Лишенное формы

Глава 2

Около полудня меня разбудил громкий стук в дверь. Я сел, спустил ноги с кровати и потер кулаками глаза. Знать бы еще, откуда во рту такой поганый запах. Стук повторился с еще большей настойчивость, и я накинул халат и открыл дверь. Мердок ввалился в комнату, как настоящий коп.

— Ты хоть знаешь, который час? — Не люблю вставать. Я открыл холодильник — газированная вода, какие-то приправы и светляки в банках. Придется все-таки сходить в магазин. Каждый вечер перед тем, как лечь спать, я засыпаю кофе в кофеварку, чтобы утром сэкономить хотя бы полторы минуты. Остается только нажать кнопку. Мердоку эта процедура хорошо знакома, поэтому он не произносит ни слова, пока я не приму душ. После шести банок «Гиннеса» ощущение во рту такое, словно там залежался дверной коврик. Справиться с ним может только сверхдоза «Креста», а побороть «Крест» способен лишь черный кофе. Из ванной я вышел не раньше, чем выключилась кофеварка. Мердок в кабинете листал справочник по травам. Я натянул джинсы и вчерашнюю футболку и присоединился к нему. Скрип компьютерного кресла резанул по мозгам.

Я сделал глоток, перехватил взгляд Мердока и кисло улыбнулся.

Он улыбнулся в ответ и покачал головой.

— Как ты можешь просыпать целых полдня?

— Точно так же, как большинство людей просыпают целую ночь. — Мои предки наверняка не были крестьянами, а сам я никогда не находил какой-то особой прелести в рассвете и, если встречал его, то лишь потому, что еще не ложился. Мердок же скорее всего поднялся рано и уже провел на ногах столько часов, что об этом не хотелось даже думать.

Он бросил на стол папку, из которой выскользнули уголок листа и компакт-диск.

— Наша последняя жертва. Результаты серологической экспертизы еще не получены, но они, по всей видимости, подтвердят присутствие в крови алкоголя и наркотиков. Я позволил себе сбросить на диск несколько фотографий жертвы.

Не говоря ни слова, я открыл папку. Нет ничего лучше, как начать день со снимков покойника. Мердок откинулся на спинку стула. В свежей белой рубашке, классическом красном галстуке и светло-коричневых габардиновых брюках с острыми стрелками он выглядел так, словно только что оделся.

— Личность убитого установлена. Проститут по имени Гамелин Дананн Сидхе. Прибыл недавно, пару месяцев назад. Задерживался несколько раз.

С экрана на меня смотрело безучастное лицо Гамелина — застывшие глаза, тонкие черты, волосы настолько светлые, что бровей почти не видно. Для Дананна он выглядел молодым, лет на сто, если не меньше. Наверно, убежал из дому. А может, один из тех романтических идиотов, которых влечет мир людей.

— Что думаешь?

Вопрос не риторический и не общего плана. Мердока, по его собственному признанию, тоже влечет мир иных, иначе он не задержался бы так надолго в Вейрде. Чем больше познаешь, тем больше остается непознанного. Когда-то давно, когда я задумывался о таких вещах, человеческое любопытство злило меня и раздражало. Я полагал, что быть друидом примерно то же самое, что быть кем-то еще, что все различие только в наборе умений. Не каждый друид достигает вершины в своем ремесле, как и не каждый человек, эльф или фейри. Но такие мысли посещали меня до того, как я утратил практически всю силу, до того, как понял, что значит лишиться способности делать привычное, до того, как осознал, что привнести настоящую интуицию в понимание действия чужой магии может лишь тот, кто умеет заставить работать собственные заклинания. Теперь у меня есть только интуиция и довольно ограниченные возможности. Не стану притворяться, будто воспринимаю такую ситуацию спокойно. С другой стороны, хотя бы что-то осталось. У людей например нет ни одного, ни другого, сколько бы книг они ни прочли. Для них это тайна в полном ее значении, в древнем теологическом смысле. И, как всегда при встрече с загадкой, они надеются, что найти ответ легко, если только владеешь секретом. Вот почему Мердок, уподобившись в простодушии и искренности ребенку, каждый раз задает один и тот же вопрос: что я думаю. Как будто доступ ко всем тайнам мира мне открыт уже самим фактом рождения.

— Ничего.

— Перестань, Коннор. — Он заложил руки за голову и потянулся. — Я же не спрашиваю у тебя имя. Хотя бы объясни, во что это все складывается. Если отталкиваться от психологии, я бы сказал, что мы имеем дело с психически больным, вымещающим злобу на жертвах, которые так или иначе ассоциируются с некоей психологической травмой. Травма эта скорее всего была получена в юном возрасте. Совершая убийство, он как бы возвращает себе контроль над ситуацией. Очевидно, мужчина, что подтверждается и агрессивным актом вырывания сердец. Если принять во внимание, что все три жертвы мужчины определенного рода занятий и что все они обслуживают клиентов-мужчин, я бы предположил, что убийца пострадал от мужчины, возможно родственника.

Я невольно усмехнулся.

— Тогда почему ты сам этому не веришь?

Мердок рассмеялся.

— Я не говорю, что не верю. Но выбор в качестве жертвы именно проститутов-фейри, использование вардов и ритуальное положение камня в грудную полость наводят на мысль, что есть тут нечто такое, насчет чего ты мог бы меня просветить.

Теперь уже он ухмыльнулся, а я рассмеялся.

— Ладно, пусть будет по-твоему. Если исходить из того, что камни нужно заряжать, он, вероятнее всего, не человек. Вероятность того, что он заранее купил заряженный камень, невелика, поскольку, если фейри достаточно силен и способен оказать сопротивление, у него не остается права на ошибку. Один раз могло повезти, но не три. Вот почему я думаю, что убийца прибег к какому-то заклинанию еще до того, как они попали в переулок. Из этого следует, что он — фей. Я уже говорил, что на жертвах остались следы сущности человека, эльфа и фейри. Значит, выбор сужается еще больше: эльф или фейри. Ясно, что он исполняет ритуал, но мне о таком ритуале слышать не доводилось. Большинство такого рода ритуалов запрещены. Во всех убийствах прослеживается одна и та же методика. Еще один плюс в пользу ритуала. Сердце рассматривается как центр силы, следовательно, цель убийцы либо в обретении силы, либо в лишении ее жертвы. Кровавые обряды, в особенности те, что подразумевают участие людей, еще в древности были заменены символическими церемониями. У христиан, например, кровь заменило вино. Если мы столкнулись с настоящим ритуалом, то исполнитель либо очень стар, либо имеет доступ к древним знаниям.

Мердок слегка прищурился.

— Что ты имеешь в виду? Разве ритуал может быть ненастоящим?

Я улыбнулся.

— Может быть, наш Вторничный Убийца всего лишь психопат с одним-единственным мотивом: лишить контроля того, кто надругался над ним в детстве и нанес тяжелую психологическую травму. Если оставить в стороне варды, то никакого другого употребления силы, что предполагает любой обряд, я не заметил. Тот факт, что убийца фей, еще не означает использования ритуальных сил. Может быть, у него просто свой собственный ритуал расправы с фейри.

— Отлично.

— И еще одно. Не исключено, что он уже закончил. Хотя шанс невелик. Посмотри сам, совершено три убийства. Даже если ритуал ненастоящий, убийца все равно действует в определенных параметрах. Три — очень могущественное число. Первый камень был темный, почти черный, второй — серый, а последний, третий, белый. Определенная последовательность налицо. Так что…

Мердок почесал голову, потом снова пригладил волосы.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что магия не всегда магия?

Я отхлебнул кофе.

— Нет. Я только хочу сказать, что нет магических ответов. И перестань называть это магией. Регулируемая сущность. Вот и все.

Он поднялся.

— Значит, ведем это дело как самое обычное. Экспертизы, свидетели, улики…

Ну что с ним делать?

— С другой стороны, ритуал может быть настоящим. Если я установлю, что это за обряд, мы получим мотив, а если у нас будет мотив, мы, возможно, вычислим убийцу.

Мердок со смехом покачал головой.

— Что-то я не пойму, то ли ты хочешь свести меня с ума, то ли пытаешься поднять цену за консультационные услуги.

Я пожал плечами.

— Плюсы есть в каждом варианте.

На полу нашлась пара носков. Душ я не принимал, так что и необходимость менять носки отпадала сама собой. Я натянул бейсболку, прихватил кожаную куртку, и мы вышли на улицу. Усевшись на пассажирское сидение, я обнаружил неумело замаскированный любовный роман. У каждого из нас свои маленькие секреты. Мердок — чистюля, но его машина просто свинарник. Газеты, пластиковые пакеты и салфетки полностью закрывали пол, так что коврики всегда оставались чистыми, потому что ноги до них доходили редко. На приборной панели валялись пригласительные открытки и обертки от жевательных резинок. Понятно, почему ни один напарник не задерживается у него больше чем на пару месяцев. Впрочем, у меня есть основания подозревать, что этот бардак Мердок устраивает нарочно.

— И куда едем? — спросил я.

— Поговорить с двумя парнями. — Он ловко провел машину между мусорными контейнерами за домом, чтобы не выезжать на улицу с односторонним движением. — Работают на улице. Мы всегда фотографируем зевак за ограждением у места преступления. Эти были на двух, первом и третьем.

Мердок подался вперед, открыл бардачок и достал пару фотографий. Кружок на каждой заключал две головы — высокого блондинистого парня в зеленой тунике, с луком и колчаном для стрел и субъекта пониже в чем-то похожем на платье, с подвязанным красным шарфом черным париком на голове. Блондин показался знакомым, но если бы Мердок не сказал, что оба мужчины, сам я никогда бы не догадался. По крайней мере на основании фотографий.

— Ты их знаешь?

— Немного. Оба убежали из дома, застряли здесь и подались на улицу. Проблем с ними, насколько мне известно, нет. — Мердок свернул на Питсбург-стрит, потом на соседнюю улицу и остановился у одного из выстроившихся друг за другом дешевых пансионов. Мы вышли. Надевая элегантное спортивное пальто, Мердок посмотрел влево-вправо. — Может, их еще просто не поймали.

Он подошел к обитой сосновыми досками двери и потянул ее на себя. Дверь легко открылась. Мердок криво усмехнулся и шагнул в полутемное фойе.

Я остановился за ним, чувствуя, как ползут по спине холодные пальцы дурного предчувствия. Пистолет я не носил, даже когда служил в Гильдии. Тогда в нем не было нужды. Впрочем, какими бы экстрасенсорными способностями и средствами защиты вы ни обладали, адреналин все равно ударяет в кровь, когда ситуация становится непредсказуемой. Я выставил щит — то, что от него осталось, — ощутил слабое покалывание на щеках, лбу, подбородке. Когда-то этот щит был невероятно крепок. Теперь он прикрывал только лицо и отдельные участки на груди и руках и, разумеется, уже не мог остановить пулю. Смягчить удар кулаком или затормозить брошенный кирпич — на большее рассчитывать не приходилось. Практической пользы от такой защиты в наше время почти никакой, разве что чувствуешь себя немного увереннее.

Солнечный свет проникал чуть дальше порога, являя захламленный, исчезающий в непроницаемой тьме коридор. В воздухе висел запах плесени. Неподалеку хлопнула дверь, в глаза ударил ослепительный свет, и я инстинктивно бросился на пол.

Мердок посмотрел на меня и рассмеялся.

— Ты что это делаешь?

— Кто там? — требовательно спросил голос.

Мердок повернулся, прикрывшись ладонью от света.

— Да выключи же его, черт бы тебя побрал, Робин!

Свет погас, но под потолком зажглась тусклая голая лампочка. Мердок покачал головой.

Я поднялся, отряхиваясь от пыли.

— Мог бы и предупредить.

Посмеиваясь под нос, он направился к двери в самом конце коридора. Нас встретил высокий худой парень в джинсах и белой футболке, с длинными светлыми волосами, обрамлявшими поразительно приятное лицо. Настороженно поглядывая на незваных гостей, он отступил в комнату, и мы вошли следом. Его приятель с удивительно тонкими, женственными чертами и слегка подведенными ресницами стоял в углу. На нем было голубое женское платье-рубашка из той же ткани, что и стягивающий темные волосы платок. Большую часть комнаты занимали две узкие кровати, стены украшали старые постеры, полотнища и стандартные домашние талисманы, призванные приманивать удачу. Дальнюю стену почти целиком закрывала бархатная малиновая штора, за которой виднелись полочки и крючки с аккуратно разложенной и развешенной одеждой.

Мердок жестом указал на блондина.

— Это Робин, а тот — Шай.

Я молча кивнул. Мердок опустился на единственный стул и, откинувшись на спинку, улыбнулся пареньку в углу.

— Как дела, Шай? Все еще изображаешь Белоснежку?

Шай скрестил руки на груди и нахмурился.

— Нет. Чертовы гномы свалили. Сказали, им мало перепадает. — Он закатил глаза. — Как будто стоять и ничего не делать отнимает много сил.

Мердок пожал плечами.

— Жаль. Говорят, ты на этой роли имя себе сделал.

Шай сел на ближайшую кровать.

— А это кто с вами, детектив Мердок?

— Друг. Можешь называть его Коннор.

Робин выгнул бровь, и в уголке тонкого рта заиграла нагловатая усмешка. Захотелось съездить ему по физиономии.

— Коннор? Уж не Коннор ли Грей? А я думал, вас никто вживую и не видел.

— Считай, что познакомился. — Я посмотрел ему в глаза — он выдержал. Силен, ничего не скажешь.

Шай подошел ко мне преувеличенно расслабленной походкой.

— Видел вашу фотографию в газете. В жизни вы намного приятнее. Я обычно не западаю на высоких и темноволосых, но у вас такие милые глаза. Цвета морской волны.

— Спасибо. Они просто голубые. — А парень шутник, подумал я.

Шай с улыбкой прошелся по комнате.

— Вы были на месте убийства, — сказал он, за что удостоился от приятеля недовольного взгляда.

— Вы тоже, — заметил Мердок.

— Там много народу было, — возразил Робин.

— Верно, но немногие в двух местах. — Приятели промолчали, оба внимательно изучали пол под ногами. — Не хотите объяснить, как это получилось? — продолжал Мердок.

Шай принялся поправлять покрывало на кровати.

— Мы попали туда случайно. Просто шли домой и увидели. — Робин нервно пригладил длинные пряди. На нас он старался не смотреть, но с его лица так и не сошло недоверчивое выражение.

— Не повезло, — прошептал Шай. Взгляд его метнулся ко мне и тут же прыгнул к постеру с изображением входящего в порт корабля. Оптимизм в стиле ар деко. — «Все шире и шире круг колеса», — пробормотал он. — Так ведь, да?

Сердце дрогнуло и на мгновение остановилось. Что-то зацепило. Что-то в этом пареньке с милым женским личиком и слабым мужским телом. Печаль в его голосе. Он не играл. В какое-то мгновение я услышал то, что должно быть пригнало парня сюда и может быть удерживало здесь.

Мердок подался вперед.

— Хочешь что-то рассказать, Шай? — мягко спросил он. Детектив тоже это почувствовал. Уж не это ли и его удерживает в Вейрде?

Шай посмотрел на нас серьезно. Потом поднял руки, стащил платок и тряхнул волосами.

— Все было так, как сказал Робин. Мы возвращались домой. — Его приятель немного расслабился. — В первый раз.

— Шай! Нет! — Робин рванулся к нему.

Шай потрепал его по руке.

— Все в порядке. — Он с вызовом посмотрел на нас. — Во второй раз мы искали Гамелина.

— Вы его знали? — уточнил Мердок.

Шай кивнул.

— Я познакомился с ним в «Флиттербаге». Милый, приятный парень. Слишком милый и слишком приятный для такой дыры. И пьяный, как и все, когда попадают туда впервые. Какой-то мужчина постоянно ему подливал, не давал протрезветь. Неприятный тип. Мне даже не по себе стало. Я попытался поговорить с Гамелином, убедить его пойти домой, но он и слушать не хотел. Ушли они вместе. Я хотел было проследить, но тут вернулся Робин, и мы еще немного поговорили. Потом мне снова стало не по себе, и мы пошли искать Гамелина. Его нигде не было, и мы уже собрались домой, когда я вроде бы увидел в переулке подругу Гамелина.

— Какую подругу? — спросил Мердок.

— Флита. Она частенько приходит туда поговорить с Гамелином.

— Убийца еще был там?

Шай покачал головой.

— Когда мы вошли в переулок… — продолжил он уже другим голосом, — то сразу нашли Гамелина и позвонили в полицию. Они были вместе не больше двадцати минут, но ему, наверно, больше и не требовалось.

— Ты мог бы его узнать?

Шай ответил не сразу.

— Может быть. В «Флиттербаге» темновато. Туда, как вы сами знаете, не каждый рискнет зайти. Мне он показался старым. И есть в нем что-то неприятное. Думаю, иной.

— А точнее?

— Не знаю. Может быть, фейри. Может, друид. У меня от него просто мурашки по коже побежали. Ни с одним иным у меня ничего такого не было. В общем, сильно он мне не понравился. И еще голос. Как пилой по скрипке. Да, такой голос долго будешь помнить.

— Расскажи о флите, — сказал я.

Он опять пожал плечами.

— Как зовут, не знаю. Застенчивая, даже робкая. Разговаривала только с Гамелином — свернется, бывало, у него на плече под волосами, ее и не видно. Такая крохотная, дюйма четыре ростом.

— Какого цвета у нее крылья?

— Бледно-желтые. Наверно поэтому ее и не всегда заметишь. У Гамелина были такие прекрасные волосы, золотистые, нежные, как утренний свет.

— И ты не знаешь, откуда она?

— Нет. — Шай покачал головой. — Говорю же вам, она общалась только с Гамелином.

Мердок откашлялся и повернулся ко второму жильцу.

— А ты где был, Робин?

Парень как будто сжался и сердито зыркнул на нас.

— Я был занят. — Уточнять не имело смысла — все понятно. Мердок и не стал.

— Мне нужно, чтобы ты съездил в участок. — Он поднялся со стула. — Поработаешь с полицейским художником.

Робин отвернулся.

— Шай вас обманул. Никого он там не видел. Ему просто хочется обратить на себя внимание.

Шай встал с кровати и, подойдя к приятелю, потянул его за руку.

— Не беспокойся, Робин. Ничего плохого со мной не случится. Детектив Мердок не позволит. Окажем ему эту любезность. Хотя бы в память о Гамелине. — Он бросил кокетливый взгляд в сторону полицейского. — Может, нам еще потребуется его помощь.

Мердок едва заметно улыбнулся. Порой он бывает чересчур снисходительным. Впрочем, Шай и впрямь умел подмасливаться. Пока эти двое собирались и закрывали дверь, мы вышли на улицу. Я заметил, что Шай положил в углу маленький защитный вард, вполне возможно из запасников Бельгора, но мне не хватило духу огорчить ребят известием, что вещичка имеет только декоративную ценность.

Все сели в машину, а я отошел в сторонку. Мердок, перегнувшись через пассажирское сидение, посмотрел в окно.

— Едешь?

— Нет. Увидимся позже.

Он кивнул и повернул ключ зажигания. Я проводил машину взглядом. Даже в ярком дневном свете дома производили унылое впечатление и, как ни старались, не могли примерить на себя другой цвет, кроме кирпичного, серого и жидко-желтого. Водосточные канавки забиты промокшей бумагой и гниющими листьями, из-под которых кое-где упрямо пробиваются сорняки. Под ясным голубым июньским небом место это выглядело меланхолично-депрессивным, но я знал, что как только на смену дню придет ночь, меланхоличность обернется затаившейся угрозой. Тени вытянутся, серое потемнеет, укрывая опасность и призывая страх. А двое парней называют это домом.

Я поежился — то ли от мрачных мыслей, то ли от налетевшего с моря ветерка.

Повернув в сторону авеню, я увидел кучку развязных тинэйджеров в мешковатых джинсах и красных футболках. Друг с другом парни не разговаривали, но изо всех тщились напустить на себя грозный вид. Расступаться передо мной они не стали и, проходя мимо, попытались задеть. Еще одна банда ксенофобов, в последнее время все настойчивее заявляющих о своем присутствии на авеню. Называют они себя по-разному, но люди окрестили их ксенами. Напрашиваться на неприятности не хотелось, и я, чтобы не провоцировать стычку, сдержал нахлынувшее раздражение. Все их организующие принципы основываются на теории заговора, суть которой сводится к тому, что правительство контролируется тайными союзами иных. В общем, обычное ущербное хулиганье, промышляющее грабежом пьяных и наркоманов. С теми, кто в состоянии дать отпор, предпочитают не связываться.

В гастрономе на углу я купил немного мяса, хлеба и еще всего по мелочам да прихватил пакет печенья «ореос» — на случай, если Джо заглянет.

Вернувшись к себе, я налил чашку крепкого кофе, сел к компьютеру и уставился в окно. В то, что Вторничный Убийца закончил, верилось с трудом. Мердок был прав. Даже если преступник психопат, у него есть какая-то цель. И как назвать того, кто вырезает у жертв сердце, если не психопатом? В любом случае, какой ярлык ни приклей, кто-то где-то должен что-то знать.

Я снял с полки конкорданс древних церемоний. Неплохой справочник, да только в моем деле рассчитывать на него не приходилось. Сами друиды записывали что-то крайне редко, так что большая часть существующего ныне материала пришла к нам через вторые руки, и уж совсем небольшая его доля доступна широкой публике. Мне посчастливилось не только стать обладателем описания некоторых праздничных церемоний, но еще и приобрести серию пророчеств, выпускавшуюся в шестидесятые Современной библиотекой, пока издание не прикрыла Гильдия стражей. Все остальное я узнал из курса устного обучения в летнем лагере. И вот это вводить в компьютер? Ссылки на извлечение сердца упоминались разве что в полуанекдотичных, никем не подтвержденных историях, к тому не содержавших описания самого ритуала. Я отбросил книжку.

Даже если друиды действительно проводили такого рода обряд, кто мог о нем знать? Современные друиды относятся к древним легендам о жертвоприношениях как к намеренной лжи желающих дискредитировать их, а потому сами передавать эту информацию не станут. Мне вспомнился жаркий спор, разгоревшийся несколько лет назад, когда в газетах появились сообщения об одной ортодоксальной секте в северном Мэне, члены которой перед совершением предсказания жевали сырое мясо. Гильдия даже провела специальное расследование, но никаких свидетельств чего-то криминального не обнаружила. Вот они, может быть, и знали что-то о древних кровавых ритуалах. Но лет с тех пор минуло немало, в живых осталась лишь горстка стариков, у которых убийство иного-проститута вряд ли вызовет сочувствие. Мчаться же к канадской границе, чтобы прояснить сей факт, желания не было.

Я потянулся. Отличная база данных есть у Гильдии. И пусть я уже не состою в штате, проникнуть туда не так уж сложно. Практически каждый, работая в такой организации, готовит для себя запасной ход, выстраивает путь доступа в систему на тот случай, если старый пароль не сработает. Разумеется, параметры приходится менять ежемесячно, но если вы немного разбираетесь в компьютерах и соображаете, как избежать обнаружения и не наследить, то вас скорее всего не найдут. Знания и навыки у меня были. Раньше. И моя задняя дверь, в чем я убедился в последний раз, все еще открывалась.

Я посмотрел на монитор. Почти два часа. После ланча людям хочется расслабиться, поиграть, разложить пасьянс, поискать что-нибудь изотерическое, почитать книжонку. Я мог бы легко затеряться по крайней на час в потоке файловых запросов, пока все не примутся за работу всерьез. С другой стороны, запрашивая информацию по кровавым ритуалам, нетрудно зацепить защитный флажок, а если у них там круглосуточное дежурство, то меня обнаружат еще раньше. Взвешивая потенциальные риски и выигрыши, я вспомнил другой вариант, не столь изощренный и гораздо менее опасный, и поднял трубку.

— Дорогой, я уже несколько дней жду, что ты позвонишь, — отозвалась Бриаллен, едва услышав мой голос.

Я улыбнулся в трубку.

— Знаешь, могла бы и сама позвонить.

Она рассмеялась тем глубоким, грудным смехом, звук которого неизменно отзывался во мне волнительной дрожью, особенно если я сам заставлял ее смеяться. Этот раз не стал исключением. Бриаллен верч Гвилл аб Гвилл женщина грубоватая, но милая, сильная, но чуткая, энергичная, но мягкая и очень, очень могущественная. К тому же чертовски хорошая кухарка, хотя я, прежде чем отведать что-то из ее блюд, всегда уточняю, чем именно меня потчуют. Она из тех, знакомством с кем гордятся, чье внимание льстит.

— Знаю. Могла бы. Но в моем возрасте хочется получать доказательства, что тебя не забыли. Ты уже сто лет как не заглядывал.

— Я… э… был занят.

— Тебя снова что-то тяготит, — констатировала она, уловив нотку недовольства.

— Ну да…

— Жизнь как пирог, милый, даже если поворачивается задом, хватай кусок побольше.

— Знаю, знаю, — рассмеялся я. — У меня к тебе просьба.

— Занимаешься теми убийствами. — И снова не вопрос, а констатация. Многое Бриаллен знает сама, что-то узнает от других, так что мимо нее ничто не проскользнет. Я выложил все. Если не доверять ей, то тогда вообще некому.

— Дананнские сердца, — пробормотала она. — Кое-какие соображения у меня есть, и я даже пороюсь в тех пыльных старых гримуарах, но только при одном условии: ты должен прийти на обед.

— За мной должок побольше.

— Долги за теми, кто надоедает, а ты мне пока не докучал. Позвони через пару дней, — сказала она и, не добавив больше ни слова, повесила трубку. Как всегда. Я улыбнулся. Кто такая Бриаллен? Так сразу и не скажешь. Она и жрица-друидесса, и учитель, и исследователь, но самое главное — друг. Это ее я увидел, когда очнулся в госпитале. Другим был Стинки. А еще у нее одна из лучших библиотек по эту сторону Атлантики.

Я вывел на экран файлы и еще раз прошелся по данным. Все три убийства случились неподалеку от авеню. Рагнелл Дананн Сидхе, первая жертва, обнаружен в переулке, за пару кварталов от того места, где найден Пач Дананн Сидхе, вторая жертва. Гамелин, последняя жертва, закончил свои дни в квартале от него. С одной стороны, ничего удивительного. Переулки Вейрда — рассадники преступности. С другой стороны, я не мог не учитывать возможность того, что жертв связывает не только род занятий. Совершающий убийства иной, может быть, просто живет в этом районе.

Стиллингс-стрит и Питсбург-стрит, соединяя авеню с Конгресс-стрит, образуют вытянутый прямоугольник. По ночам машины курсируют здесь постоянно, высаживая одних пассажиров и подбирая других, так что получается что-то вроде бесконечной карусели. Рагнелл работал на улице, в основном на Стиллингс-стрит, возле Конгресса, а вот Пач искал клиентов среди посетителей сомнительного заведения под названием «Флиттербаг» на авеню. После разговора с Шаем и Робином появилась еще одна связь, Гамелина с баром. Мердок отрабатывал знакомых жертв. Пока никто из них не вспомнил ничего примечательного. Вторник — тихий день. Мало посетителей — мало свидетелей.

Экспертиза найденной на месте преступления одежды ничего особенного не дала. Волосков и тканей оказалось так много, что в лаборатории управления полиции Бостона до сих пор изучали тунику, которая была на Рагнелле в ночь убийства. В полиции слишком мало иных, а люди имеют свойство ставить на первое место человеческие проблемы. Везде политика.

Пач скрывал синяки под слоем косметики — бедняга не мог позволить себе купить даже дешевый вард и, если бы не умер от рук убийцы, нашел смерть на кончике иглы.

И вот теперь Гамелин. Юный Дананн, прибывший недавно из неведомых краев. Делать какие-то выводы слишком рано, но уже ясно, что он на момент смерти был здоров. И пьян.

Досадуя на себя, я выключил компьютер. Меня мутило от вида выпотрошенных тел. Я прошелся по квартире, стараясь понять, что толкает людей на ту или иную дорогу и потом ведет по ней. Почему кто-то заканчивает свой путь мертвой шлюхой? С какой утраты началось скольжение вниз? В чем первопричина? В физических особенностях? Любви? Деньгах? Власти?

Я стащил одежду, встал под душ и ошпарился горячей водой. Ощущение проникающего под кожу жара приносило болезненное облегчение. Хотелось не просто смыть, а спалить неудовлетворенность и разочарование. Я прибавил температуры, уравнивая ее с горячкой расползающейся по мне злости. Глупость иных не поддавалась ни объяснению, ни пониманию. Столько возможностей — только пожелай, так нет же, надо изваляться в грязи Вейрда. Я слышал причины и оправдания, если можно так назвать пустую болтовню о всеобщей греховности, моральном разложении и падении нравов, ими же и порожденных. О малой значимости секса в культуре народов, где новая жизнь рождается крайне редко. О способности к адаптации и восстановлению тех, чье существование рассчитано на столетия. Все это и еще многое другое я слышал не раз. Но такие аргументы звучат неубедительно на фоне впустую растраченных жизней, боли и смерти.

Подставляя тело под хлещущую струю кипятка, я знал, что не могу позволить себе потерять даже минуту из отпущенного мне времени. Иногда то темное пятно в голове представлялось мне чем-то вроде раковой опухоли, клетки которой делятся и множатся, постепенно вытесняя из моего тела последние унции способностей. Мне чуть больше сорока лет — детство по меркам моего народа, — но я хочу прожить больше, намного больше, тогда как некоторые глупцы рискуют жизнью ради новых ощущений, кайфа от дури или секса.

Я направил на себя ледяную струю и даже вскрикнул от шока. Зато какое удовольствие вытереть распаренную кожу грубоватым полотенцем. Надевая халат, я поймал себя на том, что испытание контрастным душем по сути ничем не отличается от тех физических мучений, на которые обрекают свои тела те, кто стремится таким образом смягчить душевные терзания. Я пытался ощутить себя живым. Как и они. Ненавижу эти мгновения осознания и признания родства с теми, кто обманывает мои надежды. Они-то и напоминают, почему я люблю Вейрд.

Я сварил свежего кофе и снова включил компьютер.