Крип

Глава 2

Глава 2

Дальнейшее происходило как в тумане. Сознание поплыло, Ольга словно раздвоилась. Одна ее часть двигала непослушным, ватным телом, тащила Крипа сквозь открывшийся потайной ход, продиралась меж горячих труб и старых кабелей в кольчатой оплетке. Другая ушла куда-то вглубь, где не было ничего кроме отчаянного желания наконец-то закончить этот безумный кошмар, бредовый сон. Там, на дне сознания, девчонка представляла себе, что всего этого вокруг просто нет. Ничего нет - ни тяжелого, поминутно теряющего сознание плащеносца, ни тоннеля, похожего на вентиляционный канал из какого-то хоррора восьмидесятых годов.

Ничего нет.

Совсем ничего.

И длилось это хрен знает сколько времени. Дольше чем бесконечность, наверное. Ну, или самую малость короче.

Безумно хотелось пить. Примерно так же она чувствовала себя однажды, год с лишним назад, когда с вечера накатили в хорошей компании, а утром пришлось идти подменять некстати приболевшую напарницу, причем без опции увильнуть под благовидным предлогом. Это неприятное чувство, когда надо куда-то идти, что-то делать, причем надо еще старательно изображать живого, здорового человека, в то время как больше всего хочется лечь и заснуть прямо под гидравлическим креслом, среди невыметенных патл. Сейчас ничего изображать не требовалось, можно было корчить любые рожи, материться со всей дури, но и чувствовала она себя намного - просто непередаваемо - хуже. От усталости мутило до кислой желчи во рту, а от жажды дико болела голова, и ноги заплетались. Красный свет редких служебных ламп резал глаза и, казалось, отдавался пульсацией раскаленными иголками где-то в темени.

Крип в очередной раз вырубился, оскалившись, как вампир, и закатив глаза под полуприкрытыми веками. Немудрено, с такими то травмами и такой, прости господи, транспортировкой. Ольга плохо помнила, как она тащила за воротник тяжелого парня, повинуясь его обрывочным указаниям. Кажется, они пролезли через какой-то лаз в коммуникационный тоннель или что-то подобное. Затем еще несколько раз ломились через люки, точнее она пролезала, а затем, в голос матерясь, протаскивала рычащего от боли Крипа, которому даже изжеванный, прокушенный насквозь ремень уже не помогал. Кто бы ей сказал, что в руках окажется столько силы, даже с поправкой на помощь самого увечного, который отталкивался ногой как мог. Некстати вспомнился папаня с его коронным «Да на тебе, падлюка такая, пахать надо!».

Смотреть на мучения бедолаги не было никаких сил, и девушка ежеминутно хотела его бросить – чтобы не видеть больше это лицо, на котором отражалась бесконечная, запредельная боль. Но каждый раз что-то останавливало. Может, память о матери, которая так же страдала перед смертью в затянувшейся раковой агонии, брошенная всеми кроме дочки. А может, толика невольного уважения к человеку, который на голой воле превозмогал, кажется, саму смерть. Более того, когда парень был в сознании, а Ольгу снова пробивало на истерическое рыдание, он даже пытался ее утешать. Во всяком случае, так девушке казалось, поскольку она по-прежнему ни слова не понимала, ориентируясь лишь на интонацию.

Тяжелее всего было закрывать за собой люки, небольшие, но очень толстые, с клепками и штурвалами. Крип настаивал, чтобы все они запирались, жестикулируя как умалишенный, насколько позволяли раны, и Ольга с этим вполне согласилась, понимая, что они каким-то чудом разминулись с неведомой силой, разносившей снаружи кровавый склеп. И сила эта вполне способна проследовать за беглецами. Но от согласия ржавые, прикипевшие друг к другу шестерни лучше крутиться никак не желали. Судя по состоянию тоннелей и толстому слою пыли, парикмахерша и гламурный садист в плаще были здесь первыми гостями за долгие месяцы, если не годы. Но по сравнению с уже произошедшим экстримом липкая, мохнатая пыль, похожая на свалявшуюся до войлока паутину, казалась милым, незначительным довеском.

- EgosumservusImperatoris… - пробормотал сквозь зубы очнувшийся Крип. Он дышал тяжело, с присвистом, но кровавой пены на губах не было. Ольга ни хрена не понимала в медицине, но про сломанные ребра и проткнутые легкие слышала. Казалось странным, что подобное не случилось с этим садомазо-нацистом. Судя по состоянию глянцевой кирасы, половина грудной клетки несчастного должна была стать крошевом из костей и порванного легкого.

- Заткнись, бога ради, - выдохнула Ольга, собираясь с силами для очередного рывка. Предстояло тащить раненого еще метров десять, до очередного люка, на этот раз, для разнообразия, восьмиугольного.

Сука… А ведь предлагали ей идти на курсы парамедицины. И даже почти согласилась. Но потом то да се, пятое-десятое, все откладывалось да откладывалось… А теперь этот херов Блейд в плаще откинется у нее на руках не пойми от чего. И ничего не поделать, она даже диагноз ему толком не поставит.

Ольга с ужасом подумала, что «пивная банка», буквально воскресившая Крипа, наверняка не бездонная, значит, довольно скоро закончится. И тогда … Непонятно, что тогда и главное – как этому помешать, но ближайшая цель маячила впереди, тускло отсвечивая в красном свете металлической полировкой. А там видно будет.

Черт возьми! Глупость какая. Как там у Сапковского было – «от злости захотелось укусить себя в зад», вроде? А, неважно. «Хорошая мысля приходит опосля».

- Стопэ, - «пацанчиковое» словцо, прежде Ольге совершенно не свойственное, оказалось удивительно к месту.

- Давай ка снимем эту хрень, - задыхаясь, предложила девушка. Точнее декларировала намерение, понимая, что, во-первых эту гениальную мысль надо было подумать намного раньше, а, во-вторых не облегчив Крипа хотя бы килограммов на десять, дальше она его не вытянет.

Снять с бедняги плащ и кирасу оказалось задачей мучительной и, книжно говоря, нетривиальной. Для начала здесь было очень тесно, это само по себе сильно ограничивало возможности. Далее выяснилось, что у Крипа нет даже плохонького ножика, так что плотную, тяжелую одежду и броню пришлось расстегивать и снимать по-настоящему. И наконец, с деформированной кирасой пришлось помучиться отдельно, да еще стараясь не задеть капельницу. Попутно девушка заметила, что «банка» замигала желтым огоньком.

Удивляться отсутствию нормальных застежек сил больше не оставалось. Ольга лишь отметила, что никакого фастекса на снаряжении Крипа не оказалось, ничего даже отдаленно похожего на всякие молли, а также прочую радость городского воена. Даже пуговиц имелось раз-два и обчелся, в основном все крепилось на толстых кожаных ремнях, как старые доспехи. И хер с ним, главное – тащить раненого стало не в пример легче. Да и сам он, кажется, вздохнул чуть свободнее. Под броней у Крипа оказалось что-то похожее на футболку в мелкую шестиугольную сетку, плотно обтянувшую крепкие мышцы. Блямбу с мертвой башкой увечный не отдал, сжимая в кулаке, как великую ценность. Ольга помогла перевесить увесистую цепь с кирасы на футболку.

- Imperatorduxitetprotegitme, - прошептал Крип, пытаясь одновременно отталкиваться дальше одной ногой в грязном сапоге, и сложить руки на груди в какую-то фигуру, переплетя большие пальцы. Будто крылья изображал.

- Misitmeadte.

- Ты, блядь, не Крип, - прошипела Ольга, цепляясь из последних сил в жесткий воротник, словно клещ. – Ты хуев Бэтмен. Звякни, что ли, Робину и Харли Квин, пусть они спасут нас побыстрее...

Нареченный Бэтмен снова обмяк и потерял сознание.

- Нет, так не пойдет, - прошептала Ольга, осознав, что с одной стороны без плаща Крип весит куда меньше, но с другой больше нет воротника, за который так удобно цепляться. Пришлось забрать обратно ремень и сделать петлю, пропустив ее под мышками Крипа. Импровизированная сбруя порвалась метра через три, доказав, что кетай остается кетаем, пусть на нем и написано «Rochas».

Девушка больно ушиблась затылком об острый угол кронштейна, сбила костяшки пальцев до мяса и прорвала куртку еще, по крайней мере, в пяти местах. Гематитовый браслет «на счастье» давно порвался и раскатился по углам. Часы «Касио» укоризненно темнели бельмом треснувшего стекла. Но главное, Ольга вымоталась до предела и дальше, перейдя грань, за которой усталость превращается в натуральное истощение.

- Пойду, гляну, что там дальше, - пробормотала она скорее для себя, потому что крипобэтмен ответить все равно не мог, прибывая в обмороке.

Насчет «идти» она, понятное дело, сильно преувеличила, низкий потолок технического канала позволял только ползти на карачках, но без тяжелой ноши и такое ползунство стало в радость. Ольге казалось, что она скользит, как по водным горкам. Метр, еще метр… Стены тоннеля были какие-то странные, похожие одновременно и на бетон, и на пластик. Как будто цемент размешали с клеем. И … Ольга замерла, прислушиваясь, ловя каждый шорох, словно кошка, разве что уши не крутились. Ей показалось, что за тонкой стеной что-то стукнуло. Тихо, осторожно. И очень зловеще.

Мешали посторонние звуки, здесь их было немало. Шипел пар, позвякивал неплотный клапан, жужжала и потрескивала красная лампа в медной – или не медной, по крайней мере, из какого-то красноватого металла – оплетке. Вроде больше ничего.

Ольга прокляла себя за то, что оставила ножик дома, хотя обычно китайская копия какого-то пафосного американского пырялова всегда была при ней. Как и баллончик со слезогоном, потому что береженого, как известно... Но кто же знал, что ее дернет в бездну жопного ада именно в тот момент, буквально с голыми руками. Хорошо хоть не с голым задом. Ладно, поползли дальше. Она оглянулась, как будто Крип мог куда-то деться. Он и не делся, лежа темной беспомощной куклой в кроваво-красном свете.

На восьмиугольном люке имелась большая стальная блямба. Вроде как эмблема, на этот раз не нацистская, но тоже с черепом, разделенным пополам в черно-белом цвете. И еще шестеренки какие-то. Стимпанк, чтоб его. Это какой-то ад косплееров?

- Ехали кошмарики на воздушном шарике, - сказала Ольга и, стиснув зубы, начала отжимать запор на люке. Это замок открылся удивительно легко. Или его отпирали недавно, или смазывали чаще. В общем, пошло как по маслу. Аллилуйя, йопта!

Восьмиугольник открылся наружу и, не заботясь уже о безопасности и шорохах, Ольга вывалилась наружу, неведомо куда, в грязи, пыли, войлочной паутине и мусоре неясного происхождения. В голове настойчиво крутилось ник селу ни к городу взявшееся «Свобода нас встретит радостно у входа». И еще было что-то про жизнь за царя, но тут девушка в очередной раз стукнулась – и пребольно – головой, так что мысль куда-то испарилась.

Так, руки-ноги на месте, кругом вроде никого. И где это мы?.. И что за свет впереди?

Где…

- Боже мой, - прошептала девушка.

Не то, чтобы Ольга верила в бога или вообще какую-нибудь трансцендентную сущность. Предшествующая жизнь, насчитывающая без двух месяцев шестнадцать лет, приучила ее верить в себя, в наличные деньги и волшебную силу удара коленом промеж пяток мудаков, не знающих слова «нет». Только бить надо внезапно, как можно резче и сильнее, тогда все будет хорошо. Но то, что открылось ее глазам, оказалось настолько дико, несообразно, невозможно, что …

В общем, обратиться к богу оказалось самым подходящим. Впрочем, он не ответил. Как всегда.

- Боже мой… - повторила Ольга, вытягивая трясущуюся, коричневую от грязи и крови ладонь, словно пытаясь заслониться от мертвенного сине-белого света. На глаза навернулись горячие слезы, обожгли яростным огнем пересохшую роговицу.

«Я не проснусь»

«Потому что это не сон»

«Ни разу не сон»

Описать «это» не представлялось возможным, по крайней мере, сразу. Слишком далеко от привычных шаблонов восприятия, от всего жизненного опыта, даже с обширным довеском интернетного знания, данного нам в ю-тубе и прочих инстаграмах. Больше всего открывшийся Ольге «пейзаж» походил на торговый центр с круглым атриумом, вздымавшимся подобно колонне. Высота … бог его знает, честно говоря, девушка могла сказать лишь, что сотни, многие сотни метров, размером с небоскреб. Половина цилиндра (если разрезать надвое, вдоль по осевой линии) была снизу доверху заполнена ярусами, похожими одновременно и на магазины с решетчатыми витринами, и на жилые уровни. Они шли друг за другом как ребра в гофрированном шланге, бугрясь выступами, балконами, чем-то похожим на причальные площадки, взаимными переходами и еще сотней непонятных конструкций, которые Ольга не могла ни описать внятно, ни даже понять, что это собственно такое. А вторая половина… Ее не было. Просто не было.

Ольга схватилась побелевшими от напряжения пальцами за металлический поручень, за которым открывалась пустота, огромный колодец. Уставилась огромными, расширенными зрачками на призрачный экран, который подобно гигантскому полукруглому щиту отделял атриум от слепящей пустоты. Это явно не было стеклом, скорее нечто эфирное. А снаружи, открывалась Вселенная. Не пустой космос, как на фотографии, а нечто сияющее мириадами красок, похожее на газовую туманность или пылевое облако, состоящее из размолотых в пыль драгоценных камней всех мыслимых и немыслимых оттенков, бесконечно ярких, химически чистых. Словно этого было мало, сбоку, из-за края эфирного щита, лезло нечто гигантское, очень близкое (или кажущееся таковым) ослепительно яркое. И круглое.

- Боже мой, повторила девушка в третий раз, поняв, что видит краешек звезды в слепящей желто-белой короне.

По экрану засверкали звездочки, прошла рябь, а затем он разом потускнел, затемнился, как поляризованное стекло. Почему-то именно это поразило девушку больше всего – скорость и эффект, с которым нечто грандиозное, площадью в тысячи, десятки тысяч квадратных метров отреагировало на поток света. Звезда продолжала наползать, заставляя внешние объекты, оказавшиеся за пределами экрана, сиять отраженным светом, как точки электросварки, так что глазам становилось больно даже несмотря на общее затенение.

- Мама, - сказала Ольга. Автоматически, и в самом деле чувствуя себя ребенком, скорее даже младенцем, который обрел разум и способность оценивать предметы, но еще не знаком с их сутью и назначением. Он видит нечто, однако не способен понять, что именно видит.

- Ой, мамочки…

Она посмотрела вниз, с трудом оторвавшись от немыслимо грандиозной, великолепной и подавляющей картины. В сравнении с буйством солнечных красок все остальное - даже гигантский атриум, похожий на вывернутый наизнанку небоскреб - казалось маленьким, камерным, в чем-то даже уютным.

Внизу, на темном дне рукотворного кратера, располагалась фигура. Определить ее размеры Ольга не смогла бы, все чувство масштаба и размерности оказалось напрочь сбито. Одно можно было сказать точно – это статуя, и огромная, как, похоже, все «здесь», где бы это «здесь» ни располагалось.

Фигура имела сходство с мужиком в доспехах, гротескно преувеличенных, геометрически несоразмерных. У мужика имелся меч и нимб, который не то подсвечивался изнутри, не то был сделан из какого-то полированного металла, хорошо отражавшего свет. Поверхность статуи казалась странной, какой-то изгрызенной, с кислотными проплешинами, будто морда Сфинкса в египетской пустыне. Но там поработало время, а здесь общий потрепанный вид фигуры не вязался с окружающим. Будто монумент долго и старательно ломали, а затем бросили. А возможно, его доставили сюда из какого-то иного места, хотя казалось невероятным, что такую махину можно было затащить куда-либо.

Ольга отвернулась и села прямо на твердый холодный пол, привалившись на ограждение, которое было металлическим и, кажется кованым. Во всяком случае, витые прутья смотрелись так, будто вышли из-под кузнечного молота, то есть солидно, грубовато, несимметрично. Девушка закрыла глаза и несколько минут просто сидела, ни о чем не думая. Ольга чувствовала, что если она сейчас откроет разум догадкам, размышлениям, страху, наконец, то и с ума недолго сойти. Зато в игру включился слух.

Теперь, когда восприятие освободилось от бешеного потока визуала, забившего все «инфоканалы», стало понятно, что кругом очень тихо. Слишком тихо для огромного пространства, где должно гулять непрерывное эхо. Какой-то шум вокруг имел место быть, но тихий и слабый, скорее всего работа некой жизнеобеспечивающей автоматики, приглушенной стенами. Очевидно, совсем недавно здесь жило и работало много, очень много людей. Но сейчас «атриум» оказался пуст и заброшен.

Она выбралась из одной могилы, чтобы оказаться в другой, тысячекратно больших размеров.

Что это? Откуда это здесь? Откуда она здесь?

Неважно.

Она умирает от усталости и жажды. А совсем недалеко страдает умирающий, который страшно изранен и, наверное, хочет пить еще сильнее, чем она. Вокруг простирается мир, который непонятен, неизвестен и явно враждебен. И так выходит, что Крип – единственное живое существо, которое могло бы объяснить, что здесь происходит и вообще «за» Ольгу.

Вода. И оружие. И хоть какой-то бинт. Нет, просто аптечка, возможно Крип разберется, чем и как его лучше полечить.

Сначала это, затем все остальное.

Ольга еще раз кинула взгляд на солнце, которое продолжало расползаться. Похоже, объект, на котором оказалась девушка – будь это планета, метеорит или рукотворное сооружение, хрен разберет – вращался и теперь разворачивался «экранной» стороной к ближайшей звезде. Ольга никогда не занималась астрономией, но в такой близости к звезде было что-то ненормальное (если здесь вообще хоть что-то можно поименовать «нормальным»). Однако подумать об этом следовало позже.

Еще раз – вода и оружие, хоть палка какая-нибудь. И любая коробка с красным крестом.

Ольга встала, сжала кулачки и немного пожалела, что не родилась суровым, страшным бойцом, который может и в морду дать. Затем сосредоточилась на осмотре окрестностей. Первым делом она высунулась за край перил и, превозмогая головокружение от высоты, попробовала оценить диспозицию. Уровень, относился, пожалуй, к верхней четверти «колодца», во всяком случае, наверх уходило еще несколько десятков этажей, однако намного меньше, чем открывалось внизу, до самого дна.

Не слишком широкий – метров пять-семь – балкон тянулся длинной дугой, ограниченный с одной стороны балюстрадой, а с другой то ли окнами, то ли витринами. Через неравные промежутки стеклянные провалы, почти все разбитые, перемежались темными, лишенными света коридорами. Многие «окна» скалились выломанными решетками, некоторые, похоже, были перекрыты баррикадами, собранными наспех из поручного материала. Все заграждения оказались разбиты и буквально вынесены по клочкам, будто их сносили бульдозерами. Было очень замусорено, как после серьезного погрома. И грязно. Не пыльно, а именно грязно. Пол и стены вообще, кажется, скоблили, изводя какие-то рисунки, от которых остались лишь позолоченные тени, напоминающие стилизованных орлов.

Ольга посмотрела на эфирный экран, где приглушенный диск звезды занял уже не меньше пятой части обзора. Затем на балкон, который словно пришел из середины ХХ века. Или скорее из тогдашних представлений о том, как станет выглядеть будущее. Ретрофутуризм, вот! – Ольга вспомнила красивое слово. Наклонилась и провела рукой по каменному – каменному! - покрытию пола, собранного из квадратных плит.

Голограмма. Наверное, это какая-то удивительная голограмма. В космосе важен каждый килограмм, это Ольга помнила точно. А здесь … она посмотрела вниз, на темную статую, которая весила дохренища тонн … здесь на развесовку плевали. И такое близкое солнце давно сожгло бы все к чертовой бабушке или, по крайней мере, хорошо разогрело бы. А здесь прохладно, пожалуй, даже холодно. Она поежилась, плотнее натянув грязную куртку на худые плечи. Надо какой-то пледик найти или одежду потеплее. Но брать в руки страшное рванье, которого набросали вокруг, не хотелось. Наверняка в разбитых витринах найдется что-нибудь поприличнее.

Вода! За всеми этими раздумьями она совершенно забыла о том, что за неплотно закрытым стимпанковым люком продолжает тихо умирать Крип.

Не отвлекаться, нельзя отвлекаться. Вперед, превозмогая усталость и ноющие мышцы. Искать. Искать.