Кроссовер масок

Глава 5. Истины исключительных слабаков

Впервые четкая направленность в действиях проявилась у Аркаши уже в раннем возрасте. Стремление к идеальности. Это стремление стало целью, которая помогла бы исполнить ее единственное заветное желание...

В тот день в детском саду было особенно суетно. Дети в первый раз в своей короткой, но счастливой жизни пытались рисовать жирафа. Весьма ответственное мероприятие.

Маленькая Аркаша отстраненно разглядывала картинку животного с удивительно длинной шеей, выданной для примера, и тихонько негодовала от того, что воспитательница Варюша рекомендовала начинать рисовать жирафа с тела, а затем уже приделывать шею с головой и остальные конечности. Аркаше же хотелось изобразить сначала голову и шею.

— Ух ты, красотища какая!

Насупленная Аркаша обернулась. Воспитательница Варюша, нагнувшись над столом Борьки-соплежуйки, восхищенно рассматривала его рисунок.

— Жираф как настоящий вышел! Умница. Теперь раскрась его, а вечером покажешь маме, чтобы гордилась. Она похвалит тебя за такую красоту. И любить тебя еще больше будет!

Аркаша навострила уши.

— Похвалит? — с расстановкой произнесла она.

Все еще улыбающаяся воспитательница Варюша повернулась к ней и кивнула.

— Конечно же, похвалит.

— Меня похвалит, — вмешался Борька-соплежуйка и гордо шмыгнул носом.

— Если нарисовать жирафа красиво, то за это тебя точно похвалят, — продолжала размышлять Аркаша. — А обнимут?

— Конечно. Это тоже своего рода похвала.

— И будут любить?

— Ну конечно.

— Точно?

— Конечно!

Аркаша, посерьезнев, кивнула и повернулась к своему все еще пустому листку. Ей необходимо было нарисовать красивого жирафа, чтобы потом показать рисунок тете Оле. И тогда тетя похвалила бы ее. И обняла. И полюбила бы.

Аркаша очень старалась и вечером, полная надежд, продемонстрировала жирафа тете Оле.

— Что за каля-маля? — буркнула Ольга Захарова, отпивая дешевое вино прямо из коробки.

— Жираф. — Аркаша предвкушала похвалу и объятие.

— С кем спарилась жирафиха, чтоб получился такой уродец? — поинтересовалась тетя Оля, нащупывая ногой тапок под кофейным столиком.

Девочка затруднилась с ответом, а потому просто снова указала на сам факт:

— Но это жираф.

Однако тетя Оля не спешила хвалить ее, и девочка никак не могла понять причину.

— Выкинь это убожество, а то оно ночью мне сниться будет.

Обещанной похвалы не последовало, и Аркаша, поразмыслив, пришла к выводу, что ее рисунок был ужасен. За ужасный рисунок тетя Оля не станет ее любить.

Девочка стала рисовать жирафа каждый день — снова и снова. Усердно копировала цвета его шерсти с картинки-примера, аккуратно выводила все контуры и показывала рисунки воспитательнице Варюше, чтобы оценить и ее реакцию. К удивлению Аркаши, та беспрестанно восхищалась талантом девочки, а вот тетю Олю жираф отчего-то по-прежнему не впечатлял.

«Должно быть лучше. Все должно быть лучше», — думала Аркаша, постепенно проецируя эту мысль на каждое свое действие. Ведь то, что не идеально, не может понравиться тете Оле. И она не полюбит свою бездарную племянницу.

Однажды холодным осенним вечером, когда пришедшая в детский сад за своей подопечной Ольга Захарова, сдерживая раздражение, наблюдала за тем, как, стоя у шкафчика, торопливо одевалась Аркаша, ее окликнула воспитательница Варюша.

— Не уделите мне пару минут?

Ольга Захарова мрачно взглянула на улыбающуюся женщину.

— Одну минуту.

Улыбка сползла с лица воспитательницы Варюши. Она была добродушным человеком, всем нравилась и всем старалась угодить, и поэтому грубые интонации, которые прозвучали в голосе высокой светловолосой женщины, каждый вечер самой последней из родителей приходящей за своим ребенком, стали для нее полной неожиданностью.

— Тогда... тогда я подожду вас в игровой комнате группы, — пролепетала Варюша, вцепляясь в подол своего милого, как она считала, платья.

— Зачем меня ждать? — Левый уголок густо накрашенных губ Захаровой пополз вверх, создав такой впечатляющий оскал, что Варюша невольно попятилась, мысленно коря себя за то, что накануне до поздней ночи смотрела фильм про каннибалов.

— Ну... чтобы вы помогли Аркаше одеться.

— Сама оденется. Не маленькая.

«Но она и правда маленькая», — хотела возразить Варюша, но так и не посмела.

— Хотя... — Ольга Захарова воровато оглянулась по сторонам. — И правда, подождите-ка меня в этой вашей группке. Помогу девчонке, а то ведь не справится бестолочь.

Дождавшись, когда так и не посмевшая возмутиться воспитательница скроется за дверью игровой комнаты, Ольга Захарова подскочила к Аркаше. В раздевалке группы они были совершенно одни — остальных детей уже давно забрали, — поэтому женщина, особо не таясь, сунула в руки подопечной пачку ментоловых сигарет.

— Спрячь куда-нибудь, соплячка. Хотела выкурить, как только мы выйдет отсюда, так на тебе — и этой маленькой радости лишают. Лахудры твои, между прочим. Видишь, как юбочка моя плотненько к бедрышкам прилегает — красота! Ни карманов, ничего — некуда убрать. А в сумочке помнется пачка. Так что спрячь. И не мни сама. Поняла?

Аркаша кивнула, послушно пряча пачку сигарет в карман комбинезончика.

— Щас приду. А ты стой тут и изображай пограничный столб. Справишься?

— Да.

Постукивание каблучков передавало все раздражение владелицы. Передумав открывать дверь пинком, Ольга Захарова пихнула ее ладонью и окинула презрительным взглядом вздрогнувшую от оглушительного грохота воспитательницу.

— Помогли? — робко спросила Варюша.

— Чё? — Ольга недоуменно прищурилась.

— Аркаше.

— А... — Захарова похлопала себя по бедру в поисках зажигалки, но тут вспомнила, что она в новенькой юбке без карманов, зажигалка засунута в полупустую пачку сигарет, оставшуюся у соплячки, а сама она пребывает в помещении, в котором витают отвратительные запахи молока и масла и в котором — черти всех побери! — запрещается курить. От этого факта Ольга разозлилась еще больше. — Натянули ей трусишки, да.

Варюша обескуражено уставилась на собеседницу. Присутствие этой дамы в короткой юбке и кожаной куртке, которая не замечала, как ее высокий острый каблук сапога вдавливается в шею плюшевого котенка, лежащего на полу, нещадно действовало на ее психику.

— Ну? Осталось тридцать четыре секунды из той минуты, что вы у меня выторговали, — мрачно заметила Ольга Захарова, вновь привычным движением похлопывая себя по бедру.

— Ох, извините. — Воспитательница постаралась взять себя в руки. — Это насчет Аркаши.

— Да ну? — съязвила Ольга. — А я уж было подумала, что вещать вы будете, по меньшей мере, о выводе человеческого таланта к засорению земель мусором на новые уровни — этак в космические пространства. Так у вас торжественно приглашение на разговор звучало. А все оказывается очень приземлено.

— Извините, — испуганно откликнулась Варюша.

— Ну-ну. Так, прошу прощения за мой арабский, но чё надо-то? От меня?

— Меня немного беспокоит поведение Аркаши! — на одном дыхании выпалила воспитательница, которую этот предварительный разговор уже успел порядком сбить с толку.

— Интересно. — Ольга сложила руки на груди и исподлобья глянула на Варюшу. — Чего она учудила?

— Понимаете, — молодая воспитательница начала нервно массировать пальцы на левой руке, — Аркаша постоянно находится одна. Не подумайте, она хорошая и вежливая девочка, и другие дети к ней тянутся, но она почему-то предпочитает проводить время сама по себе. С другими детьми не играет. И вообще Аркаша совсем… не играет. Она постоянно читает — кстати, ее способности впечатляют. Уже в таком возрасте вполне себе бегло читает. Похоже, вы хорошо с ней занимаетесь дома.

Ольга насмешливо фыркнула, мимолетно вспоминая, как на днях Аркаша попросилась в книжный магазин. Захарова отвела ее туда, только чтобы та перестала пищать своим мерзким голосочком, и скидала в корзину все книги, на которые указывала маленькая пискля. Она даже не смотрела на обложки и цену. Ее ожидания оправдали себя. Соплячка и вовсе перестала доставать ее и тихонько посиживала в своей комнате.

— К чему я это... — Варюша вздохнула. — Мне иногда кажется, что в Аркаше отсутствует беспечность. Та самая детская непосредственность, которая несет в себе радость. От игр, общения, развития. Нет, нет, Аркаша общается и развивается, но как-то… не знаю, как объяснить… по-иному. Я в первый раз вижу маленького ребенка, который... — Женщина мучительно задумалась, подбирая слова. — Который постоянно… находится как бы в напряжении. И даже немного страшно. — Воспитательница нервно хихикнула. — Когда разговариваешь с ней, она смотрит с таким вниманием… не с простым детским любопытством, а она... наблюдает… наблюдает за реакцией собеседника. Ей-богу, наблюдает! Словно оценивает и задумывается, что нужно сказать следующей репликой. Жутковато. Маленькая ведь еще.

— Так... — Захарова наконец обнаружила под своим каблуком котенка и точным пинком отправила его на полку шкафа. — Давайте-ка уточним. Теньковская расквасила нос какому-то спиногрызу?

— Нет, но...

— Огрела кого-то качелями?

— Нет.

— Утопила в манке?

— Нет.

— Значит, проблем с ее поведением нет?

— В этом смысле, конечно, нет.

— Так в другом каком-то смысле она причинила кому-то беспокойство, урон, ущерб?

— Нет, — тихо сказала Варюша.

Ольга сердито дернула края своей куртки, оправляя их.

— Послушайте, дамочка. Я терпеть не могу людей, которые создают проблемы на пустом месте. Проблем нет, вот вы и решили создать их сами. Что за подход нынче в образовательной системе, а? Бардак!

— Постойте! — Варюша дернулась было за развернувшейся к двери Ольгой, но та остановила ее властным взмахом руки.

— Пожалуйста, — процедила Захарова сквозь зубы, — тревожьте меня только в том случае, если девчонка попытается перегрызть кому-нибудь глотку. Или грохнет казенное имущество. Короче, что-то в этом роде. А пустые проблемы оставьте себе. Вечера вам.

Ольга хлопнула дверью, прошла по узкому коридорчику и встала в дверях. Стукнув пару раз кулаком по раме, она угрюмо сообщила:

— Я закончила все дела, соплячка. Собралась? Ну в кои-то веки вовремя. Давай с вещами на выход. У тебя условно досрочное.

Аркаша, поправив шапочку на голове, с готовностью подбежала к тете и протянула руку.

— Чего тебе? Не лапай мою юбку. Топай по лестнице.

— Смотри. — Аркаша раскрыла перед ней свернутый кусочек бумаги с рисунком. — Жираф.

— Опять суешь мне какие-то туалетные бумажки. Фу. — Ольга, даже не взглянув на рисунок, вырвала его из рук девочки и забросила в дальний угол раздевалки. — Реветь собралась?

— Нет. — Аркаша сунула руки в кармашки курточки и стала спускаться по лестнице. — Буду.

— А? — Ольга вцепилась в перила, чтобы не скатиться по лестнице из-за своих высоких каблуков. — Чего бормочешь?

— Буду больше стараться, — прошептала Аркаша и толкнула дверь, ведущую на улицу.

— Ни черта не слышу, что ты там бубнишь. — Захарова благополучно добралась до конца лестницы и здесь уже позволила себе открыть дверь пинком. — Стоять, соплячка! Надеюсь, сигаретки мои не посеяла?!..

Луми покинул Аркашу возле входа в Туманный Лабиринт. Странная юркая снежинка. Она даже не успела вернуть ему одежду. Хотя этому Аркаша как раз и порадовалась — тело все еще требовало тепла.

Возобновлять пробежку уже отпало всякое желание, поэтому девушка побрела по пустынной аллее, вслушиваясь в шорохи, создаваемые осенним ветром.

Боковые дорожки из плиток вели в гущу растительности, и Аркаша, не пылая особым желанием к исследованию, выбрала самую узкую, чтобы уйти с главной дороги и скрыться из виду. Метров через двадцать дорожка плавно преобразовалась в белоснежные каменные ступени, ведущие к белокаменному коридору. Невысокие колонны поддерживали покатую каменную крышу, а сам длинный коридор соединялся вдали еще с несколькими подобными себе. Строение, созданное скорее для кричащей красоты, нежели для цели поконструктивнее. Но для того, чтобы скрыться, например, от дождя, могло вполне сгодиться.

— Нет, Снежок, лучше тебе не ждать меня в чарбольной секции, — пробормотала Аркаша, углубляясь в небольшой лабиринт зарослей у самого входа в белокаменный коридор. — Чарбол не для меня. Займусь лучше... — Девушка остановилась, задумчиво глядя на скамейку у малюсенького фонтана посреди все еще цветущего кустарника. — Займусь... Чем? Надо же, как сложно. — Аркаша плюхнулась на скамью и, вытянув ноги, воззрилась в небеса. — Я не знаю, что мне делать, — четко выговорила она. — Совсем не знаю.

Узнай. Чего. Хочешь. Ты.

— Я не знаю, Снежок.

Узнай...

— Не знаю.

Узнай.

— Я не знаю!!!

Аркаша сорвала с головы шапку и кинула в траву. Аккуратно собранные с утра волосы растрепались окончательно и легли на плечи, словно тяжелый груз. Прикрыв рот ладонью, девушка согнулась, ощущая, как желудок скручивается от спазма. Так тело справлялось со стрессом, компенсируя этим невозможность избавления от негатива слезами.

Кусты на краю пятачка, где расположилась Аркаша, зашуршали. На дорожку неуклюже выкатился черно-белый пушистый клубок.

— Я хоть и выгляжу диковато, но цивилизованность у меня в крови! — ворчливо сообщил невесть кому Гуча, торопливо выдирая хвост из крепкой хватки веток. — Асфальтовые дорожки мне и топографическую карту для чайников! О, доча! — Обрадованный скунс подскочил к девушке и потерся о ноги, точно кот. — Насилу нашел! Повезло, что выбрал это направление и наткнулся на тебя. А теперь мои претензии. Ты пошто папаню с душегубом один на один оставила?!! Я проснулся и тут сразу чуть не помер со страху! Ладно, успел слинять, пока твоя рыбешка глаза продирала!

Аркаша положила локти на колени и водрузила подбородок на кулаки, утомленно рассматривая извергающего цензурные ругательства Гучу.

— Ты же вчера с ним почти час провел, пока уговаривал вернуться. — Она подавила зевок. — Тоже с глазу на глаз беседовали.

— Но-но, различай ситуации. — Скунс дернул хвостом в знак несогласия. — Или разгуливать с твоим шалопаем по открытой местности, или сидеть в закрытом пространстве два на три. При худшем раскладе только в форточку сигать.

— Ты переоцениваешь степень его кошмарности. Он добрый.

— Знай, доча. Лучше перебдеть, — назидательно высказался Гуча.

Аркаша равнодушно пожала плечами. Спорить с ним не было настроения. Как и сил. Вообще ни на что больше не было сил.

— Славно, что ты додумалась одеться потеплее. — Скунс одобрительно осмотрел экипировку, доставшуюся ей от Луми. — Здесь погода то и дело шалит. Сказывается близость четырех зон со своими вечными температурными режимами. Я и по этой причине тоже побежал тебя искать. Ты в следующий раз предупреждай, что любишь с раннего утречка выгуляться, а то я ведь волнуюсь. Нам бы еще тебе одежку поискать, а то не вечно же оголять шалопая по соседству. Мне вот никакой холод не страшен. Я сам себе шерстяной носок. — Гуча скрипуче захихикал.

Аркаша его монолог слушала вполуха. Ею овладела жуткая апатия, и она вкладывала остатки сил в попытки удержаться на скамейке в вертикальном положении.

— Гуч, а ты знаешь, чего хочешь?

Скунс смолк и озадаченно глянул на девушку.

— Прямо сейчас?

— Вообще. Твои стремления.

— Еще бы. У меня такой списочек, что и жизни не хватит на исполнение всего задуманного. Но приоритеты, конечно, расставлены.

— А как ты узнал, чего хочешь?

— Хм-м... — Гуча задумался. — Наверное, все зависит от моих предпочтений, любви к тому или иному занятию, от характера тоже. А откуда вдруг такая заинтересованность?

— Просто... — Аркаша покосилась на шапку Луми, валяющуюся в траве. — По-моему, я застряла на месте. Я не знаю, чего хочу.

— Это из-за Ольги Захаровой? — Гуча сердито засопел. — Брось. Она в прошлом. Ты свободна от нее.

А что это значит? Как понять сущность отличий между той жизнью до «Всеобъемлющего стирания» и теперешней?

Аркаша соскользнула со скамейки на траву, чтобы быть ближе к зверьку.

— Я понимаю, что происходит. — В голосе девушки не было ни капли эмоций. Она проводила обычный расчетливый анализ, вот только объектом была ее собственная жизнь. — Единственное, что я когда-либо хотела, это внимание и любовь Ольги Захаровой — моей родной тети. Я стремилась только к этому, все остальное было лишь способами достижения цели. Мое поведение, мои оценки, мои достижения в спорте, на занятиях в кружках и прочее. Когда наивысшие достижения в чем-либо не приносили ожидаемого результата, я переходила к следующему способу. Бросала все и начинала сначала. Забавно. — Аркаша подняла к лицу собственные ладони, но смотрела как будто сквозь них. — Ничто так и не заставило ее обратить на меня внимание. Я была для нее все той же никчемной соплячкой. А я продолжала искать. Выжимала все из одного способа и переходила к другому. Снова и снова. Я была хорошей девочкой. Самой... хорошей. Для всех. Но не для. — Аркаша повернула голову к Гуче, и скунс невольно попятился — столь диким был взгляд девушки. Глаза, большие от природы, казалось, заняли собой все лицо. — Не для нее.

— Аркаш.

Но девушка не слышала его.

— Я только этим и занималась. Сколько себя помню. Охотилась за ее любовью. Все ради нее. Нет… все ради себя. Опять нет. — Аркаша закусила губу. — Я же хотела этого для себя? И для этого делала все ради нее. Как же запутанно. — Она хихикнула, но в этом не было ни грамма веселости.

«Дело в направляющем, — Аркаша повторила про себя слова Луми. — Тетя Оля была для меня направляющим. Единственным направляющим».

— Тетя Оля была моим направляющим. Точно. Снежок прав.

— Аркаш...

— А теперь ее нет рядом. И снова забавно. Это и был мой смысл жизни?

— Хватит! Прекращай! — Гуча встал передними лапками на Аркашины колени. — Не держись за того, кто недостоин твоего внимания!

Аркаша отвела взгляд от маленьких проницательных глаз Гучи.

— Тетя Оля не очень хороший человек, — пробормотала она.

— Эта женщина отвратительный человек! — Скунс от негодования клацнул зубами. — Но проблема в том, что только она и была рядом с тобой. Черт бы ее побрал... Понимаю, ты ее любила. Это нормально. Ох, знала бы ты, как я ее теперь ненавижу. Что же она сотворила с тобой, детка?

— Ну… — Аркаша дернула плечами, будто это и вовсе ее не волновало. — Она просто была рядом. Всегда.

Гуча тяжело вздохнул и помотал маленькой головкой.

— Одобрение. Мы жаждем его. И сильнее жаждем получить его от кого-то особенного. — Скунс залез на колени девушки и, приподнявшись, уперся лапками в ее плечо. — А когда не получаем от этого особенного для нас существа даже простецкого одобрения, становится больно. Тебе нужно избавиться от этого груза. Оставить позади эти воспоминания вместе с Ольгой Захаровой.

— Но, Гуча, — Аркаша повернулась к скунсу и, улыбнувшись, погладила его, — она ведь и так позади. Она отказалась от меня. Поэтому я здесь. Это все позади. Где-то там, далеко. И тетя Оля далеко.

— Но не для тебя. — Гуча отстранился от ласки. — И прекрати улыбаться, когда тебе вовсе не хочется улыбаться! Ты ас в этом. И если бы мы не разговаривали по душам в эти последние дни, я бы, без сомнения, поверил в искренность твоей улыбки. Потому что, пропади все пропадом, но ты и правда умеешь изображать искренность. Выучила эту науку и пользуешься своими способностями, как истинный профессионал. Но, знаешь, от этого так горько! Ясно?! Это вовсе не хорошо! Это вовсе не здорово, что ты умеешь так искусно врать! Не ври мне. Не улыбайся! Покажи настоящие чувства! Чего ты хочешь?

Улыбка Аркаши пропала.

— Может, не стоило откровенничать с тобой? — сухо спросила она. — И раньше тоже? Теперь ты волнуешься. А так бы ты увидел, как я улыбаюсь, и подумал бы, что...

— Что у тебя все отлично, да? — Гуча разозлено пихнул девушку лапкой. — Вот как всегда было? Для всех?! Все вокруг думали, что у хорошей, замечательнейшей во всех отношениях девочки все здорово?!

— В этом смысл. — Аркаше почему-то захотелось сбросить скунса с коленей, но она сдерживалась. — Зачем окружающим знать о моих проблемах?

— Верно. Слишком откровенной быть тоже не стоит. И нужно знать тех, с кем можно без опаски делиться переживаниями. Но скрывать все ПОСТОЯННО? — Гуча задохнулся, будто сама мысль об этом приводила его в ужас. — Держать боль и переживания в себе долгие годы? Да кто с этим вообще может справиться?

— Хорошая девочка, — холодно сообщила Аркаша.

— Да ну?! Скажи мне, хорошая девочка, когда в последний раз ты плакала?

— Плакала? — Аркаша рефлекторно поморщилась. — Хныкалки под запретом. Так тетя Оля говорила. И я согласна с ней. Бессмысленно тратить время на…

— Когда? — повысил голос Гуча. — Когда ты плакала в последний раз?

Аркаша раздраженно поджала губы, но все-таки задумалась.

— Наверное, когда мне три было. Я вообще при тете Оле никогда не плакала.

— А когда ее не было рядом?

— Хныкалки под запретом, — механическим голосом повторила Аркаша.

Гуча безотрывно смотрел на нее некоторое время, а затем издал тихий вопль.

— Бог мой! — ахнул он. — Последний раз в три года?! Нельзя! Нельзя копить все внутри! Ты же живой человек с чувствами и эмоциями! Как ты вообще жила все это время?

Взгляд Аркаши потускнел.

— А что бы изменилось? — тихо спросила она. — Если бы я рыдала по каждому поводу, кричала от обиды или изнывала бы от ярости? Тетя Оля полюбила бы меня тогда? Она бы говорила, что гордится мной, когда приходила с родительских собраний, где меня постоянно хвалили? Или обнимала бы меня, радуясь моим победам? Или ходила бы гулять со мной в зоопарк и в кино? Она бы. — Аркаша сглотнула, — …похвалила бы меня за рисунок жирафа?.. Бессмысленно. Я уже привыкла скрывать свои чувства.

— Снова таишься? Прячешь все внутри? Но тебе ведь очень хочется заплакать сейчас, да?

Аркаша тряхнула челкой и быстро-быстро заморгала.

— Если бы я начала грустить и плакать… ничего бы не изменилось.

— Выдержка тоже ни к чем хорошему не может привести.

— Что ты от меня хочешь? — Голос Аркаши был слишком спокойным. — Чтобы я сказала это вслух? То, что чувствую? Что обида сжирает меня изнутри? Что я чувствую себя бутоном, который отделили от стебля? Я так сильно старалась выразить свою любовь. Я так сильно хотела защитить тетю Олю от порицания общества. Я так часто сдерживала слезы, потому что ее раздражали плачущие люди. Столько усилий, а она столь легко отказалась от меня. Чирк-чирк. Черненьким. Чирк-чирк. И меня для нее будто и не существовало. Как же так? Я же была такой идеальной.

— Плачь! — Гуча боднул Аркашу головой. — Поплачь хотя бы сейчас! Выплесни все то, что накопилось за эти годы.

— Но это бессмысленно. Слезы бессмысленны. Тем более бессмысленно плакать о том, что уже позади.

— Хватит держать в голове слова Ольги Захаровой! Прекрати подчиняться ее запретам! Будь честной сама с собой! И скажи прямо сейчас, чего ты хочешь!

Аркаша отпрянула и стукнулась спиной о скамью. Ее губы и руки затряслись.

— Говори! — настаивал Гуча. — Плачь! Говори! Плачь! Давай же!

— Я...

— Ольга Захарова для тебя все еще здесь, с тобой. Ты держишь ее при себе, хотя и твердишь обратное. Говори!

— Я... нет...

— Говори!!!

Аркаша встрепенулась и столкнула Гучу со своих колен. Быстро поднявшись на ноги, она дико заозиралась, а затем, будто только что заметив скамейку, со всего размаха пнула ее.

— Я не знаю, что мне делать! — взвизгнула Аркаша, вцепляясь в собственные волосы и снова падая на колени. — Что мне делать без тети Оли? Почему она не пришла за мной?! Мне было так страшно! — Первая слезинка прокатилась по бледной щеке. — Страшно! Как мне жить без нее?! Как?! Где я?! Чего хочу?! Раньше я знала, чего хочу, потому что хотела только одного! Что делать?.. Страшно... мне очень страшно... я боюсь, тетя Оля, боюсь... что же мне делать.

Слезы хлынули с силой водного потока, путь которому много столетий перекрывала ненавистная дамба. Аркаша плакала навзрыд, задыхаясь, хрипло вопя и впиваясь ногтями в траву. Глаза утратили способность видеть, разум опустел, щеки горели, горло исторгало воистину звериные крики.

— Не знаю... не знаю... — всхлипывала она. — Не знаю... что делать.

Что-то пушистое коснулось ее уха. Вздрогнув, Аркаша с силой прижала к себе Гучу и зарылась лицом в густоту его шерсти. Слезы текли, не переставая.

— Плачь, — ласково прошептал Гуча, уткнувшись носом в ее шею. — Это хорошо. Это нормально. Плачь столько, сколько хочешь. Теперь никто не запретит тебе делать это.

Наверное, это продолжалось не одно столетие — так показалось обессилившей от слез Аркаше. Весь свой запас, все, что таилось внутри, наконец-то прорвалось наружу. И она стала легкой. Разум обратился пустой чашей, а сама она стала воздушным шариком. Парящей и невесомой.

— Эй, Аркаш, мы, конечно, еще с тобой плохо друг друга знаем, но я буду очень стараться. — Гуча аккуратно завозился в ее объятиях. — И поддержу тебя во всем. Во всех твоих начинаниях. Так что, давай, просто начни.

Аркаша шмыгнула носом.

— Спа... спасибо.

— И разрешаю вытереть об меня сопли, — торжественно провозгласил Гуча, и Аркаша глухо кашлянула в его черно-белую шерстку. — Получше стало?

Девушка неуверенно кивнула.

— И мне. — Гуча облегченно вздохнул. — Прости, что не могу обнять тебя, но ты можешь меня тискать, когда пожелаешь.

Всхлипнув в последний раз, Аркаша закивала, задевая лбом шерстку на голове зверька.

— Вот и ладушки. Хочешь еще воздухом подышать? Одна побыть?

Снова кивок.

Гуча, махнув хвостом, потрусил по дорожке.

— Не дрейфь, доча, со всем справимся. Мы же вместе!

Аркаша проследила за тем, как черно-белый хвост Гучи скрылся за поворотом, а затем медленно поднялась. Огляделась и направилась в сторону белокаменного коридора. С остервенением вытирая рукавом остатки слез, Аркаша шагнула под крышу строения.

Заметив слева какое-то движение, девушка отпрянула, уворачиваясь от предполагаемой атаки.

— Какая-то ты дерганная, Шмакодявка.

У самой стены, прислонившись спиной к колонне, стоял Ровен. Его волосы были собраны в маленький хвостик на затылке. Он был в бордовой футболке и спортивных брюках. Ткань футболки прилипла к груди, обозначая влажные пятна. На шее демона висели наушники, а подошва кроссовок, что были на нем, идеально подходила для бега.

Бег. Значит, Момо тоже не пренебрегает утренней пробежкой.

Вот же угораздило на него наткнуться! С другой стороны, вполне возможно, что это его обычный маршрут, ведь сама Аркаша впервые оказалась в этой части Блэкджека.

Насмешливо улыбнувшись, юноша откинул голову на каменную поверхность, приняв одну из демонстративно расслабленных поз. Убрать колонну-опору, наклонить голову в сторону и можно подумать, что демон, лениво щурясь, возлеживает на мягчайшем из лож.

Закусив губу, Аркаша молча двинулась мимо ухмыляющегося демона.

«Чего это он такую морду лица состроил?»

Внезапно девушку осенило. Резко затормозив, она развернулась к Ровену.

— Ты все слышал?

— Все, — не стал отрицать юноша. Его ухмылка стала шире — под верхней губой мелькнула белизна зубов.

Пульс Аркаши участился. Меньше всего ей хотелось, чтобы ее слишком эмоциональную исповедь кто-то слышал, а еще хуже — истерику. Но не свезло. Да еще как! Свидетелем оказался демон, которому наверняка приятны человеческие страдания. Не зря же он так премерзко усмехался, сверля ее заинтересованным взглядом.

— Это не твое дело, Момо. — Слезы окончательно высохли, и лишь противное чувство стянутой кожи на щеках продолжало напоминать о постыдной потере самообладания.

Усмешка исчезла с лица Ровена. Оттолкнувшись от колонны, демон шагнул в сторону Аркаши. По восприятию ударила демоническая аура. Пустой желудок скрючился, жалобным урчанием сообщая, что тошнотворный позыв ему сопроводить нечем. С трудом преодолев желание зажать ладонями рот, девушка, судорожно вздохнув, выпрямила спину, с вызовом глядя на приблизившегося.

— Достала со своим «Момо». Я тебе не «персик», — с расстановкой произнес демон, наклоняясь к Аркаше. Два неизменных малиновых локона челки коснулись лица девушки, заставляя на мгновение зажмуриться, и, скользнув по носу, защекотали ее щеку и подбородок.

В этом момент Аркаша ясно ощутила густой аромат. Он окутал ее, прогнав позывы тошноты. В ситуации, когда любой другой бы источал вонь потного напоминания об усердной тренировке, Момо попросту сладко благоухал. Чуть тяжеловатый и сочный аромат персика, будто прорывающийся из только что открытой кастрюли с горячим персиковым компотом.

— Что за привычка подходить вплотную при разговоре? — сдавленным голосом спросила Аркаша, проглатывая слюну и выбрасывая вперед раскрытую ладонь, тем самым заставляя нависшего над ней Ровена отступить на шаг.

— Ты мелкая. — Юноша как ни в чем не бывало отклонился назад и засунул руки в карманы. — И твои волосы вечно пушатся, отчего мне не видно твоего лица.

— Предлагаешь мне заплетать волосы? — недоуменно поинтересовалась Аркаша, растерянно размышляя, а с чего, собственно, они перешли к разговору о волосах?

— Нет. — Не заботясь о приличиях, Ровен широко зевнул и лениво пожал плечами. — Мне удобнее подходить поближе.

— А вот мне неприятно вторжение в личное пространство. — Повысив голос, Аркаша акцентировала внимание на последнем словосочетании.

— Протест услышан, но не воспринят всерьез. — Ровен демонстративно поковырял мизинцем в ухе.

Брови Аркаши сердито подпрыгнули вверх.

— Что ж, тогда предупреждаю заранее: ваше последующее вяканье про «персики» будет столь же старательно проигнорировано. — Девушка глубоко вдохнула и на выдохе выдала: — МО-МО.

Порыв ветра сбросил с плеч отдельные пушистые пряди. Аркаша, не ожидавшая от Ровена столь стремительных движений, попятилась и с силой врезалась спиной в колонну. Сжатые в кулаки руки юноши ударили в каменную поверхность над головой девушки, локти с обеих сторон плотно зажали лицо. Глаза Аркаши расширились от страха, когда демон начал наклоняться к ней до тех пор, пока его лоб не коснулся ее. Едва заметное давление, и затылок девушки ощутил твердость камня.

С испугу Аркаша забыла, что умеет зажмуриваться, поэтому в упор, не моргая, смотрела в глаза Ровена. Он был так близко, что девушка без труда рассмотрела в радужке демонических глаз каждый плавный переход искрящегося рубинового цвета в насыщено багряный оттенок, каждую малюсенькую золотистую искорку у самого зрачка и мимолетные белесые отблески отраженного утреннего света.

— Ты прямо напрашиваешься. Хочешь, чтобы я тебе шею свернул?

Как же вкусно он пах!

Аркаша пыталась сосредоточиться, но воспринимать угрозы от того, кто так благоухал, было сложно. С таким же успехом можно было обещать голодную смерть, при этом тыкая в нос сочным персиком.

— Динь-дон, Шмакодявка. — Локти Момо вдавились в ее голову, вжимаясь в уши. — Что за отупелый взгляд? Игнорируешь меня?

«Тебя уж точно игнорировать невозможно», — посетовала про себя Аркаша и громко сглотнула.

— Нет.

— Жалкий писк. От жалкой девчонки. Значит, жила и трепыхалась для какой-то тетки? Какое примитивное стремление. Какой до жути упрощенный смысл жизни.

— Не твое дело. — Аркаша замотала головой, высвобождаясь от хватки. От его близости ей стало нестерпимо жарко. — Подслушивать чужие разговоры — это подло!

Момо отстранился, но тут же снова навис над девушкой, прижав ладони к колонне по обе стороны от ее головы.

— А выть на всю округу — нормалек, да? Как еще вервольфы не сбежались, приняв тебя за собрата. Хотя они бы очень удивились, вместо чудища обнаружив зареванную слабачку.

— Твои предположения мне до лампочки, — огрызнулась Аркаша и, повернувшись влево, попыталась толкнуть преграждающую путь демонскую руку. Попытка провалилась. Момо встряхнул рукой, толкая ее назад, и Аркаша, падая, навалилась спиной на другую его руку.

— Знаешь, на что это похоже?

— Нет. — Аркаша поспешила вновь прижаться спиной к стене.

— Эта тетка — Захарова, да? — доминировала над тобой. Долго. Очень долго. Ты не можешь без нее. Не умеешь.

Эти слова были сказаны без вездесущей ухмылки. И Аркашу это напугало.

— Не умею... — прошептала она, пораженная тем, что ее разум не спешил формулировать аргументы, которые позволили бы все отрицать.

— Ты сама сказала этому пуховому носку, называющему себя твоим «папаней», что застряла на месте. Закоротило тебя, а, Шмакодявка? Без этой тетки твоя шмакодявкина система выдает ошибку?

— Неправда. — Аркаша ощутила, что вот-вот снова заплачет. Плохо. Один раз потеряв самообладание, нелегко восстановить прежнее хладнокровие. Впившись зубами в нижнюю губу, она сжала руку в кулак и ткнула им в грудь Момо. Легонько, не прилагая никаких сил.

Юноша молча сверлил ее пронзительным взглядом, а она продолжала стискивать зубы, грозя и вовсе откусить себе губу.

— Любопытно. — Момо сдвинулся в сторону и уперся в стену локтем, а голову прижал к раскрытой ладони. Будто на диван прилег, не иначе. В такой позе его лицо вновь оказалось напротив лица отвернувшейся девушки. Его свободная правая рука потянулась к ее подбородку, и он резко прижал указательный палец к ее губам. От неожиданности Аркаша оставила свои губы в покое и впилась в подставленную костяшку пальца Ровена. — Если в твоей системе не будет сбоев, то ты покажешь что-то большее? У тебя действительно есть какой-то скрытый потенциал? Или ты обычная пищащая да еще и поломанная кукляшка?

Опомнившись, Аркаша перестала кусать палец Момо. Она испуганно сжалась, пытаясь стать как можно меньше, а еще лучше — стать частью белокаменной колонны и больше не слышать ни слова от сладко пахнущего демона.

— Любопытно, что же тогда будет? — неспешно рассуждал Момо, с интересом осматривая следы зубов, оставшиеся на его пальце. — Что будет, если тебя починить? — В глазах юноши вспыхнули пугающие искры. — Тебе нужна замена, Шмакодявка. Другой доминант. Твой новый направляющий. Тот, ради кого ты снова будешь крутиться как глупая дикая юла. И вонючий зверек, который взялся присматривать за тобой, не подходит для этого. Он будет поддерживать тебя во всем. И это отвратно. Он будет восхищаться любыми твоими делами, потому что он близкое для тебя существо. Чихнешь, и зверюшка уже похвалит твои жалкие потуги. Тогда у тебя не будет смысла достигать чего-то большего. Захарова была идеальным вариантом в этом плане, потому что ради нее ты выкладывалась по максимуму. Всегда. А если будешь слушать сюсюканье черно-белого шерстяного носка, размякнешь окончательно. Тебе нужен другой. Чужой. Тот, кто не станет миловаться с тобой. — Внезапно Ровен обхватил щеки Аркаши ладонями, и она задышала, как в лихорадке. — Эта Захарова забила всю твою голову собой. Все просто. Надо всего лишь выкурить ее оттуда. Из твоей башки.

— Маленький камень не полетит сам, — пробормотала Аркаша. Ее глаза заслезились, алые всполохи напротив нее стали единственным ориентиром, а персиковое дыхание превратилось в единственный доступный воздух.

— Камни не летают, тупица. — Момо чуть отодвинул ладони и хлопнул ими по ее щекам. — Если, конечно, их не кинуть.

— Маленький камень хочет... летать. — Аркаша, тяжело дыша, вцепилась в футболку юноши. Влажная ткань тоже пахла персиком.

Сквозь пелену, застилающую взор, она все-таки разглядела, как нахмурился Момо. Кинув странно внимательный взгляд на ее пальцы, треплющие его футболку, он отвернулся и, помедлив, шагнул назад, даруя Аркаше полную свободу. Как только он покинул ее личное пространство, на нее набросился холод. Словно сдернули теплое одеяло и оставили на съедение холодному промозглому утру.

— Я могу им быть.

Аркаша ошарашено уставилась на Момо. На его губах появилась усмешка, но почему-то показалось, что скорее по привычке.

— Направляющим. Заменой. — Что-то вспыхнуло и сразу погасло в глубине его алых глаз. — Уверен, это будет забавно. Желаешь?

Аркаша молчала, поэтому Момо продолжил:

— Вот только мои услуги весьма дорогие. Учти. Но ты ведь все равно не знаешь, чего хочешь. А этот вариант приведет тебя в изначальную форму.

Юноша поправил футболку и двинулся по коридору прочь от Аркаши. Она провожала его растерянным взглядом, когда Момо замедлился и, посмотрев на нее через плечо, бросил:

— Подумай об этом, Шмакодявка. Начни снова трепыхаться. И не ради Захаровой. А ради меня.