Крестоносец в джинсах

ЗАВЕЩАНИЕ КАРОЛЮСА

Они миновали городок Кремона на реке По.

Затем еще несколько дней тянулась проклятая равнина, и наконец показались отроги Апеннин. Это зрелище вызвало вспышку возмущения в стане крестоносцев, ибо хребты были в точности такими же отвесными и неприступными, как те, что уже были пройдены ими. Ансельму стоило немалых трудов убедить детей в том, что перед ними последняя преграда на пути в Геную.

— Верьте мне, дети, — взывал Ансельм к возбужденно гудящей толпе, — за этими горами расстилается море. Горная цепь неширока, мы пройдем ее за пять дней, самое большее. Еще пять дней, и мы придем в Геную, где море разверзнется перед Николасом, я обещаю вам это. Клянусь всеми святыми, мы почти у цели. Не отчаивайтесь, милые дети, ваше терпение будет вознаграждено сторицей.

Но дети больше не верили ему.

— Мы сбились с пути, — галдели они, — никогда нам не попасть в Иерусалим, мы плутаем по кругу и возвращаемся к тем самым горам, где погибло столько наших.

— Ничего подобного, — с жаром доказывал Ансельм, — это вовсе не Альпы. Апеннинские горы не страшнее обычных холмов, покрытых лесом, это вам не ледяные северные кручи. Я хорошо знаю эти места, потому что родился здесь… то есть, я хочу сказать, прожил здесь много лет. Спросите Рудолфа ван Амстелвеен, если вы больше доверяете ему. Он бывал здесь прежде, знает, где расположены города. В конце концов, разве это вина Николаса или моя, что мы задержались в пути? Это все Рудолф ван Амстелвеен — он добился, чтобы мы шли в обход и сделали крюк. Так что гнев ваш, дети, несправедлив. Спрашивайте с Рудолфа за этот долгий переход.

Ребята дрогнули. Спрашивать с Рудолфа они не смели.

В разговор вмешался дон Йоханнес:

— Успокойтесь, дети. Рудолф был прав, настаивая на обходном пути, да и ни к чему нам спешить — лето в этих краях долгое.

Ансельм подтолкнул его, но Йоханнес продолжал:

— Эти горы лишь на первый взгляд кажутся суровыми, но, если вы не хотите идти дальше, мы можем вернуться.

— Ты что, спятил? — прошептал ему на ухо Ансельм.

Но Йоханнес уже выкликал:

— Кто хочет домой?

Надежда на то, что все семь тысяч голосов хором ответят «да», чувствовалась в его голосе, но ребята молчали.

Возвратиться назад теперь, когда Генуя близко? Возвратиться, когда лишь несколько дней пути отделяют их от морского берега, где на глазах у них свершится чудо?

Посовещавшись между собой, ребята решили обратиться к Рудолфу за советом. Рудолф уж точно знает, последняя это преграда на пути к морю или нет.

Но где же Рудолф?

Его звали, искали повсюду. Вдруг ребята увидели Франка, который, запыхавшись, бежал им навстречу.

— Скорее! — кричал Франк. — Совсем плохо…

С этими словами он промчался мимо. Сотни две ребят с оружием в руках поспешили вдогонку ему. Неужели нападение на замыкающих колонну?

Франк направлялся к тенистой рощице в полумиле пути назад. Увидев, что происходит, ребята остановились как вкопанные. Поверх разостланной на земле алой мантии лежал Каролюс. Он стонал и корчился от нестерпимой боли. Рудолф, Леонардо, Хильда и Берто удрученные стояли рядом.

— Каролюс болен! Каролюс ранен! — передавалось из уст в уста.

Тотчас были забыты распри, тревога охватила детей, ибо Каролюс был не просто их будущим монархом — он был всеобщим любимцем.

Вперед протиснулся дон Тадеуш и наклонился над больным, метавшимся в жару.

Что с ним?

Маленький король страдал, лицо его пылало. Леонардо подержал его запястье: пульс сильно частил.

Отчаяние обрушилось на Долфа. Что же случилось с мальчишкой? Он подумал об испорченной пище, о ядовитых ягодах, но Каролюс в минуту просветления выдавил, что уже два дня во рту у него не было ни крошки.

О том, чтобы продолжать путь, не могло быть и речи.

Горы подождут. Дети разбили лагерь. Каролюса перенесли в шатер, откуда Долф выставил всех, кроме своих ближайших помощников. Остались только Хильда, Леонардо и, конечно дон Тадеуш, но затем пришлось кликнуть Марике, потому что у Хильды все валилось из рук.

Хильда, которая, не дрогнув, перевязывала страшные раны, сама обмывала больных, сейчас только плакала, глядя на муки своего нареченного.

Все, по-видимому, ожидали, что и на этот раз Рудолф проявит свои чудесные способности врачевателя и спасет Каролюса. Сомнения одолевали Долфа. При обычном расстройстве желудка не бывает такого жара. Не очень уверенно он ощупал живот больного и определил воспаленное место. Страшная догадка поразила его. Аппендицит!

Кто бы стал делать из этого трагедию во времена Долфа? Аппендицит явление не столь уж редкое: пациента тут же отправили бы в больницу, срочно положили на операционный стол, и спустя неделю он встал бы на ноги. Но что делать сейчас? Операция невозможна.

Далеко ли зашел воспалительный процесс? Есть ли шанс выжить? Нет! В прежние времена аппендицит заканчивался смертельным исходом. Долф не мог представить, что его другу уготована такая судьба. Нет, не может быть! Он отказывается верить.

— Марике, — шепнул он, — нужны тряпки, смоченные в холодной воде, скорее…

Неподалеку от лагеря журчала маленькая речка Треббия. [19] Марике мигом слетала туда и возвратилась, неся чистые холсты и кувшин с холодной водой. Долф положил Каролюсу на живот холодный компресс, мокрым полотенцем увлажнил пылающий лоб — вот и все средства, которые имелись у него в распоряжении, чтобы остановить воспалительный процесс. Он попросил девочек приготовить прохладный настой из трав и попробовал добиться ответа у Каролюса, который бредил не переставая.

— Как долго у тебя эти боли, Каролюс? — настойчиво спрашивал он, втайне надеясь, что воспаление не зашло далеко.

Каролюс не слышал друга, за него ответила Хильда:

— С тех пор, как мы вышли из Кремоны, он отказывался от еды, и несколько раз я слышала, как он стонал, говорил, что ему плохо от жары…

Долф оцепенел. Значит, Каролюс в течение сорока восьми часов переносил на ногах приступ острого аппендицита, страдая от боли и лихорадки, но никому и словом не обмолвился о своей болезни. Королю не пристало выказывать свои недомогания. Он свалился час назад, и теперь уже ничего нельзя сделать. Покой и ледяная вода не спасут его, скорее всего, ему не дотянуть до вечера.

Долф закрыл лицо руками, слезы полились у него из глаз. Леонардо и Марике обменялись встревоженными взглядами, В безутешном отчаянии Долфа они прочли приговор. У Марике дрожали губы, она меняла влажные полотенца, понимая, что надежды нет, и все-таки продолжая аккуратно выполнять порученное ей дело.

Приходя в сознание, маленький король взглядом искал отца Тадеуша, который, стремясь успокоить мальчика, обещал ему загробную жизнь на небесах. В один из таких моментов Каролюс с трудом выговорил:

— Берто… мой кравчий…

И еще:

— Рудолф ван Амстелвеен наследует после меня…

Сказав это, Каролюс вновь впал в беспамятство. Долф побледнел. Он понимал, что другие тоже слышали последнюю волю умирающего. Он поднял глаза и встретился взглядом с Николасом, молча застывшим у входа в шатер.

Не проронив ни слова, Николас окинул Долфа враждебным взором.

Всю ночь напролет ребята дежурили у ложа умирающего. На заре маленький король Иерусалимский навсегда покинул своих подданных.

Долф, окаменев от горя, смотрел, как дон Тадеуш прикрыл потухшие глаза, расправил на узенькой груди скрюченные руки. Он смотрел, как тело покрыли алой мантией, как Марике безмолвно убирала ставшие ненужными полотенца и чашки с водой и слезы струились по ее щекам. Он слышал молитвы Хильды и рыдания Йоханнеса, но случившееся не доходило до его сознания, не верилось, что все это взаправду. До этой минуты судьба не наносила ему более тяжелого удара. Он сделал все, чтобы победить Багряную Смерть, он спас ребят от неминуемого голода в горах, он освободил пленных из графской неволи, и все вместе они устояли против натиска вооруженных крестьян в долине реки По. Эти победы оплачены немалыми жертвами, и все же это были победы над жестокой, безжалостной реальностью. На этот раз он потерпел поражение, не сумел спасти товарища, которого любил больше всех остальных.

Дон Тадеуш вышел из шатра, низко склонив голову.

Сотни ребят столпились вокруг. Они тоже не спали и провели эту ночь в молитвах. Монах поведал им, что Господь призвал к себе Каролюса, и вечером тело его будет предано земле. Объявил он и последнюю волю покойного: преемником его становится Рудолф ван Амстелвеен.

Печальная весть мигом облетела лагерь. Облаченного в великолепный наряд Каролюса положили перед шатром, нескончаемой вереницей тянулись мимо ребята, отдавая последние почести своему королю. В изголовье тела положили цветы, в ногах поставили крест, а ребята все шли и шли, усыпая его цветами. Это зрелище надрывающей душу скорби стояло перед глазами Долфа весь день. Никто не вспоминал о еде, купании, рыбной ловле. Умер король в подлинном смысле этого слова, своему королю отдавали они дань любви и уважения, о нем лили безутешные слезы.

Долф обезумел от горя, он ушел подальше от шатра и оплакивал друга в одиночестве. Ребята не решались тревожить его.

Лучи заходящего солнца озаряли погребальную церемонию. Гроба не было, тело Каролюса просто обернули в его мантию, и баронские дети отнесли его к могиле, вырытой под сенью дерева-великана. Под пение псалмов тело, усыпанное цветами, на перевязи опустили в могилу. Долф, их новый король, первым должен был бросить горсть земли на груду цветов, но каких неимоверных усилий это стоило ему! Комья красновато-коричневой земли с глухим стуком полетели в могилу. На холмик, выросший сверху, ребята пересадили цветы, с корнями вырытые в поле.

Берто и еще несколько мальчишек смастерили крест из цельного куска дерева, на котором Леонардо вырезал латинское изречение. Дон Тадеуш приступил к молитве за усопшего. Это было погребение, достойное короля.

Сумерки опустились над лагерем, и ребята печально расходились, многие плакали, молились. Боязливо поглядывали они на Рудолфа, который упорно отказывался занять подобающее ему место в шатре среди знати. Когда отец Тадеуш напомнил ему о последней воле Каролюса, он лишь покачал головой.

— Король я или нет, мое место среди ребят.

Не хватало еще изображать короля перед тысячами одураченных детей. Пусть сами выберут преемника Каролюсу.

Ребята не понимали, почему Долф отказывается выполнить завещание маленького короля, а уж что такое выборы — они понимали и того меньше. Желая успокоить их, Долф пообещал наконец:

— Я буду вашим монархом, но не теперь. До тех пор, пока мы не освободим Иерусалим, я остаюсь одним из крестоносцев, таким же, как и вы все. Лишь после того, как мы завоюем священный город, вы можете почитать меня своим королем, но не ранее.

Объяснение удовлетворило детей.

Кончина Каролюса вызвала столь сильную скорбь, что порядок в лагере восстановился сам собой. Ансельм, который на протяжении всего пути вел своеобразный календарь, рассчитал, что к середине августа они достигнут Генуи, тремя неделями позже, чем он предполагал вначале, но, как он надеялся, не слишком поздно. Он снова принялся покрикивать на детей, поторапливая их, но они не протестовали: каждый мечтал о том дне, когда они увидят море, а вместе с ним и обещанное чудо. С таким настроением они вступили в гористую местность, сухую, неплодородную, скудно населенную. Как и прежде, они кормились охотой, рыбной ловлей да лесными ягодами. Охотниками теперь командовал Берто, стрелявший в цель не хуже Каролюса, но куда более рассудительный и осторожный.

Местное население пробавлялось разбоем, набегами на крестьянские дворы да поборами со случайных путников.

Детей они не тронули. Громадное число ребят, громко распевающих песни, надежная охрана, в которой под руководством Леонардо был наведен образцовый порядок, — все это отпугивало головорезов. Леонардо в буквальном смысле стоял над душой у часовых, как будто он не менее самого Ансельма или Николаса торопился достигнуть моря. Особенно странно повел себя Йоханнес: он перестал заходить в шатер, и, когда он, покачивая головой, плелся в хвосте колонны, по всему было видно, что его гнетет какое-то горе.

— Рудолф, — однажды обратился он к мальчику, — остерегайся Генуи.

Как ни подступал к нему Долф с расспросами, он больше не сказал ни слова. Нет, не одна только смерть маленького Каролюса печалила Йоханнеса, понимал Долф.

Йоханнес боится, но чего?