Летописный замок

Глава вторая, в которой демоны встречаются с гоблином и узнают, что они демоны

Падать страшно всегда — даже с дивана на пол. Падать же вот так, провалившись среди бела дня в бездонную внепространственную дыру, которой просто не должно существовать по всем законам физики и правилам геометрии, в тысячу раз страшнее. Особенно, если это падение застало тебя врасплох, и ты не успел к нему морально подготовиться. И пусть тугой воздух не свистит в ушах и не рвёт в клочья одежду, и не видна внизу стремительно приближающаяся земля, — всё равно душа обмирает до бесчувствия, а сердце вот-вот остановится навсегда.

Они падали долго, может быть, целую вечность. Летели куда-то вниз, надрываясь в отчаянном крике. Наорались, что называется, от души и на всю оставшуюся жизнь. Не каждому мальчишке в наше время удаётся так поорать. Стёпке с Ванькой удалось.

Падение прекратилось незаметно и, к счастью, совсем не так, как обычно прекращаются все нормальные человеческие падения. Не было ни удара, ни хруста сломанных костей, ни (вот удача!) мозгов на асфальте. Просто мир остановился, перестал вращаться, тела обрели привычный вес… И всё кончилось. Очень тихо и спокойно. Однако мальчишки по инерции ещё некоторое время продолжали самозабвенно голосить, обхватив друг друга в предсмертном, как им казалось, объятии и отчаянно жмурясь, чтобы не увидеть ненароком что-нибудь страшное.

Потом до них дошло, что надрываться, в общем-то, не из-за чего, поскольку они уже почему-то никуда не падают, а преспокойно стоят на твёрдом и холодном полу — или земле? — и всё у них на месте: и руки, и ноги, и головы. А если нет падения, то и орать получается незачем. Стёпка замолчал первым. Ванька ещё немного позавывал для порядка, но вдохновение уже кончилось, и он тоже замолк. И сразу же у обоих возникло твёрдое ощущение, что на самом деле они никуда не падали, и весь только что случившийся ужас им просто почудился.

Нужно было что-то предпринимать. Стёпка после недолгого колебания решился открыть глаза. И открыл. И ничего сначала не увидел. Вокруг был всё тот же пугающий мрак. Перед глазами плавали назойливые фиолетовые круги. И ещё что-то смутно мерцало несколько левее и ниже Ванькиного плеча. Стёпка помотал головой, проморгался, и круги исчезли, а мерцание обрело резкость и превратилось в трепещущий, чуть потрескивающий огонёк, под которым желтовато светилась подтаявшая неровная верхушка толстой свечи.

«Откуда здесь взялась горящая свеча? И чем это так неприятно пахнет? Это не моя комната! Значит, мы всё таки в самом деле куда-то провалились. Значит, не почудилось!»

Помещение, на холодном каменном полу которого они сейчас стояли, разглядеть было невозможно. Угадывались во мраке какие-то шкафы, что-то похожее на проём окна, массивные балки низкого потолка. Стёпка поводил глазами по сторонам, затем остановил взгляд на столе. Стол тоже был каменный, очень массивный и широкий. На нём лежала стопка больших старинных книг, и стояли в грубоватом витом канделябре три свечи: одна из них горела, а от двух других поднимались вверх тонкие струйки дыма.

За столом сидел съёжившийся лохматый человечек. В его испуганных глазах отражался огонёк свечи: в каждом глазу по огоньку.

Человечек молчал. И Стёпка молчал. Так они и молчали, глядя в неописуемом изумлении друг на друга. Потом человечек моргнул и стал потихоньку сползать под стол, собираясь, видимо, спрятаться там от невесть откуда появившихся гостей.

«Ты кто?» — хотел спросить Стёпка, но из его пересохшего горла вырвался лишь нечленораздельный хрип. Стёпка с трудом сглотнул и прокашлялся.

Человечек вздрогнул, заслонился ладошками и возопил вдруг тоненьким голоском:

— Горе мне, неумелому, горе! Пощади, о демон, что нарушил спокойное течение твоей жизни!

— Ты кто такой? — на этот раз горло Стёпку не подвело.

Человечек кулем вывалился из-за стола, бухнулся на колени и с силой ударился лбом об пол:

— О пощаде смиреннейше молю! Не губи, смилуйся!

Ненормальный какой-то, подумал Стёпка, на побирушку похож, и голос противный.

Ванька наконец тоже осмелился открыть глаза. Но так как он стоял спиной к столу, он увидел только большую двухголовую тень на стене.

— Кто это кричит? — спросил он шёпотом.

— А я почём знаю, — сказал Стёпка. — Псих какой-то на полу валяется. О пощаде просит.

Ванька оглянулся. Человечек как раз боязливо поднял голову. Увидев две пары смотрящих на него глаз, он простёр вперёд руки и завопил с ещё большим усердием:

— Яви свою милость, о двухголовый! Прости великодушно слугу неразумного!

— Сам ты двухголовый, — прохрипел Стёпка.

Ему надоело стоять в обнимку и он стал отдирать от себя Ванькины руки. Ванька слабо сопротивлялся — ему всё ещё было не по себе.

Ужасный двухголовый демон разрывал сам себя на две половинки! Зрелище не для слабонервных. Человечек обречённо взвыл, уткнулся лицом в колени и закрыл голову руками.

Стоять босиком на холодном каменном полу было не очень-то приятно. Избавившись кое-как от цепких Ванькиных рук, Стёпка шагнул и невысокому прочно сбитому табурету и уселся на него, поджав под себя ноги. Пламя свечи затрепетало и качнулось в сторону, словно испугалось, что его сейчас погасят.

Ванька остался стоять на месте «приземления» и выглядел пень пнём, что с ним, впрочем, довольно часто случалось, особенно на уроках литературы.

— Где мы? — спросил он, испуганно глядя на Стёпку. — Что это такое было?

Стёпка в ответ только плечами пожал. Он и сам ничего не мог понять, и потому у него в животе слегка подсасывало, и хотелось поскорее увериться в том, что всё будет нормально и ничего плохого не произошло, и что вообще это жуткое падение им просто почудилось.

Человечек на полу понимал, наверное, всё. Он судорожно вздохнул, но объяснять почему-то ничего не захотел. Боится, подумал Стёпка, неужели это мы его так напугали? Он прислушался к себе: страха в нём уже не было, страх куда-то ушёл, только в голове слегка шумело. Вначале, когда Стёпку схватило и поволокло, он, что и говорить, здорово перетрусил, перепугался так, что неприятно и вспоминать. Зря, видимо, испугался, ведь ничего страшного с ним пока не случилось. Ну, угодили куда-то. Ну, покричали. Сейчас подумаем, оглядимся и разберёмся… может быть.

Он посмотрел на высокий потолок, не провалились ли они, в самом деле, в подвал? Нет, не провалились. Никаких подходящих отверстий в грубом, с выступающими рёбрами поперечных балок потолке не наблюдалось. Тогда что? Неужели нас похитили какие-нибудь… неизвестно кто? Но зачем мы им нужны? И как бы они нас смогли похитить из закрытой квартиры? Нет, так не бывает! Не бы-ва-ет, и делайте со мной, что хотите! Бред это всё, кошмар и сон! Только что собирались с Ванесом к дедушке на дачу, вот и стекло увеличительное в кармане джинсов лежит и ножичек тоже; только что всё было просто и понятно. И вдруг — на тебе! Шмяк, бряк, сюрприз. Получите и распишитесь.

— Это всё из-за тебя! — сообразил наконец Ванька. Его, видимо, терзали сейчас те же мысли и сомнения. — Расселся тут! Ты зачем набросился на меня, как психованный? Озверел совсем, да?

Спорить с ним Стёпке не хотелось. Настроения не было. У Ваньки всегда так: виноват тот, кто на глаза первый попадётся. А подумать хорошенько терпения не хватает.

Между тем совсем рядом находился человек, который мог ответить если не на все вопросы, то хотя бы на самые важные. И сидел этот человек тише воды ниже травы и даже почти не дышал. Дрожал только очень сильно.

— Тебя как зовут? — спросил его Стёпка, потому что надо же было с чего-то начинать разговор.

Человечек ещё сильнее вжал голову в плечи и ничего не ответил.

— Ты оглох, что ли? — взъярился Ванька. — Разговаривать умеешь?

Человечек часто закивал, по-прежнему не поднимая глаз. Было в его трясущейся фигуре что - то жалкое, какая-то забитая рабская покорность. Неприятно даже было на него смотреть.

— Ну и отвечай тогда на вопрос! Имя твоё как?

— Смаклой меня зовут, — проскулил человечек.

— Сма… Что-о-о? — Ванька широко открытыми глазами уставился на Стёпку, и они уже хором вскричали:

— Как ты сказал?!

— Пощади, о раздвоившийся! — заголосил человечек, проворно уползая под стол. — Нету в том моей вины! Это меня деда так назвал! Не губи!

— Врёшь! — страшно прошипел Стёпка. — Врёшь, гад!

— Костями предков моих клянусь, правду говорю! — сквозь слёзы возразил человечек. — Смакла я, Смакла! Серафианов младший слуга. А теперь твори со мной, что пожелаешь! Ничего боле не бою-у-у-усь! — но из-под стола не вылез.

Стёпку с размаху окатила жаркая волна, а потом ещё одна — холодная. В голове сделалось ясно и звонко. Всё разом встало на свои места: и книга, и заклинание, и сумасшедшее падение неизвестно куда, и комната эта чужая со свечами… Этого не могло быть, но это было!

СВЕРШИЛОСЬ!

ПРОИЗОШЛО!

С ним произошло, на самом деле, взаправду, не во сне! Он закрыл глаза и на несколько секунд задержал дыхание, чтобы унять бешено колотящееся сердце. В груди набухало невыразимое никакими словами пронзительное ощущение огромного счастья. «Всё, сейчас я умру, — подумал он, воспаряя над табуретом, — а говорили, что чудес не бывает». И даже он сам в это почти поверил. А они бывают!

БЫВАЮТ!!!

Стёпка даже засмеялся от небывалого восторга. Это ж надо — угодить в книгу, вернее, в мир, описанный в той, непонятно откуда взявшейся книге. В сказочный мир, в мир фэнтези, в мир магов, колдунов, гоблинов, драконов и чудес! По-настоящему угодить, взаправду, не во сне, не в мечтах, а живьём! Ха-ха!

Он поверил в это сразу и окончательно. Ни на секунду не засомневался. Уж очень ему хотелось в ЭТО поверить. Он прочитал так много сказочных и фантастических повестей, столько раз мысленно переносился в выдуманные миры и страны, так часто мечтал оказаться в них наяву, что теперь ему ничего не стоило принять реальность свершившегося с ним чуда. Он даже испытал что-то вроде облегчения: мол, ну наконец-то произошло! Дождался! А то ведь казалось, что уже никогда-никогда…

Он протянул руку и коснулся стола. Осторожно, словно боялся спугнуть. Стол был настоящий, каменный, шершавый, чуть прохладный. И всё вокруг тоже было настоящее и совсем не походило на сон или бред воспалённого воображения. Эти тяжёлые манускрипты на столе, эти восковые свечи, незнакомые запахи, грубый табурет, каменные плиты пола, ночь за узким зарешечённым окном, Смакла, наконец, притаившийся под столом, — всё убеждало Стёпку в том, что они действительно попали… куда-то. Интересно, куда? Книгу он прочитать не успел и совершенно ничего об этом мире не знал, кроме нескольких названий. Таёжное княжество, Великая Весь и что-то там ещё. Но с другой стороны, может, это и к лучшему.

До Ваньки тоже постепенно начало доходить.

— Это мы что?.. — промямлил он. — Это мы куда? Туда, что ли?

— Туда, туда, — успокоил его Стёпка, поудобнее устраиваясь на табурете. — Куда же ещё!

— Почему? — Ванька иногда бывал на удивление тупым.

— Заклинание надо было потише читать.

— А я знал?!

— Теперь будешь знать.

— А если мне это не нравится? — не слишком решительно попробовал возмутиться Ванька.

— Ха-ха! — безжалостно сказал Стёпка. — Скажи ещё, что ты к маме хочешь.

— Кроссовки хочу, — пожаловался Ванька. — Ногам холодно, а у них тут ковров нет. Ходи теперь в одних носках, простудиться можно.

Он вдруг сильно ущипнул себя за щёку, так что даже слёзы на глазах выступили. Потом подумал и ущипнул себя ещё и за ухо. Для верности. Только ничего у него не получилось: он не проснулся.

Стёпка щипать себя не собирался. Во-первых, больно, а во-вторых… Во-вторых, вдруг возьмёшь и в самом деле проснёшься! И не будет тогда никакого волшебства, никакого приключения, а одно сплошное разочарование и сожаление, что всё так быстро и неинтересно кончилось. Щипай потом себя хоть защипайся… Нет уж, даже если это и сон, лучше пока не просыпаться и досмотреть до конца.

В комнате было не только темно, но ещё и очень тихо. Дома, например, такой тишины никогда не бывает. Там всегда что-нибудь шумит, холодильник работает, соседи за стеной стучат, доносится с улицы гул проезжающих машин, самолёты иногда пролетают. А тут… Стёпка изо всех сил прислушался и не услышал ровным счётом ничего. Словно вату в уши натолкали.

— Тихо как, — прошелестел и Ванька, испуганно тараща глаза в дальний угол, где, как ему почудилось, притаился во мраке кто-то страшный.

Стёпке от такой ненормальной тишины стало неуютно. Приключение приключением, а бояться он пока ещё не разучился. Ему захотелось зажечь потухшие свечи. У него не сразу это получилось, всё же он не привык пользоваться свечами. Горячий воск ощутимо обжигал пальцы, и Стёпка ещё раз убедился в том, что вокруг них никакой не сон, а самая взаправдашняя явь. Так что зря Ванька себя щипал.

Сразу сделалось заметно светлее. Одна свеча тлела еле-еле, а три — горели ровно и весело. Как лампочки. Свечи были магические, это Стёпка сразу понял, потому что какими же ещё свечами мог пользоваться чародей?

И при ярком свете трёх магических свечей в комнате чародея Серафиана обнаружилось множество интереснейших вещей. Они словно выступили из темноты, обретя очертания, размер, цвет и блеск… и разглядывать их можно было бесконечно.

В дальнем углу никто, разумеется, не таился. Просто стояли у стены высокие рыцарские латы без шлема, без левой руки и с большой оплавленной дырой в выпуклой нагрудной пластине. В неровном свете свечей латы казались живыми, они словно переминались с ноги на ногу и устало поводили плечами.

— Вот это да! — тут же восхитился Ванька. — Вот это мне нравится!

Прямо напротив стола висел на длинной цепи трёхметровый меч с неимоверно древним, безжалостно выщербленным клинком. Людоедский меч! Багровые отблески пробегали по нему от рукояти до кончика и стекали на пол тяжёлыми каплями. Под мечом, на неровных каменных плитах уже расползлась приличная бурая лужа. Кровь съеденных пленников, кровь невинных жертв и незадачливых смельчаков, пытавшихся и не сумевших победить злодея в честном бою.

Стёпка сморгнул — и наваждение исчезло. Не было ни капель, ни крови… Померещилось.

У окна на специальной подставке стоял тяжёлый арбалет с мудрёным механизмом взвода и ослабленной тетивой из драконьих жил. Почему-то Стёпка решил, что жилы именно драконьи. Выточенный из тёмного дерева, отполированный руками и временем, прекрасный в своей завораживающей мощи, арбалет так и просился в руки. Толстые арбалетные болты с широкими и очень длинными наконечниками лежали рядом — бери и заряжай. Только тетиву натяни, если сил хватит.

Сердце какого мальчишки не дрогнуло бы при виде настоящего боевого арбалета, настоящих рыцарских доспехов и взаправдашнего людоедского меча? Сразу забылся и испуг, и жуткое падение в никуда, и холодный пол под ногами. Ради такого можно и пострадать.

— Как думаешь, далеко бьёт? — спросил Ванька, лаская жадным взором лакированное арбалетное ложе с вырезанной на нём волчьей головой.

— Да уж, наверное, не близко. Видишь, какой здоровенный. Спорим, тебе такой не удержать.

— Ха! — отмахнулся Ванька. — Одной левой. Я батину вертикалку спокойно держу, а она, знаешь, какая тяжёлая.

— Стрельнуть бы, — у Ваньки руки чесались опробовать это чудо средневековой оружейной техники. Куда там дедушкину «настоящему» луку с тетивой из обыкновенной лески!

Впрочем, оружия в комнате было не так уж и много. Всё-таки здесь чародей обитал, а не воевода какой-нибудь, прославленный в боях и сечах. Главным сокровищем Серафиана — это сразу бросалось в глаза — были книги. Вот их-то в комнате имелось как раз много, очень даже много. На столе, на полках, на стульях, в нишах и просто на полу вдоль стен лежали, стояли, валялись и громоздились десятки и десятки книг. Книги в толстых переплётах из свиной кожи с бронзовыми застёжками и без; книги, зачитанные чуть ли не до дыр и совсем новые, только что вышедшие из-под пера переписчика; книги изрядно попорченные крысами и даже огнём; книги большие и маленькие, тонкие, толстые и невероятно толстые; книги, которыми постоянно пользовался чародей, творя заклинания и удивительные магические превращения… И Стёпка проникся уважением к хозяину комнаты, который был, сразу видно, не только очень образованным человеком, почти профессором или даже академиком чародейных наук, но ещё и храбрым воином. Судя по доспеху, чародей Серафиан побывал не в одном бою и получил немало тяжких ран. Вон какая жуткая дыра зияет в нагрудной пластине. Словно бронебойным в упор шарахнуло. И как он только ухитрился выжить после такого попадания. Без магии, разумеется, не обошлось. Да и людоедский меч, можно поспорить, тоже неспроста здесь висит. Наверное, сам Серафиан этого людоеда и победил, а меч на память себе оставил, как честно добытый в бою трофей.

Стёпка взял с полки первую попавшуюся под руки книгу, раскрыл наугад, поразглядывал с минуту непонятные крючковатые каракули, ничего, разумеется, не понял, перелистнул ещё несколько сделанных из непривычно грубой бумаги страниц… И ему вдруг стало до того не по себе, до того неуютно и страшно, что он захлопнул книгу и поскорее поставил её на место, словно это не книга была, а жаба какая-нибудь или змея ядовитая, которую он по ошибке схватил, и она его едва не укусила. Не сразу до него дошло, что эта книга специально так заколдована была, чтобы её кто попало не открывал и не читал. И на другие книги тоже, видимо, было наложено какое-то заклятие, потому что у него пропало всякое желание не то что открывать их, а и даже просто разглядывать. И когда он нарочно, для того, чтобы уж наверняка убедиться, дотронулся до корешка лежащей на краю стола книги, ему опять показалось, что эта книга сейчас вцепится в его палец острыми зубами. Он в испуге отдёрнул руку, затем осторожно вытянул шею и попытался прочитать название. «Яды и противоядия» было написано на обложке затейливой вязью. Понятно почему чародей защищает такие книги заклинаниями.

А вот Ваньку и без защитных заклятий не интересовали чародейские книги. Его интересовал людоедский меч, тем более что разглядывать его не мешали никакие заклинания. Ванька ходил вдоль меча, оценивающе причмокивал, покачивал головой, сверкал глазами, но рукам пока воли не давал, хотя видно было, что ему до смерти хочется потрогать меч.

Младший слуга, как залез под стол, так и сидел там, не подавая, как говорится, никаких признаков жизни. Даже зубами перестал стучать. Словно испарился или просочился в подпол.

— Эй, хозяин! — окликнул его Стёпка. — Ты куда пропал?

Смакла под столом тяжёло вздохнул, но не отозвался. Он, бедняга, уже было решил, что ужасные демоны о нём забыли, а теперь выяснилось, что нет, не забыли. И он опять застучал зубами. С той самой минуты, когда после заклинания в комнате что-то завыло, загудело и появилось вдруг из ниоткуда кошмарное двухголовое чудовище, орущее дурным голосом, а вовсе не тот безобидный демон, на которого было рассчитано по мнению Смаклы заклинание, — с той самой минуты гоблин пребывал во власти неописуемого ужаса. Он уже тысячу раз покаялся, что затеял столь опасное, как выяснилось, дело, что ему вообще пришло в голову вызывать втихомолку демона, и теперь, таясь под столом, об одном лишь молил он всех своих предков до двунадесятого колена — чтобы они помогли ему выбраться из этой передряги живым и по возможности невредимым, и ежели помогут, то он никогда, никогда боле… Даже не взглянет, даже не помыслит…

— Смакла! — требовательно повторил Стёпка. — Я ведь знаю, что ты здесь. Вылазь!

— Не вылезу! — прошелестело из-под стола.

— Почему?

— Боюся!

— Видали! — возмутился Ванька, отрываясь на миг от созерцания чудовищного меча. — Боится он! Как без спросу в чужие книги нос свой неумытый совать и заклинания всякие нехорошие говорить, так он смелый! А как отвечать за свои дела, так он боится, видите ли! Вылазь сейчас же, а не то как сделаю с тобой сам не знаю что!..

— Я не хотел! — с непритворным отчаянием воскликнул Смакла.

— А мы хотели? Вылазь, кому говорю!

— Вы меня съедите!

Ванька только фыркнул в ответ:

— Вообще-то мы гоблинами не питаемся… Но если ты и дальше будешь упрямиться…

— Ладно, вылезу, — Смакла завозился и послушно выполз на четвереньках из-под стола, бормоча что-то непонятное, наверное, какое-то заклинание, защищающее от злобных демонов. Словно побитая собака дополз он до середины комнаты и замер, пряча глаза.

— Ты чего трясёшься? — спросил Ванька весело. Свой собственный испуг он уже напрочь забыл. — Боисся?

— Знамо, боюся, — Смакла ещё сильнее застучал зубами.

— А чего ты боисся? Неужели мы страшнее тебя?

— Знамо, страшнее. Все демоны шибко страшные, о двух… о раздвоившийся.

— Какие же мы демоны? — удивился Стёпка, повертев перед собой свои обычные — без когтей, без чешуи и шерсти — руки.

— Знамо, какие. Демоны-сполнители. Сусчества суть потустороннешние, — пояснил Смакла. Он осторожно раздвинул пальцы и одним глазом посмотрел на Ваньку.

Ванька показал ему язык.

У Смаклы отвисла челюсть. Стёпка испугался, что гоблин сейчас упадёт в обморок, но Смакла в обморок не хотел. Некоторое время он отрешённо смотрел на Ваньку, потом в его глазах появилось осмысленное выражение.

— Потустороннешние, — повторил он уже совершенно другим голосом. — Сполнители.

Вскочив на ноги, он метнулся вдруг к столу и уткнулся в раскрытую книгу, как-то разом забыв о присутствии страшных демонов, которых только что боялся чуть ли не до потери сознания.

Вот!

С трудом прочтя этот маловразумительный на Стёпкин взгляд текст, Смакла облегчённо вздохнул, вытер со лба пот и рухнул на стул. Страха в нём как не бывало. Словно вдруг подменили его. Словно бы и не он несколько минут назад стучал под столом перепуганными костями. И теперь Стёпка смог разглядеть его получше.

Смакла был не просто младший слуга. Он был мальчишка. Причём, он был младше Стёпки года примерно на два. У него было довольно приятное, слегка лукавое лицо проныры, страшно чумазое и словно бы нарочно вымазанное сажей. Жесткие нечёсаные волосы торчали во все стороны в «художественном беспорядке», как сказала бы мама, доведись ей встретиться со Смаклой лицом к лицу. Под густыми бровями сверкали пронзительные чёрные глаза, а щёки у Смаклы были ещё больше, чем у Ваньки. В общем, это был довольно упитанный слуга и, судя по его отнюдь не измождённому виду, он вовсе не был измучен непосильным трудом. И на гоблина, на такого гоблина, какими их представлял себе Стёпка, он ни в малейшей степени не походил. Уши слегка великоваты, и мелкие зубы во рту непривычно остры, но и только.

— Ф-фу! А уж я-то как перепужался! — пояснил Смакла с довольной усмешкой человека, чудом избежавшего смертельной опасности. — В первый раз, бают, завсегда страшно. Правду бают. Кабы заране знал, ни за что не взялся бы демонов вызывать.

— Ну и что? — спросил Стёпка.

— Ну и то, о раздвоившийся, — Смакла повёл грязным пальцем по пергаментной странице.

Остальное Смакла прочитал про себя. Он и это уже умел, научился недавно с превеликим, надо сказать, трудом.

— Всё равно ничего не понял, — признался Стёпка. — Ты по-простому объяснить можешь?

— И по-простому могём, и по-всякому, — Смакла с важным видом развалился на стуле, и ноги на стол не забросил, видимо, лишь потому, что стол был высоковат. — Ну дык вот что я тебе… вам скажу. Я тебя… вас не для того вызвал, чтобы языком попусту чесать. ПонЯли?

— А для чего? — не ожидая никакого подвоха, поинтересовался Ванька.

— А для того, чтобы ты… вы… сполнили мои желания, — глаза у Смаклы нехорошо горели, и весь он просто-таки излучал неземной восторг и сладостное предвкушение.

— Ого! — Стёпка с Ванькой переглянулись, подумав об одном и том же. Им почему-то совсем не хотелось выполнять желания этого неумытого гоблинёнка. Неизвестно ещё, между прочим, какие желания.

Смакла, надо отдать ему должное, не стал их попусту томить и без промедления ввёл в курс дела.

— Я желаю… — он закатил глаза к тёмному потолку. — Желаю обернуться сильше всех! Сильше Махея, сильше даже… Бочени! Ещё желаю себе хутор. Оченно большой! Как у Выграты из Подболотья. Дом чтобы крепкий, хозяйство справное, скотины поболе, амбары чтобы полные… Крупорушку опять же не забудьте! Энто — второе желание! После ещё — шибко много золота! Чтобы я был самый богатый. Шибко много золота! И пущай оно в подполе будет схоронено, а в подпол никто, окромя меня, войти не мог. Ну, такие двери умельцы проворят, что ежели чужой кто влез — хряп! — и в мочало! Или псов-оборотней туда с отравными клыками…

— И всё? — спросил слегка оглушённый Стёпка. — Может, ещё чего пожелаешь? Давай уж выкладывай сразу, не стесняйся.

— Не, боле ничего, — сказал Смакла, переводя дух. — Три желания зараз только дозволено.

— Круто, — признал Ванька. — А хутор где, говоришь?

— Ага! — спохватился Смакла. — Хутор чтобы на старом Княжьем тракте, у верхней переправы через Лишаиху. Самое прибытошное место.

— Поня-атно… Ну а мы-то здесь при чём?

Смакла даже подпрыгнул:

— При том! При всём! Вы — демоны-сполнители! Я вас вызвал по всем законам магии и изъявил свою ясную волю! Вот и сполняйте. И пошибче, не то вскорости Серафиан возвернётся.

— Что значит сполняйте? Мы что, тебе хутор строить должны, так что ли?

— А как же!

— Вот ещё! Делать нам больше нечего! Да и не умеем мы хутора строить!

— Ничего не ведаю и ведать не желаю! — отрезал Смакла, заметно помрачнев. — Мне в ваших демонских ухватках разбираться несподручно. Хотите стройте, хотите отымите у кого-нито… Но чтобы к утру у меня во владении имелся хутор. И всё остатнее к нему в полный придаток.

Мальчишки переглянулись. Ванька пожал плечами.

— Интересно получается, — протянул он. — Сначала похитил нас без спросу, а теперь ещё и приказывать вздумал. Мы к тебе, между прочим, в услужение не нанимались, понял, ты, щекан неумытый!

— Явились по моему зову, значить, нанялись! — убеждённо заявил Смакла, и возразить на это было нечего. Кого, скажите на милость, интересует, что они явились сюда не по своей воле?

Стёпка не ощущал в себе никаких демонских сил. Ну совершенно никаких. Он абсолютно точно знал, что не может построить или отобрать какой-нибудь хутор. Смешно было бы об этом даже думать. И где золото взять, тоже не знает. А если бы и знал, то с какой стати отдавать это золото совершенно чужому и незнакомому гоблину? И вообще всё это ему очень и очень не нравилось. Не похоже всё это было на волшебное приключение, каким он его себе обычно представлял. Кажется, он совершенно неправильно всё себе представлял. Подвиги разные да чудеса удивительные. Вот тебе и подвиги, вот тебе и чудеса. Неужели и в самом деле придётся амбары строить и подвалы копать? Не хотелось бы.

— Я жду, — очень неприятным голосом напомнил о себе Смакла. Он исподлобья смотрел на мальчишек и барабанил грязными пальцами по столу. — Почто мешкаете?

— Слушай ты, неумытый!.. — вскипел Ванька, но Степан удержал его:

— Погоди, Ванес! Знаешь, Смакла, ты, наверное, в самом деле ошибся. Мы не демоны и мы тебе ничего…

— Ах, так! — вскричал Смакла, не дослушав. — Упрямитесь! Своевольничаете! «А ежели демон строптивость выкажет…» Вот я вас сейчас тремя спете… сметенями принужения!

— Ну, валяй, валяй, — разрешил Стёпка. Он почему-то не боялся ни трёх, ни тридцати трёх Смаклиных «сметеней».

— Первая спетень! — торжествующе провозгласил гоблин, тыча растопыренными пальцами левой руки то в Стёпкину сторону, то в Ванькину. — Принужение страхом! Ширварас-с-са! — и он сделал рукой такое движение, словно свернул голову цыплёнку.

— Ой, страшно! — притворно взвизгнул Ванька тоненьким голоском. — Ой, боюся!

— … юся! — повторило короткое комнатное эхо.

И больше ничего не произошло.

— Вторая спетень! — не растерялся Смакла. — Принужение болью! Замбрамар-р-р-ра!

Он вложил в это заклинание столько решимости, сколько смог в себе обнаружить и даже ещё чуть-чуть больше. И рукой двинул гораздо решительнее, уже не цыплёнку голову отрывая, а по меньшей мере гусю. Только это не помогло. Принужение не сработало.

— Всё? — ехидно поинтересовался Ванька. — Может, ещё разок попробуешь для верности.

— Третья спетень принужения! — провозгласил Смакла страшным голосом, едва удерживаясь при этом от слёз. — Принужение огнём! Фарахарафарайр-р-р-ра!

Подвернись в этот момент под руки мамонт, лишился бы бедный зверь не только хобота, но и ушей, с таким отчаянием изобразил Смакла магический жест.

Свечи дружно мигнули. Минута, растянувшаяся для младшего слуги чуть ли не на час, прошла в дружном напряжённом молчании. Свечи помедлили и робко мигнули ещё раз.

И всё.

Мальчишки смотрели на Смаклу и улыбались. Всё-таки здорово, что не придётся строить хутора и добывать неизвестно откуда золото. Есть всё-таки на белом свете справедливость. Даже если этот мир магический и, возможно, не совсем белый. У Смаклы дрожали губы. Поняв, что больше ждать нечего, он рухнул на колени.

— Пощадите! Ничего мне не надобно! Ошибся я! Горе мне, бестолковому, горе!

— Вот это другой разговор! — обрадовался Ванька. — А то раскомандовался тут! Нашёл себе… гастарбайтеров!

— Не губите! — надрывался Смакла. — Всё отдам!

— Ладно, хватит вопить! — поморщился Стёпка. Голос у перепуганного гоблина был на редкость противный.

— О милости нижайше молю!

— Успокойся, ничего мы тебе… Закрой рот, я сказал!

Смакла замолк.

— Отвечай, несчастный, куда мы попали?

— Из-за тебя, между прочим, — добавил Ванька.

— К-к-нам, о ваши демонические велико… высоча… всемогу… владетельства.

— Куда к вам? Как оно называется?

— З-замок Летописный, о ваши… с-ства.

— А замок где?

— З-з-здеся, — Смакла опять затрясся.

— Мы и сами видим, что здеся! — рассердился Стёпка. — Ты почему такой непонятливый? Где он стоит? В каком месте?

— Н-на горе стоит.

— Щас как дам тебе по шее, — пригрозил Ванька. — Так у меня с этой горы и покатишься кувырком. Гора в каком месте стоит, тебя спрашивают! Только не говори, что здеся!

— В Т-таёжном улусе стоит.

— Это у вас страна так называется?

— Нет, это улус так прозывается.

— А улус где расположен.

— Здеся, — чуть не плача прошептал Смакла.

— У вас все здеся такие тупые или только ты один? — Ванька хлопнул себя по бокам. — Ну, ладно. Какие ещё у вас есть улусы?

— Всякие есть. Северных вурдалаков есть. Тролличьи, Повесье… Упыреллы ещё Большие и Махонькие.

— А гоблины у вас где живут? — поинтересовался Стёпка.

— Всюду живут, — в голосе Смаклы прозвучало что-то вроде гордости за своих сородичей. Вот, мол, какие мы многочисленные!

— Ну да! — обрадовался Стёпка. — Ты ведь тоже гоблин!

Смакла часто закивал:

— Гоблин я, гоблин, ваша правда.

— Не похож ты на гоблина, — уверенно заявил Ванька. — Гоблины, они, знаешь, какие! Ого!

— Я ещё вовсе молодой гоблин. Не убивайте меня, господа демоны! Пощадите мою невинную душу! Отпустите с миром!

— Опять за своё! Не собираемся мы тебя щади… э-э-э, убивать. Что мы, изверги какие! Мы поговорить хотим.

— Эй! — вдруг запоздало удивился Ванька. — А откуда ты наш язык знаешь? Ты же по-русски говоришь!

— Я «поруски» не знаю. Это вы по-нашенскому лопочите.

— Сам ты лопочешь! — оскорбился Ванес. — А мы говорим, понятно тебе! Отвечай, когда тебя спрашивают!

— Да ну, Ванес, это же просто, — пояснил начитанный Стёпка. — Так почти всегда бывает, когда кто-нибудь оказывается в магическом мире. Наверное, авторам просто скучно описывать, как главный герой никого не понимает и долго учит чужой язык. А мы же с тобой, вроде как, в книжный мир попали, в придуманный.

— Повезло нам, выходит, — обрадовался Ванька. — А то пришлось бы ещё здесь иностранный язык изучать. Мне инглиш в школе во как надоел!

— Ду ю спик гоблинш? — тут же скаламбурил Стёпка. Он вдруг вспомнил про книгу, из-за которой всё произошло. — Слушай, Ванька, а куда ты книгу дел? Она же, получается, волшебная.

— Я её там оставил, у тебя дома. От страха выронил, когда ты меня душить начал.

Стёпка подумал и решил, что это хорошо:

— Там она целее будет. Только бы Колька её никому не отдал, пока мы здесь. Интересно будет потом почитать… Смакла, а как ваш язык называется?

Гоблин несколько раз моргнул, потом неуверенно переспросил:

— Ч-чево?

— Язык как называется?

Смакла мучительно задумался, потом высунул свой язык и скосил на него глаза:

— Дак этак и прозывается.

— Как этак?

— Языком прозывается.

— Да не язык, а… Ну, речь у вас какая? Говорите вы здесь по-каковски?

— По-весски говорим. Весская речь у нас. А что?

— Да так, ничего. Страна, выходит, тоже Весская?

— Не-е. Страна не выходит. Великая Весь выходит.

— А-а-а, точно. Великая Весь. Мы же читали… Значит, вы все здесь — весичи?

— Не-е. Весичи, они в Веси живут, а мы здеся, в улусе.

— Но говорите-то по-весски.

— Знамо, по-весски.

— А почему? — Стёпка почувствовал, что у него от этих гоблинских пояснений ум за разум начал постепенно заходить.

— Все говорят, и мы говорим, — Смакла пожал плечами, потом пояснил. — По-гоблински-то мы токмо промеж собой говорим. Здеся нашу речь мало кто разумеет.

— А Серафиан этот твой… Он тоже гоблин?

— Не, — замотал головой Смакла. — Он из таёжных весичей. Не гоблин он, нет. Тайгарь он.

— Ага, — сказал Стёпка. Вот теперь кое-что стало проясняться. Похоже, что обычных людей здесь называют весичами, а таёжных — тайгарями. — Ну и как у вас здесь вообще жизнь? Что происходит? Да ты поднимись с пола-то, хватит кланяться.

Смакла послушно встал, но на мальчишек смотрел по прежнему исподлобья.

— Не знаю, — буркнул он. — Ничего не исходит.

— Ну вы же что-то здесь делаете.

— Знамо, делаем. Живём мы здеся.

— Ежу понятно, что живёте. А ещё?

— А чего вам ещё? Живём, живём, опосля помираем.

— А войны у вас какие-нибудь бушуют? — спросил Ванька, жадно разглядывая людоедский меч, к которому он уже опять подошёл, но потрогать всё ещё не осмеливался. — Ну, битвы там всякие, сражения.

— Хвала предкам, давно не бывало.

— Это хорошо, — сказал Ванька, но в его голосе прозвучало плохо скрытое сожаление. — А то в таких сказках всегда кто-нибудь хороший с кем-нибудь плохим воюет до посинения. А потом только главный герой в живых остаётся. Не хотелось бы мне ни за что ни про что получить по кумполу таким вот мечом. Или стрелу в пузо из той вон дуры, — он показал на арбалет.

Смакла угодливо захихикал:

— Демонам стрелы не страшны. Всякому то ведомо. И мечом их не порубишь, не сковали ещё тово меча.

— Демонам, может, и не страшны, но мы-то ведь не демоны.

Смаклу, однако, трудно было сбить с толку.

— Демоны, — убеждённо сказал он. — Люди этак кричать не умеют.

— Это мы от неожиданности кричали, — пояснил Ванька. Он наконец собрался с духом и потрогал людоедский меч. Меч тихонько закачался на цепи. Его лезвие давно затупилось, кость на рукояти потрескалась и частично осыпалась, но разве это имело значение. Главное, что он был настоящий. Ванька взялся обеими руками за шершавую рукоять и попробовал поднять меч. Ничего у него, конечно, не получилось, не для таких «богатырей» было выковано это внушительное оружие.

Смакла прерывисто вздохнул. Стёпка скосил на него глаза. Гоблин завороженно смотрел на Ванькины руки и словно бы чего-то ждал. Стёпка тоже посмотрел на Ваньку и ему стало ясно, чего ждал Смакла.

Ванька был уже не Ванька, а кто-то совершенно другой. Его лицо пугающе изменилось, сделалось враз чужим и недобрым. Хищным каким-то, кошмарным даже. Губы раздвинулись в жутком оскале, волосы вздыбились, пухлые щёки по-бульдожьи сползли вниз. Ванька медленно повернул голову, и на Стёпку уставились его горящие кровавым огнём, совершенно нечеловеческие глаза.

Стёпка испуганно сглотнул и попятился.

— М-мясца бы мне, — хриплым чужим голосом сказал Ванька. — Человечинки бы, а?

Он потянул на себя меч. Прикованный цепью, меч не поддался. Ванька потянул сильнее. Цепь опасно заскрипела.

— Ванес! — крикнул перепуганный Стёпка. — Отпусти его, слышишь, отпусти!

— М-мясса! Чел-ловечины! — хрипел Ванька, неистово дёргая меч.

Сейчас он его оторвёт и порубит нас на куски, подумал Стёпка. А потом съест.

— Смакла! Сделай что-нибудь!

— Поздно! — загробным голосом сказал Смакла. — Явился новый хозяин меча. Сбылося проклятие…

— До отцепись же ты от меня! — крикнул Ванька своим обычным голосом. — Стёпыч, оторви меня от этого людоеда! Не хочу больше в такое играть!

Стёпка подскочил к нему, схватил за руки и сильно дёрнул. И когда Ванькины ладони оторвались от рукояти меча, мальчишкам показалось, что рядом с ними возникла на краткий миг призрачная скелетообразная фигура гигантских размеров. Возникла и тут же пропала.

— Ф-фу! — выдохнул Ванька, тряся перед собой кистями. — Вот это меч так меч! Даже руки онемели. Что со мной такое было?

— Ты в людоеда превратился, — сказал Стёпка, радуясь, что всё кончилось хорошо. — Хотел нас сожрать. Человечину требовал.

— Это я помню, — сказал Ванька. Он вдруг облизнулся, посмотрел на Стёпку, и в его глазах отчётливо сверкнули кровавые отблески. — Я думал, что это игра такая, — он пихнул Стёпку в плечо и засмеялся. — Вот так попали мы с тобой! Никто не поверит! Давай теперь ты за меч подержишься. Я тоже хочу на людоедское превращение посмотреть. Это совсем не больно!

— Ну уж нет! — отказался Стёпка. — Не хочу в людоеда превращаться! Вдруг потом не расколдуешься!

— Я-то ведь расколдовался, — сказал Ванька, и опять в его глазах промелькнуло что-то неприятно голодное.