Любишь меня? Люби мою собаку!

Часть восьмая. Не делайте из мухи слонов…

Прошли еще одни сутки лежания. Мальчику не разрешали вставать, только меняли капельницу и кормили буквально с ложечки, как маленького. Гарри было немного стыдно, но и приятно от такой заботы. Единственное, что смущало — это трубочка, которую вставили… туда. Трудно было заставить себя ходить под себя, но это временные неудобства и Гарри был согласен потерпеть. Еще одна неожиданность — это полностью обритая голова, на все вопросы добрая тетя-доктор отвечала, что так было нужно и волосы отрастут. Наутро к мальчику пришел улыбающийся врач и рассказал, что «биопсия» прошла хорошо, что наркоз никаких негативных последствий не оставил и «гистология показала отсутствие злокачественных клеток». Ему сделали еще раз КТ, но на этот раз без укола, обнаружив, что опухоль продолжает сокращаться, а значит, все уже хорошо и только раз в год надо будет приезжать на проверку. Сегодня Гарри еще побудет здесь, но завтра за ним приедут и можно будет отправиться домой. Улыбающийся доктор во время рассказа почему-то пару раз стучал по деревянному косяку, и Гарри счел это забавным чудачеством. Самое главное то, что ему разрешили недолго посещать игровой уголок и общаться с другими детьми. Добрая тетя-доктор, которая так здорово умеет успокаивать, за руку отвела его в игровой зал и оставила там. Немного поиграв с выглядящей настоящей, только очень маленькой железной дорогой, мальчик заметил грустную, такую же лысенькую, как и он, девочку, сидящую почему-то в инвалидном кресле. Гарри подошел к ней и спросил:

— Тебе тоже делали эту… би-о-пси-ю?

— Нет, — ответила девочка, — это из-за хи-ми-отерапии.

Что это такое, Гарри не знал и принялся расспрашивать девочку, улыбаясь ей, как улыбалась ему добрая тетя-доктор. Ему вдруг захотелось сделать что-то, чтобы девочка хоть на миг улыбнулась. Он шутил, рассказывал смешные истории, все, которые мог вспомнить, и, наконец, девочка оттаяла. Эмилия, так зовут девочку, рассказала Гарри, что ей двенадцать лет и у нее «саркома Юинга». Это когда опухоль костей. У нее большая дружная семья, есть братья и сестры, которые каждый день приходят к ней, только она знает, что прогноз отрицательный, сегодня услышала, а это значит, что она умрет. Гарри очень хотелось заплакать, такая хорошая, красивая девочка… вот за что ей это? Что и кому она плохого сделала, что у нее такая страшная болезнь? Мальчик решил поговорить с крестным, может быть есть какой-то способ? Зелья там или ритуал какой? А пока он поддерживал девочку, говоря о том, что нужно жить на полную катушку, чтобы успеть прожить как можно веселее, и нельзя предаваться унынию. Врачи поглядывали на них издалека — на худого зеленоглазого мальчика, что-то горячо рассказывающего терминальной* девочке, которая, о чудо — заулыбалась, потому их не прерывали. Некоторое время спустя девочка вдруг как-то сильно побледнела и сдавленно захрипела: «Больно…». Гарри громко закричал:

— Скорее! Помогите! Эмилии плохо!

Мгновенно, будто бы сразу отовсюду, слетелись люди в медицинских костюмах и быстро-быстро увезли девочку куда-то в коридор, где вспыхивала надпись: «Intensive Station»*. Гарри с тревогой провожал их глазами, когда к нему подошла та самая зеленоглазая тётя. Негромко проговорила:

— Здесь, как нигде, понимаешь цену человеческой жизни, Гарри…

— Она… ну… сколько ей… осталось? — с трудом выдавил Гарри, его горло сдавил мучительный спазм.

Женщина-врач печально улыбнулась:

— Мы этого не знаем, может час, может день, а может, и полгода…

— Я очень-очень хочу, чтобы она прожила подольше! — страстно и горячо, истово взмолился Гарри, прижав к груди руки.

Докторица понимающе глянула в ответ:

— Мы все этого хотим, но здесь каждый день умирают дети, потому что лечить рак мы не умеем, можем только облегчить страдания.

Гарри горестно задумался. Каждый день… это так страшно… это гораздо страшнее всей этой возни с Темным Лордом, и… для этого стоит жить, стоит жить, чтобы спасать эти маленькие жизни… Казалось, в этот момент Гарри понял, в чем его призвание. Не как героя магмира, а как человека.

— А можно я… ну… навещу тех, кто… ну, кому… — речь мальчика была сумбурной, он никак не мог сформулировать внятно свои разбегающиеся мысли, но доктор поняла его, и они направились в хоспис. В то место, где в окружении игрушек, добрых волонтеров и родителей проводили свои последние дни дети… Десятки детей. Кто-то улыбался, кто-то грустил, кто-то жил только за счет аппаратуры… Гарри подошел к каждому, улыбнулся, ловя ответные улыбки, ища и находя слова, которые поддерживали отчаявшихся, вызывали улыбку, заставляли бороться, несмотря ни на что. И, представляя себя на их месте, он очень хорошо понял, что тетя его любит всем сердцем и то, каким он был дураком… Зайдя под конец к Эмилии, он поклялся ей в том, что найдет способ лечить эту страшную многоликую болезнь. И Эмилия улыбнулась ему сквозь слезы, шепнув: «Я в тебя верю».

Вернувшись в палату, Гарри позволил подключить ему аппаратуру и долго-долго лежал, погрузившись в свои мысли и задумчиво глядя сквозь стену с окном…

Джон шел по коридору онкологического центра. Хотя он не любил это место из-за атмосферы боли и страха, но тут работал его старый друг, а потому Джон шел по коридору. Все-таки невозможно отвлечься от этих детских глаз, полных боли, надежды и тоски, потому далеко не все доктора способны работать в таком месте, где почти всегда «прогноз отрицательный». Зайдя в кабинет к Лео Смиту, Джон поздоровался, встретив искреннюю улыбку старого друга, Лео в ответ обнял его.

— Ну что, когда заканчиваешь? — спросил Джон

— Да я уже, тебя вот ждал. Вот, кстати, твой «Ланцет»***, — протягивая журнал, ответил Лео.

— О, спасибо, пойдем? — с трудом удерживаясь, чтобы не зарыться в журнал, проговорил Джон.

— Угу, — промычал Лео, надевая легкий плащ.

Разговаривая на темы футбола и грядущих посиделок в баре, доктора проходили мимо палат, когда Джон резко, будто налетев на столб, остановился.

— Постой-ка, этого паренька я, кажется, знаю…

Безволосый зеленоглазый мальчик безмолвно лежал в кровати, гладя в никуда. Мерно попискивал QRS-бипером кардиомонитор, жужжал дозатор инфузомата, по старинке называемого «капельницей», прибор рисовал достаточно спокойные кривые…

— Это же… Гарри Поттер? — с вопросительной интонацией обратился Джон к другу

— Да, это он, второго дня привезли, а ты его откуда знаешь? — удивленно спросил Лео

— Он школьный коллега Гермионы… то есть однокурсник моей дочери, — спохватившись, поправился Джон Грейнджер.

Приехав домой, он долго сидел в машине, слепо глядя на освещенные окна своего дома, мучительно размышляя — должен ли сообщить эту трагическую новость дочери? Потом сам себе мысленно дал пинка — конечно, должен, девочка обязана знать о судьбе своего лучшего друга. “Не будь эгоистом, Джон!” — сурово сказал он себе.

— Гермиона, — обратился Джон к дочери, прыгнувшей ему в объятья с криком «Папа вернулся!», — ты знаешь, я сегодня встречался со стариной Лео. Ты помнишь, где он работает?

— Да, папочка, в онкологическом центре, правильно? — улыбнулась любимая дочка.

— Правильно, солнышко. Так вот, пока мы шли на выход, знаешь, кого я увидел в ПИТ?

— Нет, папочка, — внезапно стала серьезной, будто предчувствуя что-то, Гермиона.

— Гарри Поттера.

Джон рассказал дочери о том, что видел — и отсутствие волос, говорящее об активной химио-или нуклеотерапии, и палату интенсивной терапии, свидетельствующей о тяжелом состоянии, и бездумный взгляд в никуда. Эта новость ударила по Гермионе будто молотом — враз вышибив дух. Непрошенные слезы полились из глаз, и она все порывалась бежать в Центр, чтобы увидеть самой… Но родители отговорили девочку бежать прямо сейчас, визит вполне может подождать до понедельника.

Проведя выходные как на иголках, не находя себе места и ощущая надвигающуюся беду, Гермиона в полдень понедельника была уже в Центре, как его по-простому называли люди. Потратив почти час, чтобы выяснить, где Гарри, Гермиона так и не добилась успеха. Почти отчаявшись, она пробралась в коридор палат интенсивной терапии и спросила медсестру на посту, которая как раз перекусывала, не отрываясь от мониторов.

— Подскажите, пожалуйста, а где я могу найти Гарри Поттера? — спросила, чуть не плача, девочка.

Медсестра посмотрела на нее с удивлением и, жуя, ответила:

— Такого уже нет… чавк, здесь.

Услышав только «такого уже нет» и не расслышав, что его нет конкретно здесь, обычно здравомыслящая девочка зарыдала в голос, быстро уходя, почти убегая в сторону выхода. В ее голове похоронным звоном звучало «поздно-опоздала, поздно-опоздала!», и, не справившись с эмоциональным потрясением, девочка упала в обморок прямо в руки отцу.

Всю дорогу домой она истерично рыдала, не в силах объяснить что-либо, а уже дома села писать письмо Рону, поминутно сотрясаясь в рыданиях и заливая пергамент слезами.

Сова прилетела к вечеру. Рон, предаваясь привычному занятию — лени, морально готовился к ужину в духе «сейчас меня покормят, сейчас я буду кушать», как вдруг в полуоткрытое окно пробралась сова и, почему-то отворачивая голову, протянула лапку с помятым пергаментом, от которого даже на расстоянии ощущались боль и тоска. Развернув пергамент и прочитав, Рон громко и отчаянно закричал «Мама!» и, когда Молли ворвалась в комнату, только молча протянул пергамент с тремя словами, выписанными неровным почерком: «Гарри больше нет».

Мгновенно посуровев, Молли схватила Рона и трансгрессировала к Гермионе. Её встретили необычайно молчаливые родители девочки и громкий отчаянный девичий плач, казалось бы, пронизывавший весь дом. С трудом сумев разговорить девочку, Молли узнала, что Гарри лежал в маггловском «он-ко-ло-ги-че-ском центре» с какой-то страшной болезнью, зовущейся почему-то «рак» (странные названия у магглов), и его больше нет, потому что спасения от этой болезни нет. Едва сумев чуть успокоить девочку, Молли с ней и Роном трансгрессировала домой, чтобы через камин связаться с Сириусом и Дамблором, но камин Сириуса не отвечал, и потому женщина шагнула в Хогвартс с криком «Альбус!»

Когда камин вдруг полыхнул зеленым пламенем, Альбус предавался размышлением и подавился лимонной долькой, услышав крик Молли, с которым она появилась в кабинете. В последовавшей сумбурной, но очень экспрессивной речи его разум вычленил «магглы», «болезнь», «Гарри» и «говнюк», после чего он наложил «Силенцио» и дал возможность Молли чуть успокоиться, беззвучно раскрывая рот, обратив внимание на сопровождающих ее детей — горько плачущую Гермиону и хмурого Рона. Предчувствие неминуемой беды кольнуло его сердце, и он снял заклинание. После вводной части речи, когда Молли, получившая возможность говорить, образно и разнообразно припомнила его, Дамблдора, батюшку, матушку и всех родственников до времен основателей включительно, перечислив все противоестественные связи, в которые они вступали, да так, что даже Рон оживился и принялся что-то записывать, начала поступать информация, которая свелась к тому, что Гарри погиб от какой-то страшной болезни. От таких новостей будто бы земля ушла из-под ног Дамблдора и закололо где-то в груди, но старый волшебник все-таки взял себя в руки и пожелал узнать подробности, которыми его завалила поминутно сморкавшаяся в платочек и всхлипывавшая Гермиона. Не удержавшись, он просмотрел ее память, убедился в правдивости показаний. Однако его смутил тот факт, что медсестру Гермиона таки не дослушала, и потому он решил все же перепроверить информацию у Дурслей. Могла ведь Гермиона что-то неправильно понять? Хотя, глядя на отчаянно рыдающего ребенка, Альбус был в этом не сильно уверен. Поэтому он решил направить Северуса Снейпа к Дурслям.

Из камина вывалился привычно чрезвычайно недовольный чем-то зельевар, но, не давая ему вставить хоть слово, Дамблдор ошарашил его новостями, да и вид детей, которых он так не любил, настроил зельевара на рабочий лад.

— Северус. Очень прошу, зайди к Дурслям. Проверь, очень-очень прошу, проверь — не ошиблась ли мисс Грейнджер?

Северус скрестил руки на груди и непреклонно процедил:

— А я не знаю, где живет Поттер.

На целую минуту Альбус выпал из реальности, тупо тараща голубые зенки на Снейпа. Потом спохватился и назвал адрес, и попросил поторопиться.

«Довели эти поганые магглы сына Лили…» — с какой-то необъяснимой тоской думал Северус, готовясь переместиться камином к себе, чтобы выйти из замка, и надеясь на то, что сегодня трупов не будет.

— Хорошо, Альбус, я постараюсь вернуться как можно быстрее.

Хорошо, что директор не полностью верит, думал Северус, сжимая в кармане данный ему на прощанье (на всякий случай) флакон со слезами феникса. Покинув пределы школы, он трансгрессировал прямо на лужайку перед домом номер четыре. Злой зельевар с ноги открыл дверь, не особо стараясь быть вежливым, но первое, что он увидел — живой и улыбающийся труп… то есть Гарри Поттер. От неожиданности Снейп споткнулся и уставился на несостоявшегося инфернала, вызвавшего такую панику.

— Поттер, вы безответственный идиот, позор волшебного мира! — мгновенно впав в бешенство, заорал зельевар. — Отвечайте немедленно, пустоголовый болван, почему вы живы?!

Последнее, что запомнил Снейп перед тем, как погрузиться во тьму, было что-то темное, несущееся к нему.

…Петунья, мечтательно улыбаясь, обтерла тряпкой верную стальную сковородку, подаренную армейским другом Вернона. Эти почти четыре килограмма оружейной стали очень эффективно утихомирили старого знакомого поганца по имени Северус.

Комментарий к Часть восьмая. Не делайте из мухи слонов…

* Терминальная стадия болезни — умирающий человек.

** Intensive Station — ПИТ — палата интенсивной терапии.

*** The Lancet — еженедельный рецензируемый общий медицинский журнал. Один из наиболее известных, старых и самых авторитетных общих журналов по медицине.