Гл.5

Пробуждение резкое и неприятное — вскакиваю на ноги, где-то вдали трещат едва слышимые пистолетные выстрелы. Темно, костёр почти догорел, угольки задумчиво тлеют на запорошенных пеплом головешках, на горизонте появилась едва заметная серость, предвестница наступающего утра. Похоже, сейчас полчетвёртого — в лагере все спят, ночные кузнечики всё ещё мелодично трещат, убаюкивая уставших людей.

Быстро добираюсь до Аскольда, тот, единственный бодрствует. Его худощавая фигура и вздёрнутая бородка, нелепо смотрится, на фоне тяжёлого копья, воткнутого в мягкую почву между красноватых камней. Почему он не сбреет свою бородёнку, она ему совсем не идёт… или идёт? Почему-то именно этот вопрос возникает в моей голове, когда я встретился с его пронзительно холодным взглядом.

— Это не на нашем посту, надо, поглядеть, — его глаза блестя авантюрным огнём, мне кажется в них радость ожидания игрока, бросившего кости.

Я ещё ошалелый после предыдущего похода, плечи опухли, глаза крутит сон, а ещё душит злость, кто-то опять полез на плато, а ведь все знают, это смертельно опасно.

Берём по копью, подходим к тестю. Он стоит у костра вместе с крепким парнем, так же вслушивается в глухо звучавшие выстрелы, оборачивается на звук наших шагов: — Это наверху, в кого-то стреляют, не прицельно, лихорадочно, — он внимательно смотрит на нас, в отблесках пламени, его лицо как у идола и словно высеченное из красного дерева.

Внезапно выстрелы закончились. Через некоторое время явственно слышится полный боли и безысходности человеческий крик и его обрывает глухой рёв.

— Медведь, — свистящим шёпотом произносит тесть и зачем-то протирает рукой пистолет.

Я содрогаюсь, хищник вновь напал на людей. Теперь очевидно, медведь включил человека в свой рацион — он стал типичным людоедом. Как некстати вспоминаю нашу вылазку к валунам, где мы спасли женщину с детьми, ясно вспоминаю разбросанные человеческие останки, холод сковывает сердце, голову сжимает словно обручем — ни за какие уговоры не пойду вновь…

— Их выгнало нечто серьёзное, придётся глянуть, — поскрёб длинную бородку Аскольд, искоса поглядывая на мою нерешительную физиономию.

— Это опасно, — прицельно смотрит на нас капитан первого ранга, — возьми пистолет, — и протягивает его мне.

— А смысл? От копья толку больше, лучше оставь его для людей, — тягостно вздыхаю я и с укором бросаю взгляд на невозмутимого Аскольда, который, как мне показалось, едва заметно усмехнулся.

— Будьте осторожны, часа два назад какие-то люди, что-то скидывали на тропу, предупреждает тесть.

— Интересно, — Аскольд насторожился и раздувает ноздри, а я знаю, это так проявляется у него в высшей степени недоумение.

— Что скидывали? — не понял я.

— Мы не смотрели, решили подождать до утра. Кто его знает, зачем люди бродят по ночам, — тесть подбросил поленце в костёр, — на звук, какие-то мягкие предметы, похоже на куски мяса.

— Забавно, — вздёргивает бородку Аскольд, а черты лица разглаживаются. Он с пренебрежением хмыкает, с лёгкостью вонзает копьё в землю, смотрит в темноту, деланно зевает.

— У тебя, по этому поводу, есть соображения? — обращаюсь я к нему.

— Вероятно, да. Мы сильно разозлили ребят Вилена Ждановича, а они так прочно обосновались на берегу, часть народа лихо взяли в оборот. Для них ловят рыбу, дерут со скал моллюсков, одним словом, ударными темпами создают пролетариат… или рабов, пока не сильно вдавался в подробности, и к нам уже подбирались, но в нашем лагере скопилось достаточно крепких мужчин, отогнали и даже кому-то наваляли по шее. Хлопчики просто взбесились, они давно отвыкли от подобного отношения. В прежней жизни, от одного лишь их взгляда, простой обыватель мочился в штаны, а сейчас — без раздумий — в морду. Народ можно понять, после стольких стрессов слетает с катушек, чуть задень, взрываются. Вот так, одного из телохранителей Вилена Ждановича, с тропы спустили, а кто-то его ещё и дерьмом обмазал и всё отчего, тот, просто безобидно обмолвился, что женщинами надо поделиться, у них якобы мало, — Аскольд неожиданно беззвучно смеётся, словно всё это для него забава. Я дико глянул на него, с удивлением спрашиваю: — Это всё произошло, когда я с Семёном бродил по лесам? — Он дурашливо кивает, лицо у него простое-простое, но в глазах я замечаю такой лёд, что внутренне содрогнулся, а он дружески хлопает меня по плечу: — Идём, или как?

Мы поднимаемся, подсвечиваю тропу тусклым лучом фонаря, стараемся не наступать на осыпи, но некоторые камушки выскакивают и с шуршанием скользят вниз. Мне не по себе от того, что могу скатиться к обрыву вслед за ними, но, стиснув зубы, проворно двигаюсь вперёд. Я обостряю все чувства, внутри меня всё словно гудит, до того я напряжён, и до меня долетает запах сырой рыбы, я поворачиваюсь к Аскольду, тот взглядом подтверждает, что тоже учуял. Вскоре натыкаемся на кусок белуги, наверное, той самой, что отобрали и Катерины. Ещё, через некоторое время, у самого выхода, ещё на один.

— Что скажешь? — заинтригованный спрашиваю я, ковыряя обсидиановым наконечником копья, белое мясо рыбы.

— Проще пареной репы, — ухмыляется Аскольд, — как говорится: «Не рой другому яму, сам в неё попадешь».

— Я, так понимаю, бойцы из лагеря Вилена Ждановича, не успокоились, решили к нам подманить медведя.

— Подманили, — по своему обыкновению бесшумно смеётся Аскольд, аккуратно отпихивает рыбу в сторону: — Заберём на обратном пути, только бы лисы его не унюхали.

— Здесь есть лисы? — на меня повеяло чем-то родным и близким, я этих зверей связываю с прошлой жизнью, и мне становится грустно, даже глаза влажнеют.

— Это не те лисы, что мы знали. Видел одну, с волка, морда хитрая, наглая, шерсть выпадает, камнем отогнал, когда она близко к лагерю подобралась.

Мы выбираемся на поверхность. Фонарик я выключил, нельзя привлекать внимание. Принюхиваюсь, ощущаю ещё один запах сырой рыбы. Идя по нему как по компасу, выходим на знакомую мне до боли тропу, ведущую к валунам. Останавливаюсь, крепче перехватываю копьё, Аскольд понимающе произносит: — Это там вы спасли женщину с детьми?

С угрюмым видом киваю и вслушиваюсь в ночные звуки. Тихо, под порывами утреннего ветерка нежно шуршат гибкие стебли травы, да вкрадчиво пищат мыши полёвки, решившие до восхода солнца полакомиться сладкими дикорастущими злаками. Прошелестела змея, вялая от ночного холода. Над землёй, последний раз пронеслись летучие мыши и поспешили в объятия леса, чтобы отоспаться к следующей ночи. Других звуков, тревожащих мозг, я не слышу и с удовлетворением произношу: — Слоны, вроде ушли, — но этот факт меня больше тревожит, чем успокаивает.

Аскольд внимательно смотрит в темноту, затем, тряхнул бородкой, ободряюще произносит: — Никита, медведя там точно нет, он поволок человека к себе в логово, там будет им лакомиться. Это у тех гор, я правильно думаю?

— Ты, конечно, прав, — я с остервенением поскрёб себе затылок. — Но вдруг ты ошибаешься и он затаился здесь.

— И такое может быть, — пожимает плечами Аскольд и я вижу в его глазах нечто змеиное и холодное. С удивлением понимаю, я совсем не знаю своего друга. — И всё же я считаю, медведя здесь нет, меня никогда не подводила интуиция, — он ободряюще улыбается: — Пойдём, князь, взбодримся перед утром, — неожиданно говорит он и подмигивает.

— Это ты к чему меня так назвал? — опешил я.

— Корона на твоём плече, истинно княжеская. Когда ты сегодня мылся у родника, я глаз с неё не сводил. Заметь, многие в нашем лагере считают, что не просто у тебя такой знак.

Я ухмыльнулся: — Не говори чушь, ты же знаешь, как эта корона получилась, часть шрамов по детской глупости, а последний — по недоразумению.

— И всё же, такие знаки появляются не просто так.

— Ерунда это всё, — я немного польщён, но и также раздосадован, это накладывает на меня ещё большую ответственность. — Князь, — скептически улыбаюсь я, — забавно.

— А ты подумай над значением этого слова. Что касаемо меня, то мне оно нравится, — простодушно говорит Аскольд.

— Ладно, опричник, — ухмыльнулся я, — пошли, медведь нас уже заждался.

Без происшествий добираемся до места трагедии, трава у самых валунов скомкана, кровищи, словно порося зарезали. Вероятно, люди пытались спрятаться, но не успели. Огромные медвежьи следы внушают уважение, настоящий исполин. Нашли и пистолет, но сжёванный острыми зубами. Сую его в карман, хороший металл, в хозяйстве пригодится, ножики, скребки сделать, сейчас даже пустая консервная банка на вес золота. Как всё быстро поменялось, ничего не стоящие вещи взлетели в цене, а то, на что буквально молились, вызывает, если не омерзение, то равнодушие. Когда разжигали костёр, кто-то подсунул под огонь пару сто долларовых бумажек, чтобы ветки лучше разгорались, и прозвучала ехидная реплика: «Пытался в туалет с ними сходить, да жёсткие и формат мелкий, хорошо не подотрёшься — морской галькой удобнее».

— Медведь стал типичным людоедом, очень неприятно, ситуацию необходимо решать, — задумчиво говорит Аскольд.

— Завтра вход в лагерь загородим кольями. А дальше попробуем пощекотать нервы мишке, да так, чтоб дорогу к нашей тропе забыл, — не рисуясь, произношу я.

Аскольд, странно смотрит на меня, и спрашивает: — А ты знаешь, как можно убить медведя?

— Пока об этом не думал, — вздыхаю я.

— Медведя убить непросто, но у него есть несколько уязвимых мест, если туда попасть, то даже стрелой можно завалить такого гиганта. Вот, даю тебе бесплатный совет: Если стрелять сбоку, надо чётко попасть в основание уха или же между ним и глазом, а если бьешь спереди, то прямо в глаз или между ними, если в угон — в соединение затылка с шеей, но чтобы стрела не проскользнула по холке.

— Попробую запомнить, — нервно хохотнул я.

— От этого может зависеть твоя жизнь, князь Никита, — с необычной серьёзностью говорит Аскольд.

— Вновь князь, смотри не привыкни, — без особых претензий произношу я, но в душе мне это слово всё больше и больше нравится.

Назад мы идём скорым шагом, но не забываем собирать куски белуги. Рыба ещё свежая, запечём на костре, деликатес.

Не много не мало, а набрали, каждый, килограммов по тридцать. Ты смотри, столько рыбы не пожалели, настоящие люди, всё сделают ради подлости ближнему своему.

В лагерь возвращаемся на рассвете. Небо посветлело, неугомонные чайки раскричались, перебудив почти всех людей, поэтому, возвращение наше было очень кстати. Сразу принялись запекать белужьи куски. Катя безумно счастлива, её охотничий трофей, почти в полном объёме дошел до назначения.

Утром собираю всех мужчин, женщин на совет сознательно не приглашаю, вопрос должен стоять достаточно деликатно. Мне не нравится ситуация с компанией Вилена Ждановича, они действуют нахрапом, зло и нагло — в стиле бандитских девяностых — забить, запугать и отобрать. Такие отношения достаточно заразны, не прилагая больших усилий, устроиться лучше всех. Придётся эту публику поставить на место, иначе произойдёт всеобщая вакханалия. Мужчин в нашем лагере собралось достаточно, знаю, есть опытные бойцы и их следует направить в нужное русло, чтобы и у них не появились дурные мысли.

Донёс своё решение с предложением обломать эту компанию достаточно жестоко и вернуть то, что те отобрали у бывших пляжников, а это и ножи, туристические топорики, палатки, спички и прочие вещи. Предлагаю, в случае серьёзного сопротивления, бить насмерть, затем даю высказаться народу.

— Я, конечно, не пойду против коллектива, решите дать в морду серьёзным людям, поддержу, — блеет Аскольд, — но это не метод, это бесчеловечно… лучше устроим обвал, всё решим одним махом, — скребёт он куцую бородёнкую.

Аскольд весьма странный человек. Его с поволокой глаза на неказистом лице придают ему некий шарм, что многие женщины, встретившись с его взглядом, мигом становились влажными и сверху и внизу. Он о себе не любит рассказывать и, когда приятели хвастались, что кто-то из них служил в спецназе или в десанте бил кирпичи, он скромно опускал глаза. А на вопрос, где провёл место службы, краснел, как неопытная девица и под снисходительные улыбки говорил: «писарем при штабе». Но я видел его тело, на нем зияют шрамы, но не от аппендицита, а конкретные пулевые, в этом я хорошо разбираюсь. Я догадываюсь, немало в своей недолгой жизни, он успел завалить людей. Он тонок в кости, но мышцы как притаившиеся удавы, будить не стоит. Но, Аскольд, как-то так прячет их на своём теле, что неискушённому человеку могло показаться, он хил и слаб. Аскольда я знаю как невероятно выносливого человека. Для меня дельное предложение Аскольда, не поддержал никто. Пришлось готовить оружие: копья, дубины, ножи, камни.

Аскольд, выбирает из кучи обсидиана, острые куски, балансирует на руке и прячет на своём теле, затем подходит ко мне: — Никита, я, конечно, не хочу вмешиваться в твою работу, учишься быстро, народ начинает тебя уважать. Я не сомневаюсь, морды тем ребятишкам набьём, но, сдаётся мне, перед посещением наших «друзей», стоит провести небольшую разведку, вдруг у них есть ПП-2000, или пару «Кипарисов» из оружия завалялось, тогда шансов у нас не будет. Хотя это маловероятно, не стали бы они медведей к нам подманивать, когда проблема решается намного проще. Но, может они извращенцы, какие? Нравятся заумные методы, и с такими сталкивался. Так что тебе решать. Предлагаю сходить, прогуляться по пляжу, на народ поглядим, себя покажем, а там, видно будет, развлечься всегда успеем.

Да, Аскольд, видно для тебя это занятное проведение своего досуга, а по мне ахи, какая боевая спецоперация, с восхищением думаю я, глядя в его честные глаза и на лёгкий стыдливый румянец на лице. Нравится мне этот парень, чувствую, надёжный он человек.

— У меня такие же мысли, — сознаюсь я, — но думал, не стоит всё усложнять. Но если ты советуешь… давай сходим.

Аскольд, Семён и я вооружённый ПК «Гюрзой», спустились на пляж. На нём произошли достаточно заметные изменения. Бывшие отдыхающие понастроили из веток и камыша безобразные хижины. Кто-то объединился в небольшие группы, горят костры, в них запекают устриц, другого я из еды ничего не увидел, сердце сжалось, на таком рационе долго не протянут. Но сейчас люди из группы Вилена Ждановича их не трогают, мне кажется, опасаются со стороны нас ответных действий за ночную провокацию и сдёрнули с берега, а быть может, затаились — что вернее.

Люди копошатся на отмелях, глубже не рискуют заходить. Чуть далее, где начинались глубины и, на подводных камнях растёт великое множество раковин, рассекают гладь моря чёрные плавники акул. Что привлекло хищников в таком количестве, я не понимаю. Может сезонные миграции или банально выискивают жертву среди людей.

Мы идём по берегу, чувствуем на себе неприязненные взгляды, народ понимает, мы устроились лучше их — завидуют. Но, кто виноват, мы предлагали присоединиться к нам, но они предпочли гордое одиночество. Как говорится, останемся без штанов, но назло врагу, или — издохнем, но не отдадим свою независимость и самостоятельность — дурни… ничего, жизнь всё расставит по своим местам, ещё пару встрясок и толпою побегут к нам.

Не спеша направляемся к лагерю Вилена Ждановича. Взгляд Аскольда рыскает по берегу, по зарослям камыша. Он сосредоточен и насторожен, видно ждёт некий подвох. Семён, с грозным видом, тащит на плече полюбившуюся дубину. Нижняя челюсть выдвинулась вперёд, показывает его бесстрашие.

По мере продвижения начинаю догадываться, их нет на берегу, они поменяли место. Оказалось я прав, утыкаемся в брошенную стоянку: колышки повалены, вмятины от столов и плетёных кресел осыпались, всюду лежат пустые бутылки, кто-то ночью блювал, а в центре брошенной стоянки распласталась зловонная куча дерьма, как говориться: «уходить, так с музыкой».

— Я был уверен, что они ушли, — бесшумно смеётся Аскольд, — умные люди должны именно так поступить, зачем лезть напролом, всегда можно устроить засаду или обвал и одним махом снести наш лагерь к чёртовой бабушки.

— Над нашей площадкой уступ, обвал не получится, — я напрягаюсь и испытываю нешуточное беспокойство, но Аскольд кивает: — Да, это им сделать сложно… хотя, если постараться, то с тропы свалить в лагерь пару приличных камней вполне реально, как раз до родника докатятся, а там обычно скопление людей.

— Неужели они на это пойдут? — лязгнул челюстью Семён и взгляд тускнеет.

— Мы этого не допустим… колья надо вбивать, это и от медведя и от людей хорошо, — теребит пальцами бородку Аскольд, а взгляд рыскает по берегу, цепляя каждое укрытие, где бы мог затаиться потенциальный противник, — их точно нет на берегу, — утвердительно произносит он. — Надо пустую тару собрать, меня просто поражает их расточительность, — с недоумением произносит Аскольд.

— И, где их теперь искать? — теряюсь я.

— На плато, естественно не пошли, в лес — тем более, значит, как и мы, нашли убежище на склонах и строят круговую оборону, на всякий случай. По крайней мере, я бы так и сделал, — просто говорит Аскольд, с любовью поглаживая тощую бородёнку, — но, найти их надо, — во взгляде вновь появляется, что-то змеиное, и я понял, он считает, нам сделали вызов, — Никита, я пойду в камышах, а вам предлагаю идти друг за другом с дистанцией десять метров.

— Согласен, — я интуитивно чувствую, в вопросе тактики, Аскольд многократно грамотнее меня.

Через некоторое время минуем место, где на мужа Катерины напала акула. В этом месте над морем зависают скалы, и виднеется узкий проход на другой, более дикий пляж.

Аскольд, совершенно не вспотевший, прогулка по камышам его не утомила, лишь взбодрила, присоединяется к нам.

— Они прошли здесь, — в возбуждении говорит Семён, — вон, потеряли бутылку с виски. Ты смотри, это же Макаллан Файн Оак! — как ребёнок радуется он и тянет к ней руку.

— Не газуй! — Аскольд удерживает его за руку. — Хороший подарок, такие виски не на одну сотню долларов потянут, такое не теряют.

— Но потеряли? — не понимает Семён, но к бутылке не лезет, хотя я чувствую, у него, аж зуд в одном месте, так хочется выдернуть её из песка.

Виски сиротливо лежит этикеткой вверх, янтарная жидкость призывно сияет в лучах солнца, как чудесный сердолик, горлышко, словно случайно, воткнуто в рыхлый песок, но выше идёт едва заметный бугор.

Аскольд внимательно осматривает место, удовлетворённо хмыкает: — В их группе есть профи, — заявляет он, и сделанное открытие доставляет ему истинное удовольствие, — это ловушка, к горлышку привязана верёвка, при её натяжении, падает вон тот камень. Мы, естественно, бросаемся в эту щель между камнями, так как больше деваться некуда, и происходит интересная ситуация. Видите, ветка? Мы на неё наступаем, она работает как рычаг, и эта глыба закрывает выход. Просто и со вкусом, ловушка с тройным секретом, — Аскольд, по своему обыкновению беззвучно смеётся, — мне нравятся эти ребята, — делает он неожиданно потрясающее заявление, — но у них нет шансов, — с удовольствием добавляет он.

— Почему с тройным, с двойным, — поправляет его Семён.

— Ты думаешь, они в виски не закачали какую-нибудь ампулку? А вдруг мы обнаружили ловушку, на радостях выпили содержимое и оказались бы в их лапах или на небесах. Поэтому бутылку разобьём, — Аскольд осторожно освобождает её от верёвки и швыряет в камни, она разлетается на множество сверкающих осколков, драгоценная жидкость, пенясь, омывает скалы, стекая янтарными каплями на разноцветную гальку. — Там был яд, — по каким-то признакам определяет Аскольд, а жаль, такой виски испортили.

Семён тягостно вздыхает: — Я в интернете такой виски видел, всё мечтал попробовать Макаллан Файн Оак… вот так взять и об скалы, это словно родную морду и об кирпичи, всё одно, больно.

— Не жалей, на вкус слишком мягкий, не будоражит. Водка лучше, и закуску проще подобрать, нежёли к этому чуду, — морщится Аскольд.

— Привыкай к родниковой воде, а скоро морсы из ягод будем готовить, — я отчески хлопаю его по широкой спине. — Одно не могу понять, зачем такие сложности? Не проще было напасть на наш лагерь ночью и попробовать всех перебить, — я несколько обескуражен.

— Может они… то есть он, развлекается, оттачивает своё мастерство, а к тому же, о нашем посте знают, а у нас пистолет. Но вернее, меня знает, спецов как я мало, — не рисуясь, заявляет Аскольд.

— Кто ты, господин Аскольд? — постаравшись сказать иронично, говорю я.

— Какая разница, Никита, — усмехается он, а в глазах лёд.

— Чтоб, не было разницы, назначаю тебя начальником безопасности нашего государства, — шучу я.

— Спасибо за доверие, я принимаю эту должность, — неожиданно серьёзно говорит Аскольд. Я с удивлением смотрю на него, но он сама невозмутимость и я пока не понимаю, шутит он или нет. Но, где-то мне подсказывает, он не играет. А почему нет? Пусть кто попробует оспорить это решение, я невольно распрямляю плечи.

— Солидно, дух захватывает, — сероглазый увалень покрывается румянцем, — начальник безопасности целого государства, вот, только его у нас нет.

— Государство у нас есть, это мы, — улыбаюсь я. Неожиданно на меня навалился груз ответственности за судьбы людские, даже лёгкие стиснуло.

— А, кто государством будет управлять президент, генеральный секретарь? — не унимается настырный Семён.

— Президенту служить не буду, Великому князю, да, — огорошил нас Аскольд.

— А, где ж его найти, князя, великого, — меня распирает от иронии.

— Ты им будешь, — невозмутимо, произносит Аскольд и совсем добивает меня этим заявлением.

— Нет, это не возможно, чушь какая-то… это не мне и не нам решать. А, затем, князь, это не слишком?

— Зато, чисто по-русски.

— Надо собрать людей, выдвинуть несколько кандидатур, что бы было демократично, прозрачно. А, то получится диктатура, а не светское государство, — поддерживает меня Семён. Он зачёрпывает ладонью от набежавшей волны и с наслаждением обтирает вспотевшее лицо, дубину швырнул на край сползшего к морю пласта некой субстанции, напоминающей застывшую лаву, поворачивает разгорячённое лицо к солнцу и невпопад произносит: — Как припекает, и ласточки низко летают, к дождю.

— К вашему сведению, — усмехается Аскольд, — демократия, это извращённая, замаскированная во вкусную конфетку, форма диктатуры. Самая прозрачная власть — это самодержавная, но… в рамках определённых законов, на благо всем и себе. Каждая кухарка не способна мыслить шире своей кухни. Толпа не должна управлять, только, выполнять и будет порядок. Демократия только маскируется под толпу, а в действительности всё решают демократические самодержцы, выдавая, часто, свои гнусные действия под решения толпы — типа, а с нас все взятки гладки. Эту гнусность не мы сделали, а вы, мы просто исполнители решений толпы. Мы демократы, против народной воли пойти не имеем права, даже если это претит человеческому пониманию о нравственности. Видите, как легко можно умыть грязные руки. Во всём виновата толпа, мы с вами, а не они, народные избранники. Поэтому, если слишком зарывался какой-нибудь царь, это было видно всем. Его свергают и сажают на трон другого. В истории такое было и не раз.

— Интересная мысль, — задумываюсь я, — мне приходили аналогичные мысли, но я не когда на это место себя не ставил. — А почему ты решил, что подхожу для этой роли?

— Других нет, а тебя знаю, — невозмутимо и просто отвечает Аскольд и добавляет, — а ещё, у тебя корона на плече.

— Это обычный шрам, — трепыхнулся я, но в моей душе словно происходит взрыв.

— Вы, знаете, а мне нравится эта идея, — неожиданно горячо поддерживает Семён, подбирает свою дубину, его челюсть отважно выдвигается вперёд.

— Там видно будет, — в сердцах буркнул я, но внезапно ощущаю такой взрыв энергии, словно целая электростанция закачала в меня мегаватты электричества. На мгновение мир изменился, стал сверхконтрастным и словно Некто, кто возвышается над всеми нами, поставил на это решение свою печать — я понял, обратной дороги нет, на меня опустился огромный груз власти, как заводской пресс на кусок металла — мозги словно расплющились, но напор выдержали и я принимаю решение: — Так тому и быть, — сурово произношу я и развожу плечи, вдыхаю полной грудью солёный морской воздух, а он пьянит как хорошёё вино — мне стало ясно, что-то в этом мире серьёзно меняется.

Аскольд удовлетворённо выдыхает, Семён распрямляет плечи, я только сейчас обратил внимание, какие они широченные, его глаза посветлели до небесной голубизны: — А, ведь, это идея не твоя, — обращается он к Аскольду, — это решение пришло к тебе свыше.

— Да? — бросает на него удивлённый взгляд Аскольд и мгновенно соглашается: — Да, это свыше.

— Как сейчас нам поступать, продолжать разведку, или вернёмся в лагерь, — в раздумье спрашиваю я, — может, мне по статусу не положено прыгать по камням?

— Я, думаю, Великому князю не возбраняется потешить себя удалью, — беззвучно смеётся Аскольд и он становится прежним другом, которого я всегда знал. Я тоже улыбаюсь, а Семён сияет, словно красная девица. Вдруг мне стало легко и просто, у меня есть друзья, они всегда будут на моей стороне, а я оправдаю их ожидания.

Мы протискиваемся между скалами, и оказываемся на другом берегу. В этом месте царит первобытная дикость, видно метаморфозы произошли основательные.

Хаос из базальтовых и гранитных отложений, застывшие потоки лавы и ровненькая, кругленькая галька у самой воды, придают неповторимое очарование. Непуганые крабы копошатся на покрытых водорослями прибрежных валунах, чайки с добрых индюков, бродят между камней, выискивая разнообразную живность, в море мелькают всё те же акульи плавники, на горизонте выпустил фонтан кит — процесс поглощения одного мира другим происходит непрерывно.

Стараясь не спугнуть наглых чаек, соблюдая интервал, идём по берегу. Ни одной пластиковой бутылки, шкурок от колбасы и яиц, мазута в воде и на камнях, первозданная чистота. Издам закон, за свинство над природой, сечь плетьми, мимоходом думаю я.

Неожиданно вдалеке, видим просто сюрреалистическую картину, под пляжным зонтом сидит человек.

— Это он, — подходит ко мне Аскольд.

— Почему один?

— Хочет поговорить.

— Наглец! — сверкнул очами Семён.

— Почему? — удивляется Аскольд, — нормальный мужчина.

Не спеша подходим к сидящему человеку. Тот, до последнего не поворачивает голову. Когда мы приблизились вплотную, он, наконец, соизволил, обернулся к нам, в глазах искрится веселье: — Привет, Аспид, — обращается он к Аскольду.

— Привет. Росомаха, — Так же радушно здоровается с ним мой друг и появляется ощущение, что встретились старые, добрые товарищи.

— Виски мой не понравился?

— Решил с тобой выпить.

— Нет проблем, — он достаёт четыре разовых стаканчика и плеснул туда янтарной жидкости.

Аскольд взял виски и на мой вопросительный взгляд, ободряюще кивнул.

— Два раза хохма уже не хохма, — беззвучно как Аскольд, смеётся незнакомец.

— Представил бы своих друзей, Аспид, — с укором в голосе произносит мужчина.

— Семён, молодой, но с неплохим прицелом хирург, — указывает он на сероглазого верзилу. — Великий князь, Никита Васильевич, — торжественно склоняет он голову.

Я ждал любой реакции со стороны незнакомца, но не этой. Мужчина с достоинством встаёт, кивает: — Для меня большая честь с вами познакомиться, Великий князь, — серьёзно говорит он. Я ищу в его глазах насмешку, но её нет, лишь почтение. Несколько смущаясь, говорю: — Князь государства, у которого даже названия нет.

— Назовите его Растиславлем, — советует нам наш враг.

— Славим солнце, — задумчиво высказывается Семён.

— Где-то так, — соглашается Росомаха.

Мы выпили виски без тоста, каждый сказал его в душе.

— Зачем придурков заставил рыбу разбрасывать перед нашим лагерем? — с удовольствием вытирая ладонью губы, спрашивает Аскольд.

— Засиделись ребята, да и этот метод хотел проверить, но осечка вышла, как говориться: «заставь дурака молиться, он и лоб расшибёт», правильно заметил, придурки. Потащили мясо прямо к пещерам, вот мишка и учуял их раньше, чем рыбу.

— А с теми ловушками? Ты же знаешь, у меня нюх на них, не прокатит.

— Знаю об этом, — простодушно улыбается Росомаха, — просто хотел старого друга позабавить, а заодно проверить, как повлиял новый мир на тебя. Я сделал выводы, кто-то сильно потерял, кто-то нашёл в десять раз больше, чем было в прошлой жизни. Ты не потерял, — мне показалось, Росомаха этим очень доволен.

— А если б потерял?

— Убил бы.

— Это правильно, — соглашается Аскольд. — Что думаете предпринимать?

— Уходим мы, Аспид. Вам надо набираться сил, нам, потом встретимся, — без угрозы произносит он.

— А к нам не желаешь присоединиться?

— Я с Виленом Ждановичем тесно связан.

— А если заключим союз? Земли на всех хватит.

— Он не хочет делиться властью, в чем-то его понимаю. А, вообще, жизнь покажет, — не стал обрубать канаты наш враг, — может, и заключим союз.

Росомаха встаёт, не спеша закрывает зонтик, улыбается и неторопливо идёт прочь.

— Вот бы мне сейчас пистолет, разрядил бы в него всю обойму, — неожиданно разъяряется Семён.

— У тебя не получится, а я не стану, — просто отвечает Аскольд.

Я долго наблюдаю за этим необычным человеком, пока тот не скрывается за тёмными скалами. Чувствую угрозу, исходящую от него, знаю, пути наши должны, когда то пересечься, неуютно почему-то на душе.

— Пора домой, — грустно говорю я.

— Да, нам делать здесь уже нечего, — соглашается Аскольд. Он непривычно печален.

— А почему он тебя Аспидом называл?

— Ядовитый, наверное, — усмехается друг.

Загрузка...