Кромешник. Книга 2

Глава 6

Эли Муртез позволил себе свободно развалиться в кресле: кроме него у Дэнни в кабинете никого не было, совещание закончилось. Сам глава Департамента, Службы, как её называли в народе, в отсутствие свидетелей не возражал против разгильдяйской позы своего заместителя и друга.

– Так ты думаешь, что он не поедет в Европу?

– Полагаю, что он уже съездил туда и без наших виз. И к гадалке ходить не надо: то его адвокаты без передышки клювами долбали, а то вдруг утихли… Маху мы дали, вывод такой напрашивается…

Расчистилось, насколько это возможно, небо над Фолклендами, утихли вооружённые силы Аргентины и Великобритании, руководство Службы вздохнуло чуть свободнее. Дэниел Доффер умудрился даже урвать двухнедельный отпуск и скатал с семьёй в Калифорнию: Голливуд, Сан-Франциско, Диснейленд для детишек… Однако, подобно капитану корабля, отпуск он взял последним из всех высших чинов департамента – сначала проследил, чтобы члены его команды воспользовались декларированным Конституцией правом на отдых. Муртез с женой съездил в Европу, в Париж и Рим, и ещё в Африку на сафари, но уже без жены, та была членом общества защиты животных…

Отдохнув, Дэнни принялся разбирать завалы: он раскрыл заброшенные календарные планы, систематизировал их в иерархической последовательности и затребовал по ним обновлённые справки и ориентировки. Были в этих планах и ультралевые террористические организации, у которых, впрочем, террор был декларирован только на бумаге, были и разработки по ненадёжным сановникам… Дело Ларея, хотя и не первым номером, но стояло в этом ряду. Толчком к более пристальному взгляду на данное дело послужило донесение из отделения Муртеза, курирующего МИД: Эли, классный специалист, даже в это адское время умудрился сохранить часть людей на прежних направлениях. Вот они-то и сообщили, что фигурант из одного уголовно-политического дела требует загранпаспорт. Поначалу все шло хорошо: чиновники послушно тянули резину, Эли подготовил проект операции по негласному наблюдению за Лареем в Европе, Дэн пообещал выдать из резервного фонда деньги на данную операцию, хотя в детали вникать не захотел, не до того было… И Муртез на радостях укатил в отпуск, не доведя до конца вопрос о людях «сопровождения» и командировочных для них. Тем временем, по прямому запросу Доффера, Контора (Департамент внутренних дел) совместно со Службой подготовила обширную справку по Ларею. Доффер читал её и только головой крутил…

– Это сугубо твоя вина, Эли, что ты с Европой для Ларея прокололся. Так в тему было бы узнать – зачем он туда ездил или собирался съездить. Может, прав был Фихтер: не агент ли это Её Величества, этакий, знаешь, 006?

– Да вряд ли. Уж скорее с наркотиками дело связано или с золотишком.

– Ты что, Эли, какие наркотики? Тут ясно изложено, что его группировка наркотиками не занимается. Ты что, не читал?

– Я писал. Мало ли – снаружи не занимается, а на поверку занимается. Ну, не наркотики, в конце концов, оружие или золото. Но не политика, я уверен.

– А я нет. Ты мой зам, ты ещё можешь гипотезы высказывать, а я уже нет: моя обязанность – знать, за это меня и держат. Видишь, как он выпрыгнул. Я краем уха и раньше слышал о группировке «Коготок», на совещании у Самого докладывали как о курьёзе: мол, резко сократилось количество правонарушений в районе, но чуть ли не половина из оставшихся – особо жестокие убийства, в основном лиц, подозреваемых в членстве в преступных группировках. Тогда Самому в уши надули и он у нас выяснял – не наша ли самодеятельность?

Понятно, что не мы – дополнительного финансирования обеспечить не могут, а мы им ещё сверхурочно стараться будем… Да и «конторские» не дураки себя подставлять… Да, но все это лирика. Поначалу я подумал, что там обосновался какой-нибудь удалой гангстерок, но слово «Ларей» меня взбодрило на воспоминания. Ба-а, думаю, старый знакомый… Но как же так, Эли, почему он в бандиты подался, в урках надоело? Где его «история болезни»?

Муртез, по-прежнему полулёжа, выдернул из-под спины тоненькую папку и раскрыл её:

– Уркой и остался. Остальные гангстера его не признают. Окружил себя уголовниками с периферийных зон, наркотой они не занимаются – единственные из всех крупных шаек. Общак, видимо, свой. Имеют связи с зонами, по крайней мере с одной. Пользуются услугами большой адвокатской конторы «Малоун и Ко». Влиятельных связей нет. Три уровня управления, нечёткая иерархия. По стилю руководства этот самый главарь, Ларей, – патриархально-авторитарный либерал-анархист…

– Чиво-чиво? Как ты сказал?…

– Виноват. Стиль управления – неясен. Семьи нет, дворцов себе не строит. Живёт – когда где, известен только район. Источник – слухи. О нем, о них – мало что известно достоверного: никак не можем пустить корни в том районе. Все готовы трепаться и распускать сплетни, но как только дело доходит до сотрудничества… Дэн, правда такова, что в «винегретах» и прочих трущобах бандитов, или гангстеров по-нынешнему, боятся больше, чем нас и Контору вместе взятых…

– Что тебе Контора? Ты за себя отвечай. А у них – будь спок: всюду глаза и уши.

– Не знаю, не знаю… По результатам их труда незаметно. У моих в школе на каждом этаже охрана. Вечером пешком на улицу не выйдешь: ограбят, да ещё и убьют для потехи. Ночью за окном все время сирена воет… Глаза и уши…

– Не преувеличивай… Как платят, так и работают. Отсюда и взятки… Кстати, как и кому платит Ларей? Не из мелочи, из политиков?

– Очень похоже, что никому, точнее ответить не могу. Поговаривают, опять же слухи, что они оседлали профсоюз портовых грузчиков и сторожей. У тех есть контакты с муниципалитетом. Прямых же контактов банды со структурами власти не наблюдалось.

– С «соседями» как?

– Резня. У Ларея погибло четверо, у его противников одиннадцать человек. Данные за этот месяц. За прошлый достоверных данных нет. Устанавливали и отделяли от непричастных с помощью Конторы и своих источников. Троих подстрелили, а один, подручный его, Красный, исчез бесследно. На его моторе ездит другой. Люди Ларея берут верх – им очень везёт. Или иные причины тому причиной.

– Какие?

– Не знаю. Факт тот, что, находясь в состоянии войны с другими бандами, люди Ларея действуют эффективнее, чем противоборствующая коалиция. Чаще убивают, реже попадают под ответные удары.

– Эли, хватит о нем. Свои недоработки устраняй. Работу по Ларею продолжай. Какие ещё новости на уголовной сцене?

– Паул Мираньо убит. Основной из банды Дяди Сэма.

– Так, слышал о нем. Кто, почему?

– Внутренние разборки. Дядя Сэм вычислил, что его подпирает Пол (кличка Паула Мираньо), один из его самых влиятельных командиров. Так считает Контора. Мы пока вынуждены опираться на их информацию, свои каналы только-только отстраивать стали… Дэн, зачем нам уголовники нужны?

– Пригодятся. Это неучтённый, плохо разработанный источник дополнительной силы, что немаловажно в политической грызне. Я считаюсь любимчиком Адмирала. Но Контора, МИД, армия, президентская гвардия, служба личной безопасности – все готовы нас сожрать. Нас – потому что я не один: ты, другие ребята Службы, кое-кто из наших друзей в министерствах… Тут брезговать не приходится. Кроме того, мы же не собираемся давать им спуску, а по золоту, наркотикам и коррупции в высших сферах вполне официально работаем мы, согласно высочайшим указам. Да я же тебе сто раз об этом говорил, что переспрашивать?

– Дэн, ты меня называешь своим другом. Я рад этому, рад искренне и тебя не подведу, насколько моих сил достанет. Но я тебе буду полезен гораздо больше, если ты не будешь со мной темнить.

– Эли, ты такой подозрительный стал… Ты ведь аналитик от бога, неужели не видишь, что тебя я ни в чем не обманываю и никогда не подставляю? Ладно… Клянусь, у меня нет чёткого плана в отношении уголовного мира, но я чую здесь мощный козырь, если хочешь – интуитивно просекаю перспективы. Ну, если знал бы – сказал. У тебя что, так не бывает?

– Бывает.

– Вот видишь… Верь мне, Эли.

– Да я-то тебе как раз верю…

– А я тебе. И доверяю.

– Спасибо. Дэн, извини, что возвращаюсь к теме Ларея…

– Ну?…

– Есть особенность у него, по сравнению с остальными боссами…

– Ну-ка, ну-ка?

– Черт… Брякнул, а сформулировать не могу… Ларея очень боятся в тех местах, где он действует…

– Естественно. Какой же он главарь, если его бояться не будут?

– Ну… да… Только его боятся, как… Не как самого мощного вожака в стае, а как… оккультную силу… Знаешь, бывает такая харизма сверхъестественного существа… Про него легенды разные ходят. И нет у него обидной заглазной клички, у единственного из лидеров его масштаба… Боятся, но охотно обращаются к нему «за справедливостью». Как на Сицилии…

– Эли, не преувеличивай… Впрочем… Ты у нас следопыт-аналитик. Копай, это может нам пригодиться. «Источник Силы, или Как влиять на массы»… Почему нет? Природа, в многообразии своём, пробует различные варианты своего развития, и не грех нам будет поучиться, изучая эти пути… Поехали дальше: кто из «высоких» у нас на кукане по взяткам? Давай по порядку: армия, МИД, внешняя торговля, Контора…

Гека действительно боялись. Особенно непривычным было это чувство для гангстерских Дядек, вступивших с ним в открытое противостояние. Этот урка Ларей открыто свил гнездо в самом сердце гангстерского бабилонского царства и смеет плевать на всех авторитетных соседей. И никак его не добыть, а он то одного, то другого грохнет… И не договориться с ним, и не подстеречь…

Трое Дядей, соседей Гека, однажды собрались вместе и сообща придумали перспективный вариант: было нанято за бешеные деньги спецподразделение министерства обороны, в лице командира отряда Ману Эрза и его зама Джона Равитца. Это были диверсанты, прошедшие горнило десятка внешних и внутренних силовых акций. Их техническая оснастка была под стать физической подготовке и даже превосходила её, хотя это было совсем непросто. Ребят удалось нанять, потому что Ману был близким родственником по линии жены одного из главарей – Дяди Тома. Условия были таковы: «экс», один-единственный, два миллиона наличными, полная анонимность, моментальный разрыв сотрудничества после завершения дела. Половина оплаты – вперёд.

Наружная охрана возле «Коготка» состояла из троих толковых и добросовестных ребят. Территорию вокруг «штаб-квартиры» Гека они секли чётко, ни притаиться, ни жучка поставить, но профессионалами все же не были, поэтому дальнее наблюдение за «Коготком», осуществляемое с помощью следящей техники, они зафиксировать не сумели. В ту ночь, когда Гек решил переночевать у себя, «под Якорной», в Чёрном Ходе, вся группа исполнителей, пять человек, получила наконец шанс: мотор Гека двинулся в выбранном наугад из нескольких проработанных «группой Экс» направлении, на Якорную. Ехать было недалеко, и мотор группы по параллельным улицам следовал, не отставая. Корректировщик направления, «сапсан», с помощью бинокля следил, а по рации сообщал данные: направление, скорость, время… Гек отпустил Фанта не на самой Якорной, а рядом, чтобы пройти оставшиеся триста метров пешком и без свидетелей. Но «свидетели», к тому моменту покинувшие свой мотор, уже пасли Гека визуально, вдоль улицы. На Якорной было темно, фонари горели – два на всю улицу, и то в самом начале её. Но у группы имелись два прибора ночного видения: стрелять было плохо, а наблюдать – приемлемо. Старший оставил одного из пятёрки за рулём, там же, на параллельной улице, наказал ждать; остальные четверо бесшумно и резво ринулись догонять «клиента».

Гек почувствовал внезапный страх, и только через мгновение головной мозг осознал сигналы, уже обработанные мозгом спинным: следят! У Гека не было при себе прибора ночного видения, но видел он в темноте лучше, чем обычный человек в обычных обстоятельствах: Патрик научил его регулировать аккомодацию зрачка – так расслаблять зрение, что зрачок разливался на всю радужную оболочку и тьма теряла густоту, становилась похожей на сумерки. В подземелье, в полной темноте, это не помогало ни на йоту, но в большинстве случаев эффект был вполне сносным. Вслед за страхом пришла досада – он уже успел открыть люк и сунуть вниз ноги… Засветился, порка мадонна! Тем не менее Гек шустро слетел по скобам вниз, отпрыгнул за угол. В два приёма из банкнот скатал на ощупь шарики и сунул в уши, на случай, если бросят гранату. Вероятность бросания отравляющих веществ была невелика, но он все же мысленно приготовил себе маршрут отступления… Да ещё неизвестно – полезут ли они за ним…

Полезли. Двое направили вглубь тугие и узкие пучки света из специальных фонариков, один размотал прочную шёлковую верёвку, самый младший немедля скользнул вниз, левой рукой в перчатке тормозя по верёвке, а правой держа на весу пистолет с глушителем. Достигнув поверхности, он выскочил из зоны освещения, предварительно махнув рукой, что все в порядке. Вслед за ним поспешил второй, с фонариком, третий, и наконец, четвёртый – ему пришлось, как и Геку, спускаться по скобам…

Все были заинтересованы в тишине, но Гек, среди «родных стен», имел явную фору, а убойная квалификация армейских спецов как-то потерялась на фоне Гековых талантов…

Пятый сидел в кабине уже минут двадцать (Гек кружил по переулкам и в спешке все никак не мог засечь нужный мотор – а мотор должен где-то быть, мать и перемать) и про себя нервничал: в чем задержка, разве что допрашивают на месте?…

Если бы водительская дверца не распахнулась, Гек, деваться некуда, выстрелил бы сквозь стекло, но дверца раскрылась. Растяпа и крякнуть не успел, как стал покойником – Гек раздробил ему кадык. Стоило поторопиться, могли быть ещё сообщники, но Гек добросовестно обыскал тёплый ещё труп и мотор. Он нашёл рацию, настроенную на неведомую волну, окуляры, микрофоны – кто такие, черт побери? Гек отогнал машину за пять кварталов на север и бросил было там, вместе с телом. Однако он вспомнил вдруг, что машинально приехал к ещё одной «подземной» точке, ведущей через люк в полу одной из его тайных квартир. Он огляделся тщательно и, не мешкая, взвалил на плечо покойника, почти бегом вбежал в заплёванный парадняк. Через четверть часа он, отряхиваясь, вылез из люка и побежал обратно к мотору. Это уже было чистое безрассудство, но Гек азартно верил, что и в этот раз ему повезёт… «Сапсан» задёргался, ещё когда Гек обыскивал салон автомобиля: в контрольное время рация молчит. Якорная вне поля видимости, мотор тоже… Он стал зуммерить Ману Эрза. Эрза сказал, что немедленно едет, и велел «Сапсану» приблизиться и осторожно фиксировать события… На Якорной стояла тихая и глубокая ночь – нигде никаких следов. Группа из четверых оставшихся человек до рассвета обследовала территорию – тротуары, скверы, парадные, чёрные ходы, чердаки и подвалы… Как сквозь землю провалились… Мотор нашли вечером того же дня, припаркованный на автоматической платной стоянке возле казино «Эвксинский Понт». Такого загадочного случая военная разведка ещё не знала: пропали пятеро сотрудников, бесследно и немотивированно. Начальник отдела (подразделение «Сигма») Ману Эрза ещё накануне беседовал со своим заместителем Равитцем. Намечался плановый оперативный двусторонний тренаж: «слежка – уход от слежки». План занятий – есть, оборудование – согласно перечню, оружие – росписи, печати, все на месте… Равитц и его люди пропали… Район – нет, казино в двух километрах от намеченного района… неизвестно…

Казино потрошили день и ночь напролёт. Только один клиент, клиентка – родная дочь Господина Президента – избежала процедуры обыска и допроса. Дядя Кристас (один из трех заговорщиков, но Гек не знал этого и случайно подставил мотор именно туда) впервые за последние десять лет ночевал в тюремной камере. Однако стукачи всех видов и мастей дружно показали: ничего похожего на искомое не видели и не слышали… Дядю Кристаса отпустили наутро, в полдень ему доложили, из-за чего сыр-бор. Обедал он в кругу своих союзников на побережье, в собственном имении, далеко от чужих глаз и ушей. Эли Муртез подтвердил свою сверхрепутацию: на файфоклоке у Дэна они вдвоём слушали сносную по качеству запись беседы. Если отшелушить матюги и взаимные подозрения – становилось ясно: отныне Ману Эрза у Службы на кукане – как взяточник, гангстерский пособник и виновник гибели своих людей. Блистательный, невероятно удачный результат портил только этот самый Ларей: опытнейшие сотрудники, крутейшие ребятки, сгинули без следов, как дошколята в глухих джунглях… Да, действительно, эти трое безо всякого стеснения боятся Ларея. И… что?…

– Эли, вот смех: они, оказывается, его не понимают…

– Дэн, я, признаться, тоже его не понимаю…

– А что странного? Деньги, власть, жратва… Что тут не понимать – они его хотели прищучить, а он прищучил их… Сколько укоризны, Эли, в твоём взгляде. Выкладывай, извини, что перебил…

Эли смолчал, прекратив таким образом поток взаимных извинений, и хлопнул на стол чёрный конверт из-под фотобумаги.

– Фотографии? Ну, давай посмотрим.

Фотографий было – четыре оригинальных и увеличенные фрагменты. Ларей выходит из дверей «Коготка», Ларей и двое типов рядом с ним, Ларей анфас, Ларей в профиль.

– Кто эти двое?

– Панк – это его шофёр, маленький – пропавший подручный, кличка Красный.

– И в чем соль?

– Между вот этими двумя фотографиями и вот этими около восьми лет разницы.

Дэн мгновенно подобрался. Муртез протянул ему мощную лупу, закреплённую на старомодной палочке, Доффер кивком поблагодарил и принялся всматриваться в черты лица Ларея.

– Практически не изменился. Даже если он утяжки делал – такого быть не может. Сколько ему сейчас?

– По документам 54 года.

– Документы липовые.

– По наколкам – около сорока, даже если их ему в роддоме делали. Помнишь – старик объяснял?

– Наколки липовые.

– Я сверялся со всеми знающими специалистами страны в области татуировок. Единодушное мнение – руку Субботы подделать невозможно. Его работы ценятся специалистами на порядок дороже, чем лучшие творения Криста Варлиха, если это имя тебе что-нибудь говорит.

– А когда Суббота перестал практиковать?

– Примерно в начале пятидесятых, когда он был переведён со «спеца» и помещён в одиночку в Сюзеренской тюрьме.

– А если не в роддоме, то ему около шестидесяти с хвостиком, да?

– Если по «медведю оскаленному» судить, то да.

Доффер растёр ладонями виски и уши:

– Не понимаю…

– Ну, а я что говорю? Тоже не понимаю.

– Эли, напрягись, дружище, возьми его поплотнее, технику и деньги я тебе обеспечу. От других оторву, на этого типа – дам… Эли, ты когда-нибудь видел подобный взгляд?

– Я всякое видел. Иной раз, после нахлобучки у Адмирала, твоим взглядом можно василиска убить. Но – признаю, неприятный мальчишечка…

– Да. Но я к тому, что этот взгляд мне знаком. Вспоминал, вспоминал – ни фига! Такое ощущение, что я помню его чуть ли не с детства.

– Угу. В колыбельку твою заглянул, ну и… того…

– Намекаешь, что сглазили. Ох ты и язва, начальника подкусывать… Давай-ка плюнем на дела и закатимся ко мне. Жена приглашала на фазана. Врежем как следует, коньячку хорошего, закусим?

– Поехали… Только супруге позвоню…

Похоронный кортеж растянулся на километр. Обязательно-чёрные лимузины, бесконечные венки, тёмные очки на мордах, блицы… Все, как обычно в таких случаях, только на этот раз случай пришёл за жизнью родного старшего брата.

Тони Мераньо, как ни странно, сохранил свою первую кличку «Сторож» и привык к ней вполне. После выхода из тюрьмы он женился на Жанне, девушке, которая ждала, пока он освободится, и готова была ждать ещё. Они быстро сообразили девчушку, а через год сына. Тони руководил букмекерскими делами в районе, иногда, по просьбе старшего брата, участвовал в разборках со стрельбой, раз был ранен в ногу… Тони был умен, в меру жесток, не жаден и рассудителен. Но хотя годы шли и он делом доказал, что не пустое место, – все равно Тони обречён был на пребывание в тени своего старшего брата, грозного и авторитетного лидера из банды Дяди Сэма. И вот теперь брата убили (снайпер снял на выходе из ночного кабака). Дядя Сэм пообещал найти и сурово наказать убийц… Но Тони мальчиком не был: почему все люди Пола в глаза не смотрят, почему нет никаких военных приготовлений? Когда Тони подходит к компании своих – все сразу замолкают… У Тони сжималось сердце от боли и негодования. И страха за семью. Не он ли следующий? Заменить его легко – бизнес накатан. Преданных ему людей – одной рукой пересчитаешь, да и то если мир на дворе. Жареным запахнет – друзей днём с огнём обыщешься… Жену он отослал домой сразу после отпевания, на кладбище поехал один. Так в одиночку стоял он и пожимал протянутые руки, обнимал шерстяные и драповые пальто, выслушивал соболезнования… Да, все в точку: разъехались, не посчитав нужным пригласить с собой, разделить тризну. Трое парней, его помощники, мялись, видимо, до смерти не хотелось им светиться в его обществе лишнюю минуту, но и бросить одного совестно…

– Езжайте, ребята, я хочу с Полом наедине побыть, езжайте. От всего сердца благодарен вам, пока…

Ни души не осталось от многих сотен людей, присутствовавших на похоронах. Только сторож посматривает с надеждой на бутылку, да грач тычет клювом в рыхлую землю… Жил – и нет его. Ни семьи, ни детей, ни наследства… Да пропади оно пропадом, наследство, лишь бы жил… Только и осталось, что детские фотографии. Эх, Паул, Паул… Ведь за тебя не отомстить: прикончат враз. Все твои друзья и подручные делят единственное наследство твоё – власть и корыто… Положить свою жизнь и судьбу всей семьи ради непонятной мести… А простишь – слабым посчитают, затаптывать начнут… Как быть?…

Тони нашарил ключи зажигания, подошёл к машине. Вдруг внушительных размеров мотор, с неброским тёмным цветом, деликатно бибикнул сбоку сзади. Тони (холодом окатило душу: сейчас его…) повернул голову: дверца с тонированными стёклами, справа от водителя, распахнулась, и оттуда выпрямился мужик в недорогом демисезонном пальто, лет сорока пяти, очень знакомый на вид…

– Стивен!.. – Тони невольно улыбнулся, настолько неожиданным было появление человека, так много значившего для него во время оно… Ларей тоже улыбнулся и пошёл к Тони, раскрыв руки для объятий:

– Заматерел, Тони, окреп. Рад тебя видеть, хотя и сочувствую твоему горю.

– Я тоже рад видеть… вас, Стивен. Вы… Ты вот совсем не изменился, – ответил Тони и вдруг понял, что сказал правду: у Ларея только волосы отросли, пусть короткие, но все-таки – не налысо, как в камере…

– Садись ко мне, подвезу.

– Да я сам на моторе…

– Брось, Тони. Я ведь не зря сюда приехал, поговорить надо. Фант! Сядь туда за руль. Тони, ты мою телегу повезёшь. Подходит?

Тони был неглуп и понимал, что Ларей затеял пересадки с одной только целью – убедить его, что встреча и разговор безопасны. Хитёр Ларей, знает, как нервишки шалят, когда спина пулю ждёт…

– Зря, Стивен. Я всегда тебе доверял, как… (Ох, черт… Сравнение-то…)

– …брату. Я правильно докончил мысль? Садись, сынок. Мой мотор бронированный, в случае чего… Ну, поехали… Рассказывай, не стесняйся.

Гекатор взял себе за правило начинать утро с часовой тренировки. Потом душ, потом стакан некрепкого чаю с сахаром, потом несколько ежедневных городских газет. Из газет, собственно, он и узнал о гибели Паула Мераньо, который, как он помнил, был старшим братом Тони Сторожа, его однокамерника на «Пентагоне». Отсутствие Красного существенно утяжеляло жизнь, так что Гек мгновенно решил попробовать выяснить насчёт Тони. Информаторы подсказали о подоплёке убийства и о заинтересованных в нем. Может, это и враки, но очень похоже, что прибрали Пола свои…

– …Понятно… Ты знаешь, кто убил?

– Кто стрелял – не знаю.

– Не финти. Кто решение принимал – знаешь?

– Догадываюсь, – сморщился Тони.

– Дядя Сэм, верно?

– А вы откуда знаете?

– Разведка донесла. Что думаешь дальше делать?

– Не знаю, честно говоря…

Справа, прямо под колёса, выбежала старушенция с болонкой на поводке, и Тони в панике дал по тормозам. До старухи оставался какой-то сантиметр, чудом среагировал, а она – хоть бы хны, дальше посеменила, да ещё и ругается…

– Реакция у тебя средненькая, поправку на бронированную массу не взял… Так что?

– Не знаю. У Индюка мне жизни не будет, но и податься куда – не ведаю. У меня же семья…

– Женат, дети?

– Двое – девочка и мальчик. И жена.

– Мстить думаешь?

– Все не так просто… Кто я и кто он… Хорошо бы, конечно…

– Ну хочешь – я его заделаю, сегодня же. Максимум завтра. Я, на всякий случай, дал задание ребятам определиться на местности – не так уж и сложно. Таким же манером: из винта положим, он и узнать не успеет.

– Ну, так неинтересно: он умрёт и последнего привета от меня не услышит. Я бы хотел, чтобы он понял, кто и за что его убивает…

– Извини, Тони, стыдно слушать твои глупости… Ну, предположим, выкрали мы его, привезли к тебе. Что он должен понять и в чем раскаяться? Пол, как я понимаю, в том числе и с твоих слов, и в самом деле ему на шнурки наступал. Ещё полгодика-годик – и наоборот все могло случиться.

– Он моего брата убил и должен бы уяснить перед смертью…

– Брек. Извини, что перебиваю. А ты перед патронной гильзой не хотел бы произнести речь?… Что?… А к тому, что бросил ты, скажем, гневные слова в лицо пленённому врагу, Дяде Сэму, и пристрелил его собственноручно. Отныне он покойник, и уже абсолютно безразлично, что ты там ему объяснял минуту назад. И вот уже твои слова – пф – упали в пустоту. Все, нет его, голубчика. Плакал он там, раскаивался ли – это кинематографическая чепуха по сравнению с самим фактом небытия. К такому наказанию прибавлять что-либо – бессмысленно. (Геку вспомнилась казнь убийц Гуська – нет, там совсем другое дело – там люди воспитывались и проверялись. И Малышу, и другим только на пользу пошло…)

– Хм. Я как-то не задумывался в этом ключе…

– Думай, не жалко. Так убить его?

– Вы, я вижу, альтруист, – уклонился от прямого ответа Тони.

– Да. Плюс ищу достойные кадры. И не стоит разговаривать со мною в такой манере, Тони, несмотря на мягкость моего характера. Я могу мочкануть этого Дядю Сэма в качестве моего тебе подарка, но в то же время я хотел бы, чтобы ты сугубо добровольно встал под мои знамёна.

– В качестве кого?

– В качестве человека, которому я могу доверять. Большие возможности, немалые деньги. Работа в основном головой, смекалистые ребята – редкость. Место вакантно: был у меня Красный – правая рука, да уехал на родину, в джунгли. Проявишь себя достойно – сделаю зырковым по многим моим теперешним делам.

– А сами что, от дел отойдёте?

– Нет. Но узнаешь все в своё время. Соглашайся, Тони. Я всегда о тебе помнил, всегда имел в виду. Теперь тебя ничто не связывает с прежними делами, идём с нами, а?

– Боязно. Точнее, непривычно. Я же никого, кроме вас, не знаю.

– Дело наживное, притрёшься. Вон, Фант за нами едет, а тоже не знает, что водилой последние дни работает. У парня к современной технике – удивительные способности. Будет у меня по электронике соображать – новое направление. Так и растут люди. По рукам?

– Да. Как мне к вам обращаться?

– На ты. Через «Ларей». Стивеном зови, только если уж очень приспичит. Познакомлю со своими ближайшими ребятами – Арбузом, Малышом, братьями-близнецами, Кубиком, Фантом… Ну а попутно остальных узнаешь, у тебя ведь тоже люди будут, и немало. За всех отвечаешь, а как же. На раскачку времени – месяц даю, больше нет. Так забить Сэма?

Тони утвердительно мотнул головой.

– И никаких «ну, падла, я пришёл свершить правосудие, воздав кровью за кровь…»?

Тони даже хрюкнул, но, подавив внезапный приступ смеха, ответил серьёзно:

– Вполне достаточно того, что он перестанет быть.

– На лету схватываешь. Семью отправь на месячишко из города, есть куда? Могу в Иневии предоставить хорошие условия. А лучше на море, в местечко Парадиз. Там надёжно и уютно для наших, и за все заплачу я.

– Нет. В деревню поедут. Там и посторонние незамеченными не останутся. Вы… ты это имеешь в виду, Ларей?

– Угу. Отправляйтесь послезавтра. До того времени пусть потерпят присутствие охраны. Кто у Индюка естественные враги? Помимо лягавых?

Тони не совсем понял эпитета «естественные», но догадался, о чем идёт речь.

– Дядя Том, Долбон по прозвищу. Мы… они который год грызутся.

– Дядя Том? Негр, что ли?

– Почему негр? – удивился Тони. – Белый, как мы с тобой. А что?

– Думаю, может, стравить их удастся… А впрочем, не будем ухищряться…

Дядю Сэма пристрелили на следующее утро, у порога собственного дома. Гек решил его судьбу ещё до разговора с Тони, и тот никак не мог бы повлиять – отказался бы он от подарка своего нового шефа или согласился бы на него. Жене Сторож сказал лишь, что обстановка накалилась, но к её возвращению все утрясётся. Супруга Тони, Жанна, давно уже научилась прятать внутри свой страх за судьбу мужа, но, уезжая, была уверена, что счастье кончилось, да и не было его… Сердце подсказывало ей, что с Тони в этот месяц случится непоправимое несчастье, как с Паулом, и что она останется вдовой. Но когда через три недели в деревню, где она жила у матери, нагрянул живой и невредимый Тони с цветами и игрушками и когда он сообщил ей, что неприятности позади, – до предела сжатая пружина её терпения лопнула и она зарыдала в голос, осела на пороге и потеряла сознание…

Гек воевал на всех фронтах: по сообщениям информаторов на него была объявлена открытая охота почти во всех крупных бандах Бабилона: за его голову сулили пять миллионов талеров наличными. И поначалу охотников нашлось немало. Крепко насели сыскари из Конторы, обложили оперативными точками все близлежащие районы. Гек ночами скрывался в подземелье, днём отдавал военные приказы и сам пешком и на метро рыскал по городу, убивая по списку заказчиков охоты, киллеров, влиятельных гангстеров из воюющих с ним банд, всех, кого более или менее достоверно удалось определить врагами. Приходилось действовать максимально осторожно: трупы по возможности прятать и утилизовать, чтобы не нагружать лишний раз криминальную статистику в Конторе.

Тони рвался в бой, чтобы не сочли трусом, но Гек не стал его засвечивать: велел изучать дела и никуда не высовываться. Гнедые, Малыш, Арбуз, Китаец, остальные командиры в Гековой банде соблюдали все предписанные меры предосторожности и скорее боялись ослушания, чем последствий оного: он предупредил, что цацкаться не будет – сам пристрелит, если обнаружит безалаберность. Везло ли им всем, или Гек знал толк в уличных войнах, но факт оставался фактом: вся верхушка его банды потерь не несла. Те, кто пониже, – погибали, конечно, но их заменить было куда как проще. Фант получил новое назначение – обеспечивать техническую безопасность. Под контролем у Гека стоял магазин систем безопасности, где продавали сигнализации всех видов и систем, следящие камеры, сейфы, приборы ночного видения, замки, бронированные стекла и электронную аппаратуру, равно пригодную к информационной защите и нападению. Часть аппаратуры брали в счёт ежемесячного оброка, но бóльшую – добросовестно покупали, Гек за этим специально присматривал. Фант развернулся вовсю и «хозяйских» денег не жалел. Но целесообразность этих расходов обнаружилась почти сразу: лягавские «жучки» обнаруживали то и дело и обирали, как гусениц в саду. А свои «жучки» резко расширили осведомлённость Гека о планах противника – и о бандах, и о прихватчиках.

Хуже было в «подшефных» зонах: Ушастый держался вполне, Морского же убили. Годами созданная связь с доп.16 в одночасье рухнула – к власти вернулся актив. И не было бы этого, но посеяли смуту, в том числе и себе на беду, ржавые и их прихвостни. Когда в одну страшную ночь подстрекаемая активом зона поднялась на дыбы, то никто не хотел вникать в тонкости отличий в исповедуемых понятиях – резали и крушили ломами всю «черноту». Пересох ручеёк, питавший Гека проверенными людьми, бессмысленными стали «кони», с помощью которых бесперебойно грелась зона. Фраты, мужичьё, быстро поняли, что променяли шишел на мышел, но было поздно, сил на новое восстание уже не нашлось.

Гек разъезжал на моторах с шофёром и охраной нечасто и напоказ, потому что этого ждали от главаря его ранга. Но львиный кусок времени он передвигался по городу словно Гарун-аль-Рашид, в одиночку, пешком и инкогнито. Никому из его врагов гангстерского и полицейского мира и в голову не приходило, что незаметный прохожий, неброско одетый мужчина средних лет, и есть тот самый Ларей, за голову которого обещали миллионы. Он не знал ночных клубов и казино, а его противники, как правило, считали для себя унижением пользоваться подземкой и тротуарами. Было одно узкое место в этом смысле: публичные дома, которые Гек повадился посещать, но тут уж приходилось уповать на случай. Впрочем, Гек принимал меры предосторожности и здесь: он наведывался поочерёдно в три дома на другом, от его владений, конце города, ограничился двумя разами в неделю и перестал оставаться на ночь. Он придерживался также одних и тех же девочек, которых нанимал на время, обычно на два-три часа, и зарекомендовал себя как невредный клиент с лёгкими причудами: никогда не раздевался полностью (чтобы не засветить татуировки), никогда не заказывал выпивку и был весьма молчалив. Но подкатило вдруг, и Гек организовал себе выходной ото всех забот, распределив обязанности среди своих помощников во главе с Арбузом и Тони Сторожем, а сам спустился к себе в логово, чтобы сутки не делать ничего, только есть, спать вволю, тренироваться и размышлять.

Пакостно было на душе и пусто. Жизнь не давалась в руки, наоборот: как взяла когда-то за шкирятник, так и долбит его мордой по клавишам рояля, словно разучивает неведомые гаммы. Ещё немного, и он окончательно превратится в бандита, подобно всем этим вонючим Дядям. Ведь он хотел что-то изменить в себе и в окружающем мире, а выходит, мир лепит его, как хочет, такой же, как всем, горб пристраивает, да мозговые извилины вытягивает в одну прямую линию… Вот бы немного счастья в себя впустить, пусть ненадолго, но чтобы немедленно. Где она верстается, судьба его, внутри, в мозгу, или во внешнем мире? Или нечто среднее? Ой, только не надо насчёт среднего – ленивый вариант, за которым ни мысли, ни ясности. Так все-таки: внутри или снаружи? Сакраментальный вопрос для хризостомов всех религий: свобода воли и всемогучесть творца… Бога в сторону, обозначим внешнее – природой. Это не просто замена терминов. Если на мгновение допустить наличие Бога, без конкретизации обрядов, по которым он только и различается, то надо долго и нудно ломать голову над свободой воли для самого творца (Гек мысленно ухмыльнулся). Итак – природа. Природа и личность. Но ведь и личность – часть природы. Уместно ли здесь противопоставление? Мозг – и все остальное…

Гек перевернулся на спину, включил ночничок и, не вставая, дотянулся до пластиковой бутылки с кока-колой. Хлебнул и снова откинулся на подушку, но свет выключать не стал. Опять пора ногти на ногах стричь (Гек ненавидел это регулярное занятие: по какой-то причине ногтевые лунки на ногах реагировали так, словно ногти не обрезают, а отрывают… брр…).

Гек пошевелил большим пальцем правой ноги. Голова – это внешнее для мозга или неотъемлемая часть «внутреннего»? Часть, безусловно. А шея? Или пойдём сразу дальше – колено? Да. И палец тоже. Все эти Голли-Бурдахи да Флексиги… Да, эфферентные узлы и нервные ткани – часть внутреннего. А ноготь? Та его часть, которую регулярно приходится отрезать? Внешнее. Да? Допустим. Хотя… Допустим, не подыскивая формулировок. А кровь, несущая кислород в мозг? А сам кислород, а тем паче углекислота, которая только что частично была мозгом и кислородом для него, а теперь выводимая из этого мозга? Тут-то мы и приходим к понятию открытой системы (Гек обрадовался, что недавно прочитанная в утренней газетёнке статья о стабильности открытых и закрытых экологических систем так ловко прицепилась к его размышлениям о сущности человека). Значит, личность – временная динамически устойчивая открытая система. Как воронка, когда воду из ванны выпускаешь… Но в отличие от воронки она может воссоздавать себе подобные «воронки», размножаться. От китайца в большинстве семейных случаев рождается китаец. А значит, эта динамическая «воронка» имеет место быть и этажом ниже (или выше?), на уровне генов и прочих разных дээнка-эмэнка. А ещё дальше – атомы, которые вроде бы и закрытые системы, но в то же время… не знаю, про атомы мало что читал… А почему бы тогда и в другую сторону не направиться? Да, если посчитать одну личность лишь клеткой, кирпичиком для иной динамически устойчивой системы? Назовём её – общество. Пример – муравейник. А тогда получается… Получается, что некий организм… общественный… состоит из…

Гек выбрался из нагретой кровати и – как был босиком – пошлёпал в угол комнаты, к унитазу. Он справил малую нужду, ополоснул руки и лицо и, позевывая, направился к лежанке. Вдруг он остановился резко, ноздри задрожали: по комнате явственно разносился необычный и в то же время пронзительно знакомый запах. Геку несколько раз этот запах снился, и каждый раз, просыпаясь, Гек не находил себе места от беспокойства и непонятной грусти… И вот он, наяву…

– Простудишься, простудишься, хозяин! Тапочки надевай, набувай скорее! – Гека словно тряхнуло электрическим током, колени обессилено подогнулись – даже до пистолета не допрыгнуть… Он метнул взгляд на голос и сомлел ещё больше: возле ночника на тумбочке возбуждённо топталась птицесобака Вакитока. В углу её непропорционально огромной пасти дымилось нечто вроде сигары, дымок тут же таял, но, видимо, оставлял запах, который и почуял Гек. Под лампочкой ночника, словно в солярии, пристроился, ноги калачиком, толстячок с волосами, собранными на затылке в конский хвост. Был он почти гол, если не считать набедренной повязки, собранной из двух тряпок, одна поперёк другой и через чресла. Улыбающийся рот его хоть и уступал в размерах Вакитокиной пасти, но тоже простирался от уха до уха и также полон был белых акульих зубов.

– Эй, а вы откуда взялись, кошмарики? – только и нашёлся спросить потрясённый Гек.

– Нет, нет, нет и нет! Мы кошмариков боимся, они страшные! Не надо, не надо обзывать нас кошмариками, хозяин! Ух, какие они страшные! Утешь нас, не обзывай нас! Меня и Пыря! Ну хозяин, ну пожалуйста! Пырь, кланяйся хозяину! – Пырь вскочил на ноги и, изогнув серповидный рот углами вниз, сморщился жалобно и стал ритмично бить поклоны.

– Цыц, оба! Не кошмарики вы, я пошутил. Да. Ты Пырь, а ты Вакитока. Я внятно спрашиваю вас, откуда вы взялись и где пропадали со времён прошлого визита? Вакитока?

– Ой-ой-ой! Ай-ай-ай! Не сердись, хозяин! Мы не виноваты, нет! Мы искали-искали, плакали-плакали!.. А ты ушёл, а нам не найти… Позовёшь, бывало, тихонечко, мы – на голос… а ты опять пропал! Плохо без тебя. И мне, и Пырю.

– Дурдом… Ну, а сейчас как нашли?

– Хозяин! Ты же позвал! Да, громко позвал, а мы – вжик – и к тебе! Теперь мы с тобой, и нам не страшно. А страшно было, ужасно было! И голодно…

При этих словах Пырь выпустил изо рта длинный красный язык и словно бы обмахнулся им от шеи до самого лба. Гек отёр вспотевший лоб и сдвинулся наконец с места, чтобы подойти и сесть на кровать. Подошвы, оказывается, изрядно занемели от ледяной поверхности бетонного пола, и Гек сунул их под одеяло. Все эти секунды он напряжённо вглядывался в невозможную парочку и вслушивался в свои ощущения: нет, не похоже ни на сон, ни на бред. Может, это галлюцинация? Тотальная? С цветом, слухом, запахом? Что ещё есть – осязание, вкус…

В тумбочку Гек клал перочинный универсальный нож со множеством приспособлений. Он, стараясь не прикасаться к Пырю и Вакитоке, выдвинул ящичек, достал нож, подцепил ногтем шильце. Не колеблясь он кольнул шильцем мизинец на левой руке, выдавил вишнёвую каплю и кисть руки поставил на тумбочку, опираясь на внутреннюю сторону запястья.

– Кто первый? Давай, Пырь…

Пырь радостно поклонился и подскочил к вертикально поставленной ладони. Набухшая капля крови подрагивала как раз напротив лица его. Пырь опять облизнулся, ручками ухватился за ствол мизинца и приник к капле.

Чтобы лучше уловить тактильные ощущения, Гек даже прижмурился на миг и вновь, как когда-то, уловил нечто вроде легчайшей щекотки. И на мизинце – словно жук сидит, лапками цепляясь… Щекотка пропала, и Гек открыл глаза. Капля, потревоженная Пырем, стекла вниз, а сам он стоял, запрокинув счастливо разинутый рот и поместив ручки на объёмистом пузе. Вернее, на животе лежала одна рука, а другую он возложил Вакитоке на лоб. Вакитока, против обыкновения, не переступала ежесекундно лапами, а стояла неподвижно, и только недоразвитые крылышки на спине мелко-мелко дрожали, словно вибрировали. Окурок сигары куда-то исчез из её рта, светло-розовый язык свесился через зубы и словно пульсировал, то утолщаясь, то становясь совсем плоским.

Гек машинально слизнул каплю, вытянул указательный палец правой руки и осторожно погладил Вакитоку вдоль спинки. Та взвизгнула от удовольствия и вновь затопотала голенастыми лапами.

– Ух! Хозяин! Хозяин! Весело-то как! Пырь весёлый, хозяин добрый! Играй, Пырь!

Пырь уже воткнул в пасть пан-флейту (Гек в своё время специально узнавал, существуют ли подобные инструменты, и очень удивился, что да, существуют и имеют специальное название) и задудел нечто резкое, нескладное. Тока заквакала, закаркала и пустилась в свой нелепый пляс. Гек с улыбкой наблюдал все это, но мозг его лихорадочно простукивал и прослушивал все органы тела, доступные для проверки: пульс, температура – все в норме… Что за хреновня происходит здесь… Тени от ламп… Есть тени, от всех нас…

– Сказку! Хозяин, расскажи, а? Сказку нам с Пырем. Мы так по сказкам соскучились. Хозяин? – Вакитока перебросила из угла в угол дымящуюся сигару, которая вновь очутилась – Гек не уловил когда – у неё во рту, и стала тереться лбом и вислыми ушами о костяшки Гековых пальцев.

– А ещё чего? Когти подровнять, зубы почистить? Сказку! Гостиницу, что ли, нашли – Гранд-Отель?…

Гек хотел было продолжить распекать фантасмагорических посетителей, но осёкся: оба упали ничком на тумбочку и съёжились, прикрывая глаза и головы – Вакитока рудиментарными крылышками, а Пырь толстыми ручками.

Вдруг улетучилось предчувствие чего-то радостного и тёплого; комната в подземелье, недоверчиво освещаемая сорокаваттным ночником, замолчала угрюмо и тяжело.

Гек вздохнул:

– Ладно, в честь встречи… Ох и морды!.. А какую сказку вам рассказывать?

Пырь и Вакитока одновременно подняли головы и переглянулись.

– Ур-ра-а-а! Хозяин нас любит! И меня! И Пыря! Любую! Чур – длинную! А… поближе, хозяин, можно нам поближе?

– Да. Лапы чистые? Валяйте сюда. – Гек повалился на кровать, улёгся на спину, подоткнул одеяло с боков, чтобы не поддувало, и приготовился выключить ночник.

От тумбочки до кровати было сантиметров шестьдесят – приличное расстояние для народца типа Пыря и Вакитоки, но парочка ничуть этим не смутилась: Пырь запрыгнул на Вакитоку верхом, та взлетела, растопырив крылышки, и спланировала прямо на грудь Геку. Посадка была мягкой, почти неощутимой сквозь одеяло. Оба тут же переместились к краю одеяла, возле самой шеи, юркнули под него и прижались к голой груди Гека, напротив сердца. Давно Геку не было так хорошо и уютно… Он нащупал выключатель, и в комнате настала абсолютная тьма.

– Не ворочайся, Пырь! Хозяину мешаешь. Хозяин, а хозяин? А что ты расскажешь?

– Сказку. – Гек задумался и вдруг понял, что ни одной сказки он не читал и не слышал толком, хотя… Белоснежку и семь гномов – отрывки из мультика смотрел. Но чем там кончилось и как начиналось?… – Да, я расскажу вам сказку про мушкетёров из древней Франции. Это такая страна на краю света… Дело было давно, и жил-был там один парнишка, по фамилии Д`Артаньян…

Гек и сам не заметил, как увлёкся рассказом. Пырь и Вакитока то ёрзали, то затихали, Вакитока довольно пыхтела и прокашливалась смехом в отдельных местах, Пырь молчал, по обыкновению, но Гек ощущал каким-то образом, что и он доволен. От их маленьких телец исходило явственное тепло, от которого становилось уютно и легко на душе.

– …А Д`Артаньян сразу догадался, что именно про эту портачку-клеймо и рассказывал ему Атос. Что эта миледи была его первой женой…

Гек замолчал – в горле пересохло, и он хотел было встать, чтобы попить кока-колы, но прислушался и сообразил, что слушатели так и заснули у него на груди. Он осторожно сунул руку под одеяло, ощупал их, погладил. Вакитока тихонько заурчала сквозь сон, Пырь свернулся в клубочек у неё под боком, и Геку жалко стало разрушать идиллию. Он зевнул и снова закинул руки за голову: пусть ещё полежат с четверть часика, а он пока о завтрашнем подумает. Но мысли выворачивались случайными смысловыми связками, обрастали, словно водорослями, алогичными деталями и видениями. Гек таращил глаза в темноту, из последних сил пытаясь сопротивляться, но наконец сдался и провалился в сон.

…Невероятный сон – хороший! Ах, черт побери – но это был только сон! Гек прикинул по ощущениям: наспал норму, около семи часов, пора вставать. Досада в его душе смешалась с удивлением – как ярко все было, как натурально и совсем не страшно… Он повёл рукой на ощупь и включил свет.

– С добрым утром! Хозяин! Уж мы сидим-сидим, уж мы ждём-переждём! – Вакитока от полноты чувств подпрыгнула чуть ли не на метр от тумбочки. – А не будили. Пырь поиграть хочет. А, хозяин? Пусть Пырь поиграет?

Гек почувствовал, как сердце взорвалось восторгом во всю грудную клетку: Пырь мотал круглой башкой, беззвучно улыбаясь и прижимая к животу свою флейту, Вакитока суетливо сновала вокруг лампы, то справа налево, то наоборот. Дым от сигары тянулся за нею коротким шлейфом и таял бесследно, оставляя лишь знакомый и ни с чем не сравнимый запах.

– Поиграть? Так ведь и есть, небось, хотите? А, Пырь?

Гек обратился к нему, в надежде, что Пырь не словами, так хотя бы знаками подтвердит, что он слышит и понимает его.

– Нет-нет-нет-нет. И ели, и пили! Да, хозяин, много-то нам и не надобно. Нам вредно много, вредно. А я попляшу! Можно нам с Пырем плясать и петь?

– Все бы тебе, Тока, петь да плясать, – нахмурился притворно Гек. – Дай хоть до очка дойти да умыться. А потом уже пойте да пляшите хоть до упаду. Вот только Пырь не поёт у нас, да и не пляшет вроде. Кто это – «мы», насчёт плясок и пения? А, Вакитока?

– Я! Я, я, я. А я Тока-Вакитока, так хозяин мне сказал! Пырь играть любит, ух как любит!

Гек яростно шуровал зубной щёткой во рту и пытался взять себя в руки: тронулся он разумом или нет, но поймать глюки такой силы, да ещё и радоваться им – нет, это немыслимо. Надо срочно выбираться наверх и проверять где ни попадя – насколько он адекватен? Гек покосился – смирно сидят на тумбочке, смотрят в его сторону… Ой, бред!.. А хорошо в таком мире жить, будучи ненормальным на всю голову – ни забот тебе, ни печалей, пой да пляши, да слюни на санитаров пускай…

Сегодня тренировка была не тренировка, а так, двадцатиминутная разминка для очистки совести: Геку неловко было тренироваться при свидетелях, да ещё беспардонная Тока подбадривала его нелепыми выкриками… Душ, бритва, полотенце, чайник, прикид. Расчесаться, заварить свеженького…

Засвистел электрический чайник, лоскуты пара, крепчая по мере нагревания, выпрямились в тугую полупрозрачную струю. Гек бросил маленькую щепотку чая в эмалированную четырехсотграммовую чашку, залил сверху крутым кипятком (это был его обычный завтрак), поколебался и на глазок натрусил сахарного песку – что-то сладкого захотелось.

– Так не будете хавать, типы?

– Благодарствуем, хозяин, сыты мы. Можно попеть, а?

– Пойте, – разрешил Гек, жмурясь от первого, самого радостного глотка. Чай он любил пить некрепким, но горячим, насколько рот терпел, а чтобы жидкость остывала не быстро, он даже вместо чайной ложечки мешалку сахарную вытесал из липовой чурочки.

Вакитока, с Пырем на плечах, перемахнула на гладко струганную, ничем не покрытую столешницу, ссадила его и опять заорала весьма немузыкально, нелепо подпрыгивая на когтистых лапках. А Пырь дудел, казалось, во все тростинки разом, только пальцы, как маленькие паучки, бегали вдоль крохотных дырочек.

Гек благодушно внимал, хотя музыка (вместе с пением Вакитоки) больше напоминала визг дикой свиньи, терзаемой крокодилом. Чай кончился. Гек поднялся сполоснуть чашку, поставил на место, в тумбочку, дном кверху, вновь уселся за стол.

– Стоп! Тока, хватит, когти сотрёшь. Пырь, сыграй мне что-нибудь более… лиричное.

Вакитока остановилась на полскаку, встопорщила недовольно перья.

– Да-да, Пырь, играй! Тихое играть, да, хозяин?

– Спокойное что-нибудь. – Геку хотелось вновь услышать ту мелодию, которую он пытался вспомнить временами и которую назвал про себя «Волшебный замок», но спрашивать её сам – вдруг не пожелал.

Пырь заиграл. Обжитый кусочек подземелья заполнила красивая, спокойная мелодия, которую было бы приятно слушать в любое незагруженное делами время, но не более того. Это была не та музыка, и Гека она не грела.

– Ещё, хозяин? Ты недоволен, да? Плохо играет Пырь? Пырь! Хозяин н…

– Тока, помолчи. Всем я доволен. Вот только часы остановились… – Гек выковырнул и осмотрел пальчиковые батарейки – наверное, опять отсырело что-то где-то. А недавно ведь менял… Он вогнал их на место – нет, часы стояли…

– Тока, не знаешь, который час на дворе?

– А что такое час, хозяин? Какой он из себя? А? – Тока усиленно запыхтела окурком (Гек никак не мог поймать момент появления и исчезновения его во рту у Вакитоки, и размер у окурка был всегда одним и тем же…).

– Ага, серость ты подвальная, часов, оказывается, не знаешь… Это такая штука – время мерять. Пырь тоже не знает?

– Это, ну, хозяин… Нет никакого размера у времени! И Пырь… Да, Пырь? И Пырь также знает: Время – оно без размера. Вот оно как!

– Неужели? Вакитока, ты мне не свисти своими философиями – кто ныл: «Долго искали, давно не ели…»? Долго, давно – это что, не время мерить слова придуманы?

– Как велишь, хозяин, как прикажешь! – Вакитока съёжилась, Пырь разинул пасть и испуганно глядел на Гека, потихоньку перемещаясь к Вакитоке за спину.

– Что боитесь, я ведь не сержусь на вас. Просто разговариваем… Я… – Гек хотел продолжить, но Вакитока и Пырь принялись радостно скакать – Пырь делал это молча, но Тока каркала и подвывала за двоих.

– Хозяин! Хозяин, хозяин, не сердится на нас! И Пырь, и я – хорошие, хозяин любит нас! Ура!

– Цыц! Хорошие, кто спорит. Вакитока, хватит выплясывать, Пырь! Тока, объясни мне, как ты понимаешь слова «долго» и «давно» и что ими меряешь?… Ещё чайку врезать, что ли?

– Врежь, хозяин, врежь. От чая ты добрый становишься.

– Не отвлекайся и не заставляй меня по сто раз повторять вопрос.

– Меряю, меряю! Есть хочется – аппетит меряю, соскучился по хозяину – скуку меряю, себя меряю. А время не меряю, хозяин. И даже Пырь его мерять не умеет. Не умеешь, Пырь, а?

– Да, тяжёлый случай. Время – откуда и куда оно идёт, никто не знает… так, кажется, в одной песне поётся… Ну а я его вынужден измерять, тем не менее, не то бардак в делах будет…

– Хм, хм. Э-э-э, хозяин, это самое…

– Что?

– Куда оно идёт, мы не знаем, а откуда – знаем мы с Пырем. Ох, знаем!

– Чего? Что откуда-идёт-мы-знаем? Тока, что ты несёшь? А, з-зараза, чуть не ошпарился… Время откуда идёт – ты знаешь?

– И я, и Пырь. Вот оно как. Ух ты! – Вакитока мелко-мелко задрожала.

– Не бойся, я ведь рядом. Рассказывай, Тока, мне очень интересно. Откуда же оно, родимое, вышло, время-то?

– Оно, хозяин, не вышло. Оно – там сидит! – Вакитока махнула крылом-недомерком. – А только часть его просунулась и ползёт!

– Куда ползёт?

– Сквозь нас и ползёт. А куда – не знаю, хозяин, не гневайся. И Пырь не знает!

Гека стал забавлять бредовый разговор, он прикончил вторую чашку чая, сполоснул, поставил на место.

– А как туда добраться – где оно сидит – знаешь?

– Да, хозяин… – Тока опять лишилась окурка и виновато понурилась. Пырь сел на пятки и загородил лицо ладошками. – Там очень плохо… Мы боимся, хозяин.

– Далеко ли идти? Добираться, в смысле? За городом, за границей, за пределами Земли? Где это место, где время живёт?

– Оно не живёт, хозяин. Оно находится там…

– Где – там?

– В земле, под землёй. Под городом. Хозяин! Что такое – город? Он наверху, а мы с Пырем его не видели! Это вроде нашей комнаты? Покажи нам город, а, хозяин? Пырь, кланяйся хозяину, проси хозяи…

– Стоп. Оно что, в этом подземелье, да?

– Ух, хозяин, город интересно бы посм…

– Тока, не парь мне мозги, не испытывай моё терпение…

– Да, хозяин. – Тока свесила свою лопоухую голову и смотрела не на Гека, а в столешницу. Пырь притиснулся к ней поближе, по-прежнему закрывая лицо руками.

– Сколько нам понадобится вр… Мы сможем туда добраться прежде, чем я захочу спать?

– Не знаю, хозяин. Не ходи, хозяин, мы так… хозяин…

– Я уже сказал! Сколько песенок, таких, как сегодня Пырь играл, нам туда идти?

– Не знаю, хозяин. Только можно, мы к тебе переберёмся, когда пойдём, а то нам с Пырем боязно…

– Забирайтесь, – разрешил Гек, – только я сперва приберусь да оденусь…

Гек сунул по пистолету в кобуру под мышку и в левый карман брезентовой куртки, прикрепил на левое предплечье стилет, в правый карман положил пружинный складенец, фосфорные спички. Подумав немного, снял со стены небольшой ломик – гусиная лапа с одного конца и остро заточенный с другого. Напился из чайника впрок, вспомнил – вынул из шкафчика двухсотграммовую плитку плотного горьковатого шоколада: Гек понимал, что с подземельем шутить не следует…

Город Бабилон имел обширнейшие подземные коммуникации, от шахт метро и бомбоубежищ до канализационных труб, проложенных ещё до войны и латавшихся от случая к случаю. Уж сколько раз департаменты и городские власти получали высочайшие указы – составить подробные и точные планы лабиринтов; сколько карьер было загублено злостным неисполнением оного указа – ничего не помогало. Строители метро прорывали свои ходы, газовики прокладывали свои, документация велась неточно, противоречиво. Дело ещё в том, что сам Бабилон был основан поверх руин древнего города аборигенов, а тот, в свою очередь, напоминал пень могучего дерева, у которого ствол давно слизнуло языком столетий, а корневища живут по-прежнему, словно гигантская сеть, скомканная в рыхлый беспорядочный клубок. Подрядчики получали большие деньги за якобы вновь прорытые шахты, и им, ясное дело, не с руки было объяснять, что солидную порцию работы, а то и почти всю её, абсолютно бесплатно выполнили неведомые землекопы позачерткаких веков. Отсюда и оперативные изменения в проектах, и подтасовка в чертежах… Строительство бомбоубежищ в войну, а особенно в первое послевоенное десятилетие, тоже добавило дырок в земле и конспирации в бумагах. Бабилон считался сейсмически устойчивой зоной, однако обвалы в подземельях случались, заваливая старые ходы и внезапно обнаруживая в боковых штольнях новые.

Так что при желании все жители наземного Бабилона смогли бы уместиться в Бабилоне подземном, так называемом Чёрном Ходе. Другое дело, что желающих было совсем немного. Даже преступники недолюбливали подземелья: грязь, вонь, мрак, крысы служили отличным гарниром к мрачной репутации подземных лабиринтов. При предыдущем Президенте что ни год – приказ Конторе: совместно с военными прочесать и очистить… После каждой «очистки» – среди участников пять-десять трупов и без вести пропавших, несмотря на рации, связки, дрессировки… Каждый год в Бабилоне бесследно исчезали тысячи людей. Кого находили потом, живого и невредимого, в другом городе, кого вылавливали баграми из Тикса, а кого размуровывали из бетонного фундамента. Разное бывало, но городские легенды с неизменным постоянством приписывали исчезновения Чёрному Ходу, так издревле прозвали подземный город жители Бабилона. Во всяком случае факт оставался фактом: в Бабилоне бомжи и бродяги предпочитали жить на свалках и в картонных коробках, но только не под землёй. И самих бомжей наблюдалось в Бабилоне резко меньше, нежели в Картагене, Иневии, Фибах и других крупных городах. Городские власти приписывали эту заслугу себе, горожане – Чёрному Ходу, а как оно было на самом деле – достоверно знали немногие, да и те придерживались прямо противоположных мнений.

Всякая нечисть водилась в тех пещерах: легионы крыс, да ещё не одной, а нескольких разновидностей, мутировавшие муравьи и осы-трупоеды, маньяки, крокодилы, беглые каторжники (вроде Джеза Тинера), шизанутые любители пещер со странным самоназванием, но не было у подземелья некоего единого Владыки.

И даже Гек, несмотря на свою силу, оснастку и боевые таланты, принадлежал в этом жутком мире к числу малых сих… Впрочем, как и все остальные обитатели Чёрного Хода: крысы грызли все подряд, ими питались крокодилы, одичавшие собаки и слепые змеи. Все они избегали осиных гнездовий, но те же крысы, оголодав, пожирали и самих ос. Нечастые в этих краях человеки поедались с той же скоростью и охотой, что и оплошавшие собаки или кошки, но во время дезинфекционных и иных облав гуманоиды брали кратковременный и локальный реванш, уничтожая на своём пути любое, что шевелилось по иным законам. И в этом инфернальном экологическом круговороте все держалось на смерти и страхе смерти.

Гек хорошо знал ближайшие окрестности: он благодаря отличной памяти и придуманному коду знал большинство ходов и ответвлений нескольких подземных кварталов. Прямо-прямо-лево-низ-низ-верх-лево… Гек легко выстраивал до сорока и более ориентационных цепочек такого рода и на автомате «читал» их задом наперёд. Но и его памяти существовал предел: алгоритмической топографии поддавались лишь отдельные участки и самые общие направления, основную же часть маршрутов приходилось просто заучивать наизусть – ну сто, ну триста, ну пятьсот… А таких цепочек, может, миллион надо в голове держать, да и то мало будет…

Он ходко двигался знакомым маршрутом, боковым зрением подмечая трассу под ногами и любой намёк на шевеление: за эти годы он попадал в переделки не более пяти раз: дважды – крысы, один – отравляющий подземный газ, один – маньяк-садист, один – обвал, чуть было его не похоронивший…

…С маньяком все было буднично и противно: Гек издалека возвращался малознакомым участком подземелья в своё логово и вдруг услышал будто бы скулёж… Прислушался – точно, откуда-то с верхних ярусов… Верх-верх-вперёд-вперёд-лево-верх-лево – почти у самой поверхности – свет из щелей деревянной двери, плач и смех – подлый-преподлый, ликующий такой… Гек поглядел в щель и пинком выбил дверь… (После для себя он определил случившееся как добрый поступок и гордился им втихомолку.)

Он не любил вспоминать тот пейзаж: три тельца в углу, без голов и рук, а к стене напротив прикованы девчонка и мальчишка лет десяти, ещё живые. Девчонка уже тронулась умом, а парнишка был наполовину седой. Как потом Гек прочитал в газетах, тот маньяк был не кто иной, как знаменитый Паук-Конфета (в легальной жизни холостой сорокалетний слесарь-газовщик), загубивший не менее тридцати детишек обоего пола. Трое суток он наслаждался, захватив в плен компанию детей: каждые сутки замучивал одного ребёнка на глазах у других…

Конфета сумел схватить нож, типа кухонного, и даже полоснул Гека по плечу, прежде чем Гек его обезоружил. Гек не стал его убивать сразу, только приковал к той же стене за руки и за ноги и попросил подождать немного. После этого освободил, взял за руки несчастных малышей и повёл их к выходу. Девочка бормотала себе под нос и хихикала, мальчишка молча сопел, однажды только попросил попить. Гек вывел их на воздух ночью, во втором часу, сознательно не запутывая следов – не жалко, район чужой. В ближайшей пустой ночной забегаловке он сунул бармену две двадцатки, велел напоить и накормить детей, вызвать полицию и скорую помощь. В соседнем дежурном магазинчике Гек, уже откровенно спеша, приобрёл портативный магнитофон и пару кассет…

Через неделю кассету прослушали все причастные к следствию чиновники Конторы, а также родители пострадавших, те, кому позволила это сделать нервная система. (Магнитофон и оставшуюся кассету Гек захватил с собой, но они недолго прослужили ему – техника отказала, не выдержав условий содержания, и Геку пришлось её выбросить).

Гек рассчитал тогда, что у него есть два часа времени, и выжал максимум из того, чему научился за долгие годы: Конфета умолял его под конец – сжалиться и убить, но не мучить так… Гек шептал ему на ухо, показывая на загубленных детишек, и продолжал изощряться… В первый и последний раз в своей жизни он получил удовольствие от пыток. Лицо и кончики пальцев Конфете он сохранил в целости, кишки выпустил и размотал под конец, когда почувствовал посторонние звуки наверху. (Мальчишка оказался памятливым и толковым: не только сохранил разум, но привёл полицию на место и рассказал о случившемся…)

Газеты перевирали те события кто во что горазд, сходясь, впрочем, в одном: с маньяком было покончено в его же изуверском стиле, и мститель пожелал остаться неизвестным.

Именно тогда, помучив и убив, Гек понял для себя, что нет никакого смысла объяснять врагу, что тот нехороший: убей – и хватит с вас обоих…