Любовники старой девы

ГЛАВА 35

— Моя правда, — начала Ивана, — простая правда! Хотя не знаю, захочет ли Михал взять меня в жены, если узнает всё, — она говорила быстро, словно боялась, что юноша перебьет ее и станет уверять в своей любви. — Я знала, что мои родители умерли, когда я была совсем маленькой. Сначала я жила в городе с кормилицей. Иногда меня навещала Мария. Она говорила, что у меня есть тетка, которая возьмет меня. Потом меня увезли в деревню. Я увидела свою тетку, она, казалось, очень любила меня, даже какой-то болезненной любовью. Но в замок меня не взяли: Мария сказала, что дед не хочет видеть меня, потому что моя мать вышла замуж против его воли.

В деревне мне было тоскливо. Я часто плакала, тяготилась жизнью. Я знала, что я красива. Мне хотелось полюбить. Хотелось, чтобы меня полюбил тот, кого полюблю я. Мне было пятнадцать лет, когда я подумала, что люблю одного из деревенских юношей. Мне было стыдно, но я открылась ему. И в ответ получила лишь презрительный отказ и грубую насмешку! После я поняла: ведь все знали, что я знатного рода, и боялись; тот, кто решился бы любить меня, мог понести наказание. Но год спустя нашелся такой мальчик. Он был сыном кузнеца. Не стану лгать, мне было хорошо. Я уверяла себя, что влюблена. Кажется, и он полюбил меня. Я узнала, что такое поцелуи и мужские ласки, но принадлежать ему душой и телом я не решалась, что-то удерживало меня. Мне казалось, что этого делать не следует. А потом случилось несчастье. Юношу нашли на берегу лесного озера. Он, должно быть, купался и захлебнулся. Его выбросило на берег. В тот день было ветрено, озеро волновалось. Я плакала, мне думалось, что жизнь моя кончена, ничего больше не будет. Вскоре за мной пришли из замка, Чоба и Мария. Поначалу в замке мне было совсем плохо, я не должна была попадаться на глаза деду, за мной следили все — тетка, Мария, Чоба. Дверь моей комнаты запирали. После смерти деда стало немного легче. Я постепенно успокоилась, перестала жить надеждами и ожиданием. Я помогала Марии вести хозяйство, беседовала с тетей. Она рассказала мне о том, что они с сестрой рано осиротели, потеряли мать. Мачеха изменила отцу и с тех пор он вел тоскливую жизнь одинокого чудака. О моих родителях тетя не рассказывала. Я подумала, может быть, она была с ними в ссоре…

— Всё это ничего не значит! — с горячностью произнес Михал. — Мне приходилось уже любить женщин и сближаться с ними. То, что произошло с тобой, случается с каждой девушкой. Не думай об этом!

— Михал еще не знает всего, — Ивана отвела глаза.

— Никто не знает всего, — вдруг раздался сумрачный голос Чобы. — Ивана, ведь это я утопил того парня. Твой дед мне приказал. Но если ты сегодня узнаешь обо всем, ты поймешь…

— Я понимаю всё больше и мне всё тяжелее, — девушка вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Видишь, Чоба, я даже не изумилась, не вскрикнула… Но я должна говорить дальше!

Та случайная встреча с Михалом в лесу, словно пробудила меня от заколдованного сна! Вновь расцвели надежды и мечты. Ведь этот человек был мне ровней! Я думала: пусть я даже незаконнорожденная, все равно мать моя была знатного рода. Но тотчас я принималась бранить себя за глупость, я говорила себе, что это смешно — воображать, будто человек может влюбиться в девушку, которую он и не разглядел, должно быть, толком. Но все эти пустые слова захлестывало одно чудесное ощущение — я чувствовала себя любимой!

И еще — прежде, чем я расскажу о самом странном и страшном, — Михал признался мне, что письмо написал он! Я не думаю, что ему было легко это сделать, никому не захотелось бы признаваться в подобном, ведь я могла счесть его просто глупым мальчишкой. Я ведь старше его. Правда, на немного… — она смутилась и покраснела.

Кларинда отвернула лицо, чтобы девушка не заметила ее улыбки.

— Нет! — воскликнул Михал. — Мне было легко признаваться тебе во всем. Потому что я уже знал — ты любишь меня. Я это почувствовал!

— Я буду говорить дальше, — Ивана не смотрела на юношу. — Моя комната — наверху, рядом — спальня тети. В ту ночь меня разбудили голоса. Я удивилась, испугалась. Даже Мария никогда не входила в тетину спальню. Я тихонько встала и вышла из своей комнаты. Из-под соседней двери пробивался свет. Я знаю, что поступила дурно, но я наклонилась, потом встала на колени и припала к замочной скважине.

В комнате ярко горели два светильника. Рядом с тетей Клариндой я увидела красавицу в таком нарядном платье, какое мне и присниться не могло! Они сидели рядом на постели. Но вот я пригляделась. Чудо! Это была одна и та же женщина в двух обличьях! То же лицо, те же движения и жесты! Я услышала их голоса — то был один голос! Они шутили, смеялись. Потом обменялись платьем. Потом снова оделись — каждая — в свою привычную одежду. Я услышала их беседу, узнала столько удивительного! Но это — уже не моя правда, эту правду расскажет та, которой она принадлежит более чем мне!

— А где же твое кольцо? — спросила красавица.

— Я потеряла! — ответила сестре Кларинда. — Я всё расскажу…

Но Маргарета ласково прервала взволнованную сестру и заговорила о чем-то другом — об одежде и украшениях. Маргарета взяла со стола шкатулку и раскрыла ее. Она достала странный золотой предмет, похожий на маленькие вилы, и протянула сестре. Та отказывалась, затем приняла подарок. Маргарета стала уговаривать ее принять всё, что было в шкатулке. Кларинда смеялась и качала головой. Потом принялась перебирать содержимое шкатулки. Я видела, как блестит золото и сверкают драгоценные камни. Но вдруг Кларинда вскрикнула. Она держала маленькое колечко и показывала сестре. Та побледнела и стала говорить, что заказала это кольцо для своего мужа.

— Нет! — закричала Кларинда. — Это он дал тебе! Он… Он — твой муж!

Они заговорили, перебивая друг друга. Потом бросились друг на друга. Это было страшно — видеть борьбу двойников. Маргарета схватила золотые вилы и пыталась выколоть глаза сестре. Должно быть, обе уже не владели собой. Кларинда вырвалась и с силой толкнула Маргарету. Та упала и ударилась о каменный выступ… Я зажала рот ладонью — боялась закричать. На память мне приходили все страшные сказки, слышанные в детстве в деревне.

Я не выдержала и вбежала в комнату. Маргарета была мертва. Мы растерялись. И тут — ваш приезд! Я узнала Михала! И еще… я скажу… Мы заперлись наверху… Утром я спустилась… Я уже успокоилась и во всем положилась на волю Бога. Я знала, что Кларинда — невиновна… Я не стану говорить чужой правды, но в ту ночь я узнала, что Кларинда — моя мать, а вы, — девушка указала на Жигмонта, — мой отец!

— Сестра! — убитым голосом выговорил Михал. — Сестра!.. — Он чуть не заплакал. Затем вдруг прижал ладонь ко лбу. — Так вот на кого она похожа! — юноша обращался к отцу. — На тебя и на Маргарету. Она и улыбается, как ты.

В его отчаянии ощущалось что-то преувеличенное неестественное, как во всем искреннем отчаянии. Выражение притворных чувств всегда выглядит гораздо естественнее. В покрасневших глазах, наполнившихся слезами, в дрожащих по-детски губах, в унылом лице — было даже что-то комическое.

— Однако подобные утверждения следует доказывать! Иначе у меня будет слишком много детей! — Жигмонт оглядел всех, улыбаясь своей смешливой улыбкой, сияя нежными глазами.

В сущности, не происходило ничего смешного. На постели лежал труп. Делались мучительные унизительные признания. Но когда этот человек улыбнулся, всё остальное вдруг показалось нереальным, почти несуществующим. Первой улыбнулась Ивана. За ней — Кларинда. Сквозь слезы усмехнулся Михал. Хихикнула Мария. Хмыкнул Чоба.

— Теперь позвольте мне рассказать мою правду, — сказала Кларинда, все еще улыбаясь.

— Говори! — произнес Жигмонт уже серьезно.

Она немного помолчала.

Все ждали.

— Итог моей жизни — бескрайнее раскаяние, — заговорила Кларинда. — Я чувствую себя виновной. Я не прошу простить меня. Я сама никогда не прощу себя.

Мы были две сестры — близнецы. Странные девочки мы были. Когда тяжело заболела наша мать, она просила отца беречь нас. По ее указанию были сделаны для нас два колечка с печаткой, изображавшей мужскую фигуру, а по обеим сторонам от нее — двух птиц с девичьими ликами. Бедная мать считала, что это символизирует нашу семью — отца и двух дочерей. Но как странно всё обернулось! Это изображение сделалось символом нашего горя. Сейчас одно из этих колец — на пальце моей сестры, другое — в ее шкатулке. Пусть оба они теперь принадлежат ей. Пусть ее похоронят с ними, пусть с ними она обретет вечный покой!

Маргарета была бойчее, смелее меня. Отец больше любил ее. Это мучило меня. Мачеха изменила отцу и он отправил ее в монастырь. Тогда мы уже поселились в этом замке. Кажется, отец выиграл его в кости у прежнего владельца, пристрастного к азартным играм. Ночью Маргарета одна отправилась верхом в лес, чтобы выследить мачеху после того, как отца принесли мертвым с охоты. Но утром отец вернулся. Оказалось, что, упав в овраг, разбился другой человек, — любовник мачехи. Кажется, отец устроил всё это нарочно. Всё это мне рассказывала сестренка, горячась и путаясь по-детски. Мы не были привязаны друг к другу. Нам казалось несправедливым, что мы так похожи, так повторяем друг друга. Каждая из нас мечтала о том, чтобы остаться одной!

Человеку, который помог ему расправиться с любовником жены, отец обещал отдать одну из нас. Я не знаю, как он на это решился. Должно быть, мучительные страсти одолели его. Этот человек явился в замок. Он был уже немолод. Я запомнила его необычайно яркие голубые глаза. Он посмотрел на нас и предоставил отцу выбирать. И отец выбрал меня!

— Возьмите Кларинду! — сказал отец.

Старик согласился.

Сколько раз мы мечтали о том, как избавимся от взаимного унизительного сходства, превращающего нас в какой-то курьез, в игрушку природы. Мы хотели жить, существовать каждая — сама по себе, а не в роли близнецов, интересных лишь тем, что они — близнецы. Когда мы вошли в свою комнату и стали переодеваться, Маргарета уговорила меня остаться в замке.

— Когда меня не будет, отец полюбит тебя! А я так хочу путешествовать!

Я колебалась. Пожалуй, мне хотелось остаться. Но почему Маргарета не хочет остаться? Может быть, это скучно, плохо? Но в конце концов сестра уговорила меня. Она назвалась моим именем и старик увез ее. Она долго называлась моим именем, и когда рассказывала о своем детстве, рассказывала так, будто меня и не было никогда. Об этом я теперь знаю. Она пережила много приключений. От нашего двойничества она избавилась, но сама мысль о двойничестве бессознательно влекла ее. Старик счел, что мы наделены сильной волей. Одну из нас он решил научить странному искусству создания иллюзий. По его желанию люди видели всё в том виде, в каком ему хотелось. Такой силой обладали его желания. Людей опасных ему он подчинял себе, делал своими учениками или убивал. Он часто забавлялся тем, что показывался людям в обличье их двойников. Немногие это выдерживали.

После отъезда сестры я осталась одна в замке. Я не стала выдавать себя за Маргарету и честно всё рассказала отцу. Я видела, что он скучает по ней. Я стала задумываться — значит, отец видит нас разными! Для него мы не были двойным изображением одного и того же предмета. Постепенно мы с отцом подружились, много говорили. Я стала думать о сестре, я всё острее ощущала, что она совсем не такая, как я. Я начала скучать о ней, представляла себе ее путешествия и завидовала ей.

Я была почти подростком, когда случилось то, что я не могу назвать никаким именем — если это горе, то почему я была наперекор всему так счастлива; а если это счастье, то почему я и теперь страдаю от этого!

В моей спальне есть маленькая дверца. Она ведет в подземный ход, прорытый давно, прежними владельцами. В эту комнату я переселилась уже после отъезда Маргареты и, кажется, только я знаю о подземном ходе. Часто я приоткрывала дверцу и вглядывалась в темный коридор. Я воображала, будто смело пускаюсь в путь навстречу приключениям, но совершить такой поступок в реальности я не решалась. Боясь, что Мария, служанка, раскроет мою тайну, я выпросила у отца ключ и запирала дверь.

Однажды я сидела в своей комнате и перебирала оставшиеся после матери вышивки. Это было после полудня, было тепло по-летнему. Отец пропадал где-то на охоте. Мария и Чоба занимались хозяйством. Солнце мягко грело. За окном жужжали пчелы в ветвях цветущих лип. Я любила перебирать материны вещи. Это давало мне иллюзию дела, а мне кажется, что когда человек занят каким-то необременительным для его сознания делом, ему легче мечтать.

Внезапно дверца в стене тихо отворилась. Почему-то я не почувствовала испуга. В комнату вошел юноша, чуть постарше меня. Он был одет в чужеземную одежду, изорванную, запачканную землей и песком. Он показался мне очень усталым, измученным. Солнечный свет в комнате ослепил его усталые глаза. С закрытыми глазами он бессильно прислонился к стене. Я смотрела на него. Черты лица у него были правильные, красивые. Я очень хотела помочь ему, но что-то смущало меня. Внезапно глаза его открылись. Он улыбнулся и шагнул ко мне. Очарование его улыбки заключалось в какой-то нежной смешливости и безоглядности. Я не могу понять, что случилось с нами. Мы даже не спросили друг у друга ни о чем. До этого я даже и не думала о том, чтобы влюбиться в кого-нибудь. Я не знала, как любят телесно. Но в тот день я всё постигла. Мы были едины, одно существо! Я поняла, почувствовала, зачем даны мне губы, руки, язык, междуножье, груди. Я не боялась и не стыдилась. А он… Он, казалось, наслаждался с какой-то странной бережностью, предавался каждой частице моего тела.

После мы сидели друг против друга на полу и глядели друг на друга с изумлением, молча, усталые и счастливые. Юноша улыбнулся и чудесным жестом приложил указательный палец к приоткрытому рту, чуть запрокинув голову. Я поняла, что он просит пить. Я схватила свое брошенное платье. Он тоже поднял свою одежду.

— Ты хочешь пить? — спросила я. — Сейчас я принесу тебе пить. И поесть, — я уже стояла у двери.

Он внимательно слушал, пока я говорила. Он протянул руку и произнес медленно, чужой язык затруднял его:

— Да. Принеси.

На кухне я наполнила разной снедью корзину, с которой Мария ходила в лес за ягодами и грибами. Нашла и большую флягу с вином. После поднялась к себе в комнату. Мы стали есть и пить. Я называла разные предметы, бывшие в комнате, он повторял за мной новые для него слова. Мы смеялись. Затем он поднялся. Лицо его сделалось серьезным. Он приложил ладонь к груди. Я не удерживала его. Почему? Это было бы всё равно, что пытаться удержать солнечный свет или край голубого неба в окне. Я даже не могла понять потом, тоскую ли я. Но я чувствовала, что это странное любовное наваждение возможно только с ним! Это странно, но, должно быть, и вправду бывают люди, созданные друг для друга. И как редко, должно быть, им удается встретить друг друга. Я протянула ему корзину с еще оставшейся едой, он помедлил, посмотрел как-то испытующе, но взял. Вот он уже шагнул к дверце в стене. И тут я подбежала и протянула ему кольцо, то самое. Я взяла его за руку и надела кольцо ему на палец. Он улыбнулся, словно прося прощения, и тихо проговорил:

— Нечего мне тебе подарить.

Он обнял меня свободной рукой, на пальце которой уже блестело мое колечко, и нежно поцеловал в губы.

Кажется, Мария после всё искала корзину и припасы, и флягу с вином, и грешила на бедного Чобу.

Я не буду говорить подробно, но прошло какое-то время и я стала замечать в себе некие перемены. Я подумала, что я больна и испугалась. Мария тоже заметила моё состояние и однажды, когда мы были в кухне вдвоем, она обняла меня и объяснила, что у меня будет ребенок. Она принялась осторожно расспрашивать. Я рассказала ей о незнакомце, но о дверце, ведущей в подземный ход, не сказала ничего; я говорила, что встретила юношу в лесу. Мария поверила мне, но удивилась, что мы даже не назвали друг другу наших имен. Мне стало жаль ее. Она, бедная, не знает, что такое любовь, когда нет нужды в именах. Но она очень помогла мне. Она сказала отцу, что я стала жертвой насилия. Огорчению его не было предела. Он не хотел видеть меня. А мне было хорошо. Я почувствовала движения ребенка, такие чудесные, от которых у меня сердце билось нежно и тревожно, и мне казалось, будто я уплываю в море на лодке, волны меня несут… Я не испытывала никакого нетерпеливого ожидания. Мое единство с этим маленьким существом, защищенность моего ребенка моим телом наполняли меня спокойной радостью. Мне казалось, что после рождения ребенок станет совсем беззащитным, я не смогу защитить его. Моя девочка сразу, когда Мария впервые показала мне ее, была прелестна. Крохотные согнутые сладкие пальчики, милое личико, маленький нежный носик. Но мой отец приказал удалить ее. Мария увезла ее. Мне думалось, я умру от тоски. Мария перетянула мне грудь куском полотна, и молоко, предназначенное для моего ребенка самой природой, сгорало с болью. Я очень тосковала. У девочки даже имени не было. Мария сказала, что кормилица назвала ее Иваной в честь своей умершей дочери. Мария навещала ребенка. Потом отец разрешил привезти девочку в деревню. Теперь я могла ее видеть. Было удивительно — неужели это то самое крохотное существо, что показала мне когда-то Мария, то самое существо, что жило у меня под сердцем! Я привыкла к девочке, к ее имени, к ее страстному нраву. Потом она стала жить в замке. Я страдала, думая о ее будущем! Неужели эта страстная девушка обречена будет проводить свои дни в монастыре? На этом настаивал ее дед, мой отец. Я не знала, как мне устроить ее судьбу, сделать ее счастливой.

Теперь расскажу о Маргарете. Она приехала тайком и подстерегла меня, когда я прогуливалась в одиночестве. Обе мы обрадовались, почувствовали себя родными. Теперь мы были совсем разными. Видя ее такой нарядно одетой, я подумала об Иване. Не поможет ли мне Маргарета? Она сказала, что после объяснит, почему приехала тайком, и просила пока никому не говорить о ней. Я проводила ее в мою спальню. От волнения я даже забыла запереть дверь. Маргарета рассказывала о себе, о своем муже. На пальце ее я увидела кольцо, она сохранила материнское кольцо! Мне стало как-то неловко и я позавидовала ей. Не знаю, почему. Она заметила, что у меня нет кольца. Я смутилась и сказала, что потеряла свое кольцо. Она стала дарить мне драгоценности. И вдруг в шкатулке я увидела… то самое кольцо! Значит, одно из этих колец — мое! Это кольцо подарил Маргарете ее муж, которого она так любила! Да и он любил ее! Я вспомнила всё так живо — тот летний светлый день, того юношу, мое кольцо. Мучительная обида захватила сердце! Я стала говорить сестре обидные, несправедливые слова. Я упрекала ее, я говорила, что она отняла отца у моей дочери! Сейчас мне стыдно рассказывать обо всем этом. Сестра заразилась моей горячностью. Что случилось потом, вы знаете… Мне тяжело повторять… Когда я взглянула на Жигмонта, я сразу узнала того юношу! Нельзя не узнать эту улыбку… Я спряталась за дверцей, ведущей в подземелье… Дальше вы знаете…

Кларинда замолчала.

Жигмонт что-то произнес тихо и грустно, на непонятном языке. Все посмотрели на него с удивлением.