Кровь в моих жилах

Эпилог

Осень пахнет умиранием. Это чувствуется во всем. В низком сером небе, заслонившем солнце. В мелких, колючих, робких снежинках, быстро исчезающих на еще теплой земле. Они, как слезы ангелов, оставляют свой след на городских мостовых — эфемерный, зыбкий. Или это их поцелуи, обещающие защиту в предстоящей суровой зиме?

Осень чувствуется в рокоте Идольменя — время штормов все ближе и ближе. Скоро высокие волны будут вгрызаться в упрямый берег, грозясь прорваться в город. Каменка и Уземонка уже вздулись, подпираемые водами Идольменя.

Умирание чувствуется в уже голых, скинувших свои прекрасные наряды деревьях, зябко дрожащих на ветру. Это чувствуется в надвигающемся предзимье — сне или смерти природы.

В управе было тихо и тепло. Ивашка жарко растопил под утро печь. Хотя из оконных щелей все равно тянуло промозглым ледяным сквозняком.

Осень. Холод. Одиночество. Настроение упадническое, как все в Суходольске.

Светлана стояла у окна и смотрела, как под порывами ветра, выворачивающими и ломающими зонты, растерявшие свои яркие цвета в бесконечных суходольских дождях, быстро бегут по своим делам редкие прохожие. Погодка — хороший хозяин даже собаку на улицу не выгонит. Капли дождя струились по стеклу, рисуя неведомые реки. Скоро Светлана отправится в путь, отсиживаться и дальше в восстановившемся после землетрясения Суходольске глупо. Она сама как-нибудь увидит эти реки, что обещает ей дождь, и устоит под порывами ветра невзгод — ей не привыкать.

Мишка лихорадочно писал отчет. Богдана Семеновича, благоговевшего перед титулом княжича, больше не было. Новый глава магуправы спуску Мишке не давал хотя бы потому, что был оракулом.

Матвей Николаевич за прошедший месяц так и не успел отъесться, напоминая вечно голодного Лиха. Симпатичного Лиха, но уж больно костлявого. Его за пределами магуправы Кащеем прозвали. Еще и взгляд у него вечно расфокусированный, смотрящий в никуда. Вот и сейчас Матвей замер за своим столом, видя что-то свое.

Баюша дремала у печки в корзине. Она обленилась, и сама на улице не ходила. У неё корзинка и персональный Мишка для этого есть.

Зазвонил телефон, разбивая тишину.

Мишка дернулся было, порываясь встать и взять трубку, но Матвей Николаевич сухо сказал:

— Богомилова, это вас. Статский советник Громов из Суходольского сыска. — Он уже не пророчил беспрестанно, но дар никуда не денешь.

Светлана невоспитанно ткнула пальцем в Мишку:

— Сейчас мое дежурство! Это мой вызов!

Она понимала — она должна бежать. Она должна нестись к трубке — она этого звонка ждала почти месяц, пока кромешники старательно затирали историю с оступившимся родом Волковых: молодая княжна по официальной версии погибла во время землетрясения. Светлана должна лететь к телефону, но ноги еле передвигались.

Матвей подбадривающе кивнул на продолжавшую трезвонить трубку.

Мишка провожал Светлану недоумевающим взглядом. Ему-то что… Он ничего не помнит, а она — помнит. Помнит, ждет и понимает: волшебство второй раз не случится. Она подняла тяжелую, отделанную деревом трубку. Голос пытался предательски сесть, но она справилась — твердо сказала:

— Магуправа. Дежурный маг Богомилова. Слушаю.

В трубке раздался хрипловато-простуженный мужской голос, низкий и знакомый до одури:

— Доброе утро, вас беспокоит Громов, Суходольский сыск. В Низинкинском болоте нашли тело убитой. Магдетекторы сошли с ума, показывая пятую степень возмущения эфира. Вы… — Громов замешкался, не зная, как продолжить. Погода за окном отнюдь не шептала. Она ветром билась в стекла, обещая каждого заставить пожалеть о прогулке.

Светлана сама закончила за него:

— Присылайте служебный магомобиль — я, конечно же, поеду с вами на вызов.

Трубка простудно кашлянула:

— Через четверть часа будем у вас.

— Буду ждать.

Он не выбрал Москву. Он не уехал прочь, как все предполагали. Он остался тут, хотя и опричник. Он выбрал их глухомань. Это что-то да значит?

Она глупо улыбалась, надевая шинель.

— Болота, — напомнил сухо Матвей Николаевич.

— Что? Простите? — очнулась Светлана, выплывая из своих грез. Она увидит Сашу. Просто убедится, что он жив и здоров. Он же драный кот, с него станется.

Матвей старательно ласково сказал:

— Болота, госпожа Богомилова. Вы так отчаянно улыбаетесь, что хочется напомнить: бо-ло-та! Кочки, сырость, вредный болотник, кикиморы, комары…

Мишка дернулся:

— Комары уже спят.

— Ради улыбки госпожи Богомиловой они вернутся. Прошу, притушите улыбку, Светлана Алексеевна. Это всего лишь болота. Не стоит ждать слишком многого.

Иногда Матвея все же заносило, причем сильно.

Мишка вздохнул и, принося себя в жертву, встал:

— Светлана…

— Алексеевна, — напомнил Матвей Николаевич.

Мишка помрачнел и добавил — он ожерелье уже вернул, а вот предложение сделать еще не рискнул:

— … Алексеевна. Давайте я лучше съезжу вместо вас. Болота все же…

Она, надевая мерлушковую шапку с серебристым донышком, качнула отрицательно головой:

— Нет, благодарю. Я справлюсь.

Она вышла и буквально понеслась по коридору к лестнице. Сашка тут. И больше не надо за него бояться и волноваться. Вслед ей раздался вздох Мишки:

— А ведь он даже целоваться не умеет…

Светлана замерла на ступеньке — этого быть не должно было! Матвей отрешенно спросил:

— И почему вас это должно волновать? Не вам же целоваться. Баюшенька… У нас тут неконтролируемое воспоминание…

Светлана помчалась дальше по ступенькам. Матвей бдил, сам себя назначив в её охранники.

Капал дождь. Ветер ревел, пытаясь сорвать со Светланы шапку. В просветах серых туч стали прорывались редкие солнечные лучи. Все будет хорошо. Хотя зонт она опять забыла.

Магомобиль медленно остановился перед крыльцом магуправы. «Руссо-балт» сиял свежей черной краской, серебро нового герба Суходольского сыска, кажется, еще даже высохнуть не успело.

За рулем привычно сидел Владимир — Саша не отказался от своих друзей-хвостомоек, перетягивая их с собой в новосозданный сыск.

Задняя дверца открылась — Саша… Светлана заставила себя назвать его Громовым — они же почти не знакомы! Громов вышел, открывая свой черный зонт. Он так и не поддался моде с разноцветными зонтами. Ветер попытался его тут же вырвать, но не преуспел. Светлана видела, как зонт крепко привязан тьмой к руке Громова.

— Светлана Алексеевна, добрый день. — Он глянул на её ноги, и привычная «холера!» вырвалась из него. Светлана побелела, теряя улыбку, — она совсем забыла, что он теперь маг, а на ней ботинки, которые чинил его домовой. И как объяснить этот факт без Баюши, не понятно.

Громов обернулся к магомобилю.

— Демьян?

Парень споро выскочил из машины, рукой удерживая мерлушковую шапку:

— Да, вашвысокобродь?

— Высокородие, Демьян, — поправил его Громов.

— А я как сказал?

Светлана не сдержала смешка.

Громов вздохнул и повернулся к ней, словно они знакомы тысячу лет:

— Он неисправим.

Светлана прикусила губу, чтобы не сказать лишнего.

— Демьян, ты вторую пару сапог захватил, как я просил?

— Так точно, вашвысокородь-бродь! — последнее парень явно добавил, чтобы уж точно не ошибиться, даже покраснел от натуги. — И сапоги, и носки, и портянки на всякий случай. Все взял, как просили!

Громов, легко взбегая по ступенькам, пояснил:

— Светлана Алексеевна, нас на болото вызвали… Вы не побрезгуете нашей обувью?

Он помнил. Он помнил, что у неё вечные проблемы с обувью.

— Нет, Александр Еремеевич. Большое спасибо вам за заботу.

— Это Демьяна надо благодарить. — Громов предложил свою руку: — прошу!

Она оперлась на его локоть.

Стучал дождь по огромному куполу зонта. Мимо пролетела снежинка, и Светлана быстро поймала её на шерстяную перчатку.

— Хорошая примета, Светлана Алексеевна, — неожиданно мягко сказал Са… Громов, конечно же.

— Да, — улыбнулась она. — Теперь все точно будет хорошо.

И пусть о причине её улыбки знала только она, это не повод печалиться. Пусть бушует природа — на сердце было тепло и легко. Первый шаг к доверию самый трудный. Самый невозможный. Но Светлана его уже сделала давно. Она прошла дорогу от сомнений и боязни ошибиться к безоговорочной вере, к открытости, даже к любви, а он еще не сделал этот шаг навстречу почти незнакомой ему Светлане Алексеевне, но он умеет доверять, а преданнее этой нечисти нет во всем мире. Однажды он снова станет человеком, потому что он не умеет иначе.

И совсем неважно, кого он будет любить. Это как раз неважно.