Кусторез для терний

— Сергей Павлович, нехорошо поступаете. Такая стоянка перед ОКБ – наш ГОН и рядом не валялся. Не стыдно?

— Никита Сергеевич, — Королёв был спокоен, хотя любой другой уже бы застрелился, — покупать себе автомобиль на заработанные честным трудом деньги – не стыдно. Ни капли. И это, заметьте, весь автопарк стал огромным стимулом для рабочих.

— И не хотите пересесть на „Волги“?

— Нет, — Королёв покачал головой, — вы уж простите, я знаю ваш принцип поддержки отечественного, но у меня другой принцип в ходу. Не принуждать.

— Плохой принцип, — Хрущёв нахмурился, голос у него был будь здоров, громкий.

— Наоборот. Принудить можно к чему угодно. Но тогда что будет с отечественным производителем? Автозаводы и так уже обленились вкрай, совсем забыли, что делают машины для людей. Людей они воспринимают как просителей, а себя – как благодетелей, поэтому откровенное дерьмо на колёсах выпускают и вечно плетутся в хвосте мирового прогресса. Они план делают, а не машины.

— Уверен? — в голосе Хрущёва послышалась угроза.

— Абсолютно, — Королёв был спокоен, — в конце концов, люди сами выбрали, кто лучше. Мы можем только наблюдать и делать выводы.

— Ладно, оставим это, — Хрущёв поморщился, сел, — что у тебя с „Востоком“ и почему людей обижаешь? Там на тебя чуть ли не доносы строчат.

— А, — Сергей Павлович улыбнулся, — приехали вчера. Губа вперёд, хвост пистолетом, с порога начали требовать и приказывать, показывать, что я тут никто, а они – наше всё. Я их послушал, — Сергей Павлович хитро посмотрел на Хрущёва, который слушал внимательно, — начали бузить, грозить, дебоширить, как ежовцы на выезде, грозить всем вокруг карами. Вот охрана из комитета их и вывела из здания. Вроде бы даже пинка дали, для ускорения в нужном направлении.

Хрущёв усмехнулся:

— Правильно сделали. Я так и приказал. Правда, поиздевался ты над ними знатно. Итак, что у нас с пилотируемым кораблём?

Сергей Павлович согласно кивнул, меняя тему:

— Теоретически – всё готово. Корабль испытан, ракета готова, кандидатов уже отобрали. Старт планируем весной.

— Американцы не опередят?

— Они даже близко не подобрались, — хмыкнул Королёв, — так что первые мы, а их тут не стояло. На зиму у нас запланировано восемь стартов Р-7 со спутниками Глобал-ТВ.

— Сколько? — удивился Хрущёв, — восемь?

— Восемь, — невозмутимо ответил Сергей Павлович, — и за каждый из них нам платят по пять миллионов долларов. Почти половину придётся отдать наземной команде, заводам.

— А не жирно? — Хрущёв удивился.

— Нет, работа тяжёлая и крайне ответственная, — качнул головой конструктор, — Какой-нибудь оболтус не довернёт гайку – и вся ракета взорвётся, поэтому приходится кнут делать больнее, а пряник слаще. Иначе с нас ещё возьмут за уничтоженный спутник, а это по два миллиона долларов за штуку. Сейчас уже все поняли, чьи деньги и за что они получают, поэтому команда старается особенно тщательно.

Хрущёв не решился нагрузить Королёва ещё сильнее – в конце концов, тот показал обещанный результат, да и практическая нагрузка на бюджет от его проектов снизилась почти втрое против обычного. Поэтому даже участливо спросил:

— Может, нужно чем-то посодействовать? У нас ещё военные просят спутники связи вывести.

— Выведем, — пожал плечами Королёв, — почему нет. Только расписание стартов на зиму уже есть и менять его невозможно. Уплочено. А вот в мае-июне будет свободное время, тогда и посмотрим.

Сколько нужно советскому человеку места, чтобы умыться? Сколько – чтобы раздеться? Сколько советской женщине нужно нижнего белья?

В общем и целом, прочитав про высчитывание всяческих прожиточных минимумов, я пришёл в неописуемый… ужас. Ужасно то, что квартиры строили и рассчитывали тоже по минимуму. Теперь понятно, почему хрущобы так активно распространились по стране – архитекторы обладали ничтожно малыми ресурсами строительства. Фактически, у них не было ни массовой строительной техники, ни квалифицированных рабочих. Это только в кино студент Шурик подрабатывал на стройке, а тут вполне часто использовали труд местных дебоширов.

Поэтому у меня даже вышел небольшой скандал с советским чиновничеством, которые зарубили на корню мою идею построить жильё для королёвцев. Это сочли шуткой, глупостью, фантазёрством и идиотизмом, они просто не поняли, что мне нахрен не сдались их рабочие и материалы – землю бы выделили в городе, и сами всё построим. Вот тут уже стена – люди просто не понимали, что значит сами? Как это?

Пришлось армии моих юристов дойти до местного начальства, а проект жилья для рабочих предприятия „Космос“ оказалось притчей во языцех и городской легендой, которую друг другу пересказывали, просто не веря в то, что мы действительно будем строить большие и объёмистые ЖК.

Шпильман устало потёр виски. Проблем у него всегда было много, а сейчас – очень много. Да плюс тут ещё вдобавок – проблема торговли. Давид, как водится, нередко относил ненужные или просто не нравящиеся ему, но купленные вещи в местный комиссионный магазин. За неделю он оттащил туда новый катушечный магнитофон „Сони“, моднявые нынче, но не подошедшие ему джинсы, тостер, коллекцию пластинок с местной музыкой, а также фотоаппарат „Кодак“, которым он всё-таки пытался научиться фотографировать, пока окончательно не убедился в бесперспективности плёночной фотографии.

Постепенно установилась такая ситуация в комиссионном магазине, единственном в городе, что некоторые даже дежурство устраивали перед магазином. Ведь туда свозили некоторые товары и остальные люди, и итальянские джинсы тут уже были верхом мечты, не говоря уже про американские. А настоящие, не палёные, пластинки?

Приехав на своём БМВ к комиссионному магазину, Давид обнаружил, что его, магазин, облепили люди – несколько человек ждали на периферии, кто-то держался поближе к двери… Курили, спорили, играли в карты – всего человек десять, может чуть больше. Давид вышел из машины, опасаясь, что это хулиганы, но не пришлось – едва он подъехал, все дела мгновенно прекратились. Надо отметить, что Шпильман не жалел советских людей и прилично одевался, в отличие от своего шефа, который носил только варианты формы, Давид мог похвастаться прекрасными известными и не очень брендами в одежде, обуви и аксессуарах. Поэтому вид у него был вполне нормальный для состоятельного европейского еврея. Машина тоже.

Едва он зашёл в магазин, остальные ринулись следом и попытались переговорить с Давидом лично, но не получилось. Он только недовольно ответил, что никакой фарцой не занимается и заниматься не будет.

Зашёл, забрал деньги за свои товары – без малого двадцать тысяч рублей, и ушёл с ними же. Естественно, Давид прекрасно знал, что за ним наверняка идёт слежка, только не знал, со скольких сторон одновременно. И был бы разочарован, если бы за ним приглядывал только шеф.

Не успел он отъехать, как его остановил милиционер, свистнув в свисток. Пришлось тормозить. Давид даже был немного удивлён – мало кто решался остановить большой чёрный элитный БМВ. Милиционер представился по форме и попросил документы. Однако, нехорошее чувство предупредило Давида о возможных надвигающихся проблемах.

Местное партийное руководство пришлось сменить полностью. Порядки у нас строгие, и преимущественно – законные. Закон это основа основ, а они привыкли к тому, что есть правильное и неправильное, хорошее и плохое, и если хочется, то можно. В частности, как выглядел Давид в глазах обычного советского партийного чиновника? Однозначно, неблагонадёжный элемент. А дальше по накатанной – устроили целую спецоперацию по захвату и раскулачиванию Шпильмана, которая закончилась поднятием тревожной команды и штурмом горкома, с раздачей слонов всем, кто хоть как-то сопротивлялся. Первый местечковый секретарь полетел с должности в тот же день, а потом и его заместители, вторые, третьи, пятые-десятые секретари… и закончилось это всё назначением к нам новой команды из партии. Оскандалиться как прошлые они не хотели, поэтому буквально за неделю всячески показали то, что они за нас всеми руками и ногами. Проблемы строительства решались на лету.

Глобал ТВ была единственной телесетью, вещавшей на территории СССР, и расчёт в ней был сделан очень точным. Иностранные каналы на фоне советских… нет, на взгляд людей из другого времени разница была невелика, но для местного населения – колоссальна. Это единственная возможность увидеть мир без монтажа цензурой и картинка, которую показывали по телевизору не просто отличалась от привычной, она абсолютно отличалась. Америка, Европа, Азия… жизнь в разных странах тоже не была лёгкой, но тут уже произошёл сильный сдвиг в советской пропагандистской машине, в масло которой сыпанули абразив. Машина работала, повреждая себя тем самым – чем больше она кричала про загнивающий и разрушающийся Запад, тем больше затягивала удавку на собственной шее. Подобное можно было встретить везде. Информацию преподавали в крайне искажённом ключе, и постепенно это вылезало наружу, так как телевизоры Неотек были практически у всех крупных чиновников, а общая аудитория в Союзе в среднем – по пять человек на телевизор. То есть – уже больше трёх миллионов человек, от Москвы до самых окраин. Жизнь за пределами Союза не была безоблачной, как могли бы подумать оппозиционеры-диссиденты, но всё-таки, она была и была вполне приличной. Передачи, словно из другой вселенной, совсем не похожие на пропахшие нафталином советские говорящие головы, работали в полную силу. Репортажи о бунтующих студентах во Франции и американские политические программы… всё это очень, очень серьёзно подрывало упоротый вкрай стиль пропаганды. Тот, который вещал со всех телеэкранов про голодающую Америку и живущих в картонных коробках англичан.

Беда советской пропаганды в том, что она не вбивала людям правильную точку зрения, а действовала по принципу котла, где граждане должны были вариться в информационном соку, но если в этом котле есть брешь, то всё шло насмарку. Так и случилось позже, когда вместо святой ненависти к Западу, в Советском Союзе установилась любовь, почитание и едва ли не ползанье на коленях перед американскими порядками, товарами, культурой. Яростное отрицание породило столь же яростную любовь. Точки равновесия не удалось достичь никогда.

Спутниковое ТВ, конечно, произвело тихую и небольшую культурную революцию внутри самого Союза, и уже никто, даже люди, ни разу не смотревшие Глобал, не воспринимали рассказы о нищих разлагающихся американцах всерьёз. Советские телеканалы на Глобале вызывали недоумение – они были вполне приличными и на порядок лучше и интересней того, что шло в эфир обычных телеканалов.

Однако, наружу это пока не выплёскивалось и потихоньку бурлило внутри культурной среды Союза. Молодёжь часами ждала концертов западных исполнителей, чтобы записать музыку, а телевизор и спутниковая тарелка стали непременным атрибутом советского крутого чиновника, так как это было престижно, модно, да и информация была крайне… свежей.

Мы с Сергеем Павловичем сели думать, как и куда потратить деньги, вырученные через Глобал-ТВ. Королёв уже недоумённо развёл руками:

— Ну ты и спросил, здесь тратить их просто негде и некуда.

— Всегда должен быть выход, — не согласился я, — сами подумайте, что нам нужно?

— Самообеспечение нам нужно. Но мы не можем покупать материалы в СССР за доллары – официальный курс слишком нереалистичен, а капиталисты нам нужное не продают.

Вопрос серьёзный. Можно сказать – злободневный, это большое количество денег, лежащих мёртвым грузом. Сергей Павлович вытянул ноги и прищурившись, сказал:

— Мы уже потратили сорок миллионов на космонавтов. В основном это снабжение, всякий ширпотреб. Машины, мебель, техника, продовольствие, а вот с рублями у нас затык.

— С рублями тоже неплохо, — я качнул головой, — с продажи телевизоров выручка большая. Очень, вот только толку в них… за наличность только граждан отоваривают, и то это не валюта, а карточки. Универсальные.

— Знаю, — Королёв задумался, — твои идеи?

— Предлагаю… — я задумался, — предлагаю нанимать специалистов за бугром. Знаете, советские спецы во многих вопросах, мягко говоря, посредственные работники. Я вон нанял строительную фирму для строительства ЖК, и ничего, работают. У нас главная проблема при реализации любого проекта – это одобрение сверху, чиновничество и так далее. Работает всё только через госаппарат.

— Ты предлагаешь решать эти проблемы деньгами? — удивился Королёв.

— Именно. Если проблема решается деньгами – это расходы, а не проблема.

— И какие же проблемы мы так можем решить? Нанять американов, чтобы нам космодром построили?

— Хорошая идея, — я улыбнулся, — и это тоже. Сейчас моя задача номер один – это запустить в производство „Нейтрон“, тяжёлый носитель. Для его производства нам нужен новый завод, новые цеха, транспортная система… я думаю под Екатеринбургом заводик построить. Американцы этим и займутся.

— Ну наглец, — восхитился Королёв, — нет, до такого я точно бы не додумался. Нанимать их строить наши заводы!

— Это ещё что, — улыбнулся, — проблема номер два, а по злободневности – номер один, это жилищные условия нашей отрасли. Я стараюсь довести до такой точки, апогея, когда элитарность наших людей превысит номенклатуру партии.

— Тебе это уже удалось…

— Нет, — качнул головой, — пока нет.

— А по-моему, удалось. Смотри, даже из ЦК смотрят с завистью. Зачем доводить до абсурда? Я против.

— Зря вы так, — не согласился я, — космос – модная тема. Мы задаём моду, и те проекты, которые мы создаём для граждан, вскоре будет модно использовать в городском строительстве. Я думаю, просто это демонстрирует, что хрущёвская пятиэтажка – не предел мечтаний. Я тут почитал на досуге журнал ТМ, так обнаружил ма-а-аленькую сноску про строительство жилых небоскрёбов в Чикаго. При этом эту новость пытались подать под соусом загнивания Запада, мол, ютятся в картонных коробках проклятые капиталисты…

— Бредятина, конечно, но такой курс партии, — серьёзно сказал Сергей Павлович, — так правильно думать.

— Посмотрим, к чему этот бред приведёт. Уже всё начинает меняться под влиянием спутникового телевидения. Через лет десять, глядишь, за „загнивающий запад“ будут по морде бить.

— Ты что это, — Королёв удивился, — хочешь провернуть разрушение Союза раньше времени?

— Не, — я открестился от таких планов, — наоборот, снизить градус накала. Стравить давление из этого информационного резервуара, пока не бомбануло. В восьмидесятых, на мой взгляд, была не разрядка, баллон просто шипел и его пучило перед взрывом, непоколебимые догматы партии выгибались, за секунду до того, как всё рвануло. Сейчас давление снижается. Радикальные элементы ослабляют свою деятельность, с обеих сторон. Стабилизация.

Сергей Павлович бросил взгляд на окно, за которым стоял его любимый мазерати и вздохнул:

— Мы не можем сделать ничего более. Денег много, спору нет, во что нам обходится строительство одного ЖК?

— Около пяти миллионов зеленью.

Некоторые вещи никогда не менялись. Некоторые – менялись очень быстро, но оставались одинаковыми по своей сути веками. Дети советских чиновников не раз уже ловились, но всегда их преступления оставались без малейшего внимания со стороны. И неудивительно – папики легко могли отмазать даже от уголовки, вот только на этот раз у товарищей из ЦК произошёл когнитивный диссонанс. После очередного дебоша, который устроила в центре Москвы большая группа их золотых детишек, очередного внушения местной милиции, казалось бы, всё в норме. Но тут о происшествии рассказали мимоходом на телеканале Глобал Ньюс. Дети чиновников распоясались, более того, несмотря на откровенную уголовную ответственность – нанесение побоев, они оказались абсолютно безнаказаны. Фамилии известные, а милиция от комментариев отказалась. Почему преступники были отпущены на волю – тоже непонятно, но наверняка не обошлось без влиятельных родственников…

Для советского человека подобное в прессе – это всё. Конец карьеры, полный и окончательный. Ситуацию пробовали замолчать, ситуацию пробовали представить в выгодном свете, однако, вышло только хуже. Скрытые камеры засняли, как люди в штатском угрожают журналистам в их офисе, после чего история получила продолжение под названием „Бесславные ублюдки“. Закончилось всё очень быстро – недовольство в народе вспыхнуло быстрее лесного пожара летним днём – через три дня уже по всей стране знали, что у товарищей из ЦК длинные руки, длинный язык и маленькая совесть. Дело запахло жареным, когда вмешался Хрущёв – вообще вспыхнуло. По своему обыкновению Никита Сергеевич быстро исключил товарища Брежнева, чья дочь оказалась главным фигурантом дела, из Политбюро, под раздачу попал также весь кагал „дорогого“ Леонида Ильича. Глобал ТВ, естественно, сообщило об оперативно принятых мерах и ситуация быстро вернулась в нормальное русло. Более того, авторитет Хрущёва вырос – он быстро приструнил распоясавшихся товарищей.

Конечно, никто из них не знал, что борьба с правонарушениями это тоже часть пропаганды. Хрущёв искренне полагал, что был нанесён удар по репутации компартии и руководства, однако, результат был прямо противоположен – народу понравилась быстрая расправа над Леонидом Ильичом. Народ требовал хлеба и зрелищ, хлеба не хватало, зрелищ тоже, а такие гладиаторские бои в Кремле – радость номер один.

Хрущёв, каким бы он дураком ни был, не мог не признать, что результат был скорее положительным, чем отрицательным, поэтому он закрыл глаза на происходящее. Журналисты Глобал ТВ могли работать на всей территории Союза, и обещали не распространять сведения, порочащие государство. Поскольку дети чиновников в число служащих не входили, их можно было трогать сколько угодно, а их родителей – ни-ни.

За всей этой хренью как-то легко терялась наша основная цель. Однако, она очень быстро дала о себе знать. Более того, она кричала о том, что нужно работать! Началось всё с того, что в наше ОКБ приехало армейское начальство. Наученное горьким опытом, оно послало весьма демократичных скромных генералов, которые не устраивали базар-вокзал, а сразу перешли к делу. Приехало два человека, и Королёв перенаправил их ко мне. Мой офис в его ОКБ располагался в небольшом помещении рядом с ВЦ. Генералы – один мордастый, пожилой, пузатый, второй наоборот, худощавый, прям кожа да кости. Толстый, как я его окрестил про себя, представился и перешёл сразу к делу:

— Товарищ Королёв направил нас к вам, интересно, с чего бы это?

— Товарищ Королёв осуществляет общее руководство. И на данный момент занят исключительно проблемами ракет-носителей и их аварийности. Вряд ли вы приехали поговорить об этом или что-то предложить, а значит – заниматься вашей проблемой будет тот, кто курирует соответствующее направление. Я руковожу разработкой орбитальных систем связи.

— Вот как… тогда мы к вам, — кивнул генерал.

— Хьярти Николсон, — я вежливо склонил голову.

— Американец? — генерал был удивлён.

— Исландия. Это такая старая ледяная страна викингов и красивых полярных сияний.

— А, ну… — генерал немного задумался, — проблема состоит в следующем – нам нужна надёжная дальняя связь. Радио, конечно, в какой-то мере решает задачи, но оно слишком ненадёжно.

— Тогда я вас огорчу – спутниковая связь едва ли более надёжна. Хотя зона охвата у неё конечно огромна, помехи есть, и немалые. Поддержание этой связи тоже дело непростое, недешёвое, и будет стоить немалых денег государству.

— Потерпим, — ответил генерал, сев на стул, в отличие от своего худощавого коллеги, стул тихо качнулся под его весом. Генерал расстегнул пуговицу на мундире и положил на коленки фуражку, блестя кокардой и звёздами на погонах.

— Хорошо. Давайте определимся с техзадачей, для каких целей связь? Одно дело, если делаем текстовую, другое – если телефонную. Количество каналов ограничено настолько, что использовать её для магистральной передачи данных будет… проблематично.

— Задача – дополнить радио и телефонную связь, — пояснил генерал, — поставить коммутатор и при повреждении телефонных линий – передавать данные между АТС через спутник. Также необходим полевой комплекс приёма-передачи сообщений.

— Есть два типа спутников – геостационарные и орбитальные на различных низких орбитах. Геостационарные – крутятся вместе с Землёй, как Луна, неподвижно висят над определённой точкой экватора. Плюс геостационарного спутника – очень широкий охват территории. Минус – связь хреновая в Заполярье, уязвимая для помех. Идеально подходят для передачи сообщений, не имеющих стратегической важности, но с широким охватом территории. Например – для сообщения между войсками в мирное время, оповещения, передачи данных о погоде, связи между сильно удалёнными от цивилизации местами. Низкоорбитальные спутники уже находятся намного ближе – задержка сигнала у них намного меньше, возможна телефонная связь. Помехи поставить сложнее, спутник может передавать сигнал, настраиваясь на определённую точку приёма, то есть фокусировать сигнал на определённую местность. Минусы – для работы требуется большое количество спутников, около шестидесяти, срок службы у них меньше, чем у геостационарных, соответственно, придётся постоянно выводить новые на орбиты.

— Но ведь и плюсы должны быть немалые.

— Помехозащищённость, сила сигнала, хороший приём по всей планете, даже на Северном и Южном полюсах, исключение – только если попасть в „дыру“ между спутниками, сигнал может ослабевать, пока новый спутник не подлетит. Возможность защищённой шифрованной телеграфной связи и телефонной. Но, к сожалению, количество телефонных линий крайне… скромное.

— Но ведь телевидение работает же! — удивился генерал.

— Работает. Потому что спутники не работают с входящей информацией с Земли. На Земле стоят очень мощные направленные передатчики, которые посылают сигнал на геостационарные спутники направленным лучом, оттуда сигнал уже ретранслируется на низкоорбитальные спутники, а с них – на Землю. Задачу принимать сигналы с Земли они не имеют, гонят информацию по пути Земля-геостационар-низкая орбита-Земля. данными друг с другом не обмениваются. Подобная система с военной точки зрения бесполезна.

— Совсем?

— Совсем.

Военный задумался и спросил:

— А мы не можем использовать такой же тандем из орбитальных и геостационарных спутников?

— Ну… — я подумал, — вполне возможно. Вам же нужна аппаратура связи для установки на корабли, самолёты и на шасси грузовика?

— Мы на это не надеялись, — скромно сказал генерал.

Понятно. Хотел, но не думал, что уже можно. Но ничего, можно. Только если пошевелить булками…

— Могу предложить вот такую систему, — я показал ему листок с фотографией, — это станция спутниковой связи, монтируется на шасси грузовика, радиорубку корабля или самолёта. Масса – две тонны, вместе с антенной – три. По проекту у неё пять спутников, обеспечивает телефонную связь…

„Будут выпущены дополнительные тонны…“

Юрий Викторович выключил телевизор и откинулся на спинку кресла, посмотрев хмурым взглядом на свой кабинет. Работы привалило много, вот только недовольство так и пёрло. Как хорошо было ещё какой-то год назад, когда всё было просто и понятно. Теперь же недовольные появлялись чаще, как и новые идеи. Директор радиозавода вообще был человеком важным, имел огромные связи и возможности, но сейчас его положение шаталось как никогда. Закономерная причина – отсталость производства. И самое поганое – поделать с этим он ничего не мог – при имеющемся оборудовании надо было умудриться наладить выпуск полупроводниковых компонентов…

Проклятые, ненавидимые махонькие детальки, едва ли не в десятки раз меньше привычных радиоламп, россыпью лежали на столе. Предоставили товарищи из космоса, вот только не учли технический уровень. Появление таких деталей жутко секретно, комитетчики лютовали, хотя пока им затыкали рты, американцы вполне нормально рекламировали всё это по телевизору! Сюрреализм. Социалистический Сюрреализм.

Юрий Викторович взял в руки детальку и присмотрелся к ней. Какая маленькая, а сколько шума произвела – чуть ли не волосы драли на всех местах специалисты его завода. И главное – никто не хотел выпускать. Никому не было нужно брать на себя ещё кучу работы. Теперь Юра хорошо понимал привезшего детали инженера-космотехника. „Обречены на отставание, пока вместо товара будем делать план!“.

Детальки сулили большие политические выгоды – вплоть до возможности занять кресло министра лично для него. А уж какие схемы можно создать на столь компактных деталях! Куда там маленьким радиоприёмникам – это был путь к ЭВМ. А ЭВМ, как верил Юрий, было основой всего. В этом он уже убедился, посетив ОКБ номер один, где ЭВМ не только решало математические задачи, но и управляло всем, вплоть до освещения и кондиционеров.

Положив транзистор на стол, он снял трубку, но не понадобилось – в дверь постучали.

— Войдите!

— Это я, — лощёная, ухоженная физиономия еврейской наружности принадлежала только такому человеку, как Шпильман.

— Ну как, передрались? — Шпильман вошёл, нагло сев напротив директора, — я думаю, до вас и ваших людей уже дошло, что лампы доживают свои последние дни. Ну или не дни, но годы – точно. У меня тут есть для вас кое-что… — он положил на стол большой талмуд, книжку толщиной с Большую советскую энциклопедию, — вам будет интересно.

— Что это? — директор прищурился.

— Тут технические описания и инструкции. Собственно, тут описана работа с полупроводниками и методы их производства, в деталях. Вам никто не ставит задачу, но сами понимаете, освоите – пойдёте вверх, не сможете – вверх пойдёт кто-то другой. Мы сейчас лоббируем закон о валютной выручке, если сможете наладить маркетинг и производство, получите десять процентов с продаж в виде долларов на счетах. А это – даст вам универсальное средство мотивации и для закупки нового оборудования – деньги. Настоящие.

— Ладно, — директор завода подвинул книгу в сторону, — но вы кое-что не учитываете. Оборудование нашего завода предназначено для производства радиоламп. Оборудование, специалисты, да и планы никто не отменял.

— Подумаешь, не перевыполните план год-другой, новых людей нанять вам будет вообще проще простого, всё равно вы не директор американского предприятия, который жёстко скован своими финансами. А оборудование… что ж, оборудование для производства мы вам предоставим. Вот только нужно организовать чистое производство. Действительно чистое, а то, что сейчас творится – это лютый звиздец!

— Да ладно? — Юрий дёрнулся как от удара, — звиздец, говорите?

— Именно! — не оценил недовольства Шпильман, — люди в халатах и чепчиках, кондиционирование так себе, один рабочий вообще носом шмыгает, бактерии распространяет. Это ещё что, я слышал, на соседнем заводе в производственной комнате за бутылку водки форточку приделали. Собственно, это и послужило причиной для их закрытия, а всех работников кроме того, кто пожаловался – перевели куда-то в неведомую глушь, директора вообще посадили на три года, за халатность.

Юрий оценил масштаб угрозы:

— У нас никаких форточек! Всё в рамках приличия.

— Не, чтобы работать с полупроводниками – нужен совершенно другой уровень. Там на тридцатой странице иллюстрация есть, посмотрите.

Юрий открыл указанную страницу и присмотрелся. На большой иллюстрации была изображена в фотографической точности красивая иллюстрация чистой зоны и человека в чём-то, напоминающем скафандр или водолазный костюм. Шпильман посмотрел, чуть приподнявшись и прокомментировал:

— Тут конечно показан слишком крутой вариант, для сборки космической техники, но стремиться нужно к этому! Полная герметичность, многоуровневые воздушные фильтры, поверхность из полимерных, не выделяющих частиц материалов, одежда из нетканых материалов, плюс гермоскафандр, медосмотр перед каждым входом в чистую комнату.

— Это ж… придётся с нуля строить! — возмутился Юрий.

— С нуля не надо. Мы вам поможем, у „Космоса“ есть ещё кое-какие материалы и связи. Будет вам чистая комната. Я тут посмотрел, как производят электронику – ужаснулся, чуть не поседел. Бабы, толстые, паяльниками тыкают в платы и кое-как, лишь бы зарплату платили, и ещё отвлекаются. Неудивительно, что процент брака такой высокий! Смотрите, — Шпильман залез в карман и вытащил оттуда зелёную печатную плату, положив перед Юрием, — вот ЭТО нужно производить у вас.

— Это… — у Юрия глаза на лоб полезли. Ещё бы, перед ним была небольшая схемка, на которой плотно уместилась целая куча различных крошечных элементов, так плотно, что между ними не было видно платы, — вы же понимаете, что это зависит не от меня! Тут нужно едва ли не всё сдвинуть с места…

— Верно. С товарищами уже поговорили, сырьё вам обеспечат. Самое сложное – создание элементной базы. Пока что у американцев даже близко ничего подобного нет, и лет пять ещё не будет.

— Но это… что это за схема? Сколько здесь элементов?

— Простейшая, сто двадцать четыре элемента, — Давид спрятал схему обратно в карман, — но это грубо, слишком грубо. Нормальную ЭВМ можно построить, когда на такой схеме может уместиться не меньше тысячи элементов. Вот тут всё упирается в вашу работу, товарищ.

Юрий сглотнул:

— Это будет сложно, но у меня же нет оборудования! На чём делать, если у нас только линия производства радиоламп?

— Будет линия, — Давид хитро улыбнулся, — для начала – простая, незамысловатая. Придётся пробивать эту тему, и тут нужен от вас неугасимый энтузиазм и готовность идти на большие жертвы ради достижения цели.

Иногда хочется чего-то такого… обычного. Расслабиться, отдохнуть, побыть простым человеком. И я себе это иногда позволял. Надо отметить, что жизнь в этой странной стране существенно отличалась от того, как её понимали в наше время. Даже более того – в наше время на факты советской действительности натягивали наши реалии, то, что было иначе, но не учтено – просто дорисовывали картинку красками будущего. Вот и выходило, что советские реалии понимали как нечто среднее между реальностью фильмов Гайдая и ужастиком о очередях и дефицитах. Никому и в голову не могло прийти, что здесь всё иначе. Всё. Абсолютно всё. Гайдай тонко уловил советскую действительность и показал её в солнечном, красивом ключе. Здесь же мы видели море домов-бараков, не самые хорошие дороги, и в целом, у меня создавалось ощущение некоей пустоты и незавершённости образа. Не было рекламы, но это полдела, многое не было продумано и оставалось белым пятном.

В рестораны и кафе советские люди ходили очень редко, да и сервис в них существенно отличался от привычного. Жизнь в СССР оставляла ощущение казённости. Именно так – казённости. Когда всё, одежда, машины, сервис, казённые. Это ощущение особое, оно кроется в мелких деталях. К примеру – обеденный перерыв в магазинах. Вся торговля СССР замирает на час. Людей зачастую нет на рабочих местах – увидеть вместо продавца табличку „Ушла на склад“ — обычное дело. Причём, никого не волнует то, что люди ждут. Продавцу не нужно выполнять свои обязанности – он не продавец, а раздатчик. Его задача – раздавать товары за карточки.

Аналогичная картина везде. И было удивительно, но в этой атмосфере казённости была некая стабильность. Люди смирились с системой, воспринимали её как должное и самые хитрые – изыскивали возможность „Достать“ дефицит. Здесь в цене были не деньги. Наоборот, широко продаваемые в магазинах товары считались если не вторым сортом, то неким общим ширпотребом, который никому, в общем-то и не нужен. Если товар был действительно хорош – он тут же превращался в дефицит, потому что потребление его было выше нормы.

Я зашёл в магазин, обычный продуктовый магазин-гастроном и походил некоторое время, рассматривая витрины. Ровные пирамидки консервных банок, товары на полках – в один ряд. Расположение товаров в много ярусов от пола до потолка – это немыслимая роскошь. Пространства много, люди шли к кассе, выбивали чек в определённый отдел на определённую сумму и уже с ним шли получать товар. Как неудобно! Но деваться некуда. До оплаты продавцу, а уж тем более – супермаркета, тут не додумаются. Просто это никому не нужно.

Работники и работницы торговли меня позабавили. Среди них не было стройных – тётки все, поголовно, мордастые и толстые. В смешных чепчиках, выдавали товар. Пока ещё не из-под прилавка. Это будет потом.

— Вы брать что-то будете? — заметив мой изучающий взгляд, спросила толстая продавщица. Я, заложив руки за спину, посмотрел на неё:

— Не думаю. Тут такие очереди, а у меня на них аллергия.

— Ну, как хотите. Не загораживайте вид!

— Кому? — я осмотрелся, вокруг было только два человека.

— Да не важно кому, товарищ, — тётка развернулась и пошла вдоль прилавка прочь. Я только пожал плечами. Странные они тут.

Уже на выходе из гастронома меня окликнули:

— Товарищ, подождите, — ко мне семенила другая толстая тётка, — простите нашу продавщицу, она новенькая, — не моргнув глазом соврала, — вы что-то хотели купить?

— Нет, что вы, я только посмотреть, — улыбнулся ей, — спасибо за внимание. Мне пора.

Тётка не угомонилась:

— Приходите к нам ещё, обязательно…

А, понятно. Через стеклянную витрину хорошо видно большой чёрный лимузин, на котором я передвигался. Водитель ждал меня, да ещё и я в очень несоветском прикиде – строгий чёрный костюм по моде двадцать первого века… Сопоставив два и два, местное руководсто сделало совершенно неверный вывод о том, что я-де какая-то большая шишка. В принципе, не сильно ошиблись, вот только я не чинуша. Кивнув ей, демонстративно вышел на улицу и сел в услужливо открытую дверь машины. Представляю, что сейчас начнётся в этом магазинчике.

— Поехали куда-нибудь… — поёжился – погодка-то уже не осенняя. Зима, морозец. Мне-то ничего, но холод я просто не люблю. Водитель без слов развернул большой членовоз. Уютно, что ни говори – мы резко набрали скорость и „поплыли“ по улице…

В Советском Союзе в моде были „Танцы“, как назывались мероприятия с преимущественно западной музыкой, на которых клеили комсомолок. Культурный досуг, засунутый в рамки вездесущей казённости. Казённость плохо скрывала натуру танцев – это большая тусовка. Парни на мотоциклах, юноши со взором горящим, девушки, которые идут туда с надеждой не вернуться домой ночевать в одиночестве.

Зачастую для организации „Танцев“ достаточно взять любой более-менее крупный зал, повесить колонки. Но у меня были совсем другие представления о возможном отдыхе, поэтому я переговорил с генералом, который заказывал у меня спутники. А дальше вопрос выделения мне крупного здания на севере Москвы, в районе Сокол, это лишь дело пяти минут. Через неделю я уже осматривал выделенные мне хоромы. Несколько больших залов, несколько мелких комнат, насквозь казённая обстановка, и стоящие строем солдаты-срочники, которые тут проходили службу. Повезло. Сейчас я приехал сюда, и застал большую стройку. Люди устанавливали вместо привычной казённой напольной плитки более пружинистое покрытие, подвесные потолки с системой рассеянного света, пафосная обстановка сталинского ар-деко заменялась на более современную. Прямо напротив входа мы установили огромный высокий стенд с красивой картинкой галактики – фотография из прошлой жизни, и надписью „Галактика“. Такое название клуба. Вместо гипсовых и деревянных поручней установили более современные, из стальных хромированных труб в стиле хай-тек. Дальше был ночной клуб. Дизайн такой, что в двадцать первом веке смотрелся бы хорошо, со всеми деталями. С множеством деталей – люстры, барная стойка, танцпол, четыре зоны для отдыхающих со столиками и диванами, при этом всё выполнено… ну, это надо видеть. Это не описать словами – сложная система освещения светильниками, дающая правильный свет, где нужно – больше, где нужно – меньше. Барная стойка, установленная не на ножках, а на соплах отработавших ракетных двигателей из королёвской Р-7, трубы по бокам обеспечивали такой стильный хай-тек дизайн. Ультрафиолетовые лампы, матово-белый пол словно бы светился. Стиль исключительно космический – стены угольно-чёрные, в них проделали дырочки и установили сотни тысяч светодиодов, которые погружали гостей в обстановку открытого космоса. То, что чёрные стены не отражали ультрафиолет – только делало картинку более реальной. Тут же располагалась сцена для музыкантов, выглядящая как нечто космическое, стартовая площадка – стальные фермы у основания, пол из профилированного листа, покрытый диэлектриком, чёрно-жёлтая полоска по краям и рядом – моделька ракеты Нейтрон, упрощённая. Красота!

Аудиосистема тоже неплохая, слышно было всё хорошо. Стробоскопы я поставить не решился, а вот светомузыкальную установку, вращающиеся многоцветные головки – дюжина штук, прожекторы, многолучевые головки, сабвуферы и колонки…

Фасад здания претерпел очень серьёзные изменения. Раньше это было обычное здание с небольшим реверансом в сторону девятнадцатого века – колоннада, козырёк над ней, широкие ступеньки и четыре двустворчатые двери. Цвета ослиной мочи стены. Естественно, мы его переделали – всё здание фиолетового цвета, моего любимого, с архитектурной подсветкой, колонны оставили белыми, потому что на них пошла цветная подсветка, превратившая колоннаду в цветомузыкальное представление.

Но подобный молодёжный стиль был только в центральном зале. По бокам от него было ещё два крыла, по три этажа в каждом, и вот там уже были вполне культурные дизайнерские решения ночных клубов – бильярдный зал, ресторан – с кожаными диванами тёмно-коричневого цвета, такими же жалюзи на окнах, приятным глазу тёмным интерьером и дубовыми столиками в минималистичном стиле, в левом крыле – строгие, и в то же время роскошные дизайны, уютно. Ковры на полу, бежевые стены с золотыми светильниками, длинная барная стойка и кухня, в правом зале – наоборот, более стильная и смелая обстановка, множество специфических деталей, роскошно и красиво, цветасто. На первом этаже левого крыла был бильярд, на первом этаже правого – кинотеатр. Левый этаж так и напоминал своей тихой роскошью дорогой коньяк в строгом бокале из великолепного стекла, а правый – какой-нибудь яркий коктейль „Секс на пляже“ с льдом и зонтиком. Вот такие вот пироги!

Приехав в клуб, забурился в центральный зал и включил Бетховена. В хорошем качестве, да через мощную звуковую систему с шестнадцатью каналами, она звучала шикарно. Просто пробирала до косточек. Мягкая светомузыка, управляемая компьютером, подсвечивала нежными цветами, плюс стена была большим монитором, на который выводился зрительный образ – полёт сквозь звёзды, или пламя. Красотища, даже на мой строгий взгляд, что уж говорить про местных – должно быть вообще улёт!

Я сел с бутылкой "Миллера" в зале и наслаждался классической музыкой. Потом пошёл Андреа Бочелли, поющий что-то про любофф. Эх, хорошо-то как!

Почему я занимаюсь этим, а не ракетами и спутниками? Ракетами и спутниками я занимаюсь, вот только я не хотел мешать людям, плюс ракетами занимались мои миньоны, строящие носитель „Нейтрон-100“, а также „кошмонафты“ работали в ОКБ. Они же анализировали с Сергеем Павловичем конструкцию Р-7. Тут не надо быть семи пядей во лбу – просто передали всю техдокументацию по модернизациям Р-7, а дальше Королёв сам указывал людям на ошибки и их постепенно исправляли. Лично мы не лазили с линейками по ватманам.

Со спутниками ещё проще – запуск на орбиту будет летом. Когда достроим „Нейтрон“, а сейчас главное – подготовить космонавтов. Кстати… Клуб мой привлекал много внимания в Москве, в том числе и в тусовке творческих людей, а чиновники вообще ссали кипятком от злости, но натыкались на то, что клуб в минобороны. А с военными тут конфликтовать не решились бы даже комитетчики. Армия в СССР получала всё, что нужно. Как говорил Устинов в ответ на жалобу женщин о пьянстве лётчиков – нужно будет, армянским коньяком систему охлаждения заправим!

Через час меня прервали – пришла толпа людей. Молодые, в рабочей униформе клуба, девушки одеты по меркам времени фривольно – короткие юбки, каблучки, платьица чёрные, хорошо подчёркивающие стройные фигуры. Девушек много – десятка два, их вёл миньон – продукт деятельности Берси. Мини-искин. Послушный, с человеческого уровня разумом, жёстко вставленный в андроидную платформу. Послушный, исполнительный, умный в одних вещах и по-синтетически тупит на некоторых моментах. При прямом управлении высшим разумом – Берси, может совершать удивительные вещи, а так… Это лишь жалкое подобие имперского искина. До уровня империи, с её колоссальными квантовыми нейрокомпьютерами мне как до Луны пешком. Но всё же, технологический прогресс в этом направлении я наметил.

Стайка девушек вела себя очень… стеснительно. Увидев меня, они зарделись, стесняясь своих нарядов и атмосферы вообще. Ещё бы, музыка ещё играла. Я, потянувшись, встал и подошёл к ним. Ох, красивы же девушки в русских селеньях… Все красавицы – кровь с молоком, лица милые, щёчки розовые, ножки стройные, так бы и приударил! Но нельзя, не по чину мне к подчинённым приставать. Это местный директор клуба может себе позволить роман с официанточками крутить…

— День добрый, прекрасные леди, — громко сказал я, убавляя мыслекомандой звук, — добро пожаловать на работу в клуб „Звезда союза“. Лучший дневной и ночной клуб в мире. Меня звать Хьярти, я руковожу… много чем. Клубом тоже. Как вы видите, клуб наш, в отличие от всего остального Советского Союза, пропитанного духом казёнщины, вполне современный и ориентирован на гостей. Я много раз сталкивался с безразличием и лебезением в сервисе, но это продукт общей атмосферы. Продавцы считают себя благодетелями, а покупателей – просящими, поэтому наглеют. У нас, за дверями этого клуба, Советский Союз заканчивается… — девушки слушали меня, но ещё больше – смотрели. Ещё бы, статный, в моднявой одежде, с хорошо поставленной речью и харизмой. — Здесь начинается другая страна, с другими правилами. Здесь могут выгнать пинком под зад за грубость к клиенту, здесь неприемлемо подобострастное отношение к клиентам, будь это хоть вся верхушка партии. Здесь вы – улыбчивые очаровательные феи, летающие между столиками и обслуживающие нужды клиентов, а не благодетели. Хотите сделать хорошую карьеру и жить как сыр в масле – с самого начала уясните, что здесь посетитель – главный. Сегодня в магазине жирная тётка потребовала от меня не загораживать витрину – потому что я не собирался ничего покупать. Мне было неприятно. Нет, её не уволили за грубость, а вот вас за подобное турнут только так. Поэтому лучше сразу настройтесь на нужный психологический лад и будьте очаровательными фейками, а не бабками ёжками. Вопросы есть?

— А… — одна из девушек смутилась, когда вылезла первой, — а вы директор клуба?

— Нет, я вообще работаю в индийской корпорации Глобал Телевижн. Но да, здесь, в этом клубе директора назначу я.

— А кто к нам придёт? — спросила другая девушка, жгучая брюнетка, — партия?

— И они тоже. Но вообще-то клуб состоит на балансе организации „Космос“, которая руководит нашей космической программой. Отдельно замечу, что никакие служебные отношения неприемлемы. Вы должны слегка флиртовать с гостями, но в рамках приличия, едва заметно, чтобы им понравилось у нас. Поэтому если вы хотите себе мужика найти – то пришли не по адресу.

Девочки захихикали, брюнетка смутилась. А я продолжил:

— Никаких партийных бонз. Клуб исключительно для космической и околокосмической, культурной тусовки. Чиновники могут завидовать, но приглашения не получат. Меня тошнит от принятой в Союзе практики „всё лучшее – иностранцам и чиновникам“. Я надеюсь, вы быстро поймёте, что к чему и будете получать удовольствие от работы. Работа у нас в три смены – утро-вечер, вечер-ночь и ночь-утро.

Открытие клуба мы решили приурочить к первому полёту человека в космос. Вообще, Никита Сергеевич охреневает с нас всё больше и больше. Мы готовимся к первому полёту в космос человека! Мы клепаем модельки ракет, игрушечных космонавтов, часы в форме шлема космонавта, делаем постеры, печатаем книги, выпускаем мягкие игрушки в виде „кофмонафтов“, даже разработали лайт-версию космического скафандра, для продажи широким слоям населения. Никита Сергеевич охреневает, нет, он в глубоком шоке и у него вообще шарики за ролики уехали, уже много раз орал на Сергея Павловича, чтобы тот не занимался ерундой, а занялся делом. Однако, Сергей Павлович активно занимался ерундой. Склады забивались под завязку сувенирами и прочей околокосмической продукцией. Наконец, мы делали детские игры в космонавта, с оранжевыми детскими скафандрами без флага СССР, настольные игры „Орбитальный полёт“ по правилам, похожим на данжеон-драгонс, в которых игрокам предлагается смоделировать полёт в космос и решать вполне реальные задачи броском кубиков. Повезёт или нет!

Лично я ещё подготавливал сериал в стиле "Стар трек" – про полёт группы военных кошмонафтов из будущего по галактике. Уже отсняли четыре серии первого сезона….

Март наступит вот-вот, а там апрель, и всё. И Гагарин, или кто-то ещё, улетят в космос. Ох, какую же масштабную и мощную программу мы разрабатывали вокруг полёта! Хрущёв топал ногами и орал, но не вмешивался – Королёв убеждал его, что всё правильно.

Товарищ Гагарин забрался в космический корабль. Он был в лёгком скафандре, развалился на ложементе и пристегнул ремни. Сергей Павлович заглянул через люк. Капсула стояла на подставке.

— Ну как, начнём?

— Начнём, — Юрий щёлкнул тумблером „Вкл. КК“ — „Включить космический корабль“.

Надо отметить, что почти все надписи внутри корабля составлял Шпильман. И, понимая, что это будет эпохальным, он оторвался на полную. Так, например, большая красная кнопка с надписью „АТАС!“ включала систему аварийного спасения, а автоматика отключалась клавишей с пиктограммой корабельного штурвала. Шпильману показалось забавным популяризовать полёт такими забавными элементами, ну и заодно – показать миру, что тут не всё так сухо, как могло показаться.

Юрий Алексеевич достал из держателя пульт управления, похожий на старый советский калькулятор… нет, на новейший, но для Шпильмана – археология. Пульт с двумя дюжинами кнопок и цифровой клавиатурой, полагался использовать для управления автоматикой.

Тестовый полёт у Юрия Алексеевича удался на отлично – программа, загруженная в компьютер, произвела все необходимые действия и завершила полёт включением радиомаяка. На этом работа была закончена. Сергей Павлович мандражировал, а стоящий чуть ниже Шпильман был горд за свою работу.

Дальше они пошли заниматься очередными тестами. А ракету Р-7 уже устанавливали на старт. Через две недели должно было произойти эпохальное событие, которое изменит всё. По этому поводу решено было рассекретить Сергея Павловича. Поэтому он был воодушевлён.

Отряд космонавтов был… очень важной вехой в истории авиации. Лучшие из лучших, при этом все относительно лёгкие, маленькие. Но после голодных лет найти таких было несложно. Сергей Павлович на их фоне выглядел монументально. В угольно-чёрном пальто, грузный, крепкий, степенный. Говорил он размеренно, и нередко отпускал колкости, едкие во многом. Как человек он был исключительным интеллектуалом и романтиком.

Космонавты собрались вокруг космической капсулы – назвать это кораблём язык не поворачивался. Мечта девушек всего Союза – все красивые, сильные, лётчики-космонавты…

Они находились в ОКБ, в большом недавно построенном ангаре, где стояла техника и велась подготовка по поводу матчасти. Давид выглядел среди них почти что своим – молодой и красивый, по сравнению с остальным персоналом, среди которого моложе тридцати пяти не было никого. Давид привлёк внимание:

— Сергей Павлович, вы закончили?

— Да, Давид. Можешь забирать.

Шпильман привлёк внимание молодых людей в форме:

— Товарищи космонавты, пойдём за мной, у нас ещё работа.

— Какая такая? — спросил Леонов.

— Будем фотографироваться.

— А, ну это хорошо…

Они прошли полсотни метров и оказались у фотостенда. Большое белое полотно, рядом спутники, солнечные батареи… Фотоаппарат на штативе. Давид пояснил:

— Будем делать календарики и постеры, а также фото в журналы. Никакого официоза. Попрошу джентльменов снять верхнюю одежду.

А дальше последовал театр абсурда на взгляд Сергея Павловича. Давид был посредственным фотографом, но всё-таки умел делать фотки, а фотошоп ему в помощь. Космонавты уже смеялись над происходящим, но фотографировались. Фотосесия была в стиле с лёгким намёком на эротику – пока ещё не космонавты слушаясь указаний фотографа, позировали. Гагарину достался снимок, на котором он, в тренировочных штанах и голым торсом держит на вытянутой руке над собой спутник-1. Давид конечно не был голубым, однако, оценил прекрасную физическую форму космонавтов и использовал это в полную силу. Сергей Павлович, наконец, когда отсняли сотни снимков, вмешался:

— И к чему эти скабрезности?

— Сергей Павлович, — Давид убрал фотоаппарат в кофр, взглянул на одевавших прежнюю форму космонавтов, — каждый из этих ребят скоро станет известным всему миру. Мечта всех девушек от четырнадцати лет, вот мы и стараемся извлечь выгоду из темы секса. Постеры, календари и прочее будет активно покупаться. Особенно если знать, что фотографируются не какие-то модели, а настоящие космонавты. Вот увидите, мы заработаем на этих фотографиях столько, что ещё на три новых ракеты хватит.

— Как-то это неправильно, зарабатывать на таком.

— Деньги не пахнут, как говорил один император, вводя налог на общественные сортиры. Тем более, это послужит нам пиаром. Хорошим пиаром, в том числе и за рубежом, и у нас.

— Если ты, конечно, уверен в этом… — Королёв пожал плечами, — но всё равно, у меня космонавты, а не модели ню!

— Труселя можно не снимать, — ухмыльнулся Давид, — кстати, о птичках, — он посмотрел в сторону толпы уже одевшихся космонавтов, — вам, ребята, полагается премия за фотосессию. Она ждёт вас у ангара.

— Премия? — один из них улыбнулся, — что, денег целый мешок?

— Нет, автомобиль. Волга, новой модели. Плюс наши ребята её прокачали… вам понравится!

Давид выдал связки подписанных номерами ключей и счёл свой долг на этом выполненным. Документы уже оформили, всё было в порядке….

Как же я ошибался, когда тут, на космодроме, началась свистопляска! Нет, даже не так, я и в страшном сне не мог представить, что будет твориться в день старта. Мы прилетели на самолёте. Ракета Р-7 уже стояла на старте и ждала своего единственного пассажира. Вечер уже, а утром должен был быть полёт. Утром должно начаться самое жаркое, самое сильное действо. Сергей Павлович места себе не находил, и никто не находил. Но все были на своих местах. С нами было множество военных, известные всё люди. В ЦУПе установилась ещё с вечера звенящая гомонящая атмосфера, а всеобщее напряжение можно было пощупать руками.

Погода установилась неплохая. Ветер слабый, на небе – ни следа от облаков. Проснувшись утром в восемь часов, я пошёл по стартовому комплексу. Коридоры, двери, искал Сергея Павловича. Однако, мне сказали, что он где-то катается. И действительно, перед стартовой площадкой Сергей Павлович нарезал круги на своём Мазерати, распугивая техников и оглашая окрестности рёвом мотора. Я вышел, подивившись тому, что происходит с людьми. Королёв – человек не железный, и видимо, ему тоже нужно как-то сбрасывать напряжение. Ох, как он гонял, любо-дорого посмотреть. Стритрейсеры-любители и рядом не стояли. Места тут много, врезаться не во что, людей почти нет, и те ходят далеко.

Ветер доносил до меня запахи казахстанской степи. Эдакий уникальный запах пожухлой прошлогодней травы, сырой земли… хорошо, что ни говори. Судя по количеству следов от шин, Сергей Павлович уже изрядно испоганил колёса тормозами. В конце концов, он заметил меня и подъехал. Выбрался из машины, резко захлопнув дверь.

— Волнуетесь? — очевидное, конечно, но…

— Нет, я спокоен как буддистский монах, — едко ответил он, — конечно волнуюсь. Считай, труд всей моей жизни. И хотя ты уверяешь, что всё будет в порядке…

— Сергей Павлович, тут всю зиму ракеты стартовали, — я развёл руками, — уже всё отработано настолько, насколько возможно. Мы сделали всё. Шансы на аварию ниже в разы, чем раньше.

— Знаю. Вон, Грабов, скотина, меня не пустил к команде подготовки. Говорит, и без меня справятся…

— Он прав, они уже много раз это проделывали. Да и раньше нужно было что-то менять. Ставки сделаны, остаётся расслабиться и ждать результата.

— На том свете расслаблюсь, — Королёв даже обиделся немного, — так, до старта осталось два часа.

Мы синхронно посмотрели на семёрку. Белая ракета стояла на стартовом столе и вокруг неё суетились люди. Десятки людей. Готовят в космос.

— Когда волнуетесь, вспомните, каково сейчас Гагарину. Залезть в монструозную ракету, сидеть на гигантской топливной бочке и лететь в неведомые дали, куда ещё никто никогда не летал. Без гарантий, только с шансом на успех.

— Ты прав, — Королёв поджал губы.

Не любит, когда ему напоминают про других людей. Немного эгоистичен. Немного, но я его понимаю. Сейчас все волнуются.

Мы отправились к кошмонафтам, их притащили сюда всех до единого. И Шпильман, куда же без него, со своими камерами, снимал и снимал. Вокруг ракеты уже не раз облетели его беспилотники. Королёв лично пошёл сообщать людям о том, что пора. Военных тут было – видимо-невидимо. Вообще, такое ощущение, что мы военного космонавта запускаем, а не гражданского…

Кстати, для справочки. По инициативе Королёва весь отряд космонавтов был переведён из военных в „Космос“, как лётчики-испытатели. Пришлось расстаться с погонами, пришлось расстаться с истребителями. Однако, встала проблема подготовки их как лётчиков, и эту проблему Королёв, недолго думая, просто спихнул на меня. Мол, я затеял, я и разберусь.

Причина такой флуктуации была проста – не хотелось демонстрировать милитаризм всему миру. У всего мира сложился образ русского как солдата с автоматом, и американцы активно форсили этот образ. Сегодня ни на ком из отряда не было военной формы, все исключительно в гражданской одежде. Стандартный мундир Космоса существенно отличался от обычного текстиля. Немного другой крой, вместо знаков различия – бейдж на груди, на рукаве шеврон с эмблемой „Космос“. Одежда негорючая, хорошо защищающая от разных сред и крайне долговечная. Отлично подходит как для технической работы с чем-то, так и для рыбалки.

К ракете пошли всем миром. Двое космонавтов, в оранжевых костюмах, шли в окружении людей из ВВС, сотрудников Космоса, партийных бонз. Здесь же, в прямом эфире, работал журналист Глобал ТВ, показывающий происходящее. Военные отнеслись к камере и едущему за нами микроавтобусу с локатором спутниковой антенны как к диковине и не особо стремились играть на камеру. Один из них даже буркнул что-то вроде „Им, значит, можно, а нам что?“. В общем, съёмочная группа не была воспринята. Сергей Павлович, как главный конструктор, генеральный директор организации, тоже провожал космонавтов на старт. Техники затерялись где-то в хвосте этой процессии – с космонавтом, Гагариным, прощались, ему желали удачи, его обещали угостить по прилёту на Землю. Он зашёл на подножку стартового лифта и улыбнувшись, толкнул короткую речь:

— Товарищи! Спасибо за такое внимание, но мне уже пора лететь.

Его провожали, хлопали по плечу и обнимали. И только через три минуты Сергей Павлович отогнал всех начальственными пинками, не считаясь ни с чинами, ни с заслугами. Он наклонился к Гагарину, а камера Глобал взяла другой ракурс, расходящиеся от ракеты люди.

Потом показали саму ракету. Р-7 во всём её великолепии со скромным флагом СССР наверху. На шпиль САС какой-то балагур прикрепил красный флаг СССР. Один хрен, если сработает на Земле – разницы нет.

Никита Сергеевич Хрущёв сидел в своём кабинете и с замиранием сердца смотрел на это представление. Хороший телевизор ему, кстати, подарили. Хрущёв в этот момент ел баранки и пил чай, ожидая запуска. Почти десять миллионов таких же телевизоров по всему миру быстро переключались на канал Глобал Ньюс, по которому транслировали прямой эфир. Хрущёв был немного недоволен тем, что показывали всё – и ракету, и лица космонавтов, однако, оператор словно специально выхватывал людей, пытался с ними пообщаться. Особенно много внимания досталось Герману Титову, дублёру Гагарина, который также был облачён в костюм и считал свою поездку не более чем формальностью. Однако, он очень бодро общался с журналистами прямо в скафандре, объяснив, что он дублёр на всякий случай. Который, к счастью, не понадобился. В общем, Титов враз стал героем телеэкранов всего мира.

Тем временем Королёв поднялся на лифте наверх, к входу в корабль. Находиться тут было уже страшновато – стальные фермы, немалая высота, ветер, конструкция, казалось, качается под порывами ветра, слегка поскрипывая металлическими сочленениями. Гагарин выглядел как человек, познавший дзен. Он был спокоен и сосредоточен. Сергей Павлович вытащил из кармана пачку денег.

— Держи, — сунул в руки Гагарину пачку.

— Это что?

— Доллары. На всякий случай. Если упадёшь где-то вне Союза, тебе понадобится, чтобы получить помощь от местных.

Гагарин взял пачку и поискал глазами, куда засунуть. Спрятал в большой карман на груди скафандра.

— Товарищ Королёв, а вы уверены, что всё будет в порядке?

— Нет, Юра, — Королёв усмехнулся, — но мы сделали всё, что могли. Учли столько всего, что авиаконструкторам такая работа и в страшном сне не приснится. Должно пройти нормально. Вон, весь мир смотрит, — Королёв кивнул на людей внизу, — так что теперь осталось только делать дело.

— Успокоили, — Гагарин вздохнул, — ну что, полез я.

Королёв на прощание хлопнул Гагарина по плечу и спустился вниз на лифте. У ракеты его ждала его измученная гонками машина. Его пытались перехватить журналисты, но Сергей Павлович прибавил ходу, буркнув „Всё потом“. Люди потащились в автобус, а Королёв – вжал полный газ, разгоняясь до приличных полутора сотен.

Никита Сергеевич, увидев как Сергей Павлович лихо заложил вираж и со свистом покрышек подъехал к ЦУПу, подавился крендельком и кашлял не меньше минуты. Что поделать, каждый сходит с ума по-своему. Журналисты, впрочем, засняли этот заезд, сделавший и Сергея Павловича, и "Мазерати 3500" в одночасье мировыми знаменитостями.

С точки зрения Королёва всё было просто – адреналин прочищал мозги, давал лёгкость телу, позволял ему почувствовать себя молодым и лихим. На адреналине и думалось легко, и волнения отступали, оставляя только задор и желание показать всему миру, кто тут Главный конструктор ракет!

Дальнейшую трансляцию Хрущёв смотрел, залившись валерьянкой – такое необычное поведение Сергея Павловича он счёл вредным для имиджа страны и космоса в целом… как всегда, абсолютно неверно счёл. Ему ещё предстояло немного собрать мозги в кучку, пытаясь понять, почему Королёва так полюбили во всём мире как Лихого Русского Парня. С его старческой точки зрения такое поведение было нехорошим и мочило репутацию, но его точка зрения безнадёжно устарела и погрязла в сухом формализме.

В ЦУПе уже началось главное действо на Земле. Трансляцию не прерывали, что было нонсенсом. Произойдёт ошибка – и полетит не только голова Королёва, но и много других, а о космосе можно будет забыть надолго. Однако, Сергей Павлович пошёл ва-банк, повысив ставки и тем самым рассчитывая на большие выигрыши.

Сам Королёв сидел в кресле, заложив руки за голову и наблюдал за тем, как техники переговариваются. Юрий Алексеевич в своём корабле-капсуле включил тумблер „ВКЛ КК“. И понеслась. Проверка радиосвязи… Ещё бы, все спутники глобалнета работали как ретранслятор, ещё бы не было у Гагарина связи… Связь была чистая. Сергей Павлович, потянулся к микрофону и взяв его в руки, сказал:

— Доложить о готовности.

Понеслись многочисленные отчёты о готовности различных систем. Но в основном, конечно же, обошлись отчётом от системы-чекера, программы, которая проверила все контакты и показатели датчиков, и выдала свой вердикт – к полёту готов. Сергей Павлович, улыбнувшись, когда гомон голосов отчитался о том, что всё идёт нормально, приказал начать обратный отсчёт.

И понеслись. Из этого журналисты сделали настоящее шоу. Большой экран в ЦУПе, разделил картинку надвое – на одной половине экрана была ракета, на второй – картинка из ЦУПа. Отсчёт сопровождался невероятным нервным напряжением, чему способствовала смена картинки с одной камеры на другую каждую секунду. Наконец, отсчёт дошёл до нуля, Гагарин воскликнул своё знаменитое "Поехали!", ракета освободилась от стальных тисков стартового комплекса и под ней разгорелось яркое пламя. Клубы белого дыма вырвались в стороны, ракета медленно начала подниматься, ускоряясь и ускоряясь, пока не превратилась в точку на небе.

Королёв только улыбнулся сам себе и слушал отчёты Гагарина о высоте и том, что полёт идёт нормально. Перегрузки растут. Вибрации в норме. Вращение в норме. Отклонений от курса нет…

Военные, присутствовавшие здесь, испытывали куда больше эмоций, чем Королёв – для всех них этот полёт означал медали, ордена, награды… или конец карьеры. Поэтому в ЦУПе царила очень и очень напряжённая атмосфера. Все были на нервах, один Королёв имел вид лихой и интиллигентный. Он положил ногу на ногу, покачивая ботинком с едва различимым лейблом известного итальянского ателье. Камера не могла передать это слишком чётко, но кто надо – заметили. Итальянцы вообще получили с этого полёта очень много, поскольку Королёв был ходячей рекламой Италии. У каждого свои тараканы в голове, у Королёва тоже. Американское и французское он из принципа не носил и не покупал, а вот итальянцев жаловал.

Юрий Алексеевич в это время держался как мог за поручни у плеч и стиснув зубы смотрел на альтиметр. Перед ним была практически прежняя приборная панель – „Глобус“, пульт управления ЭВМ, несколько чёрных галетных переключателей, блок слегка светящихся клавиш для управления ЭВМ и несколько индикаторов – цифровой и текстовый на три строки текста. Текстовый показывал „Всё хорошо!“. Немного странная жизнеутверждающая надпись, которая означала, что отклонения всех датчиков в пределах нормы. Но самая любимая – кнопка „Сделать всё хорошо!“, которая красовалась под индикатором и означала проверку всех систем и приведение отклонений к норме. Шпильман отжигал.

Связь не пропадала, поэтому Юрий Алексеевич, едва перегрузки окончились, почувствовал невероятную лёгкость.

— Есть отделение космического аппарата. Показания приборов в норме, — доложил он, — приём?

— Слышим тебя, — чётко и ясно прозвучал голос Королёва, — приборы вижу. Как самочувствие?

— Нормально, — Гагарин снял ремни фиксатора и взмыл в небольшом пространстве капсулы под потолок, — чувствую невесомость.

— И как?

— Легко. Приятно. Только немного голова кружится…

— Это нормально, — прозвучал голос Королёва в наушниках, — как вид из иллюминатора?

Гагарин оттолкнулся от потолка и посмотрел в иллюминатор корабля. Дальнейшее можно даже не описывать, немая сцена, полная удовольствия с обеих сторон. Юрий Алексеевич взял в руки фотоаппарат и сфотографировал Землю несколько раз. Не забыл и себя сфотографировать в капсуле.

Тем временем в ЦУПе пили шампанское, угощали гостей из разных стран коллекционным вином, а Сергей Павлович и Хьярти ожесточённо спорили. Шумиха была та ещё, на неё обратили внимание даже иностранные журналисты.

— Нужно что-то сделать! — Королёв ходил из стороны в сторону, — он не выживет так долго!

— Сделаем, Сергей Павлович. Можно что-то придумать.

— Что? — Королёв остановился, — разве что ты изобретёшь волшебную ракету, слетаешь и вернёшь его обратно!

Проблема оказалась существенной. Орбита корабля Гагарина оказалась выше расчётной. Существенно выше. Изначально планировалось, что он в случае ошибки в течении максимум десяти дней остановится и упадёт обратно. Но на этот раз ситуация вышла из-под контроля – летать Гагарину предстояло месяц, если не больше. Слишком поздно отделилась последняя ступень. Всё-таки вывод такого объекта ещё не осуществлялся и даже при всей неплохой автоматике, никто не мог ничего сделать.

Королёв только хмуро глянул на журналистов, присулушивающихся к их спору.

— Я предлагаю подвести к нему один из наших спутников и столкнуть на Землю.

— Да ты в своём уме? Тогда вообще чёрт знает как ситуация повернётся.

— Всё должно быть хорошо, — уверил того Хьярти, — как раз один из спутников идёт по близкой орбите, запас топлива у них большой, надолго рассчитан. Если включим форсаж, то сможем столкнуть его в нужной точке. Плюс-минус пятьсот километров – для большого Союза это несущественно.

— А для Юры – существенно, — не стал соглашаться Королёв, — у нас тут, знаешь ли, медведи в тайге живут. Будет обидно, если он со своим пистолетиком не сможет от них отбиться!

— Спокэ, — Хьярти закатил глаза, — грохнется где-то в европейской части России. Возьмём Москву как центр сброса, а дальше максимум – несколько вариантов.

— Ох, ладно, поехали, — Сергей Павлович резко развернулся, взял в руки микрофон и включил связь с кораблём.

— Юра, как слышишь?

— Слышу отлично, — отозвался с небольшой задержкой Гагарин, — пролетаю над Северной Америкой.

— Юра, у нас тут проблема. Похоже, ты взлетел выше расчётного. Придётся тебя обратно сталкивать.

— Ох, — Гагарин шумно вдохнул, — скажите, что это не опасно.

— Нет, это не опасно. Просто попали на миллион долларов. Хорошая новость – приземлишься ты где-то вокруг Москвы, в европейской части. Там людей больше, климат лучше.

— Хорошо, Сергей Павлович, — задорно отозвался Гагарин.

— Так, я отправляюсь в Москву, будем готовить поисковую группу, а дальнейший полёт будет сопровождать Курбатов, — Сергей Павлович посмотрел на названного заместителя, — Саш, продолжай тут…

Поскольку вылетали мы большим кагалом, плюс нужно было быть на месте срочно, с запасного аэродрома пригнали самолёт. Мало кто мог узнать в нём конструкцию более поздних боингов. Журналистов и всех желающих вылетать в Москву забрали, включая вахтовую команду. Внутри самолёта журналистов ждал ещё один шок – это убранство салона. Боинг или нет, но самолёт был намного более комфортный. Нет, даже шикарный салон. Просторный, два ряда сидений в задней части самолёта и кормфортабельные каюты в передней. У некоторых даже были раскладные спальные места, рядом с иллюминаторами, что особенно добавляло удивления. Обстановка была просто более совершенна с технической точки зрения и вылизана с дизайнерской стороны до совершенства. Это был личный самолёт Космоса, на котором перемещался Королёв и все сотрудники корпорации. Просто один раз пренебрегли им ради полёта вместе с журналистами. На этот раз гости из других стран могли только находиться в глубоком шоке.

Сергей Павлович пошёл к кабине пилотов, прямо за ней находился небольшой кабинет, наполненный радиоаппаратурой, спутниковой связью. Отсюда он мог связаться даже с Гагариным на орбите. Хьярти сел в удобное глубокое кресло, а Королёв вовсю настраивал радиоаппаратуру. В их купе постучались – это оказался журналист Глобал ТВ, за которым по пятам шёл оператор. Журналист – молодой парень, чем-то похожий на Гагарина. Он просунул голову:

— Не дадите интервью?

— Позже, — Хьярти вытолкнул его, закрыв дверь каюты.

Интервью всё-таки пришлось давать. На этот раз камеру законнектили через радиоаппаратуру самолёта. Она худо-бедно, но могла передавать данные в прямой эфир, чем и воспользовался журналист, заняв одно из мест, он начал допрос Сергея Павловича.

Тем временем я, великий и ужасный, пошёл в шлюз в хвосте самолёта. Выход из него на ходу был только такой – через задницу. Мусорный шлюз, вообще-то, добавленный после многочисленных терактов и необходимости выбросить что-то с борта. Шлем закрыл лицо, показалось изображение. Я отдался на волю неба и раскинув руки в стороны, наклонился вперёд, упав с трёхкилометровой высоты. Двигатели включились и я медленно начал набирать скорость. Сто. Двести… пятьсот… тысяча… две тысячи… остановился только на скорости в три двести, направившись в сторону Москвы.

Что ж, я предполагал, что всё может выйти так, поэтому подготовился заранее. Сейчас попросил Берси дать связь с нашими людьми в ОКБ-1. Через минуту мне ответили:

— Алло?

— И вам шалом. Это Хьярти, мы летим в Москву. Готовьтесь к поискам. И не расслабляйтесь, может прилететь по шапке в любой момент!

— Понял вас, — ответил голос, — а… что нам делать? И где сейчас главный?

— Вы что, телевизор не смотрите? Интервью даёт.

Вот жеж, радости полные штаны! Благодаря своей скорости я был в Подмосковье раньше, через сорок минут. Сорок! Полстраны пролетел, земля так и стелилась подо мной. Какое же это приятное чувство быстрого полёта! При приземлении пришлось использовать невидимость. Наши люди уже приехали в Жуковский, где на аэродроме находилась наша вертолётная группа. Ох, как нехорошо вышло – ожидали-то мы приземление в районе Казахстана, но там степь, если сбросим – придётся не только искать, но и рисковать – Китай рядом. А так – никакого риска. Миньоны и пилоты уже выехали, на аэродром ехала вереница машин из ОКБ и других мест, я приземлился около одной, в которой сидел миньон и забрался в машину. Волгу. На КПП нас проверили, но ничего подозрительного не обнаружили – машина проехала дальше. Тем временем уже начиналась движуха. Вереница вертолётов готовилась к старту. К сожалению, вертолёты отнюдь не поисково-спасательные. Восемь штук – лёгкие МИ-2, ещё пять – многоцелевые МИ-8. Конечно, не бог весть что, но чтобы доставить приземлившегося Королёва и съёмочную команду к месту посадки – хватит. И вывезти Гагарина тоже.

Поисковую команду пришлось собирать и организовывать мне. Пинками, угрозами и начальственным тоном, но удалось собрать из местного контингента людей, мобилизовать их для выполнения задачи. Подчинялись люди неохотно, приходилось пояснять, для чего нужна помощь и ещё убеждать их, что это сущая правда. Вон, даже по радио говорят про полёт Гагарина в космосе. Даже пустили короткое интервью с ним – две минуты, зато каков эффект!

Конечно, военные не сильно старались, зато некоторые мне помогали довольно рьяно. Это объясняется авторитетом и имиджем „Космоса“. Пришлось пообещать им золотые горы за успешное выполнение задачи. Когда я закончил работу, самолёт уже приземлялся. Как положено, на военном аэродроме. Хорошо, что здесь заблоговременно был трап к нему. Спустились все без особых проблем. Я их не встречал – незачем. Сергей Павлович быстрым шагом отправился к вертолётам. Дальше гостям пути не было, только журналистам-глобалистам.

Вот кстати странность – советских журналистов… не допустили. Цензура, бюрократия, и так далее – и в итоге это событие освещало только глобал-тв, а также иностранные журналисты. Среди них не было ни одного советского! Запугали и зажали бедных так, что… в общем, я этому не мешал, более того, счёл очень показательным. И понадеялся, что Хрущёв сделает правильные выводы о работе бюрократической машины и ущемлении журналистики. Не вы, так мы будем первыми, а вы как хотите. Вот какой посыл.

Юрий Алексеевич Гагарин испытал страх. Немалый страх. Вот к чему он не привык, так это к тому, что какой-то инородный объект контактирует с самолётом. Всегда это заканчивалось плохо. Инстинкт лётчика никуда не делся, поэтому когда по корпусу что-то громыхнуло, он испугался. Ожила гарнитура:

— Юр, как там?

— Что-то дотронулось, — ответил космонавт, — не знаю, это безопасно или нет?

— Сильно ударило?

— Нет, еле чувствуется…

— Тогда всё в норме, — Королёв понадеялся, что жаропрочное покрытие капсулы не повреждено – иначе пламя прорвётся внутрь и сожжёт нахрен и Гагарина и капсулу, — Приехали! — не удержался Королёв от колкости.

Спутник – большая дурында с мощными двигателями для смены орбиты, действительно уткнулся своим главным локатором в корабль. Вогнутый локатор хорошо подошёл по форме к выпуклому боку капсулы «Востока», включились двигатели и спутник, выполняя роль пристыковавшегося двигателя, полетел вниз, к Земле. Конечно, после такого манёвра ретранслятор уже не сможет вернуться на свою орбиту, но да это и не так важно. Главное – топлива хватило, чтобы долететь до корабля Гагарина и поравняться с ним. Операция по сложности сравнимая со стыковкой, или даже сложнее. Чёрный шарик гагаринской капсулы падал вниз. Юрий Алексеевич посмотрел в иллюминатор и увидел пламя, охватившее капсулу. Отлетался, подумал Гагарин, смахнув пот, он связался с Землёй:

— Двадцатый, говорит «Восток», горю. Прощайте, товарищи!

Однако, самого худшего не случилось. Перегрузки выбили все мысли на некоторое время, пока Гагарин не понял, что лежит в ложементе. Карандаш, привязанный резиночкой к маленькому крючку над его головой, мерно раскачивался из стороны в сторону. Юрий Алексеевич, к его чести, не растерялся, просто лежал и думал, хорошо всё, плохо или как всегда. Но в любом случае, всё могло бы быть хуже. Раз уж он жив. Выбил его из этого задумчивого состояния только голос в эфире. Кто-то орал:

— «Восток», это станция М-1, доложите обстановку. «Восток», это…

— «Восток» на связи, — Гагарин вспомнил о своём рапорте и ответил порядком перепуганным людям, — у меня всё как-то так. Не сгорел. Приземлился. Похоже.

— Слава богу, — ответила рация. — «Восток», ждите прибытия спасательной команды. Можете выходить, вы на территории СССР. Где точно – не скажу. Скоро найдут.

— Принято.

Гагарин с превеликим удовольствием открыл капсулу и вылез. Он уже было начал паниковать, когда увидел под капсулой кровь, вылез и осмотрел происшествие. И… сплюнул, чертыхнувшись. Ноги снова обрели твёрдость – похоже, первой жертвой космоса стала безызвестная корова. Гагарин огляделся – вокруг было поле. Неплохой луг. Он стащил шлем и тут же одел его обратно – пахла убиенная бурёнка отнюдь не парным молоком. Послышался шум, гам, со обратной стороны к нему бежали люди. Две бабки в цветастых деревенских платьях, небритый худощавый мужик в фуфайке и с ружьём наперевес, а также стайка мальчишек. Юрий Алексеевич обрадовался – значит, он сможет легко узнать место, если здесь деревня.

Люди подбежали и начался цирк, гомон, допросы кто таков и шумиха. В этой шумихе ему с трудом удалось узнать название населённого пункта и вернувшись в корабль, передать информацию в центр. Деревенские недовольствовались убийством коровы, однако, Юрий Алексеевич смог довольно быстро и легко их успокоить – чай не городской мальчик из Москвы, так что общий язык с людьми нашёл быстро, отогнал от корабля мальчишек, которые несмотря на грязь, вонь и жар, старались пощупать корабль. Отогнать их удалось не сразу, но прибежавшие мамаши за уши оттащили детвору, после чего ему по старой деревенской традиции начали предлагать выпить или на худой конец – поесть. Пришлось отказываться – мало ли что? Да и сидеть около убиенной коровы было лень, воняла слишком. Шлем – не противогаз, поэтому пришлось отойти в сторонку.

Гагарин прекрасно понимал местных – в деревне любое событие в радость, а приземление невесть кого – эту тему будут мусолить ещё годами. Как некстати прибежала бабка, владелица коровы, которая начала вопить про потерянную животинку. Местные попытались её вразумить, но похоже у бабки переклинило что-то в голове и она не желала ничего слушать, настолько, что Гагарину пришлось отгонять её от себя – бабули в этом возрасте нередко уже малость умом трогаются, и этот случай не был исключением. Её пытались вразумить, её пытались оттащить, но бабка не сдавалась и с упёртостью танка пыталась обвинить всех в потере кормилицы. Этот театр абсурда закончился только при появлении вертолётов. Сразу пять вертолётов, которые прилетели с запада, сначала послышался далёкий гул…

Стоит сделать одно маленькое, но очень интересное наблюдение. Вертолёты, как вид авиации, в Советском Союзе никто всерьёз не воспринимал. Конечно, милевский МИ-6 показывал серьёзные характеристики, но всё равно, о том, чтобы вертолёт стал серьёзным транспортом – и речи не шло. Не было ещё войны в Афганистане, не было войны во Вьетнаме, утвердившей вертолёт, поэтому „Космос“ сумел создать целую авиацию на основе этого маленького, но очень значимого перегиба в сознании людей. В то время, как во всех развитых странах вертолёты переживали бум своего развития, в Советском Союзе всё зависело от чиновничьего аппарата, аппарата уже довольно старого. И если реактивную авиацию с её скоростями и грозным грохотом двигателя воспринимали более чем положительно, нелепые с точки зрения советских военных машины, ненадёжные и более сложные в пилотировании, не принимались всерьёз.

На балансе Космоса состояло больше ста вертолётов, которые активно клепались Хьярти. Самым массовым из них был МИ-8 особой мощной модификации, одной из последних. Второе место занимал вертолёт собственной конструкции, частично скопированной с MD, частично разработанный собственноручно. Без рулевого винта, на четыре места плюс багаж, с хорошей дальностью и надёжностью. Этот вертолёт стал самым употребительным воздушным членовозом, на котором Королёв перемещался между своим ОКБ, аэродромами и местами базирования космонавтов. Такой богатый вертолётный парк скорее вызывал недоумение, нежели понимание, в любом случае, полёты вертолётов над Подмосковьем ПВО игнорировало полностью. На воздушные трассы они даже близко не залетали, и ладно.

Пять МИ-8 подлетели к ним, первым приземлился, обдав собравшихся деревенских жителей ветром, вертолёт с Королёвым. Сергей Павлович спрыгнул с подножки зависшего вертолёта и присвистнул, посмотрев на место посадки:

— Ну ты и снайпер, Юра. С такого расстояния в бурёнку попал…

— Я не специально, — ответил Гагарин.

— Знаю. Не ты управлял, видать, у кого-то на судьбе написано стать первой жертвой нашего освоения космоса. Надеюсь, и последней.

В клубе „Звезда Союза“ понравилось всем. Американские представители, которых позвали отметить наш триумф, были в некотором шоке от происходящего. Там дискотека, там вечеринка, люди танцуют, слушают музыку, пьют коктейли в баре. Девушки в провокационно коротких юбочках разносили коктейли, а Гагарин только сейчас расслабился.

Я уделял больше внимания деталям, нежели тому, вокруг чего они накручены. Полетел и полетел в космос, с кем не бывает? Нет, первым был именно он, вот только – нужно это всё правильно обставить. Вечеринка должна быть шумной, красивой, торжественной, без официоза и запаха нафталина. Именно такой она и получилась. Сотни человек, работавшие над полётом Гагарина в космос, собрались здесь, и всего двадцать человек не имеющих отношения к космосу. Командующий ВВС, Хрущёв, министр обороны, приглашённый нами на вечеринку посол Штатов. Поползновения Хрущёва вылезти на трибуну и начать задвигать свои речи, мы пресекли в зародыше. Пусть лучше делает это на съездах, там собираются такие же ущербные, а здесь – вечеринка. Не место.

Хрущёв вообще оставил лично у меня впечатление человека, отставшего от жизни и безнадёжно потерявшего связь с реальностью. Он был готов даже в сортире своему отражению в зеркале задвигать про преимущества социалистического строя, при этом вопросы решал – как топором махал. Видно, он дурак. Со стороны действия таких людей как я, Королёв, или Сталин, у которого Хрущёв учился, выглядели действительно топорно. Этого расстрелять, этого туда, этого сюда… но за каждым телодвижением стоял тонкий расчёт, и мы тонко чувствовали, когда нужно намекнуть, когда рубануть. Хрущёв же имитировал стиль уверенного человека, вернее, то, что он из этого стиля увидел и понял, насколько ума хватило.

Мне удалось с ним пообщаться где-то на втором часу тусовки. Хрущёв сидел в кресле в „коньячном“ крыле и был уже немного поддат. Остальные не мешали ему, общался он с каким-то техником. Я прервал их разговор, протекающий крайне вяло и подсел.

— Не помешаю?

— Нет, — ответил техник, слегка смутившись, ведь не он здесь главный. Я благодарно ему кивнул. Сел, посмотрев на Никиту Сергеевича, спросил: – как вам наша вечеринка?

— Не понимаю, зачем это всё?

— Товарищ Хрущёв, как вы думаете, как выглядит советский строй глазами американца?

— Это тут при чём?

— При том, что Гагарин свою миссию выполнил. Поболтался в капсуле и вернулся. Толку немного. Главный эффект – пропаганда.

— Ну… — он задумался, — к чему это ты?

— К тому, что в Америке, да и во всём остальном мире совершенно другие понятия. Советский строй со стороны выглядит как милитаризм плюс бюрократия. Разум человека легко фильтрует информацию, поэтому среднестатистический американец даже не может советские вечерние новости досмотреть до конца, это дикая мешанина из пафоса, клишированного, однообразного языка и постановочных кадров, не несущая какой-либо интересной информации. Такое ощущение, что скрестили сотню самых занудных бюрократов и получился в итоге типичный советский человек.

— А тебе-то откуда знать?

— О, забыл представиться, — я улыбнулся, — генеральный директор Глобал Телевижн, Хьярти Николсон, — улыбочку давим, — вернусь к нашим баранам. Так вот, всё, что мы делаем, будет воспринято с восторгом! Американцы ценят свободных людей, лихих, смелых, удачливых, умных и хитрых. Они легко чувствуют фальшь, поэтому шанс достучаться до сердец с официальщиной – нулевой. Мы хотим показать, что люди в этой стране живут свободно. Веселятся, гоняют на машинах, влюбляются, летают в космос, мечтают о будущем. Это не сухие забитые винтики гигантской машины удушения, загнанные в строгие рамки поведения, за которые выходят только отщепенцы.

— Отщепенцы… — Хрущёв задумался, я слегка давил ему на мозги, вместе с разговором, — отщепенцы есть, без них никуда. Но к чему эта вот вечеринка? Не спорю, место тут красивое, да и музыка задорная играет. Но толку?

— Толк будет огромный. За границей не лучшего мнения о Советском Союзе. И надо отдать должное, во многом их мнение не сильно расходится с реальностью. Американцев не впечатлить ни мега-стройками, ни великими сооружениями, они индивидуалисты. Слышали про американскую мечту?

— Слышал. Что-то связанное с богатством, заработать денег, кажется. Неудивительно, — Хрущёв саркастично ухмыльнулся.

— Нет, совсем нет. Америку основали мигранты, приехавшие со всего света. Поэтому сформировалось такое понятие, как американская мечта – начать жизнь заново, начать её хорошо. Завести бизнес, обзавестись домом, двумя машинами, семьёй, в общем, стать успешным человеком. Каждый может понимать это по-своему. Например, самореализоваться как художник или поэт, или заработать миллионы, или просто завести дом, собачку, красивую машину и двух детишек. Самореализация – вот американская мечта. Ради неё едут в Америку со всего света, чтобы получить то, что хочешь. То, чего достоин. Америка даёт возможности тем, кто до этого жил в стране, в которой возможностей для самореализации нет, и достойный большего человек вынужден довольствоваться малым.

— И к чему ты это говоришь?

— В таких условиях, в условиях, в которых народ самореализуется, правительство воспринимается иначе. Это не вездесущая сила, которая всем руководит, от выдачи хлеба до полётов в космос, а какие-то люди, которые выполняют общеполезную работу. Но они не народ. Поэтому то, что американцы видят в СССР, их как минимум – пугает. Это похоже на оккупацию страны государством, политиками и бюрократами. Человек, будучи рождён свободным, становится заложником машины государства. Он ездит на работу, на которой работает за стандартную зарплату и делает стандартные вещи, живёт в стандартной квартире и ест стандартный хлеб, утверждённый ГОСТом. С точки зрения американца Советский Союз – это антиутопия. Мир кошмара, в котором человека, как личность, окончательно убивает монстр бюрократии. А весь этот пафос, съезды, полная стандартных фраз речь с трибуны, всё это – торжество бюрократократии. Власти чиновников. Власти бумагомаров над здравым смыслом, логикой, человеком. Без бумажки и человека за человека не примут

Помнится мне, что коммунисты, приходя к власти, были как раз таки ярыми противниками гигантского госаппарата чиновничества? Упразднили министров, и именно народом представлялись? Рыцарь убил дракона и занял его место, став новым драконом. Всё это уже было во времена Французской революции. Когда ярые борцы с королём сами стали ужасными тиранами, и их казнили на той же плахе, на которой казнили короля Людовика с его женой и любовницами. Эта вечеринка – попытка показать, что у нас ещё не всё потеряно. Что в Советском Союзе умеют развлекаться, веселиться, радоваться. И не только установленными сверху фразами и в установленном порядке, но и искренне.

— Ты говоришь как диссидент, — недовольно буркнул Хрущёв.

— Диссиденты бывают двух видов. Одни – говорят по делу. Вторые – критикуют потому, что их чем-то обидело правительство, или они не нашли себя в другом месте, и хотят таким образом самореализоваться, обвинить в своей неудачной жизни обстоятельства. Я, как вы наверное заметили, не русский, не советский гражданин и весьма успешный человек. Директор гигантской телекорпорации. В моих руках умы сотен миллионов людей по всей планете, поэтому второй вариант отпадает.

— И что ты до меня хочешь донести? Что советские люди не умеют радоваться? Ты же видел, какое ликование сегодня во всём Союзе.

— Во всём мире. Я постарался, — улыбнулся, — но да, я хочу донести, в том числе и до вас, что лихачество Королёва было воспринято как признак свободы личности. С радостью, с удовольствием. Вечеринку эту воспримут с радостью. А умные люди посчитают, сколько денег Королёв заработает на всяких игрушках и сувенирах, и тоже воспримут это как признак предприимчивости и эффективности. В Советском Союзе не любят тех, кто выделяется. Но это наследство тяжёлого крестьянского существования, менталитета, выработанного веками, которые люди ограничивали себя, недолюбливали барей и жили „как все“. На западе и во всём мире с точностью до наоборот. Стандартные серые неяркие личности вызывают раздражение и неприязнь. А ярких, харизматичных, ведущих себя нагло и смело, показывающих, что они могут позволить так себя вести – любят.

Хрущёв говорил мало, больше слушал. Что и неудивительно, учитывая, что он уже поддал коньячку. Однако, пришло его время. Стоило мне договорить, он разразился речью, смысл которой сводился к тому, что наши поезда самые поездатые, и советские люди умеют самовыражаться и показывать себя. Что ж, я думаю, он понял основной постулат. Послушав его пару минут, я уплыл из-за его столика прочь. Хорошо, что у нас вечеринка в „узком“ кругу, без партийных бонз. По крайней мере, таких было мало и исключительно полезные, правильные люди.

Разговор с Хрущёвым, который больше напомнил мне ликбез по основам американской точки зрения… Я всегда думал, что Хрущёв не может же быть настоящим дураком? Придуривается! Но вспомнилась фотография, на которой он и его жена в гостинице в Америке. Американский президент с первой леди и Хрущёв с первой леди. Естественно, Жаклин выглядела красиво, элегантно и утончённо, а жена Хрущёва – толстая, в безвкусном деревенском цветастом халате… ещё бы шлёпки с носками одела!

В общем, думал-думал, так и не понял, неужели можно руководить государством, будучи настолько наивным, чтобы не иметь даже представления о том, как мыслят и что ценят политические конкуренты? Мне приходилось всегда очень тонко вникать в особенности разных стран, чтобы зарабатывать на них деньги. И я точно знал, какой товар воспримут положительно японцы, какой – китайцы, какой вызовет раздражение в северной Европе, а какой – вызовет недоумение в Южной Америке.

Такова особенность международного бизнеса, нужно уметь смотреть на ситуацию даже не с разных точек зрения, а с поворотом на все триста шестьдесят градусов по всем осям – чтобы даже самая заковыристая точка зрения не ускользнула от взгляда! Неужели, Хрущёв не понимал, как смотрит на всё это среднестатистический янки? Он мог бы стать любимцем американского народа похлеще Кеннеди… хотя нет, похлеще Кеннеди не удастся – Джон был типичным любимцем. Симпатичный, молодой, улыбчивый, смелый и харизматичный. Наглядная иллюстрация того, о чём я говорил. Продукт американской мечты.

В общем, я сделал вывод, что Хрущёв уже как человек застоялся и просто не ломается. Не способен гибко воспринимать реальность, поэтому крайне резок, я бы даже сказал – примитивен. Во многом из-за того, что его молодость и зрелость пришлась на период правления таких же политических „Рубак“. Или Сталина, но Сталин по моим данным был очень разнообразным. Иногда дело было намёками, иногда тонко троллил конкурентов и собственных подчинённых, иногда резко рубил где надо. Семь раз отмерив.

Эх, с таким генсеком и врагов не надо!