Латая дыру

5

Он давно успел забыть звуки похоронного оркестра, тоскливо завывавшего под окнами в течение получаса. Четыре недели тянутся долго, когда вам еще не исполнилось шести и вы не прошли спецобработку в начальной школе, в результате которой время начинает делиться на «свое» и «чужое». Вадик забыл, какие лица были у мамы и папы в ТОТ воскресный день и о чем спрашивали его скучные дядьки в форме и без формы. Он ничего не знал – как и все остальные. Правда, соседский кот кое-что видел, но его переехала машина спустя три дня после Генкиных похорон. Вадик специально ходил полюбоваться на облепленные мухами останки, которые лежали на обочине дороги. Это отвратительное зрелище подействовало на него успокаивающе. Особенно внимательно он рассматривал правую переднюю лапу. Она оказалась запачканной в крови, только непонятно было, чья это кровь – Генкина или самого кота.

Но все самое лучшее происходило с Вадиком ночью. Он испытал невыразимое облегчение, когда в его снах появился раздувшийся труп Пивовара с расставленными руками и изумленно выпученными глазами. Труп плавал в зыбком пространстве, будто наполненный гелием шарик, привязанный к тоненькой ниточке ужаса. Он преследовал Вадика на мельнице, валялся в гробу рядом с бабушкой, ловил личинок распахнутым ртом, вытягивал белых солитеров (э-нер-ги-ю?) через ноздри человека на заднем сиденье папиной машины и пожирал вывалившиеся на асфальт кошачьи кишки.

Оставалось только схватиться за эту самую нестерпимо вибрировавшую ниточку, отвести шарик в сторону и заткнуть им дыру, которая разрослась до размеров упитанного школьника младших классов.

Получилось великолепно. Сердце Вадика переполнилось любопытством и любовью. Дневные «сны» были украшены почти ежедневными появлениями маленькой феи Леночки.

Дыра появилась снова спустя три недели. Она увеличивалась катастрофически быстро.

В конце сентября мама решила помыть окна. Папа предложил кого-нибудь нанять, но мама сказала, что и сама справится. Это было очень смело с ее стороны – они жили на пятом этаже. Правда, она мыла окна и раньше – до того, как у папы завелись деньги, а мама оставила работу. Вадик знал мамин секрет: ей было попросту скучно.

Но она могла развлечься и по-другому. Он считал мытье окон нелепейшим занятием на свете. Лучше бы она сыграла с ним в корпоративный тетрис. Он ее долго уговаривал, но мама, похоже, стала жертвой этой идиотской «силы воли», заставляющей взрослых делать то, чего нормальный человек испугался бы, и то, что надо было бы отложить в долгий ящик. (Кстати, «долгий ящик» – это случайно не бабушкин гроб?..)

Незадолго до того дня Вадик, впечатленный особо мерзким ужастиком, который он посмотрел по видео, напросился в супружескую постель и занял нагретое место между мамой и папой. Его страх быстро прошел; обнимая спящую маму, он погрузился в ее сновидения, и это потрясло его сильнее всех ужастиков, вместе взятых.

Он открыл, что взрослые живут, окруженные многочисленными черными дырами, зияющими в ветхом занавесе, будто норы каких-то космических червей. А может быть, дыры действительно проделаны лангольерами – если верить дяде Стивену? Впрочем, не так уж важна причина их появления… Вадик даже покрылся липким потом. В его маленькой голове не укладывалось, как можно жить в сердцевине сгнившего плода, среди нестерпимого смрада разложения, на смертельном сквозняке, заживо сдирающем кожу… Он испытал безнадежность и отчаяние – два новых чувства, для которых в его словаре еще не имелось названий. У взрослых не было НАСТОЯЩИХ кошмаров. Их окружала пустота, и со всех сторон подступал неизлечимый рак, пожирающий прямую кишку, желудок, матку, жизнь. Вадик увидел мамины метастазы – огромные дыры, которые не могли бы заткнуть и многие сотни «воздушных шариков», привязанных к ниточкам ужаса…

Бедная, бедная мама! Проснувшись среди ночи, он гладил ее по руке. Он безмерно жалел ее, но она была обречена. Ему не нужно было прикасаться к папе, чтобы испытать то же самое во второй раз. Достаточно мертвеца на заднем сиденье папиного автомобиля. Папа вдохнул чудовищное количество личинок. Вадик не сомневался, что внутри папы уже началось их превращение. В свои годы он знал: личинки – это только первая стадия…

Взобравшись на высокий табурет, мама мыла окно в кухне. Вадик смотрел на нее снизу и видел то место, откуда у женщин периодически идет кровь. У него был еще один повод пожалеть маму. Интересно, происходит ли нечто подобное с Леночкой? Истекает ли кровью она? Надолго ли ее хватит?..

Вообще-то он находился рядом с мамой для того, чтобы подавать ей сухие тряпки. Папа был на работе. Вадику предстоял долгий и нудный день. Он наблюдал за мамой, воронами, сидящими на проводах, и облаками, плывущими по серому небу. Выбрав момент, когда мама перестала держаться за вертикальную перегородку оконной рамы, он сделал три быстрых шага и изо всех сил толкнул ее обеими руками в бедра.

У нее были широкие мягкие бедра, самортизировавшие удар, но этого оказалось недостаточно. Мама покачнулась и потеряла равновесие.

И опять он увидел на ее лице знакомое выражение невероятного, немыслимого изумления. Странные люди… Неужели они не знали о дырах, проеденных смертью в тех фальшивых оболочках, которые они безнадежно ткали вокруг себя, будто безмозглые пауки?..

Он почувствовал легкие дуновения воздуха от машущих рук. Тщетная попытка взлететь… Вначале мама падала очень медленно. От ее крика Вадику хотелось заткнуть уши. Потом она исчезла за краем подоконника, и остался только крик, бившийся в железобетонном колодце, как пойманная птица с подрезанными крыльями… Раздался звук, с которым сырая отбивная шлепается на сковородку, и наступила тишина. Вадик положил тряпки на табурет, включил игровую приставку и начал играть в тетрис сам.

Он играл до тех пор, пока чужие люди не позвонили в дверь. Тогда ему пришлось сделать то, что он давно хотел, – разрыдаться.