Люди-монстры

II ТЯЖЕЛЫЙ СУНДУК

Вирджинии и Сингу пришлось многократно рассказывать о дневном происшествии, участниками которого они оказались. Китаец никак не мог понять, что остановило пиратов у самого порога победы. Фон Хорн предположил, что те увидели плывущее от берега подкрепление, но Синг возразил, что это невозможно, поскольку «Итака» находилась прямо между пиратами и спешащим на выручку экипажем.

Вирджиния была уверена, что пиратов обратила в бегство стрельба из пулемета, но Синг не поддержал ее, указав на то обстоятельство, что через секунду лодка подошла бы вплотную к борту «Итаки» и пулемет оказался бы бесполезным.

Старый китаец был убежден в том, что у пиратов была какая-то тайная причина начать отступление, и его многолетний опыт человека, избороздившего воды, кишмя кишевшие пиратами, придал вес этому суждению. Слабым же местом в его выводе была неспособность предложить разумное объяснение. Таким образом, они долго и безуспешно гадали о загадочном поведении пиратов, которое избавило их от кровавого столкновения с этими жестокими морскими волками.

В течение недели люди были заняты устройством лагеря, но Вирджинию уже не оставляли без надежной охраны. Фон Хорн теперь был всегда при деле, так как на него целиком легло руководство всеми важными вопросами практического характера. Сам профессор предпочел наблюдать за строительством домов и частокола, давая ценные, с его точки зрения, советы, и девушка снова обратила внимание на относительное безразличие отца к ее судьбе.

Ее шокировало равнодушие отца во время пиратского налета и огорчило, что не он, а фон Хорн настоял на необходимости охранять ее.

По мере того, как близилось время вновь приступить к экспериментам, которыми он не занимался уже несколько месяцев, профессор становился все более замкнутым и рассеянным. Временами он грубил окружающим, а уж для дочери у него и подавно не хватало ни доброго слова, ни ласки, для дочери, еще несколько месяцев тому назад бывшей смыслом всей его жизни.

Всякий раз, когда Вирджиния ловила на себе его взгляд, ей казалось, что в глазах отца сквозит неприязнь, словно ему не терпелось избавиться от нее, чтобы она никоим образом не мешала его работе.

Наконец лагерь был готов, и днем в субботу самые тяжелые вещи со шхуны перевезли туда. В понедельник планировалось перенести на сушу остальные предметы, и экипаж должен был переселиться с судна на новое место жительства.

Ближе к вечеру в воскресенье из-за песчаной косы, прикрывающей бухту с юга, показалась маленькая туземная лодка и через несколько минут подошла к борту «Итаки». В ней было всего трое — двое даяков и малаец. Последний — высокий пожилой мужчина крепкого телосложения, с угрюмым лицом, на котором виднелись признаки вырождения. Одет он был как обычный малаец-лодочник, но во всем его облике и обращении со спутниками сквозило нечто такое, что не соответствовало его бедной одежде.

В ответ на окрик фон Хорна человек попросил пустить его на борт для торговли и обмена. Когда же он поднялся на шхуну, оказалось, что явился он с пустыми руками. Нимало не смутившись, он заявил, что сперва хочет выяснить, в чем они нуждаются, а уж потом привезти необходимые товары.

Разговор проходил в присутствии Синга, но по его ничего не выражающему лицу нельзя было догадаться о том, какие мысли роятся в этом загадочном азиатском мозгу. Малаец пробыл на судне примерно полчаса, беседуя с фон Хорном, как тут на палубе появился помощник капитана Будудрин. Никто, кроме Синга, не заметил, что в глазах обоих малайцев промелькнула и тут же погасла искорка узнавания.

От китайца также не укрылся вспыхнувший в глазах «торговца» блеск, когда тот увидел вышедшую из каюты Вирджинию, но ни словом, ни жестом малаец не показал, что вообще заметил ее. Чуть позже он ушел, пообещав вернуться с товарами на другой день. Однако в следующий раз они увиделись с ним лишь через несколько месяцев.

Вечером того же дня, прислуживая Вирджинии за ужином, Синг спросил девушку, узнала ли она дневного гостя.

— Конечно, нет, — ответила та, — я видела его впервые.

— Тс-с-с! — предостерег китаец. — Не говори громко. У стен есть уши!

— О чем ты, «Синг? — спросила девушка, понизив голос. — Странный ты какой-то сегодня. У меня даже коленки задрожали, — добавила она, улыбнувшись.

Но Синг, вопреки обыкновению, не ответил улыбкой на ее улыбку.

— Твоя не помнить высокий раджа с белой тряпкой в пиратской лодке, а? — допытывался он.

— О, Синг! — воскликнула девушка. — Конечно, помню. Но если бы не ты, мне и в голову бы не пришло сравнивать их. Они очень похожи, верно?

— Похожи? Они один и тот же человек. Синг знает. Берегись, Вини.

Прогресс китайца в освоении имени Вирджинии закончился на этом варианте.

— С какой стати мне беречься? Я ему не нужна, — рассмеялась девушка.

— Не будь глупой, Вини, — последовал далеко не изысканный, однако убедительный ответ китайца, собравшегося идти на камбуз.

Следующим утром отряд, за исключением трех малайцев, оставленных охранять «Итаку», двинулся в новый лагерь. Они шли своим обычным маршрутом — по дну мелкого ручья, впадающего в бухту. Этой дорогой дважды в день в течение двух недель пользовались пятнадцать человек, и в результате такой предусмотрительности на узкой полосе прибрежного песка не появилось ни одного следа, указывающего на то, что здесь когда-либо ступала нога человека.

Дно ручья, покрытое галькой, было удобно для передвижения, а так как Вирджинию несли на носилках два могучих ласкара, она даже не замочила ноги. Расстояние было небольшими — бухту от центра лагеря отделяла всего миля, а оттуда до противоположного конца острова было менее полумили. Сам же остров составлял каких-нибудь две мили в ширину и две с четвертью в длину, да и то в самых отдаленных друг от друга местах.

Прибыв на место, Вирджиния обнаружила ровный участок земли, старательно расчищенный от деревьев и окруженный частоколом. Территория была разделена на три сектора, каждый из которых, в свою очередь, также был обнесен оградой. В северном секторе стоял маленький дом для Вирджинии и ее отца, еще один для фон Хорна, а также кухня-столовая, где хозяйничал Синг.

Сектор в дальнем конце лагеря предназначался для малайцев и ласкаров, в том числе Будудрина и второго помощника-малайца. В центральной зоне располагалась лаборатория профессора Максона. Взглянуть на эту зону Вирджинию не пригласили, но когда члены экипажа заносили туда два огромных сундука, которые профессор держал на «Итаке» до последнего момента, девушке удалось разглядеть две возведенные там постройки — маленький квадратной формы дом, видимо, лабораторию, и длинный приземистый сарай, крытый пальмовыми листьями и разделенный перегородками на отсеки, в каждом из которых стояла примитивная кровать. Вирджиния не могла понять, для кого все это предназначалось. С одной стороны, отряд уже разместился, а кроме того, отец вряд ли согласился бы поселить кого-либо в такой близости от лаборатории, где ему требовалась абсолютная тишина и покой. Увиденное немало озадачило девушку, но ее взаимоотношения с отцом изменились настолько, что она не стала задавать ему вопросов.

Когда оба сундука были доставлены в лабораторию, стоявший рядом с Вирджинией Синг обратил внимание девушки на то, что одним из тех, кто сгибался под тяжестью более тяжелого сундука, был Будудрин.

— Будудрин — помощник капитан. Почему работать носильщик, как ласкар? Э?

Но Вирджиния не знала, что ответить.

— Мне кажется, — сказала она, — ты недолюбливаешь Будудрина. Почему? Может, он обидел тебя?

— Он? Нет, он не обижать Синга. Синг бедный, — загадочно ответил китаец и вернулся к своей работе.

Однако весь оставшийся день он то и дело бубнил что-то себе под нос, так как по опыту знал, что в таком сундуке, который с трудом поднимают четверо, могло храниться только одно, и он понимал, что и Будудрину пришло в голову то же самое.

В течение двух последующих месяцев жизнь маленького затерянного лагеря протекала мирно и без особых происшествий. Малайцы и ласкары несли вахту на борту «Итаки», охраняли лагерь и возделывали маленький участок вырубки к югу от своих жилищ.

На восточном побережье острова, всего в четверти Мили от лагеря, была маленькая бухта, в которой водились устрицы, и сюда пригнали одну из лодок «Итаки». Будудрин частенько сопровождал эти вылазки, и наблюдательный Синг несколько раз подмечал, что он возвращается в лагерь гораздо позже всех остальных.

Профессор Максон почти не покидал центральной зоны. Временами Вирджиния не виделась с ним по несколько суток подряд. Еду ему доставлял Синг, передавая через небольшой люк, вырезанный в ограде этого «двора тайн», как окрестил фон Хорн зону, отведенную под профессорские эксперименты.

Сам фон Хорн часто бывал вместе со своим шефом, так как тот полностью ему доверял, и, благодаря медицинскому образованию, стал незаменимым помощником, однако его далеко не всегда пускали в лабораторию, и в такие часы он общался с Вирджинией.

Парочка уходила на долгие прогулки по девственным джунглям, исследуя остров и неизменно находя среди его флоры и фауны какое-нибудь новое чудесное доказательство созидательных сил природы.

— Что за чудо — мироздание, — воскликнула Вирджиния однажды, когда они с фон Хорном остановились полюбоваться на тропическую птицу с необычайно ярким оперением. — Насколько ничтожно самое великое достижение человека рядом с ординарным творением Природы.

— И все же, — отозвался фон Хорн, — когда-нибудь человек откроет секрет Природы. Какой это будет триумф для того, кто первым приоткроет завесу тайны. Можете ли вы представить себе более великолепное завершение Дела, которому ученый посвятил всю свою жизнь, например, ваш отец?

Девушка внимательно посмотрела на фон Хорна.

— Доктор фон Хорн, — сказала она, — гордость не позволяла мне задавать вопросы относительно того, что, судя по всему, от меня тщательно скрывается. Мой отец долгие годы пытается найти разгадку тайны жизни, но мне и в голову не приходило, что он может попытаться использовать найденный секрет. То есть, я хочу сказать, что еще недавно я не поверила бы в то, что он решится взять на себя функции Создателя. Однако зная его, плюс то, что вы сказали, а также все его немыслимые ухищрения окружить нынешние эксперименты абсолютной секретностью — все это подводит к единственно возможному выводу: если его опыты увенчаются успехом, то их результаты могут привести к непредсказуемым последствиям. Я права?

В намерения фон Хорна входило исподволь выяснить, если получится, отношение девушки к работе, которой занимается ее отец и он сам. Но он добился гораздо большего, ибо не предполагал, что она почти обо всем догадалась. Если бы отношение Вирджинии к их экспериментам оказалось положительным, он был готов рассказать ей о потрясающих успехах, которых они добились в ходе исследований и посвятить в планы на будущее. Дело в том, что фон Хорн видел, насколько девушка уязвлена пренебрежением со стороны отца, и надеялся извлечь из этого личную выгоду, проявляя к ней доверие и участие, чего лишил ее отец.

Однако получилось так, что прямой вопрос Вирджинии застал его врасплох, поскольку сказать ей правду означало бы лишиться ее благосклонности, а также вызвать подозрительность и недоверие со стороны профессора, узнай он об этом.

— Я не могу ответить на ваш вопрос, мисс Максой, — произнес он наконец, — так как ваш отец строго-настрого запретил рассказывать кому бы то ни было о том, что происходит во «дворе тайн». Не забывайте, что я в подчинении у вашего отца, и каково бы ни было мое собственное отношение к его работе, я обязан выполнять любые его распоряжения, поскольку он платит мне жалование. То обстоятельство, что здесь находитесь вы, — добавил он, — служит оправданием того, что я занимаюсь вещами, против которых восстает моя совесть.

Девушка метнула на него быстрый взгляд. Она не вполне поняла подтекст заключительного признания, но внезапная догадка не позволила ей задавать дальнейшие вопросы. Она привыкла видеть в фон Хорне приятного собеседника и хорошего друга и не было уверена в том, что желает какой-либо перемены в их отношениях, но его последние слова заронили в ее сознание семя новой мысли, на что он и рассчитывал.

Когда фон Хорн вернулся во «двор тайн», он пересказал профессору Максону суть разговора с Вирджинией, так как не желал, чтобы после беседы с дочерью, если таковая состоится, у профессора создалось впечатление, что фон Хорн наболтал лишнего. Профессор слушал его молча. Когда фон Хорн закончил, Максон запретил ему вообще разговаривать с Вирджинией о том, что происходит в лаборатории.

— Она еще дитя, — сказал профессор, — и не может оценить важности той работы, которую мы делаем. Единственное, что она из всего этого поймет, — моральный аспект проблемы, связанный с воздействием экспериментов на сами объекты. Она не станет глядеть в будущее, а потому не оценит громадной пользы для человечества, которую принесет успешное завершение нашего исследования. Лишь продемонстрировав возможность химического производства идеальной расы, мы сможем гарантировать миру будущее.

— Например, Номер Один, — иронически хмыкнул фон Хорн.

Профессор Максон бросил на него недовольный взгляд.

— Легкомыслие, доктор, совершенно неуместно, когда речь идет о великолепной работе, которую я завершил, — резко сказал он. — Признаю, Номер Один — далек от совершенства, но Номер Два значительно превзошел его по ряду показателей, и я уверен, что завтра с Номером Три я добьюсь таких успехов, что вам навсегда расхочется иронизировать.

— Простите, профессор, — поспешно извинился фон Хорн. — Я вовсе не собирался высмеивать сделанные вами замечательные открытия, однако мы должны смотреть правде в глаза и отдавать себе отчет в том, что Номер Один далеко не красавец. Друг другу мы с вами можем говорить то, чего не скажем постороннему.

Удовлетворенный извинением, профессор Максон отвернулся и продолжил наблюдение за большим стеклянным контейнером, похожим на гроб. Некоторое время фон Хорн пребывал в молчании. Ему давно хотелось поговорить с профессором об одном деле, да он все не мог улучить подходящего момента. Боясь, что такой момент может вообще не наступить, доктор решил начать разговор прямо сейчас, не дожидаясь лучших времен.

— Ваша дочь не очень счастлива, профессор, — произнес он. — И потом мне кажется, что в окружении полудиких людей она не чувствует себя в безопасности.

Профессор Максон оторвался от созерцания контейнера и пристально посмотрел на фон Хорна.

— Ну и что? — спросил он.

— Мне кажется, что при более близких отношениях я смог бы сделать ее жизнь более счастливой и безопасной. Иными словами, профессор, с вашего разрешения я хочу просить Вирджинию стать моей женой.

В своем обращении с девушкой фон Хорн ни разу не дал понять, что любит ее. Спору нет, она была прекрасна и умна, поэтому не удивительно, что она могла покорить любого мужчину, однако по всем признакам фон Хорн был не из тех, кто мечтает о счастливом браке. Долгие годы он странствовал по свету в поисках приключений и развлечений. Никогда не говорил он о том, почему покинул Америку, оставил свой высокий пост на флоте и ни разу за семь лет не ступил на родную землю.

Стоявшего около люка Синга Ли, который собирался передать профессору его ужин, нельзя было винить в том, что он слышал весь разговор, хотя он и заслуживает порицания за сокрытие своего присутствия, а также за возникшее у него явно неромантическое подозрение, что признание доктора как-то связано с содержимым тяжелого сундука.

Профессор Максон ответил не сразу. Он пристально глядел на фон Хорна, высказавшего столь неожиданную просьбу, и тот увидел в глазах старшего коллеги странный блеск, чего раньше никогда не замечал. Фон Хорну стало не по себе.

Затем профессор встал со стула и подошел к доктору вплотную, приблизив лицо на расстояние нескольких дюймов.

— Доктор, — произнес он почему-то хриплым шепотом, — вы с ума сошли. Вы не понимаете, о чем просите. Вирджиния не для такого, как вы. Скажите, что она ничего не знает о ваших чувствах. Скажите, что она не отвечает вам взаимностью. Скажите же, наконец!

Профессор Максон грубо схватил фон Хорна за плечи, пожирая его глазами, в которых полыхал яростный огонь.

— Я никогда не говорил с ней о любви, профессор, — тихо ответил фон Хорн, — и не знаю, какие чувства она ко мне испытывает. Однако я не понимаю, сэр, какие у вас могут быть ко мне претензии? Я из очень старинной и порядочной семьи.

Тон его был высокомерен, однако почтителен.

Профессор Максон отпустил своего помощника со вздохом облегчения.

— Я рад, — сказал он, — что дело не зашло далеко, ибо этому не бывать. У меня иные, более возвышенные надежды на свою дочь. Она должна выйти замуж за совершенного человека, а таких пока нет. Теперь моя задача создать для нее идеального партнера, и это случится достаточно скоро. Еще пара недель, и перед нами предстанет экземпляр, о каком я давно мечтал.

И вновь в некогда добрых веселых глазах ученого вспыхнул странный огонь.

Фон Хорн был шокирован. Он не страдал от излишней сентиментальности, и весь цинизм его поведения заключался в том, что он хотел жениться на Вирджинии только из-за богатства, которое, как он знал, она унаследует, но, представив, что девушка достанется этому, фон Хорн мысленно перекрестился. Перед его внутренним взором предстало жуткое чудовище, известное, как Номер Один.

Ни слова не говоря, фон Хорн повернулся и зашагал прочь. Спустя мгновение стук Синга вывел профессора из состояния мечтательности, в которое тот был погружен, и Максон подошел к окошку-люку, чтобы забрать свой ужин.