Ламбада, или Все для победы

Леонид Смирнов

Ламбада, или Все для победы

Руководящие уроды из всего

делают праздники для себя. Из побед и

поражений, из удач и неудач, из

улучшений и ухудшений. Они на сцене,

они играют.

Александр Зиновьев

Как страшно,

если миг один до смерти,

но вечно жить еще страшнее.

Даниил Хармс

1

На высоком утесе, над пропастью, где постанывала на ветру иссохшая за лето, попорченная недобрым путником чинара, на коленях стоял человек. Был он не в бурке и папахе, как положено истинному горцу, а в кургузом пиджачке и огромной плоской кепке-"аэродроме".

Внизу, в долине, чуть слышно играла музыка. Там продолжалась жизнь, во всяком случае, казалось, что это так. Здесь же царила смерть. В буквальном смысле слова. Между пучками жухлой травы и пыльными кустами колючего кустарника из растрескавшейся земли выпирали прямоугольные камни с именами и датами. Сами могилы упрятаны в толщу скалы, чтоб никто не побеспокоил усопших.

Издавна на этом утесе хоронили жителей большого горного аула Аль-Башлык. Раньше кладбище росло не слишком быстро. В голодные годы многие спускались в долину, там умирали и оставались навсегда. Выдалбливать в скале новые могилы было трудно, и во время войны, когда в ауле не оставалось мужчин, альбашлыкцев приходилось хоронить в другом месте - на плодородной террасе, занимая драгоценные метры возделанной с невероятным трудом земли.

Уже давно не было ни голода, ни войны, но лет пятнадцать назад горное кладбище начало быстро разрастаться, взбираясь на все более крутой склон, председатель сельсовета стал ежегодно привозить из райцентра по чемодану толовых шашек. И сейчас новая часть кладбища высилась над старыми захоронениями. Наверх ушла и тореная тропа. Теперь с нее видны только свежие могилы, недавние даты...

В долине продолжала звучать ламбада. Заводная, ритмичная мелодия, родившаяся в Латинской Америке, так и звала пуститься в пляс. "С ума они, что ли, посходили?" - подумал человек, встал с колен, отряхнул их и глянул вниз.

Где-то там, на берегах Кызылги, он сумел-таки сбросить "хвост", хоть и было это нелегко. По следу шли молодые, умелые, натасканные, распираемые от избытка сил и едва не повизгивающие от нетерпения парни в одинаковых джинсовых костюмчиках и кроссовках "адидас". Видать, новая генерация...

Человек подошел к могильному камню, вертикально воткнутому в землю. "Амир Байдаков Ахмед-оглы, 1956-1988". "Худой, высоченный, чуть сутулящийся, с большими сильными руками... Пятеро детей - последний родился уже после похорон". Человек выбирал из памяти аккуратно разложенную по полочкам информацию - все, что собрал в аулах и долине на сегодняшний день. Больше-то вряд ли удастся, когда на тебя гон...

"Кем же он был? - Напрягся, пытаясь вспомнить. - Чеканщиком, кажется. И конечно, сердечный приступ. Так, дальше... "Магомед Байдаков Джафар-оглы, 1963-1990". Невысокий крепыш, весельчак, карманы всегда набиты подарками. Холостяк, любимец кызылганских девушек. Там-то нравы не такие строгие... Шофер-дальнобойшик. Потерял управление на пустой, ровной дороге, врезался в ограждение и сгорел вместе с машиной. Вскрытие не проводилось".

Уйти от "хвоста" человек сумел, лишь перепрыгнув под носом у преследователей через Кызылгу в ее самом широком месте. Это было окончательное саморазоблачение, но у него не оставалось другого выхода... Звали его Бастаном. Будем пока что и мы называть его так.

Бастан подошел к третьей могиле. "Абдулла Дуванов Рагим-оглы, 1967-1992". "Совсем свежая... Ладный парень, отслужил в "кавказских оленях" - в горно-стрелковой бригаде, потом учился на механизатора, бросил, стал помощником чабана. Сердечный приступ в кошаре".

Рядом еще одна: "Мустафа Дуванов Рагим-оглы, 1953-1992". "Брат, значит... Знаю только, что киномехаником был, книги читал, Коран, в мечеть стал ходить незадолго до смерти. Трое детей, больная жена. Хафиза, кажется... Точно, Хафиза".

Лицо ее было иссечено сеткой преждевременных морщин и почернело от недосыпа и постоянной усталости. Руки, искалеченные полиартритом, теребили традиционный серо-бежевый платок, покрывавший голову и спускавшийся почти до пят.

Хафиза единственная из вдов Аль-Башлыка согласилась поговорить с Бастаном. Правда, она так и не поняла, отчего он интересуется смертями мужчин, ведь на все воля Аллаха. Верно, прогневали Его чем-то. Объяснения, что Бастан - врач и послан из райстатуправления, она пропустила мимо ушей.

- Вспомните, пожалуйста, уважаемая Хафиза Умар-кызы, не было ли в Аль-Башлыке чего-нибудь необычного перед восемьдесят четвертым годом? Именно с тех пор начали умирать ваши мужчины.

- Горцы всегда умирают чаще других, потому что никогда и ни перед кем не склоняют голову, - ответила она гордо. Глаза Хафизы блеснули. - Кто назвал тебе этот год?

- Аксакалы, уважаемая. Старейшие в ауле Нурпес Байдаков и Хикмет Дуванов.

- Годы убелили им волосы, храни их Аллах, но иссушили память. Мы живем как жили. Это внизу сменяется время. Мы живем как жили всегда!.. - повторила она с вызовом. Отчего-то Хафиза разволновалась.

В доме шумели дети, голопузый мальчуган высунулся из-за косяка и с любопытством посмотрел на Бастана. Тот подмигнул Дуванову-младшему. Малыш улыбнулся в ответ, но посмотрел на мать, испуганно взмахнул руками и убежал, топая босыми пятками по земляному полу.

"Храни их Аллах..." Аул был одним из немногих островков патриархальности в этом горном крае. В долине уж наверняка никто не упомянул бы при постороннем об Аллахе. Это ведь подрыв атеистической пропаганды со всеми вытекающими... Там жили по пятилетним планам - от съезда к съезду, претворяя в жизнь решения партии и правительства, вступали на трудовую вахту, скандировали на демонстрациях напечатанные в "Правде" призывы к Первому мая и Седьмому ноября. А здесь все еще жили по-дедовски.

- Студенты тут ни при чем, - вдруг решительно объявила Хафиза, хотя Бастан о них и не заикался. - Сны ему стали сниться страшные. Значит, ВЕСТЬ пришла...

- Что за сны, уважаемая Хафиза?

- Будто в пещере он сидит у костра, ветер воет, стены дрожат, и надо идти наружу, а там смерть дожидается... Он не все мне рассказывал - какой джигит захочет в страхе признаться?

Хафиза не договорила: пришел участковый - молодой, да ранний, из кызылганцев. Он недавно заменил умершего милиционера из здешних, последнего в Аль-Башлыке.

- Прайдемте, гражданын. До вияснения...

"Чичас-чичас. Только штаны подтяну!.." - подумал Бастан и смылся со сверхъестественной ловкостью.

...Бастан подошел к свежей могиле: "Байрам Хамезов Алишер-оглы, 1946-1993". "Колхозный бригадир, орденоносец, уважаемый человек. В Москву ездил, орден Трудового Красного Знамени в Кремле получал. Семеро детей. Здоровяк, бывший борец, экс-чемпион республики. Ни разу в жизни не болел. Сердечный приступ. Прямо в борозде умер, лег на раннюю капусту (все думали, шутит или устал очень), а он не встает и не встает...

Кажется, уже все мужчины Аль-Башлыка здесь лежат? Нет пока что. Восемь осталось. Статистическая экспонента оставляет им максимум два года. Эпидемия смертей двинулась полным ходом в соседние аулы - Казанрет и Хекран. Одни лишь инфаркты да несчастные случаи: упал с обрыва, попал в сенокосилку, погиб в автокатастрофе. А почему упал или столкнулся с грузовиком? Может, тоже сердце отказало?.. Все ни с того ни с сего, а пьяниц, как известно, в горах нет, воздух чист и химикатами здесь пока не злоупотребляют - не то что в изрядно отравленной долине".

Бастан снова попытался выйти на связь - прямо тут, на кладбище, - но спутник-"глушилка" по-прежнему висел над головой. Здорово придумали, сволочи!.. Накрыли район "колпаком", перерезали дороги. Сиди, все знай и не моги никому сообщить...

Один из установленных на тропе датчиков сработал, и пронзительный свист огласил пустынные горные склоны. Кто-то из гэбистов дал очередь - наугад, в никуда. "Нервы, нервы, дарагой..."

...Теперь огонь был прицельный. Бастан скакал по камням, как горный козел. Координация движений сбоев пока что не давала. Внутренняя пружина стремительно сжималась при очередном приземлении и подбрасывала Бастана высоко в воздух. Пули щелкали там, где он был секунду назад. Секундный выигрыш - это немало.

Потом откуда-то со склона - много выше - застучал пулемет, отрезая Бастана от дороги. Пули долбили по камням справа и слева. Крошка уже несколько раз ударяла в лицо, царапая псевдоплоть. Пора! Бастан замер вдруг на полном ходу, закрутился волчком, и через мгновение в разные стороны понеслись пять человек в совершенно одинаковых пиджачках и "аэродромах".

Стрелки поначалу растерялись при виде этой невесть откуда взявшейся пятерки, но затем, видно, решили, что это сообщники Бастана выскочили из тайного убежища средь камней: прятались до последнего, а потом не выдержали и рванули... Гэбисты открыли плотный огонь. Пули проходили сквозь беглецов, не причиняя им вреда. Не через тех, значит, проходили.

Бастан очутился на дороге, бросив своих фантомов на поругание. Рассосутся помаленьку, оставив преследователей в дураках. Силы его были на исходе. Надо скорей добраться до автотрассы и проскочить на равнину, а там ищи ветра в поле...

2

Зональная База, смонтированная на периферии внешнего рукава Галактики, ничем примечательным не выделялась. Абсолютный стандарт, абсолютная безопасность - пользоваться можно с закрытыми глазами. Ха-буа-буи отключил мешающее ему сейчас зрение и в последний раз прошелся по основной магистрали. Он любил слушать ангельское, но уже начавшее приедаться пение душканов с Алькора-4, которые прогрызли себе норы в керамлитовых стенах.

Одиннадцатилетний цикл заканчивался, и надо было расставить точки над "i", как говорят эти земляне. "Космосе, спаси!.. Ну почему именно я?! накатила волна страха. - За что такое наказание?! Неужели на этом и оборвется моя карьера? Раз и навсегда?" Однако минутная слабость миновала, и он пошел собирать вещички.

Ха-буа-буи шагал быстро, втянув под хитиновый панцирь вторую пару ног. Надо привыкать ходить на своих двоих. Нельзя шокировать аборигенов вопиющей насекомовидностью. Против законов психологии не попрешь - с аборигенами надо говорить на их языке и выглядеть подобающе. Вон даже на стене кто-то написал флюоресцентной краской: "Ксенофобия - наш бич". Балуется молодежь...

- На Земле вокруг Эксперимента накручено столько... просто уму непостижимо, - вспомнились Ха-буа-буи слова Обер-миротворца, - Для аборигенов это вопрос жизни и смерти. Они будут из кожи лезть, чтобы запудрить нам глаза и продлить договор. Вы должны быть предельно объективны. Есть и другая проблема. К началу Проверки напряжение у земных силовиков достигнет предела, так что возможны любые эксцессы.

- Тогда зачем нам этот старик? - воскликнул Ха-буа-буи. - Сгусток эмоций!..

- Тут особые причины. Высокая политика... Но нет худа без добра - так, кажется, говорят на Земле? Глядя на него, вы непременно избавитесь от импульсивности и пристрастности.

- Мы не получим никакой официальной установки?

Обер-миротворец покачал головой, вернее, всеми своими головами разом, ведь он был хилицефалом. Целый лес змеиных голов на тонких и гибких шеях мог до смерти напугать любого землянина.

- Декларация прав разумных существ - вот ваш единственный инструмент, не считая, конечно, собственных глаз, ушей и прочих ощущал, - медленно проговорил он.

И теперь Ха-буа-буи размышлял, шагая по основной магистрали мимо террариумов и ползучих садов: "Допустим ли академический подход к столь щекотливой штуке, как Эксперимент? Тут узел сложнейших ксеносоциопроблем, к которым в принципе неприменимы простые решения. Это почище эвакуации гибнущей планеты или форсированного перехода на экофильную технологию..."

Он уже не слышал никаких душканов, будь они неладны. Груз ответственности все сильнее давил на плечи, и Ха-буа-буи сгибался под его тяжестью. Не по Сеньке шапка. Транспортный модуль дырявил парсеки, с грохотом, словно тележка на американских горах, несся по извилистому подпространственному туннелю, выводящему к Сириусу. Дальше придется использовать маленький аппендикс, протянутый до "Миротворца-316", который завис на околоземной орбите.

В рубке разместилось все руководство официальной делегации Галактической Лиги Миротворцев, то бишь Особой комиссии Генеральной проверки: Ха-буа-буи, ее глава, он же профессор экспериментальной психоглобики; Второколенный (он имел тайное имя, и его приходилось называть по иерархическо-возрастному признаку), начальник контрразведки, он же мастер специальных единоборств; Ихиуач, главный эксперт-терраолог, он же первоклассный специалист по ядам; Охр-рхО, инспектор Управления кадров, он же ксенопсихолог с галактическим именем; и наконец, единственный в своем роде диссидент-классик с сорокавосьмилетним стажем Георгий Сергеевич Сластев, профессор палеоботаники и кремленологии, с огромным трудом добившийся права поучаствовать в ентом деле (правда, на птичьих правах: придется бедняге все времечко просидеть на станции - кто ж его пустит вниз "дразнить гусей"?).

- Они обманут вас, как детей! - в десятый раз за день провозгласил Сластев, глотнув какого-то лекарства из красной бутылочки.

Ему было уже восемьдесят два (вскоре предстоял полный курс омоложения), и со стороны он казался благообразным старичком с аристократическим профилем и донкихотовской бородкой. Но когда Георгий Сергеевич начинал говорить о сильных мира того, глаза его загорались безумной ненавистью и лицо перекашивалось, словно в припадке.

- Пошла писать губерния, - немедленно отреагировал Ихиуач, кособокая жердина с рачьими глазами. Он был дока по части земных поговорок и присловий.

"Зачем только я согласился? - тоже в десятый раз за день подумал Ха-буа-буи, морщась. - Никаких ганглий не хватит, когда над ухом постоянно зудят, каркают и нагнетают. И без паникеров тошно..."

Туннель то расширялся, то резко сужался, и тогда модуль изрядно стукался о его стенки - пол с размаху ударял по подошвам, Миротворцев бултыхало в креслах.

- Мусоропровод какой-то, - снова подал голос Сластев. - Будто летим прямиком на помойку.

- Что там у них новенького? - спросил глава делегации, спеша опередить следующую его фразу. - Прокрути-ка последнюю запись, - обратился он к Ихиуачу.

Кстати сказать, в Особую комиссию включали только гуманоидов, и притом как можно более антропоидных. Нелегкая это, однако, была задача...

Терраолог кивнул и включил магнитофон. В динамике зашипело, затрещало, и в рубку ворвался бодрый голос диктора Московского радио:

- Новыми производственными успехами встречают труженики страны прилет Высоких гостей. На Венере пройдено еще десять километров трассы по плато Иштар, в том числе два километра сверх плана. Прокладка канала Печора-Арал имени академика Лысенко вошла в завершающую стадию. Кольская сверхглубокая достигла пятидесяти тысяч метров. Подлинный героизм проходчиков...

- Но ведь они дошли до пятидесяти тысяч еще год назад, - кинул реплику Сластев, и диктор поперхнулся.

- Хм... Ну, не знаю, - буркнул Ихиуач. - Может, там была какая-нибудь другая шахта... - Почесал правый затылок. - Если разрешите, перенесем комментарии на потом. - Возражений не было.

- Трансполярная железнодорожная магистраль имени Сталина достигла Мирного. На участке Лабыт-нанги - Ноябрьск открыто регулярное движение поездов...

- Но ведь они его открыли два года назад... - Диссидент хренов был неисправим.

- Скажи ему, что это был какой-нибудь другой Ноябрьск, - давясь искусственным смехом, проговорил начальник контрразведки (вообще-то, в цивилизации Второколенного не принято смеяться). Сейчас он небезуспешно вживался в образ хомофила.

- Значит, была авария! - рявкнул обиженный терраолог Ихиуач. Он очень переживал за Эксперимент, болезненно реагируя на любую его критику, и уж тем паче не терпел ерничества. - Или вечная мерзлота нанесла коварный удар. Попробовали бы вы сами в тяжелейших условиях, на голом энтузиазме!..

- Есть ли изменения в спектре абориген-оценок деятельности Миротворцев? - Ха-буа-буи решил сменить тему и заодно дал возможность Охр-рхО показать свою осведомленность.

Председателю Комиссии было очень важно заручиться поддержкой ксенопсихолога, ведь позиции гаранов крепнут в Галактике день ото дня и неизвестно еще, кто войдет в состав Коллегии Обер-миротворцев после следующих выборов.

- Смотря где... - Ксенопсихолог Охр-рхО начал судорожно поправлять перекошенный мундир. На родине гараны-серпентиды не носят одежды. Она не выдерживает свойственных им сильных эмоций и бешеной игры мускулов. Атлантисты, само собой, с каждым днем усиливают давление, все активнее выражают свой протест, требуют покончить с Экспериментом раз и навсегда. Буквально забросали нашего консула нотами. Римский клуб пытается запугать нас апокалипсическими прогнозами развития земной цивилизации. Ну а в странах Пакта - другое дело...

Есть три точки зрения. Во-первых, официальная, которой придерживается от половины до двух третей населения. "Нам бояться нечего - мы честно выполняем Договор и готовы принять любую проверку". Во-вторых, остро критическая точка зрения, которую насаждает МГБ, часть партайгеноссе и генералитет. Ее разделяет примерно треть населения. "Всякая сволочь стучит Контролерам о мельчайших нарушениях, врет с три короба, обливает грязью, а ты потей - отмывайся, доказывай, что ты не жираф! А галактические дяди будут высокомерно поглядывать на нас из своего далека и вершить судьбы сотен миллионов, ни хрена не зная, как и чем мы живем, и, главное, вовсе не пытаясь узнать!" И наконец, существует точка зрения оппозиционеров, критиканов, диссидентов всех мастей. Вам она хорошо известна...

Сластев вскочил с кресла, хрустнув суставами, и заметался по рубке. При этом он потирал вмиг вспотевшие ладони и нервно приглаживал волосы на висках.

- Было бы странно, если б недовольных не нашлось, - подал голос Второколенный. - Как правило, их подавляющее большинство. Каждый хочет больше, чем имеет. Кому-то не хватает материальных благ, кому-то - духовной пищи, иной страдает от неразделенных чувств или творческой несостоятельности... Такова уж се ля ви. - Он картинно развел шестипалыми многосуставчатыми руками.

- Вы что?! - возопил доселе беззвучно кипевший Сластев. - Не в состоянии отличить тотальный террор от несчастной любви?! Это же не академический спор, это... это... - Он поперхнулся воздухом и закашлялся.

Ихиуач участливо стукнул старика по спине.

- Не надо так волноваться, многоуважаемый Георгий Сергеевич, - елейным голосом принялся увещевать его Ха-буа-буи. - А то наши ряды начнут редеть еще до начала Проверки... Успокойтесь, достойнейший. Мы все проверим самым тщательным образом. - И дал знак Ихиуачу, чтоб отвел старика к себе.

- Можете считать меня старым маразматиком, если вам так легче, отдышавшись, не слишком внятно проговорил Сластев и глотнул из своей магической бутылочки. - Но я очень хорошо помню, что творилось в стране в сорок девятом. Система не изменилась. Просто террор перешел в иную плоскость. Туда, где вы совершенно слепы, будучи ксенами. - Это было злое слово. Второколенный скривился, будто скушал лимон. - Вы сами загнали себя в это слепое пятно...

- Как прекрасно иметь внутреннюю оппозицию, но как ужасно, когда она открывает рот, - с нехорошей улыбкой произнес Охр-рхО после того, как землянин скрылся за дверью.

- Долгая эмиграция - почище хронической инфекции... - хмыкнул Второколенный.

Глава Комиссии Ха-буа-буи молчал, вкушая радость счастливого избавления от ядовитого старика.

Дискуссия была закрыта. Модуль грохотнул на последнем сужении подпространственного коридора и вылетел на залитый лучами Сириуса звездный простор. Красотища... Ха-буа-буи был в полном восторге.

3

Все-таки в Бастане проглядывало что-то ненастоящее, и часть людей это замечали. Одним представлялось, будто он болен, другим - что у него не в порядке нервы, третьим же он казался подозрительным типом. И это было наиболее опасно. На самом деле Бастан просто-напросто не был человеком. И как бы искусно он ни играл, как бы блестяще ни был натренирован, это нечеловеческое начало рано или поздно проступало в нем, давая о себе знать в самые неподходящие моменты.

Шофер, согласившийся подбросить Бастана до райцентра, оказался разговорчивым парнем. Иногда он с сомнением поглядывал на попутчика, не понимая, что же это все-таки за птица, но трепаться не переставал ни на минуту.

- Паслушай, дарагой... - Уверенно крутя баранку на очередном головокружительном повороте, водитель устал от обычных дорожных историй и, заговорив о высоких материях, почему-то разволновался. - Пачему нам на Земле нэ сыдытся? Зачэм нам эта Вэнэра?.. Вон гора, - показал он рукой на скучный голый склон. - Дэрэвья сажат надо, а нэкому. Всэ в космос улэтэли...

Бастан хотел было возразить (как и полагалось простому советскому смертному), что многие улетели вовсе не в космос, а в город - лучшей жизни искать, но тогда разговор сошел бы с нужной колеи.

- Начальству виднее. Только уж больно размахнулись - в Аль-Башлыке совсем мужчин не осталось.

- Щто ти гаварыш! - всплеснул руками шофер, оторвав их от руля, и едва не поплатился за это: машину занесло, завизжали тормоза, загрохотало в кузове. - Нэ знаэщь нычэго, а гаварыш! - выровняв грузовик, продолжил водитель. Щека его нервно подрагивала. - Умэрли они, всэ умэрли. Кара эта... за гордост. Всэвишнего кара. - Глянул на Бастана с подозрением, но остановиться уже не мог. - Пят такых аулов в района, да в сосэднем ище тры, а можэт, болшэ - нэ знаю... Мор напал. Самий главный врач сюда приэзжал, лычно асмотр правадыл - нычэго нэ нашел. Из Масквы камыссия приэзжала савсем зря. Ба-алшые головы, а нычэго сказат нэ маглы. Горы - адно слово. Путь впереди был перекрыт. Водитель затормозил. Бастан огляделся. Бежать поздно, да и некуда: нависшая над дорогой скала выглядела совершенно неприступной. Можно, конечно, сигануть с обрыва, но так нетрудно и разбиться.

- Савсэм с ума пасхадылы! - недовольно воскликнул парень. - Каво здэс лавыт?!

Трое местных милиционеров в белых гимнастерках, несколько автоматчиков из внутренних войск в комбинезонах хаки да двое в штатском. Часть из них неторопливо проверяли остановившуюся впереди машину, а остальные, нацелив на кабину стволы, ощупывали взглядами "ЗИЛ", в котором сидел Бастан. Где-то в небе - невидимый - кружил вертолет.

- Проверка документов! - Капитан милиции небрежно отдал честь и распахнул дверь кабины.

- А щто случилась, дарагой? - осведомился шофер, протягивая путевой лист и водительские права.

- Сбежал опасный преступник, - буркнул капитан, искоса поглядывая на Бастана. Потом обернулся к другим милиционерам, спросил:

- Знаете водилу?

Немолодой усталый лейтенант ответил:

- Здешний, из Кызылги.

- А этот товарищ? - спросил капитан шофера. - Кто такой? Где сел? Куда едет? - Как будто сам Бастан был бессловесным мешком, полным кизяка.

- Экспедитор, гаварит...

- Договаривался о поставке сверхплановой шерсти в Гель-Каше и на отгонных пастбищах, - сказал Бастан, протягивая свой паспорт и командировочное предписание. Сейчас он имел внешность и фигуру вполне конкретного экспедитора из райцентра, который действительно отправился на днях в эти края. - Я из Микоянска, товарищ капитан... А что за преступник? Может, встретим еще? Хоть бы описали... - зачастил он испуганно-заискивающим голосом.

- Хм... Документы вроде в порядке, - буркнул капитан. - Как там кузов? - спросил он мрачного сержанта, который копался в груде тюков.

- Ничего.

- Так что? Пропустить? - Капитан посмотрел на дюжего парня в джинсах, расстегнутом пиджаке и белой рубашке. Тот явно был здесь главным.

- Погодь. Счас свяжемся с Гель-Кашем, узнаем. И с оптовой базой тоже... Отпустите шофера. Этого потом кто-нибудь отвезет. Нехорошо машину задерживать...

- Вы это... вылазьте, - сказал капитан Бастану. - Разберемся.

И Бастан, попрощавшись с водителем, неторопливо полез из кабины. В голове метались мысли: "Сейчас будут брать или действительно проверяют?"

Штатский тихо говорил по старенькой рации, стоящей в тени скалы. Молодой солдатик-связист испуганно на него поглядывал, торча на самом солнцепеке. Разморенные от жары автоматчики вяло переговаривались и, утирая пот, беспрерывно подходили к небольшой цистерне пить воду. Комбинезоны их взмокли на груди и спине. Солнце в полдень палило немилосердно.

Водитель включил зажигание, дал газ, и машина сорвалась с места. Уютная, почти родная - она за пару часов могла бы домчать Бастана...

Своей очереди уже дожидались изрядно потрепанный "газик" (в кабине звучала ламбада) и покрытый пылью маленький похоронный автобус - он ехал навстречу. Как вскоре понял из разговора Бастан, автобус этот направлялся в Аль-Башлык. Хоронить везли бывшего аульского чабана, что пять лет назад уехал в долину. В салоне сидели понурые женщины в длинных черных платках и два бородатых старика в папахах.

Автобус пропустили довольно быстро, "газик" - тоже. В нем ехал знакомый милиционерам корреспондент республиканской молодежной газеты. Пока проверяли его машину, молодой симпатичный парень по имени Николай Илгазов о чем-то весело рассказывал лейтенанту, сверкая белоснежными зубами.

Бастан потянулся, выставив напоказ округлый животик, подошел к "газику", провел рукой по его крыше и незаметно прикрепил к дверце капсулу с микропленкой - посадил на вакуумную присоску. Тут же наклонился, разглядывая оцарапанный носок сапога. Спросил громко:

- Ну, скоро там? Неделю семью не видел. Под душ бы... Потный, грязный... Не мучьте зазря, ребята.

"Ребята" проигнорировали его слова. Журналистский "газик" уехал, обдав кордон выхлопными газами пополам с едкой пылью.

- В Гель-Каше он действительно был, - шепнул штатский на ухо капитану, - a вот в райцентре что-то не клеится. Говорят, уже приехал. Сегодня утром приехал, отсыпается.

Не глядя на Бастана, он как бы невзначай сунул руку за пазуху. Тот, однако, услышал этот шепот и сказал себе: "Началось..."

- Как же это, товарищ?.. - Милиционер шагнул к Бастану, расстегивая кобуру. Автоматчики еще ничего не поняли, и потому у Бастана была одна лишняя секунда. - Вы же... утром...

Рукоять пистолета показалась из кобуры. Гэбист тоже вытаскивал свой "стечкин". Второй гэбист, похожий на акробата, готовился прыгнуть на Бастана. Автоматчики поднимали стволы. Время словно замедлилось в несколько раз. Движения у всех были плавные, а на лицах, будто изображение на проявляемой фотографии, постепенно проступало удивление.

Бастан прыгнул первым, сильно оттолкнувшись от дороги. Это был тройной прыжок, но людям показалось, что Бастан летел как снаряд. "Стечкин" был выбит из руки гэбиста, сам же он начал медленно заваливаться на спину, загораживая Бастана от капитана милиции и двух автоматчиков. Второй гэбист все еще разбегался для прыжка.

Бастан подскочил к краю дороги, встал на бортик ограждения и ласточкой нырнул в пропасть в надежде попасть на соседний виток серпантина. Очереди ударили в то место, где он только что стоял, а Бастан... Бастан летел вниз. Летел мимо намеченной цели.

4

Столичный космодром Победа, построенный в юбилейном тысяча девятьсот восемьдесят пятом, был забит народом. Официальную делегацию Галактической Лиги встречали Впадин и Мещанинов из Президиума Политбюро ЦК, а также министр иностранных дел, замминистра внутренних дел, заместитель генерального прокурора, министр госконтроля, министр юстиции, какие-то генералы... Первые лица будут встречать Миротворцев в Кремле.

Были здесь и чины из МГБ; тысячи, если не десятки тысяч великолепно подготовленных охранников; сверкающий золотом аксельбантов, ременных пряжек, кокард, пуговиц и погон почетный караул; не менее блестящий Головной показательный оркестр Первого управления Министерства обороны; были здесь и простолюдины - целое море голов, целое море разноцветных флажков.

Гирлянда серебряных "челноков" плавно опустилась на летное поле, сопровождаемая почетным эскортом из десяти "Буранов" ВКС, то есть Военно-Космических Сил. Моментально из увенчанного фонтанами разноцветных огней здания космопорта выбежали сотни гэбистов в оттопыривающихся под мышками пиджаках и в считанные минуты образовали живой коридор.

Первыми у трапов встречали Контролеров командиры "Буранов" и старшие офицеры охраны. А над полем разносился Гимн Миротворцев, до слез растрогавший кое-кого из гостей. Торжественные и чистые звуки плыли по воздуху, неся прохладу воспаленным душам, омывая их, словно освежающий утренний дождь...

Затем Миротворцам устроили овацию, изрядно смутив наиболее впечатлительных из них. Контролерам жали руки, говорили какие-то чрезвычайно приятные слова (потом никто не мог вспомнить, какие именно, но ОЧ-ЧЕНЬ приятные).

Церемонию встречи Особой комиссии Четвертой Генеральной проверки нечего было и сравнивать с предыдущими. Ее разрабатывал лично товарищ Сталин, и на сей раз он превзошел самого себя. На конечный результат играло все: пышность, масштабность, отработанность деталей, четкость исполнения, удачное использование музыкальных средств, богатство красок и глубокая искренность чувств...

Трепетали флаги: красный советский, со звездой, серпом и молотом, и темно-синий с золотистой спиралью (символическим изображением Галактики) флаг Миротворцев. Надо сказать, этот флаг и Гимн Миротворцев были специально придуманы для людей Земли. Для каждой планеты символы Галактической Лиги создавались строго в соответствии с эстетическими ценностями аборигенов и свойствами их органов чувств.

Почетный караул выстроился вдоль бесконечной ковровой дорожки ручной работы. Педжентские мастерицы кропотливо, не жалея сил... Ровно одиннадцать лет - с момента окончания Третьей Проверки - трудились они день и ночь, сменяя друг друга на этой ответственнейшей работе.

Товарищ Впадин хорошо поставленным голосом ЛИЧНО комментировал все происходящее на летном поле, пытался шутить и временами даже напоминал профессионального конферансье. Только глаза у него почему-то были тревожные, усталые.

Причудливой вязью были вышиты по ковру здравицы в адрес Миротворцев, выполненные на ста двадцати языках народов СССР. На такое произведение искусства и ступать-то было страшно, но ничего - ступили. Сначала Впадин с Мещаниновым, потом Постоянный представитель Лиги (в ранге чрезвычайного и полномочного посла), а уж затем Генеральный контролер и все остальные.

Постпред Хай-би-бо, встретивший своих коллег в зале космопорта, имел нездоровый вид. Он беспрерывно и невнятно - совершенно механически нахваливал "режим демократии и прогресса, мирное соревнование с империалистическим лагерем" и так далее и тому подобное... Генеральный контролер Ха-буа-буи был ошарашен, возмущен и уже через несколько минут решил временно (до выяснения) отстранить Постпреда от дел - в связи с крайним переутомлением.

Начальник почетного караула отдал рапорт, картинно взмахнув позолоченной шашкой, и дюжина наиболее высокопоставленных чиновников (по шесть с той и другой стороны) стала обходить строй. У Постпреда Хай-би-бо слегка заплетались ноги, и Ха-буа-буи чуть ли не с ненавистью смотрел на своего школьного друга, однокашника по кадетскому корпусу и коллегу. Настроение у Генерального контролера совсем испортилось. Как и любой асвенсит, Ха-буа-буи чрезвычайно болезненно относился к публичным проступкам, ошибкам, провалам своих соплеменников, дискредитирующих родную планету в глазах всей Галактики.

По второму разу прозвучал Гимн Миротворцев, а затем оркестр исполнил "Союз нерушимый...". И был марш почетного караула. Знамена родов войск разворачивались под ветром, ноги взлетали до подбородков, чеканный шаг был до невероятия верен.

Пятнадцать девушек в национальных костюмах поднесли Высоким гостям хлеб-соль, и гэбисты выстроили новый живой коридор - теперь уже к черным бронированным "ЗИЛам", огромным сундукам-"членовозам".

Стоящая за спинами охранников многотысячная толпа молодых людей размахивала темно-синими и красными флажками и скандировала без всякого дирижирования: "Ми-ро-твор-цы! Ми-ро-твор-цы!" Лица были сплошь довольные, а то и вовсе счастливые.

Делегация медленно двигалась по живому коридору. Охранники с трудом сдерживали приветствующий Контролеров и рвущийся поручкаться с ними народ. А затем над космодромом зазвучала какая-то заводная, веселая мелодия, и парни, что посмелее, схватили девушек за руки и начали танцевать. Это было волнующее зрелище...

- Что за музыка? - спросил Ихиуач, и один из постоянных наблюдателей Лиги ответил:

- Ламбада. Она с ощутимым опозданием докатилась сюда с Запада и сейчас очень популярна в стране.

Впадин посмотрел на него с едва заметной укоризной и заметил:

- Советский народ чуть настороженно относится ко всему чужестранному, долго пробует его на вкус, но если в конце концов обнаруживает что-то свое, родное, то принимает к сердцу много ближе, чем сами создатели. Если уж он влюбляется, то безоглядно - и тогда несет в своем сердце долгие годы...

Мещанинов молчал, неотрывно следил за Ха-буа-буи, подмечая каждое слово Генерального контролера, каждый жест, каждое движение мускулов его муравьиного лица. Президиум Политбюро ЦК именно ему, товарищу Мещанинову, поручил обеспечить успешное проведение Четвертой Проверки, назначив руководителем строго засекреченной программы "Тишина". Эта информация по каналам глубокой разведки достигла Галактической Базы, так что Генеральный контролер тоже наблюдал за этим матерым чекистом.

Молодежь танцевала. Море голов раскачивалось из стороны в сторону, зазвучали голоса - сначала нестройно, но постепенно они слились в хор. Не так-то просто разобрать слова чужого языка, но, вслушавшись, Ха-буа-буи все же понял.

- Ста-ал-лин и Бер-рия! Больше ник-кому... не вер-рю й-я! Ста-ал-лин и Бер-рия! Эт-то мои луч-чшие друзь-я-а!

А те парни и девушки, что сбились в парочки и тесно прижимались друг к другу в танце, пели другие слова:

- Милый мой мальчиш! Ты ко мне-е-е прижмись! И мы вме-есте пой-дем-м в ком-сомол!

Вариантов было несколько. И не все приличные. Кое-кто из официальных лиц советской стороны был смущен, а наиболее впечатлительные покраснели.

- Так петь может только свободный народ... - с чувством прошептал Впадин, и его услышали все, кто шел рядом.

- Стал-лин, нас веди! Эм-гэ-бэ, ко-онечно... впе-ре-ди! - Вот это было уже лучше. Даже охрана, не выдержав, начала подпевать. Пели все. Пел советский народ. Пела страна...

5

Бастан упал на скальный выступ. Напоролся грудью на острый каменный зуб. Вроде он и рассчитал прыжок, но резкий порыв ветра отбросил его от скалы, и Бастан пролетел мимо дорожного полотна, не сумев даже зацепиться за поребрик. Воздушная подушка слегка смягчила удар - спасла жизнь, но не защитила скелет. Грудой изломанных костей лежал он, глядя на протянувшийся под ним третий по счету виток серпантина, и не мог пошевелиться.

Бастан снова попытался выйти на связь, но спутник-"глушилка" по-прежнему висел над головой. Вернее, их было уже два - для полной гарантии. Надо отдать должное успехам сталинской космонавтики...

Бастан понимал, что ждать ему нечего. Через несколько минут гэбисты будут здесь. Они шумели где-то над головой, вызвав небольшой камнепад. Сбегали, сползали вниз по склону, падали и оступались, украшая тела синяками, матерились и копили злость. Один из них уже умудрился свернуть себе шею, но остальные продолжали спускаться...

В первые секунды после приземления Бастан отдал мысленный приказ, и вживленный под кожу инъектор пустил в кровь порцию регенератора. Теперь нужно подождать долгие, невозможно долгие двадцать минут, ну хотя бы пятнадцать, - ноги все-таки восстановятся раньше... Но где? И как спрячешься, если и с места не стронуться: приварился, присох собственной плотью и кровью к каменному зубу?

И тут он услышал звук мотора. Это был тот самый корреспондентский "газик" - ехал внизу по серпантину. Бастан решил использовать свой последний резерв. Подобрался, беззвучно взвыв от боли, поспешно и неловко затолкал эту боль в глубину сознания, задвинул на пару минут, чтоб не помешала в самый важный момент. Случится болевой шок - ничто не спасет.

Когда машина оказалась в двух метрах от скального выступа, Бастан мысленно задействовал свой одноразовый реактивный движок, и его бросило вверх и вперед... Бастан взмыл над дорогой и, уже теряя сознание, рухнул прямо на крышу "газика", на туго натянутую парусину. Хрустнули покореженные ребра. Бастан позволил себе провалиться в небытие, лишь когда пальцы намертво вцепились в раму, так что отодрать их можно было, только отрубив...

Когда "газик" содрогнулся от странного удара, корреспондент нажал на тормоза. Неловко крутанул руль, машина стукнулась бампером о каменную стену, проскрипела-проскрежетала, сдирая остатки краски с борта, и наконец остановилась.

Парень слышал негромкие выстрелы пару минут назад. Тогда он был довольно далеко отсюда - делал поворот, выезжая на нижний виток серпантина. Да и рокот мотора почти заглушил их, сделав какими-то нестрашными, ненастоящими. В кого стреляли, зачем?.. Уж во всяком случае не в него. Тревога лишь самым краем скользнула по сердцу. Выстрелы. Да были ли они вообще? Это ведь нечто невозможное в нынешнем... ну, скажем так, устоявшемся мире. Здесь не принято стрелять. Здесь все делается иначе.

Теперь же корреспондент почувствовал, что запросто может изрядно влипнуть, а этого ему никак нельзя. Везение больше не вывезет. Сколько уж лет он ходит по грани - не дай бог споткнуться, оступиться. "Хвост" ведь за ним тянется, хвостик, хвостище.

Парень вылез из машины и остолбенел. Широкий черно-серый человек рваной попоной покрывал его верного "коня". Конечно же, корреспондент не узнал в нынешнем Бастане того бестолково топчущегося на кордоне мужика в большущей кепке. Да и не было у него теперь ни кепки-"аэродрома", ни животика экспедиторского - только изодранный окровавленный пиджачок, испачканные пылью брюки да поцарапанные сапоги из юфти.

- Эй! Чего это вы?.. Вы живы?! - Корреспондент был испуган и совершенно растерялся.

Он не видел людей, спускающихся по склону в облаке пыли, - их загораживал этот самый скальный выступ. А их выкрики и ругань пока что не доходили до сознания.

Корреспондент тронул раненого за плечо. Тот был недвижим. "Дышит ли?" Проверил пульс. Сердце все-таки билось. Парень попробовал отцепить руки человека от рамы, но не смог. Залез в карман его пиджака и не обнаружил документов - они остались у гэбистов. Бастан вдруг пошевелился, застонал чуть слышно.

- Кто... вы? - спросил парень запинаясь. Бастан пытался разлепить склеившиеся от крови губы. Шлеп-шлеп...

- По-моги-те, - только и смог выдавить из себя. Пальцы его с сорванными ногтями обмякли и отпустили железо. - Бо-ль-ни...

- В больницу? - переспросил корреспондент, как будто здесь можно было чего-то не понять.

- Ско-рей, - последним усилием прошептал Бастан и замолк.

Главное теперь - собравшись с силами, заставить парня не видеть и не слышать приближающуюся погоню. Единственный шанс для Бастана - чтобы журналист рванул в больницу до появления на дороге гэбистов. Тогда Бастан по пути оклемается и даст деру, оставив своего спасителя с выпученными от удивления глазами.

Корреспондент довольно легко стащил его на землю. Бастан постарался уменьшить свой вес. Потом парень распахнул дверцу и втянул раненого в кабину. Тот вроде бы даже помогал, отталкиваясь от земли левой, несломанной ногой. Гэбисты уже спустились на дорогу и были совсем близко. Обращенное на парня гипнотическое воздействие приходилось наращивать, исчерпывая и без того оскудевшие ресурсы организма. Корреспондент изрядно испачкался в чужой крови и потерял несколько драгоценных секунд, счищая ее с рубашки, а вернее, размазывая по груди. Бастан снова застонал - нужно было поторопить Илгазова.

- Сейчас, сейчас!.. - Парень сел за руль, но мотор, конечно же, не хотел заводиться.

Все, конец... Бастана окатило холодом. Осталось пять секунд. Четыре. Три... Тут машина наконец тронулась. Выскочивший из-за поворота дороги гэбист выпалил в воздух.

- Стой!!! Стой!!! Мать твою!

Корреспондент (из-за сопротивления Бастана) не сразу понял, что кого-то останавливают, а уж тем более - что останавливают именно его. Но потом все же затормозил, правда не глуша мотор. Социальный рефлекс был необорим.

Гэбисты уже лупили из пистолетов, выбивая из скалы искры и каменную крошку. Бежали, размахивая зажатым в руках вороненым железом. Готовы были прикончить на месте - не разбираясь, не слушая никаких объяснений. Им нужен был не арест, а ликвидация.

6

- Пэрвый тост... за наших дарагих гастей! - Дядюшка Джо поднял бокал со смесью красного и белого вина.

Выпили. Загудели, забулькали вмонтированные в пищеводы и желудки Контролеров дезалкаторы. Высокие гости не могли демонстративно игнорировать великолепные блюда и напитки, что были выставлены на столах, - порой совершенно чуждые и опасные для их организмов (другой метаболизм как-никак). А потому в течение всего торжественного ужина они только и делали, что нейтрализовывали, обезвреживали и обеззараживали. Словом, забот им хватало.

Генеральный контролер Ха-буа-буи встал, хрустнув хитиновыми надкрыльями, упрятанными под фрак, и заговорил, глядя в глаза Иосифу Виссарионовичу:

- Я хочу поднять этот бокал за Эксперимент. За его честное проведение в интересах мира, прогресса, гуманизма и человечности.

Сталин ответил на этот пристально-пронзительный взгляд своей знаменитой улыбкой. Выглядел он вполне сносно - ничуть не изменился с тех самых пор: седой, усатый, во френче полувоенного образца. Сидящая рядом дочь Светлана казалась намного старше.

Рядом со Сталиным - по другую руку - восседал второй человек в государстве. Это был член Президиума Политбюро ЦК, первый заместитель Премьера, первый заместитель председателя Совета Обороны, председатель Военно-промышленной комиссии ЦК, почетный чекист номер один, руководитель проекта "Венера" и многая, многая другая - Лаврентий Палыч Берия.

Бессмертное его пенсне весело поблескивало в ярком свете роскошных хрустальных люстр, идеальная лысина также блестела. Словом, весь он лучился в этот праздничный вечер, вот только улыбка не появлялась на его непроницаемом лице.

Берия иногда бросал короткие взгляды на Высоких гостей, потом снова опускал глаза в тарелку. Все время что-то сосредоточенно жевал, но тарелка его никак не опустевала.

С сидящим поблизости от Сталина Впадиным за весь вечер никто не заговоривал, и лишь Миротворец Охр-рхО задал ему пару безобидных вопросов о погоде и о вкусе принесенных блюд. Несколько раз Впадин, забывшись, начинал кусать губы, затем спохватывался, обводил глазами лица ближайших соседей не посмеиваются ли над ним, какими взглядами награждают, - но интерес к его персоне был поистине нулевой.

За многочисленными столами, поставленными вдоль стен, сидела вся московская элита - от цекистов до генералов, от директоров оборонных заводов до писателей и композиторов. Ха-буа-буи не обращал на них внимания, да и они после завершения официальной части мало следили за происходящим в центре зала - пили-гуляли на всю ивановскую.

Делегация Миротворцев разместилась за центральным и двумя ближайшими к нему Т-образными столами. Рядовые Контролеры держались скованно, глядели настороженно, не включались в общие разговоры, на шутки не отвечали словом, чувствовали себя не в своей тарелке и портили картину. Пришлось Генеральному контролеру шепнуть на ухо Охр-рхО и Второколенному, и те, извинившись, поднялись с мест и пошли наводить порядок.

Вскоре в рядах Контролеров возникло оживление, на лицах расцвели неестественные улыбки, они начали переговариваться через стол и жестикулировать. И Ха-буа-буи с чувством исполненного долга смог обратить все свое внимание на вождей.

Когда были исчерпаны дипломатические тосты и отзвучали тщательно отработанные и выученные наизусть спичи, ужин приобрел непринужденный характер. Кто-то запел прекрасно поставленным бархатным баритоном "Черного ворона", затем "Сулико" и "По диким степям Забайкалья" и снова - уже на бис - "Сулико". Потом оркестр играл попурри из песен Дунаевского. Наконец в гигантском зале приемов зазвучала ламбада. Как же без нее?

- Это что - новый государственный гимн? - улыбаясь, осведомился Ха-буа-буи.

- Нет, канечно. - Дядюшка Джо не смутился. Хитро прищурившись, добавил:

- Есть такое панятие: народная лубов...

На маленькой сцене перед оркестром как бы сама собой возникла танцующая пара: девушка в ярко-красном шелковом платье до колен и молодой офицер в белоснежном мундире с золотыми аксельбантами и погонами. Танцевальные па были довольно откровенными и совершенно неуместными здесь, в Большом Кремлевском дворце.

- Пусть маладые натешатся... - в сотый раз за вечер улыбнулся Сталин и сделал глоток из нескудеющего бокала.

Стоящие за спиной официанты-гэбисты были хорошо вышколены и почти незаметны.

В зале возникли нестройные голоса, в хор вступали все новые и новые, и вот уже сотни людей пели: "Стал-лин и Бер-рия! Боль-ше ник-кому не вер-рю й-я!.." А потом писатели, директора и генералы, не прекращая пения, начали подниматься с мест. Дядюшка Джо притворился, будто слегка смущен, но затем встал тоже и подхватил очередной куплет: "Партия и верный ком-со-мо-о-о-л!.." Пришлось встать и Контролерам, внимательно следящим за Ха-буа-буи. Они, понятное дело, молчали.

Слова песни летели над сводами зала: "Стал-лин нас веди! Эм-гэ-бэ, ко-нечно, впереди!.." Потом Отец народов, не дожидаясь ее конца, захлопал в ладоши - вернее, сделал два-три слабых хлопка, но тут же аплодисменты были подхвачены и загремели, катясь от стола к столу. Сталин сел, овации тотчас смолкли, и люди стали рассаживаться, возбужденные, раскрасневшиеся, радостные.

- Биратья и состры! К вам абрашаюсь я! - заговорил Сталин с хорошей дикцией - это вам не сорок первый год, когда по радио звучала невнятица. Харошая песня - бальзам на сэрдцэ...

- Завтра мы надеемся получить вашу программу Проверки, - обращаясь к Ха-буа-буи, впервые за вечер подал голос Берия. - Выстроим график, подготовимся... Или вы хотите делать внезапные рейды, кавалерийские налеты? - Блеснули стекла пенсне, так что Генерального контролера ударило по глазам.

- Программа готова. - Генеральный контролер полез в карман (лица охранников на миг закаменели), вынул вчетверо сложенный листок и протянул Лаврентий Палычу. - Пожалуйста... Мы действительно не хотели бы придерживаться жесткого графика. Пусть это будет разумный компромисс между ним и вольной импровизацией.

- Пусть, - в первый раз за вечер улыбнулся Берия.

7

Бастан, чуточку оправившийся к этому времени, а парню по-прежнему казавшийся умирающим, по наитию вдруг в полный голос крикнул:

- Хана тебе! Пристрелят! Уходим! - Это был не крик отчаяния, это был приказ.

Бастан вложил в свои слова немалый заряд гипнотического убеждения. Их обучали гипнотизировать в спецшколе, перед заброской провели переподготовку на Базе, а он был одним из лучших оперативников здешнего рукава Галактики.

Парализованный страхом, уронивший голову на баранку парень дернулся, будто от удара, встрепенулся, хотел было обернуться, потом, как-то жутко скрипнув зубами, выжал сцепление... Беззащитная его спина вызывала жалость, почти боль... Пули ударили, дырявя запаску и заднюю стенку кабины, щепля деревянную обшивку, и вышли через лобовое стекло, разукрасив его дырами и причудливыми трещинами.

- А-а-а-а-а-а!!! - Крик рвался из глотки корреспондента - так кричат бойцы, бегущие в штыковую атаку.

Бог миловал - здешний, злой бог. Не попали. Уцелел и Бастан, который согнулся в три погибели. Скрывшись в облаке пыли, "газик" вскоре вышел из-под обстрела (помогла еще одна скала) и понесся дальше - к следующему повороту, последнему перед съездом в долину.

- Гони! Гони! - понукал Бастан, с каждым мгновением ощущая, как возвращаются силы, - регенератор делал свое дело. Еще совсем немного - хотя бы вот этот виток миновать - и порядок...

Бастан сознательно отдавал на заклание этого недавно начавшего жить, казавшегося там, на кордоне, таким веселым, жизнерадостным, полным сил землянина. Чувствовал себя последней сволочью, но ведь отдавал же...

Вертолет вылетел из-за горы и начал быстро снижаться. Рокот винта заглушил все другие звуки и давил на уши, на мозг, приковывая к себе и мысли, и чувства. Он заставлял понять наконец, что все кончено, все впустую. Безнадежно...

Вертолет дал ракетный залп. Первый НУРС ударил в скалу впереди "газика", второй - чуть ниже полотна дороги, в горный склон. Вилка. От этих взрывов машину подбросило, едва не перевернув, выбило лобовое стекло. Она крутанулась, сшибая ограждение, ее протащило юзом, грозя скинуть в пропасть.

Прижимаясь к каменной стене, "газик" продолжал двигаться вперед. За рулем теперь сидел Бастан. Он в одно мгновение перебрался на переднее сиденье, с трудом отодвинул впавшего в шок корреспондента.

Бастан увидел, что вертолет идет на второй заход, затормозил, выждал, когда пилот уже не сможет остановить потянувшиеся к кнопкам пальцы (сейчас Бастан мог ощущать каждое движение летчиков), и резко дал задний ход.

Ракеты ударили мимо, обрушив часть дорожного полотна. Серпантин затянуло дымом и гарью. Больше НУРСов на вертолете не осталось. Теперь работать мог лишь крупнокалиберный пулемет, но и его хватит, чтоб сделать из машины ситечко.

"Газик" снова помчался вперед, подскакивая на выбоинах от осколков ракет, и, встав на два колеса, обошел дырищу в дороге. Выстрелов не было. Нет, Бастан не наводил на пулемет порчу - просто перекосило ленту.

Вертолет преследовал машину, подняв пыльное облако и лишая беглецов видимости. Корреспондент наверняка сорвался бы в пропасть, веди он "газик". Но Бастан включил глазной интроскоп и мысленно посмеялся над летчиками. Он еще в состоянии был смеяться...

Но вот стрелок-радист наконец-то привел пулемет в порядок. Руки его дрожали - старший лейтенант прекрасно понимал, что будет с экипажем, провали он задание. Пронзительный взгляд командира иссверлил ему лопатки.

Бастан почувствовал - сейчас начнется, и остановил машину. Теперь удирать было глупо. Он вылез на дорогу, нацелился на приближающийся вертолет, на его кабину, на его пилота. Он должен был почувствовать себя им, слиться, ощутить в руках штурвал, увидеть себя самого и "газик" со стороны в качестве мишени. Совместить все это в сознании и в то же время не потерять контроль над собой, не раствориться в чужом восприятии. И сделать это нужно было в какие-то доли секунды.

Проверяя тесноту контакта, Бастан двинул правой рукой, вертолет дернулся, рыскнул влево. Есть!.. Пока пилот ничего не понял, не почувствовал захватившей его враждебной воли, Бастан резким движением бросил машину в пике. Пулемет заработал - стрелок просто въехал грудью в гашетки, - выбил длинную бессмысленную очередь, размашистой гиперболой простучавшую склон. А потом... потом вертолет врезался в гору, породив стремительно пухнущий багровый шар, и, разваливаясь на куски, со скрежетом и ревом покатился, ссыпаясь вниз по склону и раздаривая горящие обломки. Множественное эхо взрыва неслось со всех сторон, будто аукаясь со смертью.

Бастан сидел на подножке "газика", умываясь потом. Ледяные капли выступили по всему телу. У него не было ни джоуля энергии: поединок с пилотом выпил весь остаток-Парень зашевелился на переднем сиденье, закряхтел, вылез наружу, поглядел на дымящийся след прокатившегося по склону вертолета, вздохнул судорожно, пытаясь проглотить застрявший в горле комок.

- На съезде в долину нас будет ждать засада. Надо бросить машину и уходить пешком, - негромко произнес Бастан.

Его уверенный тон не оставлял за Николаем Илгазовым права на какие бы то ни было сомнения, и уж тем более возражения, но нашла коса на камень.

- Я никуда не пойду. Я сдаюсь властям, - прошептал корреспондент и яростно замотал головой, словно старался отогнать кошмарное видение. Но оно не собиралось исчезать. Вертолет действительно врезался в гору и сгорел.

- Хочешь повторить судьбу отца? - спокойно осведомился Бастан.

Он знал, что наносит удар ниже пояса. Удар, запрещенный по всем статьям, ибо он беззастенчиво прочитал самую отчетливую мысль Илгазова.

- Все равно от них не спрячешься... Никуда нам не уйти, - пробормотал Коля, снова залезая в кабину. - Вы уничтожили меня. Сломали всю жизнь. Я теперь конченый человек...

- Это так, - произнес Бастан и поднялся на ноги, ухватившись за дверцу "газика". Он накапливал силы, необходимые для бегства. - Но возможны и другие варианты. Мы могли бы провалить Эксперимент...

- Что?! Что вы сказали?! - крикнул Коля. Солнце по-прежнему палило, переливаясь в бело-голубом расплаве небес. Было невозможно, безумно тихо.

- Есть шанс. У нас с вами, - веско сказал Бастан. - Вы бы хотели этого? Скажите честно! Жизнь сломана в любом случае. Чуда не будет: вашу машину опознали и оправдаться невозможно.

- Вы кто? - вдруг спросил Илгазов, посмотрев Бастану прямо в глаза.

- Я - наблюдатель Миротворцев, - невозмутимо ответил тот, чувствуя, что уже способен бежать. - Если вы - со мной, то сваливаем. Самое время.

- Я... с вами, - с трудом выдавил из себя Коля. Лицо его посерело.

8

Все постояльцы гостиницы "Москва" были выселены, а здание целиком и полностью передали под официальную резиденцию Генеральной проверки Галактической Лиги Миротворцев.

Генеральный контролер Ха-буа-буи сразу приказал начальнику контрразведки Второколенному тщательно проверить помещения на предмет "клопов" и "жучков", просканировать телефоны, телевизоры и радиоприемники, на окна установить компенсаторы колебаний, а персонал гостиницы по специальной договоренности с Мещаниновым заменить на собственную обслугу.

И лишь когда все это было сделано, Генеральный контролер решился переговорить с давным-давно ожидающим аудиенции бывшим Постпредом Хай-би-бо. Разговор шел тет-а-тет. Ха-буа-буи не пригласил участвовать в нем даже начальника контрразведки. Нельзя выносить сор из избы.

Генеральный контролер прекрасно знал, что в последние годы официальные рапорты о положении на Земле превратились в стандартный набор победных реляций и умилительных отчетов о личных встречах с "населением". Он получал по каналам разведки сугубо конфиденциальную информацию, что Постпред не вылезает с приемов в Миссии, в Большом Кремлевском дворце, в МИДе, Минюсте и так далее; что в МГБ умудрились найти его слабое место и крючок оказался предельно примитивен: мадера с "корабликом", та самая, что так любил небезызвестный Гришка Распутин.

Но Ха-буа-буи не позволял себе поверить донесениям разведки, столь ужасным, а потому совершенно невозможным все это казалось. Иначе пришлось бы встать на позицию Сластева, который считал, что Сталин и Берия вертят Миротворцами как хотят, обманывают их, будто малых детей. Нет уж! Космосе спаси!..

Вопреки всему Ха-буа-буи надеялся, что Хай-би-бо не безнадежен и тут не обошлось без происков недоброжелателей, пытающихся опорочить цивилизацию асвенситов в глазах Коллегии.

- Ты что творишь, Бо? - Генеральный задал вопрос в лоб. Третьим именем называли друг друга только близкие друзья. - Совсем разума лишился?

Хай-би-бо поднял на однокашника воспаленные, слезящиеся глаза и вдруг заплакал. Генеральный контролер изумился и не сразу сообразил, что на самом деле Постпред смеется.

- Ты что?! - Ха-буа-буи охватила ярость. - Издеваешься надо мной?!

- Выпить дай, - уже задыхаясь от хохота, попросил Хай-би-бо. - А то ничего не получится... - Постпреда била дрожь, вот-вот могли начаться корчи.

Генеральный контролер поморщился, но все же вызвал стюарда и приказал принести в кабинет бутылку мадеры. Хай-би-бо не тронул предложенный стакан и выдул пол-литра из горла. Бледное его лицо тут же порозовело, глаза заблестели. Он вытянул перед собой руки, будто проверяя, не трясутся ли, и наконец произнес:

- Ну давай... кончай со мной, Буи. Смелее. Не бойся - я готов... Голос его был почти умиротворенным и уж никак не взволнованным.

Ха-буа-буи вдруг понял, что ничего у бывшего коллеги не хочет спрашивать. Бессмысленно делать ему выволочку, клеймить позором, испепелять гневом.

- Я завтра же отправлю тебя на станцию. Пройдешь психокоррекцию, а потом на Базе подлечишься как следует. Все. Свободен.

Генеральный контролер чувствовал омерзение, смешанное с жалостью. Он поднялся на ноги, ожидая, когда Хай-би-бо уберется с глаз долой.

- Жаль мне тебя, Буи, - неожиданно произнес Постпред, не спешивший вставать с места. - Голову сломаешь на Четвертой. Как пить дать... Я-то уже списан со счетов. А ты ведь шел в гору...

На улице надсаживалась толпа: "Стал-лин и Бер-рия!.> Ха-буа-буи время от времени подходил к окну - это зрелище никак не давало покоя. "Почему они беснуются? Штатные демонстранты? Или что-то вроде психотического опьянения? Заставить вот так любить власть предержащих невозможно. Фальшь неизбежно прорвалась бы на некоторых лицах, заметен был бы автоматизм движений, заученность мимики... Но ничего этого нет".

Плотные тюлевые занавеси полностью скрывали Контролеров, зато им улица была видна прекрасно. Час за часом продолжалось скандирование. Народ внизу не уставал, впрочем, демонстранты постепенно и незаметно сменялись.

Ну, пора на выход. Программа насыщенная - не так-то просто все успеть. Тем более что за спиной бессонная ночь.

Рядовые Контролеры понуро потянулись к лифту вслед за начальством. После вчерашнего застолья многие были не в форме.

Охрана в штатском встретила их в холле, у выхода в город. Она была профессионально неназойлива, но неотвязна. Кортеж роскошных "членовозов" в сопровождении эскорта одетых в парадную форму - надраенные сапоги, белые лайковые перчатки, белые с красными звездами шлемы - мотоциклистов ждал делегацию у дверей гостиницы.

Толпа бодро приветствовала Высоких гостей. Гости помахали в ответ и быстренько залезли на мягкие сиденья, дружно хлопая дверцами. Курс - ВДНХ. Советскому Союзу есть чем гордиться. Страна должна отчитаться перед Миротворцами за одиннадцать лет созидательного труда под мудрым, чутким... и прочая, прочая руководством Великого Вождя, возможным лишь благодаря Его Величеству Эксперименту.

На столичных улицах вдоль проезжей части стояли машущие флажками школьники, студенты, рабочие и гэбисты. Ха-буа-буи прятался за поляризованными стеклами головной машины. Под взглядами толпы он чувствовал себя неуютно - словно на чужом празднике или когда тебе раздают авансы, а ты понимаешь, что вряд ли что-нибудь дашь взамен.

Слова Хай-би-бо не давали ему покоя всю дорогу. "Голову сломаешь на Четвертой. Как пить дать..." Будто сам Генеральный контролер этого не знает!..

Парадная колоннада ВДНХ была увешана приветственными транспарантами, еловыми ветвями и гирляндами малоприметных в солнечном свете лампочек. Играла музыка - не какая-нибудь магнитофонная запись, а настоящий большой оркестр. Звучала ламбада. "Стал-лин..." Впрочем, можно вставить любые другие слова. Главное здесь - мелодия. Та-а-ра-ра-рара... Жизнеутверждающая, но уже успевшая набить оскомину. Кое у кого до рвоты. У Охр-рхО, например.

Зазывно мигали огромные цифры 44 - по числу лет Эксперимента. Золотились, серебрились или хрустально сверкали в лучах солнца купола павильонов. Большой фонтан, специально обновленный к приезду Контролеров, был великолепен. В его тридцатиметро-вой струе, как в богемском стекле, играла волшебной красоты радуга.

Директор выставки, от волнения покрывшийся красными пятнами, вместе с пятнадцатью девушками в национальных костюмах встречал Высоких гостей хлебом-солью. Потом к Контролерам подвели северных оленей, запряженных в небольшие удобные тележки. И вот кавалькада тронулась в путь.

Центральным в экспозиции выставки был, конечно же, павильон "Космос". Успехи сталинской космонавтики поистине ошеломляющи. Начатое всего лишь одиннадцать лет назад одновременное освоение Луны, Марса и Венеры шло полным ходом. Вокруг Земли вращались тысячи спутников (в основном военных). Ракеты с грузами для орбитальных и планетных станций стартовали чуть ли не каждую неделю.

Достижения робототехники оказались столь впечатляющими, что Ха-буа-буи не верил своим глазам. В Третью Проверку ничего подобного и представить было нельзя. Ведь еще недавно кибернетика считалась лженаукой и "продажной девкой империализма". А теперь роботы подметали полы, вдевали нитку в иголку, собирали сложнейшие БИСы, писали оратории и даже играли в футбол. Правда, в массовом масштабе, как сообщала разведка Лиги, в СССР предпочитали использовать обычные механизмы. По-прежнему в почете был и ручной труд. Роботов применяли в основном в военной сфере...

Сопровождающий Контролеров товарищ Мещанинов внимательно следил за реакцией Высоких гостей и, когда интерес к рассказам экскурсоводов начинал угасать, тотчас обрывал их и вел процессию дальше.

Мероприятие было тщательно продумано, и все же не обошлось без инцидента: в павильоне "Сельское хозяйство" знаменитая лысенковская чудо-пшеница, наученная самостоятельно защищаться от сорняков и вредителей, вдруг пребольно отхлестала по рукам Ха-буа-буи, который попытался потрогать один из ее колосков. Понятно почему: асвенситы, как известно, развились в разумный вид из гигантских насекомых, и проницательное растение сразу же распознало в посетителе своего смертельного врага,

Мещанинов извинился за случившееся и выразил уверенность, что в будущем подобное не повторится. Ха-буа-буи в свою очередь заявил, что сам виноват, и попросил прощения за причиненное беспокойство. У директора ВДНХ тем не менее начался сердечный приступ, очень расстроивший Высоких гостей. Но потом бывшего директора с помощью Контролеров привели в норму и экскурсия пошла своим чередом...

Долг вежливости не позволял Контролерам послать всех подальше и рвануть куда-нибудь в город - без лишнего шума, помпы, без многочисленной охраны. Поехать и посмотреть, как живут простые люди, о чем они думают, когда в руках не трепыхаются приветственные флажки. Впрочем, никто им этого не запрещает. Завтра - пожалуйста, а сегодня - успехи. Успехи благодаря ЭКСПЕРИМЕНТУ.

Еще вчера Высокие гости вежливо отказались от официальных встреч с трудящимися. "Мы уже имели возможность наблюдать народную любовь. Хорошенького понемножку". Они настояли на свободе передвижения, ведь им было необходимо посетить именно те места, где скорей всего могут совершаться массовые убийства: армию (особенно дисбаты и гауптвахты), колхозы, созданные из бывших раскулаченных, поселки спецпоселенцев, рудники, закрытые города и, уж само собой, психушки, исправительно-трудовые лагеря, тюрьмы и следственные изоляторы. Бог даст, что-нибудь проклюнется...

9

Коля Илгазов старался не вспоминать об этом и, однако ж, вспоминал постоянно. Его отец когда-то был главным инженером крупного завода в Сталинодаре, но отклонился от Генеральной линии, выступал на собраниях с ошибочной концепцией модернизации производства, писал письма в Министерство и заместителю Премьера по машиностроительному комплексу и наконец отказался участвовать в кампании самокритики. (Тогда как раз перенимали великолепный опыт Народного Китая. Дядюшка Мао чрезвычайно любил обмениваться опытом с Дядюшкой Джо.)

Словом, доигрался... Из главного инженера отец превратился в старшего, затем в младшего и в конце концов был уволен с должности чертежника по неполному служебному соответствию. К тому времени отец уже был исключен из партии и лишен звания "Заслуженный машиностроитель". Долго, очень долго не мог он найти работу, обивал пороги заводов и КБ, пока не понял: в родном и вообще в любом мало-мальски крупном городе он более не нужен.

Отец пытался подпольно чинить примуса и керогазы - помогал знакомому кустарю. Прием-сдача товара шла через старшего сына - Руслана. Но вскоре в мастерскую наведался участковый, и заработков больше не было.

После довольно обеспеченной жизни семья перешла на хлеб и воду. Матери троих детей пришлось устроиться уборщицей на минимальный оклад - слава богу, рабочих рук в стране не хватало. Соседи, друзья и родственники почему-то сразу отвернулись. Потом пришлось освободить ведомственную пятикомнатную квартиру. Комната в общежитии - и то много для семьи антиобщественного элемента.

Законы СССР в то время соблюдались как никогда строго. За два месяца до окончания допустимого срока тунеядства отца в официальном порядке вежливо предупредили о недопустимости дальнейшего асоциального поведения. Через месяц процедура повторилась. А когда истек год, по-прежнему не было никаких расстрелов, пыток, мордобоя и даже ареста. НИКАКОГО НАСИЛИЯ. Эксперимент есть Эксперимент... Отцу дали двадцать четыре часа на сборы, и в сопровождении одного (!) безоружного инспектора МВД (женщины, между прочим, - но не для большего же унижения?) он отбыл на перевоспитание в степное село на востоке Чкаловской области.

Само собой, родным запретили сопровождать его. Это ведь могло пагубно сказаться на подрастающем поколении - повредить нормальному развитию юных сталинцев.

Письма приходили раз в полгода - видно, чаще было нельзя. Все они были примерно одинаковы: "Здравствуйте, родные! Как живете-можете? У меня все хорошо. Процесс, как говорится, пошел. Раньше или позже перевоспитание закончится и я вернусь домой. Как школьные успехи мальчиков? Анелия еще не кончила подготовительную? Работаю в поле. Очень здоровый воздух..." И все в таком же духе.

Жена писала мужу почти каждый день. Он не отвечал на большинство ее вопросов; а потому непонятно было: то ли не мог ответить, то ли не хотел расстраивать, то ли вовсе ничего не получал из Сталинодара.

...Коля до мельчайших деталей помнил, как через три года после отъезда отец вдруг объявился в городе.

Ламбаду к тому времени еще не написали. Молодежь дружно отплясывала недавно разрешенный твист. Коля увязался за старшим братом на танцы, хотя рисковал быть изрядно поколоченным. Он следовал за братом на расстоянии двадцати шагов, прячась за кустами и стволами деревьев, - в этом было что-то от игры в разведчиков.

Какой-то подозрительный тип маячил в кустах, поджидая возвращавшегося назад Руслана. И Коля первым заметил этого странного мужчину в сумраке плохо освещенного городского парка, но не решился предупредить старшего брата.

- Сынок. Сынок, - тихо позвал человек срывающимся от волнения и слабости голосом.

- Кто это?! - испуганно выкрикнул Руслан. - Что вам надо?! - Хотя он уже узнал отца. Впрочем, может, и нет. В конечном счете разницы никакой... Отстаньте от меня! Я милицию позову! - визгливо кричал он, затем убежал, бросив свою компанию.

Пара дружков и девчонки наблюдали за этой сценой со смесью страха, презрения и любопытства. Потом ушли, оглядываясь на опустевшие кусты.

- Папа! - набравшись храбрости, позвал Коля. Нет ответа. - Папа! закричал громче. (На аллее больше никого не было.)

Тишина. Затем он услышал шорох и какие-то непонятные звуки. Полез в кусты, с трудом раздвигая упругие, хлесткие ветви.

- Папа!

Отец сидел на земле, уткнувшись лицом в колени. Спина его тряслась. Он плакал. Это было странно и страшно - Коля еще ни разу в жизни (даже когда прощались) не видел его плачущим. Сейчас отец подвывал, словно смертельно раненный волк.

Он был исхудавший - кожа да кости, - грязный, обросший, в рваной одежде, весь перепачканный угольной пылью. Пробирался степью по ночам, днем отсиживался в оврагах, потом ехал на товарняках, по нескольку суток ничего не держа во рту. Он был какой-то ужасно старый. Трехлетнее перевоспитание в чкаловском селе дорого ему далось.

- Сынок... - Он обнял Колю и долго-долго не отпускал. Щетина больно кололась, но мальчик терпел, боясь обидеть отца.

- Пойдем домой, папа, - попросил Коля. - Мама обрадуется...

- Я не могу домой. Я убежал... - совладав с собой, заговорил отец. - В общежитии меня сразу заберут. Я лучше пойду на старую мельницу. Помнишь?.. А вы с мамой приходите туда завтра, только осторожно. И никому ничего не говорите, а то мне будет плохо. Ты понял, Коля? Мальчик мой...

Папу забрали на следующий же день. Случилось это на глазах Коли: каникулы были в разгаре, и он все время крутился возле мельницы. Матери-то с утра пришлось бежать на работу (она теперь была младшим бухгалтером) - за одно опоздание могла попасть в черный список, а уж о прогуле нечего и говорить... А Коля был тут.

Два милиционера молча возникли из-за деревьев и так же молча встали около отца, готовившего себе завтрак на костерке. Он варил похлебку из картошки, что принесла жена той же ночью, и из украденной на соседнем поле капусты. При этом отец все время что-то жевал - не мог остановиться, хотя желудок давно уже раздулся и болел.

Отец спокойно посмотрел на милиционеров, перестал мешать варево, положил ложку на траву, покачал головой: мол, когда еще удастся поесть по-человечески...

- Пойдемте, гражданин Илгазов, - укоризненно вздохнув, усталым голосом произнес сержант. - Заставляете искать вас, людей от дела отвлекаете. Стыдно... Хорошо еще сын ваш честным человеком оказался.

Отец вздрогнул и беспомощно посмотрел на Колю. Речь, понятное дело, шла о Руслане... Ох, зачем, зачем говорил об этом сержант! Все бы решили, что Органы сами выследили, - велика сложность... А теперь!.. Как дальше жить?

Отец распрямился. В глазах его появилось какое-то странное выражение. Коля по младости своей тогда еще не смог понять. Безнадежная тоска. Бездонный колодец тоски.

- С сыном-то можно проститься?

Добрый милиционер посмотрел на часы и сказал:

- Три минуты.

Отцу вполне хватило этого щедро отпущенного срока, чтобы обнять Колю и крепко прижать к груди. Все-таки хорошие люди вокруг. Могли бы назло ему отказать в этой просьбе. Но такой уж настрой в обществе: все для человека и НИКАКОГО НАСИЛИЯ... Спасибо Эксперименту.

- Не забывай меня, сынок... Вряд ли теперь увидимся. Маму поцелуй за меня.

Он действительно так и не вернулся с перевоспитания. Несчастный случай - попал в мотокосилку. А может, сам бросился - нервы последнее время шалили...

Руслан очень скоро ушел из семьи. Он выполнил первейший Комсомольский Долг, а его почему-то не простили. Анелия-то, конечно, ничего еще не понимала. А мать и Коля не простили. Они ничего не говорили Руслану, не стыдили, не ругали его. Просто он для них вдруг перестал существовать. Совсем.

Руслан устроился вожатым в трудовой лагерь, потом, когда подошел возраст, поступил в училище... нет, не МГБ. Сыновей заблуждающихся туда не брали, даже таких честных. В училище воспитателей МВД. Ответственная и нужная профессия. Очень нужная стране...

Надо сказать, в Союзе в те годы строго соблюдали знаменитый сталинский принцип: "Сын за отца не отвечает". Все дети в семье Илгазовых получили приличное образование. Вернее, советская власть дала им... и так далее. Дала. Подарила... облагодетельствовала...

После смерти родителя они даже получили - не пенсию, конечно (за врагов пенсии не дают), а пособие на воспитание. Матери только надо было каждые три месяца выдерживать вместе с детьми унизительную процедуру в районном отделении Главного управления соцобеспечения МВД, часами ожидая экзамена на правильность воспитания. (Впрочем, экзамен редко когда проводили.) Мол, сейчас некогда - вот в следующий раз наверняка... Слегка пожурят, малость попугают, иногда пошутят даже, затем прочитают небольшую лекцию агитпропа и наконец выпишут справку, что еще три месяца достойны получать милость народного государства.

Со временем Руслан Илгазов стал районным уполномоченным по перевоспитанию, Анелия - мастером в пошивочном ателье, а сам Николай, закончив институт физкультуры, после множества мытарств сделался спецкором республиканской молодежной газеты по физической культуре и спорту. Мать же их превратилась в инвалида по зрению, затем стали отниматься ноги. Сдавать она начала через пару лет после смерти мужа. Но это уже другой разговор...

А сейчас Колька, Илгазов-младший, попал в переплет и в одно мгновение стал никем. Пошел по отцовскому пути. Спасибо тебе, Миротворец хренов!..

Бастан, набегавшись по горам, угнал в колхозе полуторку, и они ехали по ленинопольской равнине, пытаясь вырваться из обложенной Органами зоны. Бастан однажды уже столкнулся с милицейским пикетом и оставил троих автоматчиков валяться в глубоком сне. Все прошло без сучка без задоринки. Удастся ли такое впредь?..

Пылила проселочная дорога, ведущая в объезд городов, городков, крупных станиц и даже не нанесенная на обычные карты. Хотя у гэбистов наверняка нанесена... Бастан уверенно рулил, не смотрел на Николая Илгазова, почти не разговаривал - мрачный, суровый, целеустремленный. Человек-скала и в то же время сгусток энергии, этакая шаровая молния в человечьем обличье.

Пшеничные поля, лежащие по обе стороны дороги, тянулись до горизонта. Поднятые ветром золотые волны медленно катились по ним, и на ум приходило банальное сравнение с морем. В вышине загудело. Самолет, не иначе. Полуторка резко вильнула, съехала в неглубокий овражек - слава Аллаху, он оказался рядом. Пыль быстро рассеялась. Вдруг повезло и машину не засекли по мучнисто-серому облаку?

- Ну что пригорюнился? - повернулся к парню резидент, посмотрел пристально. Легкая усмешка тронула его губы. - Жалеешь небось, что со мной связался?

- Жалею, - не стал врать Коля.

- И правильно. Но поезд ушел, и у нас один путь - идти до конца. Или мы им праздник испортим - сейчас вот, с одного удара, с наскоку, - или нас самих в жернова. Усек?..

Замолчали, и, несмотря на работающий мотор, стало слышно, как тарахтят цикады, пиликают кузнечики и самозабвенно заливается в небесах жаворонок. Будто и нет никаких инопланетян, никаких гэбистов и погони.

- Ну, посидели, и хватит. Надо рвать когти, иначе никогда не оторвемся. - И Бастан нажал педаль газа.

...Их бомбили у моста.

Мобильная группа из Ленинополя не поспевала, вертолеты побарражировали над степными дорогами, сожгли горючее и полетели заправляться. Засекли одинокий грузовичок летчики и получили приказ на его ликвидацию.

Ради ТАКОГО случая Органы готовы были подставиться, явно нарушив правила игры - как-нибудь отбрехаются: мол, учебный вылет, неисправность бомболюка. "Стрелочников" придется отдать на растерзание. А если уж совсем припрут к стене, можно повиниться: да, нарушили Договор против воли, всему виной самоуправство краевого Управления - рубите повинные головы, только многострадальную отчизну не трожьте!..

Пилоты-гэбисты, посаженные в обычный армейский самолет, не были специалистами по бомбометанию. "Ковер" из стокилограммовой лег на большой площади. Взрывной волной грузовичок опрокинуло. Вышибло стекла, поранив Бастану лоб и руки, а Коле - плечо. Сломало несколько досок кузова. Осколки пробороздили крышу у кабины, попортили радиатор, срезали правую фару. И все.

Бастан и Коля бросили машину и перебежками-перекатами устремились к реке - пытались спрятаться в плавнях. Не успели. Самолет пошел на второй заход, заработали пулеметы и носовая пушка.

- К мосту! - гаркнул резидент.

И они рванулись туда. Разрывы снарядов и пулеметные очереди подняли густое облако пыли. Беглецы задыхались, давились кашлем, разрывая гортань и горящие огнем легкие. Бастан схватил парня за рукав и волок за собой. Он бежал зажмурившись, он и так видел цель, обладая природным интроскопом и силой. Коля же ничего не видел и не слышал. И если б не резидент, он наверняка давно бы уже свалился на землю, хрипел, не в силах набрать в грудь достаточно воздуха, и в ужасе тер залепленные пылью глаза.

Вокруг все рвалось, свистело и щелкало. Гэбисты вели плотный огонь по предательски распухшему облаку пыли. Развернувшись за мостом, они с отчаянием обреченных продолжали расходовать боезапас, сделали круг, вернулись на четвертый заход, прошли на бреющем и наконец расстреляли все. Остаток пуль и последняя пара снарядов ушли в мост, который дрогнул, но устоял.

Возвращаться на аэродром летчикам было страшно. Они покружили еще, пытаясь обнаружить тела, но так никого и не разглядели. Беглецы в это время находились под мостом, стоя по горло в воде.

Наконец самолет улетел. Парень, отплевываясь, снова и снова окунался с головой - смывал с себя пропитанную потом пыль. Бастану было жаль терять драгоценные минуты, но он понимал: Коле надо прийти в себя.

10

Член Президиума Политбюро ЦК Впадин устало опустился в обтянутое черной кожей кресло. Целый день он мотался с приема на прием, с заседания на заседание. Много пил в буфетах, почти не ел - какой-то жалкий бутерброд с севрюгой не в счет - и ничуть не пьянел. Настолько велико было нервное напряжение.

"Нет ни сил, ни желания звонить домой. Жена, наверное, уже икру мечет. Чего не бывает с нашим братом-цекистом... И дочь не спит, ждет, когда папанечка вернется в родные пенаты. Что-то нездоровое есть в этой любви... Постоянно думаю о ней, она, в свою очередь, все время тянется ко мне, едва замечает мать и совершенно не интересуется сверстниками", - думал он, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей.

Тучи над его головой сгущались уже не первый месяц. Он чувствовал это по поведению соратников, помощников, даже простых охранников, секретарш и уборщиц... Ну и, конечно, по отношению Хозяина. Или это только кажется? У страха глаза велики? Нет, Коба явно готовит очередную чистку верхов. Сразу после Проверки. Или через год, но никак не позже.

Почему копают именно под него? Берия имеет зуб абсолютно на всех и готов пустить по "конвейеру" любого - весь вопрос в том, кого отдаст ему на сей раз Коба. А Хозяин на этот счет абсолютно непредсказуем. Ведь разделался же в свое время с любимцем Никитой - и вроде бы ни с того ни с сего...

Впадин еще не так давно с любопытством задумывался о том, какие ощущения испытывает партийный сановник, чувствуя, что земля начинает гореть под ногами. Тогда как раз надвигалось снятие очередного "оппортуниста" Кулакова. Теперь Впадин знал ответ на вопрос. Когда земля горит, это... Это...

Он открыл бар, замаскированный дубовой панелью, и налил в стакан "Наполеона". Коньяк замечательно пах и на просвет был прекрасен - блики играли в янтаре. "Интересно, кто будет после меня вот так же сидеть в этом кабинете и разглядывать люстру сквозь коньяк?" - подумал Впадин, и его внезапно охватил ужас. Рука затряслась, пришлось поставить стакан, чтобы не разлить.

"Может, гробануть... всех? Ведь Проверка как-никак... Другого случая не будет целых одиннадцать лет. А у меня и вовсе никогда. Пока еще что-то могу, над чем-то властен... Скоро же стану НИКЕМ. НИКЕМ... НИКЕМ... - словно удары колокола. - Неужто не осмелюсь?"

Коньяк прокатился через гортань и пищевод и обжег склеившийся от голода желудок. Опьянение пришло на сей раз быстро, но от этого не полегчало. Вместо легкой эйфории, как нередко бывало, у Впадина начался приступ черной меланхолии. Он через силу заставлял себя бодриться: "Спляшем ламбаду на костях Дядюшки Джо? Как? А? Не слабо? - Ему было страшно. Так страшно, как еще никогда в жизни. - Слабо. Еще как слабо..."

Мир перекосился. Его, секретаря курсового комитета комсомола, первого секретаря горкома ВЛКСМ, завотделом горкома партии, второго секретаря обкома, замзавотделом ЦК, кандидата в члены Политбюро, наконец, члена Президиума Политбюро ЦК, ответственного за сельское хозяйство, Витьку Впадина просвечивали, его осудили, его скоро уберут. Очень скоро.

"На очередном повороте (каком по счету?) я не попал в струю, вовремя не перестроился, не угадал, не предвосхитил предстоящего кульбита, сделанного Кобой на съезде, хотя все так же преданно смотрел в рот вождю, - и вот результат. До смешного просто: не сумел продумать партию на десять ходов вперед. Не уловил новой тенденции, не учел опыт истории. Крестьянская морда... Сермяжная... Витя-тракторист... Так и не научился думать как следует, ох не научился...

Перед самым прилетом галактических проверяльщиков Хозяин всегда проявляет чудеса миролюбия. Но как можно было ожидать, что он вдруг решит замириться с империалистами в Гайане и Таиланде? Начнет заигрывать с Тайбэем и Сеулом?.. Как успеть за подобной прытью? Буквально вчера "классовая борьба до победного конца", а теперь вот "примат общечеловеческих...". Приматов я знаю - в питомнике видел, а вот общечеловеческие... Это о сексе, что ли? Ха-ха...

А ведь я оскандалился на международном уровне. В ГДР катался с рабочим визитом и привычно прошелся по Чон Ду Хвану, а тот тепереча уважаемый человек... Да-а... Были и другие "ошибки", которые мне до поры до времени прощали, аккуратно занося в обширное досье. Рано или поздно подобный материалец обязательно срабатывает, сминая даже таких мамонтов, как Молотов, Брежнев, Андропов... А эти придурки Миротворцы мечутся по стране, выпучив ни хрена не видящие зенки и раскрыв беззубые рты, ловят заранее припасенные и уже разжеванные пирожные... Может, кинуть им в ротик и свою хорошо пропеченную "лепешечку"? Подставить кремлевскую мразь, которой служил верой и правдой, а заработал такую вот "награду"?!

Только сначала "лепешечку" испечь надо, а потом пробраться к этим галактическим дуралеям, да так, чтоб Органы не загребли, чтоб дождаться мог, когда свершится Кара Небесная. А то ведь сдохнешь на "конвейере" за пару дней до Страшного суда - то-то обидно будет!.. Впрочем, есть одна задумка: генеральчик гэбовый третий год у меня на крючке висит, не рыпается. А мы за лесочку и дернем чуток, авось не сорвется... Да нет, такие не срываются. Слишком боится Лаврушки - и гнева его, и милости.."

11

Снаружи ревел ураган. Ревел привычно, а потому совсем не страшно. Содрогались от глухих ударов стены пещеры - по скале будто лупили огромной киянкой. Погода опять разбушевалась. Ведь уж было утихомирили ее, заплатив за недолгий покой двумя молодыми жизнями, и на тебе!..

Бойцы-дорожники сидели у костра, протянув руки к огню. Маленькие язычки пламени трепетали на кучке синтетоплива - не радостно и жадно, а робко и боязливо, будто чувствуя, что протянут в чуждой атмосфере считанные часы. Они были похожи на жмущихся друг к другу испуганных детей - так, по крайней мере, казалось Нуреддину.

Ему вспомнился дом, и он достал из бронированного карманчика фотокарточку сыновей. Кто-то затянул протяжную печальную песню, которую вскоре подхватили почти все. Давным-давно в ней пелось о пленении имама Шамиля, но потом часть слов заменили. Теперь она была посвящена горцам, отражавшим деникинские атаки.

Песня на какое-то время заглушила доносящиеся снаружи грозные звуки, во всяком случае, от нее стало теплее на душе, и окружающий мир уже не выглядел столь враждебным. Ожидание предстоящего боя вдруг растворилось, отошло на второй план.

Нуреддин глядел на фотокарточку. Несмотря на защитный футляр, она была изрядно подпорчена здешним воздухом. Пора просить, чтобы с Земли прислали новую. Хоть это могут сделать - не велик труд...

На стене пещеры - ближе к огню - висел запакованный в прозрачную антикоррозийную пленку плакат с изображением Большого Кавказского хребта. Это было не просто единственное украшение их убогого походного быта, а боевая реликвия. Плакат дорого обошелся отряду: спасая его в рушащейся пещере, год назад погиб Мустафа Дуванов. Так что теперь это и своего рода надгробная плита. Нормальных-то могил в таком аду не устроишь - все тут же разъедается, разламывается, раскурочивается стихией.

Удары по скале становились все сильнее. С потолка посыпались пыль и каменная крошка. Кому-то надо было выйти наружу и "поддать жару". Как в песне поется: "Краснознаменная, даешь отпор!" Кинули жребий. Выпало Абдурахиму Нурпесову.

Оглушительно загудел сигнализатор, сообщая о разгерметизации пещеры. Абдурахим шагнул к открывшейся двери, сгибаясь под тяжестью оружейного комплекта. Пламя в костре забилось, припало к топливным брикетам и едва не потухло. Хорошо, Нуреддин спас - закрыл от налетевшего ветра телом. Вот только беда случилась: вскочив на ноги, уронил он в огонь свою драгоценную карточку. Не сгорела она в футляре, но прозрачный пластик помутнел от жара, и теперь почти невозможно было разглядеть лица сыновей.

Песня смолкла. Разговор тоже не клеился. Молча сидели у огня и смотрели на языки пламени. Совсем как ночью в горах, когда невдалеке сбилась в кучу отара, а чабаны собрались посидеть поговорить, но слишком устали за день...

Абдурахим грохотал за стеной, нанося удары по озверевшей стихии. Та начинала отступать, яростно огрызаясь. Акустическое глушило утихомиривало грохот горных обвалов. Лазерная пушка разрушала катящиеся каменные глыбы. Электромагнитная ловушка методично вбирала в себя зловредные поля, которые паучьей сетью раскинула вокруг пещеры подлая планета. Еще сопротивляется, зараза! Не дает советскому человеку спокойно строить светлое будущее!..

Силовые ветроломы были установлены на пути урагана. Наведенные вихри разбивали его на множество мелких и неопасных порывов ветра. Термоподавитель обнаруживал болевые точки "погодного тела" и со снайперской точностью всаживал туда криогенные иглы. И шел на спад жар, грозящий испепелить, выжечь стальное сердце и расплавить металлокерамические суставы.

И вдруг стрельба смолкла. Бойцы забеспокоились. Трое добровольно вызвались выйти - посмотреть, что там. Да все бы, верно, пошли, если б не строжайший запрет выходить большими группами. Планета способна на любую гадость...

Броневая плита, служащая дверью, уехала в стену, открыв выход из пещеры. На поверхности температура почти комфортная - плюс триста. Приборы и боевые установки, расставленные Абдурахимом у подножия скалы, продолжали бороться со стихией. Зато стационарные агрегаты и системы контроля, размещенные на поверхности скалы в последнюю смену, представляли собой жалкое зрелище. Не выстояли и половину нормативного срока - изъедены кислотами, расплавлены жаром, побиты камнепадами.

Трое бойцов-дорожников стояли, защищая друг другу спины и ощетинившись стволами. Абдурахима не было видно. Оранжевое небо затягивал серовато-грязный налет, и казалось, что Венера собирает силы для очередного, сокрушительного удара

- Абдурахим! - прокричал Нуреддин по рации. - Ты где?! - Нет ответа. Абдурахим!!!

Ноги в черных термостойких бахилах первым заметил Ильфаз. Они торчали из-под груды скальных обломков, весящих, наверное, тонн пятьсот. Значит, укокошили... Вот как достали славного Абдурахима...

Чтобы освободить тело из-под завала, пришлось вызвать на помощь автоматический бульдозер-экскаватор, последний в проходческом отряде. Если с ним что-нибудь случится до прилета очередного грузовика, шансов уцелеть станет еще меньше. Их и так почти нет... А уж о графике проходки и вовсе пришлось забыть.

Беднягу буквально расплющило. Грудную панель открыть смогли, только использовав плазменный резак. "Черный ящик" показал, как все произошло. Абдурахим перезаряжал универсал "Дегтярев-Венус", и совершенно надежная скала, которую он оставил у себя в тылу (всегда следует иметь защищенный тыл), вдруг обрушилась без единого звука. Боец не успел отскочить в сторону. Здесь словно разумное существо действовало - выбрало самый подходящий момент и исподтишка нанесло убийственный удар...

Бойцы-строители взяли под козырек, дали залп в воздух. "Ну хоть семья на всю жизнь будет обеспечена, - с горечью подумал Нуреддин. - Чуточку спокойней на душе..."

12

Урановые рудники Сталиногорска оставили самое приятное впечатление. Чистота, великолепная продуманность всех стадий технологического цикла, надежные системы жизнеобеспечения. Веселые, бодрые, смекалистые рабочие. Молодые талантливые инженеры. Мудрые, энергичные руководители. Сказка про белого бычка.

"Неужели везде так? - с подозрением думал Ха-буа-буи. - Не может быть. Просто не может... Но мы же сами выбрали эту шахту!.. А если ЭТИ переиграли нас вчистую? Заранее знали, куда направим свои стопы? Столь блестяще изучили нашу психологию? Не верю. В гениальность кремлевских ксенопсихологов - не верю. Или кто-то из наших?.. Явный бред. Однако ж - на всякий случай - нужно переиграть все планы, поломать все графики (пусть даже наисекретнейшие, сработанные в самый последний момент, основанные на методе тыка), сменить систему приоритетов. Разом... Имею на это право. И меняю. Ре-ше-но!"

А пока что Генеральный контролер ехал в "членовозе" по шоссе. Денек выдался тяжелый - за один налет решили раскурочить весь здешний "муравейник": ГУВД, ДПЗ, тюрьму и психиатрическую больницу. И никто ни в чем не перечил. Дескать, хотишь криминал шукать - валяй, рой землю носом. Па-жя-луй-ста.

Утром Ха-буа-буи сорвался с места и, пронесясь двести километров, очутился в соседней области. Перед обедом осмотрел местную достопримечательность - тюрьму, возведенную еще в восемнадцатом веке каким-то заезжим итальянцем. Здание было перестроено в советское время и напоминало гибрид профсоюзного профилактория с мебельной фабрикой.

Заключенные питались (образцовая столовая была показана первой), работали на благо Родины (цеха сияли чистотой и пахли свежей стружкой и лаком), отдыхали (футбольное поле занимало большую часть тюремного двора), лечились (тюремная больница дала бы сто очков форы любой районной), учились политграмоте и пополняли образование (лингафонный кабинет увешан портретами Макаренко, Ушинского и иже с ними), спали (коечки, одеялки, белоснежные подушечки - почти гостиница) и "шмонались", пошире расставив ноги (правда, комиссии это не показали).

Охранники были радушны, зэки - добродушны, лампы - ярки, потолки высоки, решетки - крепки, языки - коротки. Можно сдохнуть с тоски...

Правда, домой на побывку зэков здесь не отпускали. Этакий, знаете ли, провинциальный консерватизм. Но зато уж в чем сильны - в том сильны: здоровый быт, общественно полезный труд, хорошо организованный досуг и воспитательный эффект налицо. "Карцер месяцами пустует - можете в это поверить?!" Сразу, что ли, в расстрельный подвал?.. Да-с-с. Исполнителей Контролеры не встретили. Видно, ушли в отгул. Да и зачем толкаться под ногами? Главное - чтобы простор был. Недаром гласит вековая мудрость: "Меньше народу - больше кислороду". Разве не так?

Прямо из тюрьмы, даже не отобедав (к искреннему огорчению тюремного начальства), процессия покатила в образцово-показательный дурдом. Генеральному контролеру теперь уже не меньше Сластева хотелось вывести советских вождей на чистую воду. По большому счету, Ха-буа-буи не слишком трогала судьба этой заштатной планетки и пяти миллиардов ее обитателей. Но именно здесь решалась его судьба

Коли уж унюхал, что Эксперимент подванивает, значит, рано или поздно криминал вылезет на свет божий и всех обгадившихся Контролеров (от первой до последней Проверки) выудят из нор, сдернут с теплых местечек и... прощай сытая, размеренная жизнь, прощай обеспеченная, спокойная старость. А потому надо высветить, надо доказать, надо разоблачить - все самому. И тогда, поднимаясь вверх по ступенькам, можно будет провожать презрительным взглядом посыпавшихся вниз слепцов, недотеп, неудачников...

Пациенты дурдома (конечно же, все до единого истинные хроники) дружно кривили лица, роняли слюну на ковры и неразборчиво, но упорно славили родную партию вместе с не менее родным правительством. Не иначе выдрессированы электрошоком, впрочем, врачи (с офицерской выправкой) клялись и божились, что и слова-то такого не знают. "Электро... что? Электро... как? Мы тут больше по-дедовски - лаской да вниманием. Кхе-кхе".

Бугаи санитары стыдливо прятали за спину волосатые клешни и, потупив взор, шаркали ножкой. Хотелось пригласить их на полонез. Впрочем, в коридорах наяривали ламбаду. Говорят, она имеет прекрасный оздоровительный эффект.

Городское управление внутренних дел проводило смотр-конкурс на лучшее исполнение патриотической песни. Этот ежегодный праздник, как всегда, сопровождался амнистией местного масштаба.

Финальную часть конкурса перенесли на вечер. Здание ГУВД украшали гирлянды зажженных лампочек, делая его похожим на Дом культуры в новогоднюю ночь. На освещенной прожекторами сцене, которая была установлена перед парадным входом, стоял хор. Он должен исполнить гимн Советского Союза или песню о Сталине. Ну а потом площадью, конечно же, завладеет ламбада...

Высокие гости привычно отказались участвовать в приуроченных к их приезду празднествах и прямиком направились в следственный изолятор. Но местные власти не растерялись, и концерт пошел своим чередом. Над толпой грянула "От Москвы до самых до окраин..".

В подвалах провинциальной Лубянки, само собой, царила тишь да гладь да божья благодать. Надзирающие за ходом следствия прокуроры выглядывали из-за каждой параши, аккуратно одетые, сытые и умиротворенные подследственные восседали на койках - по одному в каждой просторной камере, где соблюдались, понятное дело, все какие ни на есть санитарные и эстетические нормы. Надзиратели с лицами земских учителей и манерами заморских гувернеров участвовали в самодеятельности, вели у подследственных курсы кройки и шитья, а также занятия бодибилдингом и аэробикой (ох уж эти новомодные заграничные веяния!..).

А ведь Контролеры выбрали, какой из трех близлежащих городов посетить, лишь час назад, когда автомобильная кавалькада находилась на перекрестке дорог. Вот и пойми...

13

Бастан ждал Николая Илгазова на берегу реки, в зарослях орешника. Решил немного вздремнуть. Акустические датчики, установленные им в радиусе километра, - вполне достаточная защита. Хотя лучше бы их разнести на десяток километров, а то и два, но он слишком устал за эти дни.

Бастан задремал, и ему опять виделась бескрайняя белая равнина с желтыми языками песков, розовые холмы на горизонте - на самом деле таинственный город унбанов - и бордовые рощи древолишайника у подножия каменной стены. Последний вечер в училище. Выпуск молоденьких лейтенантов (специальность: обеспечение стабильности). Впереди еще галактическая спецшкола ксеноразведки на далеком Мицаре-12...

Эта равнина снилась ему теперь каждый раз, стоило только закрыть глаза.

...Коля подошел к железнодорожному вокзалу и сразу же наткнулся на густую цепь милиционеров, которые не пропускали народ к перронам. На площади собралась немалая толпа. Люди роптали. Они то начинали теснить оцепление, то вдруг пугались этого своего движения и поспешно отступали.

- Что такое?!

- Что случилось?!

- Пач-чэму не пускают?!

- Куда же мне теперь?..

- Совсем за людей не считают! Я товарищу Сталину напишу!

Чемоданы, узлы, котомки и рюкзаки - все это плыло над головами, громоздилось на плечах, оттягивало руки. Колыхалось мешочное море. Недовольство на лицах, злость, тоска, отчаяние, - это вам не торжественная встреча Миротворцев на московских улицах...

- Движение поездов временно отменено в связи с повреждением путей! хрипел в мегафон милицейский начальник. - Са-аблюдайте спокойствие! О дальнейших распоряжениях начальника дороги будет объявлено по радио. - А потом рявкнул: - Па-апрашу не скапливаться!

- Мне на похороны надо! Вот телеграмма!..

- Ат-ставить!

- Гаварят же вам: нэт поездов!

- А это что там дымит? Не поезд, что ли?

- Этот с охраной, чудак-человек... - смеется добродушный старшина-милиционер.

- А охрана зачем?

- Тебя успокаивать, если совсем сдуреешь. Вали-ка подобру-поздорову.

Раздались пронзительные свистки. Толпа резко качнулась и повалила в город.

...Бастан все понял еще до того, как Коля открыл рот.

- Ничего, возьмем машину.

- Ты думаешь, дороги не перекрыты?

- Обязательно перекрыты, но они не могут остановить движение полностью. Жизнь тогда прекратится... Мы проскочим с каким-нибудь молоковозом или "скорой".

- Каким образом?

- Это уж моя забота.

Бастан продумал почти все, но только почти... Он слишком плохо знал земных животных.

Раскрыв дверцы санитарной машины, гэбисты действительно не увидели никого, кроме взъерошенной со сна медсестры. Но сторожевые собаки почуяли присутствие людей, лаяли и рвались с поводков.

- В-выйдите, дев-вушка! - Заикающийся капитан нетерпеливо махнул рукой. Его раздражала медлительность людей, пусть даже вызванная замедленностью его собственной речи.

Медсестра вылезла из машины, придерживая рукой подол юбки, видневшийся из-под распахнувшегося белого халата. Собаки заходились в лае.

- Что у в-вас там? - Капитан указал на сиденья, низенькую кушетку и шкафчики с инструментом и лекарствами.

Машина была устаревшей модели и не приспособлена для операций. Спрятаться в ней, конечно же, было негде.

Медсестра вздрогнула, словно от толчка или внезапного крика, и чуть механически произнесла:

- Кошка... Кошка у нас там. А что - нельзя? - В голосе должен был появиться испуг, но он так и остался тусклым.

- П-покажите! - еще сильнее заикаясь, проблеял капитан.

Автоматчики, с трудом удерживающие собак, пытались не засмеяться. Гэбист совершенно справедливо принял их фырканье на свой счет и вконец разъярился.

- К-кошку кажи!!! - рявкнул он и замахнулся на истошно лающих псов. Д-да заткните им п-пасть!!!

- Как же - заткнешь им... - буркнул один из автоматчиков. - Что вы такое говорите, товарищ капитан? Коли кошка тут...

И как раз в этот момент кошка была предъявлена народу. Странная, однако, - больше напоминающая белку, но все же скорее кошка, чем белка. Впрочем, и так сошло... При виде собак эта кошка-белка выгнула спину, шерсть у нее встала дыбом. В желтых глазах зверюшки застыл смертельный ужас. Капитан не очень-то приглядывался к ней - он был вполне удовлетворен самим фактом.

Да, Бастан оказался не силен в знании земной живности... И вообще, этот сеанс коллективного гипноза дорого ему обошелся. Резидент был еще слаб и, когда Илгазов спросил: "Сколько ты еще сможешь морочить им голову?" прошептал:

- На пару раз хватит. Больше не потяну. "Подобный ответ звучал и раньше. Прибедняется, - подумал Коля, - а сам еще горы свернуть способен".

Тем временем Бастан продолжал держать под контролем водителя "санитарки", врача и медсестру. Машина уверенно продвигалась на север вместо назначенного Сталиноводска. Порой контроль над шофером слабел, и тот начинал дергать руль, испуганно глядя на незнакомую дорогу, коситься на эскулапа, будто хотел спросить, правильно ли они едут. Медсестру и врача резидент вскоре усыпил - так ему было много проще. Один раз посильней "толкнешь" человека, загонишь в крепкий сон, зато потом никаких проблем.

Очередная проверка документов была на переправе через Дон. Вдалеке виднелись могучие шлюзы канала, украшенные мраморными портиками и балюстрадами. Огромные памятники Сталину и Ленину смотрели друг на друга через канал, вздымаясь над проплывающим под ними крошкой кораблем, будто Сцилла и Харибда.

- Всех не задурить, - сказал Бастан, когда их раздолбанная "санитарка" пристроилась в хвост внушительной очереди машин, одна за другой подъезжающих к шлагбауму. - Если так будем плестись и застревать на каждом кордоне... Бастан посмотрел в окно и почесал затылок. - Надо что-то придумать. А ну-ка, пошли!..

Коля посмотрел на него, выискивая признаки помешательства, не обнаружил их, мысленно попрощался со своей молодой жизнью и пошел следом. Водитель даже не взглянул на них, он сидел уронив голову на руль. Сказалось беспрерывное многочасовое давление на мозг.

Бастан и Коля перли прямо на кордон - к пулеметным гнездам из мешков с песком, к хитросплетению колючей проволоки, к мельканию автоматчиков в хаки, милиционеров в бело-синем и гражданских в расстегнутых кожаных пальто и фетровых шляпах, от которых за версту несло Лубянкой.

Илгазов вдруг увидел, что рядом с ним по шоссе вышагивает незнакомый коренастый майор госбезопасности. Пистолет в кобуре, портупея, пыльные хромовые сапоги, фуражка с синим околышем, погоны такого же цвета. Коля от неожиданности вздрогнул, и ему представилось на миг, что все это была одна грандиозная провокация и с самой первой минуты майор играл с ним в кошки-мышки, заманивал в западню... "Чушь какая в голову лезет!"

Бастан остановился, отдал честь группе офицеров - небрежно, чисто по привычке - и представился:

- Майор Кожин, командир спецгруппы при товарище Шестом.

Офицеры дружно козырнули в ответ. Он протянул документы. На них смотрели, не видя. Уже были уверены, что бумаги в полном порядке.

- Вам радировали, что прибудет офицер МГБ с важным свидетелем, произнес с нажимом.

И все тут же согласились:

- Верно. Радировали...

- Вам приказано предоставить в мое распоряжение самую быстроходную бронированную машину с водителем и пропуск через все зоны контроля.

- Все точно, майор, - заторможенно произнес седоватый полковник МГБ из Сталинодара. Именно он руководил этим КПП. - Но наши возможности ограничены. Дадим вам штатный "ЗИС" Крайуправления и пропуск до Воронежа. Там получите и новую машину, и пропуск до самой Москвы. Порядок?

- Спасибо и на этом, товарищ полковник. Время не терпит, а тут барахтаешься в пыли...

- Может быть, перекусите перед дорогой и?.. - Полковник сделал многозначительную паузу.

- Спасибо, некогда. - Майор Кожин улыбнулся. - Если только с собой.

...Бастан лежал в забытьи на заднем сиденье, а Коля медленно жевал кружок твердокопченой колбасы, заедая его сопревшей в целлофане лепешкой. Мотор "ЗИСа" работал ровно, и тяжелая машина, изредка подскакивая на рытвинах, уверенно неслась на север.

"Неужели так вот и прорвемся? - думал Илгазов, глядя на чуть слышно постанывающего Бастана. Лицо резидента частично утратило человеческие черты, как-то непонятно размывшись. Но это ничуть не пугало Колю. Его теперь уже ничем не прошибешь. - Не может быть, чтоб так просто!.. Неужто мы... вот мы вдвоем - никто, пылинки - подтолкнем гору, она качнется и... со всего маха?.. И все разом переменится? Не верю. Не ве-рю".

14

Старик Сластев ходил взад-вперед по каюте, посасывая якобы чудодейственное гомеопатическое средство. Под языком было сладко, а вот на сердце... Особая Комиссия уже неделю каталась по Союзу в инспекционных налетах-наскоках, регулярно сообщая на космическую станцию о строгом соблюдении статей Договора. Георгий Сергеевич был абсолютно уверен, что Контролеров и на сей раз обведут вокруг пальца, а он так и не сможет никого в этом убедить, - инопланетяне шарахались от него, как от чумного.

"На мне ярлык, - думал Георгий Сластев, глядя на беззвучно - по-рыбьи открывавшего рот диктора первой программы ЦТ. Слушать эту мерзость было превыше сил. - Я - эталон субъективности. А потому повязан по рукам и ногам. Вниз не пускают, и здесь бесправен. Случись что, даже не смогу помочь Контролерам отсюда, с "Миротворца". Нет доступа ни к боевым механизмам, ни к подпространственному туннелю...

Я один среди тысяч Миротворцев - этого галактического сброда - знаю, что Система чудовищна, Эксперимент с треском провалился, а Договор - ширма для палачей. Но фактов нет - одни слухи, которые, как оказалось, преодолевают и межзвездные бездны. С другой стороны, фактов полным-полно фактов неприятных даже для снобов вроде Ха-буа-буи. Но они говорят не о нарушениях конкретных статей Договора, а затрагивают область морально-нравственную, а потому бестелесную...

Ну а что же Запад? Неужто атлантисты не сумели накопать криминала к началу новой Проверки? Увы. Даже если они смогли углядеть то, что прозевали наши наблюдатели и спутники-шпионы, веры им нет. Сами по уши в дерьме. Когда противостояние двух блоков в разгаре, методы борьбы с мировым коммунизмом чистотой не отличаются и руки у поборников демократии по локоть в крови. Разве поверит им Галактическая Лига? Тем более что Кремль напрямую не участвует в войнах с начала Эксперимента и формально соблюдает международное право".

Оставаясь на станции вместе с дюжиной членов экипажа и группой техобеспечения, Сластев вынужден был со стороны - из близкого далека следить за ходом Проверки, мысленно проклиная Эксперимент, которому пошел уже сорок пятый год.

Все началось в тысяча девятьсот сорок девятом. Автоматический корабль-приемник Галактической Лиги Миротворцев после долгих десятилетий субсветового полета достиг окрестностей Земли и, задействовав программу "Приход", с помощью подпространственного передатчика материи обрел экипаж. Тот, в свою очередь, из доставленных узлов и деталей вскоре смонтировал орбитальную исследовательскую станцию.

В СССР как раз в это время покатился новый вал репрессий: "ленинградское дело", "белорусское дело"... В переполненных лагерях многотысячное выбытие заключенных. Создана советская атомная бомба. В соседнем Китае гражданская война. Пылают Греция, Вьетнам, Малайя. Корея на грани войны. Индия расколота. И прочая, и прочая...

Миротворцев охватил ужас. Но, будучи миротворцами по своей морали, по образу мышления, а не только по целям, они не могли грубо и зримо вмешаться в это безумие. Потому и был использован уже опробованный на ряде планет прием - компромисс на базе Особого Договора: "поэтапное снижение кровавости режимов и прекращение войн в обмен на регенератор (так называемый эликсир бессмертия) для правящей верхушки".

Вводить эликсир в человеческий организм следует не реже одного раза в одиннадцать лет. В каждую Проверку Галактическая Лига должна удостовериться, что другой стороной достигнут очередной плановый рубеж гуманизации и миротворчества. И только тогда в Кремль под усиленной охраной доставляли заветные инъекторы.

Конечно, на планете работали наблюдатели и постоянные представители Галактической Лиги во главе с Хай-би-бо, но проку от них было мало. Наблюдатели (то есть разведчики) рано или поздно вступали в конфликт со службой безопасности. И какой объективности можно ждать от партизан-подпольщиков? Постпреды (то есть послы), напротив, попадали в зависимость от властей, а то и вовсе вступали с ними в сговор. Так что в любом случае Генеральная проверка - необходимое звено миротворческого ритуала, его высшая точка.

По мнению Сластева, Советская страна и через сорок четыре года по-прежнему оставалась огромным концлагерем, средоточием тихого террора, удушающего, всеобъемлющего страха, который калечит и убивает людей ничуть не хуже физических пыток и казней. Георгий Сергеевич уже давно считал: Миротворцы попались в собственный капкан. Они придумали правила игры, но гениальный интриган Дядюшка Джо играет в нее гораздо лучше. Они ищут преступления, подпадающие под статьи Договора, а Сталин никого не уничтожает (во всяком случае, его пока не удается поймать). Тюремного надзирателя, например, за убийство заключенного ждет самое страшное наказание - лишение всех прав состояния на три поколения вперед.

А в мировом масштабе крови меньше не стало. Как и раньше, разгораются локальные войны, вспыхивают мятежи, тлеют бесконечные партизанские войны. Хуже другое - социальный прогресс застопорился. Политическая ситуация на Земле не меняется с того самого сорок девятого года.

Однажды в разговоре со знакомым ксенопсихологом Сластев сказал в сердцах:

- Чтобы прекратить Эксперимент, я готов спровоцировать ИХ на убийство.

- Вы с ума сошли! - воскликнул собеседник в непритворном ужасе.

Георгий Сергеевич действительно был готов на все, да только бодливой корове бог рогов не дает...

15

Сначала в районе объявилась фольклорная экспедиция из Сталинодарского университета. Возглавлял ее плотный широкоплечий профессор с мрачным взглядом, круглой бритой головой и презрительно сжатой полоской губ. Похож он был не на кабинетного ученого или непоседу экспедиционера, а скорее на начальника отдела кадров. Впрочем, сам он исследований не проводил, а только решал оргвопросы. И отдадим ему должное, экспедиция ни в чем не нуждалась.

Надо сказать, Аль-Башдык, Казанрет и Хекран всегда отличались от соседних аулов. Только их обитатели, избежав депортации в страшном сорок четвертом, не покусились на опустевшие плодородные земли на равнине. Здешние бойцы геройски бились с фашистами, да и во времена покорения Кавказа они сражались достойно. Тридцать лет отбивали они атаки русской армии, потеряв почти всех мужчин. И лишь под угрозой полного истребления согласились замириться с Россией, выставив при этом целый ряд условий почетной сдачи. Однако несколько родов так и не смогли смирить гордыню, ушли через перевал и в конце концов обосновались на чужбине - то ли под Халебом, то ли под Диярбакыром.

Старинный уклад здешней жизни действительно был крайне интересен ученым - этнографам и фольклористам. Несколько экспедиций уже побывали тут в советское время, но такой, как эта, никогда не бывало. Умные улыбчивые студенты оказались все как на подбор: в плечах косая сажень, рост под два метра и более, глаза ясные, рукопожатие железное. Они были полны уверенности в себе - ни грана той интеллигентской застенчивости, что нередко отличает ученых мужей и сразу замечается здесь, в горах.

Парни на удивление хорошо знали кызылганский и горный диалекты, дотошно расспрашивали аксакалов о былом, о. здешнем житье-бытье: кто от кого произошел, как чьего сына звали и почему такой-то уехал в долину. Их не больно-то волновали горские песни, свадебный ритуал с символическим похищением невесты, праздник сбора винограда или соревнования ашугов, зато очень интересовала совершенно конкретная информация о сегодняшней жизни аулов: семейная хроника, случаи из жизни, характеры, привычки людей. При этом чужаки были вежливы, щедры на комплименты, охотно делились со стариками сухпайками и столичными деликатесами. Горцы, в свою очередь, расстарались для гостей на славу: зарезали двух баранов, наготовили плова, принесли самодельного вина и овечьего сыра...

Шло время, активность гостей продолжала расти. Несколько самых уважаемых аксакалов из трех горных аулов собрались, чтобы обсудить происходящие события. Старики посидели, поговорили обо всем не спеша и наконец порешили: "Поить, кормить, привечать, но приезжим больше ничего не говорить. Боязно за свой народ. Непонятно отчего, но боязно".

Для экспедиции наступили трудные дни. Сначала студенты уговаривали, даже подначивали враз замолчавших горцев, потом начали злиться, но еще сдерживались, уверяли всех и каждого, что их научная карьера, судьба и, можно сказать, вся жизнь теперь пойдет прахом. Многим их было искренне жаль, да и какие уж тут особые тайны, но запрет есть запрет. Затем студенты стали мрачными. Глядя на аксакалов, они укоризненно качали головами. Умный понял: власти будут недовольны. Кое-кто перепугался и готов был все выложить - от греха подальше, но запрет есть запрет...

Наконец экспедиция вернулась в Сталинодар. Уезжая, начальник смотрел на местных словно в прорезь прицела, а у студентов лица были чернее ночи. Убыв, они оставили после себя непонятную тревогу и ощущение, что этим все не кончится. Вскоре последовало продолжение. В район прибыла следственная комиссия из столицы автономии. Якобы по делу о краже большой партии золота в Якутии, след которой привел в здешние края.