Леший. Возвращение к покону

Глава 1

Шагнув вслед за младенцем, Леший невольно поморщился от насыщенного множеством неприятных запахов воздуха. От ударившего в ноздри смрада, он даже не сразу заметил того, кто творил к нему малый призыв. А когда увидел, то молодая женщина, держащая на руках того самого спеленутого младенца, уже скрывалась в некой ярко-желтой скорлупе. Скорлупа зарычала диким зверем, еще больше испортила воздух целым облаком смрада – куда там обитающим во владениях Лешего болотникам – и резво помчалась по каменной дороге, мощеной столь идеально, что даже острый глаз владыки не узрел ни единого шва между пепельно-черными каменными плитами.

Опешивший Леший проводил взглядом умчавшуюся скорлупу, опустил взор в грязную лужу, через которую младенец творил призыв, и растерянно почесал затылок.

– Эй, вонючка, ты как тут оказался? А ну вали отсюда, бомжара! Здесь стерильное медицинское учреждение!

Леший обернулся на властный голос, ожидая увидеть могучего витязя, и удивился еще больше. На него взирал высокомерно человечишко весьма убогого вида. Круглое гладко выбритое лицо с по-старушечьи дряблыми вислыми щеками. Реденькие волосы на лысеющей голове больше походили на пушок только что вылупившегося птенца. Впалая грудь и большой, словно у бабы на сносях, живот. Короткие ноги важно расставлены. В правой руке короткий черный жезл, напоминающий фаллос пещерного дракона. Одеяние на человечешке диковинное – темно-синяя рубаха заправлена в такие же темно-синие портки, опоясанные широким кожаным ремнем. Взгляд высокомерный – не каждый государь так на свою челядь взирает.

Владыка леса еще раз окинул взглядом дивного человека, пытаясь определить, к какому сословию тот принадлежит? Кто же при таких чахлых телесах может вести себя столь важно? Разве что колдунишка какой? Да нет, не видно силы в этом убожестве. По крайней мере той силы, которая дала бы право на такое высокомерие. Да и будь в нем колдовская сила, разве б не узрел он перед собой владыку?

И тут до Лешего дошла таки истина. Он даже хлопнул себя ладошкой по лбу. Ну конечно, можно было сразу догадаться, как только черный фаллос в руках у убогого узрел. Убогий это и есть! Только убогим даровал Создатель право взирать свысока на всех без исключения. А почему не в рубище а в одеждах диковинных? И то понятно – человечишко из тех убогих, что в шуты к князьям-государям приняты.

Осознав, кто перед ним, Леший окинул взором не менее диковинные владения, у ворот коих оказался. Все говорило как о могуществе хозяина высившегося перед пришельцем то ли, замка, то ли дворца, так и о скудности его души. Могуществом веяло от каменной громады в цельных пять поверхов, да с забранными цельным стеклом окнами в сажень высотой и полторы сажени шириной. Видно, не опасается врагов хозяин, коль вместо бойниц в его замке такие огромадные окна, да еще и без ставен. Да и ограда не крепостная вовсе – каменные столбы, а меж ними кованные незатейливые решетки, меж прутьев которых иной тощий малец пролезет.

Нет, явно не витязь является хозяином замка, а наверняка какой-то могущественный колдун, охраняющий владения не крепостным камнем да дружиной воинской, а сокрушительными чарами. И ежели Леший о таковом не слыхивал, знать попал он в далекие дали. Может и на другой край Мира.

Но, могущество могуществом, а убогость души колдунишки так же виделась во всем. Разве ж человек с душой воздвигнет для себя энтакую-то серость? Вот ведь, ни единой башенки с петухом, конем, али каким драконом на флюгере. Нет тебе ни ставенек расписных, ни наличников резных на оконцах. Нет ничего, что могло бы взгляд порадовать. В ином гнилом болоте жизни бывает больше, нежели в энтом замке.

Вона и буквицы над вратами, вероятно слагающие девиз владельца замка, словно деревца, с коих все веточки подчистую срубили – неестественно прямые, без единой завитушки. Знамо же, буквицы есть зримое выражение мысли разума. А мысль, она Лешему завсегда красочная, да с завитушками видится. Оттого ему и не понятен начертанный над вратами девиз, хоть и буквицы узнаваемы: «ПЕРИНАТАЛЬНЫЙ ЦЕНТР «ЛЕСНАЯ СКАЗКА».

– Славик, пойдем чайком побалуемся, – к вратам от дворца шагал еще один шут в таком же темно-синем одеянии. На голове не шелом и не треух, а нечто вроде урюканской тюбетейки с одним жестким ухом, простертым над ликом так, будто сей человечишко прятал глаза от небес, с коих взирает на мир Создатель. Ну, да что взять с убогого? Вон и у этого тоже фаллос пещерного дракона за пояс заткнут. Тело у шута такое же нескладное, обделенное силушкой, как и у первого. Обрюзгшее лицо покрыто нездоровым румянцем. Дыхание надсадное, будто тот полдня таскал на плечах мешок пудов в пять весом.

– Погоди, Антоныч, – повернулся к напарнику первый, – тут вон бомжара какой-то из леса выперся. Надо прогнать.

Когда шут повернулся, Леший увидел на его спине белые буквицы. Те были такие же безликие, как и на надвратном девизе, и слагали слово: «ОХРАНА». Такого, чтобы на человеках буквицы рисовали, он никогда ранее не только не видел, но и не слыхивал. Ох, и в далекие же земли его занесло! Вот подивятся –то собратья, когда он им о таких чудесах поведает. Чай не поверят, пока не покажет им сюда дорогу. А могли бы и сами догадаться за младенцем шагнуть.

– Человече убогий, благостью Создателя овеянный, – шагнув к вновь повернувшемуся к нему шуту, уважительно обратился Леший, – поведай, кому сей дворец принадлежит?

– Чего-о? Кто убогий?! А ну, пошел вон, вонючка! – шут замахнулся черным фаллосом. Было видно, что ударить дивным жезлом он не решится, и замахивается лишь для того, чтобы напугать.

Пришелец принюхался к собственному телу, но никакого неприятного запаха не почуял. Отчего же шут называет его вонючкой?

– Слышь, мужик, здесь не подают. Здесь медицинское учреждение. Понял? – подошел второй убогий.

– Нет, – искренне помотал головой Леший.

– Вали отсюда, пока по почкам не настучали! – снова замахнулся фаллосом первый.

– Валить? – продолжил удивляться Леший. Реплики убогого напомнили ему то, как после возрождения стал разговаривать Кощей. Первое время мало кто мог понять, что тот имел в виду, употребляя привычные слова в совершенно непредсказуемых значениях. Однако вскоре привыкли, а после и сами не редко заговаривали аналогично. Вот и сейчас владыка леса понял в каком значении убогий употребил слово «вали», и потому лишь уточнил: – Куда?

– Откуда пришел. В лес, – уточнил шут, постукивая по ладони фаллосом.

Пришелец вздохнул – не обижать же убогих – и окинул взором чахлый лесок, окружающий владения местного колдуна, и еще раз вздохнул. Это что ж за лес такой, что он, владыка, не чует в нем ни зверя, ни иной твари. Только птахи малые в ветвях суетятся, да редкий мышонок прошуршит прошлогодней листвой. А деревья-то… Вона тому дубу скоро век, а его ствол запросто один человек обхватит. Так остальные деревца еще чахлее.

Провожаемый настороженными взглядами привратников, Леший прошел вдоль ограды до опушки и ступил под сень первых деревьев.

– Гля прикол! – ткнул в бок товарища один из привратников, заметив, как на плечо и голову странного пришельца сели спорхнувшие с ветвей синички. – Воробьи этого бомжа за пень ходячий принимают.

А Леший, миновав неопрятный подлесок, продолжал осматривать окружающие деревья, периодически притрагиваясь к стволам, трогая листочки, скобля ногтем кору. Несмотря на то, что в лесу не ощущалось присутствия абсолютно никакого зверья, владыка с удивлением отмечал огромное количество тропинок, ведущих во всех направлениях. Земля на редких полянках утоптана до каменной твердости и усеяна осколками темного и светлого бутылочного стекла, что дважды возмутило Лешего. Во-первых, негоже такому добру, из коего столько бус наделать можно, вот так бесхозно на земле валяться. Во-вторых, это кому же вздумалось мусорить в лесу? А мусору и без стекла хватало. И там, и сям валялись клочки то ли тряпиц, то ли пергамента, да таких красочных расцветок, что ими не зазорно платье иного вельможи украсить. А попадись такие клочки на глаза весянке-рукодельнице… м-да-а… В дивные края занесло Лешего.

Вот и очередная поляна, и на ней, как и на прежних, кострище посередине. Может, в этом лесу какие ритуалы колдовские нехорошие проводятся? Придумало племя местное людское себе очередного бога-идола, и приносит ему жертвы. Оттого и лес такой чахлый. Хорошо хоть костей-черепов вокруг не видно. Так может, эти стеклышки и клочки цветные и есть подношения местным богам?

А вот дымком потянуло. Накинув морок невидимости, владыка направился на звук доносящихся голосов и вскоре вышел к очередной полянке. На обрубке ствола поваленного дерева сидели, чинно о чем-то беседуя, трое мужиков, разодетых в яркие одежды, выдающие в них скоморохов. На одном был красный кафтан, на другом серый с блестящими золотом пятиконечными звездами, на третьем и вовсе многоцветно-ляпистый. Однако колпаки с бубенцами на головах отсутствовали. Оно и понятно – не на ярмарке в сей час. У одного, у того, что в ляпистом кафтане, голова покрыта странным убором с ухом над ликом, похожим на тюбетейку привратника, только круглую, словно половинка кожуры большого ореха. На земле перед человеками расстелена белая скатерка, испещренная строчками мелких буквиц и на удивление искусных образов, с коих словно живые смотрели различные лики. На скатерке лежала горка вяленых плотвиц и булка хлеба непривычно прямоугольной формы. Это кто ж такие-то караваи печет?

Рядом над углями шкворчали и аппетитно пузырились жиром нанизанные на прутики маленькие колбаски.

Один из скоморохов подвинул к себе большую красную суму и достал из нее баклажку темного стекла, наполненную какой-то жидкостью. Не иначе вином. Передав сосуд товарищу, он достал еще два, один оставил себе, другой вручил третьему мужику. С хрустом, словно ломая сургучные печати, скоморохи прокрутили пробки на коротких горлышках баклажек. На диво пробки оказались надеты сверху, а не вбиты внутрь, оттого не вынимались или выбивались, как положено, а скручивались. Отбросив дивные пробки, словно ненужный мусор, мужики припали к горлышкам и принялись поглощать питие прямо так, не наливая его в кубки, коих, впрочем, и не было.

Уже в который раз подивился леший новому диву – по мере того, как скоморохи поглощали жидкость из баклажек, тонкое стекло с хрустом прогибалось внутрь, будто то в руках у мужиков вовсе не стеклянные сосуды, а дивные бурдюки из прозрачной кожи.

Как только скоморохи оторвались от баклажек, бока тех так же с хрустом выпрямились, приняв прежнюю форму. В воздухе разнесся пивной аромат. Опять же диво – кто ж пиво не в бочки, а в столь мелкую тару разливает? Да еще и в столь чудную.

Решив, что пришла пора прояснить некоторые вопросы, Леший скинул морок, согнал с плеча синичек и шагнул на поляну.

Мужики непроизвольно вздрогнули, когда перед ними вдруг появился здоровенный детина.

– Позволите ли, люди добрые, путнику у костра погреться? – вежливо обратился он к скоморохам.

Подозрительно взирая на него, присутствующие втянули ноздрями, будто принюхиваясь. Один вопросил странное:

– Типа, так замерз, что пожрать захотелось?

– Вообще-то мы не подаем, – сказал тот, что в странной круглой тюбетейке с ухом, – но так и быть, присаживайся.

Получив дозволение, гость опустился прямо на землю возле костра и потянул носом аромат шипящих колбасок. Заметив его интерес, мужики похватали палочки с горячей снедью.

– Лови таранку, – кинул плотвицу лысый мужичок, сидевший ближе других.

– Благодарствую, – Леший поймал рыбешку, оценивающе помял, понюхал. Завялена толково. Однако пересушена излишне. А мужик тем временем достал непочатую баклажку и катнул ее по земле. – Держи пивасик и знай нашу доброту.

– Благодарствую великодушно, – кивнул пришелец, с интересом вертя в руках баклажку. Та оказалась не то чтобы твердой, аки стекло, но довольно упругой и не прогибалась, как прогибались сосуды в руках скоморохов. А давить с силой он опасался – что если дивный сосуд все же треснет и рассыплется осколками.

– Давно бомжуешь, мужик? – обратился к нему скоморох в красном кафтане.

– Ась? – не понял вопрос Леший, пытаясь содрать с баклажки пробку, сделанную то ли из дубленой кожи, то ли и вовсе невесть из чего, выкрашенного в желтый цвет.

– Давно, говорю, бомжом стал?

Вопрос для пришельца не стал понятнее, но слово «бомж», которым его обзывали еще убогие привратники, ему не нравилось. Потому он ответил одной из тех фраз, которые они с Вием и братцем Лихоней переняли у Кощея:

– Чувак, ты гонишь!

В этот момент пробка подалась и с хрустом провернулась. Баклажка зашипела рассерженной гадиной, неожиданно промялась под пальцами Лешего и брызнула из-под пробки пивными струйками. Ослабив хватку, дабы не выдавить весь напиток из ставшей вдруг мягкой баклажки, владыка содрал-таки пробку окончательно, аккуратно положил ее рядом с собой и пригубил исходящее пеной пиво. Поморщившись, отставил сосуд. Нет, это не пиво. Это невесть что только пахнет пивом. Но баклажка дивная. Надо бы выторговать одну такую у скоморохов. Предложить им злата, али самоцветов – должны согласиться.

– То-то я смотрю, для бомжа ты слишком опрятно выглядишь, – отреагировал на реплику Лешего мужик в тюбетейке. – Ты, наверное, из этих, ну, тех, что, типа, к природе возвращаются? Тебя как звать-то?

Леший хотел было уточнить, куда его собираются звать? Однако вспомнил, что такой же точно вопрос всегда задает Кощей, когда желает узнать имя собеседника. А вспомнив Кощея, владыка леса и представился так, как обычно тот его называл:

– Леха – имя мое.

– У меня, Лех, сосед был из ваших, – сообщил лысый. – Тоже по выходным босиком в лес уходил и жил там в шалаше наедине с природой. Потом каким-то не тем лопушком подтерся и месяц в больничке с язвой на всю задницу провалялся. Теперь его в лес ни за какие коврижки не заманишь.

– Гы, да то он небось цветущей амброзией подтерся, натуралист, млин, комнатный, – хохотнул носитель тюбетейки.

– Пошто лик от небес ухом прикрыл, человече? – решил прояснить вопрос Леший, указывая взглядом на странный головной убор.

Скоморохи от такого вопроса застыли с открытыми ртами, а тот, что в тюбетейке, поднял очи к уху, и вдруг, взявшись за него, резко развернул так, что теперь оно прикрывало загривок. Затем, переглянувшись с товарищами и покосившись на пришельца, постучал указательным пальцем себе по виску, будто в закрытую дверь.

– Чем тебя моя бейсболка не устраивает, натуралист? – с вызовом обратился он к Лешему.

Поняв, что неосторожным вопросом вызвал раздражение у гостеприимно отнесшихся к нему мужиков, тот попытался исправить ситуацию.

– Лишь любопытства ради спросил. Не видывал я ранее таких тюбетеек с ухом. То, видать, вы в своих скоморошьих странствиях приобрели?

– По ходу, чувак обкуренный, – повернулся к товарищам лысый.

– Слышь, Леха, – носитель тюбетейки вновь развернул ухо вперед, – мы мирные люди, но если нас достать, мы можем продемонстрировать свой бронепоезд. Усек? Не? Мы, может тоже пришли тут с природой уединиться. Так что не грузи нас бредятиной. Пей пивко и наслаждайся жизнью. Усек?

Леший ничего не усек, лишь еще больше смутился, не понимая, чем обидел скоморохов? Однако решил не уточнять и молча взялся за плотвицу. То, что скоморохи называли пивом, он пить не желал, потому, создав в своей руке морок баклажки, настоящую опрокинул за своей спиной, дабы гадкое пойло вытекло на замусоренную землю.

Мужики заговорили о чем-то своем. Слова в их речи в большинстве своем были понятные, но смысл фраз ускользал, как только владыка не пытался в них вникнуть. Создавалось впечатление, будто перед ним беседовала троица умалишённых. Родилась догадка, что эти скоморохи из того же дворца, который охраняют убогие привратники.

– Эй, мужик! – прервал его брезгливо-возмущенный возглас лысого. – Ну, нельзя же быть настолько натуралистом!

Заметив, что взгляд лысого направлен на землю подле него, Леший опустил глаза, увидел растекающуюся под ним лужу и почувствовал, как намокают портки. Оказалось утоптанная до каменного состояния земля отказалась впитывать вытекающее из опрокинутой баклажки пойло, и то растекалось вокруг, затекая и под зад Лешего. В общем, понятно, что со стороны это выглядело так, будто он обмочился, не снимая штанов. И что делать? Показать, что на самом деле, он обманул гостеприимных скоморохов и вылил преподнесенное ему питье? Обижать добрых человеков не хотелось. Коль не признали в нем владыку, так ничего зазорного не будет и в том, ежели посмеются над конфузом, посчитав за убогого скитальца.

–Тьфу! – в сердцах плюнул в угли мужик в тюбетейке, бросив туда же палочку с недоеденной колбаской. Свернув шуршащую скатерку с плотвицами и сунув ее в суму, он решительно поднялся. – Поехали, мужики, в общагу.

– Поехали, – согласился скоморох в красном кафтане. – Мало того, что лес весь засран, еще и клиенты дурдома пристают.

Лысый молча направился за товарищами.

Развеяв морок, Леший подхватил настоящую баклажку, благо пойло из нее почти все вытекло, собрал забытые скоморохами пробки и поспешил за ними, чтобы отдать. Однако, когда лысый, допив напиток, отбросил свою баклажку, словно ненужный мусор, до владыки наконец-то дошло, что для этих людей сии чудные сосуды никакой ценности не представляют. Подняв бутыль – будет чем удивить собратьев, когда в свой лес вернется – снова догнал скоморохов, пытаясь разглядеть средь деревьев лошадей, на которых те собрались куда-то ехать.

– Слышь, Леха, – обернулся лысый, – ты чего за нами прешься? Дурдом в обратной стороне.

– Дурдом? – Леший посмотрел в обратную сторону, где находился тот мрачный дворец с огромными окнами и убогими привратниками, и постарался запомнить его название. Понимая, что скоморохам чем-то неприятно его присутствие, решил задать напоследок вопрос: – Поведайте, люди добрые, в какой стороне ближайшая весь али город?

– Ну точно, дурик, – хохотнул скоморох в красном кафтане.

А еще через пару десятков шагов они вышли на широкую просеку, тянувшуюся в обе стороны на сколько хватало зрения. Тут пришелец увидел новое чудо-чудное. Вдоль всей просеки тянулась насыпь из гранитного щебня. На насыпи в два ряда лежали столбы из серого камня. Леший даже поскреб ногтем – столбы точно каменные. А на эти столбы уложены четыре толстые стальные полосы – по две на каждый ряд. И полосы эти тянулись так же от края до края видимости. Отковать такие не под силу даже волотам. Не иначе не рукодельные они, а созданы кем-то из сородичей лешего, обладающих особым даром, кем-то из тех перволюдей, коих он не встречал ранее. Да не только не встречал, а и не слыхивал о таковых. Но то не все чудо. Меж рядов каменных столбов, на коих лежат металлические полосы, стояли шагов на полсотни друг от друга огромные металлические кресты. От креста к кресту по перекрестьям тянулись отблескивающие медью нити в большой палец толщиной.

Разглядывая чудо, Леший вдруг ощутил, как сперва металлические полосы, а потом и земля под ногами затряслись. Повернув голову, он увидел, что по насыпи на него несется нечто исполинское, ядовито-оранжевое, с огромными на всю морду глазами.

Шустро отскочив в лес, пришелец накрыл себя мороком невидимости. Нет, он, естественно, не испугался. Чего ему, бессмертному, боятся-то. Но боязно все же стало. Вона с Кощеем какие непонятности творились. Некоторые первочеловеки уже и в бессмертности своей усомнились, когда слух прошел, будто науськаный Ягой Иван-царевич извел Кощея.

Скоморохи тем временем поднялись на каменную площадку и без страха взирали на приближающегося грохочущего монстра. Тот начал замедлять бег и, поравнявшись со скоморохами, вовсе остановился.

Отвесив челюсть и выпучив глаза, Леший взирал на самобеглую карету длинной с хорошую ладью, внутри которой запросто могли поместиться все жители иной большой веси, а то и городища. Двигалась та карета на четырех парах металлических колес по металлическим лентам. Почти вся верхняя половина забрана большими и кристально чистыми стеклами, отчего внутри было светло, аки снаружи, и Леший рассмотрел людишек, там находившихся. Те сидели на установленных вдоль бортов мягких креслах. Кто-то равнодушно смотрел в окно, кто-то беседовал с соседом. На вошедших скоморохов никто не обратил внимания. Впрочем, владыка усомнился, были ли его знакомцы скоморохами? Усомнился от того, что все людишки, а находилось их внутри чудо-кареты не менее двух дюжин, были разодеты так же пестро. Это ж где такой большой ватаге прокормиться. Да и станут ли скоморошить те, кто владеет этакой каретой, бегающей по стальным полосам. А вона у некоторых на головах тюбетейки с ухом. А бабы-то все простоволосые, да стриженые, будто мужики. Эко дивное племя…

Для чего нужны уложенные на каменных столбах полосы, Леший смекнул сразу – с такой дорогой не страшна никакая распутица. А вот для чего нужны кресты с медными нитями, за которые карета цеплялась непонятными штуковинами? Небось, то привязь такая, дабы карета с полос не соскочила.

Карета застонала, заурчала и покатилась, погоняемая неведомой волшбой, все быстрее набирая ход. Пришелец долго смотрел вслед, пока та вновь не показалась, катясь в обратном направлении. Ан нет. То не прежняя карета возвращалась. Не останавливаясь, мимо промчалась сцепка из двух таких же карет, внутри которых тоже сидели и стояли разодетые в странные пестрые одежды люди.

Нет, Леший был не в силах переваривать такие чудеса в одиночку и, подойдя к грязной луже, сотворил малый призыв к брату Лихоне. Однако тот оказался закрыт от призыва.

– Нешто опять в спячку свалился? – почесал он затылок и попытался призвать Вия. И тот не отозвался. Затем призывал Кощея, Ягу, Мизгиря и даже лесовика, который наверняка уже поджарил пойманных с утра карасиков. Результат один – никто не отзывался, будто бы все сговорились закрыться от него.

В душе у Лешего начала зарождаться смутная тревога. Он открыл проход в свои владения, шагнул и… И осознал, что проход не открылся, а он по прежнему стоит в чахлом лесу с вытоптанной травой, а мимо с грохотом проносится очередная самобеглая карета.