Люди и чудовища. Том 2

Часть 3 Глава 4

Все время, пока Кирк рассказывал, Прежний молчал, но молчание это было напряженным, а с момента, когда Кирк впервые упомянул Серую Госпожу, стало нервным. Будто что-то в истории наемника задело мага за живое.

Хм. А ведь прежде, до обмена воспоминаниями, Арон не мог считывать эмоции Прежнего.

— Вот и все, собственно, — сказал Кирк. — Я больше не возвращался в ту провинцию и избегал любых мест, где мог бы столкнуться со Светлыми.

— А что с остальными наемниками из той экспедиции?

Кирк пожал плечами.

— Позднее я пытался разузнать о них окольными путями — их никто не видел, о них никто не слышал.

Арон кивнул. Ожидаемо.

Хотя Черный Источник действительно оказался проклятым местом, проклятие, судя по рассказу Кирка, начало действовать только тогда, когда люди нашли жезл Каира. Даже первоначальное вскрытие похоронных курганов проклятие не пробудило.

Но в историю Кирка, помимо основной линии, вплелась и другая, его личная.

— Значит, твоя жизнь принадлежит Серой Госпоже? — уточнил Арон.

— Ничего подобного! — решительно отказался Кирк. — Моя жизнь принадлежит мне. Ей принадлежит только моя смерть.

— Но ты Ей служишь?

— И служить Ей я тоже не служу. Не то чтобы я не хотел, но в храмах сказали, что серого жреца из меня не получится.

— Ты пытался попросить прощения у Нее за то, что умер не вовремя. Но ведь это не зависело от тебя. Вообще никак. Объясни.

Кирк потер переносицу, скривился.

— И да, и нет. На самом деле это зависело от меня, но я понял это только в тот момент, когда умер и услышал, как Она недовольна… Когда мне исполнилось четырнадцать, когда мое племя решило убить меня, а серый жрец вмешался и остановил их, он сказал — «Его смерть принадлежит Серой Госпоже». Я ушел из дома в тот же день, в чем был — мне не позволили взять ни свою теплую одежду, ни нормальное оружие, ни коня. Надеялись, что я подохну по дороге… В империи я сперва прибился к уличной банде — и чудом сбежал от нюхачей, когда они нашли наше логово… Потом… И потом тоже много чего было. Но я ни разу не подумал зайти в Ее храм, спросить, почему моя смерть принадлежит Ей и что это вообще означает. Не то чтобы я был преднамеренно неблагодарен. Просто у нас… то есть у них, у Вольных, нет храмов, посвященных богам. Я не привык, что с богами положено говорить в особом месте и через особых посредников. Но после той неудачной экспедиции я начал приходить в Ее храмы.

— Она больше не говорила с тобой напрямую?

— Нет, ни разу. Хотя я и сам не пытался — ну, молиться там, или обращаться к Ней. Я просто делал подношение и спрашивал жреца, который его принимал, благословляет ли Богиня мои намерения. И жрец отвечал — обычно одним словом «благословляет», хотя трижды было сказано «нет». А как-то раз жрец просто велел мне убраться из города. Я уехал в тот же день, а потом узнал, что почти сразу после моего отъезда те маги, которые нанимали меня в экспедицию, явились в этот город набирать наемников.

— Когда мы были в Йоле, ты тоже ходил в храм Смерти?

Кирк кивнул:

— Сразу, как только у меня появилась идея присоединиться к Кашиме. Богиня одобрила.

— Ты упомянул жертву. Что это?

— Обычно — десятина от добычи и что-нибудь от моих последних мертвецов. В Йоле я положил на алтарь мизинец фальшивого купца. Убить его приказал ты, но смертельный удар нанес я, поэтому посчитал своим. Богиня приняла.

Свои мертвецы… Смерть всегда была лучшей жертвой для Серой Госпожи. И самой правильной смертью считалось убийство с пролитием крови.

Пусть он и не стал жрецом, но Кирк все равно служил Серой Госпоже — так, как мог и как умел.

— Ты думал о том, почему богиня заявила свое право на твою смерть? Почему Ее жрец спас тебя в детстве, а у Черного Источника Она вмешалась лично?

— Думал, — Кирк кивнул. — Честно скажу, мне пришла в голову только одна причина — добровольное жертвоприношение. В нужном Ей месте и в нужное время.

Добровольное жертвоприношение.

Тысяча людей, чьи жизни взяты на алтаре против их воли, дадут меньше Силы, чем одна, отданная добровольно.

Арон слышал, что в былые времена в некоторых храмах некоторых богов — и не только Темных богов — брали детей, от которых отказались их родители, и растили из них вот такие добровольные жертвы. Внушали им с раннего детства, что это их судьба, их предназначение… Потом эта практика прекратилась — по неизвестной причине.

— И ты — если Она потребует — ты согласишься? Принести себя в жертву? Добровольно?

Кирк посмотрел на него и вдруг расхохотался, запрокинув голову, потом пихнул его рукой в плечо.

— Видел бы ты свое лицо, Тибор! Я и не знал, что тебя так легко удивить.

— Ты не похож на человека, который согласится сам лечь на алтарь, — искренне сказал Арон, — вообще не похож.

Кирк пожал плечами.

— Будь уверен, на алтарь я точно не тороплюсь. Но я уже четырнадцать лет живу в долг — а свои долги я отдаю всегда.

«Все еще считаешь, что жезл Каира Солнечного стоит риска?» — немного позднее спросил Арон у Прежнего.

«Стоит. Безусловно стоит,» — ответил тот немного рассеянно, словно бы его мысли занимало что-то другое. — «Сейчас, понятное дело, идти за ним глупо. На сырой Силе и тех немногих заклинаниях, которые ты освоил сам или подхватил из моей памяти, проклятие Змея не преодолеть.»

«Будь в этом теле ты, на пике своей силы, — сумел бы сломать это проклятие?»

«Конечно,» — в голосе Прежнего не было и тени сомнения.

«Сломать проклятие бога?» — уточнил Арон недоверчиво.

«Ну не сломать, ладно,» — возникло ощущение, будто Прежний поморщился. — «Я нашел бы в нем дыру или слабое место. Или создал их… Зачем рваться напролом, если можно обойти?»

«Конечно,» — эхом отозвался Арон и после паузы сказал, — «сегодня вечером продолжим с воспоминаниями.»

«Уверен?»

«Уверен.»

«Хм-м. Ну как скажешь, братец, как скажешь.»

Врата, которые открыл Вечный, не походили на Врата. Он не призывал стихийных духов, чтобы они построили арку перехода. Он не призывал Тьму. Он просто махнул рукой, и воздух впереди замерцал бледной радугой.

— Идем, — велел Вечный и первым шагнул внутрь Врат, которые не были Вратами.

Они не были Вратами снаружи, и они не были Вратами внутри — переход не походил на переход, не походил ни на какую магию, которую Арон творил сам или испытывал на себе — но для простоты Арон все же решил мысленно именовать их Вратами. И, впервые после смерти Мины, он ощутил, как внутри шевельнулось то яркое, почти детское любопытство, желание узнать, понять, повторить , сделать лучше , которое толкало его вперед все годы ученичества.

Врата открылись на мощеной площадке перед трехэтажным особняком. Судя по густому парку, окружающему дом, особняк явно не был городским. Арон чуть приподнял брови, оценивая здание. Белоснежные колонны перед входом, белоснежный фасад, мозаичные узоры над широкими окнами… Честно сказать, он иначе представлял себе жилище Вечного. Уж точно не как загородную виллу, одну из тех, которые так любят нобили королевства Альдемар.

— Через две недели твое эррэ не сможет удержать Дар и ты умрешь, — сказал Вечный, повернувшись к Арону. — Поэтому с твоим мастерским экзаменом я тянуть не буду, проведу через пару дней, после небольшой подготовки. Если выживешь, я буду учить тебя еще год — потому что иначе ты не сможешь закончить то, что не успел закончить я.

Год учебы у величайшего мага мира? Это было не то предложение, от которого Арон мог бы отказаться… собственно, он и не мог. Вечный ничего ему не предлагал, он просто ставил в известность.

— Когда начнется подготовка к экзамену, мастер? — спросил Арон своим самым вежливым тоном.

— Сейчас.

Вечный не учил его заклинаниям или обращению с артефактами, контролю над стихиями или над стихийными духами. Вообще то, что Вечный называл подготовкой, не имело ничего общего с магией — с той магией, к которой Арон привык.

Можно ли назвать магией умение видеть иначе? Умение расщеплять существующую реальность на составные части и строить из этих частей нечто новое — но строить не в реальности, а в своем разуме? Создавать мысленные лабиринты с десятком выходов и сотней тупиков? Создавать геометрические фигуры, не имеющие смысла? Безумное сочетание кубов, тетраэдров и пирамид?

Потом Вечный принес свитки с изображением странных узоров, от разглядывания которых у Арона начинало ломить виски, но которые он должен был запомнить и повторить, сплетая вместе шелковые нити…

Обычные магические практики не требовали такой тонкой ручной работы, и многолетние мозоли на ладонях Арона — от постоянных тренировок с оружием — тут явно не помогали. Нити не связывались, не складывались в нужные узоры, просто рвались… Для работы с шелковыми нитями нужны были пальцы книжника, а не воина…

Поначалу Арон пытался спрашивать, зачем все это нужно. Вечный оказался не из тех, кто любит объяснять, и несколько часов Арону пришлось выполнять все более странные задания, одновременно стараясь не морщится от свежих ожогов — теперь полосами покрывающих его руки от локтей до запястьев — ожогов, которые он не мог исцелить. Как с запозданием выяснилось, Вечный не любил, когда ученики задавали ему больше одного вопроса подряд.

К вечеру ожоги зажили, конечно, — даже без использования целительских способностей все повреждения на магах заживали несравнимо быстрее, чем на обычных людях, — но ощущение невидимых раскаленных полос на коже, ощущение волдырей, наливающихся жидкостью, ощущение боли, которую он впервые не смог смягчить и убрать своим Даром, застряло занозой — застряло навсегда.

Арон не мог позволить себе злиться на Вечного за наказание, полученное ни за что. Он мог только запомнить это, как он запоминал многое иное, и отложить в памяти — на будущее.

У него была отличная память.

А ведь это действие, которое Вечный совершил мимолетно, блокировав только один аспект магии Арона, его целительные способности, и оставив остальные аспекты нетронутыми — это действие в классической теории магии считалось невозможным. Что ж, если Арон выживет, он обязательно узнает, как это было сделано. Потому что, раз хотя бы один человек сумел это сделать — пусть даже этим человеком был безумный бессмертный маг — значит, Арон мог найти способ и повторить его.

Арон задумчиво покачивался на пятках, разглядывая вход, ведущий в длинный темный грот.

Мастерский экзамен обычно проводили на природе, как можно дальше от человеческого жилья. Если подмастерье экзамен проваливал, это не заканчивалось спокойно и мирно. Дар, даже у самых слабых подмастерьев, оставался отражением Тьмы. Дар, вечно желавший жить и расти, не хотел покидать тело мага, пусть даже оно, разрушенное, умирало.

— Готов? — Вечный стоял рядом, тоже глядя внутрь грота.

— Конечно, — резерв Арона был полон, Тьма довольно мурлыкала где-то на пределе слышимости, а Сила билась в стены эррэ, которое с каждым часом становилось все более тесным.

— Ты упрям и очень самоуверен, — после долгого молчания сказал Вечный.

— Что? — удивленно переспросил Арон и торопливо поправился, — к чему вы это говорите, мастер?

— Упрямство встречается часто, но мне редко приходилось видеть веру такой силы, направленную внутрь. Обычно люди верят во что-то или кого-то вовне: в друзей, в любовь, в свой род, в бога или в идею. Ты веришь только в себя, — в голосе Вечного не было порицания, но не было и одобрения. С такой интонацией можно было озвучить абстрактную философскую проблему.

Но Арона заинтересовало другое: если Вечный не врал, то он умел смотреть внутрь души. Это было доступно жрецам — очень немногим жрецам — но недоступно магам, независимо от их цвета.

— Эта самоуверенность — она может помешать мне во время экзамена, мастер? — голос Арона был неизменно вежлив.

— Все может помешать и все может помочь. Иди.