Ледяная пустыня

Белая медведица

Как только я поняла, что Гуннар — сын Ледяной Королевы, моя любовь к нему замерзла, словно снег на крыше нашей хижины.

Притворившись, что мое выздоровление затянулось, бесконечными вечерами я наблюдала за тем, как Гуннар читает при свете газовой лампы. Он думал, что я сплю, а я внимательно смотрела на него совсем новыми глазами, способными теперь различить его истинную сущность сквозь деланную непринужденность и фальшивую молодость.

Внезапно я вспомнила много такого, о чем мне стоило задуматься прежде. Мне стало ясно, откуда у Гуннара такой богатый жизненный опыт, почему он так много знает и везде успел побывать, и где черпает свое безграничное терпение.

Тысяча лет жизни окружала этого сохранившего силы и молодость мужчину ореолом таинственности, но его самого уже ничто не могло удивить, заинтересовать и взволновать.

Гуннар с большим знанием дела рассуждал о викингах, потому что жил среди них.

Несомненно, именно он был конунгом Улофом, соблазнившим прекрасную поэтессу Хельгу, чьи останки не находили себе покоя, желая почивать вместе с прахом возлюбленного. Гробница конунга Улофа была пуста. Ничего удивительного! Ведь он не умер, а стал каким-нибудь Карлом, Францем или Ингваром — мореходом, которого помнил Кристиан Мор. Ингвар был не дедом Гуннара. Он был самим Гуннаром.

И именно Гуннар был маленьким Гаральдом, за которым ухаживала Арна в те времена, когда в Исландии высадились первые норвежские колонисты со своим домашним скарбом, чадами и домочадцами. И было все это много сотен лет назад.

С тех пор Гуннар наверняка сотни раз объехал весь белый свет. Он говорил на бесчисленном множестве языков, прочитал сотни тысяч книг, любил тысячи женщин.

В его глазах я была лишь песчинкой на бесконечном жизненном пути. Что могли значить для Гуннара, прошедшего сквозь все страны и континенты и познавшего женщин, населяющих все концы земного шара, очередная любовь, очередное путешествие и очередной ребенок?!

При этой мысли мне стало ужасно плохо.

Гуннар заставил меня поверить в любовь. Благодаря ему я познала божественный экстаз страсти, отдавшись ей без остатка, только все это была ложь. В объятиях Гуннара я верила, что наши сердца сливаются воедино, но и это было неправдой.

Гуннару просто было нужно, чтобы кто-нибудь зачал от него Избранницу, предназначенную в жертву его матери.

Возможно, у него не было даже собственной воли, как у того призрака полярника. Гуннар мог быть лишь послушной марионеткой в руках Ледяной Королевы. Он лишь выполнял ее приказы. Возможно, он никогда не любил ни меня, ни несчастную Метрикселлу.

Гуннар был настоящим чудовищем!

В тот момент все события обрели в моей голове свой истинный смысл. Это не Метрикселла полюбила Гуннара, а Гуннар обманул сначала Метрикселлу, а потом и меня.

Я больше не страдала от угрызений совести, считая себя целиком и полностью жертвой Гуннара. Я не понимала, зачем ему надо было одновременно заводить шашни с Метрикселлой и мной, но совершенно не сомневалась в том, что он мой враг, потому что Гуннар хотел отнять у меня ребенка.

В ходе дальнейших размышлений я пришла еще к одному вполне очевидному выводу. В венах моей будущей маленькой дочки, которой слепая прорицательница посулила участь Избранницы из Пророчества, будет течь кровь одиор. Именно эту кровь и почувствовали исландские омниоры из Клана Кобылицы, вознамерившиеся избавить меня от нее даже ценой нашей с ребенком смерти.

Следовательно, сбежав с Гуннаром от омниор, я спасла Избранницу для того, чтобы она смогла выполнить в будущем свое великое предназначение.

Так кем же будет моя дочь? Всю жизнь мне повторяли, что одиор нужно ненавидеть и бояться, но разве могла я ненавидеть и бояться собственного ребенка?! Чувство материнства намного древнее любой вражды между колдуньями. Поэтому я не сомневалась, что, несмотря ни на что, буду любить свое дитя.

Время неумолимо шло, а у меня совсем не осталось сил бороться со страхом и печалью. Слабость приковала меня к нарам. Я провела на них много часов, как в зимней спячке, молчаливо страдая и в тысячный раз спрашивая себя, зачем Гуннар убедил меня в своей любви.

Больше всего меня изводила мысль об его предательстве. Я чувствовала себя страшно одинокой и всеми покинутой. Никогда еще мне не было так плохо.

Когда Гуннар садился рядом и ласково гладил меня по голове, часть меня страстно желала уступить его ласкам, но другая еле сдерживалась от неприязни, при этом не имея сил, чтобы выразить свои чувства. Я неимоверно страдала от такого внутреннего противоречия. Мне хотелось умереть. Без солнечного света огонек моей души с каждым днем становился все слабее, и мне нужно было во что-то верить, чтобы он не погас окончательно.

Гуннар нервничал. Однажды ночью я стала свидетельницей его нового разговора с призраком полярника.

Разумеется, заботы Гуннара не имели никакого отношения к нашей любви. Он думал только о себе. В его глазах я была лишь беременной коровой, и мой будущий теленок был обещан им соседу. Как рачительный хозяин Гуннар холил меня и лелеял, надеясь, что теленок родится кругленький и гладенький и сосед даст за него хорошую цену.

При мысли об этом мое сердце разрывалось на части.

— Белая Дама теряет терпение, — хрипло сообщил Гуннару призрак.

— Она ждет уже несколько тысяч лет, — прошипел вставший со скамьи Гуннар. — Потерпит еще несколько месяцев.

— Все это добром не кончится, — заявил призрак, кивая в мою сторону.

Гуннар поднес палец к губам и жестом предложил привидению выйти с ним из хижины.

Когда дверь за ними закрылась, я поняла, что впервые за долгое время осталась одна, и никто за мной не следит. Осторожно подвигав руками и ногами, я села на нарах. Потом, преодолевая головокружение, добралась до своей сумки и, встав перед ней на колени, принялась искать свой атам и волшебную палочку. Однако в двойном дне сумки ничего не было. Как я ее ни трясла и ни выворачивала, ни атама, ни палочки я не обнаружила.

Тогда я стала шарить под нарами, заглянула под стол, но ничего не нашла. В этот момент в хижину вошел Гуннар.

— Селена! — воскликнул он. — Наконец-то ты встала!

В его голосе прозвучала неподдельная радость. Услышав его, любой сказал бы, что Гуннар искренне рад моему выздоровлению. Поэтому я решила врать не менее убедительно. Схватившись рукой за живот, я поморщилась.

— Больно…

Удивившись, Гуннар положил мне руку на живот, немного помолчал и изрек:

— Схватки еще не начались.

Прежде я поразилась бы его знаниям в акушерстве и гинекологии, но теперь прекрасно понимала, что Гуннару приходилось класть руки на тысячи животов и, возможно, присутствовать при бесчисленном количестве родов. Поэтому-то он так хорошо знал, что со мной делать, и ни о чем не волновался. Однако я не могла обвинить его в этом, да и вообще — ни в чем.

Между нами воцарились ложь и притворство. Я даже не могла сказать Гуннару, что ищу свой атам и волшебную палочку. Если он куда-то их спрятал, я должна была их найти, но для этого его нужно было выпроводить из дома.

Заметив на полу мою вывернутую наизнанку сумку, Гуннар спросил:

— Ты что-то искала?

— Да! Таблетки от давления, — не моргнув глазом, соврала я. — Ты их не видел? Они лежали в сумке. Таблетки не дают внезапно подскочить кровяному давлению. Без них у меня может быть выкидыш.

— У тебя что, скачет давление? — нахмурился Гуннар.

— Еще до нашего знакомства однажды я чуть не умерла, — в очередной раз соврала я. — Давление подскочило до двухсот двадцати, и врач сказал, что в конце беременности мне нужно быть особенно осторожной, а то ребенок не выживет. А сейчас у меня какие-то странные боли…

— Почему же ты мне ничего не сказала?! — занервничал Гуннар.

Отлично! В самую точку! На фестивале лжецов меня избрали бы в жюри!

— Чтобы ты не волновался.

— А где могут быть эти таблетки? — настаивал Гуннар.

Обхватив голову руками, я изобразила глубокое отчаяние и заявила:

— В последний раз я видела их в маленькой хижине за день до того, как мы сюда добрались. Ночью у меня были такие же боли, и я приняла таблетку. Наверное, тогда я их и выронила.

До той хижины было несколько часов пути. Их мне хватило бы за глаза и за уши.

Гуннар поверил. Он усадил меня на скамью и стал щупать мой пульс.

Я и так нервничала, да еще и незаметно произнесла специальное заклинание — мое сердце билось как бешеное. Забеспокоившись, Гуннар снова принялся щупать мой живот. В этот момент я изобразила довольно убедительную схватку.

Гуннар вздрогнул и тут же взялся за дело. Достав из кармана ключ, он отпер старый деревянный сундук, служивший нам дополнительной скамьей, и извлек из него аптечку. В этот момент я изобразила боль, согнулась пополам и незаметно заглянула в сундук. Внутри его, среди прочих вещей я заметила свой атам и волшебную палочку. Наверняка Гуннар спрятал их специально.

Порывшись в аптечке, Гуннар заявил, что там нет ничего от давления.

— Тебе очень плохо? — спросил он.

— Скажем, не очень хорошо, — изображая боль, процедила я сквозь зубы.

— А тебе не страшно будет остаться одной? — он заметно нервничал.

— А тебе обязательно уходить? — поинтересовалась я с притворной дрожью в голосе.

— Я бы взял тебя с собой, но при нынешней погоде такой поход займет не менее четырех дней. Боюсь, ты его не перенесешь.

Наверное, я бы его действительно не перенесла, но в тот момент меня это не волновало, потому что я думала только о том, как остаться одной.

Гуннар ушел только через пару недель. До этого мы успели отпраздновать день зимнего солнцестояния. Выпив хмельного напитка, мы зажгли свечи, поцеловались и пожелали друг другу счастливого Нового года.

Дело было в декабре, и я была на шестом месяце беременности. Гуннар боялся преждевременных родов, но непрерывные вьюги не давали ему выступить в путь. День за днем он откладывал свой поход, а я старалась побольше есть, чтобы набраться сил к моменту, когда останусь одна. Мне нужно было разработать план бегства.

Врать и притворяться оказалось не так уж и трудно. Это походило на опасную игру. Обманывая Гуннара, я утоляла свою душевную боль. Меня радовала мысль о том, что так я мщу ему за предательство.

Наконец в самый разгар полярной ночи погода улучшилась. Гуннар приготовил нарты, запряг в них собак, поставил на место вожака Нарвика и привязал беременную Лею возле хижины.

— Лея предупредит тебя о любой опасности, — сказал он мне.

Потом Гуннар достал из сундука маленький револьвер, зарядил его, без колебаний вручил его мне и показал, как стрелять.

— Прицелишься и нажмешь на спусковой крючок. Это совсем просто.

— Вот так? — спросила я и как бы в шутку прицелилась Гуннару в голову.

— Ты еще больна. У тебя дрожат руки. Обязательно промажешь, — усмехнулся Гуннар.

— Вряд ли, — сказала я и твердой рукой навела револьвер прямо ему в грудь.

— Не бойся, стреляй, — сказал Гуннар. — Я почему-то уверен, что будет осечка.

Да, я могла в него выстрелить, но у меня не хватило мужества. В тот момент, как это иногда бывало, все происходившее показалось мне глупой шуткой, фарсом на скрипучей сцене школьного театра, хотя на самом деле это было не так.

Градусник на улице показывал сорок шесть градусов ниже нуля, но Гуннар сказал, что погода вполне сносная. Он закутался так, что его было не узнать, а я устроила ему проводы, как в документальных фильмах про эскимосов.

— Береги себя! — настаивала я, напустив на себя крайне взволнованный вид. — Будь очень осторожен.

— И ты будь осторожна, — притворно ласковым голосом отвечал Гуннар. — Самое главное — не выходи из хижины. Белая медведица наверняка бродит где-то поблизости.

Мы распрощались, как настоящие влюбленные, с трепетом ждущие появления на свет своего первенца. Помахав рукой из дверного проема, я поспешила спрятаться от ледяного ветра внутри хижины.

Постепенно Гуннар превратился в точку на горизонте, и я наивно решила, что, наконец-то, осталась одна.

Выждав несколько часов, я открыла замок на старом сундуке шпилькой, достала из него свой атам и волшебную палочку и долго гладила их дрожащими пальцами. Потом заклинаниями создала надежную защиту для своей будущей дочери, наколдовала защитный колпак над хижиной, и изо всех сил мысленно стала вызывать Деметру, хоть и знала, что у меня ничего не выйдет.

Беременные омниоры не могут мысленно общаться друг с другом, поэтому-то мне и не удавалось связаться с матерью с борта китобойного судна. Впрочем, можно было попытаться заколдовать какой-либо предмет, хоть раз находившийся у нее в руках, чтобы Деметра почувствовала, что я пытаюсь с ней связаться. Вспомнив, что мать однажды подарила мне кожаный бумажник, я стала рыться в своих нехитрых пожитках и случайно уронила кольцо с изумрудом, которое стащила на хуторе Гуннара, а точнее, кольцо, скорее всего, прыгнуло на пол само.

Оно вело себя, как живое — вертелось вокруг своей оси, как юла. Казалось, кольцо что-то хочет мне сказать, и я почти сразу его поняла. Оно просило, чтобы я надела его на палец.

Стоило мне это сделать, как я увидела уже являвшийся Гуннару призрак полярника, но на этот раз он явился в сопровождении широкоплечего молодого инуита.

Не зная, что я их вижу и слышу, привидения пустились в разговор перед самым моим носом.

— Смотри, какая наглость! На ней кольцо госпожи! Того и гляди, эта малолетняя выскочка потребует, чтобы мы ей прислуживали! — пробурчал полярник со спутанной бородой.

— Так она и поступит! — заявил молодой инуит. — А для чего, ты думаешь, она нас позвала?

Я с удивлением принялась разглядывать кольцо и вспомнила, что на хуторе Арна возникла передо мной после того, как я протерла изумруд рукавом.

— Это не ее кольцо! — хрипло возразил полярник и закашлялся. — Она украла его у госпожи.

— Какая разница! Мы все равно служим тому, кто носит его на пальце.

Невероятно! Оказывается, я могу вызывать призраков и повелевать ими!

— Не буду я ей служить! — огрызнулся вечно всем недовольный призрак полярника.

— Тогда катись отсюда! — возмутился симпатичный молодой инуит.

— Зря теряешь время, — злорадно заявил полярник. — Она все равно не видит нас и не слышит.

— Какая разница! — пожал плечами инуит. — Куда мне спешить? В моем распоряжении целая вечность. Я лучше постою и посмотрю на нее. Смотри, какая она красивая!

Слова инуита пришлись мне по душе. Я даже хотела ему улыбнуться, но тут проклятый полярник прохрипел:

— Пошли отсюда, Арук! Приказываю тебе исчезнуть вместе со мной.

Арук, а именно так звали молодого инуита, не пошевелил и пальцем.

— Это приказ!!! — выходил из себя полярник.

— Да пошел ты, Шредер! Плевать мне на твои приказы!

— Как это — плевать?!

— Да вот так! Откровенно говоря, мне было плевать на них, даже когда ты был жив.

— Но я же был начальником экспедиции! Я вам платил и отдавал приказы!

— Платить это одно, а отдавать приказы — совсем другое. Мы плевали на твои приказы.

Призрак полярника сначала стал сиреневым, потом фиолетовым, и в конце концов побагровел.

— Я командовал экспедицией!

— Как ты мог ею командовать, если не отличал север от юга, а кита от тюленя? Мы с собаками шли туда, куда хотелось нам, а ты верил, что мы идем туда, куда говоришь ты. Мы так долго ходили. И все это время ты нам платил.

— Но я же покорил восемьдесят первую параллель и водрузил на ней свой флаг!

— Естественно. Но привел тебя туда я.

— Я был первым человеком, достигшим этой широты!

— На этой широте родился мой прадед! — рассмеялся инуит.

— При чем тут твой прадед?! — бесновался Шредер.

— Так ведь он тоже был человеком.

Молодой инуит мне положительно нравился!

— Я имел в виду белого человека!

— Прекрасно, Шредер. Теперь ты, привидение белого человека, первым покорившего восемьдесят первую параллель будешь вечно стоять тут в ожидании приказов этой девушки!

— Мерзкий эскимос! Ты отомстил мне, прокляв меня, но я тоже тебя проклял и не оставлю в покое, командуя тобой и на том свете!

Я решила воспользоваться раздорами призраков в своих собственных целях, откашлялась и сказала:

— Здравствуйте, уважаемые привидения.

Призраки застыли, широко разинув рты.

— Я слышала ваш спор, — продолжала я. — Вы, кажется, не могли решить, кто здесь командует. Так вот, кольцо у меня, а значит, командую здесь я!

Произнеся свой приговор, я затаила дыхание, прикидывая, не слишком ли нагло себя повела.

Судя по всему, моя дерзость была оценена по достоинству, потому что молодой инуит ослепительно мне улыбнулся и сказал:

— Совершенно верно, прекрасная бледнолицая! Мы к твоим услугам. Не правда ли, Шредер?

Шредер фыркнул и отвернулся. Тогда я решила обойтись без этого злобного покойника.

— Знаешь, что, Шредер, — злорадно заявила я. — Приказываю тебе исчезнуть. Когда я произнесу «три», ты испаришься и будешь молчать, как рыба обо всем, что увидел и услышал. Если скажешь Ледяной Королеве хоть словечко, я прикажу кольцу лишить тебя астрального тела.

— Нет! Умоляю, только не это!!! — в ужасе завопил Шредер.

— Тогда не забывай моих слов! Итак: раз, два, три! Пошел вон!

И я осталась с глазу на глаз с симпатичным молодым инуитом, который, казалось, был весьма этим доволен.

— Какое огромное наслаждение доставили вы мне, о госпожа, выдворив отсюда этого тупого наглого фрица! Из-за его ненасытного честолюбия погибла вся наша экспедиция, а я умер, так и не увидев своего новорожденного сына Арука XXV из прославленного в Ультима Туле[73] рода Аруков.

— Очень жаль, что все так произошло, Арук. А теперь ты должен помочь мне сбежать отсюда.

— Вряд ли у вас это получится, — погрустнел Арук. — До начала весны отсюда никому не выбраться.

— Неужели ты не можешь перенести меня в какое-нибудь другое место? — разочарованно спросила я.

Арук покачал головой и печально произнес:

— Я могу общаться с другими призраками. Могу разгадать то, что вам еще не известно о вашей собственной жизни. Могу говорить с мертвецами…

— Ты можешь поговорить с моей матерью?

— Ваша мать еще жива и она — омниора, а я могу разговаривать только с одиорами.

Я очень удивилась.

Я же была омниорой, но Арук со мной разговаривал! Однако вскоре я догадалась, что, пока я ношу в своем чреве дитя, зачатое от сына одиоры, я могу видеть и слышать и за пределами границ восприятия, положенных смертным омниорам.

— Ну что ж, ступай и поговори с другими привидениями. Посоветуйся с ними, обратись за помощью. Но приходи скорее, пока Гуннар не вернулся… Видишь ли, он и его мать хотят отнять у меня дочь.

— А еще я могу быть вашим защитником, — заявил Арук. — Могу сопровождать вас повсюду и следить за тем, чтобы вам никто не причинил зла.

Мысль иметь в телохранителях привидение меня позабавила.

— Очень хорошо, любезный Арук. Защищай меня.

— Тогда вам нужно все время носить на пальце кольцо и тереть изумруд при малейшей опасности.

Я приободрилась. Мне понравилась мысль о том, что в беде я не останусь одна.

— Ладно. Ступай и узнай, как мне отсюда сбежать.

Стоило мне опять остаться одной, как в животе у меня беспокойно зашевелился ребенок, и с этого момента я решила называть свою будущую дочку Дианой и разговаривать с ней, чтобы не чувствовать себя одинокой.

Той ночью верная Лея снова залаяла. Так она предупреждала, что сторожит хижину, и что к ней лучше не подходить. Я поняла Лею так, словно она не лаяла, а говорила по-человечески.

Выйдя из хижины, я бросила собаке большой кусок рыбы. Лея ткнулась мне в руку заиндевевшим носом и благодарно лизнула ее. Тогда я решила спросить у нее, что ее так встревожило, и неожиданно для самой себя пролаяла:

— Какая опасность нам угрожает?

Подняв уши, Лея удивленно на меня взглянула и пролаяла в ответ:

— Вокруг хижины бродит белая медведица.

Несмотря на обещанную Аруком помощь, мне стало не по себе. Верная Лея была храброй собакой, но с голодной медведицей ей было не справиться. Той ночью я спала с волшебной палочкой под подушкой и часто просыпалась.

Потом Лея снова залаяла.

— Не подходи! Не подходи, а то хуже будет! — надрывалась собака.

С волшебной палочкой в руке я вскочила с нар, нашла огниво, зажгла газовую лампу, оделась и направилась на помощь Лее. Потом вспомнила о револьвере Гуннара и взяла его, но тут же поняла, что в варежках мне будет из него не выстрелить.

Лея лаяла все громче и громче. Теперь она уже не угрожала, а звала на помощь.

Недолго думая, я отворила дверь и замерла на месте от лютого мороза и представшего перед моим взором жуткого зрелища.

Гигантская беременная белая медведица с огромным брюхом поднялась на задние лапы и, оскалив острые клыки, шла прямо на Лею. Кричать на медведицу было бесполезно. Стрелять в варежках я не могла, но сумела парализовать ее при помощи своей волшебной палочки.

Медведица застыла на месте. Ежась от мороза, я вытащила атам, обрезала постромки, которыми была привязана Лея, и повела ее за собой в хижину.

Собака кротко последовала за мной и стала преданно лизать мне руки, понимая, что я только что спасла ей жизнь и отныне беру под свою защиту.

Лея так бурно выражала свою благодарность, что мне пришлось гавкнуть на нее, чтобы она успокоилась и села. Потом я приперла дверь в хижину сундуком. Разумеется, огромной медведице ничего не стоило сорвать хлипкую дверь с петель, но изнутри я могла расстрелять ее в упор.

Стащив варежки с рук зубами, я попыталась взять револьвер, но окоченевшие руки мне не повиновались. Своим заклинанием я не могла парализовать медведицу надолго и теперь отчаянно растирала пальцы, чтобы они снова начали гнуться.

Вдруг я заметила, что стены дома ходят ходуном, словно он оказался в эпицентре землетрясения. Под тяжестью веса огромной медведицы хижина трещала и грозила в любой момент развалиться, как карточный домик. В ужасе я сжалась в комок, а отважная Лея залаяла, стараясь отпугнуть гигантского зверя.

Не обращая внимания на лай, медведица продолжала наседать. Скрипела не только дверь. Скрипела вся хижина. С гвоздей на стенах падала утварь, а с потолка сыпалась труха. Я понимала, что если дом рухнет, я все равно погибну — меня раздавят ее бревна, сожрет медведица или я замерзну без крова над головой. Тогда я решила попробовать отпугнуть медведицу, пока хижина не развалилась.

Вспомнив об Аруке, я потерла кольцо с изумрудом и распахнула дверь. Застигнутая врасплох медведица замерла на месте. В тот же момент рядом со мной возник призрак.

Воспользовавшись замешательством зверя, я собралась с духом, подняла револьвер, прицелилась медведице между глаз и уже хотела нажать на спусковой крючок, но что-то в ее взгляде меня остановило.

— Не стреляйте! — воскликнул Арук.

— Не смей ее трогать! — лаяла Лея. Собака вздыбила загривок и всем своим видом показывала, что готова сию же секунду отдать за меня жизнь.

— Не стреляйте! — повторил Арук и, к моему удивлению, добавил: — Медведица не причинит вам зла. Она пришла защитить вас!

Мой палец замер на спусковом крючке. Во взгляде медведицы я читала подтверждение слов Арука, но для Леи медведица была врагом.

Кинувшись вперед, собака вонзила клыки в ее заднюю лапу. Зарычав от боли, медведица одним ударом огромной лапы отшвырнула Лею далеко в снег и обратилась ко мне:

— Я ничего тебе не сделаю, — прорычала она.

Услышав это, я тут же одернула пришедшую в ярость от вкуса крови и удара медвежьей лапы собаку.

— Фу, Лея! Сидеть!

Более того, я шагнула к медведице и обняла ее за шею, чтобы Лея не смогла вцепиться ей в горло.

Я, как всегда, поступила не задумываясь, импульсивно, подчинившись внутреннему порыву, но, к счастью, медведица не раздавила меня в своих объятиях, а наоборот, согрела теплом своей мохнатой туши и взглянула мне в глаза осмысленным взглядом.

— Я буду тебя защищать, — прорычала она.

— Деметра обратилась за помощью к омниорам из Клана Медведицы, и их великая праматерь поспешила к вам на помощь.

Лед, сковавший мне сердце, начал таять.

«Значит, мать обо мне не забыла! Она обо мне думает!»

— Без медведицы вам отсюда не убежать. Только она сможет показать вам путь, защитить вас и накормить.

— Значит, я немедленно уйду с ней! — заявила я и стала искать варежки.

Арук в свое время был опытным путешественником.

— Это безумие, — он попытался меня остановить. — В это время года вы немедленно погибнете. Нужно дождаться весны.

— Весной будет слишком поздно. Моя дочь родится.

— Ничего страшного. Пусть родится здесь.

— Нет, это невозможно, — настаивала я. — Гуннар обещал отдать мою Диану Ледяной Королеве. Ты ее знаешь. Она наверняка жестокая и капризная.

Почесав в затылке, призрак подумал и сказал:

— Нужно будет убедить Гуннара, что вы очень плохо себя чувствуете, и что без вашего молока ребенок умрет. Тогда ему придется ждать, и он заставит ждать свою мать.

— А что будет потом?

— Когда наступит оттепель, — со знанием дела ответил Арук, — вы с дочерью наберете достаточно сил для обратного пути. Медведица нападет на Гуннара, а потом отведет вас к предводительнице Клана Медведицы Сармуке. Конечно, и там вы не будете в полной безопасности, но омниоры о вас позаботятся.

Я была невероятно признательна молодому инуиту. Если бы не он, я бы совершила ужасную ошибку и застрелила медведицу.

— А как я узнаю, что пора бежать?

— Потрите кольцо и позовите меня, — не моргнув глазом, заявил Арук, — а я пришлю к вам медведицу.

Внезапно мне на ум пришла другая опасность, о которой за последние недели я чуть не забыла.

— А Баалата? Что мне делать, если вдруг появится Черная Дама?

— Не появится, — усмехнулся призрак. — Здесь вы во владениях Ледяной Королевы. Баалата не посмеет сюда сунуться. Но когда вы выберетесь из здешних краев, вы снова окажетесь в опасности.

Мне все стало ясно. За моей дочерью охотились две одиоры, и, где бы я ни оказалась, по крайней мере, одна из них всегда будет мне угрожать.

Я погладила по голове рычавшую Лею, которая не могла смириться с присутствием своего исконного врага — медведицы. Впрочем, выбирать ей не приходилось. Я приказала собаке понюхать медведицу и больше никогда на нее не лаять. Потом погладила медведицу по ее мягкому белоснежному меху, прекрасно защищавшему ее от самых лютых морозов и отражавшему солнечный свет.

— Я буду звать тебя Камиллой, — сказала я ей. — В память о погибшей невесте Кристиана Мора.

Медведица не имела ничего против этого имени.

Камилле было пора начинать рыть себе берлогу. Ей предстояло родить на два месяца раньше меня. Эти два месяца она должна была провести без еды, кормя молоком своего медвежонка.

Я отпустила медведицу и пожелала ей удачи, глядя, как ловко она скачет по снегу, несмотря на свой колоссальный вес и огромный живот. Впрочем, роды медведицы должны были быть легкими. Она весила почти полтонны, а родить ей предстояло крошечного медвежонка весом в полкилограмма. Я же весила пятьдесят килограммов, и у меня был узкий таз, а жизнь я должна была подарить трехкилограммовому ребенку с большой головой.

В этом отношении женщины, безусловно, не являются венцом эволюции. У меня было в сто раз больше шансов умереть при родах, чем у медведицы.

Когда Камилла скрылась из вида, я попросила Арука не появляться в избе в присутствии Гуннара, и он согласился.

— Ты уверен, что Шредер ничего не расскажет Гуннару и его матери? — спросила я у Арука.

— Да, — ответил он. — Шредер боится того, что вы можете ему отомстить.

Я немного успокоилась и подумала, что дела пошли на лад, но опять ошиблась.

Гуннар вернулся раньше, чем я рассчитывала. К этому времени я успела разработать план действий на ближайшие три месяца, но Гуннар сделал ход первым.

Когда я проснулась, у меня очень болела голова, и я ничего не помнила. «Когда же я так крепко заснула?»

Открыв глаза, я увидела сидевшего рядом со мной с чашкой горячего напитка в руке Гуннара. Он сверлил меня своим стальным взглядом, проникая в мое сознание и пытаясь прочесть мои самые тайные мысли.

Теперь его глаза было не отличить от глаз дамы с портрета. Конечно, он еще не добрался до самого сокровенного в моей голове, потому что я предусмотрительно оберегала этот уголок своего сознания особыми заклинаниями, но мне стало ясно, что он и так все знает.

— Пей, — сказал он.

— Спасибо, не хочу.

— Пей, и голова пройдет. Извини, но по-другому мне было не парализовать на расстоянии твою волю.

Я очень удивилась.

«Гуннар парализовал меня на расстоянии?»

Я замерла с каменным лицом, не желая раньше времени раскрывать свои карты. Сначала мне нужно было понять, что именно ему известно о моих намерениях.

— Наивно было полагать, что Шредер мне ничего не скажет, — внезапно заявил Гуннар.

«Проклятый немец!»

Стиснув зубы, я хранила молчание. Мне было так страшно, что хотелось плакать, но сильнее страха была злость, и я удержала слезы. Злость пробудила меня от летаргического сна и придала сил для борьбы с Гуннаром.

Я ничего ему не ответила и не стала смотреть ему в глаза. Как можно незаметнее я запустила руку под подушку, но не нащупала там ни атама, ни волшебной палочки.

— Не ищи их, — ровным голосом сказал Гуннар.

— Ты их снова спрятал?

— На этот раз я их уничтожил. Во избежание неприятностей. По крайней мере, теперь мне не придется тебя постоянно сторожить, — сказал он таким тоном, что у меня сердце ушло в пятки.

— Значит, теперь я твоя пленница?

— Нет, — ответил Гуннар, и я поразилась его цинизму.

— Значит, если я захочу, я могу отсюда уйти? Например, вернуться к матери?

— Этого ты не можешь сделать, но лишь потому, что мы на севере, а на улице минус пятьдесят. Я тебя не удерживаю. — С этими словами Гуннар подошел к двери и приоткрыл ее. — Вот, — сказал он, — если хочешь, можешь уходить.

Я покачала головой, Гуннар закрыл дверь и сказал:

— Я не буду запирать дверь на замок. Уйдешь, когда захочешь.

Я не знала, что ответить. Такое «доброжелательное» отношение бесило меня больше, чем цепь, на которую он мог меня посадить.

— А что будет, когда родится моя дочь?

— Ты имеешь в виду — наша дочь?

Замерев, я подумала, что Гуннар говорит так не случайно. Наверняка он предъявит отцовские права на моего ребенка!

— Ну ладно — наша дочь…

— Мы покажем ее моей матери, — ничуть не скрывая своих намерений, заявил Гуннар.

— Зачем? — прошептала я, задохнувшись от ужаса.

— Она хочет видеть свою внучку.

— Почему?

— Ты же сама все прекрасно знаешь, Селена, — вздохнул Гуннар. — Тебе все разъяснила слепая эскимосская прорицательница. Скорее всего, у нашей дочери будут огненно-рыжие волосы, и она станет Избранницей, о которой гласит Пророчество.

— А что сделает с ней твоя мать? — не удержалась я.

— Ничего дурного.

Я была уверена, что это откровенная ложь! Всем известно, что одиоры воруют новорожденных омниор и пьют их кровь. Неужели я могла допустить, чтобы одиора обагрила свои клыки кровью моего ребенка?

— Скажи лучше, сколько маленьких избранниц-омниор ты уже отдал своей матери? Откуда ты знаешь, что она с ними делает? А вдруг она пьет их кровь?

— Но это же ее собственная внучка! — энергично замотал головой Гуннар.

— Твоя мать колдунья! — не выдержала я.

— Ты тоже!

Формально Гуннар был прав, но, по сути, нелепо было ставить безобидных омниор на одну доску с кровожадными одиорами.

— А сам-то ты кто?! Бессмертный колдун! Сын одиоры!

— Колдун? А ты когда-нибудь видела, чтобы я прибегал к колдовству? — заявил Гуннар, смерив меня невинным взглядом честных голубых глаз.

Конечно, я ничего такого не видела, но это не меняло дела.

— Твоя мать — проклятая одиора! А яблоко от яблони недалеко падает!

— Наша дочь частично тоже будет одиорой.

— Ты подло меня использовал! — крикнула я, скрежеща зубами в бессильной ярости.

Услышав это, Гуннар, наконец, разозлился и влепил мне пощечину.

— Не смей так говорить! — воскликнул он. — Это ты не спросясь влезла в мою жизнь!

Мне было больно и невыносимо обидно, но я покорно опустила голову в притворном раскаянии.

Я уже хорошо знала повадки Гуннара. Любой ценой он старался обольстить меня и влюбить в себя, лишь бы добиться своей цели. Теперь атамом мне должно было служить упорство, волшебной палочкой — изворотливость, а защитой — хитрость.

Притворно всхлипывая, я обняла своего смертельного врага и стала жалобно причитать, чтобы ввести его в заблуждение:

— Но почему ты ничего мне не сказал?! Почему?!

Гуннар, как обычно, ласково погладил меня по голове и принялся утешать. Он ловко притворялся растроганным.

— Я не мог, Селена. И вообще не знал, что все произойдет именно так. Я считал, что ты не имеешь никакого отношения к Пророчеству и у нас с тобой будут нормальные человеческие отношения. Я не хотел, чтобы все вышло именно так!

— Значит, ты меня любишь? — с наивным видом спросила я и даже изобразила страстную дрожь во всем теле.

— Безумно! — ответил Гуннар, явно принимавший меня за набитую дуру.

С этими словами он впился в мои губы насквозь фальшивым страстным поцелуем, и я с трудом оттолкнула его, притворившись, что плачу от счастья.

Смахивая со щеки несуществующую слезу, я заметила, что на моем пальце больше нет кольца с изумрудом.

«Значит, Гуннар взял и его! Что же он с ним сделал — тоже уничтожил или где-то спрятал?!»

До рождения Дианы оставалось еще три месяца, за которые мне нужно было приготовиться к бегству. До этого момента злость, упорство и изворотливость должны были помочь мне безоблачно существовать со своим ненавистным тюремщиком. Я должна была убедить Гуннара в том, что люблю его и верю ему. Он тоже должен был верить мне и ни о чем не подозревать, пока я не окажусь там, где ему будет меня не достать.

Впрочем, должна признаться, что и в то сложное время у меня иногда подгибались колени от его поцелуев.