Кровавые игры

ГЛАВА 2

Вонь под трибунами стояла невыносимая – казалось, ее можно резать ножом. Шум цирка заглушался толстой каменной кладкой, и непонятно было, кто громче ревет – возбужденная публика или разъяренные звери. Настенные факелы чадили и красноватыми отсветами озаряли углы помещения, заваленные всяческим хламом.

Некред, владелец циркового зверинца, стоял в центре каморки возле дородного палача-далматинца.

Он деловито ощупывал ремни, охватывавшие запястья молодой девушки и привязанные к свисавшему с потолка кольцу.

– Тут все вроде бы хорошо, но подтяни ее выше.

Палач повиновался, едва увернувшись от удара коленом в пах.

– Боги оберегают меня от армян,- проворчал он, наклоняясь чтобы связать жертве лодыжки.

– Отпусти меня, негодяй! – Девушка задыхалась от гнева.- Ты не имеешь права так обходиться со мной! У меня есть хозяин! – Она таки пнула палача под ребро прежде, чем он опутал ей ноги.

– Ты не повиновалась,- важно молвил Некред.- Пренебрегла приказом.

Глаза девушки побелели.

– Я восемь лет дрессирую своих лошадей. И ни за что не отправлю их на арену со львами.- Черные короткие волосы заметались. Девушка не оставляла попыток вырваться, она была очень сильна Но главное – в ней не было страха.

Некред досадливо хмыкнул.

– Ты исполнишь то, что тебе прикажут, рабыня.- Он подал знак ожидавшему палачу.- Двенадцать плетей.

Палач подошел к низкому столику. Он сдвинул в сторону всевозможные колотушки, крючья, ножи и скребки, обратившись к хлыстам. На этот раз ему приглянулась длинная плеть с проволокой, вплетенной в кожаные косички. Далматинец пару раз взмахнул ей, разогревая руку. Зловещий посвист пыточного орудия на миг заглушил крики беснующейся толпы. Удовлетворенно кивнув, палач приступил к работе.

Плеть свистнула, девушка подавила в себе крик. Плечи ее обожгло острой болью. Она задержала дыхание, готовясь ко второму удару. «Главное, соберись и не бойся»,- так говорил отец, обучая дочку искусству спрыгивать со скачущих лошадей. Но тут творилось другое. Второй удар пришелся поверх первого, и девушка задохнулась от волны тошнотворной слабости, заставившей обмякнуть ее напряженное тело. Спине сделалось горячо – это хлынула кровь; она окрасила ржавыми пятнами ткань короткой туники. «Боги, еще десять ударов!» – мелькнуло у нее в голове.

– Еще,- буркнул Некред, облизнув губы. Маленькие его глазки масляно засветились.

Палач вскинул руку, готовясь к мощному, нацеленному чуть ниже удару. На плечах его обозначились бугры мышц.

– Прекратите немедленно.

Прозвучавший голос был очень негромким, но властным. Мучители повернулись, близоруко щуря глаза.

В мерцающем пятне света, исходящего от факелов, стоял высокий подтянутый человек, чье одеяние выдавало в нем иностранца. О том говорили черная персидская мантия, расшитая красной нитью и серебром, и плотные черные шаровары, заправленные в красные скифские сапоги.

Некред замер.

– Франциск?

Незваный гость щелкнул пальцами, и из тени выступил еще один человек, горло которого охватывал янтарный ошейник раба. Он был одет как возница, под красным плащом его, переброшенным через руку, что-то угрожающе шевельнулось – возможно, кинжал.

– Это экзекуция! – быстро проговорил Некред и кивнул палачу.- Продолжай!

Далматинец коротко размахнулся.

– Я сказал – прекратите.

Чужеземец вытянул руку, и удар пришелся по ней. Раздавшийся звук был ужасающе громким. Палач побледнел, не чувствуя под собой ног. Он – жалкий р_аб – ударил свободного человека.

Тот, казалось, не обратил на это внимания.

– Кто отдал приказ?

– Он.

Далматинец указал на Некреда и привалился к стене. Он засек до смерти многих и не хотел, чтобы то же проделали с ним. Если незнакомец подаст жалобу, его ждет свинцовая плетка.

Сен-Жермен повернулся к хозяину бестиария.

– - Говори.

– - Она…- Некред остановился, чтобы откашляться.- Она отказалась повиноваться приказу распорядителя.

– - Какому приказу? – Сен-Жермен посмотрел на хлыст, отобранный у палача, и резким движением отшвырнул его в сторону.- Ну?

– - Приказу…- попытался объясниться Некред и умолк: у него пересохло в горле.

– - Неизвестно какому,- закончил за него Сен-Жермен.- Кто внушил тебе мысль, что ты можешь наказывать чужую рабыню? – Он подошел к Некреду вплотную.- Я жду, отвечай.

– - Как владелец этого бестиария… Сен-Жермен сузил глаза.

– - Эта девушка только моя. Ей надлежит исполнять лишь мои приказания.

Некред поежился.

– Как владелец этого бестиария…

– Ты не владелец. Ты мерзкая, наглая и вонючая крыса.- Сен-Жермен с отвращением отвернулся.- Разрежь веревки,- приказал он палачу и посмотрел на рабыню.- Ну как ты, Тиштри? – Вопрос прозвучал неожиданно ласково.

– Я…

Тиштри попробовала улыбнуться, но вдруг заплакала, жалобно и совершенно неожиданно для себя. Странно, ведь опасность уже миновала… Путы ослабли, и она с ужасом ощутила, что валится на пол.

Сильная рука подхватила ее.

– Кошрод. Подай ей плащ.

Раб огляделся и молча двинулся к стене, на которой висела одежда.

– Поосторожнее,- предостерег Сен-Жермен.- Она сильно изранена. Аумтехотеп должен ее осмотреть.- Он помог Кошроду закутать рабыню в плотную темно-синюю ткань.

Тиштри овладела собой и вскинула голову.

– Мои лошади?…- Янтарный ошейник на ее шее тускло блеснул.

– Кошрод о них позаботится. К вечеру их переправят на виллу.

Нимало не успокоенная, она вцепилась в хозяйскую руку и указала ему на Некреда.

– Когда я уйду, он… он прикажет выгнать их к львам.

– Сомневаюсь, что у него хватит на это отваги.

– Но он этого хочет! – Голос Тиштри возвысился, в нем звучала мольба.

– Даю тебе слово, Тиштри, что к вечеру твои лошади будут с тобой. Это тебя устроит?

Темные глаза чужеземца внезапно посуровели. Тиштри кивнула. Ей был знаком этот взгляд.

– Тогда ступайте. Аумтехотеп ждет в колеснице.- Сен-Жермен посмотрел на раба.- Вернись, когда убедишься, что она в безопасности.

Кошрод повел Тиштри к выходу, задев плечом палача. Тот пискнул и вжался всем телом в стену. Однако Некред с уходом раба-охранника неожиданно осмелел. Он вышел из тени и заговорил, приосанившись:

– Любезный Франциск, ты не римлянин…

– - Хвала всем богам.

– -…И многого, возможно, не понимаешь. Игры есть игры, и распорядитель тут главный. А он не давал указаний щадить армянку и лошадей. Ты не имеешь права вмешиваться в программу…

Хозяин бестиария вдруг запнулся и смолк. Он испытал странное чувство. Впервые в жизни на него смотрели с брезгливостью, как на последнего из побирушек.

– - Скольких же дуралеев ты поддел на этот крючок? – спросил Сен-Жермен тихо.- Или ты не знаком с законами Рима? Тогда позволь тебе кое-что прояснить.- Он поиграл бровями.- В случае гибели лошадей я подал бы на тебя в суд и ты заплатил бы мне не только за них, но и за годы, потраченные на их воспитание. Это не клячи, Некред. И Тиштри не простая рабыня. Ты бы и сейчас разорился, вздумай я действовать по законам, установленным божественным Юлием,

Сдаваться нельзя, подумал Некред. Он надменно повел щетинистым подбородком.

– - А тебе известно, как усмиряются бунты? Твоя Девка пыталась меня заколоть. Меня – римского гражданина! Если бы это ей удалась, и она, и каждый твой раб – каждый, Франциск,- был бы казнен, и, возможно, прямо на этой арене.- Ему удалось выдержать пронзительный взгляд чужеземца. Он раздул ноздри, уверенный в своей правоте.

– - Нет,- мягко поправил его Сен-Жермен.- Это произошло бы лишь в том в случае, если бы она убила меня. Если бы умер ты, я бы отделался штрафом.- Он засмеялся.- Некред, ничтожество, не суйся к моим рабам.

Наблюдая, как чужестранец уходит, Некред поклялся себе, что однажды это унижение будет оплачено. А пока на досуге он спокойно и тщательно спланирует месть. Его взгляд упал на стол с пыточным инструментом, а затем и на самого палача, заползшего в дальний угол каморки.

– Ты! – взорвался Некред.- Одно твое слово кому-нибудь, один шепоток о том, что здесь было,- и я тебя брошу на съедение львам!

Палач только кивнул, но из угла не вылез. Пока хозяин не успокоится, его лучше не злить.

Ракоци Сен-Жермен Франциск быстро шагал по широкому полутемному коридору. Ярость не позволяла ему отвечать на приветствия встречных. Впрочем, его неучтивость мало кого задевала. Все иностранцы немного чокнутые – Рим это знал.

В дальнем конце коридора стояли трое ливийцев со сворой степных рысей на поводках. Меднокожие полуголые дрессировщики что-то напевали животным, успокаивая их перед выходом на арену.

Сен-Жермен, подойдя ближе, обратился к одному из них на его родном языке.

– Что за охота ожидается, друг? Пораженный ливиец вскинул глаза, удивленный,

что наречие его родины так чисто звучит в устах этого странного чужестранца, и посмотрел на товарищей.

– Против них выставят кабанов из Галлии и Германии.- Ливиец покачал головой.- Нашим маленьким сестрам не поздоровится. Мы очень боимся, что их покалечат. Они ведь натасканы только на птиц и небольших антилоп.

Другой дрессировщик нервно потер щеку.

Мы пытались возражать, но…- Он обреченно пожал плечами, потом протянул руку и потрепал свою кошку. Рысь выгнулась и, прикрыв глаза, замурлыкала.

– Великолепные звери,- пробормотал Сен-Жермен и присел, не обращая внимания на испуганный окрик ливийца.- Ты хорошая девочка, ты просто потрясающая красотка,- тихо произнес он и почесал рыжее, увенчанное кисточкой ухо. Рысь наклонила голову, отдаваясь ласке, потом фыркнула и встряхнулась.

– Господин, это опасно. Наши звери не подпускают чужих.

– Возможно, я им не чужой,- предположил Сен-Жермен. Поглаживая густой мех, он почувствовал, что гнев понемногу отпускает его.

Дрессировщики обменялись быстрыми взглядами и стали подступать к чужаку. Один из них потянулся к кинжалу.

– В этом нет необходимости,- сказал Сен-Жермен, вставая.

Ближайший к нему ливиец нервно улыбнулся.

– Господин, нам не до шуток. Тебе лучше уйти. Сен-Жермен молча стоял и ждал. Его охватила апатия. Ливийцы переглянулись и сочли за лучшее удалиться. Изящные кошки, подергивая ушами, жались к их медным ногам.

– Бедняги,- произнес сочувственный голос. Сен-Жермен все стоял, провожая компанию взглядом.- Ты понравился кошкам, мой господин. Дрессировщики просто ревнуют.

– Да, мой Кошрод, ты, наверное, прав.

В следующий момент ему пришлось сдвинуться в сторону. По коридору шагал взвод греческих воинов с поднятыми копьями и прижатыми к торсам щитами. Их вел хмурый седой ветеран.

– Им предстоит сражаться с армянскими лучниками,- безразлично сказал Кошрод.

– Кто, по-твоему, победит?

– Грекам придется туго.- Молодой человек поразмыслил: – Если армяне начнут их обстреливать с дальних позиций. Главное, соблюдать осторожность и не подпускать копейщиков близко.

Сен-Жермен покачал головой.

– Что-то мне плохо верится в осторожность армян.

Шум на трибунах усилился и сделался возбужденным. Мужчины одновременно потянулись к одному из узких окошек, но оно было пыльным, к тому же над ним болталась какая-то тряпка и заслоняла обзор.

– Что там происходит?

Кошрод неохотно и с явным отвращением в голосе отозвался:

– Ослы покрывают приговоренных к смерти преступниц.

Вой толпы все нарастал, потом как по команде затих. В наступившей тишине прозвучали три душераздирающих вопля. Толпа вновь загомонила, но эти вопли, казалось, все еще продолжали висеть в зловонном воздухе коридора.

– Что ж,- сказал Сен-Жермен, отворачиваясь от окна,- все кончено.- Положив руку на плечо Кошрода, он повел его прочь.- Ты сегодня опять участвуешь в скачках?

– Да, И еще завтра. Красным на этих играх не очень везет, они делают на меня ставку.- Потухший взгляд молодого перса несколько оживился. Он провел в Риме семь лет, но так и не смог привыкнуть к царящим здесь нравам.

– Может, тебе вообще нет смысла за них выступать? Я не римлянин, в скаковые фракции меня не берут У тебя имеется выбор. Можешь примкнуть к синим, к зеленым, к белым…

– К пурпурным, к золотым,- добавил Кошрод.- Цвет не имеет значения. Скачки есть скачки, во что ни рядись.

– Тогда шел бы к зеленым. Император их любит, он щедро награждает возниц. Через лабиринты залов, лестниц и переходов они двигались к той части цирка, где располагались конюшни и колесницы.

– Когда они побеждают. Когда проигрывают, он столь же рьяно карает своих любимцев. Сегелиона из Гадеса 1 привязали к его же упряжке и хлестнули коней. Он умер.- Кошрод помолчал и взглянул на хозяина.- Возницы здесь долго не живут.

– Очередная жестокость,- задумчиво произнес Сен-Жермен.- А ведь всего несколько лет назад он сам наложил запрет на кровопролитие в цирках. Теперь же…- Лицо его помрачнело, он надолго умолк.

Когда вдалеке послышались голоса и ржание лошадей, Кошрод схватил хозяина за руку. Сен-Жермен остановился, вопросительно глядя на перса.

– Мой господин, я… мне надо… могу я задать вопрос?

Раб говорил шепотом и казался смущенным. Сен-Жермен помолчал, потом произнес:

– Говори.

– Ты… ты ляжешь спать с Тиштри? Сен-Жермен сам был когда-то рабом и не удивился вопросу. Он высвободился из хватки.

– Нет. Она ранена.

– Ты будешь один? – Кошрод зажмурился, ожидая удара.

– Один? – переспросил Сен-Жермен с едва уловимым оттенком иронии.

– Есть ли у тебя кто-то еще? – Раб знал, что зашел далеко, но готов был идти дальше.

В глазах Сен-Жермена мелькнула тень, и на какой-то миг его взгляд сделался отстраненным.

– Нет. Кроме Тиштри, у меня нет никого. Кошрод потупился, собирая всю свою храбрость в

кулак, потом, глядя в сторону, прошептал:

– Тогда… не захочешь ли ты взять меня?

Он понимал, что за дерзость его могут продать. Или сослать – в Тревири, в Диводур, в Петовион, но главное было сказано. Раб ждал приговора.

– Я очень стар, мальчик,- мягко произнес Сен-Жермен.

– Ты одинок,- пробормотал Кошрод.- Так же, как я. Мы оба…

Губы того, к кому он стремился, насмешливо искривились.

– Мы оба с тобой одиноки как отпрыски государей, потерявших корону? Не это ли ты хочешь сказать, принц Кошрод Кайван? – Молодой человек вздрогнул.- Да-да, я знаю, кто ты такой. Тебе повезло, что тебя продали в рабство. Другой узурпатор мог бы быть менее сердобольным.

– Он поджарил на вертеле моего отца! – вскричал Кошрод.

– Но пощадил его детей. И даже не оскопил мальчика. То есть тебя. Помни об этом. Нравы Персии улучшаются, это отрадно.

Один из пробегавших мимо конюших обернулся и прокричал:

– Эй, парень, поторопись! Я приготовил твою колесницу!

– Сейчас, Брик.- Глаза молодого перса стали печальны.- Ты продашь меня? Или сошлешь?

Сен-Жермен усмехнулся.

– Надо бы, но не стану. Я… тронут твоим… вниманием.- Он резко переменил тон: – Ступай. Желаю удачи.

Кошрод сделал последнюю попытку спасти положение.

– Тиштри однажды призналась, что… что ты ведешь себя не так, как другие.

– Очень возможно,- сухо сказал Сен-Жермен.

– Это бы не имело значения,- настаивал перс.

– Ты уверен?

Очередной долгий вопль, вырвавшийся из шестидесяти тысяч глоток, заглушил все посторонние звуки. Когда он затих, Сен-Жермен произнес:

– То, с чем ты можешь столкнуться, граничит со смертью.

От слов этих веяло холодом, но молодой человек рассмеялся:

– Смерть? А разве сейчас она далеко?

Он повернулся и, не взглянув больше на хозяина, направился к ожидавшей его колеснице.

Письмо к Нерону.

«Нерон, цезарь и повелитель мира, взываю к тебе!

Как гражданин Рима, пусть низкого звания, прошу тебя обратить свой августейший взор на моих братьев по вере, неправедно осужденных на жестокую смерть.

Ты говорил, что Рим будет терпим ко всякой религии, и в этом городе, без сомнения, довольно храмов, якобы подтверждающих эту терпимость, однако на деле она является иллюзорной, и тому подтверждением твои собственные поступки. Зачем ты обрушиваешься на тех, кто избрал смиренное поклонение истинному Спасителю единственной стезей для себя, зачем направляешь против них всю мощь римского государства?

Возможно, ты по-прежнему смешиваешь нас с непокорными иудеями, поднявшими мятеж против твоего правления на их земле? Верно, мы следуем учению человека, который был иудеем, но мы не подвергаем сомнению политику Рима. Мы всего лишь стараемся жить в соответствии с заветами Иисуса Христа, сына Иосифа, наши взгляды отличны от иудейских. У них существует, правда, великое множество сект, но в большинстве своем они сходятся на одном, веруя, что однажды в мир явится Божий посланник и укажет им путь к спасению. Мы же, называющие себя христианами, верим, что таковое уже свершилось с рождением Иисуса шестьдесят пять лет назад. Мы почитаем Иисуса сыном Господним и единственным Спасителем всего человечества, что иудеями отрицается, и отрицание это нас рознит.

Ты вознамерился преследовать нас - но за что? Ведь разница между нами и иудеями очевидна. Многие наши братья томятся в тюрьмах и на триремах 1 лишь потому, что ты и твои ставленники даже и не пытаются это себе уяснить.

умоляю, прислушайся к своему сердцу, о государь, обрати внимание на собственные законы и не причисляй к мятежникам неповинных. Ты без предубеждения позволяешь всем покоренным Римом народам почитать своих ложных богов. Почему же нам, способным указать тебе единственную дорогу к спасению, запрещено исповедовать нашу религию с той же открытостью и свободой, с какой сбившиеся с пути •римлянки посещают храмы Исиды? 2 Наверняка египетская Исида не менее чужда Риму, чем мы. Почему для тебя невозможно распространить ту же протекцию и на нас? Успокой свое сердце и прекрати неправедные гонения, иначе весь мир содрогнется, узнав, что хваленая римская справедливость есть ложь, а тебя возненавидят при жизни и низвергнут во тьму после смерти за пренебрежение к тем, кто нес тебе свет истины, почитая заповеди истинного Спасителя, благосклонного к каждому уверовавшему в него человеку.

Ты убиваешь мое тело, но я все же молюсь за тебя перед троном Господним.

Именем Христовым

Филип, гражданин Рима».