«Эффект истребителя».«Сталинский сокол» во главе СССР

Глава 11

Последнюю неделю Богдан чувствовал себя помолодевшим буквально до двадцатилетия. Сердце пело, а душа радовалась так, что работа не то что спорилась – испарялась от прикосновения генсековских рук.

Тем временем, страда была в самом разгаре. До двадцатого съезда партии оставалось уже не так уж чтобы и много времени. А ведь именно на нем Драгомирову предстояло окончательно утвердить свою собственную власть, уже без поддержки Берии в качестве тяжелой артиллерии.

Понятно, что Богдан чувствовал себя несколько неуверенно – все же в одиночку он партией и страной еще не управлял. И вполне себе логично предполагал, что дождавшиеся смерти Лаврентия Павловича хищники бросятся в бой. И не факт, что хватит авторитета и умений защититься.

Собственно, поэтому генеральный секретарь и задумал ход конем. Ну, вообще-то авторство "фундамента" идеи принадлежало умершему наркому (хотя, пожалуй, даже и Сталину), а Богдан только лишь ее доработал и творчески развил. И понятно, почему ему пришлось этим заниматься – оппозиция, хоть и неявная, в партии имелась, и с этим что-то надо было делать.

Состояла идея в том, что Драгомиров собирался провести некоторые политические модификации советской системы, призванные укрепить его власть, ослабив при этом власть партии. Как? Усилив роль Советов и ослабив республиканские и областные комитеты. Причем ослабив радикально, путем их фактического уничтожения.

План был достаточно прост: если отбросить разнообразную словесную мишуру, вроде "укрепления единства партии и народа" или "улучшения качества оперативного управления", то его ядром оставалось предложение о фактическом упразднении областных и республиканских комитетов. Вместо них на уровне округов, объединявших по нескольку областей и республик, создавались комитеты окружные, подчиненные ЦК КПСС – и генеральному секретарю соответственно – напрямую.

Окружные комитеты получали власть над райкомами напрямую. А те, в свою очередь – расширенные полномочия.

Такой механизм увеличивал роль КПСС в рамках всего Союза, но значительно сокращал возможности местных партийных начальников, которых теперь можно было гораздо легче контролировать. Ибо, во-первых, они больше не могли опираться на конкретные административные образования, вроде тех же республик, а во-вторых – их становилось попросту меньше.

Кроме того, это позволяло улучшить качество контроля реального положения дел – ибо председатель окружкома не отвечал напрямую за провалы конкретной республики или области, а значит, был менее заинтересован скрывать их ошибки и недостатки. Теперь за состояние дел в них отвечали областные Советы, избиравшиеся, как ни странно, на основе альтернативного голосования.

Это тоже была необходимая мера – Драгомиров был вынужден перестраховываться, а значит, нужно бросить оппозиции кость. Ею стали профсоюзные организации, получавшие право на выдвижение собственных, отличных от партийных кандидатов. Естественно, в любом случае оба кандидата в КПСС состоять будут (в том же профсоюзе по-другому не продвинуться никак) — но выбор все же появляется. Наконец – какая-никакая, а площадка для дискуссий, ибо в самой партии фракционность запрещена и жестоко карается.

Понятное дело, что Богдана заботил здесь совсем не выбор простого человека. Оппозиции нужны были позиции для отхода и приятные и теплые посты. Естественно, что не только оппозиции, но и сторонникам Драгомирова.

Фактически, такая система вела к большей унитаризации государства, ведь партия теперь оказывалась вне республиканского деления и становилась гораздо более централизованной структурой, в значительно большей степени подчиненной генеральному Секретарю.

Мешать планам реформ после их озвучивания широким партийным – и народным – массам мгновенно становилось весьма затруднительным и неприятным делом. Любые такие попытки сразу могли наткнуться на обвинения в национализме, местничестве или бюрократизме. Учитывая, что в армии и НКВД авторитет Драгомирова зашкаливал, напрямую противостоять ему было практически невозможно.

Но совершенно очевидным оставалось и то, что просто так такие изменения через съезд протащить было невозможно – даже с поддержкой "силового блока". Просто потому, что угроза нависала над сотнями и тысячами весьма и весьма влиятельных партийных лидеров. А значит, напрямую выносить на съезд такие предложения было опасно. Оппозиция вполне могла организоваться – и победить. Чего, вполне понятно, Драгомирову явно не хотелось.

Поэтому-то он и решил "есть слона по кусочкам". Следовало озаботиться получением парочки дополнительных козырей. Что это означало? Ну, для начала Богдан собирался изменить конституцию СССР, введя в нее несколько новых статей и слегка модернизировав.

Плюсом этого предварительного шага было то, что уже на стадиях обсуждения и принятия нового "основного закона" плесень оппозиции будет вынуждена проявить себя. Просто потому, что иначе шансов на съезде КПСС у противников Драгомирова не останется вообще и они реально лишатся власти.

Получалось, что даже в том маловероятном случае, если новые статьи не примут в том виде, в каком их хочет внести Богдан, он все равно оказывался в выигрыше, зная "оппозиционеров" в лицо. Да и, опять же, можно будет выторговать отступные от партийцев в обмен на свои уступки.

А уже на съезде, воистину должном стать судьбоносным для страны, можно будет "валить" конкретных товарищей. Механизм был опробован еще в тридцать седьмом, а авторитета и влияния у генерального секретаря хватало как в армии, так и в НКВД.

Да и компромата, собранного за время работы в ведомстве Льва Захаровича Мехлиса, у Драгомирова оставалось на большую часть Политбюро и Президиума. Этого было достаточно, чтобы как минимум заставить противников реформ отступить на профсоюзные посты, специально, собственно, для этого Богданом и создаваемые.

И вот уже после этого генсек и собирался осуществлять задуманное. Остановить его в тот момент будет уже практически невозможно. А после того, как Богдан закончит – невозможно в принципе.

Но Конституция являлась только частью плана, даже этого явно не хватало. Помимо всего, молодому советскому лидеру нужен был и зримый внешний успех, и в этом бесценную помощь собирался оказать небезызвестный Старик, обладающий во Франции значительнейшими связями и немалым влиянием. Да и генералу де Голлю настала пора возвращать старый должок.

Солнце, столь долго висящее в небе над Парижем, наконец скатилось за горизонт, спрятавшись за стенами дворца. Темнеющее небо, нависающее над двором, должно было принести долгожданную прохладу. Однако даже в девять часов вечера температура воздуха не желала падать. Лишь редкий ветерок приносил оживление.

По всей стране французы собирались на выходные за город – или, наоборот, в город, на отдых – в то время как несколько мужчин, собравшихся в центре блистательной столицы, намеревались принять воистину судьбоносное решение для Франции, Европы и всего мира.

Заседание правительства в Елисейском дворце продолжалось вот уже несколько часов и заканчиваться явно не собиралось. Несколько раз на улице появлялись затянутые в костюмы хмурые мужчины – иногда курящие, иногда просто наслаждающиеся свободной минутой и разминающие спину, но ни разу никто не сделал попытки уехать.

На гравии двора застыли три десятка самых разных автомобилей – от респектабельных черных "Ситроенов", до несколько легкомысленного белого "Рено Альпин". Водители, сбившись в кучку у западной стены, там, где ветерок гулял чаще всего, лениво разговаривали, даже и не ругая начальство, давно уже привыкнув к тому, что большую часть рабочего дня им приходиться ждать своих высокопоставленных пассажиров.

— Господа, предложение советского правительства слишком хорошо, чтобы от него отказываться. Я в очередной раз здесь это говорю, — немолодой гладко выбритый мужчина, Мишель Дебре, являвшийся министром финансов Четвертой республики, практически обмяк на стуле, но говорил уверенно.

— Оно слишком хорошо, чтобы быть правдой. У нас и так полно проблем с Алжиром, чтобы приходилось ломать голову еще и над подводными камнями и вторыми смыслами, которые в этом предложении наверняка есть! — министр внутренних дел, месье Эдгар Фор, уступать не собирался.

На самом деле, предложение русских и правда взволновало кабинет. Совместные предприятия, научная деятельность – и даже совместные военные разработки. Драгомиров предложил очень много, и отказываться от этого не хотелось.

Разваливающейся от войны в Алжире экономике советская помощь бы пригодилась. Хотя, конечно, СССР и сам просил за свое сотрудничество немало.

Аргументов "за" и "против" прозвучало уже очень много. И если честно, то президент де Голль все больше склонялся к мысли своего министра финансов. Тем более что русские все больше начинали походить на нормальных людей, отказавшись от призывов к мировой революции и сосредоточившись на строительстве своего собственного общества… Он сам видел это не так давно, когда был в Союзе с официальным визитом в начале пятидесятых.

Вероятно, это нормальный путь развития для революционных республик – за идеалистами приходит Наполеон (в коем качестве французский глава видел Сталина), а за ним – нормализация и либерализация. И хотя Драгомиров либералом не выглядел совсем, политика СССР значительно смягчалась, постепенно отходя от языка воинственных угроз и ультиматумов. Даже по поводу Алжира последнее время от русских не было слышно традиционных осуждающих реплик.

Наконец, в половине десятого президент решился. Прервав недовольное брюзжание своих министров и "больших" промышленников резким хлопком по столу, "Генерал" покачал головой и, набрав воздуха в грудь, громко объявил:

— Я решил.

Кабинет замер. Войти в Союз Экономической Взаимопомощи с Советами и их сателлитами и союзниками было лакомым куском – но это значило серьезно обострить отношения с американцами и их поддакивающими друзьями. Но Америка все больше и больше теряла чувство такта, применяя меры прямого экономического давления. Сложный выбор. И – далеко не очевидный.

Пауза и молчание затягивались, когда, взвесив все в последний раз, Шарль де Голль громко, на весь кабинет заявил:

— Мы согласимся. Это наш шанс вернуть Франции то место в мире, которое она заслуживает. Я думаю, господа, вам стоит подготовить все необходимые документы и конкретные предложения для переговоров с русскими. Все свободны.

Во дворе громко рассмеялись водители, услышав особенно смешную байку в исполнении одного из охранников. Однако их веселье было прервано появлением швейцара за стеклянными дверьми дворца. Он подал знак, после чего расслабленные сотрудники службы безопасности подобралась, а водители, побросав недокуренные сигареты и втоптав их в гравий, разошлись по автомобилям.

Моторы железных коней уже урчали и фыркали, когда появились министры. Швейцар открыл дверь, и члены правительства Четвертой республики спустились во двор, обмениваясь пожеланиями хорошего отдыха и прекрасно понимая, что следующая неделя выдастся более чем напряженной.

Автомобили по очереди подкатывали к ступенькам, швейцар с поклоном открывал заднюю дверцу, министры рассаживались, и мимо отдающих честь гвардейцев машины выезжали на Фобур Сен-Оноре.

— Значит, жду от вас конкретики, мон ами, — министр иностранных дел Франции, месье Пино, пожал на прощание руку Мишелю Дебре.

— В понедельник с утра назначим совещание, я полагаю?

— Думаю, меня это устроит. Хорошенько подумаем, как бы посильнее заинтересовать русских. Удачных выходных.

— Приятного вечера, мон ами.

Пока министры прощались, никому и в голову не пришло понаблюдать за швейцаром, внимательно прислушивающимся к разговору.

Спустя десять минут двор практически опустел. Швейцар подождал еще несколько минут, после чего направился к телефону.

— Дорогая? Я сегодня зайду к Лефевру, пропущу пару стаканчиков? Напряженный день.

Дождавшись утвердительного ответа, с угрожающими, правда, нотками по поводу "стаканчика", швейцар спокойно завершил разговор. И действительно – зашел в означенное заведение на пути домой. Передал бармену несколько франков, расплачиваясь за пиво. И никто не знал, что на одной из бумажек было написано слово "Да".

Люди Старика выполняли свою работу. Всегда.

"Особенности внутренней и внешней политики Советского Союза в послевоенный период 1945–1955". Издательство "Editorial Ivrea", Буэнос-Айрес, 1984 год.

"…Развитие промышленности советского государства можно разделить на несколько крупных периодов. Одним из них как раз и является период послевоенный, от окончания Второй Мировой войны и до смерти Иосифа Сталина. Несмотря на то, что реформы Драгомирова начали сказываться только в самом конце 50-х годов, продолжение политики советского вождя после его смерти можно считать отдельным этапом "Драгомировской экономики".

Характерной особенностью послевоенной экономики СССР можно назвать стремительное восстановление и широкое распространение т. н. "артелей" – особых форм негосударственных предприятий, характерных для советского государства и строя.

Так, к моменту смерти Сталина в Советском Союзе действовало более ста двадцати тысяч мастерских и предприятий самых разных направлений.¹⁷ От пищевой промышленности до металлообработки, от ювелирного дела до химической промышленности, от станкостроения до автомобильного производства.

К моменту прихода Драгомирова к власти на них работало более двух миллионов человек, которые производили 8 % валовой продукции промышленности СССР. Это явно демонстрирует, что столь часто используемое странами западного мира утверждение о всеобщей национализации неверно и является ложным.

Стоит отметить, что артели и кооперативы производили более 50 % мебели, около 70 % металлической посуды, 30–40 % (по разным оценкам) всего трикотажа, практически 100 % детских игрушек. В последнем случае стоит отметить, что знаменитой игрушке "Трансформер" мы обязаны именно артели из СССР, возглавляемой Дмитрием Олеговым, в годы Второй Мировой войны работавшим на танковым производстве, где он и познакомился с идеей унификации.

Продолжая анализ предпринимательского сектора советского государства, нужно сказать, что в нем работало около сотни конструкторских бюро, двадцать две экспериментальных лаборатории и даже два научно-исследовательских института! Более того, уже тогда в рамках этого сектора действовала негосударственная пенсионная система.

Эти факты ярко подтверждают, что стремительное развитие кооперативного движения при Драгомирове имело в своей основе работу Сталина, заложившего серьезнейший фундамент для развития в СССР аналога западного т. н. среднего класса.

Безусловно, аналогия не является абсолютной, однако количество общих черт позволяет нам так говорить.

Еще одной особенностью развития в Советском Союзе предпринимательства является его т. н. социальная нагрузка. В это понятие входило (и входит) предоставление кооперативами и артелями своим членам ссуд на приобретение скота, инструмента и оборудования, строительство жилья. Фактически, кооперативное движение развивало само себя, насыщая потребительский сектор советской экономики и подготавливая ее к резкому рывку на внешние рынки…

Очевидно, что фактически отдавая потребительский сектор на откуп частным производителям, Драгомиров действовал в рамках уже сложившегося на тот момент тренда, отдающего предпринимательству приоритет в означенных отраслях. Глава советского государства лишь привел этот процесс в несколько более упорядоченный вид, защищая систему и ее наиболее важные части от рисков и перегрузок…

…Несмотря на ориентацию на потребительский сектор, артели участвовали не только в нем. В частности, ярким примером служит изготовление в Ленинграде во время войны на кооперативных мощностях пистолетов-пулеметов Судаева и артиллерийских снарядов, что уже указывает на имеющийся в распоряжении негосударственных предприятий производственный потенциал.

Кроме того, уже после войны в СССР начали формироваться артели, занимающиеся выпуском оборудования. Основными потребителями их продукции долгое время оставались другие артели и кооперативы, однако необходимо отметить, что уже во второй половине пятидесятых годов многие государственные предприятия зачастую закупали технологическую оснастку у частных производителей…

…Так или иначе, к концу жизни Иосифа Сталина частный производитель уже занимал важнейшие роли в потребительском секторе советской экономики, фактически вытеснив оттуда государство. Драгомиров, осуществляя реформы, лишь только подтолкнул развитие промысловой кооперации и артелей, позволив им стать одной из важнейших опор социалистического общества. Несомненно, что при отсутствии у него базы, сложившейся под влиянием Сталинской экономической системы, данные реформы были бы невозможны или затруднены.

…Ставка Драгомирова на кооперативное движение вполне однозначно себя оправдала, о чем говорят высочайшие темпы роста внутреннего валового продукта СССР и стремительное развитие всей экономической системы социализма в целом…"

Кремль, возвышающийся стенами цвета крови над окружающим пространством, был непривычно тих и мрачен. Вождь, сидящий в глубоком кресле в своем кабинете, смотрел в окно, на затянутое дождевыми тучами темное небо. Мысли были невеселыми.

Война с белофиннами показала, что армия к большой войне в Европе не готова. И пусть она закончилась успешно – поставленные до ее начала цели достигнуты не были. Генералы, еще полгода назад утверждавшие едва ли не хором, что Финляндия рухнет от несильного пинка, сегодня осознали, насколько серьезно положение в войсках.

И пусть сейчас удалось полностью обезопасить Ленинград от угрозы с севера и отодвинуть границу, потери оказались слишком велики. В том числе и для авторитета Красной Армии.

Хорошо, конечно, что удалось проверить новый легкий танк в боевых условиях, где он показал себя столь удачной машиной. Все же правильное решение он принял тогда, когда решил взять курс на массовую дизелизацию советского государства. Грузовики, танки, тепловозы даже… Бензин требовался легковым автомобилям и самолетам, мазут – электростанциям. Дизельное же топливо было залогом выживания СССР. Или стало таковым.

Это было связано с несовершенством применяемого способа перегонки нефти, при котором на десять, от силы двадцать процентов бензина выходило практически столько же, если не больше, керосина, лигроина, соляровых масел и прочей, практически не используемой ерунды. Плюс мазут. Поэтому, когда в других странах стали изобретать все более дорогие и затратные способы перегонки остатков в бензин, Советский Союз принял решение о массовом внедрении двигателя, где они могли использоваться. Не было времени играть в нефтяную "гонку вооружений".

Ставка на дизель была не единственным рискованным решением вождя. Гораздо более серьезным риском – и порою это решение отзывалось в сердце болью – стал отказ от столь любимого им "Большого флота". Линейные корабли, по всем расчетам требовавшие огромных денег – миллиардов и миллиардов рублей – пришлось отложить на будущее. Пока что морякам придется обойтись эсминцами и легкими крейсерами. Разве что два построенных "антивашингтонца" выбиваются из этой среды относительно недорогих судов… Но теперь прекрасные короли открытого моря появятся в СССР только в конце сороковых годов. Но что делать – стране ресурсы необходимы на гораздо более приоритетные проекты.

Ведь если подумать, на сэкономленные только на отказе от тяжелого крейсера шестьдесят девятого проекта деньги удалось закупить несколько тысяч высококлассных американских станков и несколько заводов!¹⁸ Спасибо за это Старику, конечно, поскольку из-за финского вопроса Штаты торговать с Советским Союзом более не хотели… Ничего, скоро захотят обратно, никуда не денутся.

Но все равно – проблемы перед страной огромные. Не сегодня-завтра Гитлер договорится с англичанами, и орды завоевателей хлынут на советскую землю.

Иллюзий вождь не питал, прекрасно понимая, что отсидеться в стороне не получится. Рано или поздно война придет и в СССР. И это его задача – сделать так, чтобы подобное случилось как можно позже. Нужно время. Но время стремительно утекало. Надо было сделать так много в столь маленький промежуток времени.

Танковый завод в Омске вскоре войдет в строй, и легкий Т-50 пойдет в войска в возрастающих количествах. Как и совершенно новый танк, превосходящий все, что есть у врагов.

Сложности были с самолетами. У Поликарповского прототипа серьезные проблемы с запуском в серию. Заслуженный И-17 хорош и пока еще адекватен требованиям времени, но модернизировать его до бесконечности – не выход. Нужна принципиально новая машина. Яковлев обещает сделать то, что нужно – но справится ли?… Тот еще вопрос. Пока что не подводил.

Как же некстати вся эта война. Страна готовится, еще немного, и армия сможет ее защитить. Надо лишь исправить выявленные в финской кампании недостатки.

Но с каким удовольствием он бы направил эти ресурсы на строительство мирной жизни! С какой бы радостью читал о росте выпуска легковых автомобилей, обуви, тракторов… А не о танках, истребителях и винтовках. Одна отрада – тяжелые грузовики. Их замечательно можно использовать в гражданских отраслях.

Но об этом думать надо будет уже после войны. Приоритеты вождь расставлять умел.

Только бы успеть…