Ледяная пустыня

Праздник Имболк

Анаид спала, безмятежно раскинув руки. Казалось, просачивавшийся сквозь ставни свет ей совершенно не мешает.

Вокруг, в комнате с очень высокими потолками и тысячу раз беленными старыми стенами, царила атмосфера, обычно предшествующая отъезду: на полу валялись груды одежды и стояли стопки книг, перед примостившимся у постели огромным чемоданом, чье бездонное чрево готовилось поглотить разложенные повсюду вещи, выстроилась шеренгой обувь.

С чашкой горячего кофе в руке в комнату на цыпочках вошла Селена, за которой следовал человек, прятавший лицо в пышный воротник короткого мехового жакета.

Усмехнувшись, Селена наклонилась над дочерью и тихонько подула ей в ухо.

— Доброе утро, Анаид!

Не просыпаясь, Анаид прикрыла ухо ладонью.

Селена улыбнулась. Она любила дразнить сонную дочь. Селена еще раз легонько подула на мочку уха Анаид. Та не выдержала, заворочалась и, не просыпаясь, повернулась на другой бок. Одеяло соскользнуло, и Селена посмотрела на дочь со смешанным чувством грусти и гордости — как быстро выросла ее маленькая дочурка!

Хоть Анаид и спала, держа у самых губ большой палец руки с таким видом, словно вот-вот сунет его в рот как соску, у нее уже были длинные ноги, округлые бедра, вздымавшаяся в такт ее дыханию хорошо заметная грудь и нежная, гладкая и тугая кожа почти взрослой молодой женщины.

— Просыпайся, спящая красавица! — прошептала Селена.

— Уйди! — пробормотала, не открывая глаз, Анаид. — Я сплю…

И натянула одеяло себе на голову.

Однако мать не оставляла девушку в покое.

— Просыпайся! Тебя пришел будить твой прекрасный принц!

— Пошли вы с вашим принцем!

Неумолимая Селена стала щекотать дочери ногу и, указав на молчаливую особу в мехах, заявила:

— Приготовься! Сейчас принц пробудит тебя к жизни страстным поцелуем.

Анаид почувствовала легкие прикосновения к своему подбородку, носу и щекам. Когда же поцелуи приблизились к ее губам, девушка, наконец, открыла глаза, мгновенно подскочила на кровати и радостно воскликнула:

— Клаудия!!!

И действительно, Анаид осыпала нежными поцелуями ее сицилийская подруга — очаровательная Клаудия, любимица и постоянная участница всех дискотек, способная свести с ума любого молодого человека.

Ей, как и Анаид, было пятнадцать лет. И еще, Клаудия, как и Анаид, была ведьмой-омниорой. Она происходила из Клана Дельфина, и однажды на Сицилии, недалеко от Таормины,[2] Анаид спасла Клаудии жизнь, в последнее мгновение вырвав молодую итальянку из когтей колдуньи-одиоры по имени Сальма.

Селена вышла из комнаты, тактично оставив обнявшихся подруг наедине.

Скоро Селене с дочерью предстоит собирать чемоданы, но пока у Анаид есть время, чтобы порадоваться неожиданному появлению подруги.

— А Селена утверждала, что ты не приедешь.

— Неужели я могла пропустить твой первый настоящий день рождения?!

— Мама сказала, что у тебя слишком много уроков в школе, — продолжала Анаид, демонстрируя Клаудии свои наряды. Больше всего молодой итальянке приглянулась мини-юбка.

— Да ну их, эти уроки! К тебе на день рождения меня тянуло гораздо больше, чем на экзамен по математике… Ты прелесть, Анаид! Ой, какая очаровательная юбочка! Дай примерю!

Не успела Анаид и глазом моргнуть, как Клаудия уже стянула с себя джинсы.

— Иными словами, ты приехала, чтобы покрасоваться в моих обновках, проигнорировав экзамен по математике?

— Естественно. Мое любимое занятие — примерять чужие шмотки.

— А потрошить кроликов и гадать по их кишкам?

— Это я тоже обожаю! Но давай займемся гаданием позже!

— Когда?

— Сначала я все перемеряю и сделаю тебе свой фирменный мейк-ап. Посмотри на себя в зеркало! Такой физиономией ты распутаешь всех парней!

— Но я же только что проснулась!

— Вот именно! Если сейчас у тебя свежее лицо выспавшегося человека, даже страшно подумать, на что ты будешь похожа вечером!

— Ах ты, мерзавка!

— Подставляй-ка личико! Дай я подведу тебе глаза!

— Лучше иди сюда. Я тебе кое-что покажу.

С этими словами Анаид распахнула окно, впустив в дом холодный ветер Пиренеев. В комнате закружились мелкие сухие листочки и дорожная пыль.

Клаудия чихнула.

— Это покушение на мою жизнь! — воскликнула она. — Не смей замораживать мою горячую сицилийскую кровь воздухом ледяных гор!

— Помолчи… Смотри!

Анаид указала рукой на величественные Пиренеи[3] с их заснеженными вершинами. Несколько мгновений девушки разглядывали пейзаж в полном молчании, нарушаемом лишь скрипом качавшихся на ветру ветвей. Впрочем, Клаудия не умела сидеть с закрытым ртом более тридцати секунд.

— Прямо как на открытке… из морозилки! А что это там белое? Неужели снег?

— Конечно!

— Какой ужас! Так близко!

— Смотри, какой он красивый! Видишь, как сверкает!

Однако дрожавшая от холода Клаудия уже захлопнула окно и повернулась к Анаид.

— Теперь я понимаю, почему твоя мама так молодо выглядит. Вы же тут все свежие, как сосиски в холодильнике…

Впрочем, Анаид не обратила на ее слова никакого внимания, и скоро девушки уже вырывали друг у друга из рук очередную симпатичную кофточку.

Все еще растрепанная и до конца не проснувшаяся Селена, вернувшись на гостеприимную кухню своего дома в Урте, поставила на огонь еще одну джезву с кофе, а на покрытый желтой клеенкой стол — еще одну тарелку. За столом завтракали Валерия, Елена и Карен.

Сегодня утром они неожиданно заявились к Селене, и общая трапеза знаменовала собой как их новую встречу, так и неминуемое скорое расставание.

Сельский врач Карен, прекрасно ориентировавшаяся в лабиринте узких горных дорог, еще с утра съездила на вокзал в город Яка за предводительницей Клана Дельфина Валерией и ее дочерью Клаудией, прибывших с самой Сицилии на прощальный праздник, связанный с отъездом Анаид и Селены.

— Попробуй-ка эту булочку! Еще тепленькая! — обратилась к Селене питавшая слабость к выпечке тучная мать восьми сыновей библиотекарша Елена.

Проголодавшаяся после долгой поездки Валерия молча жевала булочки, слизывая с пальцев сахарную пудру.

— Знай мы, что у вас тут такие вкусности, мы с Клаудией приезжали бы почаще…

Невесело улыбнувшись, Селена без особого желания надкусила булочку, сделала маленький глоток кофе и, вздрогнув, поспешила сесть рядом со своей лучшей подругой Карен, которая, по своей врачебной привычке, мгновенно поставила ей диагноз.

— Вижу, ты чем-то напугана.

Селена кивнула, и энергичная Валерия крепко сжала ей руку.

— Выкладывай все без утайки!

— Никто не должен знать, где мы будем, — вздохнула Селена. — Даже вы…

— Когда вы уезжаете?

— Завтра утром.

— А Анаид?

— Я стараюсь, чтобы она знала как можно меньше, — покачала головой Селена. — Она еще так молода и не подозревает, в какой мы опасности. Боюсь, Анаид сочтет, что мы просто едем покататься, и все разболтает подругам. Тогда нам конец!

Никто не сомневался в том, что Селене и Анаид угрожает страшная опасность, но Елена все же нашла, что возразить:

— Для своих лет Анаид рассуждает, как взрослая.

— Вот именно — «для своих лет»! — воскликнула Селена. — Ей же всего пятнадцать! Анаид обыкновенный подросток и в любой момент может вытворить невесть что.

— По-твоему, она еще не готова владеть Жезлом Власти?

— Разумеется, не готова! — удивилась наивности Карен Селена. — Она же посвящена в омниоры совсем недавно. И вообще, что она колдунья, Анаид узнала только несколько месяцев назад!

События действительно происходили слишком стремительно.

Год назад ведьмы-одиоры убили мать Селены — великую предводительницу Клана Волчицы Деметру. Несколько месяцев спустя из Урта исчезла и сама рыжеволосая Селена. Ее дочь, совсем юная Анаид, узнав, что принадлежит к древнему роду колдуний, отправилась на поиски матери, в ходе которых была посвящена в омниоры. Наконец, оказалось, что именно Анаид, а не Селена является той самой рыжеволосой Избранницей из Пророчества — всесильной колдуньей, пришествия которой многие тысячелетия ожидали как омниоры, так и одиоры, потому что именно Избраннице принадлежала решающая роль в их длившейся столетия войне.

Несколько недель назад планеты выстроились на небосводе в линию, таким образом объявив о начале эры правления Избранницы.

Теперь Анаид вместе с появившимся из недр земли Жезлом Власти необходимо было скрыться, чтобы накопить достаточно сил и дальнейшем мудро им повелевать. С помощью этого жезла Избранница должна будет выполнить труднейшую задачу, о которой гласили древние книги: восстановить вечный мир, уничтожив кровожадных и жестоких бессмертных колдуний-одиор — вечных противниц добрых колдуний-омниор, чьих малолетних дочерей одиоры искали, дабы насытиться их кровью, питавшей вечную юность и красоту этих чудовищ.

— Но ведь Анаид очень быстро усвоила то, чему обычная колдунья-омниора учится всю жизнь! — восхищенно воскликнула Карен. — Кто из нас мог бы взмыть птицей в небо, хотя этому не учился?! Кто сумел бы обернуться дельфином и бороздить в его обличье морские просторы?! Кто осмелился бы нырнуть в пучину ледяного озера в облике рыбы?! Кто отважился бы преодолеть Апеннины и Пиренеи в оперенье орла?!

Все три сидевшие за столом женщины закивали, а Валерия добавила:

— Анаид примчалась за Селеной в Мутный мир на луче солнца! Она спасла свою мать, расправившись с ужасной ларвой Сальмой! Анаид невероятно сильна!

— Это верно, — согласилась Селена. — Анаид сильнее нас. Недаром же она — Избранница.

— Так, может, она уже готова? — пробормотала Карен.

— Нет, — решительно заявила Селена.

— Чего же она еще не умеет?

— Дело не в недостатке знаний или умений, — покачала головой Селена. — Анаид еще не достигла равновесия между тем, что творится у нее в голове, своими желаниями и своей силой. Анаид еще растет. Ей только предстоит познать саму себя.

— Анаид просто прелесть!

— Она так умна.

— И изобретательна.

— Она слишком стремительно повзрослела, — вновь покачала головой Селена. — Да, она уже не тот гадкий утенок, каким была раньше. Она действительно превратилась в лебедя и научилась летать, но вряд ли найдет правильный путь, если вдруг в полете ее застигнет буря… Кроме того, — вздохнув, добавила Селена, — ей не знакома Тропа Оры.

При одном упоминании о Тропе Оры сидевшие на кухне женщины вздрогнули.

— Можно подумать, что она знакома тебе, Селена! — с упреком воскликнула Карен. — Ни одна колдунья-омниора еще не вступала на путь, ведущий в Царство Мертвых. Это факт, а остальное — легенды и слухи.

Селена была очень красива, энергия била из нее ключом, но когда она вспоминала о прошлом, ее на первый взгляд шальные зеленые глаза внезапно тускнели, и их взгляд становился бездонным и мудрым.

— Это не слухи. Я прошла Тропой Оры. То же предстоит и Анаид. Это самое трудное из того, что выпало на нашу долю в этой жизни.

Все три женщины, ошеломленные признанием Селены, замолчали.

— Я прошла Тропой Оры много лет назад. Тогда я была почти так же молода, как и Анаид, и у меня не было проводников.

Ни одной из собравшихся на кухне колдуний и в голову не приходило, что эта умевшая так заразительно смеяться соблазнительная рыжеволосая красавица побывала в Царстве Мертвых.

О судьбе Селены в те годы, когда она пропала из поля зрения остальных омниор, ходили самые невероятные слухи.

В юности взбалмошная и непокорная, Селена на какое-то время вообще исчезла. Никто, кроме ее самой и ее покойной матери Деметры, не знал, куда она пропала, но поговаривали самое разное.

Например, что Селена вступила в сговор с одиорами и обрела с их помощью тайные способности, позволявшие ей исполнять свои самые запретные желания…

И вот теперь Селена раскрыла один из своих секретов. Оказывается, она побывала в Царстве Мертвых!..

— Как же ты осталась в живых?! Ведь ступивший на Тропу Оры обречен на гибель! — содрогнувшись от одной мысли о беспощадных мертвецах, спросила Валерия.

— У меня были веские причины для того, чтобы сделать это. Возможно, мне удалось вернуться живой именно для того, чтобы теперь помочь дочери пройти тем же путем и стать полновластной хозяйкой Жезла Власти.

— Неужели Анаид обязательно это делать?

Не желая открывать всей правды, Селена поспешила придумать правдоподобный ответ.

— До сих пор лицом к лицу со смертью оказывались лишь одиоры. Мы, омниоры, ее избегали. Однако Избраннице не одолеть одиор, пока она будет знать о смерти меньше, чем они. Кроме того…

— Что — «кроме того»?!

— Есть еще одна причина, но я не могу ее вам открыть.

Воцарилось молчание, нарушаемое лишь звуком челюстей, ритмично жующих булочки.

— Дольца и Глабуца много писали о Тропе Оры, — вставила Елена. — Их труды — важнейший источник сведений по этому вопросу.

— Мне это известно. Мы с Деметрой читали их сочинения, готовясь к путешествию Анаид в Царство Мертвых. Однако я надеялась, что Деметра будет с нами. Теперь мне придется одной объяснять дочери, как добраться туда и вернуться обратно живой.

— Когда вы уезжаете?

— Как можно скорее. Время не ждет, враги все ближе…

Намазав маслом кусок поджаренного хлеба, Елена щедро полила его вареньем.

— Анаид выглядит спокойной и уверенной в себе. Когда я ее видела, малышка писала приглашения на свой день рождения. Она сама накупила напитков, сняла для вечеринки целый танцзал, и еще они с Роком набрали столько дисков, что под них можно танцевать несколько месяцев. А меня она попросила наделать бутербродов.

— Меня тоже, — сказала Селена. — Анаид просто грезила об этом празднике, но из-за него мы слишком задержались в Урте. Сегодня Анаид исполняется пятнадцать лет, и она будет веселиться, а ведь мы давно должны были быть в пути.

— Ты предчувствуешь недоброе?

Селена кивнула.

— Каждый вечер, — сказала она, — я произношу самое сильное защитное заклинание — Заклинание Дидоны, подкрепляя его малахитовой пентаграммой. И все равно чувствую враждебное присутствие.

Закрыв глаза, Валерия осторожно вытянула перед собой руки. Все мышцы ее сильного тела напряглись и тут же расслабились, едва предводительница Клана Дельфина вышла из короткого транса. Не проронив ни слова, прорицательница помешала ложкой кофе, одним глотком осушила чашку и стала разглядывать осевшую на ее дне гущу.

— Селена права, — наконец проговорила она. — Где-то рядом одиора.

Все нахмурились.

Только неисправимая Елена, намазав вареньем очередной кусок хлеба, заявила:

— Вам не удастся испортить мне аппетит. Если это оказалось не под силу моему мужу и восьми сыновьям, не удастся и вам, и даже самой Кровавой Графине вместе с восставшей из недр земли Черной Дамой, как бы они ни старались!

— О, да! — рассмеялась Селена. — Ты бы лопала варенье и в замке Кровавой Графини!

— Разумеется! А то откуда у меня возьмется молочко для моего маленького Розарио!

При звуках имени очередного младенца Елены все расхохотались.

— У тебя окончательно съехала крыша, Елена! Что это за имя для мальчика — Розарио! Над ним же будут смеяться в школе.

— Мне так хотелось девочку… — вздохнула мать восьми сыновей.

— Назовите его лучше Рос!

— Но ведь Розарио намного красивей! Он еще поблагодарит меня за такое имя, когда подрастет.

От такого разговора у женщин поднялось настроение.

Вытерев губы салфеткой, Елена заговорщически всем подмигнула и заявила:

— У меня очень хорошие новости. Я разыскала Заклинание Хамелеона, считавшееся погибшим при пожаре в Александрийской библиотеке.

— Правда?

— Я его уже произносила. Действует безотказно.

Аккуратно отодвинув тарелку с жареным хлебом, Елена выудила из своей пузатой сумки огромный запыленный и пожелтевший фолиант в кожаном переплете и с невероятным проворством принялась листать его пухлыми пальцами. Наконец, найдя то, что искала, она с торжествующим видом повернулась к остальным.

— Вот, смотрите! Оно действует на расстоянии, и не важно где находится в этот момент попавшая в опасность омниора.

— Выходит, с помощью этого заклинания ты можешь сделать так, чтобы я стала невидимой, где бы ни находилась? — догадалась Селена.

— Совершенно верно, — улыбнулась Елена. — Стоит нам получить твой призыв о помощи, мы тебя тут же спрячем.

Услышав это, Селена бросилась на шею Елены, чтобы ее расцеловать. При этом она споткнулась о пузатую сумку, взмахнула рукой и опрокинула стоявшую на столе чашку с кофе. Великая этрусская прорицательница Валерия тут же нахмурилась, и все прикусили языки.

Но Валерия сделала вид, что ничего не произошло.

— Чего приумолкли? — буркнула она. — Ничего страшного не случилось.

— Точно? — спросила Селена, не отрывая глаз от расплывавшегося по желтой клеенке бесформенного черного пятна.

— Точно, — пробормотала Валерия и быстро опустила глаза.

— А если я позову Клаудию? — пригрозила Селена.

Вместо ответа Валерия взяла тряпку и быстро вытерла пятно.

— Ничего страшного не произошло, — повторила она. — Даже чашка не разбилась.

Однако никто на кухне ей не поверил.

Анаид была на седьмом небе от счастья. Все ее знакомые приняли приглашение на день рождения. Кроме того, девушке удалось арендовать танцевальный зал, о котором она давно мечтала и где была мощная стереосистема и цветомузыка. Еще Анаид накупила море напитков, а мама с подругами помогли ей сделать бутерброды и другие закуски.

Но больше всего Анаид радовалась тому, что к ней в гости приехала Клаудия.

Всем этим, вкупе с неизбежным отъездом, отчасти и объяснялось взвинченное нервозное состояние молодой омниоры. Она не знала, плакать ей или смеяться и очень ждала наступления сумерек и игры цветомузыки, способных скрыть ее смятение.

Празднику Анаид не было установлено временных ограничений. Так они договорились с Селеной. Кроме того, в танцзале не предусматривалось наличия назойливых взрослых для присмотра за молодежью.

При желании молодые люди будут танцевать, шуметь и ходить на ушах до первых лучей утреннего солнца — Анаид твердо намеревалась повеселиться всласть. Клаудия была с ней в этом солидарна.

— Сегодня вечером ты должна охмурить Рока.

— Я даже не знаю, как это делается, — залилась краской Анаид. — Я еще никого никогда не охмуряла.

— Но ведь ты же колдунья! Действуй по наитию. Лично я чувствую, что Рок от тебя без ума.

— Не придумывай!

— Ничего я не придумываю и не уеду из Урта, пока ты не заведешь себе кавалера.

Рок был старшим сыном Елены. А еще он был черноглаз, смугл, обаятелен, носил узкие джинсы и серьгу в ухе и обожал гонять на мотобайке. В детстве они вместе с Анаид голышом купались в пруду. Еще год назад Рок считался ухажером самой красивой девочки в их школе — Марион и делал вид, что не знаком с Анаид. Однако когда Анаид почти сравнялась с ним ростом, молодой человек признал в ней наперсницу детских забав.

Теперь они довольно много времени проводили вместе и постоянно перезванивались по телефону.

Сначала Рок попросил Анаид помочь ему подготовиться к переэкзаменовке. Анаид лучше всех в классе разбиралась в математике и, хотя была на два года младше Рока, без труда научила его решать задачи и уравнения.

Они с Роком привыкли часами вместе сидеть за письменным столом. Анаид не видела в этом ничего особенного до тех пор, пока однажды не встретила Рока и Марион на выходе из кино.

Рок держал Марион за руку, но, заметив Анаид, тут же отпустил руку спутницы. Но Анаид все равно почувствовала укол неведомого ей дотоле чувства. Она даже не поняла, что у нее заболело. Печень? Селезенка? Нет! Сердце!

Эта внезапная боль заставила девушку задуматься о том, не выходят ли ее чувства к Року за пределы простой привязанности к другу детских игр.

После этого случая Анаид просто не находила себе места. А уж когда на следующий день Рок начал объяснять ей, что у него с Марион больше нет серьезных отношений, хотя они и остались добрыми друзьями, Анаид стало совсем не по себе. Она не знала, что ей делать и куда смотреть, и стыдилась собственных чувств.

Они были такими необычными, такими странными, такими яркими…

Поняв, что Рок ей нравится, Анаид стала заливаться краской в его присутствии. Что бы он ни сказал, как бы ни пошутил, какую бы глупость ни сморозил, девушка все время краснела.

В последние дни это превратилось в настоящую пытку. Готовясь к празднику, Анаид с Роком виделись постоянно. Они вместе прибирали танцевальный зал, тянули провода музыкальной аппаратуры, расставляли колонки, столы и стулья.

Каждый раз, когда молодые люди невзначай касались друг друга, Анаид вздрагивала, и у нее дрожали колени. Разумеется, не от страха или отвращения. Совсем наоборот, ощущение от контакта было приятным, как легкая щекотка, и иногда, чтобы снова его испытать, Анаид нарочно как бы случайно сама касалась Рока.

Впрочем, девушка не строила особых иллюзий и считала, что в лучшем случае Рок относится к ней, как к давней подружке.

А хуже всего было то, что на ее день рождения Рок должен был прийти с Марион. При этом Анаид ни на мгновение не приходило в голову то, что она сама тоже может ему нравиться.

Кроме того, вскоре ей предстояло уехать очень и очень далеко…

Какой ужас! Как жаль, что ведьмы-омниоры не имеют права пользоваться своими колдовскими способностями в личных интересах! И при этом робкая скромница Анаид была Избранницей из Пророчества… А тут еще Клаудия со своими идеями!

— Когда мама сообщила мне, что ты Избранница, — заявила Анаид ее итальянская подруга, — я почувствовала себя полной идиоткой и сразу же стала вспоминать все, что наговорила в твоем присутствии, будто ты можешь меня за это покарать. Мне даже показалось, что я говорила одни глупости…

— А я и не помню, что ты говорила. У меня же не было диктофона в кармане.

— У меня было такое ощущение, будто я включила телевизор и узнала, что моя соседка по парте кинозвезда, — не унималась Клавдия. — Я почувствовала себя полной дурой…

— Посмотри на меня! — взяв Клаудию за руки, потребовала Анаид. — Я такая же, как раньше. Разве что еще больше боюсь…

— Боишься? Ты боишься?!

— Знаешь ли, моя жизнь не сахар.

— Тебе мешает Жезл Власти? — поспешила спросить у Анаид участливая Клаудия.

— Да нет, не Жезл. Груз ответственности.

— А где сейчас Жезл?

— Надежно спрятан.

— А мне ты его покажешь?

— Вот уж не знаю, — засомневалась Анаид. — А вдруг его вообще никому нельзя показывать? И если это сделать, погибнут все омниоры? Теперь моя жизнь связана с ним неразрывно, и я в полной растерянности. Просто не представляю, как сумею сотворить все то, что гласят обо мне пророчества.

— Я бы тоже растерялась. Нет, я бы вообще спятила!

Вздохнув, Анаид встала, открыла шкаф, достала из него коробку из-под обуви и протянула ее Клаудии.

В коробке, среди смятой бумаги сверкал легендарный золотой Жезл Власти. Он просто излучал могущество, ведь он побывал в руках самой великой Праматери Оры, спрятавшей Жезл в недрах земли, лишь бы он не достался ее дочери Оде.

Клаудия разглядывала Жезл Власти, разинув рот.

— Значит, он вылетел из жерла Этны, когда ты вызвала его извержение?

— Да. И попал в руки Сальмы, но потом им завладела мама. А теперь он мой.

Клаудия протянула к Жезлу дрожащую руку, но Анаид быстро отодвинула коробку.

— Не трогай!

— Почему?

— Жезл подчиняет себе волю того, кто к нему прикасается. Вспомни Пророчество Треборы!

торжественно произнесла Анаид.

подхватила Клаудия.

невольно содрогнувшись, пробормотала Анаид.

подытожила Клаудия и рассмеялась. — Не принимай все так близко к сердцу, — сказала она. — И не надо хмуриться. Морщины тебе не идут.

Однако Анаид было не до смеха.

— Пока все, о чем говорится в Пророчестве, свершалось. Жезл оказался у меня именно в тот момент, когда на небе выстроились в ряд Юпитер, Марс, Венера, Меркурий и Сатурн. Потом я огрела им по голове Сальму и обагрила руки ее кровью.

— Забудь об этом! — обняв Анаид, воскликнула Клаудия. — Сегодня же твой день рождения! Веселись и не грусти!

Вырвавшись из объятий подруги, Анаид убрала коробку с Жезлом Власти в шкаф и тщательно заперла его.

Тем временем Клаудия рухнула на кровать, зевнув во весь рот.

— Разбуди меня в десять, когда начнется веселье, — пробормотала она, закрыла глаза и уснула.

Накрыв Клаудию пледом, Анаид на цыпочках вышла из комнаты.

Девушка принялась размышлять о том, как пройдет ее праздник.

А вдруг она просидит весь вечер на стуле, грызя от досады ногти? Или ей, как Золушке, придется разносить угощение и менять диски, развлекая гостей, которые не будут обращать на нее совсем никакого внимания? А вдруг они с Роком проболтают весь праздник как друзья детства, не прикоснувшись друг к другу даже пальцем? Или она будет сгорать от ревности, глядя с Клаудией на то, как он обнимается с Марион? И еще — вдруг ей захочется танцевать, и у нее ничего не выйдет? Или ей придется весь вечер ждать поцелуя, но так его и не получить?

От этих мыслей Анаид так разнервничалась, что порезала себе палец. Тут же примчавшаяся Селена заклеила порез пластырем и вырвала из рук дочери нож.

— Не трогай острых предметов. Возьми лучше ложку и мажь на хлеб томатную пасту.

Водрузив перед Анаид банку с красной этикеткой, Селена сунула ей в руки ложку, и они вместе, как на конвейере, стали готовить бутерброды. Селена резала хлеб, а Анаид мазала его томатной пастой, а потом приправляла оливковым маслом и добавляла щепотку соли так, как в детстве учила ее мама. Готовые бутерброды раскладывали на подносах.

— Как я выгляжу? Ничего? — наконец решилась спросить Анаид у матери.

— Необычно.

— Это я накрасилась. Точнее, Клаудия накрасила мне глаза. И мне от этого как-то не по себе.

— Так умойся.

— Тебе не нравится?

— Тебя не должно заботить, нравится мне или нет твой макияж. Главное, чтобы он нравился тебе. Остальные заметят твою красоту, даже если ты и пальцем к себе не прикоснешься.

— В это очень трудно поверить.

— Понимаю.

Обычно послушная Анаид возмутилась. Ей казалось, что мать слишком легкомысленно относится к снедавшим ее сомнениям.

— Ах, мама, ты ничего не понимаешь!

— Чего я не понимаю?

— Ты не понимаешь, как я нервничаю.

— Из-за Жезла?

— Ну… Ну да.

— Вот это я как раз хорошо понимаю. На тебя свалилась такая ответственность! Но я же тебя не брошу!

— А куда мы поедем?

— Этого я не могу тебе сказать. Нам уже пора в дорогу, и я сама не знаю, сколько времени она у нас займет.

— А мне бы так хотелось остаться в Урте с друзьями. Неужели уезжать обязательно? Может, достаточно защитить нашу долину заклинанием?

Селена ответила не сразу. Слова дочери пробудили в ее в душе печальные воспоминания.

— Я понимаю твои чувства, — произнесла она, наконец, — и то, чего стоит в твоем возрасте жертвовать собственными интересами во благо всех омниор на свете.

Анаид молча кивнула. Она тоже все понимала.

— Но дело не только в этом, — пробормотала девушка, — для меня это особенный вечер, и я очень боюсь стать всеобщим посмешищем.

— Какие глупости! — отмахнулась Селена.

— Никакие не глупости! — обиделась Анаид. — Ты же не знаешь, что такое в пятнадцать лет впервые выходить в свет.

Селена подбоченилась. Она выглядела очень молодо, и никак нельзя было сказать, что у нее уже пятнадцатилетняя дочь.

— Ты что, думаешь, мне всегда было тридцать три?!

Анаид смутилась.

— Извини. Просто я всегда отличалась от остальных. Помнишь, как надо мной смеялись, когда я была маленькой и почти лысой?

— Я тоже была такой.

— Не может быть! — воскликнула Анаид, смерив взглядом красивую, решительную и уверенную в себе мать.

— Может. Все молодые омниоры проводят юные годы под строгим присмотром взрослых, а потом, пока не вырастут, страдают от разных комплексов. Как обычные смертные женщины.

Анаид мысленно увидела перед собой бесшабашную и решительную девушку, какой была ее мать пятнадцать лет назад.

— И все-таки нас нельзя сравнивать, — заявила она Селене.

— Возможно, но это еще не доказывает, что я не знаю, что такое любить, злиться на собственную мать, бояться ответственности, не желая быть колдуньей, или мечтать умереть, чтобы раз и навсегда покончить со всем этим. Между прочим, мне всегда хотелось быть самой обычной женщиной.

Анаид живо заинтересовалась этой неизвестной ей стороной характера матери.

— Правда?

— В этом и была моя самая большая трагедия. Но такова, наверное, моя судьба…

— А когда ты впервые попала на праздник, где было много народа?

— Очень давно, — прикусила губу Селена. — Но я все помню, словно это было только вчера.

— Он так много для тебя значил?

— На нем все и началось, — пробормотала Селена, вытирая краем рукава глаза, в которые, наверное, что-то попало. — Именно тогда решилось многое из того, что раз и навсегда определило ход моей дальнейшей жизни.

— А сколько тебе было лет?

— Семнадцать. Я как раз переехала в город, где должна была жить одна, учась журналистскому мастерству.

— Вот это да! Почему я раньше ничего об этом не знала?

— Скоро ты все узнаешь. Я должна многое тебе рассказать.

— Когда?

— Во время нашей поездки. У нас будет время поговорить.

— Давай лучше прямо сейчас!

— Сейчас?

— Ну да. Как раз подходящий момент. Клаудия спит, а Рок помогает отцу.

Немного поколебавшись, Селена взглянула на часы, подумала и кивнула. До вечера еще было время.

— С чего же начинать?

— Начни с праздника.

Помолчав, Селена вытерла руки о фартук: и спросила у дочери:

— Ты действительно готова выслушать мою историю? А точнее, нашу с тобой историю?

— Да, конечно!

— Возможно, ты узнаешь много удивительного и даже неприятного. И даже пожалеешь, что попросила рассказать ее. Знай, я ничего не стану от тебя скрывать. Все или ничего. Идет?

— Ты это серьезно? — не веря своим ушам, спросила Анаид.

— Абсолютно.

— Правда, ничего не будешь от меня скрывать? — настаивала Анаид.

— Ничего.

— И скажешь, кто был моим отцом?

— Разумеется, — без колебаний ответила Селена.

— Тогда рассказывай!

Анаид схватилась за сердце. Еще ни разу в жизни она не осмеливалась спросить мать о своем отце. А сейчас Селена сама предложила рассказать дочери как, когда и почему та появилась на свет.

Все началось в феврале. Я это прекрасно помню, потому что тот день был холодным, а у нас не было отопления. Я жила тогда в Барселоне в маленькой квартире с балконами, постоянно закрытыми старыми деревянными ставнями.

По квартире вечно витал запах жареного лука, а двери были так источены жучками, что рассыпались прямо на глазах. Сейчас бы такую квартиру опечатала санитарно-эпидемиологическая станция, но в семнадцать лет она казалась мне сказочным дворцом.

Я жила там вместе с Карлой, Метрикселлой и Лолой.

Карла училась на химическом факультете. Она была полненькой и любила командовать. Впрочем, китайская кухня и кубинская сальса[5] увлекали ее гораздо больше, чем свойства соединений натрия. Белокурая Метрикселла с золотистыми глазами была родом из Андорры. Худенькая, красивая, меланхоличная, она училась на художницу и украшала потолки нашей квартиры мерцающими звездами, а стены — блестящим дождиком. Лола напоминала маленький меховой комочек. Она свободно бегала по комнате под опекой своей хозяйки Метрикселлы, никогда не отходя дальше, чем на десять метров от своей уютной клеточки, где ее всегда ждали сочные листья салата и постелька из чистых опилок. Лола была хомячком Метрикселлы. Мы все ее баловали и холили так, словно это был наш ребенок. Лола была нашим живым талисманом.

Я училась на факультете журналистики и вносила свой вклад в наше совместное существование, стараясь создать в квартире атмосферу уюта. Моим соседкам очень нравилось то, как вечерами я украшала нашу обитель свечами, а также мои травяные настои и эксцентричный стиль. Признаюсь, в те времена я не стеснялась выставлять на показ свои длинные ноги, пышные вьющиеся волосы и с удовольствием строила мужчинам глазки, тем более что они у меня такого красивого зеленого цвета.

Мне нравилось необычно и даже вызывающе одеваться. Поэтому почти все молодые люди хотели со мной познакомиться, но никто из них почему-то в меня не влюблялся. Девушки же, по большей части, смотрели на меня косо и недружелюбно. У меня были только две чудесные простые смертные подруги — Карла и Метрикселла.

По утрам я ходила в университет, но пользовалась малейшим поводом, чтобы прогулять занятия. Гораздо больше мне нравилось посещать факультетский студенческий бар, где мы жадно читали газеты, придумывали невероятные репортажи и спорили о том, как сделать наш несовершенный мир лучше.

Во время учебы меня ужасно интересовали всякие светские скандалы и интриги, о которых писала пресса, и я придумывала на их темы такие вариации, что некоторые уставшие от моей фантазии преподаватели нашего факультета предсказывали мне блестящее журналистское будущее, лишь бы я от них отстала. Бедняги! Наверное, я действительно утомляла их своими бесконечными рассуждениями. С не меньшим увлечением я посещала разные вечеринки.

Хорошо помню, что именно я уговорила Карлу и Метрикселлу принять участие в конкурсе карнавальных костюмов, организованном студентами факультета журналистики. Сначала обе мои соседки наотрез отказывались.

Карла утверждала, что настолько толста, что под ней проломится любая сцена, а из костюмов ей подойдет только наряд плюшки в сахарной пудре. Метрикселла же призналась, что будет очень смущаться и чувствовать себя под взглядами сотен незнакомых глаз совершенно голой. Но я была настойчива и последовательна. Наконец они согласились и с примерным усердием принялись за подготовку к карнавалу.

Тем февральским днем, с которого начинается мой рассказ, мы с Карлой и Метрикселлой, продрогшие до костей, решили взяться за иголки и нитки, чтобы соорудить себе карнавальные костюмы до начала сессии. На покупку готовых нарядов у нас не было денег, — мы тратили их на другие, более насущные вещи, поэтому решили сшить себе костюмы сами. Мы с головой ушли в рукоделье — пришивали пуговицы, вшивали молнии, приметывали подкладки. А когда пальцы переставали слушаться, кололись иголками и визжали от боли.

И все время хихикали, как маленькие дурочки. Особенно, когда у нас ничего не получалось. Мы смеялись до слез, до икоты…

Наконец мой костюм был готов. Разглядев его, Карла и Метрикселла перестали смеяться.

Почему я выбрала именно этот наряд? До сих пор не могу понять, но хорошо помню, какие он повлек за собой несчастья…

Мои подруги гадали, кем я нарядилась.

— Скажи же! Ну хоть намекни!

Еще чего! Я не имела права произносить имена божеств. Мне запретила это делать Деметра, потому что, произнося чье-либо имя, мы призываем его обладателя. Кроме того, богиня, о которой шла речь, носила много имен. Переодеваясь ею, я, наверное, просто хотела доказать самой себе, что выше суеверий Клана Волчицы, которыми меня пичкали с детства. Как же я ошибалась! Меня и сейчас прошибает холодный пот при мысли о свирепой жестокости существа, которым я тогда нарядилась.

— Это очень сильная женщина. У нее железная воля.

— Значит, это Маргарет Тэтчер! — воскликнула Карла.

И как ей только в голову могло прийти, что я буду изображать на карнавале бывшего премьер-министра Великобритании! Конечно, меня считали способной на все, но не до такой же степени! Наверное, Карла хотела надо мной поиздеваться. Это было весьма в ее духе!

— Это очень кровожадная женщина, — уточнила я.

— Жена мясника! — воскликнула Карла.

— Сестра расчленителя! — пискнула Метрикселла.

Их догадки были недалеки от действительности. Богиня, которой я собиралась нарядиться, дала бы фору любому мяснику и расчленителю. Она требовала человеческих жертвоприношений и пила кровь своих жертв.

Я так и не произнесла ее имени, но расхаживала перед своими подругами в тунике, украшенной змеями и птичьими перьями, и даже дала им потрогать свой обоюдоострый атам — священный нож колдуний, дерзко включенный мной в состав костюма, хотя его никогда не следует показывать простым смертным.

— Я — богиня!

Услышав это, Карла и Метрикселла от любопытства заерзали на стульях. Недаром я уже несколько месяцев по вечерам интриговала их гаданиями и поила настоями таинственных трав.

У меня не было ни интересной меланхолии Метрикселлы, ни здорового прагматизма и юмора Карлы. Зато я была загадочной. Мне это ничего не стоило. Ведь я же была колдуньей. Конечно, мои соседки этого не знали, но чувствовали во мне что-то необычное, наслаждаясь этой стороной моей натуры и требуя от меня все новых и новых неожиданностей. Вот так все и началось…

Карла и Метрикселла в шутку преклонили колени и обратились ко мне со смиренными просьбами, как к настоящей богине.

— О, великая и ужасная! Покажи свою силу!

— Покажи, на что ты способна, о, великая Селена!

— Умоляем тебя! На холодном полу у нас застыли ноги! И ужасно замерзли пальцы. Согрей их!

— Проведи к нам в дом отопление!

— Да будет так!!!

Во власти мгновенного порыва я не задумалась о возможных последствиях своего поступка.

Едва заметным мановением волшебной палочки я высекла из воздуха искру, воспламенившую дождик, которым украсила стены Метрикселла. Его серебристые нити раскалились докрасна. Они горели, но не сгорали. Комната, в которой мы продрогли до костей, начала быстро нагреваться. По ней поплыли волны теплого воздуха, обогревавшие наши тела и души.

Широко открыв удивленные глаза, восхищенная игрой огня на стенах, Метрикселла вскочила и закружилась в танце. Карла училась химии и часами простаивала у кухонной плиты. Поэтому она не восхитилась, а испугалась. Помню, как она вскрикнула, и это вернуло меня к действительности. Я поняла, что натворила.

Я мгновенно отменила заклинание, но было слишком поздно.

С тех пор Карла больше никогда не относилась ко мне с прежней симпатией. Она стала смотреть на меня с подозрением и не верила ни единому моему слову.

— Это был оптический обман, — заявила я. — Просто фокус, которому меня научили в детстве.

Карла осторожно потрогала еще горячий дождик на стенах, потом бросилась к градуснику, показывавшему плюс двадцать пять. Будь проклята эта химия!

— Никакой это не фокус, — нахмурилась она. — Ты вызвала явление светового излучения и выделения тепловой энергии.

К счастью, Метрикселла была очарована моим «фокусом».

— Это было так чудесно! Ты обязательно должна сделать так еще раз. Как это у тебя вышло?

— Действительно… — с подозрением в голосе пробормотала Карла. — И как это у нее вышло?

Мне не удалось придумать правдоподобного объяснения, и я пробормотала что-то неубедительное, с ужасом поняв, что затеяла игру с огнем во всех смыслах этого слова.

Тем же вечером ко мне приехала Деметра.

Мои соседки никогда ее раньше не видели. Я всегда встречалась с матерью с глазу на глаз, и она не вмешивалась в мою жизнь, если только я не вытворяла чего-то такого, от чего могли пострадать другие омниоры. Так мы договорились, и вот теперь я нарушила условия нашего договора.

Карла и Метрикселла просто не могли прийти в себя. Если я вызывала в них просто любопытство, то при виде Деметры они буквально разинули рты. Жаль, что ты не видела свою бабушку в моем теперешнем возрасте!

Вид у нее был впечатляющий. Деметра была высокой, но дело было не в росте. Ее серые глаза сверкали, а густые, заплетенные в косы пепельные волосы спускались до пояса. У моей матери были властные жесты и громовой голос. Хоть я была уже на пару сантиметров выше матери, в ее присутствии я всегда чувствовала себя маленькой и глупой. Деметра была невероятно сильна.

Она явилась к нам без приглашения, и по одному ее виду я поняла, что она намерена увезти меня домой. Мне было невдомек, как она узнала о моей выходке с огнем, но ведь моя мать была колдуньей!

Впрочем, я была полна решимости ей не подчиниться.

Как настоящая волчица, обнюхав всю комнату в поисках малейших признаков присутствия одиор, Деметра уселась передо мной на стул.

— Этого не следовало делать, Селена, — заявила она.

— Я и сама понимаю, что натворила. Извини.

— Поздно. Сделанного не вернуть.

— А чего такого страшного я сделала? Неужели одиоры выследят меня только потому, что я чуть-чуть согрела нашу квартиру? Между прочим, тетя Крисельда печет блины, тоже не зажигая огня на плите.

— Между прочим, ты пока еще не тетя Крисельда.

Проблема состояла в том, что я была не такой, как все.

Когда я была еще совсем малышкой, одна пророчица предрекла, что в будущем я заварю такую кашу, что ее не расхлебать всем омниорам вместе взятым. С тех пор я жила под неусыпным надзором.

Мне ужасно надоело, что за каждым моим шагом следят. Я рвалась на свободу. Мне очень хотелось стать обычной смертной девушкой и ни перед кем не отчитываться в своих поступках.

— Обещаю больше ничего такого не делать.

— Поздно обещать, Селена. Ты все погубила.

— Но мама! — начала умолять я.

Однако Деметра была неумолима. Я обещала ей не пользоваться колдовскими чарами без присмотра других омниор, но отказалась посещать собрания Клана Бабочек, объединявшего омниор Барселоны. Мне удалось убедить Деметру в том, что будет гораздо лучше, если в городе вообще никто не будет знать о том, кто я на самом деле. Я хотела быть обычной девушкой, учиться в университете, влюбляться и жить, как все остальные нормальные люди.

Деметра в целом не возражала и даже помогала мне деньгами. И вот по моей собственной глупости этой прекрасной жизни настал конец. Не успела я и нескольких месяцев прожить на свободе, как моя мать передумала и решила заставить меня стать преданной душой и телом своему клану и племени колдуньей, летающей на шабаши, с почтением прислушивающейся к склокам предводительниц и дрожащей от одной мысли об одиорах.

— Ты поедешь со мной на праздник Имболк.[6] Мы будем отмечать его в Кадакесе.[7]

У меня перед глазами все поплыло. Деметра приказывала мне отказаться от единственной оставшейся у меня радости!

— Не могу. Это же карнавальная ночь!

Конечно, я слышала много увлекательных рассказов о празднествах луперков,[8] проводившихся на крутых берегах мыса Креус. Именно туда, на этот высокий мыс, открытый дувшей с севера, из-за гор, трамонтане[9] и омываемый бурными морскими волнами, слетались омниоры Кланов Волчицы, Голубки, Орлицы, Бабочки, Саламандры и Уклеи.

Деметра, бывшая не только моей матерью, но и Предводительницей всех кланов омниор Пиренейского полуострова, сражалась в тот момент с посягнувшей на ее авторитет предводительницей Клана Орлицы. Не исключено, что именно этот шабаш должен был решить исход их спора, но мне было все равно. За свою жизнь я так привыкла к бесконечным раздорам предводительниц кланов, что не испытывала к ним ни малейшего интереса.

Вскочив, я бросила Деметре вызов:

— Я никуда не поеду! Я уже сшила себе карнавальный костюм.

— Какой еще карнавальный костюм?!

— Такой! Мой! Карнавальный…

Пожалуй, голос у меня дрогнул. Кажется, при слове «карнавальный костюм» у меня задрожали колени, ведь я кощунственно нарядилась богиней, и у меня в голове даже мелькнула мысль о том, не сама ли она в отместку подсказала мне нагреть промерзшую квартиру колдовством. Напрасно надеялась я на то, что Деметра не заметит моего замешательства. Моя мать могла дать сто очков вперед любой другой колдунье и прекрасно разбиралась в причинах моего волнения.

Деметра тут же принялась шарить по комнате и очень быстро обнаружила злосчастный карнавальный костюм. Вопреки моим ожиданиям, она не разозлилась и не возмутилась, только ее пальцы слегка задрожали. Более того, я прочла в ее взгляде нечто похожее на совсем нетипичное для нее чувство — страх. Неужели Деметра способна чего-то бояться?!

Зачастую девочки считают своих матерей непогрешимыми и бесстрашными. Заметив, что Деметра боится этой богини, я испытала краткий, но болезненный укол разочарования.

— Как это взбрело тебе в голову, Селена? — пробормотала моя мать.

— Что?

— Нарядиться Баалатой?

В этот момент я поняла, что Деметра не боится Баалаты. Ведь она произнесла имя кровавой богини вслух. Скорее всего, ее испугало то, что я каким-то образом уже попала в сети этой кровожадной одиоры.

— Я в нее не верю. Поэтому так и наряжусь.

— А что ты знаешь о Баалате? — нахмурилась Деметра. — Известно ли тебе, что эта одиора из Библа[10] правила древними финикийцами, требуя от них человеческих жертв?

— Да.

— А знаешь ли ты, что Баалата — воплощение кровавого, но слабого бога Ваала,[11] чье место она заняла?

— Знаю.

— И известно ли тебе, что Баалату называли Великой Колдуньей, потому что сравниться с ней красотой могли лишь Венера и Афродита?

Естественно, я все это знала. Ведь мне твердили об этом с пеленок.

— Все это мне известно. Я знаю, что она сводила с ума мужчин и уводила их от жен. Насылала голод, гноила на корню хлеба и радовалась человеческой смерти. Вызывала из подземного Царства мертвецов. Неустанно преследовала омниор и умертвила столько их дочерей, что сравниться с ней могла лишь Кровавая Графиня Эржбета Батории.[12] Баалата пожирала маленьких омниор и полностью истребила кланы Лани, Серны и Ящерицы.

— Все это правда. Зачем же ты дразнишь ее?

— Потому, что я ее не боюсь. Я не верю в Астарту![13]

Услышав это, Деметра вышла из себя и влепила мне звонкую пощечину.

— Не смей произносить ее имен вслух!

У меня покраснела щека, но я не заплакала, хоть мне на глаза и навернулись горькие слезы. Я была гордой и не желала, чтобы мать их видела. Я высоко подняла голову и во второй раз заявила:

— Я не поеду с тобой в Кадакес!

— Дай сюда свою волшебную палочку, — сухо потребовала Деметра.

Отдавая палочку матери, я чувствовала, будто расстаюсь с частью самой себя. Причем с самой дорогой и хорошо знакомой мне частью. Отнять у колдуньи ее волшебную палочку значит очень сурово ее наказать. Кроме того, без волшебной палочки мы, омниоры, совсем беззащитны против одиор. Поэтому меня очень удивило требование матери. Как могла она вот так взять и бросить на произвол судьбы собственную дочь?!

— Ты хочешь, чтобы со мной расправились одиоры?

И тут Деметра поразила меня своим ответом.

— Какие одиоры? Ты же в них не веришь. Ведь не веришь в Баалату.

Мне стало понятно, что мать меня проверяет. Это было испытание, но я не уступила и спокойно отдала ей свою волшебную палочку.

Я не сомневалась в том, что перед отъездом Деметра туже затянет мою защиту и прочтет надо мной особенно сильное защитное заклинание. Но я ошибалась. Внезапно давившая мне на живот с самого детства теплая и плотная защита стала рассасываться и через несколько мгновений полностью исчезла.

— Что ты делаешь?! — в ужасе прошептала я.

— Освобождаю тебя от непосильного бремени. Теперь ты свободна.

Я пришла в ужас. И действительно, свобода вызывает почти животный страх у тех, кто к ней не привык.

Взмахнув своей волшебной палочкой, Деметра хмуро покосилась на меня и что-то пробормотала себе под нос. Внезапно я почувствовала вокруг себя такую пустоту, что у меня закружилась голова. Окружавшая меня с самого детства защита окончательно исчезла.

— Теперь ты совсем свободна. Если хочешь, можешь твердить имена любых богинь хоть до утра.

С этими словами Деметра удалилась.

Мать решила преподнести мне хороший урок. Она не сомневалась, что я испугаюсь до колик и немедленно брошусь за ней следом, умоляя вновь наложить на меня защиту в обмен на беспрекословное подчинение. При этом Деметра знала, что без ее защиты я действительно подвергаюсь смертельной опасности. Иными словами, она осознанно бросала вызов судьбе и предсказаниям пророчицы.

Деметра была сурова и непреклонна. Как ни странно, я во всем старалась подражать матери и выросла еще непреклоннее, а точнее, еще упрямее.

Вечером из-под двери, в которую она вышла, потянуло ледяным холодом, и по моему телу побежали мурашки. Случайно встретившись взглядом с Карлой, я мгновеннно опустила глаза. Я чувствовала себя слабой. Мне было плохо. Неужели именно так и чувствуют себя обычные смертные женщины?

Думаю, что в момент, когда я впервые произнесла имя кровавой богини, надо мной стало тяготеть проклятие. С этого, собственно, и началась моя, а точнее, наша с тобой история.

До карнавала оставалась еще неделя, и мы сдавали экзамены. В преддверии праздника сосредоточиться на учебе было очень трудно: кругом холод, скука и только шпаргалки и ксерокопии с чьих-то неразборчивых прошлогодних конспектов.

В моих отношениях с матерью возникла первая трещина, но я не желала уступать. Тогда еще я не знала, что трещины в человеческих отношениях склонны со временем расширяться, превращаясь в бездонные пропасти. Я была молодой и полной решимости идти до конца, хотя и не представляла себе, где находится и в чем состоит этот конец.

Знала я только одно — в таком состоянии мне не сдать ни одного экзамена. Кроме того, со мной происходило что-то странное. Я чувствовала себя совершенно беззащитной, почти голой: с трудом могла сделать пару шагов по улице — тут же бежала домой, чувствуя, как сквозь одежду в мое тело вонзаются чужие взгляды. Если же кто-то смотрел мне в спину, я ощущала почти физическую боль. Некоторые взгляды вообще впивались в меня как отравленные стрелы.

Всю жизнь я прожила под защитой от сглаза, а теперь собственная мать сорвала ее с меня, бросив дочь на растерзание всем опасностям окружающего мира. Мне было не понять беспечности Карлы и Метрикселлы, которых совершенно не волновало, кто и как смотрит им в спину.

На этой почве я почти лишилась рассудка. Когда на письменном экзамене по истории меня посадили в первый ряд, я не выдержала и, через несколько минут сдав чистый листок, сбежала. Что было досадно, потому что именно к этому экзамену я неплохо подготовилась и рассчитывала на хорошую оценку. Я знала ответы на все вопросы билета, но не смогла сидеть спиной к аудитории.

В какой-то момент я подумала, что так Деметра решила отомстить мне за то, что я отказалась идти учиться на медицинский факультет, ведь моя мать хотела, чтобы я последовала семейной традиции и занялась акушерством.

В роду Цинулис были одни акушерки, и я выросла среди страдающих рожениц, пищащих новорожденных и всего, что с этим связано. Я привыкла поддерживать женщин при схватках, разрезать пуповину и помогать упорно не желавшим появляться на свет младенцам. Я и сама считала, что когда вырасту, буду заниматься именно этим. Так же думали и остальные близкие мне омниоры: тетя Крисельда, моя двоюродная сестра Лета и сама Деметра.

Однако потом с Летой случилось несчастье, при котором я присутствовала. Мне и сейчас трудно вспоминать о том, о чем тогда я постаралась как можно скорее забыть. Потом я тебе все расскажу, но не сейчас…

После родов Леты я много ночей прорыдала навзрыд, не желая больше помогать бедным женщинам производить на свет маленьких чудовищ. Я представляла себе, как во время очередных родов буду с ужасом ожидать появления на свет крошечного монстра, а потом его неминуемой смерти, слез безутешной матери и горького чувства бессилия человека, не способного помочь ни убитой горем роженице, ни ее страшному отпрыску.

Про себя решила, что ни за что не стану ни акушеркой, ни врачом. Меня больше привлекала работа разъезжающей по свету журналистки. Поэтому-то я и поступила на факультет журналистики, из-за чего впервые серьезно повздорила с матерью.

Впрочем, Деметра придерживалась довольно прогрессивных взглядов и вскоре успокоилась. Она даже согласилась, что во время учебы я буду жить в городе среди простых смертных, не принимая участия в жизни кланов омниор и вообще стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания.

Тем временем события развивались стремительно. Омниоры-астрономы выяснили, что явление Избранницы произойдет гораздо раньше, чем считалось ранее, а много лет таившиеся по укромным углам одиоры начали подавать признаки жизни.

С появлением Избранницы война между омниорами и одиорами должна была ожесточиться. В связи с чем Деметру полностью поглотили дела племени, и ей совершенно некогда стало заниматься мной.

Убежав с экзамена по истории, я заперлась в своей комнате и залезла в кровать. На мое счастье рядом оказалась Метрикселла. Она сразу поняла, как мне плохо, и стала ухаживать за мной, как за больным ребенком. Она любила рисовать забавные картинки, поэтому дала мне альбом и карандаш и научила рисовать человечков, чтобы за этим занятием я забыла о своих страхах. И я действительно о них забыла.

Раньше я считала Метрикселлу просто хорошей соседкой по квартире, которая покупает по воскресеньям на всех молоко, масло и свежий хлеб и украшает нашу комнату блестящими звездочками и золотистым дождиком. Теперь я увидела в ней прекрасную, терпеливую и ласковую подругу. Приятнее всего в обществе Метрикселлы было то, что она никогда никуда не спешила. Очень скоро я поняла, что настоящая подруга никогда и не должна торопиться.

Появляясь с первыми лучами солнца, Метрикселла садилась у моей постели с папками своих рисунков, не забывая принести мне печенья и молока. Она всегда извинялась за то, что не умеет готовить, но меня это не волновало. Ее разговоры, ее смех и ее веселые картинки утешали меня лучше всех вкусностей на свете.

Метрикселла была очень веселой. Она хорошо сдала экзамены, и отец за успехи в учебе подарил ей джип «Ниссан Патрол» зеленого цвета с двигателем мощностью в 120 лошадиных сил и огромными колесами. Это был даже не автомобиль, а небольшой танк, способный карабкаться по крутым склонам, преодолевать вброд небольшие речки и доставлять хозяйку в те заповедные места, которые обычно видишь только в телепередачах о приключениях.

Этот внедорожник казался огромным и мощным чудовищем на фоне хрупкой и томной Метрикселлы, но ей он очень нравился, и она носила в кошельке его фотографию, демонстрируя ее всем с таким видом, словно на ней был изображен ее жених или любимый щенок. Метрикселла буквально сияла от счастья: она постоянно улыбалась, у нее блестели глаза, разрумянились щеки. Постепенно ее хорошее настроение передалось мне, и я вновь почувствовала вкус к жизни.

Впрочем, считая, что Метрикселла так счастлива только из-за своего нового автомобиля, я заблуждалась.

Однажды утром, смущенно опустив глаза, моя подруга призналась:

— Знаешь, у меня есть парень…

Я разинула рот от удивления. Метрикселла влюблена! Невероятно!

— Вот это да! Давай рассказывай!

— Это секрет, — покраснела Метрикселла.

— Почему — секрет?

— Дело в том, что, когда начинаю рассказывать о своих молодых людях, я с ними ссорюсь, — улыбнулась Метрикселла. — А у нас все серьезно.

Тут я удивилась еще больше. По правде говоря, я была озадачена услышанным, так как в молодые годы мысль о «серьезном» не казалась мне очень привлекательной.

— Ты что, собираешься за него замуж?!

— Шутишь?

— Тогда что между вами серьезного?

— Дело в том, что мы… Короче, мы уже спали вместе… — заявила Метрикселла и подмигнула мне, пытаясь скрыть смущение.

Я не знала, что и думать. Оказывается, меланхоличная Метрикселла, в которой, казалось, нет ничего земного, не только влюбляется в мужчин, но даже спит с ними, не говоря ни единого слова подругам! А я?! Я была так требовательна к молодым людям, что еще никому не удавалось заинтересовать меня свой персоной больше, чем на десять минут.

Колдовские способности идут рука об руку с недюжинной проницательностью, и я с легкостью читала страхи и комплексы молодых людей, попадавшихся мне на пути. Я видела их насквозь, и они казались мне просто большими детьми и совершенно меня не интересовали. Это мысль меня очень расстроила. Неужели мне не суждено влюбиться?..

Метрикселла неверно истолковала перемену моего настроения.

— Извини, пожалуйста, что я не сказала об этом раньше, — вздохнула она. — Ведь у тебя нет от меня секретов.

После таких слов мне тоже захотелось просить прощения у доброй Метрикселлы. Если бы она только знала, сколько у меня от нее тайн, то наверняка потребовала бы назад все скормленное мне шоколадное печенье!

Я тут же принялась ее успокаивать. Это не стоило мне большого труда, потому что я действительно была за нее рада. Метрикселла была замечательной девушкой и заслуживала наилучшего жениха на свете.

— Не надо передо мной извиняться. Я тебя поздравляю! А ты меня с ним познакомишь?

— Конечно. На карнавале.

— Даже не знаю, смогу ли я пойти… — вздохнула я.

— Ну конечно, сможешь! К тому времени ты обязательно поправишься!

Я не была так безоговорочно в этом уверена. Да, мне не хотелось жить во враждебном мне мире без защиты и даже без волшебной палочки, но я не собиралась сдаваться и на коленях выпрашивать прощения у Деметры. Скорее, я предпочла бы закончить свои дни, не вылезая из постели.

— Это из-за мамы? — помолчав, спросила Метрикселла.

Услышав ее вопрос, я даже испугалась. Неужели Метрикселла о чем-то догадывается?!

— Я слышала, как вы ссорились, — разрешила мои сомнения подруга. — Ты, наверное, очень расстроилась и заболела. Может, вам помириться?

— Моя мать очень упряма, — ответила я, покачав головой.

— А я думаю, что она тебя очень любит.

— Как бы не так!

Метрикселла и представить себе не могла, что значит — жить вместе с Деметрой!

Затем Метрикселла сделала мне еще одно признание.

— У меня нет матери. Ты и представить себе не можешь, какая ты счастливая, что у тебя она есть.

Я крепко сжала подруге руку. В жизни бывают моменты, когда можно ничего не говорить.

Наверное, из-за того, что я вложила в это пожатие все свое сердце, Метрикселла сделала ради меня то, что никто до этого не осмеливался. Она вступилась за меня перед Деметрой.

Деметра явилась к нам в квартиру крайне озабоченной — скорее всего, Метрикселла сообщила ей, что я очень плоха.

Мать заставила меня раздеться догола и миллиметр за миллиметром осмотрела все мое тело. Вероятно, она чувствовала себя виноватой в том, что оставила меня совершенно беззащитной перед лицом одиор.

— Тебе тяжело дышать?

— Нет.

— У тебя что-нибудь болит? Где-нибудь колет?

— Нет.

— Тебя преследуют навязчивые сновидения?

— Нет.

— Тебя знобит?

— Иногда.

— У тебя возникает внезапное жжение в спине?

— Да. Каждый раз, когда кто-то смотрит мне в спину. Это невыносимо.

Потрогав мой лоб, Деметра стала щупать мне пульс. Потом внезапно обняла меня и пробормотала:

— Бедняжка.

Мне сразу полегчало. Метрикселла права! Мама за меня переживает, и очень хорошо, что она у меня есть!

Потом Деметра достала из чемоданчика мою волшебную палочку и вернула ее мне.

— Теперь ты знаешь, что такое остаться без поддержки клана. Порвавших с ним всю жизнь преследуют именно такие муки.

— А есть омниоры, порвавшие со своими кланами?

— Встречаются.

— А им удается выжить?

— Иногда.

Деметра явно не хотела распространяться на эту тему, и я решила не расспрашивать ее, по каким именно причинам эти омниоры не желали больше быть колдуньями и какой конец ждал тех из них, кому не удалось выжить.

— Не забывай о том, что ты — часть клана.

С этими словами Деметра вновь наколдовала мне защиту. Я тут же почувствовала себя хорошо и спокойно.

Мать зажгла в комнате пять свечей, расставив их так, чтобы они образовали вокруг меня пентаграмму, приготовила укрепляющий настой и вручила мне кусок малахита. Стоило мне прижать его к сердцу, как мой пульс выровнялся, а кровь свободно заструилась по венам. Страхи улетучились, защита придала мне уверенность, настой успокоил, и мне стало очень хорошо внутри светящейся пентаграммы, возникшей по воле моей любящей матери.

Деметра решила, что я сделала надлежащие выводы из преподанного урока, но она плохо меня знала.

— В пятницу я за тобой заеду, — сказала она, — и мы отправимся на праздник Имболк в Кадакес.

— Я не хочу.

Я действительно не хотела в Кадакес и все еще чувствовала себя напуганной и слабой. Наверняка в тот момент Деметра могла бы легко убедить меня вернуться в лоно клана, но она сама все испортила.

— Селена, мне очень важно, чтобы на этом шабаше ты была со мной.

— Почему? — спросила я, ожидая, что мать скажет, что хочет представить свою замечательную уже почти взрослую дочь колдуньям из других кланов и как она мною гордится, но Деметра не стала принимать во внимание особенности психологии семнадцатилетней девушки.

— В Кадакесе состоятся выборы Предводительницы нашего племени. У нас с Клаудиной сторонников практически поровну, и твой голос может все решить.

Я вздрогнула, как от пощечины — значит, матери важна не я сама, а мой голос, способный удовлетворить ее амбиции!

— Я никуда не поеду. Не желаю участвовать в ваших нелепых разборках!

— Это не нелепые разборки, Селена! Это вопрос большой политической важности.

— Ты и представить себе не можешь, какими жалкими вы кажетесь со стороны!

— Если мы кажемся тебе жалкими, — попыталась уговорить меня мать, — прими участие в жизни клана и сделай ее более достойной.

— Вот еще!

— Пойми! Именно мы диктуем законы остальным омниорам! Это не пустяки.

— Я не желаю быть омниорой.

— Твои желания не имеют значения. Ты омниора и всегда ею будешь.

— А когда я родилась, меня кто-нибудь спросил, хочу ли я быть омниорой? Мне кто-нибудь предложил выбор?

— О каком выборе ты говоришь? — с некоторой растерянностью пробормотала Деметра.

— Возьми! — сказала я и, решив поразить ее еще больше, протянула матери свою волшебную палочку.

— Ты что, рехнулась?

Нет. Я была в своем уме. Я просто решила проверить мать на прочность.

— Если ты пришла меня шантажировать, — заявила я ей, — пусть я лучше умру здесь, в постели, или пусть меня прикончит первая попавшаяся одиора.

На этот раз Деметра не стала бить меня по лицу и отнимать волшебную палочку, но и не стала скрывать своего возмущения.

— Когда тебе станет плохо, не обращайся ко мне за помощью.

— И ты ко мне тоже не обращайся. Я не стану помогать тебе в дурацкой крысиной возне с другими колдуньями.

Не говоря ни слова, моя мать мановением волшебной палочки уничтожила карнавальный костюм, в котором я собиралась изображать Баалату.

— Ну и пожалуйста! — воскликнула я. — Сошью себе другой!

Деметра молча вышла за дверь.

Трещина, возникшая в наших отношениях, почти затянулась, но я сделала все, чтобы она расширилась до размеров пропасти.

Через несколько минут ко мне в комнату на цыпочках вошла озабоченная Метрикселла.

— Вы опять поссорились?

В знак благодарности за участие в моей судьбе я обняла ее, потом встала с кровати и выглянула в окно.

Зимние дни на средиземноморском побережье, как правило, очень ясные. Когда ветер разгоняет облака, прозрачное голубое небо сверкает, будто летом. Но это обман. Кажется, раз солнце светит ярко, то и на улице тепло, но на самом деле там очень холодно.

Я подумала о Деметре, которой ее пышные волосы и ловкие умелые руки только придавали вид любящей заботливой матери. На самом деле она была жестокосердной колдуньей, все мысли которой были только о том, как подчинить своей воле остальных омниор. Судя по всему, их разборки были для нее гораздо важнее собственной дочери. Размышляя об этом, я лютой ненавистью ненавидела все наше племя.

Взяв полотенце, я направилась в ванную.

— Ты выйдешь на улицу? — спросила меня Метрикселла.

— Да. До карнавала нужно многое сделать.

— Так ты пойдешь на праздник! — захлопав в ладоши, воскликнула Метрикселла.

— Да. Но у меня проблема.

— Какая?

— Костюм. Мать его забрала.

На лице Метрикселлы мелькнуло заметное облегчение.

— Ничего страшного. Я помогу тебе сшить новый. Мне так понравилась твоя змея!

Меня крайне удивило, что кровавая богиня сладострастия пришлась по душе моей кроткой соседке.

Так, сама того не ведая, Метрикселла подписала приговор себе и мне.