Кромешник. Книга 2

Глава 14

Как-то, во время разговора за чашечкой кофе, затронув случайно имя Леонардо Коррады, Луиза принялась вдруг убеждать Гека, что ему непременно следует познакомиться с учением Мастера, светлейшего учёного современности.

– Нет-нет, Луиза, это для меня чужая жвачка. У меня слишком много неотложных дел и забот, чтобы по своей воле тратить деньги на посторонние идеи. Я никогда не видел вашего Корраду, знать его не желаю и в этом смысле согласен до конца дней пребывать в невежестве. У вас свои знакомства, у меня свои…

В тот день Гек был уверен, что говорит искренне, но буквально через неделю Фант представил ему бумаги, из которых явствовало, что Луиза не оставила финансовым вниманием фонд Коррады и уже переслала туда, из обновлённого Геком состояния, не менее двенадцати тысяч талеров. А ведь обещала… Гек заранее знал, что «устный договор» о выплате долга тихо скончается в памяти Луизы – таковы женщины, но кормить и дальше неведомого фармазона он не собирался. Когда его личные знакомые находятся под неучтённой степенью чужого влияния…

Ещё через месяц Гек убедился, что Коррада хоть и пресветел, но не бессеребреник, доит паству регулярно и мощно, не делая скидки и для учеников. Пришлось почитать его труды и послушать (он ещё и музицировал!), окольным путём заказать в Президентской Академии рецензии специалистов на его научные и художественные произведения. Сам Гек не многое понял в дебрях рассуждений, к тому же изложенных на специальной фене, но это не помешало ему вынести внутренний вердикт: «Сучара!» Его учение, по мнению недругов-коллег, являлось прихотливым коктейлем из фрейдовского психоанализа, восточных дзен-мотивов и, весьма вероятно, последствий тяжёлой психологической травмы, в юности или детстве полученной им от женщин, может быть от матери. Публичные психокоррекционные сеансы семейных пар, так им любимые, почти всегда имели в резюме сквозной вывод: «То, что вы говорите и думаете о любви, детях, родителях и друг о друге, – болезненная ложь». Стало быть, проблема нуждается в адекватной оценке и корректировке. А адекватна она или нет, может оценить только зрелая, знающая и непредубеждённая личность, то есть – он, Коррада. Или его ученики, если их суждения идут в правильном русле разработанного им учения. Ну а правильность русла… Кем она определяется при жизни основателя?…

Гек отдал приказ Фанту и Блондину и дал им срок – месяц. За это время ребята смогли бы сделать гораздо больше, чем требовалось, но Ларей особо настаивал на скрытности всех операций. Так, домушник по кличке Клей, работал даже не от Блондина, а от Ушастого, получая инструкции от него (а Ушастому все объяснил Блондин, а тому – некоторые технические детали – Фант).

Через месяц Гек положил себе неделю на тщательное изучение собранного материала, прожил её с пользой и наконец позвонил Корраде (из телефона-автомата в пригороде, где тот проживал). Главная тонкость заключалась в том, чтобы попасть к Корраде без посредников и свидетелей и в воскресенье, когда дома нет ни слуг, ни знакомых (Коррада изредка принимал на дому, а жил один, на трех этажах небольшого, но роскошного дома). Фант дело знал, и Гек успешно сослался в телефонном разговоре на нужные рекомендации.

Никто не встречал Гека при входе, дверь автоматически отщелкнула запоры после переговоров по домофону, и Гек поднялся, следуя приглашению, на второй этаж, где находился кабинет Коррады. Гек понимающе ухмыльнулся про себя: пришлось постучать в дверь, что уже настраивало посетителя на нужный просительский лад…

Короткая и энергичная дробь, и дверь распахнулась, едва ли не опередив приглашающее «войдите». Мужчина в темно-серой пиджачной паре легко и без паузы вступил в кабинет и чуть хрипловатым голосом произнёс: «Добрый вечер, господин Коррада». Все движения у него были уверенны, но несколько резковаты, что указывало на внутреннее напряжение, волнение. Росту он был выше среднего, широкоплечий, лет сорока пяти, может и больше, без брюшка поверх ремня, с малоподвижными чертами овального лица. Глаза… Корраде случалось, и не раз, наблюдать подобные взгляды у людей со сверхидеями, разумно было предположить возможность параноидальных мотивов в образе мыслей и у этого любопытного незнакомца. Что может быть и хорошо, и плохо, если рассматривать долгосрочную перспективу клиентских взаимоотношений.

Леонардо Коррада был слишком опытен и умен, чтобы торопиться изображать роль гостеприимного хозяина: посетитель должен проявить инициативу в дальнейшем общении и чуть побольше раскрыться, её проявляя, поэтому Коррада чуть склонил голову в ответном приветствии и в упор поглядел на посетителя:

– Здравствуйте… – Его бесстрастный взгляд ничем не смутил вошедшего.

– Вы Леонардо Коррада?

Коррада молча кивнул. Его развеселила дилетантская контрпопытка незнакомца переломить ситуацию, и он решил чуть потянуть неопределённость, продолжая молчать. Ещё кусочек информации: клиент явно из породы руководителей, любит доминировать. Это ничего, при соответствующих условиях именно из них получаются наиболее преданные и послушные последователи… Часы на руке необычные и, по-видимому, очень дорогие…

– А я – Калоджеро Виццини. Из этнических итальянцев, как, по-видимому, и вы…

– Не имеет значения, тем более что я урождённый бабилот. Итак, вы здесь. Я Коррада, и я готов вас выслушать.

– Но может быть, сначала договоримся об оплате?

– Это весомо. Однако я хотел бы выяснить предмет нашей встречи, ибо от этого зависит уровень и форма оплаты и сама необходимость принимать её и давать. Я согласился принять вас в неурочное время, и первые минуты разговора определят судьбу последующих.

– У меня проблемы… Я несколько растерялся, как ни странно, и не могу научно их сформулировать, хотя и понимаю, что время – деньги. Ну… вот так…

– Вы полагаете, что «вот так», без ничего и за один визит я смогу решить ваши проблемы? Увольте, я не господь бог. К тому же, господин Виццини…

– Можете называть меня Джерри, я для этого достаточно американизирован…

– Хорошо, Джерри, но постарайтесь впредь меня не перебивать. К тому же за всю свою жизнь мне ни разу не удалось решить ни одной проблемы за кого бы то ни было. Моя задача гораздо серьёзнее: я учу людей самостоятельно решать собственные проблемы, а самое-то главное – правильно их распознавать. Вы понимаете?… Так что боюсь вас разочаровать, но у меня нет ни кольца с философским камнем, ни пузырька с панацеей, которыми бы я мог воспользоваться для решения ваших проблем…

Гек молча ждал продолжения, хотя структура беседы требовала его реплики, причём выполненной в форме оправданий, типа «да я вовсе и не предполагал, что вы вот так, сразу…». Чувствовалось, что мужичок очень умен и властолюбив. Но в то же время и странным образом обаятелен. Его манеры, ясный и спокойный взгляд, твёрдая полуулыбка – все это нравилось Геку и не вызывало того раздражения, к которому Гек заочно привык, думая о Корраде.

– …Так вы ещё не разочаровались во мне?

– Отнюдь.

– Тогда начнём, пожалуй, с яйца, как говаривали во время оно наши общие предки… Воскресный вечер – достаточное основание для удвоенной оплаты, но ординарная основа её – пусть будет как за обычный приём. Одна тысяча талеров за то время визита, которое мне представится необходимым.

– Айн момент, сейчас же и достану.

– В конце визита, Джерри. Такие уж здесь правила. Теперь расскажите о себе то, что считаете нужным, и в произвольном порядке. Вы руководите фирмой?

«Во шурует, змей! Вопроса-то два! Простенько так даёт развилку из двух дорог, чтобы увидеть, по какой я пойду, по своей или по его…»

– Руковожу, действительно. А как вы догадались?

– Не догадался, увидел. Есть разница, вы не находите? Расскажите о своей фирме. Имена и коммерческие секреты можете опустить, они не обязательны здесь. Итак, что это за фирма и кто вы в ней?

Гек заколебался. Ну а в сущности, почему бы и нет? Мужик, Коррада этот, отнюдь не дурак и в людях разбирается. Надо попробовать…

– Фирма большая, многопрофильная и с множеством филиалов. И чем мы только не занимаемся… Вам что, перечислять все виды деятельности?

– Вовсе нет, расскажите об основных.

– Ну, во-первых, это комплекс платных услуг для торговых точек, фирм и мелких производителей, как в Бабилоне, так и в других городах. Это основа, с которой фирма начиналась. Тут и охрана, и информационное обеспечение и консультации… Обслуживание развлекательных центров, помощь в заключении коллективных трудовых договоров для работников порта, профсоюза транспортных рабочих и некоторых других. Что ещё… Внесудебная арбитражная деятельность, предоставление срочных беззалоговых кредитов… Да, вот ещё важная отрасль в последние годы возникла: мы осуществляем экстренную поставку предметов первой необходимости в труднодоступные, с тяжёлыми климатическими условиями, зоны проживания, там же помогаем налаживать производственные площадки. Там же, выборочно, помогаем осуществлять социальную и правовую адаптацию перспективной молодёжи. Добыча полезных ископаемых по вахтовому методу, плюс их экспорт. Вот примерно… Ну ещё много всего, долго перечислять. Присматриваемся к банкам, к фондовому рынку, отечественному и зарубежному… Контачим с местным Голливудом…

– И всей этой махиной вы руководите? Судя по вашим словам, фирма огромная, но я никогда не слыхал о вас в средствах массовой информации…

– На то есть свои причины. Это не совсем фирма, а скорее конгломерат практически самостоятельных производственных единиц и общественных организаций, с общей стратегией и общим фондом развития. И я, в строгом смысле этого слова, не руковожу «этой махиной». Моя задача – именно двигать стратегию, а также анализировать дальнейшие перспективы развития и согласно этому определять сферы инвестиций соответствующего фонда. Что же касается известности, то я не гоняюсь за ней и редко, а точнее никогда не появляюсь в свете. Для этого есть заместители и руководители филиалов. Меня и так знает гораздо больше народу, чем мне бы хотелось. Вы же сами видите, что вокруг творится. Так что ещё подумаешь, прежде чем славы добиваться и привлекать внимание всяких психов…

«Джерри» разговорился, вот главный промежуточный результат. Способ прост, но действенен: найди интересную тему, и лёд будет сломан… «Поспешай медленно» – учили римляне, и так ли уж важно узнать в первый визит, как его зовут на самом деле?

– Разумно, хотя есть люди, которым нравится другой способ жить. Человеки так отличаются друг от друга… Ваша фирма устойчива? Я имею в виду – вы отделяете свои проблемы от финансово-производственных проблем вашего конгломерата?

– Если вы о деньгах, то наш бюджет всегда положителен. Прибыли растут, филиалы плодятся…

– Что вы, Джерри, речь вовсе не о деньгах как таковых… Задам вопрос иначе: насколько успешно вы осуществляете свои функции, те, о которых вы мне сказали?

Гек задумчиво погрыз ноготь на большом пальце.

– Я понял. Тут как раз и сидит одна из проблем. Я не знаю – вот мой ответ. Мы всегда с деньгами, мы успешно противостоим конкурентам, растём, прогрессируем вместе с обществом и так далее… Но у меня нет ни малейшего представления, куда нам двигаться дальше. И зачем? И для чего мне все это нужно, лично мне?…

Коррада удовлетворённо пододвинул к себе ящичек красного дерева и вынул оттуда сигару. Теперь важно всей душой настроиться на волну собеседника, попытаться понять его, не обнажая при этом своё личное, не имеющее отношение к хрупкому процессу рождающегося контакта.

– Ищете смысл жизни?

– Хотя бы.

– В наше время такой поиск – редкость. Все больше за деньгами гоняются.

– Я свои нашёл. Но деньги, увы, не сумели стать по-настоящему всеобщим эквивалентом… для тех, кто ищет смысл всемирного и личного бытия.

– У вас нет семьи?

– Нет. Ни сверху, ни снизу.

– А сколько вам лет?

– Моложе вас. Какое это имеет значение?

– Любое знание имеет своё значение. В молодости, по всей вероятности, вы не чурались спорта? Да и сейчас форму поддерживаете, без жира, без красного носа…

– Занимаюсь для себя и только. Но ежедневно, интенсивно, минимум по часу.

– Вопрос не праздный, Джерри, и ответ на него весьма хорош. Мышцы одрябнут, если их неукоснительно не тренировать, это скучная правда, известная всем. Но ведь то же касается любых других способностей, включая интеллектуальные, творческие, ремесленные.

– Такая же банальная истина, господин Коррада.

– Зовите меня профессор. Так гораздо короче, в меру официально и чистая правда при этом… Банальность не всегда бесполезна. Но вернёмся к нашим мышцам. Я каждый вечер перед сном не менее двадцати минут размышляю о смерти. Вы пробовали о ней думать?

– Не доводилось, – почему-то соврал Гек.

– Смею вас уверить, что подобные двадцатиминутные экзерсисы на сон грядущий сильно продвинули бы вас в поисках вашего философского камня… Или свели бы с ума… Нет-нет, помолчите пожалуйста, очень вас прошу… Как бы ни хотелось вам вставить реплику или фразу – перетерпите, проглотите её, иначе волшебство мысли разрушится безвозвратно, если иметь в виду сегодняшний вечер… Я, вы правильно заметили, постарше вас. И как человек привычный, человек науки и человек зрелый – попробую думать и переживать вместе с вами, размышляя при этом вслух. Вы спокойно сидите в кресле напротив, слушаете меня, слушаете себя… Уверен, у нас получится нечто… Теперь мы оба замолкаем на несколько минут, пока сигара моя не докурится, и думаем о теме предстоящей беседы – Госпоже Смерти, венчающей все…

Верите ли вы в Бога? Возможно, отвечу я за вас, не очень-то рискуя ошибиться. Впрочем, вы можете быть глубоким атеистом или не менее убеждённым фанатиком одной из конфессий, не так это важно. Все боятся смерти. Как это так – жил, жил, а вдруг меня нет. Вообще нет на белом свете. Дождь стекает по грязным водосточным трубам, звенят комары, восходит заря, дети покупают поп-корн – а меня… нет. Я умру, умру, умру, умру… Повторите два десятка раз эту мысль, прочувствуйте её про себя, и где бы вы ни были в этот миг, в поезде электрички, в постели, на юбилее друга – вам станет страшно. И страшно не простым испугом, как бывает, когда вас бьют, разоряют, или обвиняют в грабеже… Нет, этот страх сильнее безденежья и опьянения, ибо вместе с ним приходит Одиночество, Тоска, Безысходность, Отчаяние, Обязательность Грядущего. И что толку, что после тебя останутся дети, нетленные произведения искусства, созданные твоим гением, добрая память и весь остальной мир в придачу. Ты умрёшь, а глупый телесериал будет жить и плодиться на годы вперёд, и ты не узнаешь, что будет в семьсот какой-то серии… Ты можешь быть как угодно велик, славен и любим потомками, но даже всемирный траур по тебе почти никого не заставит отказаться от привычного ужина или совместного сопения под одеялом…

Коррада ронял негромкие слова, и они медленно кружились по кабинету, подобно колдовским снежинкам самой вечности. Гек то жадно вслушивался в них, то уносился своими мыслями в далёкое нечто. Да, это его мысли, но они новые, рождённые только что… Нет, они всегда были с ним, а ныне озвучены посторонними губами и языком…

…Жизнь… Как она коротка и несправедлива, когда бóльшая часть её позади. Ты с некоторым удовлетворением провожаешь в последний путь своих знакомых: сегодня он, а вовсе не ты… А твоя очередь ещё не скоро, если вообще… Да нет, и твой черёд наступит непременно. Наступит, очнись и пойми это. И ужаснись. Твой ужас тоже не вечен, он умрёт вместе с тобой. А мир останется. И само слово «останется» теряет всякий смысл для тебя, потому что – все. Ничего не узнаешь… Ты даже не поймёшь, что умер, поскольку тебя нет. Хорошо фанатикам, уж они-то надеются на гурий, или Армагеддон, или на райские кущи… На худой конец – на вечные муки потустороннего бытия… Неправда, они так же боятся смерти и в глубине души сомневаются в бесконечности собственного сознания… Смотрите, вон в том кресле сидит юноша, ему ещё нет и двадцати. Он полон сил, юности и замыслов, мы с вами для него чахлые старики. Он мечтает… О будущем, о жизни… Он видит себя рок-звездой, президентом планеты, великим режиссёром, мультимиллиардером… Но давайте поможем ему: когда он расплывётся в улыбке, мысленно пожиная очередную порцию всемирного восхищения, спросим его – что дальше? Улыбка его чуть затуманивается, но ненадолго, он мечтает следующую порцию грёз… А дальше? А ещё дальше, дружок?… Обратите внимание, улыбка погасла, ибо даже в мечтах он подходит к тому порогу, за которым счастье кончается вместе с ним. Мы поможем ему ещё: пусть он обретёт вечную молодость и всемогущество бога. Но взамен ударим его все тем же проклятым вопросом: а что дальше?… Нет, сорвалось… Он мотает головой и бормочет, что все это очень далеко и нет смысла думать сегодня… Бедняга. Его очередь тоже грянет – и размышлять, и умирать. Почему-то считается, что философское лобзание длиннокосой девы – удел стариков. Но ведь старость и без того непроста для осмысления, не слишком ли много мрака морозит твои седины на склоне жизни? Старость – печальный попутчик, но немногие реально мечтают её избежать, потому что быть, быть, грустить, дышать, «глотать» инсулин… Но жить, ощущать пространство и время, которые неумолимо и безжалостно толкают нас в оглушительное ничто… В юности я увлекался идеями реинкарнации, но что толку барахтаться в круговороте превращений, если моё последующее «я» не помнит предыдущих?…

Коррада говорил, и магия его таланта обволакивала, размягчала защитные барьеры сознания. Истина, ясная и прозрачная истина, словно холодный ветер с гор, бросала в озноб, но и не давала спать в уютном гнезде мелких и будничных мыслишек и желаний…

– …И когда каждую ночь, двадцать минут подряд, без скидок на усталость и страх, вечность щекочет тебе лоб и сердце, из отчаянного пепла вдруг прорастает… Что? Хотите попробовать ответить?

– Надежда, вероятно?

– Почти. Назовём это мудростью. Человеческий мозг, хотя бы в силу своего ничтожного количества по отношению к размерам вселенной, в принципе не способен отразить всего многообразия окружающего мира. Оперируя абстракциями, парадигмами и формулами, человек частично, только частично, способен раздвинуть пределы такого отражения… Однако давайте воспользуемся и этими жалкими возможностями, чтобы попытаться представить бесконечность… Миллиарды и миллиарды лет прошли, и столько же пройдёт до и после моего и вашего появления на свет. В безграничном океане материи и пространства, в одном из его бесчисленных уголков, на крошечную долю мгновения звезда и случай родили мимолётную искорку моего бытия. И что же? Насколько жутко и больно представить своё отсутствие в будущей вселенной, настолько безразлично осознавать его в бесконечном прошлом. А ведь будущего и прошлого нет с нами – ещё или уже… Вы догадываетесь, к чему я клоню?

– Признаться, не совсем… Хотя извилины моего маленького мозга беспокойно зашевелились… Но продолжайте, прошу вас…

– Вам интересно?

– Да.

– Цель достигнута, и вы начали размышлять. Но вы ещё не созрели для мудрости. Судите сами: если вдруг вам захотелось тут же и немедленно проглотить высшие истины, палец о палец при этом не ударив, – значит, либо вы, либо ваша жажда – легковесны. И не стоит нащупывать чековую книжку, она ещё меньше, чем человеческий мозг, способна вместить в себя многоцветье вселенной… Задумайтесь, прочувствуйте, спросите себя: «Бьётся ли во мне жажда познания?» Да… или нет?…

– Да. Точно да!

– В таком случае у нас с вами есть перспектива во взаимном общении. Могу лишь твёрдо пообещать: лихим кавалерийским наскоком вы не управитесь, не та это область… Предупреждаю заранее, ибо некоторые теряют терпение в процессе учения…

– Я изрядно терпелив.

– Прекрасно. Сегодня хороший вечер, и мы продолжим, если вы не возражаете…

– Ничуть не возражаю, профессор! Но…

– Но?

– Я бы попросил вас отвлечься, буквально на минуту. Дело в том, что мне действительно захотелось ухватиться за чековую книжку, хотя и по менее важному поводу. Но этот повод весьма важен для меня лично… Вы разрешите?

– Извольте.

– «Старость – печальный попутчик…» Горькие и прекрасные слова… Я хотел бы иметь их у себя в вашем исполнении…

– Дарю, они ваши.

– Да… Но не откажетесь ли вы написать их? Я заплатил бы, не особо глядя на нули… Вас это не обогатит, а меня не разорит, но шедевр не должен быть бесплатным… Или я прошу слишком многого?…

Коррада задумался. Что ж, мир вращается по своим законам… Если человечеству нравятся фетиши, значит, они ему нужны… Вещественные знаки – они эфемерны и бесполезны для философов… А люди… Кто-то носит сапоги, а кто-то их чистит… Самым деловым и влиятельным, и красивым, и популярным – нужны, увы, нужны подпорки… Они приходят за знаниями, а обретают идолов… Философ всегда одинок, но бренное тело его живёт и дышит среди простых людей, и улыбается им, и даёт утешение и надежду… Странная и большая сила ощущается в этом человеке, но, стало быть, и уязвимость его под стать силе. Немало времени пройдёт, прежде чем он сумеет уверенно повести его за собой, и будет ли это благом?

– Какое количество нулей вы приготовили взамен такого странного автографа, Джерри? И что вы с ним будете делать, в рамочку вставите?

– Обойдусь без рамочки, но ваши слова всегда будут со мною и только для меня. Посторонний их не увидит, не хочу этого. А нулей – четыре, но чеком, столько наличных при мне нет.

– Будь по-вашему… – Коррада вырвал чистый листок из ежедневника, щёлкнул «паркером» и с внезапной неохотой начертал просимое. Помедлив мгновение, дописал число и подпись.

– Но знаете, Джерри, пусть этот листок отлежится у меня несколько дней, и я дам вам окончательный ответ. А чеком или наличными, сегодня или через неделю – мне безразлично. Теперь поговорим о вас. Вы помните свои сновидения?

– Не все и не всегда.

– Опишите мне их характер, можете начать с последнего.

– Затрудняюсь… не помню…

– Не хотите помнить. Сновидения – важная часть нашего внутреннего мира, одна из важнейших, если есть потребность понять себя… Из того, что помните, можете выделить основной лейтмотив?

– Пожалуй, да. Это безотчётный страх, ощущение погони, невозможность шевелить конечностями с требуемой скоростью…

– Одна из классических разновидностей кошмаров… А приятные сны?

Гек нахмурился. Ему ещё ни перед кем не доводилось выворачивать наизнанку внутренний мир… Но Коррада – особый сорт, это понимающий человек, думающий. Здесь интересно попробовать, хуже не будет…

– Тяжело отвечать, профессор, непривычно… Одним словом, все мои сны – кошмары. Уж не знаю, в чем тут дело, во мне ли, в памяти ли моей, но чётко могу сказать: все сны, какие я когда-либо мог припомнить в своей жизни, – тягостные кошмары. Я живу среди людей, читаю книги и смотрю фильмы. Я знаю, что сновидения бывают радостными, но только умозрительно, пережить их – не доводилось. Я почему-то уверен, что дело не в избирательности моей памяти, если бы ко мне пришёл хороший сон, я бы его запомнил. А так, знаете ли… Вот снится мне, что я вдруг могу летать – это ощущение для меня сильнее и круче оргазма, так мне хорошо… Но буквально миг, второй – и начинается все плохое, злое, страшное… Сердце замирает, руки-ноги не слушаются, они догоняют…

– Кто они?

– Персонажи меняются, повторяются редко… Когда мистика, когда обыденность, типа маньяков или бандитов… Я убиваю их, но появляются новые…

– А где происходят события? Как выглядит окружающее?

– Изображение всегда цветное, но не слишком. То есть цвета полные, но редко проявляются, дело-то в полутьме происходит. Почти всегда это лабиринты подземелий, из которых не найти выход…

– А бывают времена, когда кошмары пропадают? На неделю, месяц?…

Геку вдруг вспомнилась его логово в Чёрном ходе, где он периодически ночевал.

– Бывают периоды, когда кошмары идут каждый сон, и очень яркие. А чтобы их вовсе подолгу не бывало – не припомню. Даже если я засыпаю в хорошем настроении – все равно придёт кошмар.

– А вода вам снится?

– Да, – удивился Гек. – Вода практически всегда присутствует, в виде луж, подтёков и потоков, в виде водных преград. Струи воды снятся…

– Чистые?

– По-разному, когда мутные, когда прозрачные…

– Есть ли проблемы в сексе?

– Бывают, но редко и ненадолго.

– А дождь?

– Н-не припоминаю…

– А купание?

– Нет, только если тону… Причём сразу научаюсь дышать под водой, хотя знаю, что все равно утонул. И что это все значит, профессор?

– Терпение, ведь я не оракул, чтобы изрекать, не подумав. Весьма и весьма любопытно и показательно… Вы обращались когда-нибудь к специалистам-психологам?

– Никогда. И не собираюсь, по правде говоря. О присутствующих речь не идёт, – спохватился Гек, – здесь совершенно иной случай…

– Прибегаете к снотворным? К иным препаратам?

– К наркотикам, что ли? Никогда. Да я и таблеток-то не ем. Алкоголь тоже не пью напрочь, во всех его видах, включая пиво.

– Но вы пытались самостоятельно разобраться или убрать проблему кошмарных снов?

– Да, профессор. И знаете, в определённой степени мне это удалось.

– Говорите, говорите…

– Понимаете, я натренировался догадываться, что я во сне.

– В высшей степени любопытно…

– Да? Очень рад вашему интересу. Поначалу это случалось редко и ненароком, я почти всегда от этого просыпался. Становилось легче, но потом сон и вновь кошмар. А потом я постепенно научился проверять себя прямо во сне. Я начинаю вдруг таращиться на мелкие детали, и если они необычны или расплывчаты, или ускользают от пристального внимания, то я говорю себе: «Засёк! Сон». И сразу становится спокойнее, хотя все равно страх остаётся и очень трудно опять не соскользнуть в неконтролируемый сон.

– Вы понимаете, что видите сон, и что вы делаете?

– Когда как. Успокаиваю себя, а главное – начинаю все вокруг рассматривать. Очень ведь любопытно поозираться в дебрях собственного сознания, или там подсознания…

– А руководить сном, творить его на заказ?

– Н-не умею, не пробовал активно. Или тотчас просыпаюсь… Мне нравится чувство полёта, но во-первых, я не умею вызывать его искусственно, а во-вторых – в этом случае я не способен идентифицировать сон, все думаю, что это наяву… Ещё компьютеры снятся в последнее время.

– Сны ваши сугубо урбанистичны, или все же в них есть природа?…

Коррада терзал Гека своими вопросами ещё минут пятнадцать, но объясняться не спешил. Пометок письменных не делал никаких, видимо надеясь на тренированную память. Гек успел прикинуть про себя, что прошло около полутора часов, а Коррада редко задерживается в беседе более получаса.

– Торопитесь?

– Нисколько, чисто машинально глянул…

– Ничего на свете не происходит случайно, даже так называемое машинальное действие или движение… Вы назовёте мне своё настоящее имя?

– Простите?…

– Вы странный человек, Джерри. Только что вы поведали о себе вещи, которые куда как сильнее и глубже проясняют вас как личность, нежели ваши попытки остаться инкогнито. Имя – пустой звук, но то, что наполняет ваш разум, – это и есть вы. О, я нисколько не покушаюсь на чужую частную и общественную жизнь, но ваш чек скажет мне и ваше имя. Или вы употребите подставных лиц?

– Вы правы, и во многом, профессор. А моё подлинное имя вы узнаете из чека. Надеюсь, вы извините меня за маленькую и безобидную хитрость. Ведь я не знал вас и даже был несколько насторожён.

– Настолько насторожены, что даже о своём главном деле, о фирме рассказывали изумительно расплывчато.

– Разве? Мне кажется, что я был достаточно подробен…

– Это вам только кажется, Джерри. Под такой подробный рассказ можно подвести любую форму деятельности, от благотворительного религиозного фонда до мафии включительно. Тем более что вы, кажется, итальянец?…

Последние слова Коррада произнёс по-итальянски. Гек мгновенно, как будто только этого и ждал, перешёл на сицилийский диалект.

– Так же, как и вы, профессор, но к мафии все-таки не имею ни малейшего отношения.

Коррада вновь перешёл на бабилос:

– А выговор у вас как раз подходящий. Мне, знаете ли, нет дела до профессии моих клиентов. Я учёный и врач, моя область – личные, а не социальные заболевания. Мафия же, как я считаю, болезнь социальная…

– Знаете, профессор, мне довольно долго довелось жить на Сицилии, но никогда и ни от кого я не слышал там о мафии. И вообще это дурацкая социальная выдумка полиции и журналистов.

– Даже так? И на Сицилии вы не слышали, и здесь её нет… А взрывы, автоматные очереди, разборки, кровь, отрезанные головы возле перуанского посольства – это тоже выдумки дураков-журналистов?

– И разборки, и кровь – все это имеет место. Но давайте разберёмся. Вот на Сицилии… Я вас не очень…

– Я на часы не гляжу и вас не тороплю. Продолжайте…

– На Сицилии мне, по долгу службы, довелось общаться с людьми, у которых были проблемы юридического толка, как раз по линии так называемой мафиозной деятельности. Были среди них неплохие люди, встречались и мерзавцы, но никто из них не был и не считал себя мафиози. Человек из сицилийской глубинки, а Сицилия – даже в Палермо – это провинция для европейски-провинциальной Италии, испокон веку привык, что пришельцы с севера и мавританского юга облапошат и унизят его, не моргнув и глазом. Ни закон его не защитит, ни карабинер. Вот и рождается из недр народной жизни собственный обычай, уклад и порядок. А его носитель и хранитель – тот же крестьянин, сосед, родственник. И лупара для них сотню лет была наилучшим адвокатом. А посторонний человек, прокурор или журналист, смотрит на эту жизнь сквозь призму собственных заблуждений и обычаев. Муссолини поперевешал и замучил тысячи этих несчастных «мафиози», но народ остался, Сицилия осталась. Стало быть, сохранились и возродились обычаи, которые недоумки, не говорящие подчас даже на северном итальянском, называют мафией. Я в ближайшем будущем собираюсь туда съездить, хочу повидать одного из своих знакомых, столько лет не виделись. Он теперь на пенсии вероятно, если ещё жив, но очень, очень умный был и душевный старик, я только сейчас стал это понимать. И знаменитый сицилийский дух, кстати, похоже, вот-вот выветрится окончательно. И разрушила его не полиция, не закон, а цивилизация и торговля наркотиками. Он ещё жив в маленьких городках и деревнях, но кто туда заглянет? Нет, мы будем ужасаться «Козе Ностре», жупелу, который три десятка лет тому назад выдумал один полуграмотный неаполитанец под угрозой электрического стула…

Что же касается наших пределов… Да, я читал в газетах ту историю… это где к перуанскому посольству подкинули мешок с головой некоего Сантоса и его телом, перемолотым в мясной фарш вместе с одеждой?

– Да. И это, по-вашему, народный бабилонский обычай?

– Я откуда знаю, наверное нет. Но вот в чем я точно уверен, что этот ужасный и всемогущий международный годфазер Лима-Сантос, «преступник номер один» для полиции и газет, без телохранителей и адвокатов – точно такой же дебил и трусливый обыватель, как и безработный оборванец из латинских или винегретных трущоб… Ах да – был, верно… И перед смертью этот газетный супермен небось паскудно рыдал, вымаливая если не свою паскудную жизнь, то хотя бы лёгкую смерть, и ради этого предавал и продавал всех, кого только мог вспомнить… (Сантос, в юности имевший кличку «Пулемётчик», действительно, плакал до тех пор, пока его, связанного, не сунули вперёд ногами в чавкающее жерло гигантской мясорубки на одном из подпольных мясокомбинатов. Тут он и умер от болевого шока, а голову успели отрезать, пока её не затянуло внутрь. Весь этот балаган и был затеян в сугубо воспитательных целях, чтобы Блондин и остальная присутствующая молодёжь плотнее понимала края позволенного и неположенного. Блондин так и не выблевал тогда свои эмоции и сомнения, хотя по жёлтому с испариной лицу было заметно, что очень этого хотел.)

– …Вот вам и вся мафия. Одни уголовники запытали и убили другого уголовника. А попади этот Сантос в тюрьму – убили бы другие люди, не знакомые никак с первыми. И не за кокаин там, или сферы влияния, как эти первые, а за то, что растлевал десятилетних девочек и мальчиков. А в газетах все равно бы написали, что всемогущая рука мафии дотянулась и до… Это в наших газетах. А соседи из Бразилии или Боливии узрели бы заговор спецслужб. Случается, правда, когда набравший кое-какую силу и деньгу бандит вдруг лишается и без того небольшого ума и начинает подражать манерам голливудских мобстеров; ему кажется, что это очень круто – цедить слова вполголоса, через рюмку мартини, в собственном ночном клубе, в окружении шлюх и неуклюжих бегемотов. Такие быстро оканчивают свои дни на помойке… Фу, куда это меня занесло… Начал про обычаи, а… Так вот, в применении к нашей бабилонской жизни…

– Прошу прощения, Джерри… Ваши рассуждения весьма примечательны и интересны, почти так же, как и ваши сны. Но давайте оставим что-нибудь и для другого раза. Мы с вами и так наговорили четыре нормы с лишним.

– О, я доплачу, причём наличными, если хватит…

Коррада привычно отметил очередную попытку посетителя перехватить инициативу и привычно отбил её:

– Доплатите, но не сейчас, а позже, когда я дам знать об этом. Дополнительная оплата за сегодняшний вечер не состоится, опять же потому, что я её не требую и не прошу сверх того, о чем мы договорились. Пора прощаться, но не хотите ли вы ещё что-нибудь коротко сказать или спросить?

Гек окончательно расстался с первоначальным своим планом: обсудить проблему Коррада-Луиза-деньги, – не тот вариант, и разговор не пойдёт по его сценарию. Слишком силён духом этот Коррада, слишком вёрток и умен. Напрягся он при упоминании малолетних девочек, или это только показалось?…

– Профессор, хотя бы два слова: что с моими снами? Подробности потом, когда сочтёте нужным… Мне ведь это важно, поверьте…

Предвиденные слова, в нужной просительной интонации… На то он и Леонардо Коррада, опыт и адекватность восприятия – великая сила. И она все ещё послушна ему и год от года делается только сильнее. Вот и этот, такой внешне уверенный в себе господин…

Коррада неожиданно быстро – даже для себя – сместил взгляд на собеседника и обомлел. То, что перед ним сидело, – показалось внезапно оболочкой совсем иного существа, не того, к кому его ментальная сущность привыкла за два часа знакомства… Коррада с пронзительной ясностью вдохновения осознал, что класть ладонь на эту душу – все равно что сделать попытку подружиться со ржавчиной или раком желудка… Надо бы немедля порвать листочек с записью…

– Вера не по моей части. В двух словах – извольте. Ваша личность – одна большая кровоточащая язва. Ваши мысли, поступки, мотивы – глубоко инфернальны, вампирически всеохватны. Если попроще – негативное начало в вас очень сильно, оно изъело вас. И я сомневаюсь, что даже в общении со мною вы обретёте мудрость и адекватность зрелой личности. Однако, может быть, все и не так безна…

Гек следил за руками Коррады, и когда тот потянулся к ящику стола, успел лишь перебить его скороговоркой:

– Я отрицаю мудрость!..

Он с шелестящей скоростью вымахнул из кресла и в прыжке уже самортизировал руку, чтобы в районе солнечного сплетения не образовалось гематомы… Коррада хватанул было ртом воздух и вырубился.

Нервишки, черт бы их подрал… Он, наверное, за мятными леденцами полез, кроме них там ничего не было… Гек с досадой открыл нижний ящик в левой половине стола – точно, пистолет на месте и разрешение на него. Гек вынул обойму – битком, кроме одного. Гек удивился и заглянул в патронник – нет, пустой…

Все нормально, просто его смутили интеллектуальное проворство Коррады, скорость реакции и проницательность… Так и не договорили толком… Коррада все ещё был без сознания. Пользуясь этим, Гек нажал на скобу в тыльной части декоративного письменного прибора и вынул кассету с записью – по полтора часа на каждую сторону с автоматическим перескоком (Коррада часто записывал на плёнку свои разговоры). Взамен он заправил точно такую же кассету, но пустую. Ребята все чётко обрисовали и даже кассету дали той же фирмы. Молодцы парни. Интересно, куда он патрон дел, выронил, может быть? Да какая разница… Все аккуратно протереть… Записочка на месте, пусть так и лежит… Часы-передатчик молчали, не подавая ни звуковых, ни тактильных сигналов, это очень хорошо. Не соблазнился бы Фант сегодня прослушку на меня оставить… Да вряд ли решится… Куда – в лоб или в сердце?… В сердце – грязи меньше…

Гек вложил в левую руку Коррады пистолет, помня, что тот – левша, и, давя сопротивление пробуждающегося сознания, подвёл ствол к левой стороне груди…

Вот ёлки-моталки!.. Сколько ни стреляй в замкнутом пространстве – все равно никак не привыкнуть: обязательно вздрогнешь при этом… Пульс… Зрачок… все как надо, ходу теперь.

Замок-автомат на входной двери щёлкнул за спиной, Гек махнул во тьму невидимым подстраховщикам и двинулся прочь от дома. Через пару кварталов его должен подхватить Блондин на неприметном моторе, пятнадцать минут крейсерской скорости, и они будут в городе…

В ту ночь Гек спустился в Чёрный ход и не спал до рассвета: прежде чем плёнку уничтожить, крутил запись своего разговора с Коррадой. Он ни разу не прерывал запись стопом или паузой, зато трижды – было чему учиться – прослушал всю плёнку от начала и до конца и слушал её самым внимательнейшим образом.

Зеленые цифры электрического будильника светились на цифре семь, когда Гек решил, что с него хватит, и полез спать. Казалось бы, тепло, а простыни – как ледяные. Лёжа в кровати, он ещё немного повспоминал беседу, ухмыльнулся и выкрикнул в укоризненно молчащую темноту: «Я отрицаю мудрость! Я – её – отрицаю».

Воля лучше неволи. И забот хватает, и неопределённости, так ведь они и на зоне не исчезают, заботы… Зато возможности резко расширяются и радостей больше. Жизнь сильнее всех живущих – и как-то весной неизбежное случилось: Гек, в возрасте тридцати семи с половиной лет, влюбился.

В последний год Гека сильно стало беспокоить нечто, трудно поддающееся осмысленной формулировке… Атмосфера в городе и стране медленно, исподволь и вкрадчиво стала меняться… По-прежнему Адмирал стоял у руля государственной машины, с той же, и даже большей интенсивностью гремели в его сторону дифирамбы со всех концов бескрайней Родины, но Гек однажды, читая утреннюю газету, унюхал некую новую, постороннюю, что ли, струю и с тех пор не мог отделаться от ощущения, что новый запашок не исчезает. Началось с малого, с заметки некоего Мишеля Артуа о смычке бандитствующих элементов с вражескими спецслужбами, под контролем последних, разумеется… Все бы ничего, да на отдельных моментах Гек враз навострил уши. И не то чтобы этот неведомый Артуа много знал о жизни этих самых элементов, но некоторые подробности показались ему смутно знакомыми… Да-да-да, такое ощущение, что о нем, о его зонной жизни кто-то напел щелкопёрам. И намекнул на старинное происхождение антигосударственной уголовщины (читай – о Ванах!..). С той поры Гек поручил Фанту делать электронные тематические выборки по ряду направлений, а сам, выправив соответствующие ксивы, положил себе за правило каждый день не менее полутора-двух часов проводить в Публичной президентской библиотеке. Он целенаправленно читал только ежедневную прессу, по разделам: официальная хроника, государственные назначения, светские новости и, само собой, криминальные колонки. Там он и познакомился с библиотекаршей, с Орой.

Стройная блондинка лет тридцати, всегда серьёзная и доброжелательная, довольно быстро запомнила его и по прошествии нескольких недель уже здоровалась с ним, как со знакомым человеком, без напоминания подготавливала привычный набор ежедневных газет. Из его слов она знала, что он магистр социологии и пишет монографию по заказу одной из правительственных комиссий.

Ора, хотя и была, что называется, книжным червём, но в жизни повидать успела многое. И родителей похоронила, и работы лишалась, и с мужем развелась. Детей у неё не было, от родителей осталась небольшая квартира неподалёку от Президентского проспекта, нынешняя спокойная работа ей нравилась, а обходиться она привыкла немногим, так что скромная зарплата не очень её стесняла. Уж кого только она ни видела в читальных залах громаднейшей библиотеки… Нет, разумеется, ни рок– и теле-звезды, ни правительственная знать здесь не появлялись, но разнообразие человеческих типов было безумно велико. И учёные, и сумасшедшие, и студенты, и домохозяйки, экономящие на подписке модных журналов… А холодными зимами и бомжи начинали вдруг пылать жаждой знаний и бесплатного тепла… Этот Ральф Оуки больше походил не на социолога, а скорее на инженера-золотодобытчика с южных приисков, как их иногда рисуют в телепередачах: суровые, крепко сбитые, с резковатыми манерами… Был он неулыбчив, но по-своему обходителен и вежлив и ещё не стар. Однажды в воскресенье он засиделся допоздна, на этот раз не читая газеты, а перебирая авторскую картотеку, и так вышло, что они одновременно покинули библиотеку. Оуки тоже принадлежал к категории пешеходов и по тёмному времени вызвался проводить её до дому. Идти было всего ничего, минут пятнадцать её шагом, и она согласилась. А через месяц случай повторился, и на этот раз – как нельзя кстати. В двух шагах от дома к ним прицепилась кучка хулиганов. Так вот этот Оуки разогнал их моментально и кулаками, и пинками, а двоих очень жестоко побил, так что ей даже пришлось унимать рассвирепевшего учёного мужа. Он не поленился проводить её до двери квартиры на третьем этаже – и так все и случилось… Она тогда вдруг испугалась, что побитые подонки захотят отомстить и подкараулят его на обратном пути. Ральф поначалу упирался из непонятной мужской гордости, но потом согласился попить горячего чаю и немного переждать. В тот вечер он даже остался у неё на ночь и, конечно же, попытался к ней приставать, но ничего не добился – Ора не чувствовала себя настолько одинокой, чтобы в первый же вечер уступать малознакомому человеку, пусть и спасителю.

Но он уже намеренно подстерёг её после работы и вновь проводил. А потом и ещё раз… Хулиганы, кстати, больше не появлялись, и вообще вдруг в её районе стало безопаснее на улицах, видимо, полиция сумела найти силы и средства, чтобы навести порядок хотя бы в центре города… И постепенно Ора привыкла к нему, и он ей понравился, и однажды он у неё остался, что называется, «по полной программе»…

В доме Оры довольно скоро образовался непривычный по своему размаху достаток: Ральф почти не дарил цветов, но то и дело пополнял скромные недра квартиры обновками: старый телевизор безжалостно обменял на два громадных «панасоника», заменил холодильник, купил музыкальный центр и здоровенную коробку с дисками на все вкусы. Только вот симфонической музыки, которую Ора предпочитала всему остальному, там почти не оказалось. Упомянула невпопад о понравившейся расцветке ковра, который она видела на витрине, – пожалуйста, из магазина доставили два ковра… Не слушая никаких возражений, принялся, вдобавок, каждую неделю оставлять по три-четыре тысячи, хотя сам бывал у неё не чаще двух раз в неделю – редко-редко, когда три… Куда такие деньжищи девать… Зато звонки, если вдруг он не появлялся в библиотеке, обязательно и предельно коротко: «Как дела, что делаешь, скучаешь-не-скучаешь, куда пойдём?…» Пить – не пьёт, ест все и всегда хвалит, но какая из неё кухарка… Вот ромштексы делать научилась. Ора попробовала ходить с ним в театры – и не возражал, но ему явно не нравилось. На художественные выставки гораздо охотнее соглашался, но тоже – так… А на компьютерных – ей скучно… Однажды – р-раз – посреди зимы – и отправил её в недельное турне на Гавайские острова с пятизвездочными отелями и прочими прелестями, сам же не поехал, отговорился делами… Больше всего ему нравилось просто гулять с нею по городу, особенно по садам и паркам, и по набережным, и вдоль побережья залива…

Кое-что Ора все-таки тратила, в основном на книги (работать в библиотеке – это одно, а так приятно дома иметь под боком свои любимые!), но бóльшую часть оставленного решила складывать в коробку из-под туфель, чтобы при случае вернуть Ральфу: мужчины ведь как дети, швыряются направо и налево, пока везёт, а потом глядишь, и самому есть нечего… Он почти ничего о себе не рассказывал, его работа – закрытая, под контролем правительства… Поначалу она стеснялась вечной его угрюмости, но он никогда на неё не раздражался, голоса не повышал и был с ней добродушен и доверчив. Ора подозревала, что Ральф – семейный человек, с женой и детьми, но эту тему никогда они не трогали, а может и к лучшему: он – с ней, а весь остальной мир пусть пока постоит за порогом…

Ах, идиллия кончилась внезапно и по их совместной вине. Гек много чего знал и умел, но при всем своём опыте никогда не задумывался о проблемах предохранения от зачатия, женщины успешно справлялись с этим и сами. Но и Ора, привыкнув с первым мужем, что никогда и ничего в этом смысле не происходило, считала себя бесплодной, и вот на тебе – залетела… Делать нечего – призналась Ральфу, хотя и глодали её сомнения и страх. Он явно был потрясён новостью – Ора научилась разбираться в его неярких эмоциях, – такова была его первая реакция. Потом он обрадовался, но буквально на какие-то минуты, потом задумался… Потом исчез и не показывался три дня… А потом…

Геку никогда и ни с кем не было так покойно и хорошо, как с Орой. Её странности казались Геку забавными, но все равно симпатичными. Так, она стеснялась при нем раздеваться и одеваться, никогда не обсуждала с ним сексуальные впечатления, боялась грозы, отказывалась носить предметы из натурального меха или кожи… Ещё странность: не было ни одного случая, чтобы она попросила у него денег или какой-нибудь подарок, и всегда до красноты смущалась, когда он проявлял инициативу в этом вопросе… Готовила она – так себе, в постели – как Луиза, не лучше… Но выдержать без неё хотя бы неделю-другую – для Гека стало совсем не просто. В начале их отношений он по инерции заглядывал к проституткам, да вскоре завязал, обрыдло.

Новость от Оры его оглушила. В тот же день он разбросал все насущные дела и залёг в Чёрном Ходе на трое суток безвылазно. Альтернатива у них простая – рожать или делать аборт. И тот и другой исход оказались для него равно неприемлемыми; как он ни бился – все дрянь получалась вместо идеи. Пырь с Вакитокой ничем ему помочь не могли, сочувствовали только – и на том спасибо…

Через трое суток он заявился к Оре и с порога ударил её откровенным разговором: выложил в открытую про себя (не все, конечно) и про своё решение. Не сразу ему удалось объяснить ей, что он из себя представляет, но и тогда она все же удерживалась от слез, а потом уже прорвало в четыре ручья, когда он объявил, что ей делать дальше… Уж как только он на неё ни воздействовал – и логикой, и разумом – что ей логика – ревёт взахлёб и все тут… Гек настоял, чтобы остаться ночевать, к утру вроде бы примирились в постели, а с утра опять слезы… Тем не менее через две недели все закончилось так, как он для них и наметил: Ора уволилась с работы, обратилась в соответствующие службы, заранее намагниченные как надо, и уехала жить куда-то за границу, обязательно в один из британских доминионов, Гек специально не велел ей рассказывать ему свой конкретный выбор («Будет все нормально – отыщу самостоятельно. Но это вряд ли случится раньше, чем через пять лет… А может и того не выйдет») и пытаться установить с ним какой бы то ни было контакт. В кредитных карточках, зарубежных банковских счетах на её имя и в анонимных австрийских авуарах он зарядил для неё около десяти миллионов талеров (если пересчитать с местных валют) – все, что удалось с гарантией непрослеживаемо для любых спецорганов и свидетелей собрать за эти две недели.

Богатая, беременная и бесконечно несчастная Ора выбрала Австралию, Мельбурн, а Геку все почему-то казалось, что она уехала в Канаду…

Однако те три дня раздумий в Чёрном Ходе не обошлись без идей, и Гек собрал на очередной сходняк всех своих гангстерских Дядек и авторитетных сподвижников по Бабилону (по паре человек было и из Картагена, Иневии, Фиб…).

«…Это отнюдь не моя дурная прихоть, парни! Каждый из вас плотно сидит на крючке у государства, в лице его спецшакалов. Сегодня тебя, Эл, и тебя, Втор, защищает от них круговая порука, тугая мошна, вёрткий адвокат и родная бл…я Конституция. Но тут вам не гангстера с ручными тарахтелками из подворотни. Случись что – а были такие времена ещё у современников на памяти, – полистают телефонную книгу, найдут и привезут десять пуль в живот с доставкой на дом. Или вы думаете, что ваши гориллы кастетом „ПТУРС“ сшибут и вместо вас под гусеницы прыгнут?… Дальше. Будь у меня жена и её прихватили бы чужие бяки, мне было бы тяжело сдерживать шантаж. А если бы и детей в придачу… и тогда бы выдержал, но… сильно бы переживал, очень сильно. Из вас – все бы выстояли при подобном раскладе?… Вопрос риторический, это означает – можете вслух не отвечать. Коли ты не урка – семья святое дело, ну так – позаботься о её сохранности. Я чую разные подлости от этих псов и их презуса, хотя и не могу конкретно угадать – что и от кого. До других идиотов нам дела нет, пусть живут как знают, нам на пользу. Сроку даю – год. Прикиньте, взвесьте, кто более-менее дорог и значим – перекрасить и закамуфлировать. Хоть развод липовый, хоть брак фиктивный… Адреса сменить, кто сумеет, детей постарше – учиться или работать в другие города, а лучше за бугор. Все эти свадьбы-мадьбы, юбилеи и фоторепортажи – унять до минимума, хоть ставни забивайте… Кто поленится слушать мои советы – пеняйте на себя. Кстати, на людях и в городе в таком количестве собираемся последний раз. Надо обсудить – кучкуйтесь без помпы, предельно аккуратно. Перспективным ребятам передайте примерно то же самое, но уже от себя».

По правде говоря, Гек не слишком представлял себе, на кого и как он будет воздействовать в случае непослушания, зато «парни» почему-то представляли это очень хорошо и ярко, никто из них не осмелился оспорить вслух его «советы». Расходились подавленные, заранее начиная прикидывать тоскливые перспективы грядущих перемен. Уже за порогом «Коготка» Фант выругался в сердцах и внятно сказал в пространство: «У шефа шмель в башке летает, а мы отдувайся…» Многие слышали его слова, но ни один не возразил. И никто не донёс, даже его старинные недоброжелатели, братишки Гнедые.

Во время разъезда двое закадычных друзей сели в один мотор. Оба были полноправные Дядьки в своих владениях и оба, Дядя Эрни и Дядя Тор, недавно и почти добровольно примкнули к той гигантски разросшейся части преступного мира, где слово Кромешника было законом.

– Пахан, между прочим, правильное дело говорит и о нас, дуроломах, заботится. Что, не так, что ли? – Второй собеседник завернул матюгом и повернул к первому жирное лицо, перекошенное злой ухмылкой:

– Не мне, ты лучше это моей кобре растолкуй, если такой правильный! А мне ничего объяснять не надо! Эх, жизнь, ну, подлая штуковина… Поехали, Арнольд, к твоим шкурам, да нажрёмся, а?…

Было мужчинам по сороковнику с хвостиком. Первый собеседник – отчаянный бабник, но жил холостяком, второй – солидный семьянин, воспитывающий троих детей. Одного звали Дядя Эрни, он же Арнольд Подкидыш, второго Дядя Тор, он же Нестор Гиппопо. Это были заглазные клички, наклеенные на них с юношеских лет…