Лесной край

Глава 10

Ольт сидел, спрятавшись в уже начавшей опадать листве, на том самом дубе, о котором упоминал Крильт, и переживал. Его немного потряхивало в ожидании открытой, лицом к лицу, схватки со стражниками Кведра. Как-то поведет себя новое и еще детское тело. Он был бы спокоен, если бы бой произошел в той, уже начавшей подзабываться, жизни. Там он был тренированным, прошедшим огонь и воду в стреляющие девяностые, мужчиной. И даже в старости, имея на руках уравнитель шансов марки «глок», мог всегда ответить за себя и еще того парня в придачу. Но сейчас-то предстояла схватка, имея в активе хоть и тренированное, но все-таки еще детское тельце, да еще и без такого козыря, как огнестрельное оружие. Занятия с холодным оружием и реальный бой, да еще со взрослыми мужиками, которые сделали грабеж людей своим ремеслом — это все-таки разные вещи. Пусть он и тренировался уже больше года, но умения свои на практике еще не пробовал. Уничтожение банды Крильта он за дело не считал. Потравил как тараканов полтора десятка бандитов, по которым и так уже давно петля плачет, разве это подвиг. А вот сейчас сама жизнь предоставит ему экзамен и проверит, стоило ли так корячиться и изматывать себя упорными тренировками.

А еще он боялся за Истрил. В его мозгу еще кипели отголоски горячих споров по поводу того, кто пойдет в засаду на дружинников барона. Даже раненный Карно решительно и бесповоротно высказался насчет своего участия. Нашелся тут… Железный хромец. И аргументы привел. Ну а что? Стрелок он хороший, раненое плечо не помешает выпустить из охотничьего лука десяток стрел, а раненая нога — так он не собирается по кустам бегать и будет сидеть на месте, стрелять, не вступая в рукопашную схватку. Со скрипом Ольт согласился с его доводами, хотя совсем не потому, что ему было жалко спорить с раненым, а просто не доверял еще тому полностью. Застарелая, хорошо и удобно устроившаяся в его голове еще в той жизни паранойя, не давала ему так сразу поверить человеку, с кем не съел пуд соли. Так что пусть лучше будет на глазах, да и повязать кровью его не помешает. И обижать зря, кто знает — хорошего человека, недоверием не хотелось, пришлось делать вид, что он доверяет неожиданному соратнику. Тем более была у него мыслишка, что Карно просто хочет реабилитироваться в глазах Истрил. Так что экзамен предстояло пройти не одному Ольту.

Но Истрил! Мать его… Ей — то чего не хватает? Как он поддался на ее уговоры и мог допустить ее участие в сражение? Оказывается, она тоже умеет стрелять из охотничьего лука! А то он не знал! Конечно не как мастер-лучник, но вполне сносно. Да и вообще в деревне все женщины худо-бедно, но обладают этим умением. Поэтому вполне естественно, что в бою частенько жены стояли рядом с мужчинами и никого это не шокировало. Просто Ольт, получивший старомодное воспитание, в голове которого еще жили стереотипы его мира, не сразу воспринял концепцию женщины-воина. И что будет с ним, если, не дай Единый, с ней что случится? Ведь пропадут все плюшки, которые обещает ему жизнь при живой матери. Что греха таить, крутилась у него в голове и такая эгоистичная мыслишка. Но после долгих споров Истрил просто воспользовалась своим материнских правом и поставила его перед фактом. Идет — и все тут. Больше оставлять его одного перед лицом опасности она не собиралась. И Ольт, вспомнив о женщинах-снайперах времен Великой Отечественной, сдался и теперь маялся. Все-таки, даже по меркам этого мира, мал он еще, чтобы спорить со взрослыми. И никто-то с ним не хочет считаться. Обидно.

Единственное, что его хоть немного успокаивало, это то, что собрал всех «ежиков», которых успел наделать и накидал их перед позициями Истрил и Карно. И еще вооружил их самодельными копьями, временно сделанными из коротких мечей, найденных в арсенале Крильта, крепко привязав их сыромятными ремнями к деревянным шестам. Кроме этого у Истрил был кинжал ее мужа Арнольда, а Карно вооружился мечом атамана, не считая привычного боевого ножа на поясе. Ольт же взял с собой пять наиболее сбалансированных и острых метательных ножей, для которых Истрил по его указаниям сшила чехлы, что-то вроде солдатской разгрузки, которая вешалась на грудь и на которую у него был основная надежда, свое копье и лук. Стрелок из него был еще тот, но направить стрелу в нужном направлении и сбить зайца или куропатку на тридцати шагах он уже мог и не собирался отказываться от малейшего шанса, могущего ему помочь в деле смертоубийства. Метать ножи он умел еще в той жизни, так что знания оставались, а привить новому телу нужные навыки было делом наживным. Даром что ли он так упорно тренировался. Поэтому с собой в засаду он взял лук и ножи, а длинное копье спрятал до поры недалеко от себя в траве. Палицы, палки с железными шипастыми набалдашниками, никто из них брать не стал, Истрил и Ольту они были не по силам, да и не умели они ими пользоваться, а Карно мешали раны и вступать в рукопашную он не собирался.

Дерево, в кроне которого прятался Ольт, стояло в центре широкой поляны в метрах ста от так называемой дороги, которая в этом месте по чьей-то необъяснимо прихоти делала изгиб, поворачивая почти на девяносто градусов. Остальные деревья росли поодаль от Одинокого дуба, отступая от него по кругу метров на десять. Там они стояли в окружении густых зарослей лещины, в которых сейчас и прятались Карно с Истрил. В засаду они сели еще затемно. Ольт понимал, что продажные стражники придут пораньше, чтобы определиться на местности, скооперироваться с лесными разбойниками и подготовиться к бою. Поэтому, когда солнце еще только начало свой бег по небосводу, засадники уже ждали их, замаскировавшись в густых зарослях.

Весь план боя у них, как у Наполеона, сводился к одному — это ввязаться в драку, а там как кривая вывезет. Наверно это была авантюра с их стороны, но ничего другого в голову Ольта не приходило. Ну не воевал он раньше без огнестрельного оружия. А если без него, то все сводилось к банальной драке, а тут уже победа за тем, у кого мастерство выше и дух сильнее. А тут он был спокоен. Одно то, как Карно скрипел зубами при рассказе Истрил про то, как тот же Мальт приходил от имени барона собирать налоги и оставил ее с Олентой без крошки хлеба… Не завидовал Ольт десятнику Мальту. Про Истрил вообще говорить нечего. Сколько она вытерпела от местной власти, то знает только она сама и Единый. Так что психологический настрой был вполне на уровне. Ну и не стоило скидывать со счета неожиданность и три хоть и охотничьих, но вполне убойных с такого расстояния лука. А крови, как уже понял Ольт, местные не боялись.

Наконец, после долгого ожидания, послышался стук копыт и из-за поворота показался всадник. Ольт не помнил в лицо всех, кто убирал трупы в прошлое ограбление, уж больно рожи у всех были бородато-однообразными и похожими, но, когда за всадником знакомым строем вышли попарно все десять человек, наряженные в знакомые кожаные доспехи, он понял — это десяток Мальта с ним во главе. А еще, позади всех, шел еще один член команды, явно гражданский, в котором Ольт не без удивления узнал Вьюна — лазутчика разбойников. В руках тот тащил мешок. Наверно с очередной порцией хлеба и спотыкаловки. Мешок был просто огромен и явно тяжел, но никто из воинов даже и не думал помочь. Причем воинов, имеется в виду настоящих воинов, мужиков среднего возраста, знающих с какой стороны браться за меч, было всего трое-четверо. Остальные были кое-как обученными молодыми парнями, «мясом», как было принято называть таких среди опытных вояк.

Весь десяток во главе с десятником мерно прошествовал на середину поляны и остановился прямо под дубом, на котором засел Ольт. Мальт поднял руку, отдавая знак остановиться и раздраженным взором окинул окрестности.

— Ну и где эта отрыжка Единого?

— Не знаю, господин десятник, но Крильт сказал, что здесь встретит. — тенорок Вьюна прозвучал быстро и угодливо.

Больше он ничего сказать не успел. Прострекотала сорока с дуба и в глазу десятника выросло оперенное древко, и он медленно завалился с лошади набок. Следующая стрела оказалась с тупым дубовым наконечником и с глухим щелчком отскочила от лба лазутчика, и тот без звука повалился на землю. Его решили брать живьем. Зарезать никогда не поздно. Все, как договаривались с Карно. Все-таки знатным он лучником оказался. Тут же, пущенные одна за другой, еще две стрелы нашли свои жертвы. Одноглазый, как они и договорились, сразу же выцелил десятника и затем, после того как вырубил Вьюна, стрелял только в опытных вояк. Ему, как бывалому воину, было не трудно определить, кто есть, кто. Все это произошло настолько быстро и неожиданно, что стражники, сразу потеряв всех, способных унять панику и взять на себя командование, растерялись и тыкались по сторонам, не зная, куда кинуться и что делать. Один бросился на засевших стрелков, но через несколько шагов вскрикнул, наступив на «ежика», и через секунду был утыкан, как тот же ежик, стрелами. Другие, бросившиеся в атаку за ним, не поняли, что случилось и приостановились в недоумении. «Мясо» — есть «мясо». Это дало возможность двум стрелкам спокойно, как в тире расстрелять еще троих. Одну стрелу пустил и Ольт, попав в широкую спину одного из атакующих. Дело — не хитрое, всяко спина воина оказалась не меньше фазана или рябчика, да еще и с тридцати шагов. Бронебойная стрела с тонким, острым как шило, наконечником пробила кожаный панцирь и достала до тела. И сразу же после выстрела, пользуясь тем, что стражники больше заняты кустами, и никто из них еще не заметил, что одна из стрел пущена со спины, спрыгнул с дерева и начал спокойно, как на тренировке, метать ножи. Целей оставалось только три, да и те в растерянности почти не двигались с места. Вся трудность была в том, что на воинах были хоть и плохонькие, но все-таки какие-никакие кожаные доспехи, а Ольт не был уверен, что ему хватит его мальчишеских сил пробить их. Поэтому он метил только в открытые места — лица и ноги. Спешка мешала точно прицелиться, но зато расстояние было всего метров десять, да и сами вояки на какое-то мгновение оторопело замерли, поэтому не один нож не пролетел мимо. Одно остро заточенное лезвие даже попало в чей-то глаз, а одно отскочило от железной бляхи на груди. Худо-бедно, но два тела осталось лежать на начавшей желтеть траве. Откидавшись, Ольт сразу побежал в сторону своего спрятанного копья. Последний, оставшийся на ногах, стражник, раненый в руку, но еще довольно подвижный со злым ревом кинулся за ним. Хорошо, что бежать было недалеко и уже чувствовавший за спиной горячее дыхание преследователя, Ольт подхватил копье и развернулся в сторону нападавшего. Дружинник уже подбегал к нему, но вдруг запнулся, остановился, на лице его было написано удивление, и рухнул прямо к ногам мальчика. Из спины дружинника торчала стрела.

Ольт без сил опустился на землю. Вроде недолгая была схватка, а сил забрала немерено. Причем не физических, а больше моральных. В начале долгое томительное ожидание, потом быстрый скоротечный бой, требующий мобилизацию всех сил, страх и конечно — убийство. Старик в нем был готов к такому, но каково было мальчишке? Хотя кто их знает, местных мальчишек. Может они тут с малолетства режут головы друг другу и для них это вполне привычное дело. Все никак не может отвыкнуть от привычки мерять все со своей колокольни. Пора бы уже перестраивать свои мозги, все-таки полтора года таежной жизни, со всей присущей ей охотой и смертоубийствами животных, хорошо подготовили его к произошедшему. Да и в той, другой, жизни он не был паинькой. Поэтому выбросил из головы все эти ненужные мысли и с улыбкой смотрел как к нему бежит взволнованная Истрил. Затем из кустов выбрался Карно, неуклюже и сильно хромая, пошел к месту боя. В руках у него был нож. И пока История ощупывала Ольта на наличие ран, Карно спокойно, как будто делал какую-то работу, провел контроль. Причем не бил в сердце, чтобы не повредить доспехи и одежду, а перерезал горло. Видно было, что ему это не впервой. Все правильно. Как там говорили классики? Экономика должна быть экономной. Ольт рассмеялся. А затем задумался, что-то он ведет себя неадекватно. Но вообще-то немудрено, столько убийств за несколько дней! Даже в той жизни в самые трудные времена такого не было. Он улыбнулся Истрил.

— Что-то я устал. Отдохну немного. — и закрыл глаза.

Впрочем, отдыхать ему долго не дали. Подошел Карно и короткими рубленными фразами озабочено сказал:

— Хватит валяться. Давай вставай. Скоро сбор пройдет. Надо прибраться на поляне.

Он был прав. Никто не должен был знать о происшедшем. О том и договаривались. А эти обозники… Вдруг у них передовой дозор есть? Будут рыскать по окрестностям и наткнутся на место боя, все-таки поляна находится не так далеко от места боя. Трудно им будет объяснить наличие стольких трупов, да и незачем им знать.

Таскать мертвые тела одиннадцатилетнему мальчику и хрупкой женщине, да еще если учесть, что это трупы здоровенных мужиков в полной боевой, та еще работенка. Убивать их — и то насколько легче. Вот когда он пожалел, что они не взяли с собой лошадей. Даже Карно решил, что дойдет до места засады пешком, побоявшись, что лошадь может заржать или еще как-нибудь их выдать в самый неподходящий момент. Может и перестраховались, но опытных лошадников среди не было, а рисковать никто не захотел. Перестраховались, теперь приходится за это платить. Хорошо, хоть оставалась лошадь десятника. Ей и пришлось вынести основную тяжесть работы. Истрил с Ольтом стаскивали трупы в одно место, длинной веревкой привязывали их за ноги к лошади и уволакивали в найденный неподалеку неприметный овражек. Не найдешь, пока носом не уткнешься. Карно хотел помочь, но после первого же мертвеца свалился от боли в раненой ноге. Хорошо хоть в бою ему не пришлось бегать. Истрил на него раздражено прикрикнула, достаточно того, что пятеро убитых из одиннадцати были на его счету. Тогда он принялся за Вьюна. Ударами увесистых пощечин, от которых голова лазутчика моталась из стороны в сторону и казалось вот-вот отлетит, привел того в чувство и, связав за спиной руки и заткнув рот кляпом, заставил ничего не соображающего, тупо хлопающего мутными глазами, лазутчика уйти с дороги в кусты. Истрил же с Ольтом, в темпе перетаскав тяжелые неповоротливые тела, просто упали там, где стояли и минут десять просто лежали не двигаясь, стараясь отдышаться. Карно же, прихрамывая, сходил на поляну и замел следы после схватки, действуя огромным веником из ветвей растущего недалеко орешника. Затем шустро и деловито занялся сбором трофеев. Сначала отвел в кусты единственную лошадь, спутал ей ноги и замотал морду тряпкой. А затем спустился в овражек, взявшись за остальное. Чувствовалось богатая практика, так как на каждого покойника уходило не больше пяти минут. Раз и труп голенький, как только что родившийся младенец. Разве что грязный и волосатый, но Карно этого даже не замечал. Ольт был рад, что не ошибся в человеке и в минуты раздумья сделал правильный выбор. Проверку Карно прошел на все пять. Не подвело чутье старого опытного интригана в выборе нужных людей, правильно он его оценил.

Карно шмонал уже последнего, когда вдруг резко пригнулся и замер за кустами. Сначала до Ольта не дошло такое резкое изменение его поведения, но через мгновение послышался скрип колес и стук копыт. «Сбор идет» — понял мальчишка и пригнулся пониже. Собственно, его и так не было видно за кустами и пригнулся он чисто машинально. Опустившись на четвереньки, он, скрываясь за густыми зарослями, подобрался к дороге.

Худые крестьянские лошадки еле тянули тяжело нагруженные телеги, не торопясь двигаясь по лесной дороге. Скрипели деревянные колеса и громыхали, натыкаясь на выступавшие из земли корни и проваливаясь в частые выбоины. Деревенские ехали в город Узелок, центр графства Стеодр, на торги. Шесть телег, по одной от каждой деревни, были нагружены в основном шкурами лесных зверей — главным источником дохода лесных жителей. Но кое где виднелись гончарные изделия, свертки холстины и набитые дарами тайги корзины. Короче все, что имело хоть какую-нибудь ценность в глазах жителей городка, везлось на базар. На продажу или в обмен на зерно.

Не будет зерна — не будет хлеба. А что жевать зимой, если метель закружит на пятицу-другую? Одними сушенными грибами и ягодками сыт не будешь. Хорошо, если в семье есть удачливый охотник, можно на время пурги и мясом запастись, а если нет в семье добытчика, а только мать и дети-малолетки? Тогда зубы на полку и вся надежда только на соседей, которым и самим не сладко. Плохо, что первый сбор пропал, куда и так небогатые крестьяне собрали самый лучший товар. На второй собрали уже то, что оставили на налоги барону. Но налоги надо будет платить поздней осенью, перед тем, как закружат в воздухе первые снежинки, а до этого оставалось еще пару месяцев. Крестьяне надеялись, что они успеют до того времени еще раз поднатужиться и откупиться от барона. Ведь зерно надо брать сейчас, сразу после сбора урожая, когда оно еще дешево. Потом, чем ближе будет зима, тем больше будет дорожать хлеб, и они уже будут не в силах купить его и одновременно заплатить налоги. Поэтому сейчас драгоценный сбор охраняло сразу двадцать человек, вооруженных толстыми длинными шестами.

По закону, введенному Северным Союзом после завоевания, местным запрещалось иметь оружие. Разрешалось носить только короткие ножи, годных разве что только на то, чтобы нарезать хлеб или снять шкуру с убитого зверя, и брать с собой на охоту только охотничьи луки и стрелы с дубовыми наконечниками. Убить человека из такого лука и такой стрелой — это надо было постараться. Ну и для самозащиты разрешалось таскать с собой посохи, но, чтобы без всяких примочек типа обожженного конца или, не дай Единый, железного наконечника. Правда искусство боя на шестах местные изучали уже с детства, но что такое шест по сравнению с копьем или мечом? Это только отдельные мастера еще как-то могли противостоять вооруженному противнику, но где те мастера? Все почти погибли в войне и многочисленных восстаниях. Даже на стрелы для охотничьих луков разрешалось использовать только дубовые наконечники, которыми можно было бить лишь мелкую дичь. И не дай Единый, если дружинники барона найдут у кого-нибудь железный наконечник для стрелы или тем паче — меч. Без суда и следствия сразу снесут бедовую голову с плеч. Поэтому сейчас крестьяне были вооружены лишь длинными шестами и деревянными палицами.

Спереди, шагах в двадцати от передней лошади, насторожено вглядываясь в заросли, шли двое дозорных, изредка заходя в придорожные кусты. Все-таки хорошо, что трупы были убраны. Затем, окружив телеги плотной толпой, топала основная масса крестьян и уже позади всех шли еще двое охранников. Так, настороженные, они и прошли, не заметив ничего подозрительного. Где-то через километр они наткнутся на телеги, оставшиеся от первого сбора. Ольт не стал их трогать, все равно ему они без груза и лошадей были ни к чему, а больше по этой дороге с тех пор никто не проезжал. Так что для крестьян будет грустный и печальный сюрприз, но это уже не его проблемы.

Ольт облегчено вздохнул. Все, что они задумали, было сделано. Осталось перетаскать в лагерь трофеи. Трупы оставили в неглубоком, но малозаметном, заросшем густым кустарником овраге. Падальщики с ними разберутся. Увязав все честно намародеренное имущество в тюки и погрузив их на единственную лошадь, усталые, но довольные потащились в ставший уже домом разбойничий лагерь. Даже Вьюна припахали, нагрузив на него все, что не влезло на лошадь, чему совершенно не помешали связанные за спиной руки. Так он и шел под конвоем Ольта, спотыкаясь и задыхаясь под тяжестью вьюков с одеждой и амуницией. Худо-бедно, но дорогу выдержал, жилистым оказался, даром, что худой и не высокий. Но к лагерю все добрались вымотанные до предела. Сказывались последствия боя. Единственное, что утешало — это, пока еще толком не осознанная, тихая радость и удовлетворение от проделанной работы. А уж как рад был Ольт. Он был полностью доволен и удавшейся проверкой Карно, и экзаменом на профпригодность себя любимого. Или, вернее будет сказать, своего нового тела. Все-таки где-то в самых потаенных глубинах свое души, не смотря на все, что на него выпало за последний год, он все еще чувствовал какое-то глухое недоверие к нему. Ведь как не крути, а он с ним не родился, а приобрел уже будучи в достаточно взрослом возрасте. Но слава Единому, тельце оказалось вполне себе ого-го и Ольт наконец-то почувствовал себя окончательно сжившимся с ним. Наверно после происшедшего боя окончательно и родился маленький житель Эдатрона по имени Ольт.

Хотелось основательно передохнуть, но в начале нужно было доделать начатое. Выдохшегося Вьюна привязали к дереву и расположились уже традиционно, Истрил у котла, где ворох разбойничьих тряпок сменился одеждой стражников, а Карно возле атаманской землянки с ворохом оружия и амуниции, и занялись каждый своим делом.

Ольт же, пока взрослые были заняты, занялся обедом. Запасы разбойников были под рукой. Вопроса, что готовить не стояло. Ему все еще не надоела каша из местной крупы, похожей на гречку. Видно сказывалась долгая мясная диета. На прежнем кострище развел еще один огонь и стал «колдовать». Еще в той жизни, будучи молодым и бедным холостяком, он от безвыходности научился готовить, а потом не то, чтобы полюбил, но ему нравилось иногда удивить окружающих чем-нибудь этаким. Это в старости у него пропал интерес к жизни, и он с одинаковым безразличием поедал и различные изысканные блюда в самых шикарных ресторанах, предназначенных для нуворишей, и суп из бич-пакета, приготовленный в строительном вагончике. Чем они могли удивить его много повидавший и перепробовавший организм? Но сейчас! С новой жизнью к нему вернулись и вкус, и интерес ко всему новому.

Он решил приготовить кашу с подливкой. Местные просто и незатейливо кидали в котел с водой все ингредиенты и ждали до готовности. Получалась этакая жидкая размазня. Вкусно, особенно на голодный желудок, но все-таки это была просто еда. Он же отдельно отварил крупу, только подсолив ее и бросив туда хороший кусок коровьего масла, получил рассыпчатую, тающую во рту, кашу. Так же отдельно сварил из копченного мяса подливку, не пожалев туда кореньев и зелени. Не хитрое блюдо, но такого в этом мире еще не пробовали. В этом Ольт был уверен, так как долгими летними вечерами говорил с Истрил обо всем, что только приходило в голову, в том числе и о местной кулинарии. Насыпал каши по глиняным тарелкам, с краю щедро, не жалея мяса, наложил подливку и украсил зеленью. Когда все было готово он постучал большой деревянной ложкой, исполняющей роль половника, по котлу и торжественным голосом возвестил:

— Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста! — ну вот вылетали у него изо рта фразы, которые привычно ложились на язык, даже прежде чем он мог подумать и ничего с этим он поделать не мог. Это как у очкарика отобрать очки, а он все равно будет пальцем тыкать себе в переносицу, поправляя несуществующую оправу. Привычка — вторая натура, но надо избавляться от вредных привычек. Они вполне могут оказаться категорически несовместимы со счастливой и долгой жизнью, причем фатально.

Народ оторвался от своих дел и потянулся к костру.

— Пахнет вкусно. И выглядит неплохо. — прокомментировал Карно, глядя на свою порцию. Истрил, как обычно только улыбнулась, принимая полную миску. Отсутствием аппетита никто не страдал, а уж когда распробовали новое блюдо, или вернее старое, но по-новому приготовленное, то, как говориться, за уши не оттащить. Так что успех был полный и все от души наелись. Некормленым остался один Вьюн, но Ольт специально так сделал, вспомнив как приручают собак. Конечно Вьюн — не собака и вряд ли поведется на примитивные уловки, но положительный нюансы все-таки к предстоящему разговору добавит. Поэтому во время еды Ольт сел неподалеку от Вьюна, так, чтобы до него донеся дразнящий запах. Вьюн грустным и голодным взглядом сопровождал каждую ложку каши, отправляемую Ольтом в рот и молчал. Ну а что говорить? Хорошо если просто убьют, а если захотят помучить? Ведь для чего-то приволокли сюда, в бывший лагерь разбойников. Кстати их и не видно никого. Вьюн ни капли не обольщался насчет их судьбы. Хотя Карно он узнал, видел мельком несколько раз в лагере. Но тот ничем не показывал, что знаком с Вьюном, а самому напрашиваться на знакомство как-то не хотелось. Единый его знает, этого одноглазого, на что он может разозлиться. Не хочет показывать свое знакомство, ну и пусть, Вьюн тогда тоже его не знает. Он тяжко вздохнул. А эти сидят и жрут, на него даже и не смотрят. Видно уже списали. Он видел результаты их нападения на десяток Мальта и хоть и поверхностно, но представлял, что из себя представляет Карно. Вьюн сглотнул голодную слюну и тоскливым взглядом мазнул по едокам.

— Что, жрать охота? — спросил вдруг малолетка, сидевший неподалеку.

«Ну вот, начинается» — подумал Вьюн — «Наелись, сейчас издеваться начнут».

Он промолчал на провокационный вопрос, только грустно вздохнул, кажется у него это начало входить в привычку. Но мальчишка не унимался:

— Спотыкаловки бы полкувшинчика врезать? Да?

Вьюн посмотрел на юного садиста. Ну, а что ему терять, а так может и обломится пред смертушкой выпить.

— Лучше целый кувшинчик. Еще бы от кашки не отказался.

— Ну ты и наглец. — покрутил головой мальчишка. — Дайте водички попить, а то так жрать охота, что и переночевать негде… Может тебе и ключ от дома дать?

— Какой ключ? От какого дома? — не понял лазутчик.

— Где деньги лежат. — совсем уже непонятно закончил малолетка.

— Не-е-е, ключ не надо. Мне бы кашки.

Жалкий и потерянный Вьюн совершенно не вызывал никаких опасений. Ольт подозвал Карно, и они вдвоем перевязали пленного к дереву, освободив руки и ноги. Причем одноглазый показал себя большим специалистом, расположив узлы так, что Вьюн при всем желании не смог бы до них добраться.

— Кашки ему… На тебе кашки и вот тебе спотыкач, выпей за то, чтобы Крильт, если и возродился, то толстой и жадной крысе.

Вьюн опять горестно вздохнул. Не то, чтобы ему стало жалко атамана разбойником, но слова мальчишки подтвердили его самые худшие опасения. В этом мире не существовало понятия того света. Если человек умирал, то умирал окончательно, но зато при хорошем поведении Единый мог возродить его душу и вселить в кого-нибудь другого, чтобы он мог прожить еще одну жизнь. А мог, при плохом настроении и наказать, засунув душу засранца в лягушку, или, например, в крысу. Ольт подозревал, кто был источником таких верований, но ничего комментировать не стал. Не ему осуждать или одобрять действия местного божка.

Несмотря на все свои вздохи, Вьюн обрадовался спотыкачу и первым делом ухватился за кувшинчик. Его кадык заходил ходуном, когда он припал к посудине. «Да» — подумал мальчик. — «Еще не алкаш, но большой любитель выпить. Ну тем и лучше, разговор пойдет легче». После того, как Вьюн чуть ли не залпом выдул сразу половину кувшинчика, он набросился на кашу. Видно, что он был сильно голоден, а Мальт не счел нужным накормить лазутчика, поэтому каша просто залетала почти непрожеванной прямо в желудок. Хорошо закусив, Вьюн опять присосался к кувшину, который Ольт и не думал у него забирать. Полупустой желудок и неумение местных пить сослужили разбойнику плохую службу. Через какое-то время его развезло. И он, еще не до конца окосевший, задумался о своей дальнейшей горемычной жизни и его потянуло на разговор о своей дальнейшей судьбе, причем разговаривал он скорее сам с собой, чем с мальчишкой.

— Крильта нет, денег нет, как дальше жить? И податься-то некуда, кому я такой нужен? Никому. Значит вот и кончится моя жизнь никчемная. Вы ведь меня убьете. — в его голосе не слышалось ни вопроса, ни надежды. Простая констатация фактов. Ольту это было на руку. Уж он-то знал, что чтобы кого-то завербовать, надо сначала лишить человека всего, а потом дать ему капельку того, чего он лишился и самое главное, это надежду, что можно вернуть все.

— Обязательно убьем. — Ольт задумчиво посмотрел на совсем упавшего духом Вьюна. — Или не убьем. Нам ты не нужен. Разве что Кведру. Но мы ему весточку кинем, что это ты заманил десяток Мальта в засаду. Да и до самого Кведра обещал добраться и будешь ты от него бегать как заяц по кустам или доказывать на дыбе, что это не так. Что, подкинуть тебя барону?

— Вам-то я что плохого сделал? Лучше добейте сразу. Все равно никому я не нужен. Столько лет прожил, а ничего не нажил. И никто про меня не вспомнит, не заплачет, ни жены, ни детишек. Может отпустите? — закручинился разбойник. Судя по всему, спотыкач добрался до желудка Вьюна и сотворил свое грязное дело. Он совсем раскис. По его грязной, заросшей жидким волосом, роже потекли пьяные слезы. Да, все мы себя жалеем, когда нас припрет. И все такие милые и безгрешные, прямо ангелы небесные. Но еще с прошлой жизни Ольт сделал для себя вывод, которого придерживался и в этой жизни: каждый получает то, что заслуживает. И не надо кивать, что мол жизнь такая, что люди плохие, что так обстоятельства сложились… Впрочем, он не собирался заниматься морализаторством с разбойниками, не без основания полагая, что все равно бесполезно, да и не поймут. По-хорошему надо было бы сразу добить лазутчика, но Ольту были нужны его связи. И он хотел, чтобы тот сам предоставил ему сведения.

— Ишь ты, как прижало, сразу заголосил: «А меня-то за что?» Есть вообще-то — за что, но нам лично ничего плохого не сделал. Так что может и отпустим… Если расскажешь о том куда ходил, с кем говорил?

Хоть Вьюн и говорил о том, что видимо ему не жить и ожидал скорой смерти, но на самом деле жить видимо хотелось, а может просто решил облегчить душу перед смертью и он напрягся, рассказывая все, что помнил, рассчитывая задобрить своих мучителей. А помнил он многое, память у него оказалась феноменальная и, не смотря на опьянение, а может и благодаря ему, с него спали последние барьеры, если они у него и были, и он говорил и говорил, в надежде, что если не заработает помилование, то хотя бы заработает быструю и легкую смерть.

Слушая его, Ольт автоматически отмечал и закладывал в память полезную информацию и заодно размышлял об общем положении дел, сложившимся на настоящий момент. Так он и услышал вроде бы и ненужную, но красноречивую информацию о бароне Кведре. О том, что баронство он получил за заслуги перед графом Стеодром, сюзереном всего их края, в который входило целых пять баронств. Чего такого совершил сотник Кведр, что получил в награду баронство никто не знал, но от этого крестьянам шести деревень, входящих в его владения, было не легче. Получив титул и главное, дорвавшись до власти, он творил в деревнях все, что хотел. Захватчики и так не утруждали себя человеколюбием и соблюдением прав человека, но даже на их фоне барон Кведр выделялся своей жестокостью и пренебрежением к чужой жизни. Подвластная ему дружина не только занималась гоп-стопом на дорогах, проходящих через его владения, но и беззастенчиво грабила подвластные ему деревни, соблюдая только внешние признаки приличия. Что, впрочем, было в порядке вещей и не было чем-то из ряда вон выходящим. У себя на севере любой владетель, набравший от пяти и больше отморозков, выходил на большую дорогу. Если набиралась достаточно большая банда, то шли на соседа. Логика их поведения была проста как мычание — грабь сегодня, а то завтра может и не достаться. Думать о завтрашнем дне? Это было выше понимания простого разбойника и бандита. Они завоевали эту страну, чтобы их кормили, молча терпели и благодарили при этом, что вообще остаются в живых. Какая торговля, какие крестьяне? Мир создан, чтобы они его грабили. Ну а если кто-то недоволен, то с такими разговор короткий, меч в руке всегда готов показать, кто в доме хозяин. Многие этим увлекались и зачастую убивали не за что-то, а просто так, чтобы сохранить страх в душах покоренных. Правда в Совете Вождей, куда уже проникли какие-то понятия о цивилизации, многие не одобряли такое поведение, ладно остригли барана, но зачем его резать? Ведь кого-то надо стричь и завтра. Но где он, этот Совет и где простые бароны? Такая простая мысль просто не доходила сквозь дубовые лбы вчерашних бандитов. Может в столице великие вожди что-то и понимали, но все их мудрые решения и грозные указы ничего значили для провинциальных баронов, мечом завоевавших себе право грабить местных жителей. В глубинке местечковые властители творили, что хотели, лишь прикрываясь законом.

Картина для Ольта до боли знакомая. Сколько ему довелось такого увидеть, когда в столице великий вождь и учитель вещает по зомбоящику о справедливых законах и всеобщем благоденствии, о призывах к отказу от коррупции и наказании виновных, а на местах власти только посмеиваются, деля очередной «пирог», отобранный у народа. Да и слова эти звучали полным издевательством, так как все понимали, что главные грабители сидят в центре паутины. Вот и барон Кведр, как продукт своего времени и места, не очень-то обращал внимание на повеления, спускаемые из центра и полагал, что здесь он и его желания — закон и порядок. Спелся с местным разбойным авторитетом Крильтом, заставив его работать на себя. Отстегивал долю малую графу Стеодру, местному наместнику и непосредственному начальнику за прикрытие своей задницы в столице и вел себя, как левая нога захочет. Крильт же, чувствуя покровительство местных властей, вообще распоясался и не обкладывал местных крестьян данью только потому, что это было прерогативой самого барона. Но свое он все равно брал, обложив поборами все дороги в округе. Если деньги были малые, то могли только раздеть, избить, если попадалась женщина, то взять еще и натурой, но оставить в живых, но если товар или деньги были достаточно большие, чтобы ограбленный мог пожаловаться, то тут без вариантов, никого в живых остаться не должно. Атаман Крильт не очень-то и боялся, ведь расследовать-то будет все тот же граф Стеодр и поручит это дело тому же барону Кведру, а тому достаточно осыпать от щедрот разбойничьих и никаких лишних проблем? Главное — скрыть следы. Не нужна ему была дурная слава. Так и произошло с первым сбором. Причем это было далеко не в первый раз, но, когда и кого волновали слезы и горе крестьян. Проблемы индейцев шерифа не волнуют — это Ольт давно уяснил. И он решил изменить такое положение дел. Мало того, что ему и так будет тяжело в таких условиях развернуться, так еще могут и загасить на взлете, причем в буквальном смысле. «Ну нет уж, такой хоккей нам не нужен».

А Вьюн между тем, никем не останавливаемый, уже не столько рассказывал о связях Крильта, сколько повествовал о своей жизни. Как он пятнадцать лет назад еще молодым парнем ушел воевать лучником в королевскую армию, как после поражения вернулся в родную деревню, которую уже сожгли захватчики. Вообще, как понял Ольт по рассказам Истрил и Карно, та война было очень жестокой и речь шла не просто о завоевании, а об истреблении населения. Это потом завоеватели одумались, кто же их кормить будет, если всех перебить? Освобождение жизненного пространства сменилось рабством. Вот и Вьюн, вернувшись с войны, не нашел на пожарище свих родичей. Может они и успели убежать, спастись, но навряд ли и спросить было не у кого. В сущности — обыкновенная история для тех времен. Оставалось только запить, шляясь по придорожным трактирам и выпрашивая за рассказы о прошедшей войне кружку вина. А потом в одном из трактиров ему повстречался Крильт. Вьюну было все равно кому служить и что делать, лишь бы наливали. В налетах не участвовал, только служил связником между Крильтом, бароном Кведром и городскими барыгами. Ну и доносил всякие сведения, собранные по деревням графства. Так и пришел к закономерному концу. И теперь сидел, понуро опустив голову, совершенно морально опустошенный. Постоянно носимая маска пьяницы и подхалима, которая вроде бы стала второй натурой слетела, и перед Ольтом предстал хоть и не старый, но поседевший мужик с натруженными руками лучника и с печальной складкой у рта.

Ольт не стал его больше теребить и оставил его и дальше сидеть, погрузившегося в печальные воспоминания, про которые уже видно и сам подзабыл, засунув в самые глубины своей памяти. Наверно полезно иногда посидеть привязанным к дереву. Вот пусть и посидит, помаринуется и к утру как раз дойдет до кондиции, когда с ним можно будет поработать. А Ольту пока надо поговорить с Истрил и Карно. Была у него пара мыслей, которые следовало обсудить с единомышленниками. Да, Карно он теперь тоже считал своим человеком и надеялся, что не ошибается.

Те уже поели и Истрил занималась мытьем посуды, а Карно опять уселся у кучи трофеев. Как-то так получилось, что он даже и не заикался об уходе и вполне естественно, как будто так и надо, присоединился к их маленькому сообществу, при этом взяв на себя именно ту часть обязанностей, о которой и Истрил, и сам Ольт имели лишь самое приблизительное понятие. Ольт его понимал — раны еще не зажили, сам он ждал, когда Истрил пойдет в деревню Шестую за Олентой, да и мужик оказался к месту, без дела не сидел. По молчаливому уговору, что мать, что сын не дергали его насчет ухода. Истрил вообще вела себя, как будто, так и должно было быть, а Ольт радовался, что их полку прибыло. Хотя старый параноик нудел о том, что не мешало бы еще лишний раз проверить Кривого на лояльность, мальчишка после недолгого раздумья решил, что хватит и того, что одноглазый уже показал.

Так что Ольт не стал мудрить, а просто позвал и его тоже, чтобы обсудить кое-какие делишки. Можно было конечно обойтись и без Кривого, но зачем плодить сущности? Пусть почувствует, что он теперь частица общества единомышленников и что ему доверяют. Для разговора они, чтобы не услышал Вьюн, зашли в атаманскую землянку и расположились вокруг стола.

— Карно, — начал Ольт, для начала все-таки решив проверить свое мнение о Карно. Лишним не будет. — Я надеюсь ты с нами и с тобой можно говорить. Говорю в последний раз, если ты не хочешь иметь с нами дело или что-то имеешь против, то лучше расстаться сразу, забирай треть всего, что у нас есть и можешь идти, куда глаза глядят. Про нас забудь, а мы забудем про тебя.

Бывший разбойник бурно задышал, стиснув челюсти до каменных желваков, а зрачки карих глаз налились темнотой. Видно буйным парнем он был в молодости, но жизнь приучила к сдержанности. Немного помолчал, успокаиваясь и затем уже спокойно произнес:

— Наверно ты прав, Ольтер, сын Арнольда, — Ольт не ожидал такого торжественного обращения, но дальнейшее вообще ввело его в ступор. Огромный мужик вдруг поднялся и, кряхтя от боли в раненой ноге, опустился перед ним, десятилетним мальчишкой, на одно колено. — И ты имеешь полное право так со мной разговаривать. Я уже говорил, что я заслужил такое отношение. Но сейчас я, Карно Кривой даю тебе, Ольтеру, сыну Арнольда, клятву верности и всегда следовать за тобой, защищать тебя и твои интересы, разделить с тобой беду и удачу. И пусть Единый услышит мои слова.

И тут Ольт чуть ли не в первые в этой жизни растерялся, не зная, что ему делать. То ли поднимать этого здоровяка с пола, то ли задрать нос к небу, на колени перед ним еще не падали. Спасла положение Истрия. Таким же торжественным тоном, серьезно и сосредоточено, она ответила:

— Твоя клятва услышана и принята. Единый — свидетель. Встань Карно Кривой и больше ни перед кем не преклоняй колени.

Карно все так же кряхтя и морщась от боли в ране поднялся, но на его лице было такое выражения исполненного долга и счастья, что Ольт протер глаза. Этот громила и в правду был счастлив по самое не могу. И что это сейчас произошло? Ольт, выросший в другом мире и воспитанный на совсем иных правилах и законах, когда каждый второй хочет с тебя что-нибудь поиметь, а каждый третий и грохнуть, никак не мог понять происходящего. Он что, получил какую-то плюшку или что-то потерял? В чем тут подвох? Его старая циничная душа не воспринимала того, что здоровенный мужик, еще только совсем недавно занимающийся делами не совсем праведными, при твердой памяти и в здравом уме может всерьез говорить о своей верности какому-то мутному пацану. Так не бывает!

— Так, стоп, аут! Небольшая передышка. Мне надо поговорить с мамой. Карно посмотри пожалуйста, как там Вьюн.

Карно мягко и бесшумно вышел из землянки. Ну точно — кошак, и не домашний игривый котенок, а хищная зверюга, готовая в любую минуту сделать рывок на свою жертву. Когда ему надо — ходит упруго и бесшумно, как тигр, несмотря на свою раненную ногу.

Ольт с Истрил остались наедине.

— Мама, ты же знаешь, что я мало что помню из детства. Ну объясни мне, тупому лесному дикаренышу, что это сейчас было?

— Ну это просто. Карно решил, что должен тебе… Ну или мне. И решил, что рассчитаться с долгом будет лучше всего, дав тебе клятву. Есть разные клятвы. Существует клятва побратимов, клятва слуги господину… Это была клятва воина своему вождю. И пусть только кто-нибудь скажет, что мой сын недостоин этого! — глаза Истрил сверкнули.

— А это нормально, что мне только одиннадцатый год?

— Клятву вождю можно дать и новорожденному. Если отца нет в живых. Важна верность и служба, а там, когда он достигнет совершеннолетия, сам возьмет в руки бразды правления. Но ты, мой сын, уже доказал, что способен быть вождем. — Истрил ласково потрепала его по волосам.

— Угу, вождь краснокожих… И что, можно верить его словам? И что вообще дает эта клятва?

— Эх, Ольти, дикий ты мой звереныш. Если воин дает клятву вождю, то это до самой смерти, его или вождя. И порой — это единственное, что остается у воина и забрать ее может только смерть. И самое главное — она дает верность.

«Мда, как это у них серьезно». — призадумался Ольт. В его мире такое не встретишь, если и давали слово, то под грузом обстоятельств, а уж забрать его обратно, так сплошь и рядом. Так сказать — полные хозяева своего слова, сами дали, сами и забрали. Поэтому и напридумывали такие вещи, как подписки, контракты и письменные договора. И попробуй соскочить. А тут? Сами, добровольно и почему-то Ольт был уверен, что это не пустые слова. Он прямо прочувствовал всю торжественность момента и не стал больше расспрашивать Истрил на эту тему. От греха подальше. Но каковы аборигены? Не ожидал ничего подобного. «Наивные чукотские мальчики», но ему понравилась такая наивность и такое отношение к жизни. Надо им соответствовать. В это время в землянку бесшумно вошел Карно.

— Все с Вьюном нормально. Нажрался и дрыхнет без задних ног.

— Нажрался — говоришь. Это хорошо. Пусть проспится, ему сейчас это надо. А вот скажи мне, о мудрейший Карно, может ли он дать мне клятву верности.

— Отчего же не может, может конечно. Вождя нет, клан потерян, род тоже, как я понял, весь вырезан. Да только подумай, нужен ли тебе такой воин. Алкаш.

— Ну алкаш — это поправимо. Главное, что был лучником. Сам ведь говорил.

— Ну да. И судя по всему, лучник он неплохой, если до сих пор за собой лук таскает. Несмотря на все запреты. Наш край вообще хорошими лучниками славится — охотники же все. Еще в степи есть такие же, но где степь, а где мы. В этих краях — мы лучшие.

— Ладно, это пока оставим, а вот сейчас надо подумать, что будет делать Кведр?

— Я думаю подождет денька два — три, а потом поедет деревни трясти. Не оставит он это дело просто так. Все-таки целый десяток воинов пропал.

— Правильно. И что нам делать? Может отсидеться тут? Никто не найдет. Но крестьян жалко, барон ведь с них последнюю шкуру спустит. Или попробовать поднять мужиков? И самое главное — чем это все кончится?

— Ну в деревнях можно собрать вояк, которые знают с какой стороны браться за меч. Но оружия у них нет, одними охотничьими луками и деревяшками много не навоюешь. Выстоять против дружины барона можно, их осталось-то человек сорок, но потери будут большие. Но потом, даже, если победим дружинников Кведра, то граф Стеодр тогда пришлет свое войско и нам всем станет кисло.

— И опять правильно. Значит, что? А значит — нельзя давать Кведру повод шерстить деревни. И для этого мы пошлем ему весточку, что десяток Мальта уничтожил Крильт. Ну не поделил он с ним добычу. И крестьяне здесь не при чем.

— Но тогда подставимся под удар мы. Ради того, чтобы найти Крильта, барон наизнанку вывернется и так или иначе, но добьется своего. А уж нам защищаться…Один раненый, одна женщина и, не обижайся, но один — совсем малолетка.

— А я и не обижаюсь. Кто ж на правду обижается. Да только мы не будем защищаться, мы будем нападать.

— Нападать!? — казалось Карно сейчас хватит удар. — Да если мы втроем не можем защититься, то где мы возьмем силы, чтобы напасть?! Представляю: выходим мы все трое из леса и вперед, на дружину барона. И она тут же вся и поляжет. От смеха. Пойми, пусть даже половина дружины и мясо, но нам и оставшейся половины за глаза хватит. Это же не крестьяне, это воины, которые со своего меча живут.

— Да понятно, что круче их только вареные яйца, но ты сам подумай, что сделает Кведр, когда узнает, что ему противостоит Крильт? Во-первых, мы выиграем время, ведь воевать с разбойниками — это не совсем то, что гонять крестьян, а значит Кведру нужно хорошенько подготовиться. Я прав?

— Прав конечно, но от этого нам только хуже. Значит мы встретим не просто карательную команду в легкой броне, а одетый в тяжелые доспехи отряд. Впрочем, что в том случае, что в этом, я не вижу разницы. Одинаково — конец. Оттянем просто на пару деньков.

— Ну вот видишь, ты уже начал со мной соглашаться. Во-вторых, нападающий сам выбирает место и время нападения. Как ему будет удобно — так и нападет. Скажи, что я прав.

— Ну прав, конечно. Да только нам это ничем не поможет. Что петухом по наковальне, что наковальней по петуху. Плохо-то в любом случае птице.

— А-ха-ха. Мама, ты слышала? Карно-то у нас шутник. Ну насмешил… Да только ты поймай вначале того петуха. Ну а в-третьих, самое главное, кто сказал, что мы с боевым кличем бросимся на дружину или начнем штурмовать замок Кведра? Мы тихонько зайдем и тихонько выйдем. Есть такой способ ведения войны. Партизанский называется. Но об этом мы еще подумаем, а вот скажи мне, что будет с дружиной, если они узнают, что барона не стало?

— Трудно сказать, — Карно почесал затылок, — может начнут делить добро, может пошлют гонца к графу, может просто разбегутся…

— Короче и сам не знаешь. Но самое главное — им будет не до нас.

— Это точно. Не до нас им будет.

— Вот видишь, какой ты умный! Все правильно решил, надо было только немного подумать.

— Да ладно, малой, совсем за дурака-то не держи. Как вот только Кведра известить?

— А это сделает наш сизоносый друг Вьюн.

— С чего бы это ему соглашаться? Он же не совсем дурак… Его же первого Кведр и подвесит на ближайшем дереве.

— Только на это и надеюсь. Я имею в виду, что он не дурак, а не то, что его повесят. А с чего… Завтра сам все увидишь. Ты только подыграй мне немного, когда я с ним разговаривать буду. А пока займемся делами, ну и пусть мысли до завтра отлежатся.

— Ну хорошо, что от меня зависит, я сделаю. — с сомнением покачал головой Карно. — Если ты мне расскажешь про этот способ ведения войны. Как его…партизанский. И откуда ты про него узнал.

— Ай-яй-яй, Карно, это уже шантаж называется. Нехорошо так с маленькими обращаться. Ладно, расскажу. Куда ж от тебя денешься. Потом как-нибудь.

На этом Ольт и закончил разговор. Пару раз Карно порывался еще что-то спросить, но мальчишка только махал рукой: «Завтра, все завтра». Видно было, что его голова сейчас занята совсем другим. Наверно Карно и не отстал бы, но Истрил нахмурила брови на непонятливого здоровяка — «Сказано было — завтра, так что отстань и не отсвечивай». Ее красноречивый взгляд не понял бы только слепой, но никак не одноглазый вояка. Видно было, что ему хорошо известен характер матери Ольта. Интересно было бы услышать историю их знакомства. Хотя он уже понял основную канву, а мелочи… Мелочи они сами расскажут, времени впереди много.

До вечера Ольт с Карно перебирали трофейное оружие. Так как Мальт готовился к настоящему бою с охраной сбора, то экипирован весь десяток был по полной. Одиннадцать мечей с щитами, одиннадцать коротких копий, одиннадцать шлемов и одиннадцать курток из грубой толстой кожи, с нашитыми на них железными бляхами. Про ножи и говорить нечего, это было неотъемлемой деталью повседневной одежды. Правда мечи были плохонькие, из дрянного мягкого железа. Но Карно уверил, что лучшего здесь не найдешь.

Ольт давно уже заметил, что с железом в этом мире дела обстоят не очень хорошо. Не в смысле, что его мало, а что оно очень плохого качества. Да и качество выделки оставляло желать лучшего. Они ему напоминали автоматы ППШ, виденные как-то в музее. Шершавый, плохо выделанный приклад, ствол весь в заусенцах, некая небрежность и спешка чувствовалась в каждой детали, да и вообще общее впечатление такое, что их делали тяп-ляп. Наверно так оно и было на самом деле. Ведь главное, особенно в первые месяцы той страшной войны, было количество и лишь бы стреляло. Где уж тут было смотреть за внешней отделкой. Стреляло? Стреляло. Хорошо и безотказно, а большего в то время и не требовалось. Война.

Так и здесь, мечи были, но в отличии от тех образцов, которые Ольт видел на Земле в музеях и новодел у реконструкторов, в основным от них оставалось только название и внешняя форма. Грубая ковка без соблюдения размеров и балансировки, без полировки и хорошей заточки оставляли тягостное впечатление. Неровная ковка, примитивная и грубая закалка, отсутствие цементации и еще некоторых примочек, обязательных при изготовлении из руды хорошей стали, делали изделия местных оружейников просто оформленными хоть в какую-то форму кусками железа. Ольт сказал бы, «сырыми» как по содержанию, так и по форме. Из всего разнообразия мечей лишь меч одного десятника Мальта был сделан более-менее нормально, без заусенцев, одинаковой толщины по всему лезвию и с более-менее нормальной балансировкой. Значит кто-то где-то знал и умел мастерить более-менее хорошее оружие, но видно это было большой редкостью и стоило оно наверно не мало. Поэтому простые воины и обходились простыми и незатейливыми изделиями местного военпрома, насмешками, по-другому и не скажешь, над настоящим оружием. После десяти минут нормального боя эти так называемые мечи превращались в продолговатые зазубренные куски железа, похожими на ломы, которыми только и оставалось просто забить противника до смерти, но никак зарезать или заколоть. Наверно в этой местности еще не существовало культуры изделия или у местных кузнецов руки росли не из того места, а скорее всего секретами мастерства обладали только единицы и не спешили этим поделиться с другими. Такого же качества были и наконечники копий, и шлемы. Достаточно сильный человек мог с одного удара согнуть меч или смять шлем.

Ольт плохо помнил историю средних веков, а уж историю появления и изготовления стали, так вообще никак. Да и много ли людей в его мире знают это? Разве что какие-нибудь профессионалы, но несомненно кузнечное мастерство было здесь в начальной стадии. После недолгих размышлений он перестал раздумывать о качестве оружия, главное, что оно у него есть, а какое, так у других не лучше, но сделал себе зарубку на будущее — как только разгребет все неотложные дела, то первым делом разберется с получением хорошей стали. Большим знатоком он не был, но содержание собственной кузни, было у него в жизни и такое, оставило в памяти многое из того, что сейчас может пригодиться. Тем более по своей вредной натуре все знать о деле, которым занимаешься, он лез туда, куда другой начальник и нос бы не сунул. Вот и помнил кое-что из ковки и закалки и собирался применить свои знания для изготовления хорошего оружия. Жить-то хочется и желательно долго и счастливо и отличный меч стал бы неотъемлемой частью дальнейшего существования себя, любимого.

Они как раз почти покончили с сортировкой оружия. Карно отложил в сторону самые лучшие, по его мнению, образцы, хотя Ольт иногда не видел между ними никакой разницы, но он доверился мнению единственного находящегося здесь эксперта по имени Карно, когда Истрил позвала их ужинать. Вьюн валялся в отрубе, поэтому ужинали втроем.

Ночной сон был как благословение небес, столь же долгожданен и желанен. Тело просто требовало отдыха. Что-то в последнее время больно хлопотливые деньки пошли. Больше года тишины и спокойствия сменились какой-то сумасшедшей круговертью постоянно возникающих и сменяющих друг друга проблем, и неотложных дел. А у него растущий детский организм, требующий к себе особого отношения и трепетного ухода. Поэтому спал он как труп, столь же неподвижно и безучастный ко всему. Зато выспался хорошо. Если в том мире в теле восьмидесятилетнего старика он просыпался натужно и долго, и, еще лежа в постели, прежде чем встать, долго прислушивался к своему организму на наличие новых болячек, вдобавок к тем старым, что не оставляли его даже ночью, и подъем со спального ложа был у него подобен восхождению на вершину, таким же упорным и с напряжением всех оставшихся сил, то сейчас он и не задумывался над этим, а просто соскакивал с ложа, готовый к новому дню. Так и сейчас, долго не разлеживаясь, он проснулся легко и быстро и сразу побежал к речке. Утренний туалет и затем тренировка. Режим, куда ж без него. Тут еще Карно, видать тоже ранняя пташка, сидевший за перебором остатков вчерашних трофеев, увидев, как Ольт машет палками и с интересом стал за ним наблюдать. Минут десять он смотрел и наконец не выдержал.

— Вот смотрю я, смотрю и никак не пойму, чем это ты занимаешься. Вроде стиль какого-то боя, но палками… Что можно сделать палками против воина, вооруженного мечом или с копьем и щитом? Ты мне обещал рассказать. Почему бы не сейчас, время есть.

— Время есть… Возможности нет… Я ведь только учусь… — Ольт запыхался, поэтому ответ прозвучал немного невнятно. — Ну вместо палок тоже можно взять мечи. Представь, что у меня в руках два меча.

— Так это что получается, это и есть обоерукий бой?

— Ну да. И не только. Можно и вообще без оружия. — мальчишка аккуратно сложил палки под ближайшее дерево. — Главное здесь — это движения. — И он стал показывать стойки, переходы и удары, слитые в причудливый завораживающий танец.

— Где-то так. Уф. — наконец остановился он и вытер со лба пот.

— Чудно. Не видел еще такого. Ты мне обещал показать. И откуда такое взялось?

— Не знаю, что мать тебе уже наверно успела рассказать, но, когда я заблудился и потерялся и уже думал, что умру, на меня натолкнулся один человек. — история, в свое время когда-то придуманная Ольтом наспех, оказалось удачной находкой и прямо на ходу обрастала мясом и могла служить хорошим прикрытием всем его чудачествам и нетипичным для этого мира знаниям. Следовало ее развивать дальше, придать ей достоверность и фактуру. И кандидатура Карно очень удачно вписывался в эту концепцию в роли слушателя. Ведь большая разница, если историю про лесного мальчика, найденного и обученного различным премудростям каким-то отшельником, расскажет тот же мальчик или его мать, женщины и дети в этом мире вообще не имели право голоса, хотя их положение в последнее время менялось в лучшую сторону, все равно их разговоры шли на уровне сплетен, то совсем другое дело, если эту же историю поведает взрослый мужчина-воин. — Я уже говорил, что его звали Архо Мед. По его словам, он жил в далекой заморской стране и был там воином и ученым. По-нашему он не разговаривал, пришлось мне выучить его язык. Он меня многому научил. Вот и этому бою тоже. Если хочешь, вечерком сядем и я все, что помню расскажу и про него, и про то, что от него услышал? И покажу так, чтоб тебе стало все ясно.

— Договорились. А то сейчас и в правду дел еще прорва. Но вечером… Ты обещал.

— Раз обещал, значит выполню. Мое слово — твердо.

На этом Карно ушел, а Ольт продолжил тренировку. До вечера он уж как-нибудь продумает биографию и историю похождений мифического морехода Архо Меда.

Когда он, закончив тренировку, пошел к землянкам, в лагере была привычная картина. Истрил уже что-то мудрила у костра, а Карно точил и правил ножи и мечи, пользуясь целым набором камней. Вот ведь фанат всего режущего и колющего. Одними камнями он правил лезвия, другими точил и шлифовал. Короче, все были заняты. Один Вьюн, уже очнувшийся от своего тяжкого пьяного сна, все так же привязанный к дереву, сидел безразличный и безучастный ко всему, понуро опустив лохматую голову. Ольт пошел к нему, по пути подмигнув Карно. У него был общий план по обработке лазутчика, без подробностей, но Ольт надеялся на импровизацию. Он уже понял, что с местными, простыми и доверчивыми людьми, будет проще и быстрей уговорить их на что-то, делая упор на чувства и ответственность. Однако не следовало считать их дурачками, ибо жестокая и безжалостная жизнь приучила местный люд с подозрительностью относиться ко всему непонятному. Просто у них была другая шкала ценностей и все те хитрости, принесенные Ольтом из другого мира, могли здесь и не сыграть. Вербовать здесь сторонников требовалось на совсем другой основе, причем делать это желательно искренно и самому веря в то, что говоришь. Мальчишка подошел к привязанному лазутчику и присел перед тем на корточки:

— Что, головка бо-бо?

Вьюн поднял голову, спокойно, даже где-то безразлично посмотрел на него. Понятно, наверно полночи с жизнью прощался и подводил итоги. Ну значит дошел до кондиции, можно брать за жабры. Главное сейчас — не перегнуть палку.

— Может спотыкаловки?

Вьюн мотнул головой, отказываясь.

— Ну нет, так нет. Просьбы, последние желания?

— Нет. — коротко и ясно. Ну точно, уже похоронил себя и не хочет встретить свою смерть неподобающим образом. Что-то видно осталось в нем от воинской чести, есть с чем работать.

Тут подошел Карно. В руках у него была веревка. Вьюн уставился на нее как кролик на удава. Как бы человек не готовился к смерти, но увидеть воочию ее атрибуты прямо перед своими глазами не каждому оказывается по силам. Тем более представлять, как вот самая веревка затянется на его шее. Лазутчик явственно, через силу сглотнул. Воображение у него было что надо. Карно между тем мастерил скользящую петлю.

— Малой, предлагаю отойти в лес подальше. И вони поменьше, и зверье дикое докучать не будет.

— Да, конечно ты прав. Но хочу с ним еще раз напоследок поговорить.

— Да что с ним говорить? — одноглазый с чувством сплюнул, и Ольт далеко не был уверен, что он сейчас притворяется. — Он же семью, род свой предал!

— Я никого не предавал! Некого было предавать. Семью убили, всю деревню убили! Если бы я знал — кто! Кому мстить за род? — и куда только делось только что бывшее равнодушие. Видно для местных такое обвинение было достаточно сильным для того, чтобы возмутиться, позабыв о собственной смерти. Наверно его во многом можно было обвинить, и он явно был готов к такому, но вот обвинения в предательстве он явно считал незаслуженным и не был к такому готов. Наступил Карно Вьюну на больное место, на рану, которая несмотря на время, все никак не хотела затягиваться. И сейчас этот крик души вырвался сам собой, вытащив его из того состояния, в которое он себя старательно загонял. Вот она — точка приложения импровизации.

— Хоть перед смертью не ври сам себе. Твой род уничтожили северяне. Зачем тебе знать их имена? Может среди них был и Кведр, и Мальт, или они не такие же, как та мразь, спалившая твою деревню? Может граф Стеодр отдал приказ поджечь дома односельчан. Я, например, этого не знаю, но знаю одно, что твою деревню точно сожгли северяне. Мне бы этого было достаточно, чтобы отомстить им всем. — Ольт немного помолчал, чтобы его слова лучше дошли до воспаленного мозга Вьюна. — А ты с ними шашни водил. Работал на них. И скольких еще людей, простых эданцев, ты подвел под смерть? А ведь они, как и твои родичи, жить хотели. А ты за кувшинчик спотыкача… Точно, незачем тебе жить.

— Да я на Крильта работал! Причем здесь северяне!

— Эх ты, а еще лазутчик. А то ты не знал, с кем Крильт дружбу водил и кого грабил. Сам же ему сведенья таскал. Опять врешь. Не знаю, нарочно или в самом деле такой тупой. А я ведь думал, что хоть немного раскаяния будет в твоей душе… Но ты видно предатель и убийца эданцев по натуре своей. — Ольт махнул рукой и поднялся. — Да что с собой говорить. Пойдем Карно, матушка к завтраку зовет, поедим, потом с этим придурком вопрос решим. А ты, забывший своих убитых детей, так посидишь. Незачем добро переводить.

Насчет убитых детишек наверно слишком пафосно получилось, как бы не лишнее было, но не смог удержаться. Кровная месть в здешних местах — не пустой звук. Мужчину можно было лишить семьи, господина, родины, всего, что составляло его жизнь и лишь одно оставалось неизменным, то, что давало силы ему жить дальше. Возможность отомстить. И возможно это было единственной возможностью еще хоть как-то достучаться до мозгов этого кретина.

Завтрак много времени не занял. Так поклевали что-то, того-сего всякого. Ольт даже не заметил того, что попало в рот. Он думал, как же довести дело до логического конца. Пока ничего в голову не приходило. На все провокации Вьюн или молчал, или тупо оправдывался. Может в самом деле тупой? Тогда конец, как бы не было противно, один. Но видно, пришло время, и лазутчик наконец дозрел. И уже совсем не походил на того угодливого подхалима и пьянчужку, который чуть ли не плясал перед Крильтом.

— Слышь, пацан! Тебя ведь Ольт зовут? Может поговорим?

— Не о чем мне с предателем разговаривать.

— Эх, пацан, мал ты еще о людях с налета судить. Может все-таки хоть выслушаешь?

— Не хочу. Повторяю, не о чем с мертвецом говорить. — о, кажется проняло мужика, но надо потянуть, поломаться. Главное — не перестараться.

— Послушай, Ольт, тебя ведь точно Ольт зовут? Не хочешь говорить со мной — не надо, но выслушать-то можешь? Я ведь много знаю, знаю с кем Крильт дела в городе крутил, с кем в деревнях. В городе меняла есть, Бенкас его зовут. Он весь товар у Крильта брал, задешево конечно, все-таки грабленое и ворованное, но платил честно. Я тебе все связи Крильта выложу, только отпусти.

— Ты совсем тупой? С какой такой стати нам тебя отпускать? Чтобы еще один кровник по лесам бегал и нас подстерегал?

— Ничего против вас не имею, даже не посмотрю в вашу сторону. Крови между нами нет. На убитых дружинников Кведра мне плевать. Отпустите…

— Да зачем тебе свобода? Куда ты пойдешь? Кому ты нужен? Кведру? Так его люди скоро трупы Мальта и его десятка найдут. А там из ран твои стрелы вынут. Ты пока в отключке валялся Карно все наши стрелы из трупов вытащил и твои воткнул. — каждый лучник метил свои стрелы, чтобы не было споров, когда в мишень попадают сразу две или больше стрел. И у Вьюна они были помечены особо расположенными насечками. Но он не обратил на слова Ольта никакого внимания.

— Да плевать на Кведра! Я понял, кто виноват… Отпустил бы ты меня, хотя бы на время, а? Я только должок отдам и все, и вернусь, если жив буду. А там уже делай со мной, что хочешь. Хочешь, клятву дам? Ну зачем тебе смерть моя? А так глядишь и хоть какая-то польза будет. Отпусти.

На слова о стрелах он не отреагировал, видно и точно наплевал на свою репутацию у Кведра. Хотя, честно сказать, никаких манипуляций со стрелами Карно не проводил, просто Ольт решил заиметь лишний рычаг воздействия на Вьюна. Оказывается, лишнее все это. Вьюн сразу перескочил через ступеньку, достаточно было слов о совести. И что это он о виноватых сказал? Никак решил барона замочить? Прямо опять индийские страсти какие-то. Однако, непосредственный здесь народец. Верят на слово и чтут клятвы. Даже неудобно — простые, как горшок. Ольт-то думал, что ему придется закрутить мозги оппоненту, демагогией напустить туману, выпячивая наружу какой-нибудь пустяк, а что-то важное наоборот спрятав вглубь, а тут и врать особо не пришлось. Прямо, будто конфету у ребенка выманил и Ольт лишний раз убедился, что все его земные ухищрения, на которые Витольд Андреевич Краснов был большой мастак, здесь совсем ни к чему. Лишнее это здесь, надо быть проще. Однако, пора доводить дело с Вьюном до конца.

— Не могу я тебя отпустить.

Лазутчик опустил голову, теряя возникшую было надежду на месть. Все его мысли можно было прочитать на его лице. Видно и в правду нагрешил он много и потерял в глазах этих людей право не то что на месть, но и на жизнь. Одно утешало, что умрет он, раскаявшись во всех своих преступлениях.

— Ты не понял. Не могу я отпустить тебя сейчас. У меня самого задумки насчет Кведра, а ты можешь влезть куда не надо и сорвать все мои планы. Вот после, когда я приведу к концу все мои расчеты с Кведром, иди куда хочешь и пусть Единый будет тебе судьей. А сейчас дай мне слово, что пока я не позволю, ты ни словом, ни делом не будешь мне мешать. И не забудь, ты обещался про связи Крильта все нам рассказать.

— Клянусь, что ни словом, ни делом не помешаю тебе. И это… Если что задумал против Кведра, я мог бы помочь. — было видно, как прямо на глазах оживает лицо лазутчика, бывшее до этого безучастным. — Если хочешь, могу дать клятву воина. Я хороший лучник.

Ну вот, что за люди. Чуть чего — так сразу клятвы. Впрочем, наверно это и хорошо. Никаких тебе расписок и прочей бухгалтерии. Все-таки его не переставала удивлять вера местных в слово. Где-то это его даже напрягало. Подсознательно он все ждал какого-нибудь подвоха.

— Ну тогда гуляй. Но далеко не отходи. — Ольт позвал Карно, который уже прилаживал веревку на ближайшем дереве, и указал тому на узлы. В этом мире веревка — ценность и просто так ее резать на куски — жаба не позволяла. — И иди поешь, что ли. А мы еще подумаем, стоит ли тебе спину доверить.

Он указал в сторону матери, внимательно наблюдавшей за ними. Одноглазый опять закопался в кучу железа, а мать, после того как набрала Вьюну еды в чашку, уселась шить ножны для ножей. Ольт ей на куске бересты нарисовал то, что хотел. А хотел он что-то типа новой сбруи для метательных ножей, что бы было удобно доставать и метать. Все были заняты и мальчишка, забравшись на крышу атаманской землянки, нагло улегся на нежной, мягкой как шелк травке, выросшей там, и довольно щурился, когда солнечный лучик сквозь листву выросшего рядом дерева попадал в глаза. Ну чисто разомлевший на солнышке кот. А что, имеет право. Столько дел переделать, для десятилетнего мальчишки — это немало. Правда для Витольда Андреевича— это как бы не самый напряженный график, но кто об этом знает.

Вот он сейчас и делал вид, что устал безмерно и отдыхает, что, впрочем, не мешало ему думать. А подумать — было о чем. И в первую очередь — подбить итоги и распланировать будущее. С итогами он разобрался быстро, но вот что делать с предстоящими делами, тут надо было строго раскидать по времени. Итак, что он имел? Где-то через неделю барон Кедр выедет на поиски пропавшего десятка Мальта. Надо замочить его раньше, чтобы он не начал потрошить крестьян. Потом — семьи каторжников. Как он выяснил у Карно, их деревенька находится в соседнем баронстве. Если он оттуда уведет крестьян, то это означает войну и с соседом, бароном как его там. Навряд ли тот потерпит потерю работников и самое главное молодой девушки, на которую положил глаз. Уж погоню наверняка организует, а там еще и выйдет на след Ольта. Убрать его сразу с Кведром? Тогда власти, в лице графа Стеодра, начнут выяснять, а с чего это подвластные ему бароны мрут как мухи. И тогда всему краю не поздоровится. А что, если как-то стравить обоих баронов, типа не ужились вместе, обиделись там из-за чего-нибудь друг на друга. Из-за чего? Так они тут, как понял Ольт, и так живут только в ожидании, когда сосед допустит промашку и можно будет захватить земли и имущество соседа. А если увести людей у соседа, а подставить Кведра? Насколько Ольт знал, даже там у них на севере угнать у соседа работяг — это было в порядке вещей, а уж тут, в завоеванной стране, где и границ еще четких между баронствами и графствами не провели, сам бог велел. Это — мысль. И власти в лице графа Стеодра не будут бучу поднимать. Ну погибли смертью храбрых барончики во взаимной междоусобице. Кому это интересно? Даже наоборот рады будут — земли освободились, а желающих получить их много. Мысль интересная. Надо хорошенько подумать.

Правда если убрать соседского барона, тогда и семьи каторжников вывозить не надо будет. Но после недолгих раздумий все равно решил это сделать. Во-первых, соседу-барончику надо дать повод для нападения, а во-вторых жалко кандальников, живут фактически рядом с семьями и не могут их увидеть. Может для местных это и естественно, когда семьи годами живут в разлуке, но лично он не представлял, как это отцу семейства находиться вдали от семьи. Не дело это. Была у него и меркантильная мыслишка: организовать на месте прииска нормальное золотодобывающее предприятие и воссоединение семей каторжников в этом сильно бы помогло. Рабочие руки нужны были позарез. Помочь людям и при этом заработать — так в его мире это было в порядке вещей. Тем более, если обеспечить людям нормальные человеческие условия для жизни и работы. Вот и пригодятся рабочие руки, лишними они точно не будут. Да и пора уже обзаводиться своей командой, и пусть это звучит немного эгоистично, но в будущем ему нужны будут люди. Свои люди. Только надо решить, кому идти в ту деревню за крестьянами. И делать это надо уже завтра. А если запрячь для этого дела Вьюна? Правда хорошо бы еще его немного помурыжить, присмотреться, но время не терпит. Да и сам он рвется доказать свою полезность, вот и дадим ему шанс. И Ольт с высоты оглядел лагерь.

Лазутчик сидел у костра и завтракал. Вид у него был какой-то пришибленный. Ну правильно, а как еще себя чувствовать смертнику, которого вроде от смерти избавили, освободили, но воли не давали, и кто он теперь — непонятно. Ольт спрыгнул с крыши землянки и пошел к костру. При его приближении Вьюн поднял голову и настороженно кинул взгляд в его сторону. Кто его знает, этого дикого мальчишку? Вдруг он теперь жалеет, что не добил его и сейчас будет резать. Но тот, подойдя к костру, спокойно присел на корточки и уставился на лазутчика. Вьюн поерзал на месте, чувствуя себя неудобно под долгим пристальным взглядом и не понимая, что от него требуется. А Ольт смотрел на него, как энтомолог, изучающий какую-нибудь неизвестную науке букашку, с интересом и без какой-либо жалости.

— А вот скажи мне, Вьюн, что ты собираешься делать дальше? Честно говоря, опасаюсь я тебе доверять, сам понимаешь. Но слово сдержу и отпущу я тебя, после того как мы разберемся с Кведром. Но интересно мне, куда ты подашься? К друзьям Кведра? Так они такие же северяне и живодеры, как и он, да и стрелы никуда не делись. Ты для них первый претендент на виселицу. К крестьянам, куда-нибудь в деревню затихариться? Тоже не дело. Стоит только кому-нибудь узнать, что ты работал на Крильта и наводил на сборы, так прирежут тебя темной ночкой, как предателя. Тяжело жить, каждый день ожидая удара в спину. К северянам нельзя, к своим опасно. Разве что отшельником в лесу жить, так и то, пока на тебя случайные охотники не наткнутся.

Ольт замолчал с таким видом, будто и в правду задумался, куда же податься бедному лазутчику. Вьюн тоже молчал. Мысли его метались в растерянности и панике. Как-то не задумывался он над будущим, рад был, что близкая смерть миновала его. А ведь это будущее считай уже наступило. И оказывается смерти он не миновал, а только отодвинул. Все это до того явственно проступило на лице Вьюна, что Ольту на мгновение даже стало неудобно за свои словесные кружева, которыми он опутал незамутненный казуистикой мозг лазутчика. Сам-то он нашел бы выход и горе тем, кто пытался бы с ним играть в подобные игры. Он чувствовал себя тем самым злобным и хитрым дядей, который выманивает конфетку у ребенка.

— Впрочем, ты можешь заслужить благодарность и прощение тех же крестьян, если спасешь хотя бы нескольких от смерти из рук северян.

— Да, а потом кто вам помешает в любой момент, когда вам вдруг стукнет моча в голову, или я стану не нужен, рассказать всем о моем прошлом? — с горечью произнес Вьюн.

— Никто, кроме нашей доброй воли и нашего слова. О твоем прошлом знаем только мы трое и барон Кведр. Всех остальных, кто про тебя знает мы уже убрали. После смерти Кведра остаемся только мы. Но незачем нам тебе гадости дела. Смысла нет, нам-то ты ничего плохого не сделал. Поверишь ли ты нам, если мы дадим клятву никогда, нигде и никому не говорить об этом? Конечно при условии, что и ты дашь клятву не вынуждать нас к этому. А это значит, не дай тебе Единый навредить словом или делом кому-нибудь из нас.

— Да я хоть сейчас… Если вы мне поверите… Ради этого…Единый видит…

Ольта уже привычно удивился серьезному отношению местного народа к клятвам. Может и в его мире так когда-то было, пока деньги не стали основополагающей ценностью и все стало можно купить, даже слово. Впрочем, сейчас такое положение дел его устраивало, поэтому, подозвав мать с Карно, они втроем дали клятву о неразглашении тайн Вьюна, а тот в ответ поклялся, что больше никогда и ни за что и вообще ни-ни. Мало того он раздухарился, и чтобы его слова звучали достоверно, хотя об этом его никто не просил, еще дал клятву воина своему господину. Хитрый жук, хотя Ольт сразу раскусил его наивные маневры. Ведь давая этакое подобие присяги, он уже никак не мог навредить своему господину, и вроде бы только об этом и беспокоился, но с другой стороны и господин по отношению к воину имел определенные обязательства и теперь он мог быть спокоен насчет своего будущего. Наивный чукотский юноша, но что Единый не делает — все к лучшему. Пусть тешится своим хитромудрием. Зато как в душе Ольта довольно потирал ладошки хитрый старикашка: «Нашему полку прибыло!»

— Я, Ханто Вьюн… — вот так и узнаешь про людей что-то новенькое. Оказывается, у лазутчика и имя есть. В этом мире вообще интересная, для Ольта естественно, вещь творится с именами. И даже не с именами, а с этакими, Ольт даже не знал, как это назвать, наверно прозвищами или вторыми именами. Если личное имя давали родители ребенку при рождении, то второе давали уже окружающие, обычно выражающие какие-нибудь внешние или физические качества ребенка. Затем лет в семь-восемь детское имя менялось на подростковое, опять-таки связанное с какой-нибудь особенностью человека. Ну а в пятнадцать лет наступает возраст совершеннолетия, когда мальчик официально становится мужчиной и кормильцем семьи, и получает третье, взрослое имя, обычно связанное с какой-нибудь чертой характера или особенностью внешности, с которым ему и жить о самой смерти. Но изредка кто-то мог получить и четвертое имя. Для этого надо совершить нечто такое, что заденет население, как минимум, какой-нибудь деревни. В первый раз Ольт узнал об этом, когда узнал, что Кривой еще и Карно, и вот сейчас его даже не очень удивило, что Вьюн оказывается очень даже Ханто. Причем новоявленный дружинник не выглядел огорченным и даже был скорее доволен сложившимися обстоятельствами. Впрочем, где-то Ольт его понимал. Видел он уже таких вояк, когда развалился Союз и вместе с ним распустили и армию. Сколько людей тогда почувствовали себя потерянными. Так резко изменить жизнь, весь смысл которой был в служении Родине, и вдруг оказаться ненужными и выкинутыми за ненадобностью на гражданку, словно использованные тряпки. Не все тогда были к этому готовы. И поступить опять на службу для таких старых вояк был наилучшим выходом. Может поэтому Ханто Вьюн и прибился к банде Крильта, что так он себя чувствовал хоть на каком-то подобии службы.

— Ну вот что, Ханто Вьюн, — сказал Ольт, когда с церемониями было покончено. — после такой клятвы ты уже не можешь просто взять и уйти. И у меня к тебе есть первое задание. Сразу говорю — откажешься, никто тебе и слова не скажет, и ты сам должен решить, стоит или не стоит за него браться. Но это нужно прежде всего тебе самому.

— Что я должен сделать? — тут же не раздумывая сказал Вьюн.

— А что за дело, спросить не хочешь? Вдруг не по нраву придется?

— Нечего здесь думать. Об одном прошу, дай мне лично убить Кведра.

— Мда, дался вам этот Кведр. Ну если так просишь…

— Как о милости.

— Ну хорошо. Но только, когда я скажу. А вначале тебе надо сходить в деревню барона Бродра, знаешь такого?

— Баронство по соседству, неподалеку отсюда.

— Точно. Надо вывести оттуда некоторых людей, сможешь?

— Ну а что не смочь. Выведу конечно, ты только укажи кого.

— А вот для этого мне надо сбегать в одно место и привести кое-кого. А уж они тебе и скажут точно.

— Хорошо, я буду ждать. И это… Мне бы…

— Послушай, Вьюн, я тебе не хозяин. Можешь хоть сейчас уйти на все четыре стороны. Но если ты остаешься здесь, то должен хотя бы прислушиваться к моим словам. И если ты насчет спотыкаловки, то сам решай, но я бы пока не советовал.

— Понятно. — вздохнул Вьюн. — Собственно, я и не очень-то…Так, спросить только… Да и Единый с ней, с этой спотыкаловкой. Я вообще-то насчет моего лука хотел узнать.

— Ну вот и молодец. Лук забери. И еще одно — не надо делать шаги в сторону. Помнишь, что я говорил тебе про мои планы? А я обещаю тебе, что барон Кведр будет твой.

Вьюн кивнул и пошел к Карно, который как обычно возился с оружием. Сел рядом с ним, о чем-то переговорил и стал перебирать все имевшиеся в наличие стрелы, а одноглазый встал и в свою очередь подошел к Ольту. Тот покосился в его сторону, но ничего не сказал. Голова его была занята тем, что он обдумывал о том, как лучше по времени расположить все предстоящие дела. Помолчали. Первым не выдержал затянувшегося молчания Ольт.

— Никак сказать что-то хочешь? Так говори, не тяни кота за яй… за хвост.

Карно, вздохнув и покосившись в сторону Истрил, хлопотавшую возле котла, разродился:

— Вот смотрю я на тебя иногда и удивляюсь, а потом вспоминаю, что тебя воспитал тебя иноземец и все становится на место. То человек человеком, а потом раз, и выкинешь что-нибудь чудное.

— Да что я опять не так сделал?!

— Ты зачем Вьюна обидел?

— Я! Вьюна? Когда?

— Да вот сейчас. Он тебе клятву воина давал?

— Давал. Ну и что?

— Ну и то…Ты зачем ему говорил, что может уйти куда хочет? И что это за вопросы, не хочет ли он делом заняться?

— Хочу его в деревню послать за родственниками наших каторжников, вот и спросил его, может ли он это сделать. А что не так?

— Все не так. — Карно на какое-то время задумался, видно подбирая слова. — Он тебе клятву воина давал? Давал. Ты принял? Принял, а это значит, он теперь твой дружинник и должен любой твой приказ исполнить. А ты его спрашивать стал, да еще сказал, что может идти на все четыре стороны. Устроил тут: хочешь, не хочешь… Будто не доверяешь ему и уже жалеешь о клятве. Он ведь теперь уйти не может и как честный воин должен сам убиться, ведь ты фактически почти выгнал его из дружины.

— Да ты что? — Ольт забеспокоился. Чертовы самураи, возьмет и вправду сделает себе харакири. Кто их знает, этих лесовиков. — Надо его остановить!

— Не мельтеши. Вот я и говорю, неправильно тебя воспитали. Теперь ты не должен показать, что ошибся. Если уж так получилось, то пусть и думает, что ты ему до конца не доверяешь.

— А вдруг пойдет, да убьется?

— Да не торопись ты так, не убьется твой Вьюн. Это я чутка приукрасил, чтобы тебя проняло… — Карно смущенно крякнул. — Пока ты прямо не скажешь, чтобы он уходил, ничего не будет. И вообще-то воевода сам должен убить провинившегося, меньше стыда и для воина, и для воеводы. Прогнать воина из дружины — это такой позор, что лучше и в правду покончить самоубийством.

— Уф, понятно. Еще что-то?

— Да много, всего сразу и не скажешь, пока ты в очередной раз не накосячишь. По этому случаю — все.

— Да-а-а, как у вас здесь все сложно. — Ольт искоса посмотрел на ничего не выражающую рожу Карно. А ведь он тоже давал клятву. Интересно, сколько раз уже Ольт успел ее попятнать своим невежеством и глупыми поступками? — Ты это… Карно… Я хочу сказать, ты уж извини, если что не так. Ты поправляй меня, если начну нести явную глупость. Если тебе не трудно, конечно. Не привык я к людям. Сам понимаешь — тяжелое детство, собеседники — пни лесные, а вместо друзей — лесные демоны. Вот и вырос совсем диким.

— Хм. Не поймешь тебя, когда шуткуешь, когда правду говоришь. Ну да ладно, сделаю, что смогу…

— О чем так серьезно говорим? — ну вот, мама Истрил решила послушать, не обижает ли кто ее драгоценного сыночка. Ну вот почему у здоровенного мужика непроизвольно так вжимается голова в широкие плечи и взгляд испуганно-виноватый? Ведь не боится он в самом деле тонкую изящную женщину на голову ниже его и в два раза уже в объеме? Не боится, но побаивается. Но кажется Ольт стал немного понимать в местной неписанной табели рангов. Может и разберется совсем к тому времени, когда они выйдут к людям. Или люди к ним.

— Да вот дядька Карно меня жизни учит. Как себя с людьми вести, а то все медведи, медведи…

Истрил заулыбалась, а Карно с видимым облегчением закивал лохматой башкой. Раз уж так сложилось и Истрил уже тут, почему бы сразу не отпроситься? Не откладывая дела в долгий ящик, Ольт сразу же обратился к матери и Карно. Оба и не думали возражать, когда он объяснил им свои соображения. Только Истрил попросила больше не пугать их как в прошлый раз и возвращаться быстрее, что он и пообещал.

Дорога до прииска была уже хорошо знакома и не заняла много времени, тем более что и груза в этот раз он с собой не брал. Только лук со стрелами да нож. Каторжники встретили его, как старого знакомого. Они как раз тащили очередные носилки с породой, но увидев его, как несли, так и бросили. Гораздо больше их интересовало, что привело Ольта опять к ним. Вроде недавно был, хлебом на неделю обеспечил, вещи кое-какие подбросил. По их разумению теперь неделю никого ждать не стоило. Ан, нет. Вот опять этот веселый мальчишка нарисовался.

Ольт степенно, как взрослый, поздоровался, что выглядело, учитывая его возраст, довольно смешно. Но каторжники, что странно, и не думали смеяться, а также уважительно поздоровались в ответ.

— А я опять к вам. Вот как узнал про вас, так жить без вас не могу. Все думаю, как там они, одинокие и несчастные.

— Кхе, кхе, — не зная то ли им смущаться, то ли рассмеяться, закряхтели мужики.

— Что захекали? Неужто не одинокие и несчастные?

— Да мы вроде как… Привыкшие мы… Да и что тут сделаешь. — один из каторжников, тот самый Вельт, отец девушки на которую положил глаз соседский барон, безнадежно махнул рукой.

— Ну вот. — огорчился Ольт, — А я хотел ваших родичей привезти, думал вы обрадуетесь. А теперь прямо и не знаю…

— Ты так, парень не шути! — мрачно сказал второй каторжник по имени Жако — А то за такие шутки… Не посмотрю, что хлеб нам принес.

— А я и не шутил. Только посоветоваться в начале надо. Вот я и пришел.

— Если ты это всерьез, то спрашивай, что надо.

— Ну, во-первых, как в деревне найти ваших родичей и второе — мне надо знать, согласятся ли они переселиться в лагерь разбойников.

— Страсти Единого! А разбойников куда?! Навряд ли наши с ними уживутся. Да и сами разбойники — не те люди, которых хотелось бы иметь в соседях.

— Единый тут не при чем. — невозмутимо ответил Ольт. — А разбойники… Так нет больше разбойников. Их Кривой с моей матерью перебили.

Каторжники на какой-то миг оцепенели, сраженные неожиданной новостью. Какое-то время они молчали, переваривая новые данные, а затем Вельт осторожно спросил:

— И Крильта тоже? В смысле…

— И Крильта, во всех смыслах. Нету больше Крильта. Был и весь сплыл.

— Брешешь небось?

— Собака брешет, а я своими глазами видел, как Карно Крильта завалил.

— Да, парень умеешь ты удивить. А Карно — да, он такой, отчаянный… Он может… Ведь мы думали, что он с ним в мире живет. А он…

— А он, как узнал, что Крильт крестьян недавно ограбил, так сразу и прибил.

— Слава Единому, услышал он наши молитвы. Вот же гадкий был человечишка. Все грозился нас сдать стражникам, если работать не будем. — с облегчением выдохнул Вельт. А Жаго только с остервенением сплюнул. Попил видимо покойник им кровушки.

— Так что решим, мужики? Перевозим семьи?

— Да что здесь думать? Тут даже выбирать не надо. Крильта нет, барон не достанет. Да мы сами пойдем за семьями!

— А вот этого не надо. Мало ли кто может увидеть. А люди разные бывают. Вы только скажите, как найти ваших родичей, а остальное моя забота.

Мужики пару секунд недовольно посопели, но затем Вельт все-таки выдал:

— А что их искать, в деревне каждая собака друг друга знает. У любого спроси, где живет Вельта или Жаго семьи, так сразу ответят.

Ольт мысленно себя обругал за тупоумие, ну понятно ведь, что в здешних деревнях все знакомы с детства и все знают друг друга как облупленных. Но терять авторитет и идти на поводу у мужиков он не собирался:

— В том-то и дело, что каждая собака знает, на кого лает. А может у барона в деревне тайный соглядатай есть? Готовы рискнуть? Вы знаете, кто на барона работает? Нет? Вот и я нет. Так что лучше не рисковать. А то вы не знаете, что барон сделает, если узнает про беглецов.

— Да ты что? Может вся деревня на барона и работает, но что бы бегать и доносить на соседа… Не бывало такого в деревне и не будет никогда. Это ты зря, напраслину на деревенских возносишь. — твердо сказал Жаго. Ну да, здесь каждая деревенька как отдельное государство. Донести на односельчанина — это все равно что предать брата. Если и случаются какие разногласия, то разбираются между собой сами, не вынося сор из избы. И такое понятие как «свои» распространяется только на жителей одной деревни, максимум на крестьян одного баронства, потому как от родственных связей никуда не денешься, а они частенько выдавали своих дочерей замуж в соседние поселения. А остальные — это чужаки, от остальных можно ждать чего угодно.

— Может и напраслину. — пошел на попятную Ольт. — Но лучше все же не рисковать. Сболтнет кто-нибудь не со зла, а просто, чтобы показать какой он всезнайка — и все. Барон тут как тут.

— Это — да. Это наши могут.

— И последнее, но самое важное. Крильта нет, но есть Карно Кривой и я сейчас говорю его голосом, прииск должен работать и дальше, и вы будете за это отвечать. Только условия теперь изменятся. С каждым работником прииска Карно хлопнет по рукам, — местный аналог заключения договора, — по которому должен будет обеспечить инструментом, продуктами и жильем. Плюс жалованье, которое будет выдаваться раз в месяц и зависеть будет от того, сколько наработаете. Хорошо поработаете — хорошо получите. И не надо будет на поле горбатиться. Работники же прииска должны честно работать, не воровать и самое главное никому не говорить о прииске. Вам же спокойнее будет. В этом вы дадите клятву работника. — Ольт, разобравшись в том, как местные относятся к данному слову, вовсю этим пользовался. Конечно не панацея, но очень действенно. Вроде расписки или письменного контракта в его мире. Но если там выполнение обязательств соблюдалось из страха штрафных санкций, то здесь в качестве свидетеля вызывали Единого, что было на порядок выше и не каждый рискнет соврать при боге. И хотя Ольт сильно сомневался, что Единому есть какое-то дело до каких-то там местных разборок, но не ему было развеивать местные мифы. — это все. Насчет клятвы предлагаю сейчас пройти в лагерь, там с Карно все мелочи и обсудите.

Мужики загомонили, жизнь менялась и менялась кардинально. И неизвестно в хорошую или плохую сторону. Вроде на первый взгляд все шло к лучшему, но как оно все повернется в будущем? Неповоротливая и медлительная крестьянская натура не позволяла так быстро принять перемены в жизни. Но не такая уж давняя война, рабство, в котором оказались ранее свободные жители Эдатрона, да и каторга положительных эмоций не добавила, так что хочешь не хочешь, а жизнь уже изменилась и как бы хуже уже некуда. И никто не спрашивал крестьян, хотят ли они таких изменений, только успевай поворачиваться, чтобы отбить все удары судьбы. В крестьянских мозгах, привыкших к неторопливому размеренному течению жизни, все это ворочалось тяжелым комом, который не знал в какую сторону покатиться, и требовался толчок, чтобы стронуть его с места в нужную сторону.

В конце концов, после недолгих дебатов, каторжники в принципе согласились, но решили все-таки идти в лагерь и там уже окончательно все решить. Обратная дорога прошла веселее. Мужики рассказывали и жаловались на свою тяжкую жизнь, а Ольт, пользуясь моментом, тыкал их носом в то дерьмо, в котором они оказались, подспудно подталкивая их к мысли, что надо что-то менять. Так что к лагерю каторжники, сами того не заметив, подошли уже мотивированными к изменениям. Карно, судя по всему, уже разобрался с оружием и сидел у костра, у которого с половником в руках хозяйничала мать. Время обеденное, о чем еще в дороге ворчливо напоминал желудок. Вот и хорошо, глядишь и каторжники поедят и будут поуступчивее.

Увидев такое количество пришедших, хозяева не всполошились. Истрил коротко посмотрела и убедившись, что с Ольтом все в порядке, вернулась обратно к котлу, Вьюн только оглянулся, мазнув по ним взглядом и опять уставился в костер немигающим взглядом, а Карно просто пододвинул поближе лук с колчаном.

Ольт позвал его в сторонку и там коротко объяснил, зачем он приволок в лагерь каторжников. Те в это время стояли как бедные родственники, переминаясь с ноги на ногу, не зная, как себя вести. Ольт ободряюще им подмигнул, мол крепитесь парни, все будет в порядке. Он еще на подходе к лагерю объяснил им, что сначала сам переговорит с новым атаманом, чтобы мол выбить для них лучшие условия. Ведь дядька Карно такой суровый, такой… Как челябинские мужики. Правда Ольт не стал уточнять, где этот Челябинск находится. Впрочем, аборигены и не спрашивали, им было достаточно его слов, которым они верили безоговорочно. И почему бы им не поверить, приходил Карно на прииск нечасто, мрачный одноглазый тип, говорил только о работе, лишним не интересовался и сам не лез в душу. Короче, внушал. Поэтому они терпеливо ждали, пока новый атаман решит их судьбу. Короче, никто Ольту с Карно не мешал поговорить о делах. Отойдя к землянке атамана, мальчишка выложил одноглазому все свои мысли насчет прииска. Карно внимательно выслушал, а потом вполне резонно спросил:

— А почему это ты мне говоришь? Почему не сам?

— Ну, Карно, неужели непонятно? Кто я для них? Пацан несмышленый. А ты? Взрослый серьезный дядька, авторитетный, внушающий одним только видом доверие. — здесь Ольт немного кривил душой, если Карно и мог что-то внушить своей разбойничьей одноглазой рожей, то, как минимум, только чувство страха, но уж никак не теплые человеческие отношения. — Сам говорил, что я могу ляпнуть что-нибудь такое, что потом семеро умных не разберутся. А твое слово будет словом воина, а не десятилетнего мальчишки. И вообще, Карно, принимай командование над всем, а то чувствую скоро народу тут прибавится. Только наши с тобой дела остаются нашими и никому другому не надо в них совать нос. Так что?

— Доверяешь значит, или спихнул на меня хлопоты? Про наши дела понял и помню. А насчет народа…Понятно все с тобой. — вздохнул Карно. — Все забываю, что ты у нас еще совсем мальчишка. Повезло Истрил с сыном.

— Ну я думаю, что твоя Олента будет не хуже. — подбодрил Ольт.

— Этого и боюсь. — то ли обрадовал, то ли испугал Карно. — Ну ладно. Пойдем к мужикам, а то они сейчас совсем на дерьмо изойдут.

Когда они подошли к костру, то там царили мир и добрососедство. Правда Вьюн так и сидел, уткнувшись в костер, зато Истрил участливо слушала каторжников, которые, уже чуть освоившись, сели у огня, рассказывая о своем таежном житье-бытье. Иногда она чисто по бабьи всплескивала руками, охала и ахала, а мужики, одичавшие в своем лесу от недостатка женского внимания, понемногу расслабились и уже не чувствовали себя так скованно, как вначале. Ольт даже в который раз восхитился матерью, какая женщина! Карно же окинул мрачным взглядом пришедших и только потом произнес:

— Ну мир вам еще раз, мужики. Что вас привело ко мне? По какому поводу.

— Да вот, малой говорил, что можно наши семьи сюда перевезти. Переговорить бы, что да как.

— Правильно говорил. Давайте переговорим. Я предлагаю вашим семьям переселиться сюда. Место укромное, от барона далеко. Если кто и найдет, то только случайные охотники. Ну с ними мы всегда договоримся. В каждую семью дам по лошадке и по одному золотому «быку» на обзаведение хозяйством. Остальное сами. Землянки готовы, выбирайте любую. Насчет работы: работать предлагаю за плату, по пять серебрушек в месяц. Одежда, оружие, инструмент за мой счет. Я все сказал. Думайте, мужики. Времени у вас — только сегодня. Если отказываетесь, то найду других желающих. А пока предлагаю поесть, время обеда.

В сущности, условия были очень хорошие, не каждый воин в дружине какого-нибудь барона имеет такие, а тем более крестьяне и выбора у бывших каторжников не было. Кто же откажется жить с семьей, плюс работа, да еще и с достойной оплатой. До этого Ольт в разговоре с Карно предлагал платить рабочим по тому же золотому в месяц, но Карно только покачал головой:

— Вот и видно, что ты в тайге вырос, совсем цену деньгам не знаешь.

— А чего жадничать? Ведь они всяко больше прибыли принесут. Вот и дадим побольше, лучше будут работать.

— Да не в жадности тут дело. — раздраженно ответил Карно. — Большие деньги совратят их. Зачем работать, если на золотой можно полгода жить бароном?

Ольт тогда задумался. Большие деньги и в правду портят людей, сам тому свидетель. Видел он, как у вполне нормальных людей сносит крышу, когда у них в руках вдруг оказываются большая сумма денег. Кто-то впадает в безумное мотовство и через некоторое время становится банкротом, кто-то начинает задирать нос, ведь он-то смог сколотить капитал, а другие как были быдлом, так им и остались, а кто-то наоборот впадает в жуткую скупость, когда начинает считать даже то, кто сколько съел. Это как болезнь и ею надо переболеть и не каждый проходит этот экзамен. Был грешок, и он тоже этим переболел и сделал определенные выводы. Он всегда делал выводы из своих промахов и удач. Может поэтому и дожил до восьмидесяти лет.

Но он как-то привык платить работягам за хорошую работу хорошие деньги, но ровно столько, чтобы они не зажрались. Видно, не зная настоящую цену местным деньгам, и в правду переборщил с оплатой, засомневался в своей правоте и решил положиться в этом вопросе на Карно. Он местный, ему виднее. Так они с Карно и договорились, что в денежные дела Ольт не лезет, а если припрет, то будет консультироваться с тем же Карно.

Истрил уже давно посматривала в их сторону и один раз даже нахмурилась и показала на котел и миску в руках. Вот уж кому не хотелось противоречить. И все дружно выстроились в очередь к котлу. Получив пайку все гомоня уселись вокруг костра и принялись за еду. На этот раз была похлебка из фазанов и рябчиков, оказывается, пока Ольта не было, Карно настрелял их прямо на опушке, куда птицы подошли, обманутые тишиной в обычно шумном лагере. Заправленный крупой, кореньями и грибами этот лесной суп оказался выше всяких похвал. Так что разговор на некоторое время прервался совсем, не до него, тут бы ложкой быстрее метать, чтобы наслаждение было если не вечным, то хотя бы беспрерывным. Но все хорошее когда-нибудь кончается. Кончилась и похлебка, и мужчины, шумно отдуваясь, совсем расслабились и расселись более свободно.

По лоснящимся от пота лицам было видно, как они довольны обедом. Это Ольт, маменькин сынок, уже привык к тому, что у Истрил всегда вовремя завтрак, обед и ужин, но мужики-то давно уже были без своих жен и вообще без семей. А редко какой мужик будет только для себя готовить три раза в день, да еще несколько блюд, тем более в средние века. Разделение труда здесь было четкое и непреложное. Мужик в поле или на охоте, баба на кухне или в огороде. Если конечно — семья нормальная. Поэтому вкусная домашняя похлебка, приготовленная женскими руками, это было самое то, чтобы напомнить всем присутствующим об их семьях, ну или об их отсутствии. Ольт видел, как задумчивы были во время обеда лица каторжников, да и после обеда они сели рядышком и продолжали что-то обсуждать. Спустя некоторое время, когда бывшие каторжане притихли, мальчишка подмигнул Карно и глазами указал на них.

— Ну что, мужики, может не будем ждать до вечера, поговорим? Время дорого, да и барон ваш ждать не будет. Обдумали мои слова?

— Да чего там думать, согласны мы. — махнул рукой Вельт. А Жаго добавил, — Только вот в город бы один раз смотаться, прикупить кой чего для хозяйства. Если конечно плату дашь.

— Ну а чего бы не дать? Дам конечно. Только в город вы не поедете, только вас там с вашими клеймами не хватает. Поедем я и Вьюн, кстати познакомьтесь, может именно он пойдет за вашими семьями. Там посмотрим.

Мужики чинно раскланялись

— Вы ему расскажите, что, где и как. А ты, Вьюн, после подойди ко мне, у меня к тебе тоже дело небольшое есть.

Вьюн кивнул и подсел поближе к каторжникам. А Ольт с Карно отошли в сторону и занялись ранами последнего и заодно обсудили свои дальнейшие планы. Кстати, когда перед обедом каторжники и Вьюн спросили, откуда такие раны, так Ольт в красках расписал им про титаническую битву, в которой Карно победил злобного Крильта вместе со всей бандой. Карно на все это только смущенно крякал и посверкивал на Ольта своим единственным глазом взглядом побитой собаки, а каторжники убедились, что новый атаман, а кем еще Карно был в их глазах, небывало силен и при этом скромен необычайно. Что было очень даже нужно Ольту и полезно для имиджа новоявленного предводителя лесной братии. Демократией в этом мире и не пахло, так что выборов никаких не было и по умолчанию новым атаманом новой банды по праву сильнейшего стал Карно. С ним Ольт и посоветовался, что кому поручить и что следует делать дальше. Карно, не зазнаваясь от своего нового статуса, все внимательно выслушал и пообещал, что все будет тип-топ. Ольта немного напрягали такие отношения, все-таки он представлял себе свой внешний вид и как странно со стороны это будет выглядеть, если взрослый здоровенный мужик станет обращаться с ним, по крайней мере, как с равным. Правда Карно вел себя так, как ни в чем не бывало, ничуть не заморачиваясь таким положением дел. Вообще, его отношение к Ольту было во многом непонятно для последнего, но предательством или каким-нибудь негативом тут и не пахло. А потому Ольт не стал пока над этим думать, других вопросов была куча, просто решил вести себя, хотя бы на людях, как можно по-детски. Быстро обсудив с Карно дела насущные, он поблагодарил Истрил за вкусный обед и со спокойной совестью завалился спать. Правда или нет, но говорят, что детям полезен послеобеденный сон. Во всяком случае хуже не будет, а то ближе к вечеру опять тренировки, благоустройство землянки, которую они с Истрил выбрали для своего проживания, охота… Да мало ли дел у маленького жителя лесного поселения.