы изменялись по ходу эволюции, и, измеряя соотношения между разными пальцами, я полагал, что приблизительно знаю, в какой точке этого пути нахожусь. Таким образом я разобрался в серии окаменелостей из Таро — это примерно в шести километрах к югу отсюда, — серии, так часто прерываемой разломами со всех сторон, что кажется, здесь прошли все катаклизмы этой планеты. И, естественно, из-за этих отпечатков я приписал всю серию к окончанию ралиндийского мелового периода. Все, что я там нашел, было в виде окаменелостей, но этих там — огромное множество.

Как бы то ни было, сегодня днем, после неудачи, постигшей меня в туземной деревне, я взял аэрион и, воспользовавшись несколькими остававшимися светлыми часами, отправился еще раз обследовать четвертичные песчаники озера Ваэта в надежде найти там какие-нибудь новые следы доисторических ралиндийцев. Я собрал там, на поверхности и в толще песчаника, немало палеолитических орудий, которым, по моим прикидкам, может быть от четырехсот до пятисот тысяч лет. Однако же на этот раз ветер сдул песок, скопившийся на большой плите, которую я еще никогда не видел открытой, и там, бросаясь прямо в глаза, находились отпечатки антропозавра! Несомненные, неоспоримые! И, под одним из них, вдавленные в тогда еще рыхлый песок всем весом этого существа, обнаружились четыре орудия из обтесанного камня!

Стало быть, 400 или 500 тысяч лет тому назад эти бестии все еще были живы, и все мои датировки серии из Таро необходимо переделать! И всю мою хронологию по отпечаткам — тоже! Мерзкая планета! Что меня поражает, так это тот факт, что я, неплохо зная кайнозойские отложения (не в этом, правда, регионе), никогда, повторюсь, никогда, не встречал в них отпечатки антропозавров. А если они дожили до середины местного четвертичного периода, то неизбежно были современниками предков ралиндийцев. Каковы были их взаимоотношения? Ралиндийцы их истребили? Однако же в то время они едва ли были более развитыми. Неужели полулюди победили сверхъящеров?

3° Сейсмология. Вот уже несколько дней кора в этом регионе колеблется, пусть и едва заметно. Быть может, это как-то связано с совпадением[18] трех внешних планет, в частности, самых крупных, Ва и Минами. Колебания кажутся немного более значительными, когда луна тоже находится в зените.

Такие вот, Нелли, дела. Через три или четыре дня эта магнитная лента улетит с грузовым звездолетом, который прибудет сюда за рудой. Будьте любезны, удалите все жалобы и грубые словечки, сделайте из этого настоящий отчет для Старика и постарайтесь все это упорядочить, чтобы, прилетев через полгода в отпуск, я мог бы сразу приступить к моему главному труду о Ралинде.

С'тами

C поздней ночи стекаются паломники, и мы их направляем в верхние пещеры, откуда они спустятся только после ухода бога. Для них приготовили постели из соломы бонга и меха гоне, мягкие и белые. Атюр, глава торговцев из Нэбо, находится там, и, если представится случай, я расспрошу его о заморских чудесах и спрошу у него, правда ли, что люди там все еще используют каменные орудия. Но на сегодня у меня много работы, ибо я руковожу охотой, а запасы дичи для праздника еще недостаточны.

Маэми, вместе со всеми другими девушками клана Мэ народа гюйсов, уже явилась в священную пещеру для прохождения обрядов очищения. Им предстоит оставаться там до того момента, пока ближайшей ночью рука судьбы не укажет супругу. Я горд тем, что принадлежу к клану бога ветра. Люди неба занимаются своими делами, но сегодня они опять не получат нашей помощи. Я видел, как летающая машина Пьера отправилась на восток, ибо он нашел на дне оврага Ро много костей. Ему я тоже не пойду сегодня помогать. Вчера я встретил его в деревне и предупредил, что нельзя выходить, когда поднимется холодный ветер. Жрецы пришли бы в ярость, узнай они об этом, но охотник — это охотник, а не женщина или ребенок, а Пьер — мой друг. Любая встреча бога и человека фатальна для последнего, если верить тому, что говорят об этом предания. Я знаю, что Пьер не боится богов и что ему подвластны силы демонов огня и молнии, но, к какому бы результату ни привела встреча, лучше, чтобы ее не было вовсе. Я знаю, что он передаст мое предупреждение своим братьям, как знаю и то, что он послушается меня и останется этой ночью в своем большом железном жилище. Он уважает наши верования, хотя и умирает от желания узнать наши тайные обряды. Он прячется вдалеке за большими камнями и наблюдает за нами в свою волшебную трубу, которая приближает предметы. Он думает, что мы этого не знаем, но мало что ускользает от зорких глаз охотников из клана Мэ народа гюйсов.

Дневник Джека Торренса

3 июля 2403 г.

Утром Пьер и Джон крупно повздорили.

Предмет: туземные работники, которые, как и вчера, этим утром тоже отсутствуют. Джон хотел пойти за ними и привести пинками, Пьер, разумеется, был против. Джон упорствовал, и Пьеру пришлось пригрозить отправкой доклада в Бюро межзвездных дел, где у него немалый вес.

Затем мы говорили о предостережении, переданном С’гами. Пьер категоричен: речь на самом деле идет о ледяном ветре, хотя он и не больше меня понимает, что это означает. Возможно, некое еще не известное нам метеорологическое явление, но это не объясняет ни того, почему наш друг посоветовал, чтобы мы не выходили во время этого ветра, ни аллюзию на какого-то бога.

Перед тем как отправиться на рудник, я позавтракал с Мэри. Милая Мэри! И как только так вышло, что она дочь такого грубияна, как Джон?

19 часов. Днем я подвернул левую ногу. Более нелепого несчастного случая и не придумаешь — просто неудачно спрыгнул в траншею. А в аптечке больше нет ни венецила-3, ни хотя бы новокаина. Придется ждать прибытия грузового корабля, прилетающего через дня два-три, так как у Пьера тоже уже ничего не осталось. Ну да ладно, наши предки терпели боль, вот и я как-нибудь перетерплю, но мы к этому не привычны! Нога жуть как болит!

Дневник Пьера Беллера

З июля 2403 г.

Из каньона Ро, в котором я провел весь день, освобождая от породы кости ралиндийских динозавров, я вернулся уже поздно вечером. Поужинал, как обычно, в столовой при руднике. Джон тоже там был, сидел с недовольным видом. Этот парень, во всем прочем довольно-таки умный, да и добрый, несмотря на все его буйство, в том, что касается отношений с туземцами, отстал на несколько столетий. Он, вероятно, полагает, что природа создала их для того, чтобы они работали как китайские кули на «Межзвездные рудники»!

Видел и Джека с перевязанной лодыжкой: болезненный вывих, а в моей аптечке, как и в его, — шаром покати. Мы с ним поболтали о том о сем, впрочем, он говорил главным образом о Мэри. Он в нее влюблен как дурак, и я его понимаю. Если бы у меня не было тебя, Ирэн, тебя и наших детей, думаю, я бы тоже... Очевидно, он ей небезразличен, и все это, судя по всему, кончится свадьбой, хочет Джон этого или же нет. Мэри — девушка мягкая, но с характером, и если она любит Джека, то выйдет за него наперекор всей Вселенной, если так будет нужно.

Я просмотрел мои старые записи, но каких-либо упоминаний о боге, который приходит с ветром, не обнаружил. Впрочем, с моей стороны было бы наивно полагать, что я достаточно далеко продвинулся в понимании религии моих друзей гюйсов! Я даже не смог войти ни в одну из их пещер, включая те, которые, как мне известно, служат всего лишь складами. Меня рады видеть на охоте, в деревне, но и только.

Между тем, несколько минут назад я связался по радио с Джеком, снова посоветовав ему не отменять распоряжения: ночью никому не выходить. Я слышу, как где-то сзади ворчит Джон: «Стало быть, вы тоже верите во весь этот туземный вздор?»

Где-то на юге уже поднимается легкий ветер. Теплый ветер. Уже полдесятого, а перед тем как отправиться спать, мне еще нужно привести в порядок свои записи. Спокойной ночи, Ирэн.

С’гами

Ритуальный пир окончен, мы спели священные гимны и в огромной пещере, освещенной факелами и масляными светильниками, станцевали танец бога. Приближается час выбора, и мы идем в первую пещеру, где нас ждут девушки, расположившиеся кольцом вокруг Руки судьбы. И я боюсь! Бог не может не знать, что Маэми — самая красивая и самая нежная. Я боюсь, что он выберет именно ее. Но я — эгоист, ибо, что может значить жизнь жены скромного охотника по сравнению с жизнью супруги бога? Ведь это такая честь для ее семьи, и даже для меня самого!

Мы находимся в зале судьбы, все взрослые члены клана и некоторые важные люди из числа паломников. Жрецы развернули Руку и проверили ее завесу. Теперь мы ждем только сигнал дозорного, который один остался снаружи, чтобы объявить о прибытии дыхания бога. Я смотрю на Маэми, она бледна и молчалива — как, впрочем, и все ее подруги, — подавлена возможным величием ее судьбы, но в какой-то миг наши взгляды встретились, и она мне улыбнулась. Теперь ее губы слегка шевелятся, она молится, но вот только чего она просит — чтобы ее избрали или чтобы оставили со мной?

Нохиа света! Поднялся жаркий ветер. Здесь, в пещере, за стеной, в которой оставлено только узкое отверстие для прохода дозорного и Избранной, мы его не чувствуем. Мы ждем, стоя в колеблющемся свете факелов, которые держат старейшины. Вверху, на площадке, стоит Огар-неофит, готовый открыть окошко в скале и впустить дыхание бога.

Ауто света! Прохладный ветер! Все напряжены, затаили дыхание. Бог идет к нам! Броами света! Приближается ледяной ветер. Орбло, верховный жрец, отдает приказ. Деревянное окошко открывается, и холодное дыхание Бога проникает в пещеру и ударяет в завесу. Рука судьбы поворачивается на своей хорошо смазанной оси. Окошко снова закрывается, завеса падает, и Рука судьбы поворачивается на конце деревянного рычага; вытянутый палец поочередно указывает на девушек. Одни едва сдерживают смех, другие дрожат. Рычаг поворачивается все медленнее и медленнее. О великий Ками, бог охоты, не оставь своего слугу, сделай так, чтобы палец не указал на Маэми! Он сейчас остановится, не дойдя до нее, укажет, на Валу-гордячку, он сейчас... Палец указывает на Маэми, она избрана!

Она проходит мимо меня, прямая как палка, взгляд ее устремлен вдаль; на ней шуба из меха божума, в которую ее только что облачили жрецы.

Перед тем как войти в пролом, она поворачивается, машет мне рукой на прощание и исчезает в ночи. Все кончено, укладываются последние камни, закрывая проход. Все кончено!

Мне следовало бы преисполниться радости и гордости, но я ощущаю смертельную грусть. Я никогда уже больше не увижу Маэми!

Джек

Приближается полночь, и в лагере техников все огни погашены, но окно Мэри и окно ее отца еще освещены.

Я лежу, растянувшись на шезлонге, в северной галерее. Туземная деревня погрузилась во мрак еще с наступления сумерек; темно там и сейчас. На площади в этот вечер — ни единого огонька. Должно быть, они все находятся в глубине своих пещер из-за какой-то священной церемонии, в одной из тех пещер, куда даже Пьеру не удалось проникнуть. Где-то на юге поднялся ветер, вовсе не ледяной, и он становится все более и более неистовым. Песок скребет по металлу крыш и стен, но здесь, на северной стороне, я в безопасности. Из-за вывиха мне по-прежнему больно ступать на землю. Нужно уже идти спать, тем более что и ветер становится прохладным, температура падает. Неужели это и есть ледяной ветер С’гами?

Теперь уже очень холодно, ветер жестокий и бесспорно ледяной. Слышен грохот, идущий от ангара, вероятно, это оторвавшийся кусок жести, который вибрирует, подражая грому. И — я смотрю на часы, чтобы удостовериться, что я не ошибаюсь — хотя сейчас только двадцать минут первого ночи, мне кажется, что небо стало светлее, чем было только что, светлее, чем при нормальном освещении, создаваемом красной луной Ганэ. Она сейчас высоко-высоко, почти что в зените. Я поднимаюсь, прыгая на одной ноге, огибаю угол и перебираюсь на западную галерею, где меня тут же едва не сбивают с ног колючий песок и леденящая снежная буря. Разинув рот, я так и замираю на месте! Там, на юге, стоит день! Можно даже различить белые облака на голубом небе, или, скорее, в треугольнике голубого неба, в то время как повсюду в других местах стоит ночь, в которой сияют Ганэ и три внешние планеты, Гам, Ва и Минами. Впрочем, их я едва вижу: они теряются в сиянии луны, которая вот-вот заслонит их.

Позади меня раздается шум шагов; я скачком поворачиваюсь, позабыв о ноге, и вскрикиваю от боли. Это Джон, и я молча указываю рукой на юг.

— Странный феномен, — говорит он. — Нашему ученейшему другу Пьеру Беллеру придется сильно постараться, чтобы его объяснить. Но в данный момент мне нужно закрепить этот чертов кусок жести, который всех перебудит.

— А не лучше ли будет подождать наступления дня? Ледяной ветер, предсказанный С’гами, уже тут, и, быть может, выходить опасно...

— Глупости! Да, ветер есть, этого нельзя отрицать. Что касается бога, то я поверю в него, когда его увижу, да и потом, у меня есть револьвер!

Он сбегает по лестнице и исчезает. Я жду, не в состоянии сделать что-либо другое из-за моей поврежденной ноги. Ко мне присоединяется Мэри, облокачивается на балюстраду.

— Где отец?

— Пошел закрепить кусок жести, который...

О! Этот крик, этот ужасный крик, два выстрела, еще один крик, резко оборвавшийся! Мэри стоит на нижней ступени лестницы, глухая к моим призывам, я спешу, падаю, чуть не убиваюсь о поручень. Другой крик, пронзительный женский крик, за которым следует что-то вроде не совсем отчетливого бульканья, — и тишина. Мэри! Мэри! Я ползу, прыгаю на одной ноге, потом бегу, совершенно забыв о боли, добираюсь до участка, где находятся ангары, спотыкаюсь о темную массу. Это Джон, голова его наполовину оторвана. Мэри! Мэри! Никакого ответа. И тогда я изо всех сил дергаю за веревку сирены.

Пьер

Не думаю, что прошло больше тридцати или сорока секунд между моментом, когда я услышал сирену, и тем, когда я оказался за рычагами управления моего аэриона, кинув рядом с собой винтовку и фульгуратор. Я только что закончил приводить в порядок свои записи и уже собирался ложиться. Сирена посреди ночи может означать лишь сигнал тревоги или какую-нибудь катастрофу. Не думаю, что это нападение, хотя мне и кажется, что чуть раньше я слышал выстрелы. Ветер сильный и ледяной, как и предсказывал С’гами, а на юге, примерно в шести километрах от нас, прямо над тем местом, где была обнаружена серия Таро, виден странный треугольник света и голубого неба!

Аэрион мчится столь быстро, насколько я могу себе это позволить, но из-за ветра с песком видимость на уровне земли почти нулевая. Тут уж ничего не поделаешь, времени подняться выше у меня нет, но я знаю, что между моим домом и лагерем нет препятствий. Резко торможу — и вот уже я у ангаров, рядом с которыми толпятся полтора десятка человек с рудника и Джек. Джек лишь что-то бессвязно лопочет и то и дело зовет: «Мэри! Мэри!» А когда люди расступаются, в свете фонаря я вижу труп Джона в большой луже крови.

Затем Джек немного успокаивается, и мне удается его расспросить, так как остальные ничего не знают. Джон мертв, а Мэри исчезла, успев несколько раз вскрикнуть. На твердом грунте никаких следов, а если бы они и были, то топтание людей около этого места их стерло. Я хватаю за руку Ангуса Мак-Грегора — это суровый шотландец, которого ничем не испугаешь, — забрасываю его на второе сидение аэриона, и мы несемся практически над самой землей с включенными фарами, двигаясь строго на юг. Юг, с которого дует этот ледяной ветер, сейчас уже начавший понемногу спадать, юг, с которого, несомненно, пришел бог, что бы это такое ни было, юг, к которому он направился.

Я веду аэрион, Ангус осматривает землю. Мы движемся медленно, пытаясь обнаружить следы. Нечто, способное одним ударом наполовину оторвать голову человека, должно быть крупным и тяжелым. Странно, но кажется, что треугольник голубого неба уменьшается по мере того, как мы к нему приближаемся. И тут вдруг Ангус кричит: «Там! Там!»

Там — это родник, прекрасно мне известный; к нему приходят на водопой дикие животные. В косом свете фар, не везде пробивающем ночной мрак, видна масса знакомых следов. И других тоже, знакомых уже одному лишь мне! Сначала я в это просто не верю, но они здесь, передо мной, свежие следы огромного антропозавра, глубоко вдавленные в рыхлый грунт. Самые свежие из них все еще заполняет вода.

Я спрыгиваю на землю, чтобы, подойдя ближе, рассмотреть их уже как следует. Видны две цепочки, одна более старая, уходящая к северу, другая, не столь давняя, уходит на юг. А вслед за ней тянется и кровь, человеческая кровь, много-много крови. Нам никогда уже не увидеть Мэри!

Мы возобновляем преследование и движемся так быстро, как вообще только возможно лететь над самой землей. Бог это или антропозавр, но чудовище скоро почувствует ласку фульгуратора, стреляющего на полную мощность. Сидящий рядом со мной Ангус тоже уже вытащил оружие. Я объяснил ему в нескольких словах, что именно — как мне кажется — случилось. Живой антропозавр! Где же они могут прятаться? Я много раз обследовал всю пустыню и ничего не видел. Ничего, я все равно их найду, и уж тогда-то...

Мы приближаемся к зоне голубого неба, «светлой» зоне, и я набираю высоту. И не верю своим глазам! Там, под этим треугольником, пустыня исчезла, вместо нее там теперь степь с высокими травами, река (я знаю ее изрезанное трещинами ископаемое русло, — именно там была обнаружена серия Таро), вдали — покрытая льдом горная цепь, антропозавры и другие животные, часть из которых мне удается идентифицировать по найденным мною останкам. Вся эта сцена относится к позднему меловому периоду! С ума сойти, да этого просто не может быть! Я еще немного добавляю скорости, но тут вдруг Ангус вырывает у меня штурвал, нас сносит влево, в то время как он кричит мне: «Оно закрывается!»

Так и есть, оно закрывается! Голубой треугольник почти исчез с неба, а пустыня под красным светом Ганэ с каждым мгновением возвращается обратно. Ветер свистит все сильнее и сильнее, как будто холодный воздух находит для прохода только узкую щель. Я замечаю прямо на границе большого антропозавра, держащего в своих челюстях нечто красное, то, чем раньше была Мэри. Рискуя вывалиться за борт, я приподнимаюсь, вырываю фульгуратор из рук Ангуса и стреляю, стреляю, поливая огнем еще и группу других антропозавров, толпящихся перед грубым шалашом из ветвей. Шалаш загорается, темные фигуры падают, и все заканчивается. Степь захлопывается подобно челюстям.

С’гами

Клепсидра показывает час рассвета. Один за другим мы выходим из пещеры под бледный свет зарождающегося дня. У основания скалы намело кучи песка. И я иду, опустив голову, хмурый и лишившийся какой-либо надежды.

Крики! Я поднимаю глаза. Там, на площадке, на полпути от лагеря людей неба, виднеется силуэт! Маэми! От радости мое сердце едва не вырывается из груди, но тут же возвращается на прежнее свое место. Маэми обесчещена! Бог отверг ее, и мы, народ гюйсов, навлекли на себя неудовольствие бога, вскоре удача нас покинет!

Медленным шагом, тихо плача, Маэми приближается к нам. Орбло пытается ее расспросить, но она лишь качает головой: она ничего не видела, но слышала крики в лагере людей неба, видела большие огни и машину Пьера, унесшуюся на юг к Двери бога.

Я со всех ног бегу в лагерь. Пьер уже там, грустный и в то же время какой-то озлобленный, а Джек сидит на ступеньках лестницы и плачет. Другие чужаки с враждебным видом смыкаются позади меня. Злой вождь был убит, а Мэри исчезла и, судя по всему, тоже мертва. Мэри? Так это Мэри была избрана! Я пытаюсь им объяснить, сколь великая честь была им оказана, что теперь им будет улыбаться удача, но они кричат на своем варварском языке, и, если бы не Пьер, вероятно, просто-напросто растерзали бы меня. Пьер берет меня под руку, заводит в одну из их комнат и говорит мне, что нет никакого бога, а есть только некое разумное животное, внезапно возникшее из другой эпохи, и что Мэри была этим животным съедена. Я ему не верю! Не хочу верить! Мэри мертва, и Маэми скоро...

Пьер

Я только что объяснил С’гами, что произошло, и он мне не поверил. Я собираюсь объяснить происшедшее и моим товарищам, но боюсь, и они поверят мне не больше. У меня нет фотографий, ничего такого, что бы я мог им показать. И тем не менее я уверен, что прав. По словам С’гами, бог приходит примерно каждые десять поколений, то есть каждые триста лет, если считать поколения так, как это делают гюйсы. Триста лет! Период, через который совмещаются внешние планеты и луна, равен 297 годам. Это слишком близко, чтобы быть простым совпадением, к тому же С’гами как-то раз говорил о священном времени, когда боги собираются на небе.

Мы находимся у самого Приграничья. Один писатель из XX века, Бертрам Чандлер, который написал цикл романов-предупреждений, действие которых как раз таки у Приграничья и происходит, утверждал, что на границе Великой Пустоты ткань пространства-времени более тонка, чем в центре Галактики, и что здесь все может произойти. Я думаю, он был прав. Я думаю, что каждые 297 лет под воздействием совместной силы притяжения трех внешних планет и луны эта ткань рвется в некоей точке планеты Ралинда и настоящее вступает в контакт с былыми эпохами. И эпохи эти приходятся на оледенение в конце ралиндийского мелового периода, на время антропозавров. Ледяной ветер представляет собой массы холодного воздуха, которые «толкают» перед собой нынешний теплый воздух. Поскольку деревня находится на севере чувствительной зоны, а во всех прочих направлениях в радиусе 1500 километров простирается только пустыня, именно южный ветер объявляет о прибытии бога, ледяной южный ветер, способный поразить воображение первобытных людей. И какой-нибудь антропозавр, побуждаемый любопытством, направляется на север (есть, вероятно, и другие, которые выбирают иные направления, но этих никто никогда не видит) и вступает в контакт с туземцами. Как родился ритуал принесения в дар супруги, я не знаю и, вероятно, никогда и не узнаю. Как не узнаю я и того, какой такой инстинкт указывает антропозавру на то, что хроноклазм скоро закончится и пора уже возвращаться в свою область. Эти вторжения восходят к очень раннему времени, что доказывают отпечатки, обнаруженные мною поверх палеолитических кремней. И сколько девушек, ушедших радостно или степенно в жены богу, нашли смерть в пастях антропозавров?

Через триста лет, если мы все еще будем на этой планете, наши потомки будут готовы. Мы не можем мечтать о том, чтобы завоевать прошлое и уничтожить антропозавров. Или же мы все же сделаем это? Было бы забавно, если бы мы стали причиной их исчезновения примерно в ту эпоху, которую я мельком увидел в треугольнике. Возможно, тело Мэри содержало бактерии, которые, будучи безвредными для нее, вызовут — уже вызвали — у антропозавров нечто вроде чумы, Великую Смерть. Не знаю. В любом случае, мы можем обнести место, где образуется проход, непреодолимой оградой. И можем также попытаться терпеливо разъяснить гюйсам, что их бог всего лишь некое чудовище из прошлого.

С’гами

Маэми только что бросилась с вершины утеса, не желая дальше нести свой позор и вести жизнь парии. Я пытался отговорить ее от этого, предложил ей уплыть вместе со мной на корабле торговцев из Нэбо за моря, туда, где никто не будет нас знать. Она не захотела. Тогда я рассказал ей то, что мне объяснил Пьер, то, что я все еще не могу принять, хотя он никогда меня не обманывал. Она не больше моего поверила в эту фантастическую историю. Тогда я отвел ее на самую вершину Черной Скалы и держал за руку ровно до того момента, который она выбрала. Вечером я похороню ее, а если жрецы захотят мне помешать... Ха! Какое мне теперь дело до жизни!

Если верить Пьеру, то Маэми и Мэри умерли ни за что. Это было бы слишком ужасно, и я предпочитаю думать, что мы согрешили, что бог отвернулся от нас, чтобы отныне помогать людям неба. Но наш неизвестный грех, должно быть, был очень большим, чтобы вместо красавицы Маэми именно Мэри, бедная Мэри, дочь неба с бледной рыбьей кожей, была избрана богом, который приходит с ветром!