«Царство свободы» на крови. «Кончилось ваше время!»

ГЛАВА 18 Харбин и Сибирь

— Вот такие у них это… планы, Виктор Леонидович.

Николаев рассказывал все без утайки. Никакого страха он не испытывал. Имелись небольшие опасения, все-таки перед ним сидел человек безжалостный, находящийся в состоянии войны с нынешними властями Сибири, да и всех прочих мест, некогда составлявших единую Империю, но именно враг, а не разбойник, как его обычно старались изобразить официальные органы. Пусть даже самому пришлось его ловить не столь давно, так это уже служба. Ничего личного.

— Интересные планы. — Покровский задумчиво размял папиросу, чиркнул спичкой, прикуривая. — Что интересно, Лука Степанович, ведь их даже опыт предыдущий ничему не научил. В честь чего я должен был поверить вам и двинуться именно этой дорогой? Мало ли… Пути мне все открыты. Помните, как у Александра Сергеевича? — Он задумался. Литература, которую поневоле довелось проходить в кадетском корпусе и в училище, частью уже выветрилась из головы, и дословно процитировать классику стало трудно. — Ну, в общем, «чем мы сильны, Басманов? Да мнением народным».

Где-то он переврал, что-то недосказал, однако общий смысл идеи был понятен. Справедливости ради, Николаев тоже помнил Пушкина весьма смутно.

Следователь кивнул. Он тоже давно убедился, что простой народ смотрит на его нынешнего собеседника как на героя, отстаивающего его права перед властью. Тем более последняя давно воспринималась едва не как вражеская, опирающаяся на чужие штыки, и уж явно не сулящая ничего хорошего простому крестьянину или рабочему. В таких обстоятельствах любой борец с правительством поневоле превращался в народного защитника со всеми полагающимися надеждами. Которые, надо отдать должное, Покровский пока не обманул.

— Кстати, не знаете реакции на начавшуюся войну?

— Откуда, Виктор Леонидович? Я же в тот момент уже подъезжал к Харбину. А перед тем даже слухов не было. Самого поразило… А из газет особо ничего не поймешь. Вроде бы это… хотят по принципу: «Наша хата — с краю». Насколько могу судить.

Говорить о реакции Розы, все-таки представительницы определенных структур, он посчитал себя не вправе. Женщина, даже являющаяся врагом, все равно остается женщиной, и отношение к ней несколько иное.

Покровский вздохнул:

— Почему-то мне тоже так кажется. Типичное предательство в самом полном, исконном смысле. До этих мест все равно ни поляк, ни немец не доберется, а прочих сами приглашают, наплевав на интересы государства. Им же главное — личная власть, а прочее… Весь наш распад был сверху. Очень уж многим хотелось быть первыми в каком-нибудь из обломков, но не одним из многих в едином государстве. Вот и разыграли карту местного национализма.

Впечатления глубокого мыслителя бывший летчик не производил. Зато в нем чувствовалась внутренняя сила, смешанная с убежденностью в правоте своего дела. Не государственный деятель, нет, до такого уровня Покровский подняться явно не мог, зато прекрасный исполнитель, инициативный, обладающий харизмой, человек, за которым многие пойдут в огонь и воду.

Но дальше-то что? Надо ведь не просто быть против нынешнего строя, но и что-то предложить взамен. Иначе ради чего все это?

Или за спиной лихого атамана стоит некто более значимый? Даже не в смысле масштаба личности, а в смысле государственном. Тот, кто выступает не только против нынешнего, но и за грядущее. Кто сумеет объединить разваленное, восстановить, вновь сделать великой страну. Но кто? Кто-нибудь из уцелевших в социальных катаклизмах великих князей? Или кто-то из новых, раз в старых по понятным причинам давно не верится? Тот самый пресловутый и таинственный Центр, о котором говорили Николаеву и даже попросили при случае выяснить имена людей, входящих в его руководство? Только такое, следователь понимал, не спросишь.

Если бы…

— Слушай, Николаев, тебе не стыдно служить нынешним?

— Я же не им служу. Кто-то должен ловить всякую шваль. Убийц, воров… Уголовный сыск необходим при любом строе и поддерживает не конкретную власть, а обеспечивает более-менее спокойную жизнь обычным людям. Бывают, конечно, исключения… Знаешь, что порою творится в городах?

Вдруг вспомнилось простреливаемое насквозь поле и валяющиеся трупы солдат. Но ведь и там Покровский всего лишь мстил за уничтоженную деревню, действуя в рамках им же установленных правил.

— Меня имеешь в виду? — понял Виктор Леонидович, благо перед тем следователь рассказал ему если не все, то весьма многое.

— И это тоже.

Они не заметили, как перешли по-офицерски на «ты». А что столкнулись разок по разные стороны, так ничего личного. Каждый лишь выполнял свой долг.

Покровский помялся, явно собираясь что-то спросить, закурил опять и лишь потом произнес:

— Слушай, Николаев, ты ведь хоть косвенное отношение к тайнам имеешь. Слухи ведь ходят разные, и что из них правда… Кто отдал приказ убить Императора с семейством?

— Не знаю. У нас тоже все на уровне слухов. Никаких расследований, насколько знаю, это… не проводилось. Я устроился на службу позже. А тут и территория иного государства, и все настолько шито-крыто… Но, насколько понимаю, замешаны в отдании приказа были социалисты. Как бы не сам Керенский. Им же он мешал больше всех. Настроение части народа было за монархию, вот и решили разом разрубить узел. Только это лишь мои предположения. Точной информации у меня нет. Там столько замешано…

— Ладно, — жестко ответил Покровский. — Припомним. Всем припомним. Есть у меня такой Аким. Полный Георгиевский бант, потом по ранению оказался в Петрограде. Так летом семнадцатого собственноручно отправил в ад некоего Ульянова. Не слыхал о таком?

— Вроде нет. — Николаев напряг память. И что-то крутилось, и за давностью лет точно не вспомнить.

— У него еще псевдоним был: Ленин. Прибыл из Германии толпами руководить, еще и с временными поцапался. Все к власти рвался, поделить имущество богатых обещал.

— Что-то вроде было… Точно! Теперь знаю, о ком речь. Он все грозился мировую войну в гражданскую превратить на немецкие денежки. А ту — раздуть опять в мировой пожар. И кажется, это… останься в живых, вполне бы мог.

— Хорошо: сплыло. Иногда думаю: если бы не Аким, такое могло бы быть, всем мало бы не показалось. Пошел бы брат на брата, пока земля не обезлюдела. Жаль, прочие подельники этого господина до сих пор здравствуют. Говоришь, ждать меня будут? Пусть подождут. Передай: Покровский клюнул на удочку и скоро объявится в Сибири.

— Я лучше это… с тобой, — спрашивать о конкретных планах Николаев по понятным причинам не стал.

— Не стоит. Пока. Но если захочешь, присоединишься потом. Обещаю: возможность у тебя будет. Где, ты говоришь, нас собираются ждать?

— Где были, Лука Степанович? — Суханов спрашивал осторожно, не особо надеясь на ответ.

Мало ли какие бывают секреты? Если вдруг начальство отправляет в командировку одного из лучших сотрудников, а тот молчит и даже помощнику не сообщает, куда едет, значит, дело явно тайное. Мог бы, уже давно сказал.

— Далеко. Лучше это… хоть введи в курс нынешних дел. Что у нас новенького? Кого ищем?

— Многих. Спокойнее в городе не стало. А уж за городом вообще творится непонятное. По слухам, народ бузит.

— Что значит бузит?

Суханов посмотрел по сторонам, словно боялся, будто в кабинете объявился некто третий, посторонний, пожал плечами и шепотом сообщил:

— Говорят, начинают бунтовать против власти. Требуют объединения с Москвой. Мол, раз война, то все русские обязаны держаться вместе.

— А правительство?

— Как всегда. Сплошные словеса и ни проблеска дела. Лучше бы их и вправду свергли к какой-то матери! Настолько они всем надоели!

А ведь действительно, говорит искренне, отметил про себя Николаев. Вроде отсутствие длилось недолго, а вот вся атмосфера успела сильно измениться. Словно вместе с наступавшей весной люди стали отходить от долгой зимней спячки. Только интересно, сами ли или все-таки поработали некие тайные силы? Вдруг следователь прав и Покровский — лишь вершина айсберга, а где-то есть и другие, пока не выдвигающиеся на первый план? При наличии крепкой тайной организации и едва не всеобщем недовольстве возбудить народ не так и трудно. Тут — намек, тут — какие-нибудь подлинные или похожие на подлинные факты, а дальше слухи пойдут гулять сами, усиливаясь при каждой передаче от одной группы людей к другой.

— Что наши иностранные «друзья»?

— Ничего. Сидят и не вылезают из своих казарм. Они рисковать не любят, а настроение обывателей такое, того и гляди, морды начнут бить. И хорошо, если только морды, и бить, а не стрелять. Да и наши солдаты предпочитают по одиночке не шастать. Но патрулей стало больше. И все вооруженные. Сразу человек по десять, при офицерах, а толку от них почти никакого. Криминальная сводка только и полнится преступлениями.

— Это… Давай, — вздохнул Николаев.

Разговоры — разговорами, но надо и к делам переходить. Пока, во всяком случае. Хотя и странно: где-то идет война, кто-нибудь из старых армейских знакомых наверняка сейчас сражается, а ты тут занимайся всякими уголовниками, совсем как в недавнее время.

Но ведь действительно, должен же ими кто-нибудь заниматься!

Помощник взгромоздил на стол такую кучу всевозможных папок, то пухлых, то совсем тонких, что немедленно стало дурно. Можно сказать, почти с поезда, пока доложил о мифических результатах вполне реальных дел, дома был фактически ночью, толком и не выспался, и сразу столько всего! И ведь начальство не посмотрит на недавнюю командировку по иному ведомству, будет спрашивать, словно не отлучался никуда.

Вот ведь где профессия!

— Тут — по ограблению склада купцов Ивакиных. Сторожа убили, шесть ножевых ранений, замок взломали, наиболее ценное вывезли на трех санях. Там хранились меха, еще кое-что… Оставили лишь громоздкое, что места занимает много, а продать трудно.

— Это каких Ивакиных? Которые прежде были Армфельдами? — Николаев вспомнил полуподпольные листки о якобы настоящих фамилиях некоторых деятелей из новых. Старые, коренные сибиряки были известны и составили себе состояния давно, в крайнем случае — в годы Великой войны, только помимо них в самостоятельной Сибири развелось достаточно лиц пришлых, явившихся во времена Смуты, и про некоторых говорили разное.

— Они самые. Но Армфельды ли, Ивакины — разницы никакой. Кстати, пытались дать взятку, чтобы расследование ускорили. Я сказал, что не моя компетенция, решать вам. Просили сообщить, когда прибудете?

— Зацепки какие-нибудь есть? — Дело было не во взятке, просто следовало изначально определиться, где действительно можно расследовать быстро, а где — предстояло долго блуждать в потемках и так и не выйти на преступников.

— Судя по показаниям одного приказчика, накануне пару раз там видели человека, весьма похожего на Мишку Меченого. Не факт, конечно, однако…

— Меченый… Он же вроде в тюрьме, — припомнил Николаев.

— Я навел справки, — пожал плечами Суханов. — Сбежал. Еще в канун Нового года. О дальнейшем ничего не известно.

— Сбежал… Интересно. Только до сих пор Меченый больше специализировался по ювелирам. Мехами, сколько помню, он не занимался.

— Ювелиры охрану увеличили. Не так их сейчас просто взять. Может, на самом деле не Мишка. Мало ли их, с родимыми пятнами? Да и, может, пятно показалось. Неизвестный лишь разок снял шапку, а что там у него на темечке…

— Подожди. Но появлялся он неоднократно?

— Да. Раза три в течение последних дней. Потом, после кражи, пропал.

— Ну, потом, это… объяснимо. Сыщики носами землю роют, не каждый пойдет в такое место. Но проверить обязательно надо. Людей послать по злачным местам, «малины» потормошить, среди агентов попробовать разузнать. Хотя бы на уровне: в городе Меченый или вообще в иные края подался? Если здесь, попробуем отловить. Не за кражу, так хоть за побег.

— Я уже распорядился. — Суханов улыбнулся. Мол, все мысли начальства предвижу заранее, вот какой я молодец! — Пока результатов нет. Но сами купцы подозревают конкурентов. Мол, это Панкратов хочет их разорить, убрать из делового мира и по миру пустить. Но все голословно, так что, кто кого хочет погубить, вопрос еще тот… Да и Панкратов — из стариков, они таким никогда не грешили. Да еще прямо в городе, где все богачи на виду. В общем, не верю.

— Люди порою тоже это… меняются. Особенно когда меняется жизнь. Проверить на всякий случай надо. Поделикатнее, осторожненько. Может, сам схожу в гости к этому Панкратову.

Казалось странным, что совсем недавно он находился в Харбине, вел беседу с человеком, за которым безуспешно гонялся в отнюдь не далекие времена, и не просто беседовал — дружески, договаривался о совместных действиях… И вдруг — резкое возвращение к привычной жизни с ее негативными сторонами.

— Все равно вряд ли, — упорствовал Суханов. — Я бы скорее предположил, что Меченый замечен в убийстве семьи ювелира, — и в ответ на молчаливый вопрос начальника пояснил: — Было тут и такое. Неизвестные проникли в дом и убили шестерых. Двух детей и четверых взрослых. Троих из них застрелили из «наганов». Минимум два ствола. Выстрелы соседи слышали, но выглядывать поопасались. Лишь одна бабка от окна заметила, как выбегало не то трое, не то четверо мужчин с какими-то сумками и сразу уехали на пролетке. Никаких примет. Искать толком некого. Заявили кое-что из драгоценностей в розыск, то, что смогли установить сравнительно точно, однако пока нигде не появлялись.

— Весело. И много еще таких случаев?

— Хватает.

Оба невольно покосились на папки.

— Вот что… Это… подключи всех, но Меченого пусть найдут. Где угодно. Подними на ноги агентов, осведомителей… Вдруг замешан хоть в одном преступлении? В общем, возьмем, попробуем раскрутить…

— А говорил, не найдете. — Николаев подмигнул помощнику.

Снег на улице полностью прошел, сменился грязью, а здесь, на окраине, не имелось даже подобия тротуаров. И не поймешь, где чище — посередине, где ездили пролетки, или у самых заборов?

— Так сколько потратили, — вздохнул Суханов. — Почти неделю.

— Зато и результат налицо.

Следователь покосился на часть своего воинства. Начальство расщедрилось необычайно и выделило для операции дюжину человек. Такого Николаев давно не помнил. Если не считать поисков Покровского, когда дать могли не то что дюжину, а хоть целую роту из армейской части. Если не батальон. Но там история была иной…

Милиционеры нервничали, всякое бывало в последнее время, и не столь редко их появление встречали стрельбой. Но все-таки здесь были отобраны лучшие, более опытные. Даже премия была обещана в случае успеха, небольшая, как и все милицейское жалованье. Однако при бедности и копейка — деньги.

Роли были распределены заранее, но Николаев счел за благо повторить:

— Вы четверо заходите с тыла. Вы двое — слева от улицы. Двое — справа. Следите за окнами. Хватать всех. В случае сопротивления старайтесь стрелять по рукам и ногам, но если не получится… Сами понимаете. Старайтесь подойти к дому скрытно. Собаки там нет, так что должно получиться. Ну с Богом!

Прежде следователь хотел воспользоваться какой-нибудь пролеткой, однако ее проще услышать, а услышав — насторожиться. И кто его знает, какова будет реакция? Если, разумеется, Меченый действительно там. Но ведь видели его, проследили. Хочется верить, старый уголовник ничего не заподозрил, не сменил лежбище за прошедший день.

— Только не маячьте.

Он выждал немного, давая группам время выйти на исходные, и потянул «наган». Револьвер привычно лежал в руке. Суханов и двое милиционеров сразу последовали примеру начальства. Последнее это дело — доставать оружие, когда уже надо стрелять.

Прошли, прижимаясь к забору. Сумерки грозили обернуться тьмой. Так и выбирали — где-то на самой грани, чтобы еще не совсем ночь, никакого освещения на окраинной улочке не имелось, но и не день, когда каждый прохожий на виду.

Грязь пыталась засосать сапоги, налипала на них лишним грузом. Но могло быть и глубже, и на судьбу особо роптать не стоило. Тут едва не по щиколотку, и то не везде. Прелесть весны, и без прелести той никуда.

Суханов чуть обогнал, на мгновение застыл рядом с калиткой, поддел через щель ножом щеколду. Калитка чуть скрипнула, пропуская компанию.

Двор темнел неухоженный, поросший небольшими деревьями и кустами. В сумерках толком не разобрать какими, да и к делу отношения растения не имеют. Листвы нет, укрытие за ними сомнительное, а до плодов еще жить и жить.

Дом стоял чуть в глубине, словно прячась от общей улицы. Одноэтажный, с небольшой мансардой. Николаев видел его днем, отметил общую неухоженность: потемневшие от времени стены, покосившуюся крышу, покрытые пылью окна — четыре штуки по фасаду. За двумя уже отражалось пламя свечей — электричество на окраины никто не тянул. Да и плата за него была такой, что простым людям не по карману.

— Давай!

Милиционер дернул входную дверь, и Николаев первым рванул внутрь.

Короткий коридор. Дверь, ведущая внутрь и деревянная лестница наверх, в мансарду. Кивок Суханову, и помощник бросается наверх. Один из милиционеров привычно застывает с «наганом» наготове.

Комната. Трое мужчин лениво перекидываются в картишки. Две женщины накрывают соседний стол. Тарелок и бутылок много, сразу видно, что живут здесь не бедно.

— Милиция! Руки вверх! — и направленный ствол в знак серьезности намерений.

Недоумевающие взгляды. Сидящие явно не ожидали вторжения. Одна из женщин вскрикивает и роняет на пол тарелку. Звук бьющейся посуды вырывает людей из невольного ступора. Мужчины начинают медленно подниматься, затем один из них пытается броситься вперед прямо на следователя. Драться на кулаках Николаев не собирался. Успех непредсказуем, кто кого — неизвестно. Да и в дело вступают инстинкты. «Наган» оглушительно грохочет в небольшом помещении. Никаких предупредительных — следователь сразу стрелял на поражение, лишь постарался не убивать и послал пулю в правое плечо. Но нападавший уже успел развить скорость, и Николаев едва успел отшатнуться от летящего на него довольно крупного мужика.

Впрочем, следователь не только отшатнулся. Он успел машинально подставить ногу, и бандит, с чего так рваться на выход нормальному человеку, споткнулся, по инерции полетел прямо в объятия стоявшего чуть позади милиционера. Последний машинально поймал падающее тело и резко опустил на голову преступника рукоять «нагана».

Рухнул опрокинутый столик, за которым лишь недавно играли в карты. Судьба наиболее ретивого картежника послужила его товарищам наглядным примером, и повторить попытку прорыва больше никто не решился.

— К стене! — рявкнул Николаев. — Женщинам тоже!

Среди последних тоже порою попадаются разные штучки, а играть в благородство при задержании — последнее дело.

— Чуть что — стреляй! — Это уже милиционеру, с готовностью взявшему на прицел выстраивающихся у стены обитателей дома.

Николаев уже отметил про себя, что Меченого среди задержанных не было. Но ведь и комната в доме не одна.

Словно подтверждая мысль, где-то в глубине дома резко хлопнуло открываемое окно, и сразу с улицы донеслась пронзительная трель милицейского свистка, а следом загрохотали выстрелы. Кто-то пытался прорваться из дома, однако налетел на предусмотрительно выставленное оцепление. Но это там, на улице, а Николаеву еще надлежало проверить дом.

Следующая комната оказалась пуста. Последняя дверь, рывок, и сразу встречная вспышка выстрела. Палец машинально надавил на курок в ответ, только на этот раз щадить противника Николаев не стал. Бандит, лицо его попало в тень и разглядеть, Меченый это или нет, было невозможно, стал заваливаться на спину.

Больше в комнате никого не было. Зато в дальнем конце имелось распахнутое настежь окно, через которое и пытались вырваться местные постояльцы. Судя по продолжающейся стрельбе, не слишком удачно.

И лишь теперь Николаев почувствовал боль в левом плече. Далекую от смертельной, он даже попробовал шевельнуть рукой, и та послушалась. Но боль немедленно усилилась, даже в голову отдалось, и на мгновение потемнело перед глазами. Однако позволять себе выход из строя было явно преждевременно. Лишь появилась досада, настолько глупо схлопотал пулю. Ладно, когда пару раз ранило на фронте, но на задержании…

Николаев нагнулся к противнику. Нет, не Меченый. Может, проходил по каким-нибудь делам, просто нельзя же помнить все особые приметы. Довольно крепкий, одетый в поддевку. Лицо заурядное, без особых примет… А ведь еще дышит, даже конечности чуть трепыхаются. Едва-едва, словно конец пути недалек. Ладно, главное — не убежит. Вот как там с остальными…

Стрельба за окнами уже стихла. Николаев машинально подобрал выпавший из рук подстреленного преступника небольшой «браунинг», еще раз бегло окинул взглядом комнату и двинулся назад. Вроде нехитрые движения, однако почему-то качнуло. Вот где угораздило нарваться! И рана начала болеть уже всерьез, а одежда понемногу напитывается кровью.

Загрохотали шаги на лестнице, а затем один за другим в первую комнату вступили молодой мужчина и совсем уже молодая женщина. Оба едва одетые, явно недавно занимавшиеся вполне понятными амурными делами. Следом за ними шагнул Суханов с револьвером наготове.

Опять не Меченый. Оставалось надеяться, что виновник облавы задержан во дворе. Но вот что будет, если матерый уголовник вообще выбрал для себя другую «малину», а сюда заходил лишь мельком по каким-то делам!

— Наверху больше никого, — отрапортовал помощник.

— Здесь тоже. В последней комнате один труп. Что снаружи?

Последний вопрос был обращен к только что вошедшему милиционеру из числа следивших за домом.

— Двое пытались уйти через окно. На попытку задержать открыли огонь. Масянова убили. Ну и мы их…

— Плохо, — вздохнул Николаев. Больше по убитому милиционеру, чем по бандитам. — Меченого не было?

— Как не было? Вот как раз он Масянова и убил! Прямо в голову попал, собака! Сейчас сам валяется…

— Ладно. Оформляйте всех этих. И трупы это… сюда стащите. Будем ждать, когда пролетки подойдут.

Жаль, конечно, что Меченого не взяли живьем, однако раскрутить можно будет и этих. Возможно, даже легче. Все-таки главарь более матерый, уже попадался в сети. А вот плечо болит и перед глазами почему-то все поплыло…

— Как вы?

— Нормально. Ходить могу, — улыбнулся Николаев.

Нормального было мало. Рана гноилась, приходилось постоянно ходить на процедуры, а в больницу класть отказывались, ссылаясь на нехватку мест. Мол, ничего особо страшного, а лишних коек не имеется. А также — плохо с санитарками, врачами, в общем, дома потихоньку вылечитесь.

Ладно, хотя бы головокружения прекратились, и лишь иногда донимал жар. Да левая рука слушалась плохо, и все домашние дела приходилось делать абы как. И все-таки могло быть намного хуже, если бы пуля прошла левее. А так… Пройдет же. Не через неделю, так через месяц. С одной стороны, даже хорошо побыть дома и хоть немного отдохнуть от бесконечных дел. И даже всякие органы и службы не могут привлечь для своих операций. А то ведь уже намекали, мол, переходи к ним. Уголовники, мол, ерунда. Главная опасность — контрреволюционеры. Первые мешают жить лишь гражданам, вторые представляют опасность для правительства.

Суханова явно распирало от новостей. На то и молодость, чтобы энергия бурлила, и даже полный рабочий день не мог вымотать до конца.

— Ладно. Садись и рассказывай. — Николаев придвинул пустую консервную банку, служившую ему в данный момент пепельницей, извлек папиросу, посмотрел на помощника.

Тот понял, чиркнул спичкой, затем прикурил сам.

— Они это. Шесть дел разом закрыли. Правда, пока раскрутил… Все по вашему методу. Мол, подельники сознались, а тем, кто играет в молчанку, срок будет другой…

Он говорил взахлеб, гордясь собой, а Николаев вдруг поймал себя на том, что почти не слушает помощника. Главное — банда взята, а уж как их выводили на чистую воду, дело десятое. Да и другие проблемы казались в данный момент важнее. Газеты злорадно сообщали о разгроме московских войск, хотя в последнее время названия населенных пунктов повторялись, и, следовательно, отступлений больше не было. Пусть Николаев сознавал почему, и что армия здесь особо ни при чем, но может, сумеют воспользоваться невольной паузой в боевых действиях, подтянут резервы, организуют контрудар…

— Чайник поставь, пожалуйста, — воспользовался он некоторой паузой в затянувшемся рассказе. — Наверно, и чаю еще не пил.

— Ах да, — спохватился Суханов, завозился с примусом, потом принялся озираться в поисках чашек. — Но пил я, честное слово! Только не помню когда.

— Часы не помнишь или день? Если последнее, плохо твое дело.

— Нет, я даже пообедал сегодня в буфете, — отверг предположение помощник. — Там биточки в сметане давали, так я две порции умял подчистую.

— Обедал он… Сейчас, между прочим, восьмой час, и обед твой был давно. Биточков у меня, правда, нет, но есть сало с хлебом, баранки к чаю… Так что, это… поужинаем.

Он и сам вдруг ощутил, что не против перекусить. В обычное время обедать приходилось где-нибудь на стороне, семьей так и не обзавелся, самому готовить вечно некогда, нанимать прислугу — не на жалованье следователя. Сейчас же, когда вроде постоянно находишься дома, аппетита зачастую нет. То температура, то слабость. Перекусишь чего-нибудь, и опять лежишь. Когда — с книгой, когда — просто так.

— Вас там как-то спрашивали, — нарезая сало и хлеб, поведал Суханов. — Опять эти… Но узнали про ранение и ретировались.

— Слава богу! Надоели уже.

— Что хоть хотят?

— Чтобы к ним перешел. Мое дело — преступников ловить, а не это… недовольных властью вычислять. Я, может, сам ею недовольный.

Суханов хохотнул:

— Сегодня у нас слух прошел. Будто этих борцов разгромили где-то у границы. Молва опять приписывает все Покровскому. Но тут не знаю, за что купил, за то и продаю. И еще, будто всю милицию вслед за армией хотят временно на казарменное положение перевести. В городе неспокойно, в деревнях власть вообще признавать перестали…

— Где они только казармы для нас возьмут, — пробурчал Николаев.

Он порадовался про себя. Все-таки порою лучше быть раненым, зато никакое начальство тронуть не может. Не бывает худа без добра. И Покровский молодец. Суханову не расскажешь, однако слухи те правдивые. Зная место засады, бывший летчик элементарно устроил охоту на охотников. Чтобы в следующий раз другим неповадно было. Теперь же наверняка уже вновь гуляет по Сибири, поднимая народ для борьбы.

— Точно! — Суханов затушил папиросу, посмотрел на чайник. Не закипает ли?

— Подожди, — Николаев покопался в недрах шкафа и извлек оттуда бутылку казенной. Настоящей, между прочим, подаренной по случаю одним благодарным гражданином. — Давай понемногу за успешное раскрытие кучи дел. Не каждый день сразу такая удача. Открывай!

Кто же откажется от подобного предложения вечером удачного дня?

Закусили салом за неимением чего-нибудь другого. Суханов вопросительно посмотрел на начальника, дождался его кивка и сразу начал разливать по второй. Только взялся за рюмку, как где-то очень далеко сухо щелкнуло несколько винтовочных выстрелов.

— А это что? Стреляют же…

— Пока — постреливают. Чего ты хочешь, если в самые ближайшие дни будет еще одна революция?

— Думаете? А не контр?

— Может, и контр. Но в терминологии ли дело? Главное — будет. Что в отделе о политике говорят?

— Только сплетни втихаря пересказывают. По нынешним временам не ведаешь, кто предаст. Выступит в качестве Иуды. А загреметь в качестве мятежника кому же охота? Но думаете, будет?

— Тут думать нечего. Всем все давно надоело. Главаря только не было. Личности, что встанет во главе.

— А теперь появилась? — Суханов все еще держал рюмку. Кажется, даже забыл о ней в ожидании ответа.

— Один — точно.

— Покровский?

— А почему бы и нет? Энергии ему не занимать. Решимости — тоже. Правителем ему не стать, но нынешних он свергнет. Помяни мое слово. Кто бы ни пришел вослед, хуже уж точно не будет. Потому давай выпьем за хорошее.

И подумал про себя: знать бы, кто стоит за лихим атаманом! Только ведь хуже на самом деле не будет.

И они выпили.