Круг

IV

Вывеска «Хрустального грота» — темно-синяя с узорчатыми золотыми буковками и россыпью звездочек и полумесяцев. Ванесса надеялась, что бутик Моны давно закрылся, прибавился к списку почивших магазинов. Однако стоило ей открыть дверь в торговый центр, как она тут же ощутила запах сигарет и благовоний. И вот она видит через окно витрины, что внутри «Хрустального грота» стоит очередь из трех покупателей. Мона, в том же джинсовом костюме, что и в прошлый раз, принимает пачку купюр из рук старика, который явно находится на границе между восьмьюдесятью годами и смертью.

Ванесса выплевывает жвачку так решительно, что та отскакивает от пола.

Зачем она сдуру упомянула «Хрустальный грот»? Да еще, поддавшись уговорам, пришла сюда?

Ответ может быть один. У них нет выбора.

Книга Узоров сказала, что им нужна эктоплазма, но, естественно, отказалась отвечать, где ее достать.

Ванесса ненавидит эту книгу, которая ведет себя как капризная старая тетка и утаивает всю нужную им информацию. Чего только Ванесса не делала со своим экземпляром — и трясла, и угрожала повырывать все страницы, если книга не покажет им, как разгадать секрет Густава и его двойника. Все безрезультатно.

По-прежнему только Ида может читать в Книге Узоров. Но перед директрисой, с которой они регулярно встречаются каждую субботу, она притворяется, что книга ничего ей больше не показывает. То, что Ида находит в книге, они обсуждают дома у Николауса.

Когда книга захотела, чтобы они начали тренировать свою энергию, Ида за пятнадцать минут объяснила им, что следует делать. Но зачем нужна такая тренировка, книга не сказала.

— Я тут ни при чем, — защищалась Ида. — Я просто читаю, что написано.

Мину пыталась приободрить их. Она сказала, что Книга Узоров наверняка знает, что им нужно. Что наверняка есть какая-то очень важная причина учиться этому.

Им ничего не оставалось, кроме как поверить на слово этой старой кляче-книге и попробовать выполнить ее задание, каким бы бессмысленным оно им ни казалось. Поодиночке они с завязанными глазами садились на стул в гостиной Николауса. И старались «увидеть», где в комнате находятся остальные.

Мину села на стул первой, но у нее совершенно не получилось почувствовать остальных. Она выглядела очень расстроенной, сняв с себя повязку. Ванессе было жалко ее.

У Иды с первого же раза все получилось великолепно, и она чуть не лопнула от гордости. Ей, наверное, страшно хотелось поаплодировать самой себе и колесом пройтись по комнате.

У Линнеи тоже получилось неплохо. Когда пришел черед Ванессы, она волновалась больше, чем ожидала. Мягкую повязку — пахнущий старыми вещами и шкафом шарф Николауса — туго стянули на затылке. Было неприятно чувствовать, что все смотрят на нее, а она никого не видит.

Сначала органы чувств обманывали ее. То ей казалось, будто кто-то хихикнул, то становилось так тихо, как если бы она осталась совсем одна.

Только когда Николаус посоветовал Ванессе расслабиться, у нее получилось: она почувствовала остальных. Сначала слабо, но чем больше она доверяла этому чувству, тем сильнее оно становилось. В конце концов сомнений не осталось. Ванесса безошибочно указала на всех, кто стоял в комнате.

Ванесса никогда бы не могла объяснить, как именно она это сделала. Она просто почувствовала присутствие всех Избранных каким-то доселе неизвестным ей чувством. Не обонянием, не осязанием, не слухом, не вкусом, не зрением. Это было что-то совсем другое.

Книга также научила их особому магическому варианту игры в прятки. Или в «маятник» — то единственное слово, которое могла придумать Ида, описывая правила в первый раз. Одна из Избранниц остается в гостиной Николауса, в то время как остальные идут в кухню, закрывают дверь между комнатами и садятся за кухонный стол. Затем разворачивают на столе чертеж квартиры Николауса. Водящий берет серебряную цепочку Иды и раскачивает ее как маятник над чертежом.

Ванессе выпало выполнять задание первой. Она взяла цепочку Иды, в то время как Линнея осталась ждать в комнате. Сначала серебряное сердечко просто висело на цепочке. Но когда Ванесса качнула цепочку, подобно маятнику, и мысленно сконцентрировалась на Линнее, украшение стало все быстрее крутиться по часовой стрелке над одной и той же точкой.

— Линнея стоит справа от журнального столика, — сказала Ванесса.

Николаус открыл дверь, заглянул в гостиную и подтвердил, что Ванесса права. «Маятник» не часто удавался Ванессе, но Линнею она почему-то находила всегда.

Конечно, поначалу это завораживало. Но прелесть новизны быстро исчезла. Книга настаивала на том, чтобы они повторяли это упражнение снова и снова, и не предлагала ничего нового. Разговоры Мину о том, что книга не только приемник, но отправитель информации, и то, что она показывает, очень важно, с каждой неделей звучали все менее убедительно.

Однако теперь, спустя два месяца, этот самый отправитель наконец сменил пластинку. Наконец им удалось узнать что-то, что может помочь им разгадать тайну Густава и его двойника.

Звякает колокольчик, Ванесса открывает дверь в «Хрустальный грот».

Звуки бряцающей арфы, льющейся воды и щебетания птиц доносятся из динамиков. Ощущение такое, будто кто-то бряцает на натянутых, как струны, нервах Ванессы.

Она чуть не сталкивается с Моникой из кафе «Monique», которая улыбается так широко, что глаза превращаются в щелочки. Ванесса не помнит, чтобы когда-нибудь раньше видела Монику улыбающейся. Моника прижимает к груди большой и шуршащий пластиковый пакет. На нем таким же витиеватым стилем, как на вывеске, написано «Хрустальный грот».

— Ванесса! Как приятно видеть тебя здесь! — говорит она и добавляет заговорщическим шепотом: — Правда, она удивительная?

Ванесса не сразу понимает, что Моника говорит о хозяйке магазина.

— Угу, — бурчит она. — Еще какая удивительная.

— Удачи, — говорит Моника и дружески стукает ее по плечу, прежде чем уйти.

Ванесса обращает внимание на то, что полки заполнены новыми товарами. Больше всего бросается в глаза пара огромных хрустальных фонтанов с дельфинами, застывшими над водой в озорной игре. Медный дракон, стоявший рядом с красной драпировкой, исчез. «Хрустальный грот» не только не закрылся. Бизнес явно процветает.

Ванесса ждет момента, чтобы остаться с Моной наедине. Она останавливается у полки с фарфоровыми ангелами и трогает ценник, приклеенный к самому большому из них. Это тот ангел, что понравился Линнее.

Дверной колокольчик снова звякает, когда последний покупатель выходит из бутика. Ванесса поднимает глаза. Мона по-прежнему стоит за стойкой и закуривает сигарету.

— Я полагаю, ты пришла не за тем, чтобы купить «ловца снов», — говорит она.

— Откуда вы знаете?

— Настоящие ведьмы не интересуются такой чепухой, — говорит Мона.

На лице Ванессы, должно быть, написано крайнее удивление. Мона ухмыляется во весь рот. Идет к двери, запирает ее и вешает табличку «Закрыто».

— Откуда вы узнали, что я ведьма? — говорит Ванесса.

— Я увидела это по твоей руке. Ну и зубы тоже показали. Хотя вообще-то знаки огама мне тогда были не нужны. Я достала мешочек, просто чтобы проучить одну девицу, которая задирала передо мной нос.

— Почему же вы ничего не сказали, когда гадали мне?

— Ты еще об этом не знала, и не я должна была рассказывать тебе об этом. Эта роль уже была, так сказать, занята.

— Но если вы увидели, что я ведьма, значит, и вы тоже…

— Идиотский вопрос, — перебивает Мона. — Разумеется, я тоже.

Когда Ванесса вызвалась сходить в «Хрустальный грот», она просто, что называется, ткнула пальцем в небо. Она думала, что Мона — обычная старуха, заколачивающая деньги на хрусталиках. Ну, может, мутная, но не опасная. Или, вернее, Ванесса надеялась на это, помня о том, что Мона ей нагадала. Если же гадание — правда, оно означает: «Пока, Вилле, привет, смерть».

Ванесса окидывает Мону взглядом, пытаясь понять, что ей теперь делать. Если Мона — ведьма, то какая? Знакома ли она с директрисой? Подчиняется ли Совету?

Ванесса осматривает бутик. Смотрит на хрустальные фонтаны. Думает об улыбке Моники. Моники, которая никогда не улыбается. Смотрит на красную драпировку. Смотрит на Мону-Лунный Свет, которая стоит рядом с ней в своем джинсовом костюме с бабочками и дымит сигаретой. Вдруг Ванесса все понимает.

— Вы их надуваете, — говорит Ванесса.

Мона поднимает бровь, но молчит.

— Вы, когда мне гадали, пытались сначала и со мной провернуть этот ваш фокус-покус, чтобы я поверила в ваши россказни. Я почувствовала что-то не то… и воспротивилась. Вот тогда вы разозлились и гадали уже по-настоящему.

— Я разозлилась, как только увидела тебя в первый раз, — говорит Мона. — Что касается гадания, то припоминаю, что ты не очень-то обрадовалась, услышав правду.

Она подходит ближе к Ванессе и выдувает большое облако дыма прямо ей в лицо.

— Ты думаешь, люди хотят слышать настоящие гадания? — спрашивает Мона. — Они хотят чувствовать себя счастливыми, уходя отсюда. Хотят обрести веру в будущее. В такой дыре им это необходимо.

— Благотворительностью занимаетесь? — иронизирует Ванесса.

— Разумеется, нет, — фыркает Мона. — Это бизнес. Довольный клиент возвратится обратно. Я никому не причиняю вреда.

В кои-то веки Ванесса благодарна занудным советам директрисы:

«Вы не имеете права использовать магию без разрешения Совета».

«Вы не можете использовать магию, чтобы нарушить немагические законы».

«Вы не должны раскрывать немагической общественности вашу магическую сущность».

— Мне интересно, что думает о вашей деятельности Совет, — говорит она. — Вы обманываете людей. Вы первая, кому удалось раскрутить свое дело за все время существования этого торгового центра. Весьма нескромно.

Мона собиралась затянуться, но ее рука остановилась на полпути.

— Чего ты добиваешься?

— Я хочу знать, на чьей вы стороне, — отвечает Ванесса. — Я не стану трепаться о ваших делах, если вы промолчите о моих.

Мона пялится на нее, словно пытаясь понять, принимать ли угрозу всерьез. Ванесса, не моргая, смотрит на нее. Мона перестанет ее уважать, если она отведет взгляд. В конце концов Мона фыркает, но Ванесса успевает заметить мелькнувшее в ее глазах под густо намалеванными бирюзовыми веками уважение.

— Ну ты и наглая. Мона-Лунный Свет не доносчица, так и знай. Но и на шею мне садиться никому не позволю. Запомни мои слова.

— Договорились, — говорит Ванесса. Она колеблется. — Мне нужно достать одну вещь. Есть ли у вас в магазине что-то кроме того, что выставлено на полках?

Мона прикуривает новую сигарету от старой и криво улыбается.

— Скажи прямо, что ты ищешь.

— Эктоплазму, — говорит Ванесса.

Мона ухмыляется и кивает, исчезая за драпировкой.

Ванесса пользуется случаем и отправляет сообщение Мину, дожидаясь, пока вернется хозяйка магазина.

«Эктоплазма у нас в кармане», — пишет она.

Остается только решить проблему с Анной-Карин.

Браслеты Моны бряцают по ту сторону драпировки. Выходя обратно, она держит в руке склянку из коричневого стекла, заполненную светлой густой жидкостью.

— Высший сорт, говорит Мона, протягивая Ванессе банку.

Она теплая. Теплее, чем если бы просто хранила тепло руки Моны. Ванесса наклоняет склянку в сторону. Эктоплазма не двигается. Она выглядит как полузастывшее безе. Ванесса откручивает крышку и нюхает. Этот белый крем ничем не пахнет. Эквивалент звенящей тишины в мире запахов.

— Что это такое? — спрашивает Ванесса.

— Материя духа, — отвечает Мона.

— Это мне ничего не говорит. Как ее делают?

— Ее не делают. Она выделяется ведьмами, через которых говорят мертвые.

Ванесса вспоминает, как Ида парила в парке и из уголка ее рта сочилась белая жидкость. Поспешно вернув крышку на место, Ванесса крепко закручивает ее. Теплое содержимое банки дрожит.

— Что-то подсказывает мне, что ты трясешься от страха перед первым ритуалом, — говорит Мона.

— Кто сказал, что он первый?

Мона не отвечает, только хрипло смеется каркающим смехом и закуривает новую сигарету. Она могла бы посоревноваться в курении на скорость. Ванесса снова смотрит на банку. Ей не хочется задавать вопросы Моне, но никто другой на них ответить не может.

— И как использовать эти… слюни?

— Ну, как использовать, — говорит Мона. — Для слабой магии хватит кругов, нарисованных мелом или карандашом. Если ты в круглой комнате, то в качестве внешнего круга можно даже использовать стены. Но лучше всего энергию связывает экто. А уж если сильная магия да еще в комбинации с кругом, нарисованным карандашом, то держись!

— В каком смысле «держись»?

— А в таком, что от твоей хорошенькой головки ничего не останется.

В это мгновение Ванесса внезапно понимает, что страшно рада своему визиту в «Хрустальный грот». Они ведь действительно обсуждали возможности использования других средств, если не получится достать эктоплазму.

— Сколько вы хотите? — говорит Ванесса.

— Пять кусков.

— Пять тысяч?

Именно столько лежит у Ванессы в сумке.

Вряд ли совпадение, думает она. Не так-то просто торговаться с человеком, который обладает даром предсказания.

— А ты что, надеялась на молодежную скидку? Эту штуку за один сеанс не выплюнешь… Чтобы набрать целую банку, требуется время.

— Но неужели пять тысяч? Вы серьезно? — перебивает Ванесса, чтобы избавить себя от утомительного рассказа о подробностях сбора слюны.

— Если не согласна, жалуйся в Совет, — говорит Мона. — Они контролируют всю официальную торговлю эктоплазмой. Поэтому нам, продавцам, приходится увеличивать цену, чтобы окупить риски. Я уверена, ты знаешь, как это делается. У тебя бойфренд тоже ведь торгует, правда, кое-чем другим. Ты его, кстати, еще не бросила?

Ванесса не отвечает. Она выгребает из сумки десять скомканных пятисотенных купюр. Николаус хранил их под матрасом — в буквальном смысле слова.

Пять тысяч крон — столько денег Ванесса не держала в руках никогда в жизни. Мона забирает их не моргнув глазом. Очевидно, что для нее это обычная сумма. Она кладет склянку с эктоплазмой в один из своих шуршащих пакетов и протягивает Ванессе через стойку.

— Спасибо. Жду вас снова, — говорит она. — Приходите почаще за покупками, склад у меня теперь забит новыми товарами. Глобальная битва на границе миров открывает новые возможности для бизнеса.

— А тем, кто сотрудничает с демонами, вы тоже продаете? — говорит Ванесса.

Мона только улыбается и выдувает большое облако дыма через ноздри. Она напоминает старого дракона, сидящего у себя в пещере.

— Извините, совсем забыла, — говорит Ванесса презрительно. — «Мона-Лунный Свет — не доносчица». Единственное, что имеет для вас значение, это бизнес, да? Все покупатели хороши.

— Для блондинки ты неплохо соображаешь, — фыркает Мона.

Ванесса кладет пакет в сумку и молча идет к выходу.

— Над тобой по-прежнему висит n'Geadal, не забывай об этом! — кричит Мона ей вслед.

Только выйдя в пустынный торговый центр, Ванесса понимает, что сказала Мона. «Приходите почаще за покупками». То есть она знает, что их несколько. Но Ванессу уже ничего не удивляет.

— Несса!

Этот голос она не слышала уже три месяца. Ванесса оборачивается и видит маму, которая остановилась у входа в «Хрустальный грот».

— Привет, — говорит мама.

Мамины волосы стали светлей на несколько оттенков. Она одета в новую куртку. Эти маленькие знаки свидетельствуют о том, что жизнь идет дальше без Ванессы.

— Привет, — отвечает Ванесса.

Потом повисает тишина. Так много всего хочется сказать маме и так много причин, чтобы промолчать.

— Мне нужно идти, — говорит Ванесса.

Мама кивает.

— Увидимся, — отвечает она, как будто они две случайные знакомые, столкнувшиеся в городе.

Мама открывает дверь в «Хрустальный грот». Мимолетный запах благовоний — и она уже исчезла.

Ванесса смотрит ей вслед. В самом деле, а чего она ждала?

«Я скучаю по тебе».

«Прости меня».

«Возвращайся домой».

Анна-Карин слышит эхом разносящийся смех за спиной и останавливается как вкопанная в коридоре, ведущем в школьную библиотеку. Она стоит, уставившись в пол, пока компания девчонок не проходит мимо. К Анне-Карин опять вернулись ее старые привычки. Хотя сейчас девочки смеялись не над ней. Над ней теперь никто не смеется.

В первую неделю после пожара она отказывалась ходить в школу и вообще выходить за пределы хутора. Она проводила дни напролет у телевизора.

— Я думала, ты хоть немного любишь дедушку, могла бы хоть раз навестить его в больнице, — шипела мама.

Перепады настроения остались в прошлом. Мама снова вернулась к своему обычному недовольному «я».

В воскресенье в дверь позвонили. Анна-Карин сидела, положив ногу в гипсе на возвышение, с миской чипсов на коленях и не собиралась никому открывать. Но посетитель за дверью не сдавался и в конце концов сам пригласил себя зайти в незапертую дверь.

Элегантное появление Адрианы Лопес выставило гостиную в самом неприглядном свете. Хорошо хоть мамы дома не было.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Адриана Лопес, садясь в дедушкино кресло.

Анна-Карин молчала. Она решила не отвечать на вопросы директора. И никогда никому не рассказывать о том, что случилось в ту ночь. Никто никогда не узнает, что происшествие не было случайным. Что Анна-Карин поступила легкомысленно. И фактически сама виновата, что дедушка чуть не погиб. Во всяком случае, по словам мамы, прежним он уже никогда не будет.

В конце концов, директор устала от молчания Анны-Карин, поднялась и заявила, что надеется завтра увидеть ее в школе.

Когда директор была уже у дверей, Анна-Карин сказала:

— Я больше не использую свою силу. И не собираюсь этого делать никогда. Вообще никогда. Можете передать это Совету и остальным. Я буду держаться подальше от вас, так будет лучше для всех.

— Ты — Избранница.

Но Анна-Карин промолчала в ответ.

В первый день своего возвращения в школу она долго медлила у ворот, держа костыли под мышкой. Возненавидят ли теперь ее еще больше, чем прежде? Станет ли им известно, что эта вонючая деревенщина их обманывала?

Но вот мимо прошли Юлия и Фелисия в компании с Идой. И Фелисия с Юлией даже не посмотрели в сторону Анны-Карин. Не потому, что проигнорировали. Не потому, что притворились, будто она сделана из воздуха. Она и была из воздуха. Ее просто не увидели.

Только Ида заметила Анну-Карин. Она задержала на ней свой взгляд на несколько секунд. Потом притворилась, будто смеется словам Фелисии, и вот уже они все трое исчезли в облаке светлых волос и цветочных ароматов.

С тех пор прошло два месяца, и Анна-Карин стала привидением Энгельсфорской гимназии. Казалось, все воспоминания о ней стерты: и хорошие, и плохие. Даже учителя иногда забывают, кто она, не замечают ее поднятой руки, зачитывают ее имя в классном журнале с недоумением, как будто не могут понять, кто это.

Сейчас Анна-Карин торопливо заходит в библиотеку и робко оглядывается. Библиотекарь даже не поднимает глаз, когда девочка-привидение бубнит свое «здравствуйте».

Она проскальзывает за полки, там есть маленькая ниша, где Анна-Карин обычно сидит, не рискуя попасться никому на глаза. Она забирается с ногами в потертое черное кресло с учебником физики в руках. Последние месяцы она проводила за учебниками каждую свободную минуту, набивая голову фактами, только чтобы не думать о происшедшем.

— Привет, — слышит она голос Линнеи.

Анна-Карин даже не поднимает глаз. Наоборот, она опускает голову и закрывается волосами. Она уже сказала, что не желает с ними общаться. Сказала тысячу раз.

— Я останусь тут, пока ты не поговоришь со мной, — заявляет Линнея.

Тогда тебе придется подождать, думает Анна-Карин. Я упражнялась в молчании девять лет.

— Что ты делаешь? Ты не можешь так поступать. Ты нужна нам. А мы, думаю, нужны тебе.

Анна-Карин упрямо молчит. Но она удивлена. Линнея не похожа сама на себя. Обычно она заводится с полоборота, сразу раздражается, а тут стоит и терпеливо уговаривает Анну-Карин. Такое впечатление, будто она и вправду за нее переживает.

— Ладно, — вздыхает Линнея. — Есть новости. Хорошие.

— Какие? — бурчит Анна-Карин, втайне любопытствуя.

Линнея наклоняется к ней, понижает голос:

— Книга показала нам, как сделать эликсир правды, который мы должны попытаться впихнуть в Густава. И заставить его рассказать все о своем двойнике. Но чтобы изготовить эликсир, мы должны провести ритуал. Это магия классом выше того, что мы делали до сих пор. И ты должна быть с нами во время ритуала. Все зависит от нас двоих. Земли и воды.

«Ага, — думает Анна-Карин. — Линнее нужна моя помощь, вот она и притворяется, будто беспокоится обо мне».

— Нет, — говорит она. — Делайте без меня.

— Анна-Карин…

— Не трать время без толку.

Линнея роется в сумке.

— Я не уйду, пока ты нам не поможешь, — говорит она, достав иглу и зажигалку.

Анна-Карин подается назад в кресле. Линнея держит иглу в пламени зажигалки. Потом откладывает зажигалку в сторону и достает салфетку и маленькую пробирку.

— Если ты не намерена участвовать сама, нам нужна хотя бы твоя кровь. Книга сказала, что без тебя ритуал наложения кругов будет гораздо более рискованным, но твоя кровь в знаке силы немного поможет мне контролировать энергию. Хотя бы немного.

Анна-Карин не понимает и половины из того, что говорит Линнея. Остальные, должно быть, многому научились за это время.

— Мне нужно всего несколько капель, — говорит Линнея.

— Ладно, — соглашается Анна-Карин. — И ты сразу уйдешь.

Она протягивает левую руку. Ей совсем не больно, когда Линнея тычет кончиком иглы в ее указательный палец. Но когда она выжимает капли крови и собирает их в пробирку, Анна-Карин отворачивается. Линнея нажимает все сильнее, выдавливает еще несколько капель.

Наконец она вытирает палец Анны-Карин. Выкинув иглу и окровавленную салфетку в корзину для бумаг, она закрывает пробирку крышкой и кладет в сумку.

— Я понимаю, как тебе сейчас трудно после всего, что случилось, — говорит она, протягивая Анне-Карин пластырь. — Но нельзя думать только о себе.

— Много ты понимаешь.

— Конечно, я же никогда не страдала, — произносит Линнея с иронией в голосе. — Спасибо за помощь.

Линнея исчезает за полками. Палец дергает, и Анна-Карин заклеивает ранку пластырем. Она снова берется за физику и пытается читать, но не понимает ни строчки. Анна-Карин откладывает в сторону учебник, проклиная Линнею. Теперь придется искать новое укромное место.

— Меня бесит поведение Анны-Карин, — говорит Ванесса.

Мину сидит у стола Николауса. Он и кот только что ушли, оставив их в квартире одних. Мину немного жалко Николауса — ему придется провести целый вечер в торговом центре, пока они не доведут сегодняшний ритуал до конца. Книга Узоров очень настаивала на том, что никого, кроме Избранных, во время ритуала присутствовать не должно.

Мину мешает в пластиковой миске деревянной лопаткой, наблюдая, как кровь Анны-Карин растворяется в этом месиве, которое они будут использовать для начертания знака силы во внутреннем круге. Она мешает уже пятнадцать минут, руку сводит судорогой. «Размешивайте, пока тесто не станет однородным», — Ида сказала, что так было написано в книге, словно речь шла о рецепте какого-то пирога.

Помимо крови Анны-Карин и Линнеи, месиво состоит из эктоплазмы, земли с могил Элиаса и Ребекки, молока, скисшего в свете луны, и плевков Мину и Ванессы. Не хватает только слюней Иды.

— Осенью Анна-Карин королевой ходила по школе и фиг знает чем занималась, — продолжает Ванесса, — а теперь, видите ли, не желает ни в чем участвовать, и опять мы должны отдуваться. Как будто нам больше всех нужно.

— Я тебя понимаю, — говорит Мину. — Но я думаю, ей сейчас нелегко, после всего, что случилось. Я слышала, они вынуждены продать хутор.

О пожаре на хуторе было много разговоров. Ходили слухи, что мама Анны-Карин специально подпалила коровник, чтобы получить деньги по страховке.

— Но почему она избегает нас? — спрашивает Ванесса. — Мы же ей хотим помочь.

Мину тоже не знает, почему Анна-Карин упорно избегает любых контактов. Сначала она думала, что Анна-Карин пребывает в шоке от случившегося. Но теперь Мину уверена: Анна-Карин что-то скрывает.

— Мне кажется, что-то с этим пожаром не так, — говорит Линнея, заходя в комнату.

— Почему? — спрашивает Мину.

— Мне кажется, Анна-Карин темнит.

Линнея подходит к столу и бросает взгляд на пластиковую миску.

— Фу, гадость, — морщится она.

— Специально для тебя — пальчиковые краски, круто, да? — говорит Ванесса Линнее.

— Смените меня кто-нибудь, пожалуйста. У меня рука отваливается, — просит Мину.

Линнея берет миску и лопатку из рук Мину и принимается мешать. Мину откидывается на спинку стула и смотрит на нее.

Им предстоит впервые провести серьезный ритуал, и поскольку Анна-Карин отказалась принимать в нем участие, шансы на удачный результат минимальны. Теперь все зависит от Линнеи.

Входная дверь открывается и со стуком захлопывается.

— А вот и Ида, — сообщает Линнея без неприязни, но и без энтузиазма.

Под глазами у Иды темные круги, она шмыгает носом. У нее грипп, который ходит по школе, и вообще ей полагается сейчас лежать дома.

Не говоря ни слова, Линнея протягивает Иде миску. Ида кашляет и сплевывает прямо в нее. Линнея морщится и делает несколько круговых движений лопаткой.

— Ого, — произносит она.

Мину заглядывает в миску. То, что недавно было комковатой жижей, превратилось в гладкое красно-коричневое тесто.

— Наверно, пора приступать к делу, — говорит Линнея.

Немногочисленная мебель в гостиной Николауса расставлена вдоль стен. Жалюзи опущены. Все лампы выключены. Ида зажгла белые свечи-кирпичики, расставив их по комнате, по четыре в каждом углу. По какой-то причине ритуал нельзя проводить ни днем, ни при свете электрических ламп.

«Все это похоже на плохой фильм, где главные герои собираются устраивать сатанинскую мессу или оргию, или и то, и другое вместе», — думает Ванесса.

— Помните, — говорит Ида. — Когда ритуал начался, никому нельзя выходить из комнаты или переступать границу внешнего круга. Иначе все будет испорчено. Так что идите в туалет сейчас, если вам нужно. Я только схожу за таблеткой от головной боли…

Она исчезает в кухне.

Линнея стоит посредине комнаты. Волосы собраны в хвост, длинная челка убрана со лба. Ванесса видит, что Линнее страшно.

Тени от пламени свечей пляшут на стенах и на лицах девочек. Все чувствуют серьезность момента.

— Ну что, — кашляет Ида, входя в комнату. — Ты готова, Линнея?

— Да, — отвечает она тихо.

Ванесса отвинчивает крышку на склянке с эктоплазмой и протягивает банку Линнее. Та берет ее и цепляется за руку Ванессы.

— Если вдруг что-то пойдет не так… — бормочет Линнея.

— Все пойдет так, как надо, — отвечает Ванесса. — У тебя все получится. И мы все время будем здесь, рядом.

Линнея кивает и отпускает руку Ванессы.

Мину ставит пластиковую миску и пустую стеклянную баночку на пол у ног Линнеи. Если у них все получится, то по окончании ритуала баночка наполнится эликсиром правды.

— Удачи, — говорит она.

— Спасибо.

— Удачи, — бормочет Ида.

Линнея бросает быстрый взгляд в ее сторону.

— Спасибо, — отвечает она коротко. — Ну, поехали.

Ванесса, Ида и Мину становятся у стены. Противная Анна-Карин. Ей следовало бы быть здесь. Из-за нее Линнея вынуждена делать все одна. Для двоих ноша была бы легче, а риск ниже.

— Круг связывает нас, — говорит Ида.

Началось.

Линнея делает длинный, глубокий вдох. И окунает три пальца левой руки в чистую эктоплазму. Опустившись на колени, она медленно начинает рисовать внешний круг.

Ее пальцы оставляют за собой неестественно ровную полоску эктоплазмы на светлом паркете. Такое ощущение, что эта похожая на безе тянучка имеет собственную волю и сама собой ложится правильно.

Ванесса знает: нарисовать с первого раза круг так, чтобы он сомкнулся, нереально. Но именно это сейчас делает Линнея.

Когда круг смыкается вокруг Линнеи, Ванесса чувствует, как по телу проходит заряд боли. Тишина в комнате уплотняется. Слышно лишь дыхание Линнеи. Она встает, вытирая со лба пот. Она больше не видит их. Она целиком и полностью ушла в себя.

— Круг придает нам силу, — говорит Ида.

Линнея идет к центру круга. Она окунает руку в банку с эктоплазмой и начинает точно так же рисовать внутренний круг. Ее белая майка взмокла. Пот течет вдоль затылка, стекает на лопатки. С волос капает. Но капли высыхают, едва коснувшись паркета.

Когда внутренний круг смыкается, тело Ванессы снова пронзает боль, еще более сильная, чем прежде, — ломит все кости, больно даже зубы. Линнея распрямляется в полный рост, ее пошатывает.

— Знак силы, — шепчет Ида.

Линнея берет пластиковую миску, окунает руку в красно-коричневое месиво и начинает рисовать символы элементов воды и земли так, чтобы вместе они образовали знак.

По телу Ванессы бегут мурашки. Глухой звук, практически не воспринимаемый человеческим ухом, заполняет комнату. Барабанные перепонки болят. И что-то произошло с тенями.

Их стало больше.

Руки Ванессы ищут руки Мину и Иды, находят их. Или это их руки искали ее руки? Она не знает точно. Знает только, что это каким-то образом помогает Линнее.

Линнея ставит пустую стеклянную банку на знак силы и прижимает руку к отверстию. Ее быстрое дыхание слышно сквозь глухой звук. Мышцы руки напрягаются, спина изгибается, подобно спине кошки. Глухой звук вибрирует в крови Ванессы, нарастая и снова стихая, по стенам мечутся тени. Слышен шепот голосов на древних, всеми забытых языках. Воздух делается соленым. Грудь Линнеи вздымается все сильнее, сильнее, сильнее.

Вдруг Линнея отдергивает руку от банки и падает.

Огоньки свечей дергаются и почти гаснут. Когда они снова начинают гореть, посторонние тени исчезают. Глухой потусторонний звук смолкает, и в комнату начинают просачиваться голоса внешнего мира. В соседней квартире что-то говорит телевизор. Наверху бегает ребенок. Ванесса отпускает руки.

— Линнея?

Линнея не отвечает. Не двигается.

— Все закончилось? — спрашивает Мину.

— Подождите немного, — говорит Ида.

Ванесса вглядывается и пытается понять, дышит ли Линнея. Определить невозможно. Ее охватывает паника.

— Не нарушайте круг! — кричит Ида.

Но поздно. Ванесса уже рядом с Линнеей. Она падает на колени и наклоняется вперед, касается лица Линнеи своим лицом. И испытывает неимоверное облегчение, видя, как шевелятся губы Линнеи.

— Я здесь, — шепчет Ванесса и берет липкую руку Линнеи в свою.

— Ого, — слышит она голос Иды, — мы сидим тут уже два часа.

— Получилось? — слабым голосом спрашивает Линнея.

Ванесса смотрит на стеклянную банку, которую подняла с пола Мину. В ней на сантиметр налито мутной жидкости, ничуть не похожей на магический эликсир. Ванесса представляла себе эликсир в виде светящейся, подернутой переливающейся дымкой жидкости с волшебными блестками. А их раствор выглядел так, будто его зачерпнули с самого дна озера Дамшён вместе с глиной и илом.

— Есть только один способ узнать, что у нас получилось, — говорит Мину.

Линнея сидит за столом Николауса и жадно ест макароны прямо из кастрюли, запивая апельсиновым соком. Она выглядит смертельно усталой, но уже вполне оправившейся от недавнего потрясения. Ванесса вздыхает с облегчением. Ритуал завершен, и Линнея чувствует себя хорошо. Получился эликсир или нет, не так важно.

— Я не буду этого делать, — говорит Ида, глотая еще одну таблетку от головной боли. — Я вообще болею. Принимаю парацетамол. Вдруг у меня возникнут осложнения.

— Давай, — просит Линнея и загребает еще одну ложку макарон. — Нам надо проверить, работает ли эта штука, до того как мы используем ее на Густаве.

— Тебе легко говорить, не ты же будешь это делать…

— Прости, но тебе не кажется, что я на сегодня уже сделала достаточно? — спрашивает Линнея, набив рот макаронами.

Ида молчит.

На столе стоят три маленьких кофейных чашки с соком. Линнея капнула эликсир в одну из них.

— Давайте выпьем одновременно, — говорит Мину, и по ней видно, как ей страшно. — Линнея, ты придумала вопрос? Только ничего личного, ладно?

— Ладно, — отвечает Линнея с улыбкой, от которой Ванессу охватывает волнение.

Вообще-то у нее нет никаких особых тайн. Или есть? А вдруг именно ей достанется чашка, которая откроет Линнее свободный доступ к ее сознанию? И Линнея спросит у нее то, что она хочет от всех скрыть?

Ванесса тянется к чашке посередине, но Ида успевает взять ее первой. Тогда Ванесса берет чашку слева, а Мину — справа.

— Я не понимаю, почему я должна в этом участвовать, — бурчит Ида.

— Ну, — говорит Линнея. — Раз. Два. Пейте!

Ванесса опустошает чашку одним глотком и ставит на стол. Осторожно цокает языком во рту, пытаясь определить посторонний привкус. Ида подавляет отрыжку.

— Мину, — говорит Линнея, улыбаясь во весь рот. — Какого вопроса ты сейчас больше всего боишься?

Мину улыбается в ответ, явно с облегчением.

— Не скажу, даже не надейся, — отвечает она.

Линнея поворачивается к Ванессе, и ее темные глаза как будто видят ее насквозь.

— А ты, Ванесса? Что ты больше всего на свете боишься рассекретить?

— Я ничего не боюсь.

Только когда она слышит собственную ложь, она понимает, что избежала разоблачения.

Девочки смотрят на Иду. Сейчас или никогда. Если это не подействовало на Иду, то не подействует ни на кого.

— А ты, Ида…

— Ну вообще! — говорит Ида. — Не повезло уже во второй раз. Почему именно мне достался эликсир правды? Это дико несправедливо! Мало того, что Анна-Карин заставила меня сказать правду тогда в парке, теперь еще приходится рассказывать, что я люблю Гу с четвертого класса.

Ее рот закрывается как по команде. Зрачки расширяются.

— Кажется, эликсир сработал, — говорит Мину.

— Что я сказала? — спрашивает Ида.

— Это многое объясняет, — отвечает Ванесса и хохочет.

— Что? Скажите!

— Эликсир устроен так, что ты уже не помнишь, о чем говорила. Разве это не прекрасно? — говорит Линнея, ухмыляясь.

Ида встает из-за стола и плотнее запахивает на себе кофту. Она старательно шмыгает носом, как бы напоминая всем, что она вообще-то болеет и ее стоит пожалеть.

— Что бы я там ни сказала, я не отказываюсь от своих слов, — говорит она. — А теперь я собираюсь пойти домой и лечь в постель.

— Выздоравливай, — желает ей Мину.

Ида снова шмыгает носом и теребит свою цепочку.

— Только попробуйте разболтать это в школе, — говорит она.

— Не волнуйся, — отвечает Линнея. — Мы никому не расскажем, что у тебя тоже есть чувства.

Войдя в коридор, Анна-Карин слышит взрывы смеха в телевизоре. Ей не нужно заглядывать в гостиную, она и так знает, что мама лежит на диване. Может, она снова заснула с сигаретой в руке, но у Анны-Карин нет сил это проверять.

Она идет в кухню, достает пакет с круглыми шоколадными пирожными из холодильника и хлеб из хлебницы. Она ест свои пирожные бутерброды стоя и запивает их молоком. Но обычное чувство приятного усталого насыщения не приходит. Ее тошнит.

Анна-Карин смотрит в окно на домик дедушки. Представляет, будто он сидит на своем обычном месте, и зовет ее, и машет ей рукой.

Знает ли он, что она не навещала его в больнице?

Вдруг Анна-Карин чувствует, как что-то теплое и мягкое прижимается к ее ногам. Она наклоняется и встречается глазами с Пеппаром.

— Здравствуй, дружочек, — шепчет Анна-Карин.

Она опускается на кухонный пол, берет кота на колени, гладит мягкую шерсть.

Пеппар мурлычет. Люди в телевизоре гогочут.

— Хотя бы ты снова меня любишь, — шепчет котенку Анна-Карин.

Но, несмотря на Пеппара, она чувствует себя одинокой как никогда. Слова Линнеи скребутся в душе. Анна-Карин убеждала себя, что ушла в тень ради остальных. Что она опасна. Что она может им навредить. Но, может, Линнея права? Может, это просто потому, что она эгоистка и трусиха?

Мину невидящим взглядом смотрит на цифры перед собой. Дифференциальное уравнение кажется несложным. Но ответ не сходится.

Звенит звонок на большую перемену. Двигаются стулья, хлопают книги, щелкают замки на сумках. Мину косится на Макса, и он украдкой улыбается ей, быстро спрятав свою улыбку за кофейной чашкой. Сердце Мину подпрыгивает, когда она замечает это. Тайное согласие между ними снова вернулось.

Скоро ей исполнится семнадцать. Через год она — совершеннолетняя. Взрослая в глазах общества. Один год — это не срок, он так сказал. Он готов ждать.

Невыносимо видеть его каждый день теперь, когда она знает, что он тоже любит ее. В один прекрасный день она не выдержит, подбежит к кафедре и начнет целовать его при всех, пусть смотрят. Это даже хорошо, что он работает в школе только до лета.

Следом за остальными Мину выходит на лестницу. Она изучила расписание Густава. У них обед в одно и то же время. Поговорить с ним прямо в столовой, если она вдруг его увидит? Или подождать и сделать это после школы?

С того вечера у виадука она не встречалась с Густавом. Он несколько раз пытался подойти к ней в школе, но ей удавалось улизнуть. Теперь она придумывает, что и как ему сказать, но, в конце концов, сдается — диалог невозможно спланировать. Придется импровизировать.

Выйдя на первый этаж и свернув в коридор, за которым начинается лестница вниз, в столовую, Мину вдруг замечает Линнею.

Линнея стоит спиной к ученическим шкафчикам. Перед ней топчутся Эрик Форслунд и Робин Сеттерквист. Когда Линнея пытается вырваться, кулак Эрика со звоном ударяет в шкафчик рядом с ней. Ей не уйти.

Проходящие мимо делают вид, что ничего не видят. Никто, похоже, уже не помнит, как Эрик наделал в штаны на школьном дворе и как Робин унижался перед Анной-Карин. Они теперь снова короли.

Мину поправляет рюкзак и подходит ближе.

— Ну, сколько ты хочешь? — слышит она вопрос Эрика.

— Отойди отсюда, — говорит Линнея, пытаясь его оттолкнуть.

— Или ты уже начала давать бесплатно?

Мину вдруг делается страшно. Все остальные уже зашли в столовую. Она подходит ближе, стараясь шагать как можно решительнее.

— Отвечай! — говорит Робин.

— Перестаньте! — кричит Мину.

Слова эхом отдаются в пустынном коридоре. Эрик оборачивается и смотрит на Мину с отвращением.

— Я не знал, что у тебя есть подружка, — говорит Робин Линнее.

— Что, завидно? — отзывается Линнея.

Она улыбается, глядя на Робина. В какой-то момент Мину кажется, что Робин сейчас ударит Линнею. Видно, как ему хочется стереть с ее лица улыбку кулаком.

Но вместо этого он хватает сумку Линнеи и вываливает на пол содержимое. Косметика, сигареты, телефон, ручки, учебники и черная записная книжка Линнеи рассыпаются по полу.

Линнея пытается помешать Робину, но Эрик крепко держит ее, а Робин пинает вещи по полу. Вот он наступает на телефон, и экран трескается.

— Отпусти ее, — говорит Мину.

Робин подбирает черную записную книжку, в которую Линнея постоянно что-то пишет, и начинает листать. Мину замечает плотно исписанные листы — красной, белой, зеленой, черной ручками. Рисунки, орнаменты.

— Ой, что это? — говорит Робин. — Твой дневник?

Линнея пытается вырваться из рук Эрика. Когда ей это не удается, она откидывает голову назад в безуспешной попытке ударить Эрика головой. Это еще больше раззадоривает Робина.

— Так, сейчас посмотрим… — начинает он.

Мину подходит к Робину и пытается вырвать у него книжку, но он только смеется и поднимает книжку на вытянутой руке вверх. Другой рукой он листает страницы и читает:

— «Все остальные сидят и только хлопают глазами, как будто они послушные детки на рождественском утреннике, а А. Л. — Дед Мороз. Скоро я не выдержу. Больше всех меня бесит М., ей вечно больше всех надо, у меня от нее голова лопается».

Мину не сомневается, что она и есть эта самая «М.». Слова Линнеи задевают ее, но сейчас главное забрать у Робина дневник, пока он не разоблачил их секреты. Мину подпрыгивает, стараясь достать до книжки, наконец ей это удается. Страницы трещат под ее пальцами, но Робин отталкивает ее прочь.

— Там ничего не написано про то, как она трахается за героин? — спрашивает Эрик.

— Сейчас, подожди… — отвечает Робин, листая дальше.

Линнея пытается вырваться из рук Эрика. Она крутится и извивается в его руках. Но Эрик только ржет, прижимая ее к себе еще сильнее.

— Что, нравится? — пыхтит он ей в ухо.

— Отпусти, — плюется Линнея.

Робин листает дальше.

— «Я должна рассказать остальным, — читает он. — Но все так зверски сложно».

Он смотрит на Линнею, ехидно улыбаясь.

— Ой, я сейчас расплачусь, — говорит он и возвращается к дневнику: — «Мне нужно было рассказать им с самого начала. А теперь уже поздно. Они возненавидят меня, если узнают».

Линнея кричит, громко, бешено. Крик эхом разносится по коридору, на мгновение повисает звенящая тишина. И тут Линнея бьет Робина между ног своим тяжеленным ботинком. Твердым по мягкому. Робин взвывает от боли и падает на четвереньки. Книжка выпадает у него из рук и скользит по полу.

Мину наклоняется, подхватывает ее.

— Ах-ты-зараза-я-тебя-убью-сейчас, — шипит Эрик на одном дыхании и заламывает Линнее руку за спину.

Мину никогда ни с кем не дралась, даже когда была ребенком. У нее не было братьев и сестер, чтобы с ними ссориться, а в детском саду она всегда была хорошей девочкой. Но сейчас она стаскивает с себя рюкзак. Он тяжелый. Набит книгами.

Эрик еще сильнее выворачивает Линнее руку, она вскрикивает. И Мину выключает мозг, разрешив инстинкту действовать.

Сумка описывает широкий полукруг и шмякается Эрику на голову, он теряет равновесие и падает на шкафчики.

Линнея, освободившись из его захвата, бросается на пол и лихорадочно подбирает свои вещи. Пудреница раскрывается, когда она поднимает ее, и оттуда вылетает облачко белой пудры.

— Дневник! — кричит Линнея Мину.

Но Мину не сразу понимает, что говорит Линнея, она неотрывно смотрит на Эрика, который снова вырастает за спиной Линнеи.

Линнея вскакивает на ноги с сумкой в руках, вырывает книжку из рук Мину и бросается бежать.

Мину — за ней. Линнея бежит быстрее и скоро уже оказывается на улице. Мину несется вниз по лестнице в столовую.

— Лесбиянки хреновы! — кричит Эрик где-то у Мину за спиной.

Ванесса сидит в машине Вилле и смотрит на маленький двор детского сада «Брусничка», на заснеженные горки и песочницу. Пять неуклюжих снеговиков стоят как на параде перед хорошо знакомым невысоким зданием.

Ванесса смотрит на часы в машине. Она успевает. Только бы мама или Никке не решили забрать его пораньше именно сегодня…

— Я ужас как волнуюсь, — говорит она.

Вилле тянется к ней через сиденье и целует в щеку.

— Подождать тебя?

— Нет, не надо.

— Ты уверена?

— Да. Мне будет только хуже, если я буду знать, что ты сидишь здесь и ждешь.

Это только половина правды. Вторая половина заключается в том, что ей хочется побыть одной.

— О'кей, я пошел к Юнте, — говорит он. — Увидимся вечером.

Ванессе очень хочется сказать Вилле, что есть тысяча вещей, которые он мог бы сделать, вместо того чтобы идти к Юнте. Но ее уже заранее начинает тошнить от себя самой и своих нотаций.

Она чувствует себя теперь взрослой в самом плохом смысле этого слова. За всю свою жизнь она не вздыхала столько, сколько вздыхает с тех пор, как переехала к Вилле. Впечатление такое, будто она превратилась в собственную маму.

Вилле до сих пор никак не отреагировал на тот мейл, который она послала ему позавчера со ссылками на те немногочисленные вакансии, которые предлагает городская биржа труда. Понятно, что работать на пилораме или по ночам мыть полы в здании муниципалитета не слишком увлекательно. Но это же временно. Они уедут из города, как только Ванесса закончит гимназию. Тогда они будут поступать так, как считают нужным. Вместе.

Хлопнув дверью, Ванесса вылезает из машины, Вилле машет ей через стекло. Она любит его. Но уже не уверена, что этого достаточно.

— Ванесса! Как давно мы не виделись! Ты сегодня забираешь Мелвина?

Амира работает в этом садике уже много-много лет, в свое время она была любимой воспитательницей Ванессы. Видя Амиру в ее неизменном сарафане, Ванесса всегда вспоминает, как Амира читала им сказки, кормила киселем из шиповника и однажды застукала Ванессу и Кевина в игровом домике.

— Нет, я просто хотела повидаться с ним, — говорит Ванесса. — Можно, я подарю ему подарок? Или… по вашим правилам это нельзя?

Амира смотрит, на пакет, который Ванесса держит в руке. Знает ли она, что Ванесса больше не живет дома?

— Ладно, — отвечает она. — В виде исключения. Но вы уж отойдите в сторонку, чтобы остальные дети не видели. А то тут такое начнется.

— Конечно, — говорит Ванесса. — Спасибо.

— Зайди пока в столовую, я сейчас его приведу.

С низенького стола, за которым дети обедают и полдничают, уже убрана посуда. Темно-синие шторы с яркими фигурками цирковых зверей наполовину задернуты, в комнате полумрак. Пахнет пластмассой и средством для мытья полов. Здесь все устроено для жизни маленьких людей, и сложно представить, что Ванесса когда-то сама была такой же.

— Иди сюда, Мелвин. Здесь Ванесса, — слышит она голос Амиры и поворачивается.

В дверях стоит Мелвин и исподлобья смотрит на сестру. На нем свитер в бело-синюю полоску и джинсы на резинке, на ногах красные сандалии. Волосы отросли и завиваются у висков. Ванесса ставит пакет в сторону и едва сдерживается, чтобы не воскликнуть: «Какой ты стал большой!», как какая-нибудь занудная старая родственница.

— С днем рождения! — говорит Ванесса, опускаясь на колени на пол и раскидывая руки для объятия.

Мелвин смотрит на нее. Потом отворачивается и утыкается Амире в ноги.

В сердце Ванессы как будто втыкают тысячу иголок. Потому что так Мелвин реагирует, когда в гости приходят чужие люди. Ванесса опускает руки.

— Застеснялся? — спрашивает Амира добрым голосом.

— Мы давно не виделись. Я не знаю, может, он…

Голос срывается, наружу рвутся слезы. Она не может позволить этому случиться. Она не может начать рыдать на дне рождения своего младшего брата — это травмирует его психику.

«А о чем ты думала раньше?» — говорит ей внутренний голос. Ты закрыла за собой дверь и пропала навсегда. Конечно, он теперь не доверяет тебе. А может, уже и забыл.

Она старается дышать носом, одновременно пытаясь проглотить комок в горле.

— Я принесла подарок, — говорит она, выуживает из пакета сверток и ставит его перед Мелвином. — Вот, возьми.

Мелвин смотрит на нее недоверчиво. Делает несколько осторожных шагов. Останавливается.

— Дьва! — говорит он, вытягивая вперед ручку с двумя растопыренными пальцами.

— Да, тебе уже целых два года, — соглашается Ванесса, смахивая слезы. — Умничка!

Мелвин улыбается быстрой улыбкой. Ванесса подталкивает сверток ближе к нему. Он берется за оберточную бумагу пухлыми пальчиками. Ванесса тайком отковыривает скотч, пока он наугад дергает бумагу в разных местах.

Наконец он достает из свертка большеглазого мягкого пингвина. Как только Ванесса увидела игрушку, она сразу поняла, что купит его для Мелвина. Но сейчас ей делается страшно, вдруг она не угадала.

— О, какой красивый пингвин! — говорит Амира.

Мелвин держит пингвина перед собой. Ванесса едва дышит. Если Мелвин сейчас забракует ее подарок, она ляжет прямо на пол и завоет, а Амире придется ее утешать.

— Нравится тебе пингвин? — спрашивает Ванесса.

— Пингу! — говорит Мелвин и радостно трясет пингвина.

Ванесса радуется как ребенок и опять готова разреветься.

— Обнимешь меня теперь? — спрашивает она.

Она не может больше ждать. Ей так хочется обнять его. Почувствовать его тепло.

Мелвин смотрит на нее своими большими глазами. Он очень боится, это заметно.

— Неть, — отвечает он.

Потом берет пингвина за крыло и топает прочь из комнаты. Амира смотрит на нее с сочувствием.

— Он просто застеснялся. Вы же так давно не виделись, — говорит Амира.

Ну, конечно, мама проболталась. И Никке наверняка сказал что-нибудь типа того, что эта противная девчонка живет с наркодилером и совсем съехала с катушек. Надо бы остаться, объяснить все Амире, перетянуть ее на свою сторону, но слезы душат Ванессу.

Поэтому она просто прощается и торопится прочь.

Детский сад расположен высоко на холме. Отсюда виден почти весь Энгельсфорс. Противный, дурацкий городишко, люди, которые думают, что живут в самом важном месте на земле. Боже, как она их всех ненавидит. Как хочет уехать отсюда!

Теперь можно плакать, но слезы как будто высохли.

Ей некуда идти. Она не хочет идти домой к Вилле и к Сирпе. Не может пойти к маме и Никке. У нее больше нет дома.

Мину стоит у библиотеки и пытается напустить на себя независимый вид. Звенит звонок с последнего урока. Но Густав пока не выходит. Их учитель наверняка опять затянул дискуссию.

Навстречу идет директор, направляясь прямо в сторону Мину.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она, как будто стоять у библиотеки — это очень подозрительно.

Мину кажется, будто директриса украдкой косится на дверь класса.

— Я жду подружку.

Адриана медлит, глядя на Мину, но потом кивает и уходит.

Наконец в коридор начинают выходить одноклассники Густава. Мину нервно тычет в кнопки телефона, пытаясь сделать вид, что пишет важное сообщение.

Она не видит Густава до тех пор, пока он не оказывается прямо перед ней.

— Привет, — говорит он.

— Привет! А я тебя жду, — отвечает она самым нейтральным тоном, на который только способна.

Густав выглядит обрадованным.

— Правда?

Мину пытается сфокусировать взгляд на его переносице, между глаз, чтобы он думал, что она смотрит ему в глаза, как любой вежливый человек, которому нечего скрывать.

— Я подумала, может, увидимся в выходные, — говорит она, отчаянно надеясь, что он не истолкует ее предложение как приглашение на свидание. Уши так горят, что того и гляди свернутся в трубочку, как засушенные помидоры.

— С удовольствием. Что будем делать? — спрашивает он.

— Просто встретимся. Но к нам родственники приехали, — врет Мину дальше. — Может, встретимся у тебя?

Она старается говорить максимально естественно.

— Давай, конечно. В первой половине дня у меня тренировка, но в четыре я освобожусь. Тебе удобно?

— А у тебя будет кто-нибудь дома? — Вопрос звучит так двусмысленно, что теперь уже не только уши, но и щеки Мину заливаются красной краской. — Я имею в виду, если мы захотим поболтать. О Ребекке, ну и вообще. Не то чтобы мы обязательно должны о ней говорить. Но…

— Я понимаю, — отвечает он.

— Тогда до завтра, — говорит Мину.

Вдруг Густав подается вперед и обнимает ее, Мину с трудом сдерживается, чтобы не отпрянуть. Она помнит, как он притянул ее к себе там, в темноте у виадука. Но это объятие совсем другое.

— Я так рад, что мы увидимся, — произносит он, отпуская ее. — Мне казалось, ты избегаешь меня.

Мину снова концентрируется на его переносице.

— Совсем нет! — говорит она. — С какой стати?

Ребристые стены холла выкрашены в депрессивный мятно-зеленый цвет. На уровне пояса кто-то нарисовал полоску орнамента с веселыми уточками. От этих уточек и стены, и сама комната почему-то кажутся в тысячу раз противнее.

Анна-Карин сидит на софе и смотрит в пространство перед собой. За дверью бегает туда-сюда медицинский персонал. Некоторые врачи и сестры разговаривают друг с другом чересчур громко, как будто забыв, что это больница, что здесь лежат и умирают люди. Слышно, как попискивают и громко звенят в палатах сигналы о помощи.

Анна-Карин снова смотрит на уточек. Улыбаясь друг другу вздернутыми клювами, они радостно маршируют под какую-то задорную музыку. Анна-Карин вдруг понимает, почему утки производят на нее такое тягостное впечатление: в этой комнате люди переживают за своих близких, с которыми случилось несчастье. И кто-то решил при помощи веселых рисунков поднять этим людям настроение. Как будто бодрые утки могут что-то исправить.

Медбрат с руками, испещренными безвкусной татуировкой, заглядывает в комнату и приглашает Анну-Карин следовать за ним. Они закончили брать у дедушки анализы, теперь можно пройти в палату.

Анна-Карин идет за медбратом по коридору, и ей кажется, будто все на нее косятся: Смотрите-ка, идет. Ни разу не навестила своего бедного дедушку. Хороша внучка.

Медбрат останавливается перед дверью палаты и жестом показывает Анне-Карин, что она может зайти.

Анна-Карин смотрит на открытую дверь. Больше всего ей сейчас хочется убежать отсюда. Пронестись сломя голову по длинным коридорам, выбежать на свежий воздух, прочь от запаха больницы и больных тел. Прочь от дедушки.

Дедушка.

Она идет мимо медсестры. Тщательно моет руки в маленькой раковине у двери, до самых локтей натирается дезинфицирующим средством из бутылочки на стене.

Комната кажется призрачной в слабом послеполуденном свете. На ближайшей к двери кровати лежит старый человек с пальцами, скрюченными, как звериные когти. Его глаза сильно зажмурены, беззубый рот хватает воздух. Анна-Карин холодеет, потом понимает, что это не дедушка, и быстро прошмыгивает мимо чужого старика в глубь палаты.

Наполовину задернутая светло-желтая занавеска отделяет кровати друг от друга.

Сначала она видит только очертания ног под синим казенным одеялом. Еще несколько шагов, и она видит руки, лежащие на одеяле. В тыльные стороны обеих ладоней воткнуты большие иглы, закрепленные похожим на бумагу скотчем. От них ведут длинные трубки. Конец еще одной трубки скрывается под одеялом. На другом ее конце — у пола — болтается мешок с мочой.

Анна-Карин делает еще несколько шагов. Видит лицо дедушки.

В бледном свете дня оно кажется почти прозрачным. Из носа дедушки тоже торчит трубка. На полу у кровати стоит капельница. Слабо пищит аппарат с проводами, которые исчезают под воротом дедушкиной ночной рубашки. Он как машина, в которую вкачивают и из которой выводят жидкость.

Анна-Карин делает последние несколько шагов до изголовья кровати.

— Дедушка, — говорит она.

Он поворачивается к ней. Черты лица ввалились. Но морщин почему-то стало меньше. Это ее дедушка, но как будто не он. Всего того, что есть он — сила, ум, жизнь… — в этой кровати нет.

Анна-Карин хочет обнять его, но не осмеливается. Она боится сделать ему больно. Боится, что он не хочет, чтобы она его обнимала.

— Дедушка… Это я. Анна-Карин.

Дедушка молча смотрит на нее. Непонятно, узнает ли он ее.

Только сейчас Анна-Карин замечает, что плачет.

Первый раз за много лет.

— Прости меня. Это все из-за меня, — шепчет она, всхлипывая. — Прости меня.

Дедушка моргает. Кажется, будто он изо всех сил пытается сфокусировать свой взгляд. Мама говорит: в него вливают столько лекарств, что он ничего не воспринимает.

— Они говорили мне, что это опасно, — продолжает Анна-Карин. — Но я никогда не думала, что это может быть опасно для кого-то, кроме меня. И уж тем более для тебя. Но теперь с этим покончено.

Она осторожно берет его руку, стараясь не задеть иглы.

— Мне надо было остановиться раньше. Послушаться совета остальных. Я понимаю это теперь, но уже поздно. Я все испортила. Дедушка, ты должен поправиться. Пожалуйста, пожалуйста.

Дедушка снова моргает, открывает рот и произносит несколько слов. Они едва различимы, но Анна-Карин слышит, что он говорит по-фински. Этот язык она часто слышала ребенком, но так и не выучила.

— Ты можешь говорить по-шведски, дедушка?

— По радио сказали, что надвигается война, — медленно произносит дедушка. — Каждый должен выбрать сторону.

— Все будет хорошо, — говорит Анна-Карин. — Не волнуйся, просто постарайся поправиться.

Дедушка закрывает глаза и тихонько кивает.

— Отец мой говорил: «Если мы сейчас просидим сложа руки, нам будет стыдно всю оставшуюся жизнь».

Анна-Карин гладит дедушку по голове, пока он не засыпает. Его волосы тонкие, шелковые. Лоб прохладный, почти холодный.

— Это твой дедушка, да? — спрашивает медсестра, зашедшая в палату.

Анна-Карин кивает, вытирая слезы тыльной стороной ладони.

— Я знаю, что тебе страшно на это смотреть, — говорит медсестра. И объясняет, для чего все эти провода, капельницы и иглы. Анне-Карин становится немного легче, когда она начинает понимать, что делают доктора. Они знают свою работу. У них есть план, как вернуть дедушку к жизни, как сделать так, чтобы он поправился. — Ему уже лучше, — добавляет медсестра. — Может, это пока незаметно со стороны, но он поправляется.

Анна-Карин поднимает голову и встречается с медсестрой взглядом.

Даже если бы она не видела портрета этой женщины в газете, она все равно узнала бы ее. Мама Ребекки — постаревшая копия своей дочери. Она улыбается Анне-Карин, и это улыбка Ребекки.

Она потеряла свою дочь и все равно стоит здесь и пытается утешить Анну-Карин. Если бы она только знала, что Анна-Карин может помочь найти убийцу Ребекки, но даже пальцем не шевелит для этого. Спряталась. Сидит и жалеет себя. «Если мы сейчас просидим сложа руки, нам будет стыдно всю оставшуюся жизнь».

Мину почти удается заснуть, как вдруг она слышит странный звук, напоминающий ритмическое жужжание.

Старый страх снова просыпается в ней, она садится в кровати, уверенная в том, что сейчас увидит, как вдоль стены стелется черный дым, подбираясь к кровати…

Но комната выглядит как обычно. И Мину вдруг понимает, в чем дело. На тумбочке у кровати вибрирует телефон.

— Привет, — говорит Линнея, когда Мину берет трубку.

Мину включает маленький зеленый ночник.

— Привет, — отвечает она.

— Спасибо, что помогла мне сегодня, — говорит Линнея.

— Не за что.

— Робин и Эрик — мерзкие свиньи. Время, когда Анна-Карин держала в подчинении школу, было хорошо тем, что Робина с Эриком тогда все ненавидели, и правильно делали. Мне очень жаль, что они зачитали именно эту страницу. Там вообще-то не про тебя. То есть про тебя, но у меня тогда был плохой день.

Линнея говорит быстро, как будто чувствует, что должна попросить прощения, но хочет сделать это как можно быстрее. Можно ли вообще назвать ее слова извинением? Мину снова становится досадно, когда она вспоминает слова Линнеи, написанные про «М.»: «…у меня от нее голова лопается».

— Ладно, проехали, — отвечает она, желая, чтобы сделать это было так же просто, как сказать.

— Хорошо. У меня есть новость, — говорит Линнея. — Я теперь тоже могу читать в Книге Узоров.

— С какого момента?

— С вот прямо сейчас. И я кое-что нашла. Я сижу, смотрю в Узороискатель и не понимаю, как могла не видеть этого раньше.

Круто, думает Мину. Скоро эта проклятая книга будет рассылать информацию всем, кроме меня.

— И что она говорит?

— Сложно объяснить. Я даже не уверена, что сама понимаю. Поэтому я и хотела поговорить с тобой. Ты, наверное, единственная, кто может понять, что это на самом деле значит.

— Я постараюсь.

— О'кей… Это про… про одну вещь. Я не могу объяснить. Это что-то, предназначенное только для одного. Если это что-то разделить на нескольких, эффект будет не тот.

В животе у Мину становится щекотно, как бывает при решении сложной математической задачи. Она уже слышала то, о чем говорит Линнея.

— Продолжай, — говорит она, открывая ящик тумбочки и вытаскивая записную книжку.

Линнея раздраженно вздыхает.

— И вроде один человек все время будет оказываться вне системы. Если же он умрет, вне системы окажется следующий. И следующий. И следующий…

— Подожди, — говорит Мину.

Пальцы не слушаются ее, когда она лихорадочно листает страницы.

— Что такое? — спрашивает Линнея.

— Ида говорила то же самое. Когда обнаружила, что может читать в Книге Узоров, — отвечает она наконец, долистав до нужной страницы. — Вот как она сказала: «Оно как бы сделано для одного. И тогда всё супер. А если их больше, то кто-то один всегда остается за бортом. Но если тот, кто за бортом, исчезнет, тогда за борт попадает следующий. И следующий. И следующий. Пока никого не останется». Она сказала, что это что-то типа «атмосферы».

В ту же секунду отдельные части мозаики складываются в целое. Вот он, ответ. Разумеется. Здорово. Мину уверена, что не ошиблась.

— Я знаю, о чем книга пытается рассказать, — говорит она. — Про магическую защиту. Про то, о чем директор говорила в самом начале. Ну помнишь, и она, и Совет думали, будто у нас есть магическая защита. Можешь посмотреть в книгу еще раз, когда мы теперь знаем, что это? Может, узоры сложатся в другой ответ.

— Подожди немного, — отзывается Линнея.

Она долго молчит. За это время мама Мину успевает подняться по лестнице и зайти в ванную комнату. Она, должно быть, только что вернулась из больницы. Из крана начинает литься вода.

— О'кей, — говорит Линнея. — Да, точно, это про магию защиты. Она существует только для одной Избранницы. Книга пытается рассказать о том, какой эффект возникает, когда защита распределяется вместо одного на семерых. Магия не может защитить всех одновременно. Кто-то из нас все время оказывается незащищенным. Это как своего рода предохранительный клапан. Магия не может объять сразу несколько разных душ, охватить разные чувства, желания, мысли. Она просто взорвалась бы, не имей она возможности выхода.

— Значит, кто-то один всегда оказывается беззащитным, — произносит Мину. — И пока этот кто-то жив, все остальные в безопасности. Но если этот кто-то умирает…

— …то приходит очередь кого-то другого оказаться вне защиты, — заканчивает Линнея.

Мину наугад ищет следующий шаг в логической цепочке.

— Элиас, должно быть, был первым, кто оказался вне защиты, — говорит она. — Когда он умер, пришла очередь Ребекки. А потом моя. Это я нахожусь сейчас вне защиты.

Они обе долго молчат.

— Но почему нападение на тебя провалилось? — спрашивает Линнея. — Мы не знаем, какими силами обладал Элиас, но Ребекка могла, черт возьми, швырять силой мысли тяжеленные предметы. Что можешь ты, чего не могли они?

— Не знаю, — отвечает Мину.

И думает про черный дым. Про то, как она смогла развеять его, во всяком случае, на некоторое время. Было бы хорошо рассказать об этом Линнее, но сама мысль о таком разговоре почему-то кажется Мину запретной.

— Очень может быть, завтра мы получим ответ на все вопросы, — говорит Линнея. — После разговора с Густавом.

— Будем надеяться.

— Боишься?

Линнея, наверное, единственный человек на свете, кому может прийти в голову задать такой вопрос.

— Нет, жду не дождусь, — отвечает Мину.

Линнея смеется. И добавляет, уже серьезно:

— Удачи.

Они прощаются, и Мину снова ложится на кровать.

Она закрывает глаза. Мысли обрушиваются на нее лавиной, странно, что она еще не погребена под ней.

Почему Элиас и Ребекка погибли, а ей позволили выжить?

Элиас погиб в школе. Ребекка тоже.

«Школа — это вместилище зла».

Может, тот, кто преследует их, не так силен вне школы?

Она думает про расщелину на школьном дворе.

Она думает про кроваво-красную луну, нависшую всей тяжестью над шепчущимися лесами Энгельсфорса.

Она думает про кота, про письмо, которое Николаус написал сам себе. Про последние слова. Memento Mori. Помни о смерти.

Она думает про список вопросов Густаву, который составила сегодня вечером. Она думает про Густава у библиотеки и про Густава в темноте у виадука. Густав, которого любила Ребекка. Густав, который, возможно, убил ее.

«Я не могу. Я не могу сделать этого. Я не буду слушаться».

Эти слова преследуют Мину до тех пор, пока она не засыпает.

Солнце просачивается сквозь полуоткрытые жалюзи в гостиной Николауса. Анна-Карин сидит, наклонившись вперед на стуле, и смотрит на свои ноги. На ней красные носки. Большой палец левой ноги торчит наружу.

Она рассказала все, от начала до конца, ни разу не посмотрев Николаусу в глаза. Про маму. Про кипящую воду. Про Яри. Про «несчастный случай». Который на самом деле был нападением на нее. Про то, как она пыталась геройствовать и к какой это привело катастрофе. Она только что закончила рассказывать про дедушку. Больше сказать нечего. Она рассказала все до конца, а Николаус до сих пор молчит.

Анна-Карин проводит ногой по полу, что-то липкое цепляется к ее носку. Наклонившись, она отцепляет белый, похожий на жвачку кусок.

— Эктоплазма, — говорит Николаус. — Они на днях проводили ритуал. Да, ты ведь тоже косвенно в нем участвовала, насколько я понял.

Анна-Карин поднимает глаза. Николаус ласково смотрит на нее. Все это время она сидела, ожидая выговора. И теперь едва справляется со слезами. С тех пор как она вчера навестила дедушку, ей постоянно хочется плакать. Как будто наружу выходят все годы старательно подавляемого горя.

— Вы ненавидите меня? — спрашивает Анна-Карин.

— Разумеется, нет.

— Но остальные ненавидят, да? Они не могут иначе относиться ко мне.

— Никто не ненавидит тебя, Анна-Карин, — спокойно говорит Николаус. — Но тебе, и правда, следовало рассказать нам обо всем раньше.

Анна-Карин кивает.

— Мне было стыдно.

— Все мы когда-то делаем то, за что нам бывает стыдно, — говорит Николаус.

— Но я натворила слишком много бед.

Николаус наклоняет голову и вдруг становится чуть-чуть похож на дедушку Анны-Карин.

— Задумайся на мгновение над моей судьбой. Единственное мое предназначение — быть вашим провожатым. А мы уже потеряли двоих Избранных. Если кто и должен стыдиться, так это я.

— А вы стыдитесь?

— Раньше — да, — говорит он. — А потом понял, что моя жалость к себе стала убежищем, в котором я скрывался от остального мира.

Анна-Карин не говорит ни слова. Она вертит в руках белый комочек. Он кажется теплым.

— Ты совершила много ошибок. Но так же, как тебе надо научиться прощать близких людей, тебе надо научиться прощать саму себя. Многое можно простить, Анна-Карин. Нужно только уметь принять прощение.

Анна-Карин медленно осознает слова Николауса. Снова думает про дедушку.

«Я буду любить тебя, даже если ты оступишься. Даже если сделаешь что-то не так, я все равно буду любить тебя, и если кто-то пожелает тебе зла, я буду защищать тебя до последней капли крови».

— Я боюсь того, что скажут остальные, — почти шепчет Анна-Карин. — Было бы легче, если бы я могла рассказать им каждой по отдельности… Во всяком случае, не всем сразу.

— Начни с того, кому ты больше доверяешь. А потом соберем остальных.

Анна-Карин кивает.

— Я думала об одной вещи в тот вечер, — говорит она. — Тот, кто напал на меня… Густав, или его двойник, или кто он там есть. Он, должно быть, похож на меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Голос в голове, который командовал мной. Это похоже на то, что я делала с другими людьми. Тот, кто пытается убить нас, — наверняка ведьма знака земли.

Таунхаус, где живет семья Густава, находится на окраине города. Снежный покров искрится под послеполуденным солнцем. Длинные голые ветки берез покрыты тонким слоем льда и кажутся сделанными из хрупкого стекла. За полем медленно течет черная вода канала. Мину думает, как часто, должно быть, Ребекка ходила этой дорогой к Густаву.

Рядом с Мину на снегу отпечатывается еще один след. Мину и Ванесса притворились больными и не пошли на занятие в парке. Адриана без вопросов проглотила ложь. В последнее время директриса, несмотря на свой острый ум, стала на удивление легковерной.

Девочки сворачивают на последнюю улицу, дальше начинается лес. Стоящие в ряд двухэтажные дома обшиты темно-красными панелями, оконные рамы выкрашены в черный цвет.

Они останавливаются перед дверью Густава.

Зря я взяла с собой Ванессу, думает Мину.

Потому что кто знает, как поведет себя Густав, полагая, что они находятся в комнате одни? Вдруг Ванесса подумает, что Мину вешается на шею убийце Ребекки? И что тогда ей говорить в свое оправдание?

Мину звонит в дверь. Она делает глубокий вдох и чувствует пожатие руки Ванессы. Она не знает, означает ли это: «ну, поехали», «все будет хорошо» или «соберись, ты выглядишь так, как будто сейчас обосрешься».

Густав открывает дверь через несколько секунд. Его мокрые после душа волосы кажутся темнее обычного и обрамляют лицо, делая цвет глаз еще ярче.

— Привет! — говорит он. — Заходи!

Мину снимает ботинки и ставит их на расстеленную газету.

— Я готовлю еду, — добавляет Густав, исчезая в кухне. — Ты любишь тунец?

Мину ненавидит тунец. Это кошачья еда. Вся надежда на то, что ей не придется много есть.

— Да, конечно! — кричит она в ответ.

Она косится на закрытую входную дверь. Где-то там стоит Ванесса и тоже снимает с себя ботинки, складывая их в пакет. Вдруг один ботинок со стуком падает на пол и становится видимым.

— Все в порядке?

Мину оборачивается. В дверях стоит Густав.

— Я просто уронила ботинок, — отвечает Мину, вглядываясь в лицо Густава и проверяя, не заподозрил ли он чего-нибудь.

Вроде нет.

— Я сейчас приду, — говорит она, и Густав возвращается на кухню.

Мину поворачивается и видит, как ботинок исчезает в никуда. Мину делает страшное лицо, обернувшись в сторону, где по ее расчетам, должна стоять Ванесса, потом проходит на кухню.

Густав накрывает на стол, рядом сидит его отец. Увидев Мину, он складывает газету и поднимается со своего стула.

Мину мысленно чертыхается. Все было бы гораздо проще, если бы Густав был дома один. Но она улыбается папе Густава, протягивает руку и представляется.

— Меня зовут Лаге, — говорит папа Густава.

Он немолод, но видно, что в юности он был так же красив, как Густав. У него прямая спина и густые седые, отливающие сталью, волосы. Рукопожатие крепкое, горячее, и такое ощущение, что рука Мину тонет в его руке, хотя у нее самой руки немаленькие.

— Я наслышан о тебе, — добавляет Лаге.

Мину судорожно ищет что сказать. Страх сковывает ей язык, и она не придумывает ничего лучшего, как просто улыбнуться, в надежде, что это будет принято за скромность, а не невежливость. Словно отдавая честь, Лаге подносит к голове скрученную трубочкой газету — сегодняшний номер «Энгельсфорсбладет» и шутливо рапортует:

— Оставляю вас наедине. Если что — я в подвале и занимаюсь новой дорогой.

— Новой дорогой? — переспрашивает Мину, когда Лаге исчезает вниз по лестнице.

— У него там внизу модель железной дороги, — объясняет Густав и ставит на стол два стакана. — Причем довольно крутая. Он построил макет старого Энгельсфорса и провел рельсы точно в тех местах, где они проложены на самом деле. В городе целая куча железнодорожных путей, которые не использовались с тех пор, как закрылись копи и завод.

— Круто, — говорит Мину.

Густав смеется и наливает им обоим кока-колу.

— Не то слово! — отвечает он. — Садись!

Она опускается на стул, и Густав тут же набрасывается на еду. Мину осторожно ковыряет вилкой в тарелке и смотрит на Густава. Интересно, где именно в кухне стоит Ванесса. Положила ли она уже эликсир в его колу? Почувствует ли он посторонний вкус? И что с ним случится? А если его нечеловеческая половина все поймет и начнет реагировать? А что, если он уже знает, что они собираются сделать?

Мину нацеливается на большой салатный лист. Она обстоятельно сворачивает его ножом и вилкой так, что он становится похож на маленький зеленый кулек, натыкает на вилку. Затем подносит вилку ко рту, открывает рот, и — так она и знала! — лист салата разворачивается. Весь подбородок забрызгивается соусом.

Мину кажется, что она слышит, как хихикает Ванесса. Густав улыбается.

— Вечно у меня так, — говорит Мину.

— У меня тоже, — отвечает Густав. — Ты бы видела, как я ем такое.

Он, наверно, говорит это, просто чтобы ее подбодрить. Мину никогда — вообще никогда — не видела, чтобы Густав попадал в неловкую ситуацию.

— Такое не считается, — замечает она. — Это еда создана специально для того, чтобы в нее вляпываться на глазах у окружающих.

Густав смеется.

— Ребекка говорила, что у тебя есть чувство юмора.

Тут Мину замечает едва уловимое движение в стакане Густава.

Ванесса влила эликсир.

— Я так обрадовался, когда ты захотела со мной встретиться, — продолжает Густав. — Ты и я знали Ребекку лучше других. Нам нужно поддерживать отношения. Понимаешь, о чем я?

— Да, — отвечает Мину.

Она заставляет себя не таращиться на стакан Густава.

— Она часто о тебе говорила, — говорит он.

Густав подносит стакан ко рту и делает пару глотков. Мину заставляет себя отпить из своего стакана.

«Не пялься, — думает она. — Не смотри на его стакан, а то все испортишь».

— Тебе не кажется, что у колы какой-то странный вкус? — говорит Густав.

Вот оно. Вот оно.

— Нет.

Мину решительно трясет головой и делает на всякий случай еще пару глотков.

— Я же ее только что открыл, — задумчиво говорит Густав.

Потом пожимает плечами.

— Надеюсь, я не подхватил грипп. Когда я заболеваю, мне всегда кажется, что у еды странный привкус.

И он опустошает стакан.

«Йес!» — чуть не вырывается у Мину.

Она замирает, готовая к тому, что Густав вот-вот свалится со стула, хватаясь руками за шею.

— У меня немного кружится голова, — говорит он.

Мину сглатывает.

— Может, пойдем в твою комнату? — предлагает она.

Густав растерянно смотрит на нее.

— Чтобы ты лег и немного отдохнул, — поясняет Мину.

— Да, наверно, ты права.

Он произносит это безучастно, но поднимается со стула.

О господи, думает Мину. Реакция Иды была совсем другой. А что, если мы всыпали ему слишком много?

Она слышит шаги на лестнице, ведущей в подвал. Тяжелые, быстрые. Мину начинает лихорадочно соображать: где проще всего спрятаться двойнику Густава, как не в подвале? Лучше места, чем там, не найти, и папа Лаге, возможно, в курсе происходящего или вообще сам все это затеял, а вдруг произошло ужасное недоразумение, и папа Лаге с Густавом ни в чем не виноваты, но Мину уже, к несчастью, угостила Густава смертельной дозой волшебного эликсира, и скоро он умрет.

Мину слетает со стула и поддерживает Густава, который выглядит так, будто вот-вот упадет в обморок.

Дверь из подвала открывается, и входит папа Лаге.

— Я хотел спросить, не осталось ли еды и для меня… — начинает он и видит Густава.

— Что с тобой, Густав? Ты такой бледный.

— Сначала я чувствовал себя нормально, потом у меня закружилась голова, но сейчас снова все в порядке.

Лаге шагает вперед и кладет руку Густаву на лоб.

— Голова не горячая, — говорит он задумчиво.

— Мину считает, что мне лучше пойти и лечь, и мне кажется, это правильно, — продолжает Густав.

— Ты, наверно, просто перестарался на тренировке, — произносит Мину, поворачиваясь к Густаву. — Пойдем, поднимемся в твою комнату.

Лаге смотрит на Густава встревоженным взглядом.

— Спустись ко мне, если тебе станет хуже. Я буду внизу.

— Да, ты внизу, — повторяет Густав.

— Моя мама врач, — тараторит Мину. — Этот грипп, который сейчас ходит, он очень коварный. Он начинается неожиданно, и сразу чувствуешь себя очень больным.

Мину берет Густава за руку и подталкивает, чтобы он шел в свою комнату на втором этаже.

— Можешь зажечь свет? — спрашивает Мину, когда они заходят в темную комнату.

— Да, — отвечает Густав и тяжело валится на кровать.

Только спустя несколько секунд Мину понимает, что Густав отвечает на вопросы буквально как ребенок, который хочет пошутить.

— Где зажигается свет? — спрашивает Мину.

— Выключатель справа от двери.

Мину зажигает лампу на потолке. Темнота в одно мгновение рассеивается. Кровать, на которой лежит Густав, не заправлена, но в остальном в комнате порядок.

На стене висит фотография Ребекки и Густава. Видны только их лица крупным планом, и невозможно определить, где сделан снимок, только понятно, что снимали на улице. Молодые люди выглядят счастливыми. И не подозревают, что их ждет впереди.

Хотя, может, Густав уже тогда все знал, напоминает себе Мину. Может, на фотографии вовсе не счастливая пара, а убийца и его жертва?

Тут Мину чувствует легкий толчок в спину. Истолковать его нетрудно. Ванесса считает, что Мину следует поторопиться, и она права. Они не знают, как долго будет действовать эликсир. Одной капли, данной Иде, хватило примерно на одну минуту. Мину подсчитала, что у них есть минут десять. Но время идет. И Густав крупнее Иды.

Мину садится на край кровати. Список вопросов, которые она подготовила, лежит в кармане джинсов. Она не достает его.

— Ты любил Ребекку?

— Да, — отвечает Густав без колебаний. — Больше всего на свете.

— У ее могилы ты просил у нее прощения.

Густав кивает, из его глаз вытекает слезинка, стекает по виску и исчезает в светлых волосах. Он лежит неподвижно и испуганно смотрит на Мину.

— Был ли ты каким-то образом причастен к ее смерти?

— Да, — отвечает он.

У Мину все холодеет внутри.

— Расскажи, — заставляет она себя сказать.

— Это моя вина. Я слышал, что у Ребекки анорексия, но боялся спросить напрямую, правда ли это. Я не хотел ее расстраивать и не хотел, чтобы она думала, что я зануда. Я не понял, насколько это было для нее серьезно. Мне нужно было попытаться поговорить с ней.

Он смотрит на Мину большими, испуганными глазами.

— Ты веришь в то, что Ребекка покончила с собой? — говорит она.

Вопрос, кажется, озадачивает Густава.

— Да, — говорит он. — Она прыгнула со школьной крыши. Это моя вина. Я должен был предотвратить это.

Мину косится на фотографию и думает, слышит ли их сейчас Ребекка. Дай бог, чтобы нет, потому что Мину невероятно стыдно за то, что она делает.

— Ты был с ней на крыше в тот день? — спрашивает она.

— Нет. Я ждал ее внизу. Она была на встрече с директором.

Он кладет ладонь на руку Мину. У него холодные пальцы.

— Я надеялся, что директор поговорит с ней об анорексии. Убедит ее признаться, и мне не придется этого делать. Я струсил.

— Занимался ли ты осенью чем-то особенным? Вступал ли с кем-нибудь в контакт?

— Я не понимаю вопроса.

Мину снова чувствует нетерпеливый толчок в плечо, напоминание о том, что времени осталось мало.

— Вступал ли ты в контакт с демонами?

Он снова выглядит растерянным. Как ребенок, которому задали чересчур взрослый вопрос.

— Занимался ли ты чем-либо сверхъестественным? — продолжает Мину.

— Нет.

Густав явно не имеет ни малейшего понятия о том, о чем она его спрашивает.

— Ты, может, и сам об этом не знаешь. Подумай. Случалось ли с тобой что-нибудь странное?

Он мотает головой.

— Слышишь ли ты в голове голоса, которые велят тебе делать то-то и то-то?

Он снова мотает головой.

— Слова «кроваво-красная луна» какие у тебя вызывают ассоциации?

— Красный апельсин.

— У тебя есть двойник?

— Нет, — тихо отвечает он. — Я не думаю.

— Я больше не могу, — вдруг говорит Ванесса.

Мину очень хорошо понимает, что имеет в виду Ванесса. Ей и самой невыносимо видеть Густава таким испуганным и беспомощным. Она чувствует себя палачом испанской инквизиции. Но у нее остался еще один вопрос, и она надеется, что Густав не упомянет о поцелуе, потому что, в отличие от Густава, Ванесса этого не забудет.

— Ты преследовал меня в городе однажды? Встречался со мной у виадука?

— Нет.

— Мы встретились там и… разговаривали. Помнишь?

— Нет.

— В то же самое время ты был на кладбище. Это было в тот день, когда ты впервые пришел на могилу Ребекки. Ты был в двух местах одновременно. Как это возможно?

Густав качает головой.

— Я не понимаю! — говорит он. — Ты задаешь такие странные вопросы.

Мину не может больше. Она пытается высвободить свои пальцы из-под его руки, но он сжимает их железной хваткой. Она тихонько гладит Густава по пальцам и надеется, что это его как-то успокоит.

Метод срабатывает. Хватка слабнет, и Мину освобождает свою руку.

— Прости, — говорит она.

— Я не понимаю, за что ты просишь прощения.

— За то, что делала сейчас.

— Ты мне нравишься, Мину, — говорит Густав удивленно.

— А ты мне, — отвечает она и понимает, что говорит всерьез. — Я бы хотела рассказать тебе, как все было на самом деле, когда погибла Ребекка. В этом не было твоей вины.

— Мину, ты что? — шепчет Ванесса.

Но Мину притворяется, что не слышит. Очень легко притвориться, что не слышишь, когда тебе что-то говорит невидимка.

— Можешь запомнить одну вещь? — говорит Мину. — Постарайся сохранить это где-то внутри себя. Обещаешь постараться?

— Я обещаю постараться, — отвечает Густав.

— В этом не было твоей вины. Ребекка любила тебя.

Из глаз Густава снова текут слезы, и Мину кивает, пытаясь запечатлеть свои слова в его подсознании.

— Она никогда не оставила бы тебя по своей воле, — добавляет она.

Густав осторожно улыбается.

— Я так устал, — говорит он.

— Тогда я думаю, тебе лучше лечь и заснуть.

Густав закрывает глаза, и Мину с Ванессой стоят в его комнате, пока он не засыпает. Потом они выскальзывают наружу, тихо-тихо, чтобы его не разбудить.

Ванесса долго стояла в душе, но ощущение чистоты не появлялось. Расставаясь, они с Мину решили никому не докладывать о том, что говорил Густав. Сказали просто, что Густав не виновен и ничего не знает о своем двойнике. Ничего более. Остальное никого не касается. Разумеется, и их тоже. Именно поэтому Ванесса чувствует себя такой грязной. Боже упаси еще раз забраться в самые сокровенные мысли другого человека.

Сейчас Ванесса сидит и набивает живот мясным рагу, которое Сирпа приготовила на ужин. Она ест уже вторую порцию, но голод даже не думает утихать. Как всегда, после того как Ванесса побывала невидимкой, ее тело настойчиво требует пищи. Тонны пищи.

— Не много ли, Ванесса? — спрашивает Вилле, еле сдерживая смех.

— На себя посмотри, — отвечает она с набитым ртом, жуя рис в томатном соусе.

— Если ты не остановишься, скоро будешь весить несколько центнеров.

— И все равно буду самая красивая.

Она наливает себе еще стакан молока и выпивает его в три глотка.

Сирпа озабоченно смотрит на Ванессу.

— Простите, что я такая ненасытная, — говорит Ванесса. — Просто это страшно вкусно. Как всегда.

— Рада, что тебе нравится, — отвечает Сирпа.

Она говорит это искренно, но Ванесса знает, что Сирпе нелегко прокормить еще один рот. К тому же такой ненасытный. Конечно, Ванесса отдает Сирпе половину своей стипендии, но это небольшая сумма.

— Большое спасибо, — благодарит Ванесса, дожевывая рагу.

Она начинает убирать со стола. Ей не сидится на месте. Когда Сирпа пытается ей помочь, она уговаривает ее пойти посмотреть телевизор. Сирпа благодарно улыбается и исчезает в гостиной. Вилле, однако, продолжает сидеть, где сидел, раскачиваясь на стуле и закладывая под губу порцию снюса.[20]

Ванесса составляет грязную посуду в раковину и заливает водой. Начинает тереть первую тарелку щеткой. Вода такая горячая, что на лбу проступает пот. Как хорошо сосредоточиться на чем-то будничном. Взбивать пену, скрести тарелки, пока они не станут чистыми.

Вдруг она чувствует, как вокруг ее талии обвиваются руки.

— Знаешь, — говорит Вилле, целуя ее в затылок, — я видел объявление, дешевую путевку в Таиланд через пару недель.

— У меня школа.

Таиланд, Таиланд, Таиланд. В последние месяцы только и разговоров, что об этом чертовом Таиланде.

— Забей, — бормочет Вилле. — Поехали. Я могу стрясти немного денег с Юнте.

Ванесса отступает на шаг в сторону, чтобы отстраниться от его рук. Но руки снова находят ее, и тогда она стряхивает их уже более решительным движением.

— Ты чего? — говорит Вилле.

— Можешь оставить меня в покое хоть на несколько секунд?

— Чего ты заводишься?

— Ну а чего ты как пластырь клеишься ко мне все время?

Он все еще стоит позади нее. Ванесса спиной чувствует, что он недоволен.

— Я просто хотел тебя обнять, — говорит он.

— А я хочу побыть одна. О'кей? Чего непонятного?

— Не пойму, чего ты все время такая кислая, — отвечает Вилле, отходя обратно к кухонному столу.

Ванесса вытирает посуду, выжидая. Она знает, что он не сможет долго молчать.

— Я посмотрел те ссылки, которые ты мне скинула, — говорит он наконец.

Она оборачивается с полотенцем в одной руке и стаканом в другой.

— Это не для меня, — продолжает Вилле.

Ванесса сжимает стакан в руке с такой силой, что он чуть не лопается.

— Неужели ничего не подошло?

— Блин, Несса, ну не хочу я продавать фигню по телефону.

— А чего, блин, ты хочешь, Вилле?

Он миролюбиво смеется, не желая замечать, что она злится.

— Не знаю… Мне кажется, у меня и так все хорошо. У нас все хорошо.

— А потом?

— Что потом? — спрашивает он.

Странное дело — про апокалипсис знает Ванесса, а думать о будущем не хочет Вилле.

— Если ты хочешь работу получше, иди учиться, — говорит она.

— У меня были хреновые оценки в школе.

— Ну, есть рабочие специальности.

— Да, но… я не знаю.

— То есть ты доволен тем, как живешь сейчас? Ты говоришь серьезно?

— Не, ну, было бы круто иметь свою квартиру. Может, ты возьмешь это на себя, когда закончишь гимназию и найдешь работу? — игривым тоном говорит Вилле, явно довольный своей шуткой.

Больше всего ей хочется сейчас швырнуть стакан об стену. И она бы наверняка сделала это, если бы стакан не принадлежал Сирпе. Как и все остальное, что их окружает здесь, в квартире Сирпы. Ванесса не хочет закатывать истерику у Сирпы дома. Потому что если это случится, она за себя не отвечает.

Она ставит стакан в раковину и кладет полотенце перед Вилле.

— Давай, твоя очередь, — говорит она.

— Несса, я же пошутил. Я знаю, что живу неправильно, но не знаю, что делать.

— Я знаю, что ты пошутил. Но мне нужно пройтись. Если хочешь, чтобы мы и дальше были вместе, тебе лучше сейчас помолчать.

Ванесса идет по городу, не разбирая дороги. В голове беспорядочно крутятся мысли, снова, и снова, и снова, как карусель, от которой вот-вот стошнит.

В ней теперь уживается столько разных Ванесс, что она перестала понимать, какая из них настоящая. Та Ванесса, которая дружит с Мишель и Эвелиной, например, совсем не похожа на ту, которая пытается спасти мир. Еще одна Ванесса беспокоится о Вилле и выстраивает отношения с ним, еще одна старается не быть обузой для Сирпы, и есть еще Ванесса, которая должна вытянуть гимназию хотя бы на тройки… Она заблудилась во всех этих Ванессах.

Ванесса смотрит на окружающие ее многоэтажки. Она забрела в район, где живет Линнея. Из некоторых окон доносится музыка. Сегодня вечер субботы, а Ванесса совсем забыла об этом. Когда ее жизнь так изменилась, что она перестала отличать будни от праздников?

Может быть, напиться? Эвелина и Мишель говорили о какой-то вечеринке, вспоминает она.

Ванесса останавливается. Взвешивает за и против. Она не хочет быть сейчас одна, но и видеть подруг тоже не хочет. Она представляет, как Мишель будет воспевать своего Мехмета, с которым недавно начала встречаться, а Эвелина станет ныть, что «ей никогда никого не встретить», хотя каждому известно, что Эвелина из них самая красивая.

Когда Ванессе в последний раз по-настоящему хотелось видеть Эвелину и Мишель? С лета в ее жизни произошло столько разных событий. Появилась куча вещей, о которых с подругами говорить нельзя.

Было бы проще, если бы все опять стало, как было. Господи, как же хочется снова стать прежней Ванессой.

Ванесса глядит вверх на окна многоэтажек. Может, она оказалась здесь не случайно?

Она направляется к подъезду Линнеи, поднимается на лифте и звонит в дверь. Никто не открывает, и Ванесса чувствует разочарование. Только сейчас она понимает, как сильно хотела видеть Линнею.

Ванесса звонит второй раз. И слышит звук смываемой воды в туалете. Когда Линнея открывает дверь, на ней та же футболка с принтом «Dir En Grey», в которой она встречала Юнте.

— Привет, — говорит Ванесса.

— Привет, — отвечает Линнея.

— Что делаешь?

— Ничего.

— Субботний вечер, — говорит Ванесса. — Все развлекаются, а ты?

— А кто сказал, что я не развлекаюсь? — парирует Линнея.

Она говорит это с таким серьезным выражением лица, что Ванесса не может удержаться от смеха.

Мгновение Линнея молча смотрит на нее. Потом тоже начинает смеяться. Они хохочут до колик, до икоты и не могут остановиться — Ванесса и не помнит, когда так смеялась в последний раз. Совсем обессилев от смеха, девушки успокаиваются, но стоит им случайно взглянуть друг на друга, и все начинается по новой.

Потом они сидят на диване друг напротив друга и просто болтают. Компьютер Линнеи уже в который раз проигрывает одни и те же грустные песни под гитару, но странное дело — они больше не кажутся Ванессе депрессивными. Наоборот, музыка и приглушенный красный свет обволакивают ее, успокаивают.

Разговор течет сам по себе. Линнея рассказывает, что ей показала Книга Узоров про защитную магию. Ванесса описывает, как наливала эликсир в кока-колу Густава, опуская, конечно, подробности его признаний.

— А ты знаешь, что Густав когда-то был моим парнем? — спрашивает Ванесса у Линнеи.

Увидев изумленное выражение лица Линнеи, Ванесса хихикает.

— В первом классе. Я тогда придумала игру: тот, кто на большой перемене покачается со мной на качелях, будет до конца дня моим парнем.

— Выходит, ты уже тогда была девицей легкого поведения? — спрашивает Линнея и ржет.

— Вот бы сейчас было так же просто выбрать себе достойного парня, — говорит Ванесса, улыбаясь.

Они подсмеиваются над тем, как Ида призналась в своей тайной влюбленности в Густава. Говорят, что вокруг дома Густава всегда наворачивают круги на велосипеде пять-шесть девчонок, каждая надеется, что он выглянет в окно и увидит именно ее. Магия это или нет, но все девчонки по нему сохнут.

Потом разговор переходит на Мину и на то, лесбиянка она или нет. Ванесса убеждена, что да, но Линнея уверенно говорит, что нет.

— Она мне вроде даже нравится, но я ее не понимаю. По ней никогда не поймешь — то ли она обижена, то ли у нее просто такое выражение лица, — замечает Ванесса.

Линнея смеется и согласно кивает.

— Я думаю, сейчас Мину немножко обижена на меня, — говорит она.

— Почему?

— Так, одно недоразумение.

Линнея не вдается в подробности.

— Вообще Избранницы — довольно странная компания, — говорит Ванесса.

— Одни мы с тобой чего стоим, — ухмыляется Линнея.

— Кто бы мог поверить, что я буду сидеть у тебя дома? Я тебя просто ненавидела! Ну или во всяком случае ревновала Вилле к тебе.

О господи, что я говорю, думает Ванесса.

И все равно продолжает говорить. Ей уже давно не было ни с кем так легко и спокойно. К тому же ей очень хочется с кем-нибудь поговорить о Вилле. А кто поймет ее лучше Линнеи?

— Я не хочу расставаться с Вилле, — говорит Ванесса. — Но и с ним больше быть не могу.

— Зачем тогда у него живешь?

— Все не так просто, — отвечает Ванесса.

Она предпочитает не объяснять, почему не живет дома. Линнее ее проблема покажется надуманной. Ведь у нее вообще нет мамы. А отец каждый день валяется пьяный.

— Не понимаю, как можно одновременно любить человека и злиться на него, — говорит Ванесса. — И почему он меня так бесит, если я его люблю?

— Не спрашивай меня, — отвечает Линнея, откидываясь на спинку дивана.

— Почему?

— Никогда не нужно вмешиваться в чужие отношения.

— Но в «Monique» ты говорила, что…

Линнея садится, скрестив ноги, и смотрит Ванессе в глаза.

— Не понимаешь? — спрашивает она. — Я считаю, что ты достойна лучшего, чем Вилле. Но если ты по моему совету с ним расстанешься, а потом пожалеешь об этом, ты будешь на меня злиться. А если решишь не расставаться, хоть и знаешь, что я о нем думаю, — меня возненавидишь.

— Я не… — начинает Ванесса.

— Я не хочу, чтобы ты на меня потом свалила всю вину, — перебивает Линнея.

Ванесса не знает, что сказать. Ощущение такое, будто ей только что сделали комплимент, очень приятный и в то же время очень странный.

— Во всяком случае, он мне больше не звонит, — добавляет Линнея.

Ванесса устраивается поудобнее. В голове у нее всплывает картинка: Линнея и Юнте на этом же самом диване. Кажется, это было в другой жизни.

— Ты еще встречаешься с Юнте?

— Нет, — отвечает Линнея. — Тогда у меня, наверно, было временное помутнение мозгов.

Ванесса смеется и усаживается еще удобнее, вытянув ноги так, что они касаются ног Линнеи.

Она верит, что все образуется. Все будет хорошо.

Мину стоит в лесу недалеко от «Болотных Копей». Весна, листва на деревьях такая яркая, что больно глазам. Мину слышит, как журчит вода, и опускает взгляд.

У ее ног течет ручей. Тысячи маленьких солнц сверкают на его поверхности. По воде, покачиваясь, плывут два черных пера. Как странно — знать, что это сон, и не просыпаться.

Мину!

Ребекка зовет ее.

Мину, где ты?

Мину спешит. Она бежит вдоль воды. Она должна найти Ребекку! Но ноги все глубже и глубже погружаются во влажную землю. Тонут с каждым шагом.

Мину!

Она застряла, не может сдвинуться с места.

И тут она видит в воде Ребекку. Ребекка лежит на спине в белой ночной рубашке. Длинные светло-рыжие волосы обрамляют ее бледное лицо. Взгляд устремлен в небо, рот открыт, как в экстазе. В одной руке она держит цветочную гирлянду. Неестественно яркую на фоне черной воды.

Она — утонувшая Офелия.

— Ты не Ребекка, — говорит Мину, сердито и раздосадовано.

Ребекка смотрит на нее. У нее лицо Ребекки. Тело Ребекки. Голос Ребекки. И в то же время это не она.

Несмотря на быстрое течение, девушка двигается по воде медленно и плавно. Она говорит, но губы не двигаются.

Женщину, которая позировала для этой картины, звали Элизабет Сиддал. Впоследствии она тяжело заболела. Обычно ванна, в которой она лежала, подогревалась лампами, чтобы вода не остыла. Но однажды лампы погасли. Увлеченный работой художник ничего не заметил. И Лиззи не стала его отвлекать. Она лежала и мучилась только ради того, чтобы сохранить иллюзию, созданную его воображением. Тот, кто теряет себя, дорого за это платит.

Где-то в реальной жизни звонят в дверь, но Мину судорожно цепляется за сон.

— Что ты хочешь мне сказать?

Твоя суперсила — в твоем мозге, Мину. Ты должна пробудиться. Ты должна осмелиться увидеть себя такой, какой тебя видят другие. ТЫ ДОЛЖНА ОТПУСТИТЬ.

Сон рассеивается, Мину просыпается. В дверь снова звонят.

Папа Мину небрит, под глазами у него темные круги, а изо рта пахнет кофе, когда он говорит, что Мину еще, может быть, не проснулась.

Анне-Карин, наверно, стоило подождать час-другой, прежде чем идти сюда. Но она спешила сделать это, пока мужество не покинуло ее.

Отец Мину приглашает Анну-Карин в дом. Идеального порядка тут нет, но все выглядит чисто и опрятно. Папа кричит, чтобы Мину спустилась — к ней пришли.

— Иду! — слышится голос Мину со второго этажа.

Анна-Карин снимает куртку и проходит в гостиную.

— Хочешь чего-нибудь? — спрашивает отец Мину. — Кофе? Чай? Молоко? Воду?

— Нет, спасибо, — бормочет Анна-Карин, оглядывая большую светлую комнату.

Мебель выглядит дорогой. Вдоль одной из стен стоит большой книжный шкаф, доверху забитый книгами, и встроенный телевизор. На стенах висят настоящие картины, а не репродукции из «Икеи» или вышитые полотенца с пословицами, которые так любит мама Анны-Карин. «Домашний очаг дороже золота», «В гостях хорошо, а дома лучше», «Солнце внутри, солнце снаружи, солнце в сердце, солнце в мыслях». Как будто мама пытается убедить саму себя. Анне-Карин становится стыдно: что подумал бы папа Мину, если бы увидел эти полотенца?

С того места, где сидит Анна-Карин, хорошо видна кухня с белыми шкафчиками и темным деревянным полом. Приоткрыта дверь в кабинет, где на рабочем столе стоит ноутбук последней модели, рядом с ним чашка все еще дымящегося кофе. И книжные полки.

Сколько можно иметь дома книг, думает Анна-Карин. Их ведь надо еще успеть прочесть. Неужели они успевают?

Она останавливает взгляд на картине, представляющей собой абстрактное сочетание цветовых пятен и форм. Анна-Карин знает: ее мама только фыркнула бы и сказала, что так рисовать может любой пятилетний ребенок. Но Анне-Карин картина нравится.

— Меня зовут Эрик Фальк, — говорит папа Мину и протягивает руку.

Анна-Карин осознает, что, должно быть, все это время стояла и пялилась по сторонам, как идиотка. Она пожимает руку Эрика, встречаясь с ним взглядом на десятую долю секунды.

— Анна-Карин Ниеминен, — бормочет она. Ей неловко и странно представляться по фамилии. — Мы с Мину учимся в одном классе. Мы делаем вместе одну работу.

— Ты тоже играешь в пьесе?

Анна-Карин не имеет ни малейшего понятия, о чем он говорит. Она открывает и закрывает рот, как рыба, выброшенная на берег. Примерно так она чувствует себя в этом доме.

— Мину рассказывала, что вы репетируете по субботам.

— А, да, конечно, — отвечает Анна-Карин, понимая, что чуть не разрушила алиби Мину. — Но сегодня мы собирались заниматься химией, — добавляет она, отчаянно надеясь, что папа Мину больше ни о чем не спросит.

Наконец на лестнице раздаются шаги, и в дверях появляется Мину. Ее черные волосы собраны в хвост, но глаза еще сонные, слегка припухшие.

— Привет, — говорит она, не сумев скрыть удивление.

— Ну что, приступаем к химии? — спрашивает Анна-Карин.

Мину быстро находится.

— Да. Пойдем в мою комнату.

В этом красивом доме, в окружении дорогих вещей Мину держится совершенно естественно — перед Анной-Карин как будто другая, незнакомая ей Мину.

Они идут по длинному коридору второго этажа. Одна дверь приоткрыта, и Анна-Карин заглядывает в ванную, где на стене висит старая карта Энгельсфорса. Глубокая ванна с маленькими ножками. Здесь Мину подверглась атаке демонов.

Мину показывает Анне-Карин свою комнату и закрывает за собой дверь.

Обои в желтую и белую полоску подчеркивают теплый тон лакированного деревянного пола. Красный плед небрежно накинут на кровать, а на ночном столике лежит большая книга по искусству. На книжной полке аккуратно — не иначе, как по алфавиту! — расставлены книги.

Зато на письменном столе Мину царит хаос. Стол завален учебниками и тетрадями, из-под которых выглядывает закрытый ноутбук.

— Значит, это был не Густав, — говорит Анна-Карин.

— Во всяком случае, не настоящий, — отвечает Мину. — Я имею в виду… Он не знает, что у него есть двойник.

Анна-Карин садится на кровать.

— Я рада, что это оказался не Густав, — говорит она. — Правда, теперь у нас нет ни одной зацепки.

Мину садится рядом с Анной-Карин. Ждет.

Анна-Карин не знает, с чего начать. Наконец она делает глубокий вдох и начинает с того, что ей кажется наиболее важным.

— Я хочу попросить прощения, — говорит она. — За то, что так надолго пропала.

Она косится на Мину. Темные глаза смотрят на нее серьезно.

Анна-Карин всегда немного боялась Мину. За ее неулыбчивый, почти сердитый вид. За требовательность и нетерпимость к ошибкам. За ее пронизывающий взгляд.

— Знаешь, тот несчастный случай, когда сгорел коровник, — начинает Анна-Карин. — Это был не несчастный случай.

Она рассказывает не так, как Николаусу. Умалчивает про маму и Яри, начинает только с пожара. Но признаваться все равно трудно, особенно тяжело говорить о том, как она поначалу не сопротивлялась, практически приветствуя свою смерть.

Когда она доходит до истории с дедушкой, из глаз снова начинают литься слезы. Анна-Карин быстро вытирает их тыльной стороной ладони. Ей не хочется, чтобы Мину думала, будто она пытается разжалобить ее слезами.

— Почему ты сразу ничего не сказала? — говорит наконец Мину.

Она сердится. Этого Анна-Карин и боялась. Ее мужество тут же улетучивается.

— Мне было стыдно. Мне не следовало заходить в коровник в одиночку.

— Когда ты сопротивлялась… Ты видела что-нибудь? — спрашивает Мину.

Анна-Карин не уверена, что понимает, о чем речь.

— Я не видела того, кто это сделал, — отвечает она.

— Понятно, а что-нибудь другое ты видела? Что-то странное в воздухе, например?

— Нет. А почему ты спрашиваешь?

Мину качает головой.

— Ладно, забудь, — говорит она.

Мину больше не кажется сердитой, и Анну-Карин охватывает такое облегчение, что она снова всхлипывает. Может, все-таки есть надежда, что ее простят?

— Мне не следовало использовать свою силу в школе. Ведь все предупреждали меня, — говорит она.

Мину морщит лоб.

— Как связаны твоя сила и ночное нападение?

— Тот, кто меня атаковал, наверно, заметил, что я владею магией. Николаус рассказал мне про магическую защиту. Если сейчас без защиты находишься ты, то я по идее должна быть вне опасности. Но тот, кто на меня нападал, знал, что я Избранница…

Анна-Карин замолкает. Переводит дыхание.

— Мне пришло в голову, — говорит она, — что тот, кто хочет нас убить, связан с тем же элементом, что и я. Ну, то есть он — ведьма знака земли. И я вроде как померялась с ним силой. И он почувствовал, что я ему не по зубам.

— Этот голос, — говорит Мину. — Ты тоже так делаешь, когда хочешь заставить других слушаться?

Анна-Карин чувствует, как краснеют щеки.

— Примерно. Но я никогда не управляла чужим телом.

Мину медленно кивает.

— Как ты думаешь, ты могла бы заставить другого человека поверить, что он видит то, чего на самом деле нет? — спрашивает Мину.

— Не знаю, — отвечает Анна-Карин. — Я никогда не пробовала.

— Если ведьма знака земли способна сделать что-то подобное, это может объяснить, почему Ребекка видела на крыше Густава. Тогда Густав был только иллюзией, а под ним скрывался кто-то другой… Но тогда не сходится…

Она смотрит прямо на Анну-Карин.

— Огонь. Ты уверена, что он был магический?

— Он начался внезапно и сразу в нескольких местах. И у меня было чувство, что…

— Но ведь ведьмы знака земли не способны вызывать огонь?

— Нет, — отвечает Анна-Карин.

Взгляд Мину делается отсутствующим и в то же время предельно сконцентрированным.

— Но Ребекка могла это сделать, — говорит она как будто самой себе. — И она смогла бы заставить дверь коровника захлопнуться.

— Что ты имеешь в виду? В каком смысле Ребекка?

Мину открывает ящик ночного столика, достает записную книжку, с которой, кажется, никогда не расстается, и начинает ее листать.

— После того как ты и Ида пережили смерть Ребекки, ты упомянула, что перед самой смертью с ней что-то случилось. Как будто ее выжгло изнутри.

Анна-Карин кивает. К этому воспоминанию она предпочла бы не возвращаться.

— А вдруг убийца забрал магию Ребекки? — продолжает Мину.

— Да, — беззвучно говорит Анна-Карин. — Он как будто забрал то, что было Ребеккой.

— Ее душу?

Анна-Карин снова кивает. Она не знает, верит ли в существование души, но это самое точное слово для объяснения.

Мину полностью погрузилась в свои записи. Анна-Карин не хочет беспокоить ее. Она оглядывает комнату. Теребит красное покрывало. Замечает книгу на ночном столике.

На обложке книги — картина, изображающая пару, которая застыла в доле секунды от поцелуя. Анна-Карин тщательно вытирает руки о джинсы, прежде чем осмеливается взять книгу в руки.

Книга толстая. Но когда Анна-Карин берет ее, она легко открывается где-то посередине, как будто Мину часто смотрит именно эту страницу. Дома у Анны-Карин тоже есть толстые книжки в мягкой обложке, в которых рассказывается о людях каменного века — эти книжки всегда открываются на странице, где древние люди занимаются сексом на звериных шкурах.

Анна-Карин смотрит на картину, отпечатанную на толстой матовой бумаге. На ней изображена темноволосая женщина в синем платье. Она держит в руке гранат и кажется ужасно грустной. И странно знакомой.

— Мне кажется, я понимаю, — говорит Мину.

Анна-Карин поднимает глаза. Мину опускает блокнот и смотрит прямо на нее.

— Если убийца — ведьма знака земли, он мог использовать свою силу, чтобы заставить Элиаса совершить самоубийство. После смерти Элиаса он забрал его силу. Директриса говорила, что ведьмы знака дерева могут «повелевать различными видами материи». Возможно, это означает, что ведьма знака дерева может изменять внешность? Своего рода магическая маскировка?

— То есть после того, как он убил Элиаса… он научился как угодно менять свою внешность?

— Этого мы не знаем, — говорит Мину. — Но он смог во всяком случае притвориться Густавом.

— А потом забрал способности Ребекки…

— Телекинез и огонь. Их он использовал в коровнике.

Мину поднимается с кровати и начинает ходить по комнате взад-вперед, продолжая говорить. Анне-Карин кажется, что она сейчас похожа на директрису.

— Нужно подвести итог того, что мы знаем, — говорит Мину, распуская волосы и надевая резинку на запястье. — Убийца — ведьма знака земли. Убивая нас, он забирает нашу душу и магию. Теперь у него есть магия дерева и магия огня. Но ему не удалось убить ни тебя, ни меня. Почему?

— Потому что я — ведьма земли, — снова предполагает Анна-Карин. — И еще, может, потому что за пределами школы у него меньше сил.

Мину останавливается и смотрит на нее одобрительно.

— Я тоже думала об этом. Школа — это «вместилище зла» и все такое.

— Но почему он позволил жить тебе?

— Может, обнаружил, что у меня нет особых способностей?

— Я не верю, — отвечает Анна-Карин. — Ты тоже Избранница.

Взгляд Мину снова становится отсутствующим, углубленным в себя. Она стоит в полупрофиль к Анне-Карин, и свет из окна освещает ее распущенные волосы.

Анна-Карин смотрит на портрет женщины в синем платье. Потом снова на Мину.

— Кстати, о двойниках, — говорит она. — Вот на картине твоя копия.

Она показывает Мину портрет.

— Ничего подобного, — отвечает Мину.

— Правда-правда, — настаивает Анна-Карин. — Ну то есть если сравнивать каждую черту, то может и нет. Но общее сходство просто удивительное.

Мину, не мигая, смотрит на картину, как будто это стихотворение на китайском языке, которое Анна-Карин просит ее прочитать вслух.

— Но она же красивая, — произносит Мину наконец.

Анна-Карин опускает книгу. Мину говорит это не так, как сказали бы Юлия или Фелисия, напрашиваясь на комплимент. Она действительно так думает.

— Ты тоже, — говорит Анна-Карин.

Мину фыркает и отворачивается.

— Не ври, — отвечает она.

— Я не вру.

Мину выглядит раздраженной.

— Я страшная и прыщавая.

— Подумаешь, у меня тоже есть прыщи, — говорит Анна-Карин.

— Меньше, чем у меня.

Теперь злится Анна-Карин.

— Ну, может, чуть меньше. Но есть люди, у которых прыщей гораздо больше. А ты красивая. Ты вполне могла бы быть типа ее реинкарнацией.

Говоря последние слова, Анна-Карин тычет пальцем в картину.

От лица Мину отливает кровь. Ощущение такое, что она сейчас упадет в обморок.

— Что с тобой? — испуганно спрашивает Анна-Карин. Ей неловко. Не хватало еще поссориться из того, красивая Мину или нет!

— Мне нездоровится, — говорит Мину. — Прости. Нужно, наверно, прилечь. Спасибо, что поделилась со мной.

Анна-Карин захлопывает книгу и поднимается с кровати. Мину пытается вежливо ей улыбнуться.

— Ладно, тогда я пошла домой, — говорит Анна-Карин, и Мину кивает.

Какое-то время Анна-Карин топчется на месте. Все это очень странно. Однако Мину не говорит больше ни слова, и в конце концов Анна-Карин, неуклюже похлопав Мину по плечу, желает ей поскорее поправиться и выходит.

Спустившись с лестницы, она видит, что папа Мину сидит в кухне и читает газету. Он не замечает ее, и Анна-Карин молча проходит в прихожую, надевает куртку и выскальзывает на улицу так же бесшумно, как Пеппар.

Урок отменили. Мину поднимается на последний этаж школы и идет по коридору, который заканчивается дверью на чердак. Туалеты снова открыли. Разрисованную дверь поменяли во время рождественских каникул, но новая уже начала пополняться записями.

Некоторые обращаются к Элиасу, некоторые к Ребекке, но многие пишут о совершенно других людях, о чужих жизнях.

Мину поворачивает ручку двери и заходит внутрь. Для школьного туалета здесь как-то неправдоподобно чисто. Как будто те, кто рисует на двери, внутрь не заходят. Как будто что-то сдерживает их.

Белый кафель поблескивает на стенах и потолке. Мину пришла обратно туда, где все началось.

Она подходит к кабинке, где умер Элиас. Разумеется, никаких следов происшедшего здесь нет. А что она ожидала найти?

Мину обращает взгляд на раковины. Зеркала демонтированы, их убрали. Может, боялись, что пример Элиаса вдохновит кого-то еще?

Но Мину только рада тому, что не видит своего отражения. Слишком часто она рассматривала его, слишком пристально. Всегда ненавидела то, что видела.

Когда Анна-Карин сказала, что Мину похожа на ту красивую женщину на картине, она сначала не поверила. Но от слова «реинкарнация», употребленного Анной-Карин, все вдруг встало на свои места.

«Ты должна пробудиться».

«Ты должна осмелиться видеть себя такой, какой тебя видят другие».

«Реинкарнация». Это было слово, которое когда-то произнес Макс.

«Я люблю тебя, Мину. Я всегда любил тебя, с тех пор как увидел впервые».

Он уже видел ее раньше.

Мину похожа на женщину на картине. Женщина на картине похожа на Алису. Его большую любовь. Вот почему он не смог убить Мину. Он не мог выдержать смерти Алисы во второй раз.

«Я не буду этого делать. Я не буду слушаться».

Макс — вот кто виновен во всем. Это он убил Элиаса. Он убил Ребекку. Он пытался убить Мину и Анну-Карин.

Все сходится, и все равно это так страшно, что она не может в это поверить.

Она достает из кармана кофты маленькую коричневую бутылочку.

Она должна знать наверняка.

— Если ты хочешь вернуться домой, нам надо кое о чем договориться.

Ванесса и ее мама — единственные посетители «Monique». Идея встретиться на нейтральной территории принадлежала Ванессе. И теперь она жалеет об этом. Ей хочется накричать на маму. А еще лучше хлопнуть дверью.

— Договориться? — спрашивает она, приподнимая бровь.

Мама крутит в руке ложечку. Она так и не выпила свой кофе пирожное лежит на тарелке нетронутым.

— Да, так, как было раньше, продолжаться не может.

— С этим я согласна, — говорит Ванесса, делая глоток кофе, и не сомневаясь, что они с мамой имеют в виду разные вещи.

— Я была с тобой недостаточно строга. Слишком рано разрешила ходить на вечеринки и встречаться с парнями.

— Какая мать, такая и дочь, — огрызается Ванесса в ответ.

Ложечка перестает крутиться. Мама встречается с ней взглядом.

— Да, — соглашается она. — Наверное, так.

— Но теперь все будет по-другому, да? Ты решила стать образцово-показательной мамой?

Зачем я так, думает она. Сейчас все испорчу…

— Если ты будешь так говорить…

Мама приподнимается из-за стола.

— Прости, — говорит Ванесса.

Она с трудом выговаривает это слово. Но мама садится обратно. И это самое главное.

— Но попробуй посмотреть на ситуацию с моей точки зрения, — говорит Ванесса.

— Ты думаешь, я этого не делаю?

Чтобы не закричать «нет!», Ванесса снова отпивает кофе.

— Если честно, не знаю, — говорит она, ставя чашку. — Такое ощущение, что тебе все равно. Ты же даже не пыталась узнать, как у меня дела. Даже с Рождеством не поздравила!

Она говорит это быстро, чтобы голос не начал дрожать.

— Конечно же мне не все равно! — восклицает мама.

Но Ванесса, не доверяя ей, лишь пожимает плечами.

— Мы договорились с Сирпой втайне от тебя созваниваться каждую неделю, — продолжает мама. — Я думала, что лучше будет, если ты придешь ко мне, когда сама будешь к этому готова.

Она тянется к Ванессе через стол, но Ванесса отстраняется.

— Почему ты решила вернуться домой? — спрашивает мама, притворяясь, будто ничего не случилось. — Между тобой и Вилле что-то не так?

— Между мной и Вилле все прекрасно, — говорит Ванесса и слышит сама, как вызывающе звучит голос, как очевидно, что она лжет.

Ванесса смотрит в окно.

— Мне неловко перед Сирпой, — добавляет она.

— И все? — спрашивает мама.

Ванесса смотрит на свои руки. Только сейчас она осознает, что тоже сидит и крутит в пальцах чайную ложку.

Слова сами просятся на язык. Но почему их так трудно произносить?

— Я скучаю по вам. По Мелвину и тебе.

— А мы скучали по тебе. Очень скучали.

В мамином голосе звучат слезы, и Ванесса не осмеливается взглянуть на нее. Она боится заплакать.

— Мне очень хочется, чтобы все было хорошо, — говорит мама, тяжело вздыхая. — Мне хочется, чтобы мы были нормальной семьей.

— Я тоже этого хочу, — говорит Ванесса. — Но мне нужно знать одну вещь: неужели тебе не кажется, ну хотя бы совсем-совсем чуть-чуть, что Никке тоже не всегда ведет себя прилично? Что в том, что ничего не получается, есть и его вина?

— Я никогда не говорила, что это только твоя вина, — произносит мама с тем страдальческим выражением лица, которое Ванесса ненавидит больше всего на свете.

Она сжимает руку так, что на ладони остаются отпечатки ногтей в виде красных полумесяцев.

— Так что там про наши будущие договоренности? — горько напоминает Ванесса.

— Тебе можно гулять по вечерам только в выходные дни, — говорит мама.

Ванесса не протестует. Она все равно сумеет улизнуть из дома так, что мама не заметит.

— Я не буду запрещать тебе встречаться с Вилле, — продолжает мама. — Но хочу попросить об одном. Пожалуйста, Ванесса, будь аккуратнее. Не дай бог, чтобы тебя они втянули тебя во что-то. Обещаешь?

— Я не понимаю, о чем ты, но так и быть, обещаю.

— И наверное, будет лучше, если Вилле больше не будет приходить к нам домой.

Мама избегает встречаться с ней взглядом, когда произносит последние слова, и Ванесса тут же понимает, что это требование Никке.

— Я не думаю, что он и сам захочет прийти, — жестко отвечает Ванесса. — После того как с ним обошлись в прошлый раз.

— Я понимаю.

На первый взгляд обычные слова, но мама еще никогда не была так близка к тому, чтобы признать неправоту Никке.

— Мы, кстати, починили кран душевой кабины, — говорит мама с намеком на улыбку. — Так что можно спокойно мыться, не боясь ошпариться.

— Никке починил?

— Нет, — отвечает мама. — Пришлось вызывать сантехников. Они убрали то, что намудрил Никке, и сделали все заново. Получилось в два раза дороже, чем если бы мы их наняли с самого начала.

Теперь Ванесса совершенно точно видит улыбку в уголке маминых губ. Значит, несмотря ни на что, надежда все-таки есть.

Последняя лекция — физика, и они работают в парах. Мину оставляет своего партнера по лабораторным занятиям Левана в одиночку строить путь для какого-то вагончика, чтобы что-то там измерить… Она не может сконцентрироваться на задании. Не в силах думать. Избегает встречаться взглядом с Максом. Избегает смотреть на Анну-Карин. Усилием воли она заставляет себя дышать спокойно. Леван строит и измеряет. Рука Мину автоматически записывает.

Другая рука лезет в карман, нащупывая стеклянную бутылочку. Она косится на кофейную чашку Макса, которая стоит на кафедре. До конца лекции осталось пять минут. Макс отошел в конец класса и, повернувшись ко всем спиной, объясняет что-то Кевину Монсону.

— Я схожу высморкаюсь и приду, — говорит Мину Левану.

Она медленно идет в сторону доски. Бумажное полотенце висит неподалеку от кафедры.

Мину косится в сторону Макса. Он по-прежнему стоит, наклонившись над Кевином, и что-то объясняет. Вот бы послушать, о чем они говорят и скоро ли собираются закончить беседу. По иронии судьбы жизнь Избранниц и будущее всего мира зависят сейчас от Кевина — от того, достаточно ли он туп, чтобы задержать Макса еще на некоторое время.

Мину достает бутылочку с пипеткой из кармана кофты. У нее влажные пальцы, и бутылочка едва не выскальзывает, но Мину удается удержать ее.

Она откручивает крышку с пипеткой. Чашка с кофе стоит на кафедре, всего в нескольких метрах от Мину. На дне осталось немного кофе.

Макс всегда допивает остаток кофе после урока.

Мину нервно оглядывается через плечо. Все сидят, уставившись на свои вагончики. Макс продолжает помогать Кевину. Сейчас или никогда.

Ну, давай же, бери и делай, думает она.

Она протягивает руку, надавливает на резиновый кончик пипетки и отпускает, не уверенная в том, попало ли что-нибудь в чашку. В бутылочке оставалось всего несколько капель. С бьющимся сердцем она поднимает глаза.

Макс отошел от Кевина и двинулся к доске, сложив за спиной руки.

Видел ли он ее? Мину не знает. Абсолютно непонятно.

У него обычное лицо. Ноль эмоций.

Мину делает вид, что сморкается, потом возвращается обратно к своей парте. Первая часть задуманного позади.

Тут раздается скрипучий школьный звонок. Леван уже собрал все инструменты и смотрит на Мину недовольно. Ему пришлось заканчивать опыт за двоих.

— Прости, я сегодня не в форме, — говорит Мину.

— Ясно, — отвечает он коротко, собирая свою сумку.

Сама Мину укладывает книжки в рюкзак так медленно, как только может, дожидаясь, пока последние ученики выйдут из класса. Ну почему они всегда собираются быстро, а сегодня копаются? Она готова закричать на них и выставить вон.

Наконец в классе остаются только она и Макс. Он держит в руках чашку с кофе. Пил ли он из нее? Мину пытается прочесть это по его лицу.

— Все нормально? — спрашивает он.

Она пытается выдавить улыбку, уголки рта подрагивают.

— Да, конечно. А что?

— Я же вижу, что-то не так, — говорит он.

Она подходит к кафедре. Встречается с ним взглядом. Смотрит в его красивые, зелено-карие глаза. Глаза убийцы.

Макс смотрит на нее, одновременно опустошая чашку. Адамово яблоко перекатывается, когда он глотает.

Он откашливается. Глотает еще раз.

— Как-то здесь душно, правда? — замечает он.

И Мину понимает, что средство подействовало.

— Это был ты? — шепчет она. — Ты убил Элиаса и Ребекку?

— Да, — отвечает Макс.

Вот он, этот ответ. Который все меняет.

Любви, которую она чувствовала к нему, которая казалась такой огромной, такой вечной, больше нет. Она не думала, что может перестать любить так внезапно. Но Макса, которого она любила, больше нет. Его никогда не было.

— Ты обратился в Густава у виадука? — спрашивает она.

— Да. Мне хотелось быть с тобой.

— Почему именно Густав?

— Он, кажется, нравится тебе. Густав нравится всем. И Ребекка доверяла ему.

— Ты знаешь остальных Избранных?

— Только тебя и Анну-Карин. Осталось трое.

Мину чувствует невероятное облегчение оттого, что Ванесса, Линнея и Ида пока находятся вне опасности.

В следующее мгновение ее охватывает ужасная мысль: то, о чем вчера сказала Анна-Карин и о чем она никогда не думала сама.

«Тогда убийца мог прикинуться кем угодно…»

— Ты можешь обернуться кем-то другим? Мной или Анной-Карин?

— Я пытался, — говорит он. — Но по какой-то причине я могу принимать только облик других мужчин. Они сказали мне, что такое бывает, что некоторые могут принимать только облик людей своего пола.

— Кто такие они?

— Те, кто отметил меня, — отвечает Макс не моргнув глазом. — Они рассказали мне о вас. И о том, что я должен сделать.

— Ты видел их? Встречался с ними?

— Нет. Сначала они были просто голосами в моих снах. Но сейчас я могу слышать их и наяву. Они всегда со мной. И сейчас они велят мне замолчать, но я не могу.

— Почему? — говорит она. — Почему ты убиваешь нас?

— Я заключил с ними договор. Но теперь он изменился.

Макс смотрит на Мину кристально-честными глазами и улыбается.

— Не беспокойся, Мину. Для тебя составлен новый план.

У нее шевелятся на затылке волосы.

— План? — спрашивает она.

— Они еще не рассказали мне всех деталей. Но самое важное, что они позволили мне сохранить тебе жизнь. Это единственное, что имеет для меня значение.

— То есть для тебя нормально убивать тех, кто по несчастью тебе безразличен?

— Мне это не нравится, но это необходимо.

— Необходимо?

Макс моргает. Время действия эликсира истекло. Он внимательно смотрит на нее, как будто только сейчас обнаруживает, что она стоит рядом с ним.

— О чем мы разговаривали? — спрашивает он.

Мину открывает рот, но не может вымолвить ни слова. Как будто весь запас ее лжи подошел к концу.

И Макс видит это.

А может, демоны рассказали ему о происшедшем? Их ведь не затронуло действие эликсира. Взгляд Макса мрачнеет.

Мину хочет пойти к двери, но Макс с силой хватает ее за запястье. Притягивает к себе.

— Отпусти меня.

Голос не слушается ее, как бывает во сне: хочешь кричать и не можешь, только шепчешь.

— Что ты наделала?

— Отпусти меня.

— Что ты наделала? — повторяет он.

— Я не понимаю, о чем ты, — шепчет она. — Мне нужно идти.

Макс наконец отпускает ее.

— Я никогда не причиню тебе зла, Мину, — говорит он умоляюще.

Ее тошнит от мысли о том, что она целовала его.

Как она могла дважды поцеловать его и не догадаться, что он убийца? И как теперь рассказать об этом остальным?

— Я не понимаю, о чем ты, — говорит она, выскакивая из класса и сбегая вниз по лестнице.

Они теснятся за кухонным столом Николауса. Сам Николаус стоит, прислонившись к раковине, и рассеянно гладит кота.

Мину так втянула голову в плечи, что руки кажутся растущими из ушей. Она опирается о стол. Ей нужно быть сильной. Она должна им все рассказать. Через стол она встречается взглядом с Анной-Карин. Анне-Карин тоже пришлось раскрыть свои тайны перед остальными.

Мину репетировала заранее, что сказать, раз за разом проговаривала слова в голове. Пыталась собраться с духом. Пыталась победить стыд, зная в глубине души, что стыдиться нечего. Но одно дело — знать, и совсем другое — чувствовать.

И вот теперь все смотрят на нее.

— Это Макс, — говорит она. — Макс — убийца.

Она планировала начать совсем по-другому.

— Макс? — переспрашивает Анна-Карин.

— Какой Макс? — спрашивает Ванесса.

— Наш классный руководитель? — говорит Анна-Карин. — Учитель математики и физики?

— Красавчик? — спрашивает Ида.

— Почему он? — добавляет Анна-Карин.

И Мину рассказывает, ни на кого не глядя. Про Макса и Алису, и женщину на картине, и о том вечере у него дома, и о поцелуе у виадука, и о двойнике Густава, который все время был Максом, и о том, в чем Макс признался в классе.

Единственное, о чем она умалчивает, это план, о котором говорил Макс, новый план демонов, касающийся ее самой. Это слишком страшно.

— Как ты могла? — говорит Ванесса.

— Я не знала, — заикается Мину. — Я не знала до вчерашнего дня…

— Я не это имею в виду, — перебивает Ванесса. — Я про эликсир правды. Ведь могло случиться что угодно! Как ты могла использовать его в одиночку?

— Я должна была выяснить это сама, — отвечает Мину.

Линнея, которая до этого молча смотрела на Мину, наклоняется вперед и холодно улыбается.

— Ну, а если бы Макс убил тебя, что тогда? Тогда мы никогда не узнали бы, что он убийца.

— Я хотела знать наверняка, что это он, — говорит Мину.

— Вот именно. Чтобы никому не раскрывать вашу тайну, если на то не будет особых причин.

Мину не знает, что ответить.

— И ты целовала Густава, когда мы думали, что он убийца, — продолжает Линнея. — Мягко говоря, не очень красиво!

— Это он целовал меня, я оттолкнула его!

— Но сначала тебе было приятно, — говорит Линнея. — Хотя ты и думала, что Густав убийца, тебе все равно было приятно.

— Я не говорила этого.

— Все и так понятно.

Ощущение такое, будто Линнея режет ее по живому, стараясь доказать, как Мину грязна и испорчена.

— Ты бы лучше заткнулась, — говорит Ванесса Линнее. — Юнте продавал Элиасу наркотики, а чем ты с ним занималась?

Мину не знает, о чем речь, но по Линнее видно, что слова Ванессы ее задели. Она замолкает и плюхается обратно на стул.

— Ну, хватит, — говорит Николаус. — Я думаю, никто из вас не совершенен. Нам нужно двигаться дальше.

— Но что теперь делать? — спрашивает Ида.

— Что бы мы ни делали, делать это нужно быстро, — говорит Анна-Карин. — Теперь Максу известно, что Мину его рассекретила.

Ее слова не сразу проникают в сознание.

Всю осень и зиму они жили в ожидании этого момента. Они упражнялись, готовились. И вот ожиданию пришел конец. Времени на подготовку больше нет. И, глядя на остальных Избранных, Мину думает: готов ли кто-то из них к встрече с Максом, уже убившим двух человек?

— Вы знаете, что я думаю, — говорит Линнея. — Такие, как он, не имеют права жить. Он выбрал, на чьей он стороне.

— Я согласна, — отзывается Ида.

— Он человек, — напоминает Николаус.

— Вот именно, — соглашается Линнея. — Он всего-навсего человек. Значит, есть способ убить его, даже если он отмечен демонами.

— Сказано: не убий, — говорит Николаус.

— Око за око, зуб за зуб, — парирует Линнея.

— Давайте оставим в покое Библию! Мы не можем пойти и убить его, — говорит Мину.

— У тебя нет права голоса, — говорит Линнея. — У тебя к нему чувства.

Мину только открывает рот, чтобы возразить, как из-за стола поднимается Анна-Карин и впивается взглядом в Линнею.

— Я никогда не соглашусь с предложением убить человека, — говорит она. — Нам нельзя переходить эту границу.

— Два-два, — констатирует Линнея. — Все зависит от тебя, Ванесса.

Какой абсурд, думает Мину. Они сидят и голосуют: идти на убийство или нет.

— Я согласна с Анной-Карин, — говорит Ванесса.

Линнея смотрит в стол.

— Ну ладно. Значит, говорить больше не о чем, — цедит она сквозь зубы.

— О, как прекрасно, что мы снова друзья, — ехидно произносит Ида через некоторое время. — Интересно, только меня шокировало то, что Мину целовалась с учителем?

Вдруг кот издает пронзительное мяуканье и стремительно, как черная молния, исчезает в гостиной.

В следующую секунду голова Иды падает на грудь, как будто она увидела внизу что-то чрезвычайно интересное.

Через Мину словно проходит электрический разряд. Она помнит его с той ночи в парке. Ночи, с которой все началось.

Стул Иды медленно, со скрипом выдвигается из-за стола. Ножки стула оставляют длинные отметины на деревянном полу.

За столом воцаряется мертвая тишина. Все смотрят на Иду.

Стул резко останавливается. Дыхание Иды похоже на едва различимое облако дыма. И потом она как будто… делается выше?

Нет, понимает Мину. Стул парит в воздухе.

— Она снова здесь, — бормочет Николаус.

Голова Иды поднимается, она смотрит на них расширенными зрачками. Тонкая струйка эктоплазмы стекает из угла рта.

— Дочери мои. Я рада видеть вас, — говорит Ида тем мягким теплым голосом, который не принадлежит ей. — Но вы до сих пор не доверяете друг другу, и это очень серьезно. Чтобы победить, вы должны целиком и полностью доверять друг другу.

Она смотрит на них одну за другой, и Мину кажется, что она чуть дольше задерживает взгляд на Линнее.

— Вы должны вместе выйти на борьбу с врагом. Вы должны стоять единым фронтом. Только тогда вы будете способны одержать победу. Круг — вот ваш ответ. Круг — вот ваше оружие.

— Ты должна сказать им что-то еще!

Это говорит Николаус. Он подходит к Иде. Его рука протянута, как будто он хочет коснуться ее, но не осмеливается. Ида встречает его взгляд.

— Это все, что я могу сказать, — отвечает она. — И это все, что вам нужно.

— Кто ты? — спрашивает Мину. — Ты — она? Та ведьма из семнадцатого века?

Ида смотрит на Мину.

— Да. Но сейчас не время задавать вопросы, — отвечает она, и Мину слышит ее голос в своей голове.

Отпусти.

Ида смотрит прямо на нее своими огромными зрачками.

Все зависит от этого, Мину. Отпусти.

Слабый запах дыма окутывает комнату.

Вторая кровать в больничной палате теперь пуста и аккуратно заправлена. Они здесь одни. Анна-Карин, мама, дедушка.

Моя семья, думает Анна-Карин.

Мамины руки барабанят по железной спинке дедушкиной кровати. Очевидно, что скоро маме приспичит курить. Она уже успела пожаловаться на то, что здесь нигде нет курительных комнат. Или хотя бы балкона. И что теперь ей придется тащиться до главного входа.

Анна-Карин смотрит на ее толстые короткие пальцы, на которых до сих пор видны следы от кипятка. И вдруг пальцы останавливаются.

На какое-то мгновение Анне-Карин кажется, что она случайно заставила маму остановиться. Она испуганно косится на ее лицо, но мама выглядит как обычно.

Анна-Карин не может оторвать от нее взгляда. Возможно, они видят друг друга в последний раз. Риск того, что Анна-Карин не переживет эту ночь, слишком велик.

Мама ерзает на стуле.

— Что с тобой сегодня? — спрашивает она.

— Ничего.

— Да? Ну ладно, пойду затянусь, — говорит мама, поднимаясь.

Когда она исчезает за дверью, дедушка открывает глаза. Как будто он все это время притворялся, что спит. Он улыбается Анне-Карин всем лицом.

— Герда! Это ты? — спрашивает он.

— Нет, дедушка. Это я. Анна-Карин. Твоя внучка.

Он, кажется, не слышит ее. Вместо ответа он слабо машет ей, чтобы наклонилась поближе. Анна-Карин склоняется над ним. Дедушка смотрит на нее изучающе.

— Вот и настало время, так ведь? — говорит он. — Война пришла?

Анна-Карин кивает. Да, пришла.

После того как средневековая ведьма покинула тело Иды, Мину придумала для них план действий. Анне-Карин отведена главная роль. В то, что этот план сработает, никто особо не верит, и Мину знает об этом. Но им нужно немедля остановить Макса.

Дедушка моргает от яркого света. Он просит воды, и Анна-Карин подносит ему чашку с носиком из голубой пластмассы, осторожно наклоняя ее к его рту, как будто поит маленького ребенка.

— Я хотел бы быть молодым, надеть униформу, — говорит дедушка мечтательно. — Я был так мал, когда все началось. Мой отец ушел на войну…

— Не думай сейчас об этом, — отвечает Анна-Карин. — Просто постарайся поправиться и вернуться домой.

— Я не воинственный человек, ты же знаешь, Герда, — продолжает дедушка. — Но я и не какой-нибудь пацифист. Некоторые войны необходимы. Есть такие вещи, за которые стоит сражаться. Тогда единственно верное решение — рискнуть жизнью ради правого дела.

— Я знаю, — отвечает Анна-Карин.

— Медведь всего опаснее, когда его загонишь в угол. Помни это, — говорит дедушка.

— Я запомню.

Кажется, он сказал все, что хотел. Его тело обмякает, и он снова закрывает глаза. Анна-Карин берет его руки в свои и осторожно держит, пока дедушка не заснет.

— До свидания, дедушка, — шепчет она. — Я тебя люблю.

За стеклом машины раскинулось замерзшее озеро Дамшён. Вилле остановил автомобиль у самого берега. Сегодня оттепель, конькобежцы не осмеливаются выйти на лед.

Ванесса видит свое лицо в боковом зеркале. Оно изменилось. Не то чтобы у нее появились морщины или еще что-то в этом роде, но она стала выглядеть старше. Повзрослела. В ее взгляде есть теперь что-то, чего она раньше не замечала.

Ванесса немного опускает стекло и вдыхает влажный мягкий воздух, говорящий о том, что весна уже близко. Тихо. Только ветер слабо шуршит кронами деревьев.

— Я уже скучаю по тебе, — говорит Вилле.

— Так я же здесь.

— Ты знаешь, о чем я.

Как только Сирпа пришла вчера вечером домой, Ванесса объявила, что возвращается к маме. Сирпа явно обрадовалась, хотя очень старалась это скрыть.

Вилле только что помог Ванессе отвезти домой сумки с вещами.

Ванесса знает: Вилле боится, как бы она не бросила его. Но он и понятия не имеет о том, что сегодня, возможно, последний день ее жизни.

«Над тобой по-прежнему висит n'Geadal».

Ванесса смотрит в окно. Летом они с Вилле любят сидеть здесь у костра, спрятавшись от всех. Сейчас эта рощица — лишь несколько низких деревьев с голыми ветками. Так много случилось с той ночи кроваво-красной луны. Но завтра утром всему придет конец. Вечером они пойдут к Максу. Как бы этот поход ни закончился, он будет последним.

Вилле прерывает мысли Ванессы, крепко взяв ее за руку.

— О чем ты думаешь? — спрашивает он.

— Ни о чем особенном.

Не может же она сказать ему, что думает, увидит ли еще когда-нибудь это место летом?

— Я знаю, ты на меня сердишься, — говорит Вилле. — Но я стараюсь. Мне только нужно понять, чем я хочу заниматься. Наверно, таким, как я, было легче в прежние времена, когда выбирать было не из чего. Ну, знаешь, когда человек типа всю жизнь работал в шахте.

Ванесса поворачивается к Вилле и горячо сжимает его руку в ответ.

— Да уж, славное было времечко, — шутит она. — Если бы мы жили тогда, я бы, скорее всего, умерла у плиты, помешивая похлебку и рожая нашего одиннадцатого ребенка.

Она пытается смеяться, но Вилле смотрит на нее серьезно.

— Я не смог бы жить без тебя, — говорит он.

Она тянется к нему, и они крепко обнимают друг друга. Ванесса нежно целует Вилле, на время откинув все остальные мысли. Нет прошлого, и будущего тоже нет.

Она привлекает Вилле к себе и с отчаянием, ей совсем не свойственным, цепляется за него. Ей хочется быть к нему как можно ближе, но на пути стоит коробка передач.

— Иди сюда, — говорит она, перебираясь между креслами на заднее сиденье и снимая с себя куртку.

Мину заклеивает конверт и кладет его в ящик тумбочки у кровати.

«Мои любимые мама и папа» — так начинается письмо.

Конечно, она не пишет о том, что они собираются делать сегодня вечером. Она пишет о другом: о своих чувствах. О том, как она любит маму с папой. И о том, что, если с ней что-нибудь случится и они найдут ее письмо, они ни в коем случае не должны себя ни в чем винить.

Если им не удастся обезвредить Макса сегодня вечером, их тела наверняка будут найдены уже завтра утром. Пять девочек, лишивших себя жизни во время некоего заключительного обряда, будут причислены к нашумевшему заговору самоубийц.

Мину поднимается с кровати, выходит в коридор и идет вниз по лестнице. Мама и папа в кои-то веки сидят рядом в гостиной. И читают — каждый свою книгу. Тихо звучит музыка Равеля.

Мину чувствует странное спокойствие, почему-то ей совсем не страшно. Впервые с тех пор, как начался этот ужас, у нее есть четкая цель. Они знают, кто убийца, и они должны остановить его.

«Отпусти. Все зависит от этого, Мину. Отпусти».

Эти слова сделались частью ее существа. Ей не известно, что они значат, но внутри нее как будто сидит кто-то, понимающий их тайный смысл.

Все началось, когда она придумала план действий. После того как Ида пришла в себя и они снова расселись за столом в кухне у Николауса, план неожиданно быстро сложился у Мину в голове, как будто был там уже давно.

Анна-Карин должна заставить Макса оборвать связь с демонами и внушить ему, что он должен пойти в полицию и признаться в убийстве Ребекки и Элиаса.

То есть возглавлять операцию будет Анна-Карин, но остальные будут рядом с ней.

«Круг — вот ваш ответ».

Мину вспоминает, как они с Ванессой забрались домой к директрисе и не могли сдвинуться с места, пока не взялись за руки. Как Ида и Анна-Карин взялись за руки в День святой Люсии, и только тогда смогли вместе пережить видение Иды. Как Ванесса, Ида и Мину взялись за руки во время ритуала по изготовлению эликсира правды.

Разговоры о том, что они связаны друг с другом, — это не просто разговоры, это конкретный факт.

Вместе они сильнее. Когда они соединяют свои энергии, их сила многократно увеличивается.

Сегодня вечером они пойдут домой к Максу. Позвонят в дверь.

Первую атаку Анна-Карин, по плану, должна провести с помощью невидимой Ванессы. Они заставят Макса зайти обратно в дом. Линнея, Ида и Мину проследуют за ними, чтобы помогать Анне-Карин своей энергией, когда она будет бороться против Макса.

«Круг — вот ваше оружие».

Мину на секунду останавливается в дверях гостиной. Смотрит на маму и папу. Думает о том, что она написала в письме, и надеется, что этого хватит, чтобы они поняли, как сильно она их любит.

Мама отрывает глаза от книги, и Мину заходит в комнату, садится на диван между родителями.

— Ты уже лучше себя чувствуешь? — спрашивает мама.

— Да, мне кажется, это все-таки не грипп, — отвечает Мину.

Она сегодня первый раз в жизни прогуляла школу.

— Такое чувство, будто прошло сто лет с тех пор, как мы в последний раз сидели здесь втроем, — говорит мама и обнимает Мину, рассеянно гладя рукой ее волосы.

— Угу, — мычит Мину и подвигается ближе к маме.

— Ты не сказала, какой подарок хочешь получить в день рождения. Времени осталось совсем мало. Только-только успеем заказать.

— Я довольна тем, что у меня есть, — говорит Мину совершенно искренне.

Папа не отрывает взгляда от книги и не замечает ничего вокруг себя. Все как обычно, и это хорошо. Обычный вечер вторника. Мину сидит на диване и слушает звуки фортепиано и тихий шелест переворачиваемых страниц.

Ванесса опаздывала.

Она никак не могла выйти из дома. Ужин с мамой и Мелвином затянулся. Мама без конца говорила про татуировку, которую собиралась сделать в ближайшее время. Это будет змея, хватающая себя за хвост, какой-то, как мама сказала, кармический символ. Фрассе, лежа под кухонным столом, пускал газы и заинтересованно принюхивался. Потом он зевнул и заснул. Мелвин стал играть с пингвином и разной кухонной утварью на полу, время от времени стукая Ванессу венчиком по ноге, чтобы она обратила на него внимание.

По дороге к Николаусу Ванесса изо всех сил пыталась сохранить в себе это теплое, спокойное чувство.

Солнце садилось, небо было ярко-розовым. Ванесса обходила лужи с растаявшей водой и опасно-скользкие островки льда.

Вдруг в ее кармане зазвонил телефон.

Это была Мину.

— Где ты?

В голосе Мину звучало беспокойство.

— Я скоро приду.

— А Линнея с тобой?

— Нет.

— Я пыталась позвонить ей, но она отключила телефон.

Ванесса останавливается. Оглядывает пустую парковку за торговым центром. На скамейке сидит одинокий алкаш и пугает голубя, осмелившегося подойти слишком близко. Сначала Ванессе кажется, что это отец Линнеи, но, когда она смотрит еще раз, то понимает, что это не он.

— Я зайду к Линнее домой, — говорит она. — Позвони мне, если она объявится.

Сумеречное небо отражается в окнах грязно-серых бетонных домов, превращая их в красные и золотые квадраты.

Ванесса идет к подъезду быстрыми шагами. Она чувствует: что-то случилось. Что-то ужасное. Ванесса перебирает в уме всевозможные варианты того, что могло произойти. Линнея потеряла телефон. Или забыла его дома. Она наверняка уже идет к Николаусу, и скоро Мину позвонит и скажет, что Линнея уже там.

Потому что Линнея не могла их предать. Не могла! Ведь они вот-вот встретятся лицом к лицу с убийцей Элиаса!

Пока лифт медленно тащится наверх, Ванесса пытается не думать о том, что на самом деле могло случиться. Что Макс мог рассекретить и найти Линнею. Имитировать самоубийство Линнеи очень легко. Мама у нее умерла, лучший друг умер, отец спился… Даже тот факт, что Линнея носит странную одежду, делает ее в глазах Энгельсфорса потенциальной самоубийцей.

Наконец лифт останавливается, и Ванесса выходит на площадку. Она стоит, не двигаясь, и прислушивается. Вокруг абсолютная тишина. «Живет ли кто-нибудь на этом этаже, кроме Линнеи?» — думает Ванесса. На двух ближайших дверях отсутствуют таблички с именами.

Она пытается сделать то, чему они учились у Николауса, и почувствовать, дома ли Линнея. Но определить это невозможно. В квартире так много следов Линнеи, что воздух пропитался ее энергией.

Взгляд Ванессы падает на пол. Зеленый бетонный пол в черную и белую крапинку.

К двери Линнеи ведут мокрые следы.

Большие следы. Явно мужские.

Ванесса терпеть не может, когда в фильмах ужасов тупые блондинки делают то, что сейчас делает она. Не звонят друзьям, не ждут подкрепления, а с ходу ныряют в незнакомый дом, где, возможно, залег серийный убийца, поджидая свою следующую жертву.

Но сейчас дело касается Линнеи. И нет времени ждать. Ванесса концентрируется и чувствует, как по телу идет волна, говорящая о том, что она стала невидима.

Она медленно нажимает на ручку двери.

Дверь не заперта. Ванесса бесшумно входит внутрь, в прихожую, и закрывает за собой дверь.

В гостиной стоит человек. Солнце светит ему в спину, и Ванесса не сразу понимает, кто это.

Юнте.

На нем тот темно-синий пуховик, который иногда носит Линнея. Юнте, не мигая, смотрит в прихожую, прямо на Ванессу.

Ванесса холодеет. Он что, видит ее?

Но он только морщит лоб и исчезает в спальне Линнеи. Ванесса слышит, как он открывает гардероб, роется в одежде, стучит ящиками. Совершенно очевидно: он что-то ищет и торопится.

Ванесса колеблется. Юнте не должно быть здесь. Или Линнея соврала, когда сказала, что больше с ним не встречается? Может, он в курсе, где она?

Мину все не звонит. Значит, Линнея до сих пор не явилась к Николаусу.

Ванесса делает себя видимой и заходит в гостиную. Юнте слышит ее шаги и выходит из спальни.

— Какого черта ты тут делаешь? — спрашивает он.

Взгляд его, обычно сонный, сейчас словно впивается в Ванессу.

— А какого черта ты тут делаешь? — отвечает она. — И где Линнея?

— Не знаю. Дверь была открыта, когда я пришел.

Ванессе становится по-настоящему страшно. Это так не похоже на Линнею — оставить дверь открытой.

— Я не знала, что вы продолжаете встречаться, — говорит она.

— Я тоже не знал. Но сегодня она заявилась ко мне…

Он останавливается. Смотрит на Ванессу изучающе.

— Вы что, вдруг заделались друзьями?

— Типа да, — коротко отвечает Ванесса.

Лицо Юнте становится серьезным.

— Она сделала большую глупость. Мне реально нужно ее найти. Если знаешь, где она, то…

— Что она сделала? — перебивает Ванесса.

Юнте игнорирует вопрос.

— Если увидишь ее, позвони мне, — говорит он. — Я поехал в город ее искать.

Он идет к входной двери, но Ванесса протискивается вперед и встает у него на пути. Юнте смотрит на нее угрожающе, но ему не испугать Ванессу. Ей и так уже слишком страшно.

— Отойди, — говорит он.

— Скажи, что она сделала!

Она видит, что Юнте колеблется, и добавляет:

— Если не скажешь, не стану тебе помогать.

Юнте вздыхает.

— Пообещай, что ничего не скажешь Вилле.

— Обещаю.

Кивнув, Юнте продолжает:

— Она пришла ко мне домой вся на взводе. Побыла у меня, но недолго. А несколько часов спустя я обнаружил, что она сделала.

— Да скажи ты уже, в чем дело!

Ванесса почти кричит.

— У меня в подвале был пистолет, — медленно произносит Юнте. — Она забрала его.

Мину не может сидеть на месте.

Она ходит взад-вперед по гостиной Николауса с телефоном в руке. Анна-Карин и Ида сидят на стульях. Их лица напряжены, серьезны. За последние десять минут никто не сказал ни слова.

Когда телефон звонит, все вздрагивают.

— Это Ванесса, — говорит Мину остальным, прежде чем ответить.

Она слушает, пытаясь осознать, что ей говорит Ванесса.

Значит, болтовня Линнеи о мести была не просто болтовней. Линнея не собиралась сопровождать их сегодня вечером. Она задумала завершить дело по-своему, в одиночку.

Она хочет застрелить Макса.

— Я иду сейчас к Максу, — говорит Ванесса.

— Нет! — кричит Мину. — Это слишком опасно!

Она чувствует на себе взгляды остальных. Из кухни в комнату входит Николаус, за ним по пятам следует кот.

— Я должна остановить ее, — говорит Ванесса.

Слышно, что приняла твердое решение и не даст себя уговорить. Мозг Мину начинает лихорадочно работать, она ищет аргументы, способные остановить Ванессу — иначе Макс возьмет ее голыми руками. Сейчас Мину даже не может злиться на Линнею — ситуация слишком критичная. На карту поставлено все.

— Пожалуйста, Ванесса, подожди. Ты не поможешь ей тем, что побежишь туда одна. Мы даже не знаем, там ли Линнея.

— Если с ней что-то случится…

Взгляд Мину падает на карту города, висящую рядом с серебряным распятием.

— Дай нам десять минут, — говорит Мину. — Мы попытаемся сначала найти Линнею.

— Мы не можем ждать! — кричит Ванесса.

— Ну пять минут! Дай нам всего пять минут. У меня есть идея. Пожалуйста.

Ванесса молчит секунду.

— Хорошо, — говорит она.

Мину сбрасывает звонок.

— Что случилось? — спрашивает Николаус.

Мину рассказывает так быстро, как только может, продолжая говорить даже тогда, когда Николаус и Ида перебивают ее вопросами.

— Мы должны найти Линнею, — говорит она наконец.

— Дорогое дитя, — начинает Николаус. — Я никогда не думал, что она действительно… Я думал, ее разговоры об отмщении были просто слова…

— Я тоже так думала, — отвечает Мину, снимая с крючка карту города. — Ида, ты должна найти Линнею при помощи маятника.

Мину кладет карту на стол, в то время как Ида снимает с шеи цепочку и придвигается ближе.

— Это очень большая территория, — говорит Ида, глядя на карту. — Я не знаю, получится ли у меня.

Анна-Карин поднимается с места и подходит к Иде.

— Возьми меня за руку, — говорит она.

Ида на мгновение колеблется. Потом берет Анну-Карин за правую руку. Левую руку Анна-Карин протягивает Мину.

Ида начинает раскачивать маятник над домом Макса. Тикают секунды. Все взгляды неотрывно смотрят на маленькое серебряное сердечко.

— Ее там нет, — говорит Ида, и Мину чувствует явственное облегчение.

Ида продолжает раскачивать маятник над Энгельсфорсом, от района, где живет Макс, и дальше к центру.

— Попытайся проверить школу, — вдруг говорит Анна-Карин.

Ида переносит маятник туда, где расположена школа. Украшение тут же начинает крутиться по часовой стрелке широкими кругами.

— Она там.

— А Макс с ней? — спрашивает Николаус.

— Я не уверена, что смогу распознать его энергию.

— Попытайся, — просит Мину.

— Попробуй думать про него. Ты же знаешь его лучше всех, — едко говорит Ида.

— Я тоже буду думать про него, — добавляет Анна-Карин.

Мину крепко зажмуривается и думает про Макса. Пытается представить его перед собой. Видит его лицо, которое всего пару дней назад значило для нее так много. Тогда он был светом ее жизни. Теперь он — тьма.

«Ты же знаешь его лучше всех».

Нет, думает Мину. Наоборот. Я оказалась самой обманутой.

— Я нашла его, — говорит Ида, и Мину открывает глаза.

Лицо Иды блестит от пота. Она опускает цепочку.

— Он тоже в школе.

Николаус останавливает машину на парковке за школой и выключает двигатель. Обогреватель, жужжавший у ног Мину, медленно затихает, замирают дворники.

Снова пошел снег. Пушистые снежинки медленно кружатся, заметая улицы.

Мину смотрит на возвышающийся перед ними силуэт Энгельсфорской гимназии. Желтый свет нескольких фонарей выстилает школьный двор. Черные, слепые квадраты окон. Но тому, кто внутри, прекрасно видно все.

Они были вынуждены заехать сюда. Выбор невелик: эта парковка или так же хорошо освещенный двор с лицевой стороны школы. Спрятаться здесь невозможно.

Кто-то стучит по стеклу машины, и Мину вздрагивает.

Это Ванесса.

Она распахивает дверь, в салон врывается холодный воздух.

— Линнея в столовой, — говорит она. — Я уловила ее энергию. Она жива.

Ванесса все время нервно оглядывается на здание школы.

Николаус вытаскивает большую связку ключей и протягивает ее Ванессе.

— Этот ключ от служебного входа со стороны кухни. Там есть коридор, ведущий в столовую.

— А Макс с ней? — спрашивает Мину.

— Не знаю. Я не смогла почувствовать его.

— Извините, конечно, но кто-нибудь из вас вообще подумал о том, что это может быть ловушка? — спрашивает Ида.

Мину смотрит в зеркало на Иду. И злится на себя, что даже не подумала про ловушку. Все ее мысли были о том, как спасти Линнею.

— Вспомните про случай с дедушкой Анны-Карин в коровнике, — продолжает Ида.

— Может, и так, — говорит Анна-Карин. — Но у нас нет выбора. Мы должны пойти на риск.

Вид у Иды не слишком радостный, однако она не протестует.

— План прежний? — спрашивает Ванесса.

— Да, — отвечает Мину.

Она оборачивается, чтобы посмотреть на Анну-Карин, — та кивает.

Есть столько всего, что Анна-Карин могла бы сказать Николаусу, за что хотела бы поблагодарить его. Но времени нет.

Мину выходит из машины и складывает переднее сиденье. Ида карабкается наружу, но Анна-Карин медлит и встречается с Николаусом взглядом.

— Я бы хотел сопровождать вас, — говорит он.

— Кто-то должен оставаться снаружи, — отвечает Анна-Карин.

— Я буду молиться за вас.

Они бегут через парковку. Школа упирается в ночное небо, как будто вырастая у Анны-Карин на глазах. Она пытается не думать о том, как беззащитны они сейчас на открытой местности.

Девочки взбираются на пандус. Вот служебный вход в школу. Ванесса достает связку ключей.

— Подождите, — говорит Ида.

Она стоит, засунув руки в карманы, и смотрит на свои сапоги.

— Если я погибну, а вы выживете… В конюшне есть конь по кличке Троя. Может кто-то из вас за ним присмотреть?

— Я могу, — отвечает Анна-Карин.

Ида кивает, не глядя на нее.

— О'кей, — говорит Ванесса, исчезая у них на глазах. — Пошли внутрь.

Ванесса толкает дверь, которая открывается неожиданно легко и бесшумно. Настил под ногами ведет прямо в темноту.

Анна-Карин достает свой телефон и включает фонарик.

— Выключи, — шепчет Мину. — Мы не знаем, что там, внутри.

Ванесса берет Анну-Карин за руку, и они образуют цепочку. Первой идет Ванесса, последней — Ида.

Ида закрывает за собой дверь. И их окутывает такая плотная темнота, какой Ванесса не видела за всю свою жизнь.

Все четверо стоят, не шелохнувшись, и слушают.

Слышно только их дыхание и слабое жужжание вентиляции.

Ванесса осторожно начинает двигаться вперед, держа Анну-Карин за руку и скользя на ощупь другой рукой по шершавой стене.

Она не осмеливается снова проверять, жива ли Линнея. Все силы уходят на то, чтобы оставаться невидимой. И на то, чтобы не поддаваться панике.

Ванесса чувствует себя слепой, хотя идет с открытыми глазами. Невозможно определить, насколько далеко они зашли и где сейчас находятся.

Все тело напряжено до предела и готово реагировать на малейший звук. Скоро Ванесса уже не понимает — то ли у нее звенит в ушах, то ли раздается гудение вентиляции. Ей кажется, будто она различает в этом звуке шепот:

Ванесса…

Голос вдруг делается отчетливым. И каким-то внутренним чутьем Ванесса понимает, что он принадлежит Линнее.

Ванесса…

Голос звучит испуганно, жалобно. Но она жива. Линнея жива.

Ванесса ускоряет темп, чувствует, что Анна-Карин и остальные еле успевают за ней, но она уже не обращает на них внимания.

Чем дальше они заходят в глубь школы, тем сложнее ей оставаться невидимой. Действие, которое обычно дается ей так легко, сейчас натыкается на какое-то постороннее сопротивление.

Рука Ванессы упирается в угол, и она останавливается, на ощупь определяя, что перед ней. Пальцы нащупывают гладкую поверхность. Дверь? Она находит ручку, осторожно нажимает на нее. Дверь, конечно же, заперта. Приходится идти на риск. Ванесса шепотом просит Анну-Карин зажечь фонарик на телефоне.

В свете мобильника Ванесса достает связку ключей и один за другим пробует их. В тишине ключи бряцают и звенят невыносимо громко.

Пожалуйста… пожалуйста, помоги мне…

В голосе звучит отчаяние и боль. Рука Ванессы дрожит, но вот наконец находится ключ, подходящий к замку. Замок открывается одним щелчком. Анна-Карин выключает фонарик на телефоне прежде, чем Ванесса приоткрывает дверь.

Анна-Карин крадется за невидимой Ванессой внутрь кухни.

По правую руку от них виднеется большое раздаточное окно, через которое ученикам выдают еду. Слабый свет из столовой падает через это окно, поблескивая на длинных столах из нержавеющей стали и на кафельных стенах. Пластиковые баки разных цветов стоят около посудомоечной машины. Пахнет средством для мытья посуды, кухонным чадом, водяным паром и металлом.

Анна-Карин ползет по полу на четвереньках. Слева от раздаточного окна находится пара распашных дверей, ведущих в столовую. Линнея где-то там, за ними.

Анна-Карин останавливается возле этих дверей. Они медленно открываются: Ванесса выходит в столовую, чтобы оценить обстановку.

Обернувшись, Анна-Карин смотрит на Мину и Иду, сидящих, сжавшись в комок, на полу позади нее. Они кивают Анне-Карин. Пора начинать.

Анна-Карин жмурится. Концентрируется.

И осторожно отпускает на волю свою силу, боясь, что вот сейчас эта сила хлынет рекой и затопит ее. Но сила начинает сочиться тоненькой струйкой.

И быстро иссякает.

Никогда раньше Анна-Карин не испытывала ничего подобного. По сравнению с тем мощным потоком, который раньше жил внутри нее, сейчас ее сила казалась лишь слабым ручейком.

Анне-Карин становится страшно.

На своей кухне она еще могла потягаться с Максом, но теперь они находятся на его территории.

«Школа — это прибежище зла».

Выйдя в столовую, Ванесса останавливается и осматривается.

Перевернутые стулья отдыхают на столах ножками вверх. Свет горит только в боковой комнате, где любят сидеть самые крутых школьники.

«Тук-тук-тук» — бьется сердце в ответ на каждый ее шаг.

Подойдя ближе, Ванесса слышит голос, говорящий быстро и тихо. Сначала она думает, что это голос Линнеи, но потом понимает, что говорит какой-то парень.

Голос молодой. Моложе, чем у Макса.

Что-то тут не так.

Ванесса вжимается в стену и крадется дальше, плотно прижавшись к стене спиной. Она не хочет рисковать понапрасну. Никогда раньше она так не сомневалась в своей силе, не боялась, что она вдруг иссякнет.

— Пожалуйста, — говорит незнакомый голос. — Расскажи. Поверь мне, я не хочу этого делать.

Сердце Ванессы колотится еще сильнее. Она почти достигла входа в боковую комнату. Опустившись на колени, она проползает последние метры. Воздух заряжен магией. Ванесса находится в ее силовом поле, приближаясь к самому центру. Чтобы продолжать оставаться невидимой, ей требуется все больше энергии.

Вот Ванесса выглядывает из-за угла, смотрит в комнату.

Столы сдвинуты так, что в середине комнаты образовалось свободное пространство.

Линнея сидит на стуле. Ее щиколотки примотаны изоляционной лентой к ножкам стула. Руки, судя по всему, связаны за спиной. По лицу растеклась косметика, взгляд потухший, безнадежный.

— Пожалей себя, — говорит сидящий перед Линнеей на корточках юноша в черной толстовке с капюшоном. — Просто скажи, кто остальные.

Ванесса не видит его лица. Но она уверена, что это не Макс.

Линнея крепко зажмуривает глаза. Тихо вскрикивает.

Ванесса.

Голос Линнеи снова звучит в голове Ванессы. И в какую-то ослепительную долю секунды Ванесса вдруг видит, что происходит внутри подруги.

Это борьба со смертью. Посторонние силы пытаются прорваться в сознание Линнеи, но она противостоит им, как только может. Она очень сильная. Чужое давление растет, но Линнея не сдается. Однако ее силы на исходе. Она долго не продержится, Ванесса остро чувствует это.

Тут юноша поднимается на ноги. И поворачивается к Ванессе лицом.

Это Элиас.

От неожиданности Ванесса чуть не теряет контроль над своей невидимостью.

Потому что перед ней стоит самый настоящий Элиас. Живой.

— Помнишь, как мы любили тусоваться у шлюзов? — обращается он к Линнее самым задушевным голосом. — Мы сидели там, курили и разговаривали. И ты сказала, что если бы я упал, ты бы прыгнула следом. Помнишь?

— Ты не можешь… не можешь знать этого, — всхлипывает Линнея.

— Ты рассказала маме с папой, что я тогда хотел утопиться. Ты настояла, чтобы меня отправили в психушку. Сначала я ненавидел тебя за это, но потом понял, что ты поступила так из любви ко мне. Я знаю, ты любишь меня, Линнея. Я твой брат. А ты моя сестра во всем, только что не по крови.

— Перестань, — скулит Линнея.

— Посмотри на меня, — говорит Элиас мягко и устремляет на нее взгляд.

Веки Линнеи вздрагивают, глаза открываются.

— Я знаю, что ты не Элиас.

Ванесса видит на столе пистолет. Раньше она была против того, чтобы убивать Макса, но сейчас для спасения жизни Линнеи выстрелила бы, не раздумывая.

— Не важно, кто я, — говорит юноша мягко. — Элиас ждет тебя, Линнея. Перестань бороться. Иди к нему, и вы опять будете вместе.

Линнея отрицательно мотает головой. Ванесса подползает ближе к столу.

— Ну, давай же, — уговаривает Элиас. — Мне нужны только два имени. Скажи, кто они, эти двое, и все кончится.

Элиас наклоняется, пока его лицо не оказывается в нескольких сантиметрах от лица Линнеи. Он пронизывает ее взглядом.

— Говори, — шепчет он.

И Ванесса чувствует, как исходящая от него магия усиливается. Не отрывая взгляда от пистолета, она двигается дальше, к столу. Она едва осмеливается дышать. Осталось всего несколько метров. Однажды она уговорила Никке показать ей, как обращаться с пистолетом. Теперь она пытается вспомнить, что именно он делал. Где находится предохранитель?

Линнея выворачивается на стуле.

— Мину… — вырывается из нее.

— Это мне уже известно, — терпеливо говорит Элиас.

— Анна-Карин…

— Еще одно имя. Еще одно, и все.

— Нет!

Измученный голос Линнеи эхом разносится по столовой. Мину физически больно слышать его.

Ванесса уже должна была вернуться.

— Мы не можем больше ждать, — шепчет она Анне-Карин. — Ты не можешь воздействовать на него отсюда?

Анна-Карин в панике мотает головой.

— Нет, — шепчет она. — Может, если я увижу его… но я не знаю…

— Тогда мы должны пойти туда, — перебивает ее Мину.

Она переводит взгляд на Иду и добавляет:

— Все втроем.

Ванесса на четвереньках медленно двигается в сторону стола. Рука, колено, передышка, опять рука, опять колено.

Элиас стоит перед Линнеей. Его руки безжизненно висят вдоль тела. Лицо странно неподвижно, как будто сделано из пластмассы.

Пластмассы, которая вдруг плавится и превращается в другое лицо. Тело заполняется мускулами, вырастает в длину на пару десятков сантиметров.

Макс.

Он подносит руку ко лбу и надавливает на него пальцами.

— Вы говорили, что это будет легче, — говорит он прямо в пустоту. — Я не хочу этого делать!

Ванесса тянется за пистолетом. Только бы у нее получилось — тогда все будет кончено. Даже Макс не переживет пущенной в него пули.

Но как раз когда она заносит руку, чтобы взять пистолет, за рукоятку берется Макс, разминувшись с ее рукой на какой-то миллиметр.

— Я не хочу делать тебе больно, — говорит он, направляя пистолет на Линнею. — Но если ты не скажешь мне, кто остальные, я убью тебя.

— Ты думаешь, я боюсь? — отвечает Линнея хрипло, встречаясь с ним взглядом. — Ты думаешь, я пришла бы к тебе домой, если бы боялась?

Макс засовывает пистолет за пояс. Смотрит на Линнею. И вдруг заносит руку и дает ей пощечину, такую сильную, что стул опрокидывается.

Ванесса сдавленно вскрикивает.

Макс оборачивается.

Удивленная улыбка расплывается по его лицу при виде Ванессы.

— А вот и ты, — мягко говорит он.

Ванесса, не задумываясь, вскакивает на ноги и бросается на него.

Макс взмахивает рукой.

Анна-Карин находится на полпути к столовой, когда Ванесса взлетает в воздух, подброшенная невидимой силой.

Она врезается в стол спиной. Стулья с грохотом падают на пол. Макс снова подкидывает Ванессу в воздух, затем с силой припечатывает к столу. Ванесса кричит от боли.

Мину хватает руку Анны-Карин и крепко сжимает ее. Ида берет Анну-Карин за вторую руку. Анна-Карин чувствует внутри себя движение их энергий. Ее собственная энергия тоже здесь, но она гораздо слабее, чем была раньше.

Макс выходит в столовую из боковой комнаты. Он концентрирует свой взгляд на Ванессе, которая корчится на столе. И Анна-Карин понимает, что у них есть только один шанс — сейчас, за мгновение до того, как он их заметит.

ОТПУСТИ ВАНЕССУ, — приказывает она. — ОСТАВЬ ЕЕ!

Макс оборачивается.

Мину видела, как черный дым закрутился вокруг Ванессы, когда она взлетала в воздух. Как он покрыл ее распростертое на столе тело плотной маслянистой дымкой.

Теперь она видит, как из Макса выстреливает новый дым, еще более густой. Дым устремляется к Анне-Карин, и в следующую секунду ее рука вырывается из руки Мину.

Тело Анны-Карин мощно подбрасывает вверх и прижимает к белым потолочным панелям. Затем дым протаскивает ее со страшной скоростью под потолком и ударяет о противоположную стену. Там она сползает на пол и остается лежать без движения.

Другая рука Мину вдруг тоже пустеет.

Ида отпустила ее. Она бежит к кухне.

Но не успевает уйти далеко. Дым движется к ней быстро и бесшумно.

Ида падает на пол. Кольцо огня вспыхивает вокруг нее. Мину видит ее обезумевшее от страха лицо за метровыми языками пламени. Слабый запах жженой пластмассы заполняет комнату.

Мину поворачивается к Максу. Черный дым все еще обволакивает его, когда он идет по направлению к ней. Дым танцует вокруг него, как живое существо, образуя в воздухе причудливые узоры. Это выглядит почти красиво и завораживает.

— Мину, — говорит Макс, улыбаясь.

И это ужаснее всего. Он радуется ее появлению. Ведет себя так, будто ничего не произошло.

— Я знаю, ты сейчас меня не понимаешь, — продолжает Макс. — Но единственное, чего я хочу… Единственное, чего хотел все это время, это чтобы мы были вместе. Мы созданы друг для друга.

Ярость вспенивается в ее крови, как газировка.

— Но я не хочу этого, — говорит она и сама удивляется, насколько уверенно звучит ее голос.

Макс останавливается. Вид у него обиженный. Черные вихри завиваются вокруг него, выбрасывая длинные антенны в сторону Мину, но не касаясь ее.

Мину не двигается с места.

Ее тело наполняется незнакомыми ей импульсами. Что-то взвихривается в воздухе вокруг нее, вырывается из нее, опьяняет ее своей силой.

— Мину, — тихо произносит Макс. — Что ты делаешь?

— Я отпускаю.

Черный дым между ними становится гуще.

Но теперь он исходит не только от Макса. Он вырывается из Мину, извиваясь подобно длинным черным щупальцам.

Она могущественна. Она — целая армия. Она словно подключена к чему-то неизмеримо большему, чем она сама. Она владеет силой многих. Составляет с ним единое целое. И все вместе они движутся сейчас по направлению к Максу.

Макс смотрит на нее в панике. Он не может пошевелиться. Дым обволакивает его, не дает бежать, и когда Мину приближается к Максу, дым окружает их обоих черным движущимся водоворотом.

— Пожалуйста, Мину, — умоляет Макс, падая на колени у ног Мину. — Я люблю тебя.

Его слова не трогают ее.

Она знает, что должна сделать.

Мину кладет руку на лоб Макса.

Закрывает глаза и видит.

Отметину демонов.

Черный переливающийся ореол висит над головой Макса. Но дым, исходящий из Мину, разрушает магию демонов.

Ореол блекнет. В конце концов от него не остается ничего. Отметина демонов уничтожена.

Силы Макса начинают оставлять его тело, переходя к Мину и делая ее еще могущественнее.

Но тут Мину обнаруживает, что внутри Макса что-то томится, рвется наружу. Она немного помогает и сразу чувствует невыразимое облегчение.

Глаза Мину наполняются слезами — она ощущает присутствие подруги.

Ребекка. Все это время она была пленницей внутри Макса. И теперь ее душа пронизывает Мину, наполняя ее светом. Всё, чем была Ребекка, проходит через Мину. И тут же исчезает, наконец обретя свободу.

Следом за Ребеккой появляется Элиас. Мину сразу узнает его, как будто знала лет сто или даже дольше. Душа Элиаса тоже пролетает сквозь Мину и вырывается на волю.

Пальцы Мину, лежащие на лбу Макса, соскальзывают на волосы. Его тело становится все более безжизненным. Вот он падает на бок и уже не встает, Мину медленно опускается на колени рядом с ним.

Она наполняется им. Его впечатлениями, мыслями, чувствами, всем, что он когда-то испытывал. Все, что есть он, проносится через Мину, словно через какой-то необыкновенный орган чувств.

Воспоминания.

Макс вытаскивает Линнею из своей машины и волочет через школьный двор. Она связана по рукам и ногам, но пытается сопротивляться.

Он открывает дверь дома и видит девушку с длинной черной челкой. Девушка вытаскивает пистолет и говорит, что он должен поплатиться за смерть Элиаса. Но она колеблется, и Максу ясно, что она не выстрелит. Она не сможет убить. И еще он понимает, что она — одна из Избранных. Что она поможет ему найти остальных. Какая удача.

Он как будто пробуждается от сна и видит, что стоит возле учительской кафедры рядом с Мину. Они шепчут ему, что он рассекречен. Они сердиты, но ему страшно не это. Он боится, что Мину неправильно его поймет и не узнает, что он для нее не опасен, что он никогда не тронет ее даже пальцем, потому что они принадлежат друг другу.

Коровник горит, коровы мычат, охваченные паникой. Он бежит оттуда, слыша в голове обвиняющие голоса. Они угрожают ему забрать назад свое обещание. О том, что Мину, несмотря ни на что, будет оставлена в живых.

Мину спрашивает, может ли он подождать ее. Он готов ждать вечно.

Он в классе и, глядя на Анну-Карин, думает о том, как сильно она изменилась всего лишь за один семестр. Теперь он знает, чем это вызвано. Как же он раньше не догадался?

Мину так красива, когда он встречает ее у виадука. Он знает, что делать этого не следует, но не может не поцеловать ее. Он заключил с ними новое соглашение — и ей позволено жить.

Ужасный момент в ванной, когда он впервые возражает им.

Первый поцелуй.

Она стоит у его дверей, он видит ее и думает, что это сон.

Он узнает, что должен убить Мину.

Он вырывает душу Ребекки из ее тела, прося у нее за это прощения.

Она падает.

Ребекка поворачивается и видит его лицо, лицо Густава.

Ребекка в торговом центре.

Он впервые примеряет на себя силу Элиаса. Видит в зеркале свое превращение в Густава: в этом виде он сможет подойти к Ребекке так близко, как только потребуется.

Вот Ребекка пробегает мимо него, и он уже знает, что она — его следующая жертва. Они шепчут ему, что она сильнее первой жертвы. Что ему надо как следует подготовиться.

Пророчество ошибалось, говорят голоса. Избранных — семь. Осталось шестеро.

Он стоит под окнами дома Мину, страдая, что Элиаса нашла именно она. Он волнуется за нее, хочет ее утешить.

Он смотрит на носилки, на которых из школы выносят Элиаса, и чувствует облегчение. Наконец-то все кончилось.

Через закрытую дверь туалета он видит, как разбивается зеркало.

Он заходит в класс и впервые видит Мину. Алиса снова жива.

Мину ощущает, что где-то внутри Макса еще сохраняется тяжесть. Подобно якорю, покинувшему грунт, она медленно начинает подниматься на поверхность.

Его душа.

Воспоминания прокручиваются все быстрее и быстрее.

Он вешает картину с изображением Персефоны. Ее сходство с Алисой причиняет ему боль. Болезненное наслаждение.

Лежа без сна ночи напролет, он думает о том страшном обещании, которым отныне связан. И уговаривает себя, что жертва оправдана. Алиса этого стоит.

Он ненавидит Энгельсфорс с первой же секунды. Этот город так похож на город его детства.

Годы учебы в пединституте, женщины, которые приходили и уходили, друзья, которых он в глубине души презирал: они думали, будто мир — это только то, что можно увидеть невооруженным глазом.

Они обещают ему вернуть Алису. Новый шанс.

Годы угрызений совести.

Время опять замедляется.

Похороны проходят как в тумане. Никто не знал, никто не понял, как она была несчастна.

Утром звонит полиция. Ее тело нашли неподалеку от дома на скалистом берегу.

Вечеринка в разгаре, гремит музыка. Адреналин бурлит в крови. К нему подходит его друг. «Если тебя спросят, скажешь: в тот вечер я был с тобой», — говорит Макс. Он уже знает о своей силе. И все равно удивляется, когда глаза приятеля вдруг стекленеют, и он кивает в ответ. Экстаз от первого опьянения магией еще не прошел. Оказывается, можно заставить других слушаться твоих приказов.

Он хочет, чтобы она умерла. Пусть лучше умрет, чем достанется кому-то другому. Пусть она покончит с собой. Он хочет этого всем сердцем. И она поднимается, встает на подоконник. Он знает, что заставил ее сделать это. Они в ужасе смотрят друг на друга. И она, подчиняясь его желанию, падает.

Окна стоят нараспашку, впуская в комнату теплый летний воздух, Алиса сидит, съежившись, на подоконнике, упирается лбом в колени и произносит: «Пожалуйста, Макс, уходи». Он говорит, что любит ее, что они принадлежат друг другу. «Ты разве не слышишь? Я не хочу больше тебя видеть», — говорит она.

Алиса. Девушка, которую он любит. Она показала ему картину с изображением Персефоны и вместе с ним смеялась над тем, что так похожа на нее.

День, когда он впервые увидел Алису. И подумал, что она принесет ему счастье.

Душа Макса вот-вот достигнет поверхности. Мину вдруг понимает, что слышит крик, который становится все сильнее, от него раскалывается голова. Это кричит от боли Макс. Это Мину делает ему больно.

Она различает контуры его детских воспоминаний и знает, что если не остановится, то сделает с ним то же, что он сам сделал с Ребеккой и Элиасом. Она вырвет у него душу, заберет у него все.

«Отпусти».

Мину отпускает осторожно, чувствуя, как тяжесть медленно соскальзывает обратно в глубину. Крик смолкает. Становится тихо.

Мину открывает глаза.

Черный дым исчез.

Она сидит на полу на коленях. На лбу Макса красное пятно от ее руки. Его глаза закрыты. Грудная клетка медленно двигается вверх-вниз.

Свершилось.