Глава 23

Вновь в дорогу

Рок меня мой гонит.

Надоел и сам себе, и всем.

Унесут растерянные кони

Панцирь мой,

Мой меч,

Кинжал и шлем.

Без доспехов,

Со стихом и скрипкой

В мир пойду

Под рубищем шута,

С навсегда приклеенной улыбкой

На обрывке старого холста.

В.Круковер, Тюремные стихи

За всеми этими соплежуйскими воспоминаниями дочапал до райотдела. А там уже ждут два молод… офицера, не одинаковых с лица.

— Ну, хвастайтесь собакой, — говорят. — Нам тут фантастические истории рассказывают про вашу с ней работу.

Ну, смотрите, думаю. И попросил их спрятаться в разных комнатах милиции, а мне оставить по перчатке или шапку. Подпол дал кожаную теплую перчатку, майор — шапку, ондатровую. Ну, Джуля засиделась в вольере, работала с удовольствием. Нашла обеих.

Потом была официальная часть. Рассуждали, что я могу показать в Москве, где «смотреть будут ОЧЕНЬ влиятельные товарищи!»

— Найдем, что показать, чем удивить, — говорю. — Собаки могут многое такое, что ни одна наука пока не сможет.

— А пример?

— А например, — отвечаю, — мы можем со следового отпечатка снять не только гипсовую копию, но и запах стерильным шприцом законсервировать. А потом, когда появится подозреваемый, произвести выборку с подставными. Это пока не служит доказательством, но у следователя появится уверенность в вине субъекта. Кроме того, не надо забывать о службе спасателей. Там собаки помогут найти пострадавших, доставят им аптечку, ракетницу, рацию, наконец…

Ну ладно, говорят. Убедил. Завтра выезжаем в Москву, первым поездом. Собаку с собой берем. А пока свободны.

Свистнул я Джуле да и пошел в свою уютную квартирку. «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал». Попять меня судьба гонит по стране и неизвестно, где приют найду. Сознание старика отчаянно хотело покоя, но молодое тело не возражало против приключений. Да и вспомнил все. Ну… почти все. Следовало еще один кирпичик вложить в биографию моих приключений в Старом Мире. Разъяснить мою умелость в отношении кинологии.

И я предался воспоминаниям, поставив варится гороховый суп с тушенкой. Удобно в СССР устроены эти полуфабрикаты: супы обезвоженные в пачках, каши разные. Да и тушенка в этом времени из мяса, а не из сухожилий и красителей с соей, как в двадцать первом веке.

По дороге не поленился зайти в райпо, так что перед едой выпил полстакана столичной. Хорошо пошла на старые дрожжи. И слегка прикорнул, не раздеваясь. И память — тут как тут.

Оказывается, никак не мог устроится на интеллигентную работу. А заводских профессий нету. Да и общага была противна, нажился в тюрьме в коллективе. Отправился путешествовать. Когда возникала необходимость в деньгах подрабатывал на железке — там всегда нужны грузчики. Так и доехал до Калининграда, который наши у немцев отвоевали. Красивый городок, совершенно немецкая архитектура. Памятник философу Канту в готическом стиле, возле какого-то училища быки стоят бронзовые в натуральную величину. Говорят, студенты им яйца красят перед экзаменами.

Так в прогулке и дошел до ДОСААФ, где встретил на площадке группу молодежи, которые отрабатывали команды под руководством коренастой женщины.

Некрасивые бабы — наше все. Именно у них найдется странствующему режиссеру (капитану, летчику, подводнику, писателю…) и приют, и деньги на дальнейшую дорогу.

Общий язык нашли сразу, когда я проявил знакомство с кинологией. Два собачника — считай почти родственники. Представился просто туристом из Сибири, что отчасти соответствовало реальности. И не пожалел, девушка работал в железнодорожном питомнике, где была вакансия с жильем. Небольшой домик рядом с караульным помещением в охраняемой зоне огромного грузового ж/д узла. На две комнаты, но с мебелью и бесплатным электричеством. Ведомственная, естественно. Так в СССР компенсировали невысокие зарплаты на не слишком востребованных должностях.

Меня, поморщившись на судимость, приняли и дали ключ от домика. Оклад 74 плюс премиальные и разные железнодорожные льготы. Питаться можно на товарном дворе, там ж/д столовая, где в два раза все дешевле. Еще паек — ВОХР, как никак. Забавно, на зоне охраняла ВОХРа, а тут сам вляпался.

Но через пару месяц повысили до старшего на питомнике.

На этот раз было хорошо. Ввел на железной дороге охрану открытых платформ с ценным грузом собаками, которых на конечной станции встречает знакомый кинолог, обихаживает, а потом с грузом отправляет обратно.

В команду питомника набрал девчонок из Клуба ДОСААФ, они не пьющие и собак любят. Именно они проверяли с собаками подозрительные вагоны, временно охраняли опасные грузы, взрывчатку к примеру. Только две собаки выставлялись на постоянные блокпосты, в их числе неподкупный Байкал, который даже без цепи не отходил от охраняемого объекта. Типичный холерик, но озлобленный на весь мир. Долго с ним подружится старался…


Кстати, занимался и пропагандой собаководства. В пионерлагерь железнодорожников ездили с девушками, на берег Финского залива с просветительским визитом. Показали работу собак, рассказали о нашей работе на охране железной дороги. Пару стихотворений в местном альманахе опубликовал…

И тут пошли неприятности, одна за другой. Дело в том, что наше отделение ж.д. подчинялось Вильнюсу, а литовцы (лабусы) и тогда, не меньше, чем после отсоединения, люто ненавидели русских.


Не все знают, что литовцы, а не немцы уничтожили 94 процента евреев Литвы. Об этом в советское время не говорили. Литовцы тогда просто отлавливали евреев, затаскивали в большой гараж в центре Каунаса и убивали. На площадке для мытья машин убивали. Некоторых убивали не просто, а вставляли в рот шланг и пускали воду под напором.

Погром начался, когда войска Красной армии отступили из Вильнюса, а немецкие — еще не вошли. Литовцы, среди которых было много скрытых нацистов, зверствовали, как старательные монстры. Убивали и грабили, грабили и убивали.

Парадокс, но немцам, оккупировавшим город, пришлось защищать евреев от литовцев. А потом убеждать литовских руководителей, что Германии не нужна их армия, созданная литовскими националистами буквально за несколько дней. Из этих вояк были сформированы два карательных батальона, которые превосходили по варварству даже эсэсовские формирования. Как зловещая память об этом в Вильно до сих пор существует могила литовского ксендза, попытавшего остановить убийства евреев и разделившего их судьбу. Эту могилу недавно в очередной раз осквернили.

Самое страшное — детская акция. Название такое канцелярское, немцы любят порядок. На самом деле литовцы в форме фашистских наемников просто убивали детей до 14 лет.


В Израиле на склоне лет я встречусь с людьми, пережившими концлагеря. Один из них видел, как одна девочка — ей выбили глаз — как-то вырвалась и добежала до немецкого оцепления. Девочка выжила.

Она осталась жива, чтоб попасть в гетто.

Она не очень походила на еврейку, а в гетто было голодно. Она снимала звезды, выходила за пределы гетто, меняла вещи на продукты. Как-то ее поймал немецкий ефрейтор, завел в помещение, положил на лавку и стегал кнутом так, что она обделалась. И отпустил, предупредив, что второй раз отдаст на смерть.

О ней и других выживших я еще напишу, поскольку книга имеет много слоев. А пока вернемся в советский Калининград и на мой питомник, который проверяет чиновник из Вильнюса, настоящий лабуз, цедящий слова с нарочитым акцентом.

И конечно, он не обращает внимание на двойное количество мяса, а на нехватку круп обращает. А я за эти крупы на мясокомбинате ухитрялся вдвойне мясо получать, зачем собакам крупы.

Влепили выговор, хотели уволить но начальник отстоял, успел проникнуться ко мне уважением, да и про хитрости на мясокомбинате знал.


Спустя неделю шел с обходом и вижу, как к моему охраннику у товарного вагона пристает здоровенный мужик. А в вагоне этом по описи находится взрывчатка. Это уж, не говоря о том, что посторонним вообще по товарной станции ходить запрещено. Я привязал собаку, чтоб не порвала наглеца, подошел. Мужик, конечно, пьяный, попер на меня буром. Взял его на мельницу, уронил нежно, чтоб не покалечился. А он как заорет! Лежит и корчится, будто рожает.

Оказалось, в земле слегка торчал ржавый арматурный прут, его из-за травы не было видно, и он насадился на этот прут прямой кишкой. Разорвал себе все там, да и боль адская. Через пару месяцев на суд и то пришел в раскоряку.

Меня до суда под подписку отпустили, и все в охране были уверены, что мне ничего не грозит. Собаку не натравил, хотя имел право, оружие не применял, хотя имел право. Знакомые хлопцы из НИИ так вообще подсчитали, что вероятность попадания в этого мужика метеорита больше, чем то, что случилось.

Но мужик оказался участковым, с которого никто не снял экспертизу на наличие в организме алкоголя. Коммунистом.

В общем влепили четыре с половиной при максимально возможном — пять. Должны были отправить на ментовскую зону, отправили на строгий режим воровской. Отсидел четыре, освободили досрочно, как туберкулезника.


Из зоны я уже вышел профессиональным вором с перстнем «КОТ» («коренной обитатель тюрьмы». Воровской знак, символизирующий гордость, длительное пребывание в местах лишения свободы, удачу) на пальце. Достижения, чтоб после армии и метновки стать на зоне авторитетом:

* Приручил овчарку и натравил её на вожатого — охрана у нас была из Средней Азии.

… Он автомат растерянно поправит,

Сквозь зубы по-нерусски пробурчит.

А взор его в обученной оправе

Мою фигуру дважды прострочит.

Но я уйду своей походкой валкой,

Снег загребая валенком худым.

Останется стоять бревном под шапкой

Нерусский человек со взглядом злым.

* Ухитрился сместить с должности начальника режима, который хотел превратить зону в сучью, воров ущемлял. А я влез ему в доверие (со одобрения авторитетов) и подставил, вызвав московскую комиссию.

* Отсидел три карцера, но не покорился.

* Написал несколько тюремных песен.

Сижу на нарах. Лампа светит,

Зовется — лампа Ильича,

Еще тюрьмы три года светит,

И это изменить нельзя.

А лампа светит сквозь решетку,

(Такой порядок принят тут),

По коридору вдоль молодку

В восьмую камеру ведут.

Ведут два дюжих «джентльмена»…

Скажи им: женщина — цветок!

Посмотрят лишь в глазок надменно,

Как смотрят только в водосток.

Слова для них — пустые звуки,

Но виноваты ли они,

Что в нашей Родине лишь суки

У власти определены?

Что каждый дважды обворован:

И телом нищ, и духом нищ,

Что каждый трижды ошельмован,

Будь то профессор или бич.

Все относительно на свете:

И там тюрьма, и тут тюрьма.

В решетку лампа тускло светит

Мне в душу полную дерьма.

* Заболел в БУРе туберкулезом. (БУР — барак усиленного режима. В зоне строгого режима!)

* Последние месяцы подменял больного смотрящего…


Загрузка...