Кровь в моих жилах

Глава пятнадцатая Светлане предстоит стать убийцей

Каждое пророчество — сделка со временем. Никто не знает, когда оно рождается: когда произносится или когда воплощается, и что будет, если получивший пророчество, сбежит. С одной стороны, у всех на слуху «Песнь о вещем Олеге», с другой — сколько неизвестных Олегов все же избежали воплощения пророчества? Никто не знает. Пророчество — змея, кусающая себя за хвост, временная петля, которая может разрушиться, если связь произнесенного и воплощенного нарушится, и что произойдет в результате — тоже никто не знает. Избежавшие пророчества о таком не докладывали в магические управы. По кому ударит невоплощенный хвост пророчества? По прошлому или по будущему? Светлана не собиралась рисковать Сашиной судьбой. Она пришла в кромеж — она поговорит с Кошкой, даже если времени будет не хватать. Только сперва все же — отец или мать. Разговор с ними важнее.

Кошка её уже ждал — мгновенно оказался рядом, суровой статуей возмездия замирая перед Светланой:

— Ты не войдешь в Навь. Не сейчас, когда так ослаблена.

Одна его половина растворялась в тьме, вторая плавилась в свете. Наверное, это больно. Впрочем, неважно. Все кромешники — застывшие между мирами. Некрещенные дети, вытравленные, умершие в родах, погибшие, часто еще и вине родителей, откровенно убитые, похороненные под порогом или на проклятом перекрестке. Пару веков назад на Соборе все же решили, что такие дети попадают сразу в рай. Пару веков назад. А до этого? И кто решил? Люди. Что происходит на самом деле с такими детьми, никто точно не знает. А они замирают между мирами. Ни живые, ни мертвые. Они возвращаются игошами, когда в них побеждает тьма. Они возвращаются кромешниками, когда в них побеждает свет.

Светлана твердо сказала:

— Я войду в Навь, чего бы это мне ни стоило. Заодно обещаю — я вернусь оттуда, и мы с тобой поговорим.

Она не успела написать себе на руках: «Вернись!», зато Сашина душа — хороший стимул, чтобы вернуться. Змея пророчества должна укусить себя за хвост.

Кошка вновь повторил:

— Ты не войдешь, Вета. Я не пущу.

Она предложила очевидное — время подумать над словами Матвея у неё было:

— Тогда идем со мной. Будешь моим учителем. Будешь тем, кто выведет меня обратно.

— Необычно.

Светлана пожала плечами, понимая от кого мог подцепить это слово Саша:

— Один хороший человек сказал, что вы именно так учите детей.

Кошка сурово посмотрел на неё — этот взгляд ей был знаком по прежней, запретной жизни:

— Не обольщайся. Мы не люди.

Она устала. Ноги её не держали, а Кошка, кажется, решил стоять до последнего. Светлана зачерпнула тьму и превратила её в кресло, надеясь, что это не сильно богохульно.

— Извини, я присяду — сил стоять нет. И… — Она вздохнула: — на днях моего хорошего друга ранил медведь. Он попал на операционный стол.

Кошка саркастично приподнял бровь.

Светлана отмахнула:

— Ты же понял, кто попал на стол к хирургам. Друг, а не медведь. Ему… Другу, а не медведю, провели полостную операцию. И никто не заподозрил, что они оперируют не человека.

— Веточка, душа нематериальна. Её не рассмотреть на операции.

— Тогда с чего вы решили, что вы не люди? С чего вы решили, что у вас нет души… Убийца тоже теряет душу, совершая тяжкий грех, но его видовая принадлежность не меняется. Он, став зверем, остается человеком.

Кошка вытащил из тьмы стул и тоже сел:

— Это всего лишь словесные игры, Вета. Реальность несколько иная. Мы нечисть, прими это. Вдобавок, если я сейчас вернусь в мир живых, где я уже умер, я вернусь нежитью. Разумной, все еще служащей тебе, но нежитью.

Светлана решилась, откидываясь на спинку кресла — вот же неожиданность, та оказалась твердой и неудобной, как в Сашином кабинете:

— Можно вопрос?

— Задавай. Отвечу на любой. Ты же признала меня своим учителем.

Вот момент, когда временная петля должна замкнуться:

— Если кромешник выгорел…

— То он идиот, не слушающийся своих учителей.

— Почему?

— Потому что мы всегда учим: выгорать нельзя. Не оценят. Развеешься, и вся недолга.

Как-то то, что Светлана слышала на площади, расходилось с тем, что говорил Кошка. Матвею верить хотелось больше. Она заставила себя повторить вопрос:

— И все же, если кромешник выгорел, то что с ним будет дальше?

— Если он выгорел, то переболеет, сгорит в благости и… — Кошка, еще будучи живым, любил делать паузы, чтобы Вета сама искала ответ, чтобы думала, размышляла, только его уроки не пошли ей на пользу. Они научили её обратному: каждый раз сомневаться и гадать, а есть ли другое решение? Более правильное. Более справедливое. Идеальное.

— И…? — она бы сама сказала ответ, но тогда змея не укусит свой хвост.

— Кем, по-твоему, может стать тот, в ком сгорело все нечистое?

— Человеком?

Орать и ругаться на Сашку уже не хотелось. Хотелось одного: узнать, какого черта это неизвестно самим кромешникам⁈ Потом она вспомнила, что без имени Саша не поймет, что происходит. И она сама не поймет. Она бывает недогадлива.

— Сашка — идиотина, — ласково сказала она. — Он станет человеком.

— Именно. И не смотри так гневно. Кромешник, рискнувший всем ради людей, выгоревший и знающий, что исчезнет в нигде, без права на загробное существование, заслуживает награды. Тебе так не кажется? В твоем кромешнике сгорит все нечистое, и он обретет душу за служение людям…

Она спросила, не слишком надеясь на ответ:

— Почему никто об этом не знает?

— Чтобы отсекать идиотов, специально выгорающих за душу, а ведь такие могут быть — мы нечисть, нам плевать по большей части на принципы и правила. У нас нет совести. Только обеты. Ты не веришь, что мы нечисть, но, Вета, мне нет смысла тебе лгать. Нас по большей части сдерживают обетами. И с твоего Сашки, когда все нечистое сгорит, обеты спадут сами. Он получит полную свободу от кромешников и присмотра за ним. До полного сгорания в благости он все равно кромешник и подчиняется нашим законам.

Она молчала. А что тут сказать? Кромешникам не предоставили свободы выбора, свободы совести, простой свободы. Сдерживают обетами, как свору на поводке, еще и намордник надевают и повторяют: ты зло, ты нечисть… Они так надеются воспитать преданность и взрастить в кромешниках человечность? Бред же… Надо будет Мишке сказать, чтобы разнес все кромешные монастыри по камешкам и дал свободу людям.

Кошка продолжил увещевать:

— Это награда. Понимаешь? Награда за бескорыстие, за бесстрашие, за ожидание исчезновения в мире и смирение с этим.

— И почему же ты, все это знающий, не выгорел, чтобы жить дальше?

— Потому что у меня есть любимая дочь, которой нужен защитник в Нави. Защитника в Яви ты, кажется, нашла.

Светлана не сдержалась:

— Как… Неожиданно. Забавно. Любимая дочь… От соблазненной женщины.

Он рассмеялся совершенно неожиданно для неё:

— Скорее было наоборот. Это меня соблазнили и бросили. Спроси Волка — он расскажет. Князя Константина Львовича Волкова. Не веришь? Попытайся поцеловать своего Сашку и все поймешь.

Она себя Мишкой почувствовала — он тоже не думает, что, целуя без спроса в запястье, он делает что-то плохое. Кровь не водица — она недалеко ушла от Мишки. Неприятное открытие.

— Что-то еще?

Светлана потерла висок — как-то ненужно вернулась головная боль, напоминая, что сегодня опять не спать, а тело совсем нежелезное. Кстати, о железе, которое куют, пока горячо. Куют, пока отвечают на вопросы.

— Кто стер мне память?

Кошка её поправил:

— Заблокировал. И это сделал я.

Светлана подалась вперед — возможно, и не придется идти в Навь, как и говорил Матвей. Ответы она может получить здесь и сейчас.

— Я хочу знать, что было в ту ночь.

Кошка отрицательно качнул головой:

— Не надо.

— Я хочу знать! — громко, как на уроках риторики, чтобы донести свою мысль, сказала Светлана. — Это мое право.

— Не надо.

Она встала и шагнула к кромешнику, нависая над ним. И плевать, что учитель. Плевать, что отец.

— Там сейчас горит моя страна. Моя. Мой долг спасти всех. Или хотя бы попытаться. Я должна…

— Дай земле переболеть.

Ей захотелось ругаться. Она продышала ненужный гнев, застящий глаза и мешающий думать.

— Пока она болеет — гибнут люди! Они не могут сбежать в кромеж, они не могут спастись, им больно и страшно… Они не заслужили этого. Это Рюриковичи сделали — им и отвечать. Мне отвечать. Я имею право.

Он посмотрел на неё снизу вверх. Нечасто на Светлану так смотрели. Непривычно. И мерзковато. Она вернулась в кресло. Ноги в чужих, больших сапогах устали. Пусть портянки, за неимением носков, наматывал Сашка, но складки ткани все равно натерли нежную кожу стоп — Светлана уже отвыкла бегать босиком. Невместно это коллежским секретарям.

Кошка упорствовал:

— Дай земле переболеть — дальше будет легче. Духи успокоятся, будут и пожары, и землетрясения, и ураганы, но не такие сокрушительные, потому что будут чаще. Не будут усмиряться царской волей. Понимаешь?

— Я имею право знать! — Она точно его дочь — упрямство досталось ей от него. Отец был мягкий, покладистый, часто нерешительный. За это и поплатился, погибая от руки бомбиста. За все его резолюции о помощи бога. — Сейчас я утихомирю духов своей кровью. Потом буду думать, как с ними мирно договориться.

— Ты думаешь… — Кошка подался вперед на стуле, с каким-то странным интересом рассматривая Светлану.

— Если договор существует, то его всегда можно расторгнуть. Все упирается в плату.

— А если плата — твоя жизнь?

— Значит, я её оплачу. — Голос её не дрогнул. У нее еще десть лет найти выход. Десять лет — это много.

— Веточка…

Она заставила себя царственно выпрямить спину и, как на утреннем докладе министров, сказала:

— Что задумали кромешники? Или тебя не поставили в известность?

— Это не то, что нужно держать в секрете, Вета. Даже твой Сашка, кем бы он ни был, знает это. Это же жизнь страны. Ты видела опричников. Они приходили с докладами… Гашение прошло успешно. Камчатка и Дальний восток — их почти не задело, сила землетрясений там была от ноля до единицы. Сибирь — чем ближе к западу, тем сильнее тряхнуло. От единицы до трех. Урал, юг страны, север, запад — тоже от двух до трех, местами до четырех баллов. Эпицентр, как ни странно, оказался в Суходольске. Сразу скажу — его здесь не ждали. Он вообще выпал из нашего внимания.

Светлана даже знала почему. Баюша.

— Тут же князь Волков, сам тронодержатель…

Она хмыкнула: просто он решил разыграть свою карту с короной для своего сына.

— Он не предупреждал о такой возможности… К удару оказались не готовы — кромешники сосредоточены были вокруг руин Санкт-Петербурга, собираясь там гасить землю. Пришлось оперативно перераспределять силы. Сейчас почти все кромешники тут, в Суходольской губернии. В процессе гашения духа земли три кромешника выгорели, десять окончательно перешли в Навь. Это приемлемые потери. Мы закладывали на гашение земли до тридцати процентов — из-за неожиданности удара.

Светлана побледнела:

— То есть погибло тринадцать…

— Десять!

— Десять процентов кромешников⁈

Кошка повторился, даже не заметив её возмущения:

— Это приемлемые потери. В «Катькину истерику» потери были девяносто процентов. Сейчас всего десять. На пламя мы закладываем потери в двадцать пять-тридцать процентов. И не смотри так. Напоминаю: мы не люди.

— Это не значит, что вам небольно и нестрашно умирать.

— Мы не умираем, Вета. Подумай еще раз. Твоя жизнь и нежизни нечисти. Мы справимся. Мы погасим и пламя, и воздух, и воду. Столько раз, сколько потребуется. Мы даже нежитью вернемся, если надо. Дай земле переболеть.

— Вали в ад! — страшнее ругательств она не знала. Она встала: — я иду в Навь. Мне нужны ответы, которые ты не готов мне дать. Кстати, кромешникам обо мне ни слова — развею!

— Не скажу, Вета, раз ты так хочешь. — Он воспитанно поднялся со стула. Тот растаял во тьме легкой дымкой. — Я готов дать ответы. Готова ли ты принять их?

— Я уже говорила! Повторять не люблю.

Кошка мягко сказал:

— Моя девочка…

Она предпочла промолчать. Как молчала и после возвращения памяти. Как молчала и возвращаясь в Явь. Как молчала, когда почти до полуночи помогала разбирать завалы. Угадать, кто из плечистых парней кромешник, а кто просто человек не удавалось. Кромешники, придя на помощь, свою пугающую всех форму с собачьей головой не надели. Народ и так на пределе, ссоры и драки вспыхивали на пустом месте. Жандармы еле успевали гасить искры назревающих бунтов, потому что горожане не знали, где будут спать этой ночью, что будут есть и чем кормить своих голодных детей… А еще они в ужасе ждали пламя.

Светлана молчала вплоть до Вдовьего мыса, куда шагнула мимо Кошки кромежем. Ища эфирные следы капища, ставя вешки, чтобы было проще ориентироваться, куда жертвовать свою кровь, нанося два защитных круга — из соли и мела, зажигая четыре свечи в стеклянных фонариках, вставая возле жертвенного алтаря, тут почти вросшего в землю. Этот камень закапывали каждый век, и он все равно упрямо освобождался от земли, рождаясь заново. Она все это время молчала.

Шумел за спиной лес, еще весь в позолоте и серебре. Тут, на Вдовьем росли осины вперемежку с березками. Перед Светланой на севере расстилалась серебристая в свете звезд гладь Идольменя, сейчас еще спокойного, только и слышно, как под скалами мерно накатывают волны на берег. Белые барашки волн, обычно кружащиеся возле острых камней, похожих на богатырские шлемы, из-за чего сказки о спящем в Идольмене войске и появились на свет, сейчас были не видны. Полное звезд небо быстро затягивало облаками. Не по погоде, а значит, стоит поспешить.

Заговорить все же пришлось. Непонятные, странно звучащие на старославянском языке напевные слова. Просто заученные по памяти — на неё Светлана никогда не жаловалась. Это Митеньке пришлось пять раз повторять за мамой, пока она не убедилась, что тот запомнил. Вета тогда стояла в стороне и не понимала, почему её не спрашивают: запомнила ли она? Впрочем, мама всегда знала, что память у Веты хорошая.

Летят по ветру слова. Им внимает подземное пламя. Их ловит воздух. Их слышит вода.

А глупая, верящая матери Вета корчится в прошлом от боли, когда ей выжигают магические каналы. Когда ей надевают наручники, она уже не сопротивляется и не кричит — сорвала голос, да и рот закрыли магическим кляпом. Она смиряется и больше не брыкается. Когда мама держит её, стоящую на коленях на алтарном камне, за волосы, она только плачет.

«Это не твоя сестра. Этим телом овладела нечисть. Это тело надо очистить от твари, затаившейся в нем. Это можешь сделать только ты, Митенька. Это разорвет порочный круг вечных жертвоприношений. Ты храбрый мужчина. Ты цесаревич. Ты должен спасти страну. Ты сможешь — я знаю. Только ты спасешь страну. Это твой долг.»

Так красиво и патетично. Долг.

Тогда, наверное, все слезы и закончились в Вете. Она только глазами молила своего брата, заносящего над ней кинжал. Она вспоминала семейные пикники, туманные утра в лесу, счастливые крики мальчишки, бегущего за воздушным змеем. Она плакала и молила глазами.

Митенька подвел маму. Он нанес удар ей. Прямо в сердце кинжалом не попал, она умирала несколько минут, крича проклятья — проклиная сына, страну, Вету и кромешников.

Он потом еще долго дрожал в объятьях Веты, снова и снова повторяя: «Это не мама. Мама бы никогда не назвала тебя тварью. Это не мама. Мама бы никогда не назвала тебя тварью. Это не мама…»

Уйти с капища они не успели — прямо из алтарной плиты, разлучая Вету и Дмитрия навсегда, рванула вода, воздух и огонь, а затем вздыбилось само капище, когда сонно на призыв одной из Рюриковичей пришла земля. А вот спасающую её руку Кошки она не помнила. Но она точно была, иначе как бы он потом стер ей память?

Слова закончились. Душевная боль нет. Но это такая малость — переживет. Переживала и более страшное — случайные, нелепые, глупые смерти своих мелких из банды.

Кинжалом из тьмы она вскрыла себе запястье и напоила землю, огонь, воздух и воду. Десять лет будет спокойствие и благодать. Десять лет страну не будет ждать никаких потрясений. Земля будет обильно родить, вода поить, огонь греть, воздух приносить тепло или прохладу, а возле трона останутся те, кто привык жить в этой благости, не зная другой жизни и не желая что-либо менять.

Неловко, одной рукой Светлана наложила на запястье повязку. Рану саднило, в глубине неприятно дергало. Пусть ты прирожденный боевой маг, а боль все равно сильнее тебя. Боль всегда сильнее.

Светлана подняла глаза вверх — звездное небо, которое почти затянуло черными, низкими тучами, полыхало ярко-красными зарницами. Ритуал был проведен правильно. Жертву приняли.

Что ж, остается только ждать, когда Волковы обозначат себя.

— Закончила? — громко прозвучало за спиной. — Как же я устала от вашей семейки и ваших взбрыков!

Светлана развернулась, обнаруживая за собой огромную медведицу, пытающуюся нахрапом проломить защиту. Морду медведицы тут же опалило огнем. Светлана усилила пламя — то объяло княжну полностью, правда, тут же и опало — шкура, действительно, как и говорил Демьян, оказалась зачарованной. Светлана вздохнула, чуть отступая назад, в меловой круг:

— Надо же, а я не тебя ждала. Думала, князь придет.

— Он белоручка… Он заявил, что никогда императорский бастард не станет императором. Только при настоящей соколице Мишке сидеть на троне консортом.

— Тогда чем тебя не устроила я?

— Ты всего лишь третья. История доказывала не раз — третьи до трона не добираются. Так что Мишке нужна не ты, ему на Наталье надо жениться.

Княжна, ростом в холке с саму Светлану, на четырех лапах принялась обходить капище по кругу, ища слабое место в защите. Снова и снова вырастало пламя, снова и снова ревела обиженная медведица. В конце концов она села перед Светланой и замерла, лапой потирая лоб. И как Сашка умудрился выжить? Тут только лапа размером с саму Светлану, точнее с её талию.

— Выходи! — прорычала медведица.

— Зайди и забери, — предложила Светлана. Рокотал за её спиной недовольный Идольмень, не понимая, почему та не зовет на помощь.

— Ты там долго не высидишь.

Светлана пожала плечами:

— Мне долго и не надо.

За медведицей шелестел лес, обещая Светлане помощь. Хлопали ладошки осин, клонились к земле березы — Светлана больше не одна.

— Выходи!

— И все же… Почему ты? Княжна Анастасия, умница и красавица, отбоя в женихах поди нет. Чего тебе не хватало?

— Власти, конечно. Я рождена, чтобы сидеть на троне.

Светлана вздрогнула: еще одна Рюриковна? Вот же папаша удружил! Или она верит, что Рюриковна? Впрочем, это не меняет дело. Правда или ложь с происхождением Анастасии — верит она в него истово.

— Даже в обход Миши?

Медведица резко подалась вперед, снова проверяя защиту. Анастасия рыкнула обиженно, когда морду опалило пламя. Лес шумел, но что-то не спешил. Светлана вспомнила слова Кошки: берендея побеждает тот, кто бьет первым. Бить первой не хотелось — придется выходить из круга. И Мишка не поймет… Миша совсем не поймет. Тучи сомкнулись над Светланой, предупреждая, что стоит поторопиться. Зарниц больше не было видно.

— Троны бывают не только российские. Как великая княжна при императоре Михаиле я буду завидной невестой. Любой трон будет моим — германский, бриттский, итальянский…

Светлана качнула головой, разрушая матримониальные планы княжны. Вроде умная девица, а очевидного не понимает.

— Если в тебе благословенная императорская кровь, то тебя не выпустят из России. Ты же ходячее оружие против империи. Окажешься в бриттских или германских лапах — тебя распнут на капище, пустят кровь и взломают границы России. Никогда настоящие соколицы не покидали Россию. Потому что ты и я — мы оружие против страны. Думаешь, почему я тут сиднем сижу, когда за границей России куча «обожающих» своих российских внучек бабушек и дедушек?

Медведица поморщилась и заревела:

— Ты думаешь, у меня запасного плана нет?

Светлана поняла её:

— Ты думаешь купить себе трон ритуалом? Надеешься, что Государственная Дума посадит тебя на трон за знания ритуала? Ты готова ради трона выйти замуж за кого укажут, рожать детей с нужной кровью и каждую ночь после рождения цесаревича бояться за свою жизнь? Оказаться в монастыре — будет благом для тебя. Думаешь, почему я не лезу на трон? Я все это знаю — про мужа, про предательство, про смерть в ночи. Поверь, княжна, ты кончишь плохо в окружении алчных до власти людей. Не ты одна мечтаешь о власти. Тебя даже отец, князь Волков, не спасет.

— Тебя князь тоже не спасет. Думаешь, он растрогался тем, что ты великая княжна? Разрешил брак с Мишенькой? Тебе ни о чем не говорит окончание срока проверки твоего потенциального женишка? За неделю до Осенин. За неделю до начала бунта голодных духов. Когда напуганную великую княжну можно голыми руками брать — она согласна на все, лишь бы спасти страну. Расторгнуть помолвку никогда не поздно.

Светлана развела руки в стороны:

— Прости, я тебя разочарую. Я не напугана. Я не собираюсь виснуть на князе с криком о помощи. Мне не нужна помощь, если ты не заметила.

Медведица зевнула — голова Светланы запросто вошла бы в её пасть.

— Зарницы я видела. Спасибо за ритуал. Дмитрий твой, глупец, не запомнил его.

— Он был совсем ребенком.

— Именно. Я мать предупреждала, но она не верила. Сделала ставку на не ту нечисть, не на того упыря.

Она лапой цепанула границу — та рявкнула гулом пламени.

— Тебя предупреждали, великая княжна, что глупо злить бера? Я же соберусь и все равно проломлю защиту. Выходи и смирись — я подарю мгновенную смерть. Разъяришь — медведи любят играться с добычей. Я тебе тогда не завидую. Выходи — ты же одна. Тебе никто не придет на помощь.

— Я не одна, — твердо сказала Светлана.

Перед ней, прямо перед оскаленной медвежьей пастью встала Баюша, не уступая в размерах Анастасии:

— Я с ней!

Княжна рыкнула и дернула лапой, не задев Баюшу — та плавно ушла из-под удара:

— Я тебя уже разок убивала — не сильно и сложное это дело. Рискнешь еще одной жизнью?

— Рискну!

Испуганная внезапным вмешательством Баюши Светлана рявкнула:

— Баюша! В защитный круг! Немедленно! Я запрещаю тебе.

Баюша, припадая к земле передними лапами и гордо вздымая хвост в подготовке к атаке, возмутилась:

— Ты мне не хозяйка! Сама сказала. Я свободна. Где хочу, там и стою!

— Баюшенька, ты нужнее Мише. Ты единственная, кто может ему передать правила ритуала. Ты ему нужнее. Баюша, зайди в круг. Тебе нельзя быть тут — рядом с Мишей ты нужнее.

— Закончили? — зевнула княжна.

Баюша, пятясь и обиженно фырча, уменьшилась в размерах и заскочила под защиту круга.

— Умница, — похвалила её Светлана.

— Глупая ты котенка! Абсолютно непроходимо глупая. Ты против неё не выстоишь.

Светлана, замечая лешего на опушке леса, тихо сказала:

— Мне и не надо.

Леший виновато опустил голову и развел руки в стороны, признаваясь в своем бессилии. Светлана закрыла глаза. Ошибка. Снова ошибка. Только доверилась и пошла не одна, как её подвели.

Она снова повторила про себя: «Берендея побеждает тот, кто нападает первым».

Светлана собралась. Сейчас нельзя ни единым движением выдать начало атаки. Дико жаль, что она не в юбке — юбка бы скрыла движения ног, готовящихся к прыжку. На ней неудобные брюки, еще и чужие сапоги — не споткнуться бы, и разуваться уже поздно. Тело устало, его ломило, даже мурчащая песенка Баюшеньки сейчас почти не помогала. Реакция ни к черту после ночи без сна. И Мишка не поймет. Это главное. Миша не поймет.

Она без предупреждения выскочила из круга, зажигая на ладонях пламя. Один огненный шар тут же влетел в морду твари, ослепляя. Второй, где под пламенем пряталась тьма — только ей под силу прорваться через зачарованную шкуру, — Светлана собиралась запустить, подобравшись ближе. У неё будет всего один удар. Потом медвежья лапа настигнет её, и лучше не думать, что будет после. Княжна не права, говоря, что медведи любят играться с добычей. Это человеческая искалеченная душа говорит в ней. Медведи честны — они убивают с одного удара или душат в своих объятьях.

Грохнул выстрел. Еще и еще, заставляя медведицу орать и разворачиваться к новой цели — Светланин огненно-тьмовый шар не попал в княжну. Только разъярил, раня её лапу.

А выстрелы продолжались, отвлекая медведицу. Даже серебру не под силу прорваться через зачарованную шкуру — это Сашка уже должен был запомнить! Тогда на что он надеялся⁈ Светлана ушла перекатом от медвежьей пасти, ногу пронзила боль, как кнутом ударило. Чертовы сапоги мешали двигаться и быстро встать. Тьма послушно вернулась в ладонь — сейчас бы успеть снова бросить, попадая в голову или в сердце. Или в распахнутую, окровавленную пасть, где между зубов застрял синий клок с полицейских штанов. Светлана огнем прижгла рану на ноге. Сейчас нельзя отвлекаться. Надо собраться!

Перед Светланой, закрывая её собой, возник Сашка.

Огромная медвежья лапа цепанула его за бок, заставляя разворачиваться. Пистолет выпал из его руки.

Светлана с криком: «Сашка-идиотина!» — бросила в княжну сразу два огненных шара. Запахло паленым. И только-то. Тьма снова вернулась в её руку.

Сашка, послушно продолжая разворот, заданный огромной медвежьей лапой, разодравшей бок и вцепившейся когтями в ребра, прошипел: «Холера!» Из его правой руки вырвался длинный, отчаянно тонкий, изогнутый, черный-пречерный клинок. Он легко, как в масло, вошел в медведицу, в развороте отсекая голову от тела. Княжна даже не успела понять, что уже умерла — только удивление и замерло в её мелких медвежьих глазах.

На землю они упали одновременно. Княжна и Сашка с разодранным, быстро темнеющим от крови боком. Левым опять! Что ж он его не бережет!

Светлана бросилась к Сашке, падая на колени и стаскивая с себя шинель. Ею она затампонировала страшную рану на боку.

— Сашка…

— Лиза, прости…

— Баюша!

Та с разбегу прыгнула Громову на грудь и громко, отчаянно запела.

— Саша, зачем… — Руки Светланы откровенно тряслись, когда она тьмой вскрыла себе запястье, поднося ко рту Сашки. — Пей!

Он, глотая, давясь и выплевывая от неожиданности кровь, пробормотал:

— Я говорил… Я не хочу… Чтобы ты стала убийцей.

Ей выть от безысходности хотелось:

— Но я убивала. Граф…

Баюша влезла, всего на миг прерывая свою песнь:

— Вампиры мертвы.

И откуда баюше известно про графа? Светлана снова напомнила:

— Дмитрий.

Баюша вновь буркнула:

— Упырь. Он уже был мертв. Княжна — проклятая. Но живая.

Сашка подтвердил её слова, дрожащей рукой пытаясь отвести в сторону руку Светланы, с которой продолжала капать кровь:

— Я не хочу… чтобы ты стала убийцей.

Баюша зашипела на него:

— Пей, пей, драный кот! Даже не смей отказываться! Наша Лиза и живая, и мертвая. В сказках помнишь⁈ Живая вода и мертвая! Пей, а то котяток не получишь!

Сашка поперхнулся кровью от перспектив. Светлана лишь прошептала — он же все слышал там на площади:

— Ты мог стать человеком.

— Кромешником я оказался нужнее.

Его глаза закатились под веки. Он потерял сознание. Светлана заставила себя прогнать глупые мысли, что больше никогда не увидит его серые, умные глаза. Увидит. Из кромежа выцарапает. В Навь войдет — вернет!

Откуда-то сбоку раздался топот, и Мишка еле успел увернуться от огненного шара, который Светлана кинула машинально. Баюша рявкнула:

— Свои!

Кажется, так уже было. Светлана посмотрела на пропыленного, откровенно грязного после Ольгинска Мишку, на мертвую княжну, с которой уже сползла медвежья шкура, и тяжело сглотнула:

— Мишенька… Прости… Так получилось. Я же говорила, что тебе нельзя быть тут.

Он опустился на колени возле Сашки и сурово сдвинул брови, совсем как Громов:

— Не говорила. И еще… Ты, насколько я помню, не умеешь в целительство, так что я очень даже нужен тут. И про тучи молчу. Вот чего тебе стоило заранее озаботиться тучами?

Наверное то, что она хотела убедиться: ритуал она запомнила правильно.

Он отстранил в сторону руку Светланы, заодно заживляя её рану, и повернул застонавшего от боли даже в небытие Сашку на бок — Мишкины пальцы уже кипели от эфира. Баюша обиженно зашипела, чуть не падая с Сашки, а потом перебралась ему на правую руку, утыкаясь носом под подбородок и продолжая петь.

— Миша, прости за сестру.

— Не ты заставляла её убивать — не тебе и извиняться, — отрезал он. — Я её любил всей душой, ведь она моя сестра, но я пойду против любого из своей семьи, кто решит, что убивать можно!

Это так расходилось с тем, что когда-то патетично сказал о своей семье Василий Федорович Рюрикович-Романов, что Светлана не сдержала глупую улыбку. Лучше улыбаться, чем проливать слезы в такой момент. Василий Федорович тогда не пошел против семьи и случилась «Катькина истерика». Миша, её Мишенька выбрал иное. Может… Ему удастся все изменить в стране?

Магический огонь быстро пробежался по одежде Саши, сжигая шинель и рубашку, обнажая пять длинных, глубоких ран. Хорошо, что было темно и плохо видно. Впрочем, Мишке было видно хорошо — он побелел, сжал челюсти так, что желваки заходили, и протянул свою руку Светлане:

— Свет моей души, я знаю: ты не любишь причинять боль, но я сейчас немного занят — отвори мне кровь, прошу.

Его вторая ладонь, сияя голубым эфиром, прижалась к ребрам, под которыми как в клетке заполошно билось Сашкино сердце.

Баюша прошипела, успев лизнуть Сашку в заросший щетиной подбородок:

— Лизина кровь лучше! Она мертвая — раны закроет. Она живая — раны затянет. Ты дыши пока за Сашку! Пока я — его сердце!

Миша странно посмотрел на Светлану.

— Лиза… Надо же… Лиза.

Баюша снова влезла:

— Твоя бабушка. Семиюродная.

Светлана снова вскрыла запястье, капая кровью прямо в Сашины раны. Хотелось чуда. Чтобы он сел здоровым и… Нет, он не скажет: «Как долго же я спал», — он скорее извинится, что причинил неудобства. Только бы жил, драный кот!

— Миш… Теперь понимаешь, почему я тебе отказала? Выходить замуж за годящихся во внуки — дурной тон.

Кровь капала и капала с запястья. Эфир лился в Сашку, как в бездну.

— Ли-за… Верноподданические чувства…

— Именно, Мишенька. Я же не могла сказать, что ты мой… внук.

Рядом мялся белый, как снег, леший. Всю глубину его переживаний передавала измочаленная березовая веточка, которую леший держал в руках и продолжал нещадно ломать. Светлана сразу должна была понять, что её план безнадежен, а ведь так все хорошо складывалось в мыслях.

— Свиристелка… Это… Амператрица, значится…

Баюша развернулась к нему и зашипела в лицо, оскалив все зубы. И их было далеко не тридцать — акулья пасть какая-то!

— Вали отсюда!

Сашка вздрогнул всем телом в пароксизме боли или от остановки сердца, ведь его сердцем сейчас была Баюша.

Светлана оборвала её:

— Это только моя ошибка. — Она заставила себя отвести взгляд в сторону от медленно затягивающихся ран Сашки. Она не знала, что действовало: её кровь или Мишин эфир, — но раны уменьшали. Вроде бы. Запястье дергало болью, но сейчас это было неважно — сердце болело за Сашку сильнее.

Леший покаянно наклонил голову:

— Амператрица, прости… Та сосенка такая ладная оказалась! Такая прям живенькая. Не проклятая! И мох прям ласковой такой шкуркой, мягкой-премягкой… Я её потом, сосенку энту, выпрямлю, станет стройной, как… как сосенка… Прости, не смог я её уничтожить. Виноват.

Светлана заставила себя повторить:

— Это моя ошибка. Я должна была понять, что ты не сможешь убить дерево.

Он вздрогнул всем телом:

— Прости…

— Я не злюсь. Правда. Моя просьба была неправильной.

Леший вытер слезу, пахнущую березовым соком, и вздохнул:

— Зато я поймал и посадил в дупла двух овинных — они за тобой исподтишка следили.

— Благодарю, дедушка.

Теперь стало ясно, как Волковы узнавали все. Овинные. Родственники домовых, но более злые и опасные. Тогда в гостях у Волковых она не стала искать овинных, думая, что они не в курсе происходящего. Снова ошибка.

— Вот… какой… был… план…

Светлана вздрогнула, сперва не узнавая сиплый, натужный голос Саши.

Миша согласился с ним:

— Почти идеальный. Уничтожить дерево, превращающее в медведя, и княжну можно было брать голыми руками.

Он-то откуда про сказку знает? Впрочем, неважно. Может, Саша рассказал ему.

— Я ошиблась, — только и напомнила Светлана, отводя руку в сторону от Сашиных ран — её кровь уже свернулась и запястье подернулось черными сгустками крови. Миша мимоходом взмахнул пальцами над её запястьем, заживляя порез.

Светлана поправила наползшие на глаза Саши прядки мокрых от пота волос:

— Сашка, вот зачем ты так, а? Ты же знал, кто я. Ты же знал, что мне покорилась тьма. Зачем ты бросился на бера…

Он легко повинился:

— Прости.

Она пересела, чтобы удобнее было устроить Сашкину голову себе на колени. Он на миг замер, но сил сопротивляться не было. Его голова тяжело легла ей на ноги. Светлана машинально принялась гладить Сашу по волосам, словно он действительно кот. Тучи попытались разродиться дождем — на Светлану даже упала крупная, холодная капля, но Мишка отмахнулся, и дождь устало полетел дальше на север.

Мишка тихо напомнил:

— Лиза, прости человека!

Обескровленные губы Саши упрямо прошептали:

— Я не человек. Я кромешник.

Светлана крепко сжала челюсти, чтобы не сказать лишнего. Воспитанием подрастающих кромешников она озаботится позднее. Влез, неожиданно, Мишка:

— Да? Жаль… раны уже затянулись.

Сашка еле выдавил, пытаясь сползти с колен Светланы и сесть:

— Прошу прощения, что вам пришлось расходовать свои силы на недостойного.

Мишка зло усмехнулся, рукой упираясь Саше в грудь и не позволяя подняться:

— Лиза, как ты там орала?

Леший осторожно с опушки леса, где стоял, не уходя, подсказал:

— Идиотина!

— Именно, — энергично качнул головой Миша. — Но не вскрывать же раны по новой, чтобы доказать этому драному коту, что он человек.

— Я нечисть.

Миша закатил глаза и промолчал. Баюша тихо сказала:

— Это моя вина. Не надо было лечить его каналы. Стал бы человеком. Потом бы пролечила.

Миша, почесав баюшу за ушком, поправил её:

— Это не твоя вина, а твоя заслуга. Он все равно бы бросился на медведя. Только пал бы смертью храбрых, ибо не обучен отступать. Только и всего.

— У меня тоже был план… Надо было попасть медведю в пасть… Не смог.

Светлана посмотрела на баюшу. Та стыдливо потупилась, пытаясь сильнее вжаться в Сашку.

— Баюша…

Кошка прижала уши к голове, и упрямо молчала.

— Баюша…

Та дернула одним ухом. Сашины пальцы еле-еле почесали её под подбородком, и та привычно поплыла, ласкаясь:

— Ась?

— Баюша, мы можем рассчитывать, что ты нам расскажешь правду о Дмитрии?

Мишины ладони продолжали лежать на Сашиной груди, до сих пор леча.

Баюша тяжело сглотнула и спросила:

— А ты поверишь?

— Мы поверим. Если будешь говорить правду, конечно.

Кошка боднула Сашку головой и села на его руке:

— Дмитрий просил передать… Это его слова. Слово в слово. Теперь ты официально мертва — живи спокойно без преследований. Ты заслужила жизнь. Захочешь венчаться на царство — обратись к Григорию Кошке, он подтвердит, что в Сосновском произошла ошибка. Он посадит на трон, только я сомневаюсь, что ты этого хочешь. К князю Волкову не ходи — он играет свою игру. И… Спасибо за милосердную смерть — я устал быть чудовищем по воле матери. Я устал от боли ритуалов, я устал от крови и чужих смертей. Я знал, что ты не промахнешься. Приглядывай за Верой Лапшиной — Китти стерла ей память, но мало ли. Еще… Китти отдаю тебе — у неё приказ, который тебе не перебить, даже не пытайся. Она будет охранять тебя. Она очень любит котяток. Не подведи её. Вот…

Сашка рывком сел — Светлана не успела его остановить. Даже Мишка не среагировал. Светлана лишь придвинулась ближе к Сашкиной спине, подпирая его, чтобы не упал навзничь.

Баюша спрыгнула с рук Громова, но не убежала — осталась сидеть на его ногах. Он всегда и везде прежде всего был приставом. Точнее кромешником.

— Зачем князь Волков брал кровь Михаила Константиновича?

Баюша вздохнула:

— Попытался пролечить Дмитрия. Не помогло. Тогда он отказался от Дмитрия. И от помощи. Сказал: упырю не сидеть на троне. Решил для спасения отечества… узнать ритуал. Лиза… Ты не надейся. Он тебя не видит великой княжной. Ты для него нечисть. Как и Григорий Кошка. Ему от тебя только ритуал нужен.

Миша потемнел лицом и грязно выругался в сторону.

Баюша мягко сказала:

— Мишенька, прости.

— Ты ни в чем не виновата. Это моя семья виновна.

Саша снова влез — Светлана чувствовала, как ему тяжело: он доверчиво перенес свой вес на неё:

— Почему на капище пахло Михаилом Константиновичем?

— Мишей, попрошу. Можно просто Мишей называть, Саша. — Княжич, кажется, искренне обиделся.

Баюша виновато муркнула:

— Я не сразу поняла. Им пахло от ожерелья. Миша ничего не знал о подмене. Это был план княгини и княжны. Я не сталкивалась с Мишей. И не злитесь на Дмитрия. Пожалуйста. Простите его. Хотя бы после смерти. Ему сил не хватало сопротивляться. Он ходил под Вырезовой и Волковыми. Я ходила под ним. Сил одолеть их не было.

Светлана мягко напомнила:

— Ты знала, что я в городе. Я единственная чиновница — обо мне весь город судачил. Не знать обо мне ни ты, ни Дмитрий не могли.

— Ты думаешь, я не кусала тебя? — призналась Баюша. — Просто ты об этом не помнишь. Оказалось. Свободу дает только добровольно отданная кровь. Только… Когда я её получила. Было уже поздно… Волков требовал ритуал. Дмитрий и я понимали: это для нас однозначная смерть. Мы нужны, пока ритуал неизвестен. Князь всегда знал, чей Миша. Он знал от кого и кем рождена ты. Ты была следующей целью. Когда всплыло ожерелье… В игру вступила княгиня, Дмитрий заключил сделку с ней. Он в Сосновском не ставил целью ритуал. Был договор с княгиней. Вывести тебя из-под удара. Нам-то уже все равно было. Взамен княгиня получала ритуал — точнее она так думала. Я должна была избавиться от княгини. Или того, кто придет смотреть ритуал. Идея была — получить дополнительные силы во время жертвоприношения. Они шли не богам — Дмитрию. И этих сил хватило. Вырезова сильно пожалела. ЛжеПлатоновы в Ольгинске тоже. Говоровы в Волчанске, нашедшие подходящую девушку для жертвоприношения, тоже.

— А потом?

— А потом Дмитрий направил Дарью Лапшину к тебе. Он знал. Ты справишься. Он не хотел быть убийцей. Только другого выхода мы не нашли. Теперь можете ругаться.

Вместо ругани повисла тяжелая, страшная тишина. Даже леший затаился — замолчал лес, стихли ночные птичьи голоса и беспокойные крики животных. Молчал и Идольмень — он все это время словно прислушивался к происходящему. Жаль, что злато-чешуйчатое войско в нем всего лишь легенда.

Светлана поняла, что пришло время уносить ноги — пока никто не понял, почему эпицентр негодования духов пришелся на Суходольск. Пока Саша не понял, что Светлана — единственная выжившая из императорской семьи. Пока никто не догадался, что духи пришли к Светлане требовать обещанное более тысячи лет назад.

— Миша… Пожалуйста, обещай мне, что займешь трон. Если не займешь, то хотя бы войди в Сенат, баллотируйся в Думу… Сделай для страны хоть что-то. Прошу. Попытайся хотя бы.

Он лишь склонил голову вместо обещания. Светлана прошептала в спину Саши:

— А ты, кромешник… — Она взлохматила его волосы. — Защищай Мишу. Ему нужна будет твоя защита. Я могу справиться со всем сама. Баюшенька… Ты нужна Мише и Саше — без тебя они не справятся.

— Я свободная кошка! — гордо сказала баюша.

— И потому я прошу, а не приказываю. — Она вздохнула, последний раз чувствуя странную, теплую смесь бергамота, корицы и, возможно, любимого мужчины: — а теперь, господа, пришло время прощаться. Скоро сюда придут вслед за зарницами и магвозмущениями кромешники. Мне нельзя им попадаться. Оказаться в тюрьме за языческие ритуалы — не то, о чем я мечтала. Или даже во дворце…

Она встала, запоминая навсегда слишком серьезное лицо Саши — ему бы научиться смеяться чаще, — и улыбчивого Мишу — ему бы стать чуть серьезнее. Пора.

«Глупая котенка!» и «глупая свиристелка!» — прозвучали почти в унисон.