– Грамота? – Юлдус склонился над ним. – Ты гонец?
– Охранная грамота, – уточнил Бурцев. – Она зашита в поясе.
Татары вокруг озадачено переглядывались. Юлдус внимательно смотрел на полонянина. Рука степного воина поглаживала сабельный эфес, Бурцев начинал нервничать. Ну же! Ну! Сейчас главное – сунуть под нос спасительную ксиву, иначе дело – дрянь.
– Немецкие грамоты тебя здесь не уберегут, – честно предупредил кочевник в стальном шлеме.
– Моя грамота дана не немцами.
Тратить время на дальнейшие разговоры заинтригованный татарин не стал. Вытащил из сапога нож, полоснул по кушаку Бурцева…
– Ух, ты! Золото! Красивенькое! – даже измазанная в болотной грязи и связанная с головы до ног Ядвига оставалась женщиной – любопытной и жадной до блестящих побрякушек.
Добжинец тоже не сдержался.
– Что ж ты нам-то ничего не сказывал о своем богатстве, а Вацлав? – в голосе рыцаря-разбойника слышался упрек и детская обида. – Нехорошо это, не по-товарищески – тайком носить золото в поясе. Или хранил его до последнего, а теперь надеешься выкупить у идолопоклонников свою жалкую жизнь?
– Умолкни, Освальд, – грубо оборвал поляка Бурцев. – Это не простое золото. Оно может сейчас спасти всех нас, если ты не будешь мне мешать.
Освальд обиженно хмыкнул. Отвернулся.
– Золотая пайзца?!
Кочевник в шлеме побледнел. Его архаровцы тоже притихли. В благоговейном почтении татары разглядывали блестящую пластину с ладонь величиной. На первый взгляд ничего примечательного: плоский овальный слиток с дыркой и утолщенными краями. Выгравированный на благородном металле сокол в полете, орнамент и письмена – тоже не шедевр ювелирного искусства. Однако эта грубая работа по золоту ввергла воинов степи в состояние ступора.
– Откуда она у тебя? – хрипло выдавил предводитель кочевников.
– От непобедимого Кхайду-хана, внука великого Темучина. Слыхал про такого?
– Ты посланник хана Кхайду?
Узкие глаза азиатов становились все шире.
– Я его друг. А люди, которые сопровождают меня – мои друзья. Так что делайте выводы…
Выводы татары сделали быстро.
– Их нельзя убивать, Кербет, – твердо заявил Юлдус. – У них золотая пайзца хана Кхайду – того самого, что разбил польские и тевтонские отряды в Силезском улусе.
Кербет нахмурился.
– Они могли просто захватить это золото у какого-нибудь ханского военачальника, а теперь морочат нам голову.
– Золотую пайзцу захватить непросто. Двум воинам, старику и женщине такое не под силу…
Татарин говорил убежденно и спокойно. Он не хотел конфликта, но, судя по медленно выползавшей из кривых ножен полоске обнаженной стали, готов был драться в случае необходимости. Взялись за сабли и другие кочевники.
– Да, возможно, эти люди лгут и тогда смерть их будет страшна. Но до тех пор, пока я не узнаю этого наверняка, все четверо находятся под защитой духа великого хана Темучина. Тот, кто причинит им вред, должен умереть. Не пытайся их убить, Кербет.
– Ты… Смеешь… Мне… Угрожать?
Кавказец вспыхнул. Его ладонь тоже легла на сабельный эфес. Свое оружие он не тянул медленно и демонстративно – вырвал сразу. Рука Кербета дрожала от ярости. Дрожь передавалась на металл. Бурцев отметил, что клинок у горца особый – увенчан граненым штыкообразным острием, вроде мизерикордии фон Берберга. Таким, оружием, наверное, удобно не только рубить с оттягом, но и колоть, разрывая кольчужные звенья.
– Я не хочу с тобой ссориться, иптэш, – миролюбиво улыбнулся татарин.
Кербет молчал. Но дышал тяжело и саблю не прятал. Кербет был зол и другом-иптэшем Юлдуса сейчас явно не считал.
– Ребята, уймитесь, – вмешался Бурцев. Теперь он заговорил по-русски. – А то перебьете друг друга, а нас и развязать будет некому. Кто, вообще, у вас тут главный?
И Кербет, и Юлдус в изумлении повернули головы к дерзкому пленнику-полиглоту…
– Воеводой у нас поставлен Домаш Твердиславич, – растерянно пробормотал татарин.
Мягкий стук копыт о снег окончательно разрядил обстановку: в деревню въезжали новые всадники. К поцапавшимся иноземцам спешил воин в богатом облачении.
– Эй, а ну, прекратить грызню! Кербет! Юлдус!
Грузный наездник в летах вклинил коня между спорщиками. Тяжелый прямой меч на боку, круглый червленый щит на спине, в руке – длинное копье. От блеска начищенного зерцала и позолоченного куполообразного шлема с козырьком и защитной стрелкой-наносником резало глаз. Алый плащ, закрепленный на плече золотой застежкой, трепыхался под щитом. Серебром отливала конская сбруя. Белела курчавая борода всадника – и вовсе не потому, что заиндевела от мороза: слишком много в той бороде оказалось седых волос. Немолодой уже вояка… Строгие глаза под густыми бровями смотрели внимательно и испытующе.
– Сталь в ножны! – пробасил незнакомец. – Живо!
Татарин ничуть не возражал против такого исхода. Горец исполнил приказ неохотно.
– Рассказывай ты! – обратился пожилой воин к Юлдусу. – О чем тут у вас спор с Кербетом?
Выслушал, крякнул досадливо, позвал:
– Вейко, ко мне!
Лыжник подбежал.
– Говори, кого в засаду привел?
– Орденских людей, как ты и просил, воевода. Лазутчики это, должно быть. Во всех селениях выспрашивали дорогу в Новогородские земли. Немецкий знают. Хотят скрытно и быстро пройти к Пскову. Говорят, из Польши идут и мыслят примкнуть к Александру Ярославичу. А вот зачем – толком объяснить не могут. Про девку какую-то брешут княжеского рода, да про воинов из другого мира сказки рассказывают. Пляттослоффци, в общем.
«Пляттослоффци»… Блядословцы то есть… лжецы… Странно было слышать это забористое, непривычное прибалту и потому смешно исковерканное чудинским акцентом древнерусское словечко в устах эста. Странно и обидно. Снова дернулся, запыхтел в веревках оскорбленный Освальд. На рыцаря Домаш Твердиславич даже не взглянул. Эст-чудин – тоже.
– А откуда у лазутчиков знак татарского хана?
– То мне не ведомо, воевода. Знака этого я прежде не видел, потому и не выспрашивал о нем.
Домаш задумался, потом обратился к Юлдусу:
– Значит так: развязать всех, но глаз с полонян не спускать. Ежели начнут бузить – зарубить, а пока спокойны – пусть живут. Коли других не добудем, повезем князю Александру этих.