Крестовый поход восвояси

Глава 7

Три огромные скалы вздымали к небесам свои могучие гранитные торсы. Здесь, среди степи, они казались вросшими в землю чудовищными титанами, сраженными молниями богов в битве бессмертных во времена древние, как сама эта земля.

– Знаешь, – Лис помешал веточкой угли костра, – я как-то еще не готов к тому, чтоб моя черепушка, пусть даже и оправленная в серебро, служила пиршественной чашей на ханском пиру. Да и перспектива поработать основанием для помоста, на котором господа ордынцы буду устраивать свои половецкие пляски, меня тоже отчего-то не греет.

– Половцы-то как раз на нашей стороне, – поправил я своего друга.

– Сногсшибательно радостная новость, – фыркнул Венедин. – Кстати, если ты вдруг запамятовал, могу напомнить, что в том мире, откуда мы родом, они тоже были на нашей стороне. Чем это закончилось, рассказать?

Я отрицательно покачал головой, глядя в огонь. Две недели назад половецкое посольство в прямом смысле слова рухнуло к стопам Муромца, заливаясь горючими слезами, вырывая волосы на всех приспособленных для этого участках тела и ища помощи и защиты от безудержной, как степной пожар, Орды.

Полчищем саранчи шла Орда, шла, сметая все на пути, сгоняя с мест свирепых кочевников, становящихся при их приближении куда как более миролюбивыми и сговорчивыми. Объединенная общей бедой, невиданная прежде на Руси громадная рать, включавшая княжеские дружины и многочисленные конные отряды половцев, двинулась навстречу Орде к Сурожскому морю, величаемому иначе Азовским. И вот нынче войска встретились на реке Калке, готовясь вступить в решительный бой.

– Честно говоря, – возбужденно жестикулировал Лис, – я не вижу особой разницы между тем раскладом, что был у нас, и этим. Там собрались князья, которые с нескрываемым интересом наблюдали, как рубят в капусту их соседей, а тут эти самые князья того и гляди пришлют ордынцам подкрепление один против другого. Охренеть, какая разница! Те же яйца, только в профиль.

Я печально вздохнул. Слова Лиса были, несомненно, чистой правдой. Быть может, прими Володимир Ильич тот самый царский титул, которым не так давно наградил его Всеволод Владимирский, беды можно было бы избежать. Царь, перед которым все равны, хоть на какое-то время смог бы заставить своевольных князей действовать на благо единого дела. Пока же единство княжье простиралось не далее, чем достигал грозный взор очей Муромца, и уж неведомо, сколько засапожных ножей точилось глубокими густыми ночами в ожидании заветного мига вонзиться в спину брата своего.

– Не царского венца ищу! – зубром ревел Володимир Муромец на каждом военном совете. – Но лишь земле русской добра и мира.

Князья внимательно выслушивали его, согласно кивали, но тут же, едва оставшись наедине, вновь звали его на царствие, суля златые горы и великие выгоды.

– Бывал я у императора западного и у императора восточного, – увещевал их Муромец, – нигде царствие мира не дает.

Князья вновь согласно кивали, о чем-то шушукаясь промеж собой и кидая в спину богатыря отнюдь не ласковые взоры.

– Ладно, Лис, все это крайне познавательно, но положение не меняет. Завтра будет драка, так что давай подумаем, что можно сделать в этой ситуации.

– Ага, – довольно бросил Лис, – как в том анекдоте. У нас есть два выхода: либо сдернуть отсюда до того, как все начнется, либо стоять грудью и остальными частями тела за землю русскую. Если мы сдернем – понятно, а если нет – тогда как?

– Тоже два выхода: либо подчиниться диспозиции, которую планирует Муромец, либо подсказать ему другой план.

– Ты имеешь в виду что-то конкретное или…

– Или. Мне просто не нравится вариант, который он задумал.

– Вариант как вариант, – пожал плечами Лис. – Не хуже, не лучше других.

– В принципе да, – согласно кивнул я, – но в данном случае он не пройдет. Вот смотри. – Я забрал у Лиса ветку, которой он мешал уголья, и, разровняв золу у кострища, начал рисовать. – Большим полком командует сам Муромец. Там у него Новгород, добровольцы…

– Знаю-знаю, дальше.

– Хорошо. Полк правой руки – это Киев и иже с ними. Полк левой – Всеволод с сыновьями. Олег Изборский со своим тестем в засаде. Мы – в резерве. А вместо передового полка Муромец решил выдвинуть завесу из половецкой конницы.

– Ну и что тебе не нравится?

– Да, считай, все. – Я прочертил стрелку от костра к линии, изображавшей половецкую завесу. – Вот отсюда Орда нанесет свой главный удар. Как обычно, это скорее всего будет атака плотной кавалерийской массой, засыпающей противника градом стрел. За то время, что ордынцы будут сближаться с русскими боевыми порядками, они выпустят в нашем направлении где-то до трех миллионов стрел.

– Это верно, – вздохнул Лис. – Не прицельно, но густо. От трех до десяти стрел с одного выстрела. В кого Бог пошлет.

– Муромец считает, – продолжил я, – что половцы свяжут татар перестрелкой и конным маневром, а в это время сильные крылья нашего строя, – я ткнул палкой в полки правой и левой руки, – начнут тяжелой кавалерией зажимать ордынцев в тиски. Мы же с князем Олегом в нужный момент довершим дело.

– Ну?

– Из этого плана ни черта не выйдет! – Я перечеркнул плоды своих художеств. – Половцы побегут, как только Орда надавит посильнее, готов держать пари на что угодно. Я видел их глаза, и в них ужас, который они никогда дотоле не испытывали. Так вот, завеса непременно побежит. И побежит она как раз на русские боевые порядки. Что сделают при этом наши «сильные крылья»?

– Отступят, открывая дорогу половцам, – сокрушенно вздохнул Лис.

– Абсолютно верно. А вслед за ними – и татарам. Таким образом, большой полк вместе с Муромцем окажется окружен, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– И что же ты предлагаешь? – произнес мой напарник после пятиминутной паузы.

– Пока не знаю, – печально констатировал я. – Одно могу сказать точно: половцев разумнее всего было бы поставить не впереди строя, а в тылу. Да еще приказать убивать всякого, кто попытается удариться в бега. Благо, им не впервой.

– Ты что же, – Лис удивленно расширил глаза, – решил заградотряды ставить?

– Называй как хочешь. Но в тылу они принесут больше пользы, чем вреда, а в случае успеха, поверь мне, они не упустят шанс поквитаться с татарами по полной мерке. Насчет же князей, как утверждают китайцы, «те, кто сражается в окружении, не думают о бегстве».

– О-о, китайцы – это сила! – с деланной серьезностью сказал Лис. – Правда, Орда их уже заровняла, шо газон, – но сила! Ладно, положим, кочевников мы загнали за спину, а впереди тогда кто?

– Пока не знаю, – печально сознался я.

– То-то же, – резюмировал мой друг, и мы, обменявшись понимающими взглядами, воззрились туда, где посреди нашего лагеря за импровизированной ширмой непобедимый Петрушка побивал бутафорской дубиной злого тряпичного татарина.

– Тебе не удастся сбить меня с коня! – грозно вещал голос кукловода в момент, когда послушная движению пальцев марионетка наносила очередной удар. – Я так давно не мылся, что уже неделю не могу отлипнуть от седла!

– Слушай! – Лис хлопнул себя по лбу. – А это идея.

Я уставился на напарника, недоумевая, чем вызвана столь бурная реакция на плоские шуточки кукольника.

– Ты предлагаешь сходить искупаться? – подозрительно посмотрев на него, спросил я.

– Это все не то, – отмахнулся Лис. – Внимай и вынимай, в смысле, извлекай рациональное зерно. Ты что-то там говорил о китайцах. Так вот, я где-то читал, что один из китайских деятелей учудил следующую шутку: когда у него в отряде закончились стрелы, он наделал соломенных чучел и ночью выставил их перед позициями врага, имитируя атаку. Враг, не будь дурак, засыпал атакующих стрелами. Деятель велел изъять их из чучел, а утром его лучники возвратили их со словами благодарности.

– Мысль хорошая, – усмехнулся я, понимая, к чему клонит Лис. – Но там была ночь…

– А у нас есть маг. И я буду очень удивлен, если он не сможет придать соответствующие очертания нескольким сотням специально обученных чучел.

– Какой маг? – переспросил я, едва успевая следить за стремительной мыслью Лиса.

– Ну, помнишь, который на подходе к Изборску пальцами искрил? Наших электрошоком вырубил? Он постоянно при Муромце толчется. Так я думаю, Ильич одолжит нам его для благого-то дела.

Я вспомнил ночную сцену у безвестной речушки. И… Я подскочил как ужаленный:

– Лис, ты гений!!!

– А были сомнения?

– …Так вот что я думаю, друг мой любезный Мстислав Игоревич. Предложения, что император нам шлет, весьма лестные, и Русь от них много пользы иметь может, – услышали мы с Лисом, заходя в «царский» шатер. – Стало быть, – продолжил Муромец, – жди, князь, сватов да принимай их как подобает. Сам я за них тебе слово молвлю.

– Слово твое, Володимир свет Ильич, мудрое. Да только к чему о том речь вести? Завтра сеча злая, река кровью потечет. На утро живы ли будем? Из боя выйдем, там и глянем, – негромко и, как всегда, отчетливо отвечал князь Мстислав Киевский. – Коли за нами победа останется, отчего ж мне перечить? Сын императора Фридриха – партия хорошая для моей Аленки. Ну а коли изменит удача, не до пиров будет, не до свадеб. – Князь поднялся с места и, едва кивнув нам, произнес: – К дружине пойду, Володимир. Ночь все темнее, а поутру великое дело делать будем. Отдохнуть бы.

Мы чуть посторонились, пропуская мимо начальника полка правой руки и, дождавшись, когда Муромец останется один, поясно поклонились военачальнику.

– А, побратимы, – устало вздохнул Ильич. – С чем пожаловали, молодцы?

– Соображение тут имеется, – промолвил Лис с той хитрой интонацией, какая появлялась у него всегда в подобных случаях.

– Что ж, внемлю вам, излагайте. – Муромец оперся рукой о стол и приготовился слушать.

И мы изложили. Володимир Ильич внимательно выслушал наши выкладки, временами усмехаясь и оглаживая ладонью густую бороду.

– Дельно. Зело дельно. Со стрелами хитро удумали. Да вот только что же получается: половцы за нашими спинами весь бой отсидятся, а мы за них свои головы сложить должны?

– Володимир Ильич, – я лихорадочно начал подыскивать слова, способные убедить полководца в моей правоте, – половцы удар конницы татарской не снесут, они отродясь таких ударов не держали. Они хороши в догоне да в ближней сече. Вот их как раз в догон и надо будет пустить, коли нам удастся с татаровей гонор сбить.

Муромец согласно качнул головой.

– Мудро баешь. Да твои-то ганзейцы, поди, тоже пятками засверкают.

– И пусть себе сверкают, – вставил Лис. – То хитрость будет. Этот блеск глаз ворогу застит, нам же оно только на пользу.

– Четыре сотни пеших генуэзцев не пять тысяч конных половцев. Эти дальше строя щитов не убегут. А вот половцы, как Бог свят, ряды смешают. Ну а коли будет Господня воля, так мы отвадим татарву в гости ходить не спросясь.

– И быть по тому, – подытожил Муромец, расплываясь в улыбке. – Ох хитры, побратимы! Ох хитры!

В этот момент пола шатра распахнулась, и мы с Лисом тут же, с места наповал, лишились дара речи. Низко нагибая голову, чтобы не цеплять поднятую кольями кожаную крышу, в ставку вошел Муромец, только в талии поуже, лицом помоложе да бородой покороче. В руках у него было нечто, покрытое персидским ковром, напоминающее по очертаниям клетку для гигантского попугая. Впрочем, термин «гигантский», очевидно, не совсем уместен, когда речь шла о чем-либо, связанном со столь выдающимся представителем рода человеческого.

– Илюшенька свет! – сорвался со скамьи наш славный полководец. – Здрав будь, сынок.

– И тебе поздраве, батюшка! – Младший Муромец аккуратно опустил клетку наземь и устремился в широко раскрытые отцовские объятия.

– Вот, други мои, – обрадованный Володимир Ильич гордо хлопнул свою помолодевшую копию по плечу, – сынок мой, Илюшенька. – И тут же теряя к нам интерес, вновь повернулся к сыну: – Что ж ты так долго-то?

– Так ведь, знамо дело, далек путь сюда от Ульяниной слободы. Да и с тварью особо не разбежишься.

– Как там она? – переходя на деловой тон, спросил старший.

– Тварь-то? Да что с ней станется! Жрет за троих, гадит за пятерых… тьфу, нечисть, одним словом.

– А посвист-то не ослаб?

– Какой ослаб! Возы груженые переворачивает. Намедни вон вола на дуб зашвырнул, так еле стащил.

– Ну, вот и славно. Стало быть, други, подмога вам будет. Ну что, Илюшенька, пойдешь в передовой полк?

Молодой Муромец широко улыбнулся, словно получив долгожданный подарок:

– Ну дык, за честь почту, батюшка.

– И тварюку с собой бери. Только приладь ее получше, чтоб наших не посшибала.

В лагерь мы возвращались втроем. Лис, без умолку засыпавший нового сотоварища уверениями в том, как много слышал о нем лестного, вогнал молодого Муромца в такое смущение, что тот лишь бормотал, потупясь:

– Да ну, то батьковы дела… А то дедовы… А я-то?

Из клетки, прилаженной за спиной богатыря, время от времени слышалось не то ворчание, не то злобное подвывание.

– Цыть, погань несытая! – рявкал Илюшенька, хлопая ладонью по скрытой ковром клетке. – По мордам захотел?

Мы с Лисом переглядывались, недоумевая, чем вызвано столь нелюбезное отношение к загадочной зверушке.

Костры нашего лагеря были уже совсем близко, когда зоркий Лис, приложив козырьком ладонь к глазам, бросил удивленно:

– Шо-то я не понял. Князь к нам какой-то в гости пожаловал или шо?

Я всмотрелся в ночную тьму и также увидел то, что вызвало недоумение моего друга. Недалеко от одного из наших костров на превосходном белом аргамаке восседал витязь в драгоценном цареградском доспехе, в алом с золотой каймой плаще и шлеме с золоченой личиной. По мере приближения мы имели возможность убедиться, что все остальные предметы убранства как всадника, так и его коня были под стать ранее увиденному.

– Это ж кого к нам занесло-то? – поинтересовался Лис у лучника, замаскировавшегося средь каменной осыпи у одной из скал-великанов. Тот, не смыкающий глаз в карауле, ткнул пальцем в витязя:

– Этот-то? Это Эрхард из Вагры. Только что из дозора вернулся, говорит, на берегу нашел. Да и остальные подтверждают.

– Странное дело. – Лис удивленно смерил взглядом счастливца, гарцевавшего на белоснежном жеребце. – Шо это еще за подарок фронту?

– Может, утоп кто, раз на берегу-то валялось? – предположил Илья.

– Может, и утоп, – медленно проговорил Лис. – Да только среди княжьих коней и доспехов я что-то такого не помню. А эдакого богатства, шо шила в мешке не утаишь.

Мы подъехали поближе к костру, и псевдокнязь, увидевший приближавшихся отцов-командиров, радостно поспешил к нам похвалиться своей необычной находкой. Я уже собрался выслушать рассказ удачливого Эрхарда, когда внимание мое привлекли всхлипы и стенания, раздававшиеся где-то рядом. Но стоило мне открыть рот, чтоб скомандовать невесть откуда взявшемуся нытику предстать пред мои очи, стоило удобнее перехватить плеть, чтоб высушить его слезы, как вдруг увидел нечто, весьма хлипкими узами связанное с представлениями о роде человеческом. Скрюченный в три погибели мужичонка, грязный и смердящий на все лады, с волосами длинными, нечесаными, свалявшимися в колтуны, брел через наш лагерь, низко склоня голову и рыдая безутешно.

– Юродивый какой-то прибился, – заметив мое удивление, пояснил один из генуэзцев. – Гоним его, гоним – не уходит.

Существо, которое язык не поворачивался назвать человеком, хромая сразу на обе ноги, подбрело к костру, и тот внезапно вспыхнул, зашипел и потух.

– Дьявол его поймешь, что такое! – выругался генуэзец. – Вот, весь вечер так: то горит, то гаснет. Дрова здесь, что ли, какие-то не такие?

– Черт! – услышал я неожиданный вскрик одного из воинов, попытавшегося вновь раздуть пламя. – Искра в глаз попала!

– Эй, ты кто? – заметивший приблудившегося юродивого Лис преградил ему дорогу.

Мужичонка вжал голову в плечи, словно ожидая удара, и опасливо поднял на моего друга глаза, вернее – один глаз, поскольку второй был закрыт уродливым бельмом. Лис отпрянул так, словно перед ним был не убогий калека, а уж как минимум трехглавый Змей Горыныч собственной персоной. Впрочем, в подобных случаях Лис проявлял куда как большее самообладание.

– Это… – Тут Венедин ввернул слово, которое, насколько мне удалось узнать русский сленг, напрямую было связано с деторождением, вернее, с его женской составляющей.

– Что? – Я непонимающе воззрился на своего друга, ожидая, пока система «Мастерлинг» выдаст мне точную смысловую версию данного выражения.

– Что-что, пес о пяти ногах! Это ж Лихо Одноглазое, Горе-злосчастье. За кем оно увяжется, тот с бедою породнится. Да уж и вокруг всем достанется на орехи. – Лис тряхнул головой, словно отгоняя морок, и заорал что было сил: – Вали Эрхарада! Раздевай! Кто себе что оставит, тому руки отрублю!

Услышавший команду дружинник мгновенно обнажил драгоценный харлужный меч и, сверкнув безумным взглядом из-под личины, прорычал:

– Всех раскрошу! Не дамся!

Он, может, и исполнил бы свою угрозу. Даже генуэзские щитоносцы, привыкшие к атакам тяжелой кавалерии, отчего-то вдруг попятились от него, словно и не человек перед ними был вовсе, а идолище поганое. Да не суждено было ему. Врезался в грудь Эрхарда пудовый пернач, висевший дотоле у седла Ильи Муромца, и слетел витязь наземь, точно куль с песком, безмолвно да бездыханно.

– Раздевай! – командовал Лис. – Коня лови! Вяжи юродивого!

Последнее было тяжелее всего. Невзирая на хромоту, немощь и согбенную спину, Лихо Одноглазое прыгало из стороны в сторону, гася костры, переворачивая котлы, топча навощенные древки стрел, сметая на своем пути все, подобно ветру пустынь самуму. Бог весть сколько бы еще носилось Горе-злосчастье по нашему лагерю, когда б не уткнулось вдруг в круп коня-великана Ильи Муромца. И в тот же миг обмякло оно, осело, превращаясь вдруг в несчастного калеку, слезливого юродивого.

– Обрядите-ка нечисть в ее обноски, посадите на козла ее драного да гоните в степь! – командовал Илья Муромец. – Будет от нас Орде подарочек. Да радуйтесь, други мои, что малой бедой отделались.

Он был прав, нам оставалось только радоваться да приводить в порядок пострадавший от нашествия бивуак. Слушая, как ругается на чем свет стоит Лис, я смотрел на скрывающегося в степи белого аргамака, несущего на спине обряженного в златые доспехи плюгавого мужичонку со страшным именем Лихо Одноглазое, Горе-злосчастье. И чудилось, что мчит конь-огонь вольным ветром, стрелою оперенной, да только скачет притом и впрямь по-козлиному. Хотя чего ни привидится в такой час…

Остаток ночи был заполнен бурной деятельностью. Казалось, люди, проведшие на марше столько дней, передохнув всего несколько часов, были вновь бодры и готовы броситься в бой очертя голову. Особая людская порода, сплотившая всех здесь присутствующих в едином строю, заставляла их, как само собой разумеющееся, стремиться превзойти друг друга в отваге и стойкости, невзирая на усталость, боль и тому подобные «досадные мелочи». Куда до этой армии было всем прочим, пришедшим ей на смену, состоящим из разного сброда, согнанного под знамена нуждой и палкой и обряженного в военные мундиры! Быть может, и был прав хитроумный Талейран, бросая историческое: «Война – слишком серьезное дело, чтобы доверять ее военным». Но когда за дело берутся штатские, внезапно выясняется, что честь и доблесть не окупают себя.

Пока же все были заняты своим делом. Генуэзцы, венеды, повольники, обмениваясь скабрезными шуточками, понятными любому и каждому из них, несмотря на языковые барьеры, сооружали чучела из шестов и соломы, снабжая их при этом порой весьма пикантными добавлениями, символизирующими незаурядное мужское достоинство. Те же, кому не довелось заниматься такой своеобразной заботой о пополнении наших рядов, бегали с бурдюками за водой к Калке и, возвращаясь, навешивали наполненные чрева на соломенных новобранцев.

– От жажды не помрете, – шутили они, удобнее закрепляя бурдюки.

За гранитными великанами оборудовали позицию рыцари со своими отрядами и мои даны. В скальных осыпях скрывались от людских глаз Лисовские лучники и прикрывавшая их повольничья ватага Ропши, командующего полком в наше отсутствие.

Готовясь к завтрашнему дню, я прилег вздремнуть у костра и все еще слышал сквозь сонную пелену, как хлопочут о чем-то Лис с Ильей Муромцем.

– Нет, так нельзя. Эдак он веером половину отряда сметет.

– А ежели так?

– Так от скалы фонить будет…

Разбудил меня Венедин.

– Вставай, Капитан, – тряс он меня за плечо. – Маг пришел. Объясни ему, что нужно делать.

Мои объяснения, похоже, немало удивили вдохновенного кудесника, но, прикинув что-то в уме, он сообщил, что все задуманное нами в принципе возможно, хотя и потребует от него изряднейших затрат магической силы. Но, впрочем, и от всех нас грядущий день требовал того же.

Ордынцы появились, лишь только рассвело. Они шли с юго-востока, точно подгоняемые в спину солнечными лучами, катились прибойной волной, готовой затопить обреченный берег. Летевший впереди них грохот копыт вселял в робкие сердца смертельный страх, в отважные – пьянящую радость предстоящей битвы.

Но полноте, много ли было робких сердец по эту, да и по ту сторону приазовской степи, обреченной ныне стать полем боя…

Затрубили над русским войском звонкие рога, ударили бубны, развернулись над полками хоругви со святыми ликами, грянула над рядами копейными то ли песнь, то ли молитва, и слов-то не разобрать, а до сердца, до печени пробирает.

– Глянь, Воледар Ингварович! – крикнул стоявший рядом Ропша, указывая рукой на степь. – Орда-то впереди себя Перекати-поле гонит.

Я уставился в ту сторону, куда показывал Хват. По степи, гонимые неведом ветром, едва пригибая траву, катились, скакали, прыгали шары размером чуть больше футбольного мяча. Темно-бурые, как будто из грязной соломы, но, по всему видать, живые.

– Эка напасть! – пробормотал Ропша. – Может быть, чародея покликать, чтобы он их огнем спалил?

– Сами справимся, – кратко бросил я, понимая, что магу надлежит беречь силы до решительного момента, и делая для себя заметку, что неведомые мне дотоле существа боятся пламени. – Арбалетчики! Греческим огнем по Перекати-полю прицельно пли!

Привезенные с собой генуэзскими пехотинцами стрелы огненного боя сделали свое дело, изрядная часть мерзких тварей разлетелась в пылающие куски при их попадании. Но далеко не все. Остальные же, докатившись до стены щитов, ударились о них и… начали вгрызаться в обтянутую проклеенной холстиной деревянную твердь.

– Рубите! Рубите их скорее! – благим матом заорал Ропша. – Не то сейчас новые народятся!

Команда эта была излишней, и без того неведомая напасть была встречена ударами мечей, топоров и копий. Но разделаться с ними было не так-то просто. С неожиданной легкостью они откусывали наконечники копий, взлетая на высоту первой линии щитов, катились по поднятому второму ряду и скатывались туда, где красовались прикрытые волшебной личиной чучела с наполненными водой бурдюками вместо тел. Не делая особой разницы между тем, что жрать, твари запустили зубы в бурдюки и тут… одна тварь, разбухнув, шлепнулась наземь и расплылась мерзкой бурой лужей, вторая, третья…

– Вот это да! – переводя удивленный взгляд с поверженных в грязную слизь Перекати-поля на меня, проговорил Ропша. – Эка воды-то набрались!

Я промолчал, указывая ватажнику в степь, откуда, пользуясь нашим смятением, накатывалась лавина легкой кавалерии ордынцев.

– Арбалетчики! Залп! Первая шеренга – заряжай! Вторая, в линию заступи! Залп!

Град стрел тарахтел по выстроенным в «черепаху» щитам. Иные же, перелетев, вонзались в соломенных воев моей дружины, разя их наповал. Не знаю, смотрел ли еще когда-нибудь военачальник с такой радостью на побивание своего воинства, как глядел я. Вода хлестала из пробитых бурдюков, превращая в огромную болотистую лужу позицию нашего полка. Колья, копья, которыми были вооружены воинственные пугала, рушились наземь, образуя причудливые рогатки и ловушки. Все шло так, как я и предполагал: генуэзские арбалетчики прекрасно знали свое дело, и вскоре по полю перед нами носились десятки потерявших всадников коней. Татарская конница, смешавшись, поспешила обратиться в бегство, демонстрируя полное нежелание продолжать бессмысленное кровопролитие.

– Никак бегут? – удивленно промолвил Ропша, глядя в спину улепетывавших татар.

– Бегут-то бегут, – согласно кивнул я, – да вот только нам за ними бегать недосуг. – Я оглянулся, чтобы оценить эффект, произведенный отступлением противника на стоящие за нашей спиной полки. Ни один из них не шелохнулся, не стронулся с места, свято повинуясь приказу двигаться лишь по особому сигналу. – Слава тебе, Господи, – прошептал я, прекрасно сознавая, к чему бы привела безумная попытка атаки вслед откатывающемуся противнику.

Несчетно полководцев на пути Орды уже попадались в эту незамысловатую ловушку и почти столько же заканчивали в ней свои жизни.

Раздосадованные неудавшимся маневром, конники как по команде прекратили «беспорядочное бегство» и тотчас же начали перестраиваться в длинную выпуклую дугу.

– Ну все, в пляс пошли, – оценив обстановку, сообщил мой помощник. – То стрельба не стрельба была. Сейчас, почитай, начнется.

Словно не желая обманывать ожидания Ропши, конная дуга приблизилась к нам на расстояние выстрела, и воздух вновь наполнился леденящим душу злым посвистом многих тысяч оперенных стрел. Отстреляв свою норму, голова колонны загнулась назад, освобождая место для очередной сотни стрелков, и далее, далее, далее, пока вновь не заняла свое место голова колонны, успевшая принять по дороге новые, полные колчаны стрел.

– Ну, Капитан, как там у вас? – услышал я в голове голос Лиса.

– А ты сам не видишь?! – огрызнулся я, указывая на тяжелые генуэзские строевые щиты, которые из-за множества торчащих в них стрел начали напоминать одежные щетки.

– Ничего, ща попустит, – обнадежил меня друг. – Слыхал, у нас песенка была «Гайдар шагает впереди»? Так вот, всех здешних гайдаров мы уже выцелили, щас они у нас впереди шагать перестанут.

Как обычно, Лис не обманул, и спустя несколько минут татарская конница, только что демонстрировавшая чудеса слаженности, сбилась в кучу, подобно отаре овец.

– Что и требовалось доказать.

– Так, Лис, насколько я помню курс тактики татаромонгол от Чингисхана и вверх, сейчас все прелюдии закончатся и начнется атака тяжелой монгольской кавалерии. Так вот, как только она начнется, я даю генуэзцам приказ отступать, а ты со своими сидишь тише воды, ниже травы вплоть до контратаки. И никакой самодеятельности.

– Ты шо, меня за дурака держишь?! Я шо, враг самому себе? Ты лучше проследи, шоб твои генуэзцы в грязи не потонули! – возмутился Лис.

– Ничего, жить захотят – выплывут.

– О, – внезапно произнес Сергей, меняя тон с возмущенного на удивленный. – Похоже, мы их таки изрядно достали. Авиация на подходе. Глаза вверх подними.

Я воздел очи к небу и едва не поперхнулся от удивления. Со стороны ордынского лагеря, расправив широкие кожистые крылья, извиваясь в воздухе длинным чешуйчатым телом, разинув зубастую пасть, на строй русского воинства надвигался огромный черный дракон. Судя по развевающимся в воздухе усам и спирально закрученному хвосту, явно китайского образца.

– Знаешь, Капитан, я, пожалуй, займусь самодеятельностью, – Лис деловито положил на тетиву бронебойную стрелу, – а то эта образина своим огнем враз все наше болото высушит.

Двенадцать стрел одна за другой взмыли в воздух и злыми шершнями устремились к дракону. Двенадцать стрел вонзились в него, насквозь пробили и главу, и сердце, и крылья, прошли сквозь горло навылет и упали далеко позади, не причинив видимого вреда грозному монстру.

– Не понял… – ошеломленно процедил мой напарник, запуская руку в колчан за новой порцией стрел. – Шо ж это такое на свете белом деется?!

Но в этот миг дракон, словно почувствовав негодование изрешетившего его лучника, сложив крылья, сорвался в штопор, грозя рухнуть на расположение Лисовской засады.

– Берегись! – заорал Венедин. – Задавит!

Предостережение оказалось излишним. В нарушение законов физики и геометрии, по мере приближения дракон начал делаться все меньше и меньше, и на скальную осыпь рухнуло не многотонное чудовище, а преклонных лет монголоид со сломанной пополам бамбуковой рамой хитроумной формы, обтянутой черным шелком. Он еще пытался барахтаться, стараясь выбраться из креплений дельтаплана, когда невесть откуда взявшийся сыч, грозно ухая и хлопая крыльями, вцепился когтями в диковинное украшение, висевшее на груди летуна, и, срывая его, взмыл ввысь. Лишь только это произошло, то, что совсем недавно еще было драконом, дернулось и затихло.

– Да-а, – Лис утер пот со лба, – всякое видал. Но чтоб такое!

– Идут! Идут! – пронеслось над рядами.

Тяжелая монгольская конница, шаг за шагом ускоряя свой ход, мчалась на наши позиции, горя желанием смести непокорное чело войск противника.

– Ну что ж, пора. – Я порывисто выдохнул, понимая, что вот и наступил тот самый решительный момент, которого мы все ждали с начала боя. – Пехоте отступление!

Генуэзцы и повольники Ропши бросились к строю большого полка.

– Ропша, командуй! Лис, у Ильи все готово?

– Все пучком! Пусть только врубятся! – в нетерпеливом возбуждении бросил мой друг.

Пехота бежала, бросая щиты. Передовой полк, так долго выдерживающий натиск Орды, перестал существовать. Пехота бежала, радуя глаз противника, а те немногие, что оставались стоять на своих позициях, сжимая копья в руках, попросту не могли никуда сдвинуться, поскольку были вкопаны в землю.

– Не пора ли? – Кудесник возник за моей спиной, казалось, из воздуха.

– Да уж, пожалуй, начнем, – кивнул я, глядя из-за притащенных младшим Муромцем скальных обломков, служивших нам импровизированным командным пунктом, на приближающуюся тяжелую конницу. – Как только монголы врубятся в строй, запускай.

Маг согласно кивнул и начал уже виденный мной однажды танец. И тут как по волшебству, впрочем, так оно и было, посреди безоблачного синего неба, крутясь бешеным ураганом, возникли мрачные темные тучи, и пучки молний, словно линии бескабельной связи, потянулись к молчаливому ведуну.

Десятки, а то и сотни тяжеловооруженных нукеров уже вылетели на позиции передового полка и начали оскальзываться в грязной жиже, падая сами и валя соседей.

– Поше-ел! – заорал я что было сил.

Маг, как обычно, бесстрастный, опустил руки и прикрыл глаза. Невидимый, как сама смерть, электрический ток – магическая сила собранных колдуном в себя молний – в один момент побежал по воде, по мокрой траве, по железу оружия и доспехов, насмерть разя цвет и гордость ханской конницы. А вслед за этим… Я закрыл уши руками и прижался к конской холке, чтоб не слышать то, что было вслед за этим. Выпущенная на волю из клетки тварь, величаемая Соловьем-Разбойником, засвистала диким посвистом, загудела да заухала во всю мощь, переворачивая коней, сдувая наездников и обращая вспять несокрушимое дотоле воинство…

И была атака, и был бой, и ударили витязи земли русской на черного ворога, сметая его и обращая в бегство. И всадники половецкие обагрили свои сабли злою ордынскою кровью, и многие ратники и витязи, и воеводы и князья пали в тот день за землю русскую, снискав себе славу славную, а для отчизны победу великую…